Текст книги "По своему обычаю
(Формы жизни русского народа)"

Автор книги: Екатерина Гончаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Значит ли это, что весь народ, весь крестьянский мир поддержал армию и царя и никто не попытался воспользоваться кризисом, дестабилизировавшим государство, чтобы выступить против крепостного права и власти помещиков? В действительности на территории империи возникли сильные волнения. Уже летом в Витебской губернии восставшие крепостные убивали своих помещиков; в сентябре крестьяне Тверской губернии поднялись против своих господ; в декабре началось восстание в только что составленном ополчении; а в Московской губернии воцарилась анархия. Тем не менее, эти волнения остались ограниченными; они означали не присоединение к французским принципам свободы и братства, но глубокое чувство возмущения злоупотреблениями и мздоимством со стороны управляющими имениями. В сентябре генерал Александр Бенкендорф был послан в Тверь генералом Фердинандом фон Винцингероде, военным комендантом округа, чтобы восстановить порядок и наказать мятежников. Но его отчет оказался неожиданным: вместо того, чтобы уличать крестьян, Бенкендорф заявил, что они невиновны, и обвинил в злоупотреблениях управляющих поместьями и царских чиновников: «Позвольте мне говорить с вами без обиняков. Крестьяне, которых губернатор и другие власти называют возмутившимися, вовсе не возмутились. Некоторые из них отказываются повиноваться своим наглым приказчикам, которые при появлении неприятеля, так же как и их господа, покидают этих самых крестьян, вместо того, чтобы воспользоваться их добрыми намерениями и вести их против неприятеля… Имеют подлость утверждать, будто некоторые из крестьян называют себя французами. Они избивают, где только могут, неприятельские отряды, отправляют в окружные города своих пленников, вооружаются отнятыми у них ружьями и защищают свои очаги… Нет, генерал, не крестьян нужно наказывать, а вот нужно сменить служащих людей, которым следовало бы внушить хороший дух, царящий в народе… Я отвечаю за это своей головой».

Национальное чувство единства, преодолев региональные, культурные и этнические барьеры, пронизало все сословия. Народный взрыв, которого опасались, так и не прогремел; напротив, народ (в особенности крестьяне) проявил лояльность к власти, насильственные выступления остались единичными случаями. Именно в этом корни восхваления народа и армии. Дворяне, опасавшиеся восстания крепостных и теперь успокоенные патриотизмом простых людей, прославляли их храбрость и верность: «В Тамбове все тихо… До нас доходит лишь шум, производимый рекрутами. Мы живем против рекрутского присутствия, каждое утро нас будят тысячи крестьян: они плачут, пока им не забреют лба, а сделавшись рекрутами, начинают петь и плясать, говоря, что не о чем горевать, что такова воля Божья. Чем ближе я знакомлюсь с нашим народом, тем более убеждаюсь, что не существует лучшего…»

Однако были и другие, менее благородные, проявления крестьянской активности. После ухода из сожженной Москвы последних французских солдат в ней не оставалось ни полиции, ни армейских частей для обеспечения порядка, и ее грабили окрестные крестьяне: «Неприятель, очищая Москву, поджег то, что еще уцелело от несчастного города; у нас не было никаких средств потушить пожар, который всюду увеличивал беспорядок и бедствия; крестьяне толпою устремились грабить и захватывать магазины с солью, медную монету казначейства и винные погреба. Весь наш отряд, как бы затерявшись в огромном пространстве Москвы, едва был достаточен, чтобы сдерживать чернь, вооруженную оружием, отбитым у неприятеля».

Многочисленные источники указывают на алчность окрестных крестьян, которые, разорившись в результате военных действий, занялись грабежом: «Целыми обозами мужики приезжали в Москву обирать то, чего не успели или не могли ограбить неприятеля: они увозили зеркала, люстры, книги, богатые мебели, фортепьяны, словом, все тащили, что только попадалось им на глаза и в руки».

Среди грабителей были дезертиры и забывшие о дисциплине казаки.

Печальная участь была уготована французам, попавших в руки крестьян.

Каждый день в плен попадало все больше обозов, курьеров, мародеров, раненых и отстававших солдат: к примеру, уже 20 октября под Вязьмой партизаны Давыдова атаковали обоз с провизией, находившийся под охраной трех полков, захватили большинство повозок и взяли 500 пленных.

Этих пленных, которых становилось больше и больше (сложно назвать их точное число, но примерно от 150000 до 200000 человек), постигла разная участь. Солдат, попавших в руки партизан или казаков, чаще всего ждала смерть, часто очень жестокая.

Англичанин Вильсон, не слишком симпатизировавший бойцам Великой армии, подробно описал варварское обращение, которому подвергались пленные. После того, как у них все отбирали, пленных часто казнили на месте, закапывая или сжигая заживо, или передавая крестьянам, которые, подвергнув их пыткам, казнили их, часто с языческими ритуалами: «…всех пленников немедленно и без исключений раздевали догола и заставляли так идти или же бросали на волю случая, на потеху крестьян, чьими жертвами они становились. Когда они пытались приставить дуло к своей голове или груди, чтобы самым быстрым и надежным образом покончить со своими страданиями, крестьяне не всегда позволяли им сделать это; они считали, что подобное облегчение мук „будет оскорбительно для мщения русского Бога и лишит их его защиты в будущем“».

Яркий образец этого жестокого и мстительного духа мы увидели в ходе движения к Вязьме.

Милорадович, Беннигсен, Корф и английский генерал, вместе с несколькими другими, двигались по главной дороге, находясь примерно в миле от города, когда они увидели толпу крестьян с палками в руках, прыгающих вокруг срубленной сосны, на каждой стороне от которой лежало около 60 обнаженных пленников, распростертых, с головами на дереве; эти фурии били по их головам в такт национальной мелодии или песни, которую они хором вопили; а несколько сотен вооруженных крестьян спокойно созерцали это, будучи стражами зловещей оргии. Когда кавалькада приблизилась, жертвы стали издавать пронзительные крики, повторяя: «Смерть! Смерть! Смерть!»

В этот день в Вязьме около 60 пленников были погребены заживо в ямах, которые их заставили выкопать. Подобных страшных случаев становилось все больше, их описали те, кто выжил. Они показывают, какого уровня варварства достигла эта война, в которой во имя защиты Русской земли и православия проявлялись садизм и зверство: «Я видел, как французского пленника за 20 рублей продали крестьянам, которые крестили его при помощи котла с кипятком, а потом, еще живого, насадили на кусок острого железа. Какой ужас! О! Гуманность, ты стонешь от этого. Русские женщины убивают пленных и мародеров, проходящих через их жилища, ударами топора».

Однако даже среди всех ужасов войны находилось место подчас неожиданному проявлению милосердия. Об одном из таких случаев повествует рассказ швейцарского подполковника Шарля-Франсуа Мино. Он был в плену у русских и спас свое мужское достоинство лишь благодаря решительному вмешательству старой крестьянки. Этот дошедший до нас рассказ заставляет улыбнуться, но можно представить, как сложно было наполеоновскому офицеру преодолеть свою гордость и стыдливость, и выйти за пределы скабрезных деталей этой истории, чтобы воздать должное пожилой спасительнице:

«Было до крайности холодно. Каждый миг мы смотрели друг на друга, и если у кого-нибудь был белый, замерзший нос, мы быстро хватали снег и начинали его растирать. В этот день все мое тело пробил озноб, и я не мог больше мочиться, поскольку этот мой орган полностью замерз. Я попытался добраться до деревни, и, как только дошел до первого дома, устремился в комнату и упал замертво. Русская старуха, увидев это, спросила, что со мной. Я показал ей, где я замерз. Тогда она взяла меня за руку, сказала, что для меня опасно находиться в тепле, и повела меня во двор, где сказала облокотиться на изгородь. Она вернулась через несколько минут, держа в руках деревянную кадку с холодной водой, взяла с земли снега, бросив эту кадку, развела его, а затем терла мой половой член, пока кровь не начала циркулировать вновь… Много раз, вернувшись во Францию, я молил Бога за эту добрую и достойную женщину, потому что ее стараниям я обязан жизнью».

Источник: Мари-Пьер Рэй «Страшная трагедия. Новый взгляд на 1812 год»; РОСПЭН, 2015.

13. Вегетарианство

В России идеи вегетарианского образа жизни имеют долгую традицию, определенную православной религией. Для русского монашества, в отличие от западного (за исключением траппистов и картезианцев), качественный пост – воздержание от употребления мяса – является основным положением. Для простых верующих этот завет имеет силу только во время Великого поста, начиная с Недели мясопустной и заканчивая Пасхой. Кроме того, православная церковь знает еще Петров пост – с Троицына дня до дня святых Петра и Павла 29 июня, Успенский пост – с 1 августа до Успения Богородицы 15 августа – и Рождественский пост, который длится 40 дней, с 15 ноября до наступления Рождества. Наряду с этими четырьмя великими постами есть однодневные, в среду и в пятницу, а также несколько других. Таким образом, общее число постных дней в церковном году составляет больше 220. И в жизни верующего православного мирянина пост играл и играет большую роль, чем в церквах Запада.

В 1906 году Дженни Шульц (Москва), одна из первых активисток вегетарианства в России, сообщала читателям выходившего во Франкфурте-на-Майне журнала «Vegetarische Warte»: «Многочисленные, в большинстве случаев длительные периоды поста соблюдаются богатыми и бедными людьми, в городе и на деревне, с большой добросовестностью. Это и является причиной того, что здешнее население так легко расположить к вегетарианству. И русская женщина, в сравнении с другими народами, больше склонна к нашему делу. Стало быть, здесь хорошая почва для вегетарианства. Не хватает только пропаганды».

Еще в «Повести временных лет» в записи от года 1074 (6582) упоминается о смерти игумена Феодосия, увещевавшего монахов поститься: «Постное бо время очищает ум человеку». Там же сообщается, что у игумена Стефана, наследника Феодосия, монахи были благочестивы: «такы черньце яко светила в Руси сияют. Ови бо бяху постници крепци, ови же на бденье, ови на кланянье коленьное, ови на пощенье чрес день и чрес два дни. Ини же ядуще хлеб с водою. Пни зелье варено. Друзии сыро». О Феодосии известно, что он сам ходил за Антонием. «Се же бысть дивно чюдно яко за 2 лета лежа си ни хлеба не вкуси ни воды ни овоща ни от какаго брашна».

Не случайно говорится о воздержании от употребления мяса в житии святого, деятельность которого была связана с наивысшим процветанием русского монашества – св. Сергия Радонежского (1314–1391?), основателя Сергиевой Лавры в Сергиевом Посаде (с 1930 года – город Загорск). Его житие, написанное, вероятно, не ранее 1417 года Епифанием Премудрым и переработанное в период между 1440 и 1450 годами сербским писателем Пахомием Логофетом, повествует о том, что будущий святой еще в утробе склонял мать жить по-вегетариански: «(…) сама съблюдашеся от всякыя сквръны и от всякыя нечистоты, постом ограждался, и всякыя пища тлъстыя ошаявся, и от мяс и от млека, и рыб не ядяше, хлебом точию, и зелиемь и водою питашеся». Когда Сергий родился, «вънегда аще случашеся матери его пищу некую вкусити еже от мяс и тою насыщене быти и полне утробе ея, тогда никакоже младенец съсцу касашеся». Так младенец порой оставался день или два без пищи, пока мать не исполняла его желание. И в православные постные дни, «в сред(ы) бо и в пя(тниця) не с(ъ) саше от съсцу ни от млека ядяше». Это вело к разговорам о том, не больно ли дитя. Однако автор жития считает, что в этом «посте» – образ будущего воздержания и чудесный знак избранности.

Вопросы питания стали предметом спора между «номиналистами» и «реалистами» в русской православной иерархии уже в XIV веке. Новгородский архиепископ Василий (1329–1352), ссылаясь на легенды иерусалимские и константинопольские, высказывал мнение, что существование земного рая – это реальность. В своем послании к Тверскому епископу Федору он говорил, что рай этот находится на Востоке. Там есть блаженные рахманы, которые живут близ рая не трудясь, одеваются «листвием садовым» и питаются «от древес овощами», не зная зависти и греха. В другом рассказе о рае – апокрифическом путешествии Зосимы, возникшем также в Новгороде, – говорится о благочестивых, живущих в мире без железа, ножей и оружия, и питающихся одними фруктами.

С обычаями питания в русских монастырях XVI века хорошо знакомит читателя «Кормовая книга Иосифо-Волоколамского монастыря». Этот текст был опубликован в 1998 году в факсимильном издании, вместе с немецким переводом, группой исследователей в Мюнстере (Вестфалия). В нем весьма подробно описан регламент блюд в течение церковного года, т. е. с сентября по август: во время поста, по обыкновенным дням и праздникам. Кормовая книга показывает, что в том случае, если постный регламент не требовал ступенчатых ограничений вплоть до полного, качественного и количественного поста, монахи в этом монастыре питались по-вегетариански, делая иногда исключение для рыбы.

Монашество играло огромную роль в древнерусском обществе. Не только простые люди посещали монастыри для духовных бесед и для благочестивых подвигов, но также бояре и князья. Русские князья и цари перед смертью обыкновенно постригались в монахи. «Русский человек вообще старался обосновать на монастырских принципах как общественную жизнь, так и частную: (…) Нравственные правила Домостроя XVI века носят характер ритуального аскетизма, характерного для древней Руси в целом».

Секты, возникшие на территории царской России в течение XVII века – периода всеобщей неуверенности, раскола русской церкви, возникновения старообрядчества, – прежде всего секты хлыстов, или «божиих людей», как они себя называли, – были очень активны и имели распространение вплоть до ХIX и XX веков; даже в советской России продолжала существовать, по официальным данным, «незначительная часть отдельных хлыстовствующих течений». Сведения о возникновении различных сект и свойственных им обычаях документировались в ХIХ веке царскими следственными комиссиями в протоколах многочисленных допросов. Карл Конрад Грасс в своем обширном двухтомном исследовании русских сектантов, написанном до Первой мировой войны на основании опубликованных материалов, описал также аскетические правила их питания.

Секты во многом следовали примеру монашества официальной православной церкви. Ведь «в начале XVIII века их центры были в православных монастырях среди монахов и монахинь». Именно подражание монашеской жизни, по предположению Н. Реутского, которое Грасс считает весьма вероятным, «привело хлыстов в том числе к запрещению потребления мяса». «Ведь в монастырях русской церкви вообще не едят мяса. Зато больше – рыбу. Но и этот продукт питания (…) был запрещен хлыстами (…) и так до сегодняшнего дня (…)». Это может говорить в пользу представлений о переселении душ. Но в Великие посты также церковь запрещает есть рыбу. Хлысты придавали большое значение строгому посту. «Церковные посты кажутся им далеко не достаточными. Не только в определенные дни, но и всегда, по их мнению, нужно избегать скоромных кушаний, прежде всего мяса. Как обоснование данного запрета на мясо хлысты нередко указывают на то, что мясо якобы возбуждает сексуальные вожделения». «Вообще хлыстовщину можно рассматривать как попытку возвести монашеский аскетизм в требование ко всем, попытку преодолеть ту границу, которую проводит церковь между благочестием мирян и благочестием религиозных людей в высшем смысле, монахов, отшельников и святых. (…) И в том, и в другом случае идеалы тождественны; в их основе – представление о святом, ограничивающем удовлетворение телесных потребностей до той крайней степени, которая является необходимой для поддержания жизни».

Хлысты «постятся неустанно и даже в более строгом смысле, чем церковь», меж тем они сами не считают такое воздержание истинным постом. «Истинный пост подразумевает полное воздержание от кушаний».

«Еще большее значение хлысты, по всей видимости, придавали запрету на опьяняющие напитки. (…) В запрещении алкогольных напитков они настолько строги, что даже при святом причастии заменяют вино квасом или даже водой».

Во второй половине XVIII века появилась секта скопцов. Ее основателем был Кондратий Селиванов (1750–1832). Скопцы в общем переняли предписания хлыстов о воздержании в еде. В связи с этим К. Грасс указывает на «запрет мяса (прежде всего свинины), водки, а также всех опьяняющих напитков (…). Употребление же рыбы в пищу допускается». «Особенно строго соблюдается (у скопцов) воздержание от мяса. Если иные из них – сектанты из богатых землевладельцев, имеющие сношение с дворянами-помещиками – иногда позволяют себе в обществе стаканчик вина, нарочно с тем, чтобы этим доказать свою непринадлежность к сектантам – то воздержание от мяса для них всех непреложно. (…) „Мясо – это ужасно отвратительно (…) мы, белые голуби, питаемся чистым зерном“, – так говорится в сообщении 1905 года о курских скопцах. Основание тому – еще большее, чем у хлыстов, – стремление избежать сексуального возбуждения. Перед судом скопцы обычно сознавались в неупотреблении мяса, но обосновывали это „каждый по-своему“: болезнью ли, природным ли отвращением, данным обетом или же, как это случилось в 1832 году на судебном процессе в Твери, – тем, „что душа этого не желает“.

Во второй половине XIX столетия возникли и новые секты, которые отказывались от употребления мяса; в частности к ним относится секта малеванцев, основателем которой был Кондрат Алексеевич Малеванный (1845–1913), колесный мастер из Киевской губернии. К. А. Малеванный, сперва бражник, как и его родители, отец семерых детей, в 1884 году принял учение баптистского штундизма, распространенного тогда на юго-западе России, и вскоре освободился от пьянства. С конца 1880-х годов он считал себя „избранным первенцем Бога“. После 1888 года секта малеванцев начала быстро распространяться. Правительство распорядилось интернировать К. А. Малеванного в психиатрическое отделение Кирилловской больницы Киева, а для лечения его в 1892 году были привлечены самые видные психиатры: Иван Сикорский в Киеве, а затем, после того, как Малеванного перевели в 1893 году в Казань, и Владимир Бехтерев. Последний опубликовал в 1893 году свое исследование „Суггестия и ее роль в социальной жизни“, впервые переведенное на немецкий язык в 1904 году. О малеванцах сообщается, что они отказываются не только от мяса, но и от яиц, так как в них – зародыш будущей жизни; животных нельзя не только убивать, но также и использовать как рабочую силу. К. Грасс полагает, что и у малеванцев главная причина отказа от потребления мяса заключается в воззрении, согласно которому таким образом укрепляется дух в борьбе с собственной плотью. И. Сикорский наблюдал у малеванцев пристрастие к сладкому – изюму, фигам и сахару. Они не только добавляли сахар в пищу, но и вкушали его в „чистом виде“. Состоятельные малеванцы безвозмездно снабжали им бедных. Вступление же в секту малеванцев, по словам К. Грасса, зачастую объяснялось тем, что они „лечат от пьянства“, в то время как царю и духовенству это не по силам.

Небезынтересно сравнить этюд В. Бехтерева, в котором лишь отмечаются различные аспекты бредовых идей малеванцев, с репортажем о более позднем посещении К. Малеванного и его семьи, появившемся в „Киевской мысли“ в 1911 году. В центре этого репортажа – зарисовка из абсолютно „нормальной“ семейной жизни:

Небольшая мазанка на окраине города, чистенько выбеленная снаружи и внутри. Неширокий двор с садиком.

Я попал к ним в обеденную пору. За столом сидело человек десять мужчин и женщин – черпали ложками из общей миски…

– Здравствуйте! Хочу видеть Кондрата Алексеевича…

Он протянул мне свою худощавую руку и приподнял голову. Старик, с длинной седоватой бородою. Высокий лоб, нависшие брови. Глаза ясные, открытые.

Вид в общем болезненный, усталый. Тут и жена его, морщинистая, но очень бодрая еще старушка; сын, зять, молодая дочь, и несколько человек приезжих из Васильковского уезда.

– Вы из наших братьев будете?

– Нет, я – посторонний.

– Ну, все равно. Сидайте, брат, тай пообидаем. Коль скоро пришел к нам – значит, брат и друг.

Зеленые щи с фасолью и грибами, пшенная каша с постным маслом. Потом сладкий чай с лимоном и сухарями. Они – убежденные вегетарианцы.

Всякая тварь просит у Божьих сынов освобождения…

Они не хотят поэтому, чтобы на них падала кровь какой бы то ни было животной твари; не хотят, чтобы на них плакалась коровка, аль птица или рыба, иль даже самое маленькое насекомое.

Этого режима они своим братьям, однако, не навязывают. Хилые, больные при желании едят мясо. Этот режим привился к ним без всякого давления. Сами уразумели, сами дошли.

В малеванских гущах, как потом я узнал, создалось и соответствующее хозяйство: держат корову для молока, и лошадку – помощницу в хозяйстве. Но отказались от свиней, кур, гусей и от всякой другой домашней твари.

Кондрат и его семья вегетарианствуют уже свыше двадцати лет.

– Когда перестал я вкушать кровь животных – прояснились мои глаза, и на душе легче стало.

Но не следует также и злоупотреблять и всякой пищей. Каждый лишний кусок уже причиняет вред.

И тошнит, и спать хочется…

Человек должен стремиться только к тому, чтобы поддержать свое существование.

Эта картина очень близка к той, которую находим в письме Л. Н. Толстого к Елизавете Владимировне Молоствовой от 7 июня 1905 года. Молоствова посетила Малеванного в Казани, в больнице для душевнобольных, где его содержали уже 12 лет; по просьбе Толстого она ходатайствовала за него перед губернатором и в августе того же года добилась его освобождения. Толстой написал ей после посещения одного из „малеванцев“: „Это община чистых, нравственных, трудолюбивых людей. Тех самых людей, которые составляют силу всякого народа и образование которых, поощрение, подражание – должно было бы составлять главное занятие всякого правительства, желающего исполнять свое призвание. И их-то гонят, и их-то наука, заменяющая в наше время прежнюю церковь, признает душевнобольными. Это ужасно!“

В 1910 году в „Вегетарианском Обозрении“ сообщалось еще об одном разговоре с К. Малеванным. Секта в то время была распространена прежде всего в Киевской и Минской губерниях и там имела около 20000 приверженцев; из них 95 % жили „безубойно“.

Кроме хлыстов, скопцов, малеванцев и различных более мелких группировок, как-то: молокан и субботников, в начале XX века в России существовали и другие возникшие в народе движения, которые требовали воздержания от мясных блюд и практиковали его, как, например, „серафимовцы“. Городским вариантом этих движений было движение „народных трезвенников“ „братца“ Иоанна Чурикова в Петербурге и „братца“ Ивана Колоскова в Москве. 17 апреля 1913 года И. М. Трегубов (1858–1931), один из самых деятельных корреспондентов Толстого (тот написал ему 98 писем) и знаток русского сектантства, выступил в Москве на первом Всероссийском съезде вегетарианцев с докладом о вегетарианстве среди приверженцев различных сект. При этом изучал он прежде всего упомянутых „народных трезвенников“. Они начинали с призыва к воздержанию от алкоголя, а потом постепенно приводили своих приверженцев к вегетарианству По словам Трегубова, среди рабочего населения Петербурга и Москвы было около 50000 вегетарианцев-трезвенников. Попутно Трегубов охарактеризовал отношение к трезвенникам духовенства: оно пыталось объявлять их сумасшедшими, как в свое время и Кондрата Малеванного.

Еще тремя годами ранее Трегубов сообщал в „Вегетарианском Обозрении“ о выступлении И. Чурикова в Петербурге 3 января 1910 года. Своей проповедью „братец“ Чуриков добился того, что огромная толпа, большей частью из рабочего класса, „под влиянием сильного религиозного вдохновения отказалась от употребления мяса“. Чуриков прочел собравшимся вслух отрывок из Евангелия от Марка, где говорится о проповедях Иоанна Крестителя: Иоанн Креститель, который призывал к покаянию и крещению, питался диким медом и акридами. Из этого можно сделать вывод, что он не пил вина и не ел мяса, и тем самым и других призывал к воздержанию от вина и мяса.

И Христос был воздержен и не ел мяса, почему, совершая пасху с учениками, он преломлял и им давал есть не ягненка, а хлеб во исцеление души и тела и в защиту животных, и тем самым призывал их и всех людей к воздержанию от мяса.

Его ученики не ели мяса и других призывали к воздержанию от него, как это видно из следующих слов ап. Павла: „лучше не есть мяса и не пить вина вовек, дабы не соблазнить брата моего“ (Рим. 14.21; 1 Кор. 8.13) и „немощный есть овощи“ (Рим. 14.2).

И я призываю вас к тому же. Раньше я вас призывал отказаться от вина, а теперь призываю вас отказаться и от мяса, призываю добровольно (…). Согласны ли вы на этот призыв?»

В ответ на это все громко и единодушно воскликнули: «Согласны, дорогой братец, отрекаемся от мяса, во век не будем пить вина и есть мяса!» (…)

«Святые отцы не ели мяса и потому были мудры и кротки. Отказываясь от мяса, мы и с животными заключаем мир (…). Поэтому и медицина начинает уже считать мясо вредным для здоровья и посылает богатых людей в такие места, где они могут питаться фруктами и виноградом. (…) Мне говорят: „Мясники все здоровы“. А я скажу: хоть бы тысячу мясников поставить против одного Серафимушки, то и они не смогут справиться с ним. Ему и медведи покорялись».

«Все мы мясники пред тобою постником, – сказали слушатели, – падаем в недостатках и смиряемся. Помолись за нас». (…)

«Придет время, – продолжает проповедник, – вы сами должны будете отказаться от мяса, потому что цена его дойдет до пяти рублей за фунт. (…) Но отказываться от мяса надо не ради корысти. Некоторые из вас отстали от вина ради своей выгоды, а не ради слова Божия, не ради слова истины. А от мяса надо отказываться ради примирения с животными, ради своего здоровья и на пользу человечества».

«Во век не будем есть мяса!» – опять дружно все сказали и запели: «Слава в вышних Богу и на земле мир. Многая лета! Многая лета! Многая лета!»

«Некоторые, может быть, скажут: „Это сектантство“, некоторые уже и говорят: „братцевых надо отлучить от церкви“, а я вам скажу: я отлучил вас от всего дурного: от пьянства, разврата, курения табаку, балалаек и всех развратных увеселений, но от церкви я вас не отлучал, а наоборот призываю вас к церкви».

Заметно, как здесь пересекаются линии «религиозного» и «светского» вегетарианства. И. Чуриков указывает на оздоровительные преимущества вегетарианского образа жизни, ему известно, что ими начинают интересоваться правящие классы. В следующее воскресенье, 10 января 1910 года он проповедовал: «(…) В газетах пишут, что и в Америке 300000 рабочих отказались от мяса, потому что оно стало дорого. Дорогая цена мяса насильно отнимает его у людей; но я бы хотел, чтобы вы отказались от него не насильно, а добровольно, по рассуждению. Поэтому я очень рад, что сразу столько откликнулось на мой призыв. Если откликнулось полторы тысячи, то две с половиною животных останутся живыми. (…) Когда не было мяса – не было и болезней. Поэтому постники здоровы и долговечны. Некоторые говорили мне: „а как же львы едят мясо – и какие они сильные и долговечные!“ А я спросил их: сколько их? „Мало“, – ответили они.

Так и вас, кровожадных, будет мало. Тарас Бульба съедал трехмесячного агненка и четверть вина выпивал и вышел на поединок против своих детей и одного из них убил.

Не есть мясо полезно еще и потому, что если ты кого обидишь, то тебе скажут: „мяса не ешь, а людей обижаешь“, и стыдно тебе станет, и этот укор будет тебе во спасение».

Три года спустя за трезвенников заступится Н. М. Жданов в своей речи 14 мая 1913 года в Александровском зале петербургской Думы. По его словам, в этом движении, которое охватило широкие круги городского населения, можно видеть «тот тип деятельного православного человека, который с древних времен никогда не переводился на Руси. (…)

На Руси всегда были люди, которые, хотя и не принадлежали к монашеству или духовенству, но брали на себя задачу в своей жизненной деятельности осуществлять заветы христианской нравственности. Всегда, с самых древних времен, были на Руси и странники, и богомолы, и чернички, и прозорливцы, и блаженные, которые и в городах, и в селах, и в деревнях, и на погостах брали на себя задачу послужить ближнему, посоветовать ему (…)» Вверяться духовному водительству другого человека – «это психологическое свойство русского человека». В монастыре Оптина пустынь у старцев побывали не только убогие и хилые, униженные и оскорбленные: «Там были и Гоголь (…), и братья Киреевские (…), и Толстой, и Достоевский».

Таким образом, и низы городского населения обрели духовных наставников в лице «братца» Чурикова в Петербурге и «братца» Колоскова в Москве: это движение представляет собой «проявление старчества XX века, образовавшегося и развившегося на почве жизни низов городского населения». Ивана Колоскова еще задолго до начала его проповеднической деятельности на родине, в Тульской губернии, «называли монахом за то, что он выделялся своим неуклонным благочестием, не пил, не курил, строго соблюдал посты». После того, как судьба привела его в Петербург на беседы братца Ивана Чурикова, он переселился в Москву и там на своих собраниях успел сподвигнуть тысячи людей к перемене их образа жизни. Колосков «звал их не к борьбе социальной, а к той душевной реформе, которая заповедана христианской нравственностью». А «в литературе, направленной против трезвенников, это движение нередко называется антигосударственным, сеющим вражду».

На свидетельствах о распространении отказа от употребления «убойной» пищи в церкви и в сектах я остановился по двум причинам. Во-первых, потому, что масштабы этого рода «вегетарианства» представляют собой отдельную проблему духовной и социальной истории России. Во-вторых, также и потому, что эта готовность к воздержанию не только в церкви, но и в сектах, связанная с религиозными представлениями, не была лишена влияния на судьбы «новейшего» вегетарианства, возобновленного во второй половине ХIX века. Готовность к воздержанию возбуждала подозрение, что за ней скрываются сектантские устремления. Правда, в течение веков в разных частях Европы не раз возникали религиозные движения, проповедующие растительный режим питания. Достаточно указать на богомилов и катаров. Но распространение этих движений, как и жестокое преследование их со стороны церкви и государства, имело место сотни лет тому назад. Люди, примкнувшие в Западной Европе или в Северной Америке к новому движению вегетарианцев, начавшему быстро расти приблизительно с 1850-х годов, не находились под подозрением в ереси и не должны были бояться соответствующих санкций (русские духоборцы в Канаде были исключением). И все же им приходилось считаться с тем, что на них смотрят как на чудаков; они и их окружение также были вынуждены мириться с известными неудобствами того рода, какие были описаны почти сто лет назад П. Гоффманном, профессором философии из Гента, – это описание, заметим, актуально и сегодня. Однако и в царской империи, и в Советском Союзе было иначе. Тот, кто даже «просто так», по личным мотивам, хотел обойтись без мяса, навлекал на себя подозрение. Ведь значительная часть сект, преследовавшихся властью и считавшихся опасными для существующего порядка, веками проповедовала воздержание от мяса. Проповедовал его и Толстой в рамках своего особого истолкования христианского благовестия.