Текст книги "Двадцать дней на борту корабля "Очарование""

Автор книги: Екатерина Сургутская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Первым взялся за удочки дедушка. Чтобы не мешать, я остановился на откосе. Орлан уселся рядом. Серка, задрав хвост трубой, мурлыкал и тёрся о мои ноги. Все мы с нетерпением ждали улова.

На первой донке болтался пескаришка величиной с мизинец. Дедушка сорвал его с крючка и бросил Серке. Со второй донки рыба только объела червяка.

Я был уверен, что и на моих удочках такой же улов, и поэтому пошёл к ним не спеша, вразвалку.

Красный поплавок ближней удочки стоял как вкопанный, а зелёный, дальней, немножко шевелился. Я – за неё. Поднял удочку с рогатки. Потянул за лесу. Что-то чуть слышно дёрнуло, а потом как рванёт! Я чуть не бросил удочку, но потом быстро сообразил и начал вытягивать лесу из воды. Всё шло хорошо, спокойно, но вот уже с самого берега огромная рыбища как взыграет, подпрыгнула на метр из воды, потом снова ушла в воду и так потянула…

Я заорал как оглашенный. Не помню, что я кричал, только ко мне подбежал дедушка с сачком. Выхватил удочку и начал потихоньку подводить рыбину к берегу и, когда она обозначилась, такая коричневая с серебром, осторожно подхватил её сачком, а потом раз – и на берег.

Подбежала бабушка Наташа.

– Вот так щука! Килограмма два, а то и больше! – говорила она и так радовалась, так радовалась, как маленькая.

Орлан тоже прыгал от восторга, а вот Серка… Долго и презрительно смотрел на нас, а потом ушёл в заросли. Дескать, стоит из-за какой-то щуки так распускаться, терять собственное достоинство.

Дедушка, кажется, мне немножко завидовал.

– Редко случается, чтобы щука брала на червя, да ещё такая, – сказал он, раскрывая пасть хищнику, чтобы вытащить крючок.

– Смотри, чтобы она не укусила тебя, видишь какие у неё зубищи, – предостерегла бабушка.

Я придавил хвост щуки к земле, чтобы она не трепыхалась, и следил за каждым движением дедушки. Вдруг вижу – он вытаскивает из пасти щуки ерша.

– Теперь все понятно.

– Что понятно? – спросил я в недоумении.

Бабушка Наташа тоже смотрела озадаченно.

– Это чудовищно – жадная рыба набросилась даже на ерша.

– Но откуда взялся ёрш? Я же на крючок насадил червяка?

– Ёрш съел червяка, а ерша съела щука. Вот как бывает!

Пока мы возились со щукой, восток стал оранжевым, и скоро краска разлилась почти по всему небу. Бабушка Наташа ушла досыпать, дед ушёл ловить рыбу, а я сел на откос и стал дожидаться восхода. Я ещё никогда не видел, как восходит солнце.

Восток из оранжевого сделался красным; казалось, что за горизонтом полыхало зарево пожара. Потом из этого пожарища стали вылетать вспышками пучки жёлтых прямых лучей. Наконец показался краешек кумачового, как пионерский галстук, шара. И стало тихо-тихо. А я сжался от напряжения. Хотелось всё увидеть, ничего не пропустить и всё запомнить. Солнце поднималось. Не верилось, что оно настоящее. Совсем не жаркое и не ослепляющее, на него можно было смотреть во все глаза.

Однако оно быстро набирало скорость. Оторвалось уже от песка, начало бить в глаза и пригревать. А скоро сделалось совсем жарко. Я поснимал с себя всё лишнее. Интересно, сколько я могу вобрать в себя солнца? Дедушка как-то сказал, что в мире ничего не исчезает, а только переходит из одной формы в другую. Раз так, то как же изменяются во мне солнечные лучи? За завтраком я спросил об этом дедушку. Однако ответила мне почему-то бабушка.

– Солнце даёт тебе жизнь, – сказала она совсем серьёзно. – Только для жизни человека мало одной солнечной теплоты и света. Сами люди должны быть маленькими солнцами, должны излучать хотя и невидимую, но хорошую, ощутимую душевную теплоту.

Дедушка серьёзно занялся ловлей рыбы. Он и меня звал, но меня не тянуло: скучно по нескольку часов подряд смотреть на поплавок.

До обеда мы с Орланом бродили по мелкому, утрамбованному ветром и дождём песку, на который не ступала нога человека. А после обеда мне пришла мысль построить на этом песке модель будущего Днепра, которую я видел в лаборатории. Конечно, не такую большую. Там длина Днепра, наверное, шагов пятьсот, а у меня будет шагов пять, не больше.

Дедушка лёг отдыхать, как только поел, а я, не теряя времени, взялся за дело. Сначала вырыл русло Днепра. От Киева до Днепродзержинска оно тянется почти по прямой, а дальше круто поворачивает в Чёрное море. Потом так же, как у дяди Серёжи, перегородил Днепр в шести местах плотинами, а за плотинами устроил водохранилища. Я так увлёкся, что не заметил, как пролетело время дедушкиного отдыха.

Он подошёл ко мне и сразу понял, чем я занимаюсь.

– Ты бы взял сапёрную лопатку, а то обдерёшь ногти.

– Песок мягкий. – Я начал скорее доделывать последнее, шестое водохранилище.

– На Днепре будет построено всего четырнадцать гидроузлов. – Дедушка взял прутик и начертил верховье Днепра. – Придётся тебе построить ещё восемь плотин.

Дедушка пошёл на вечерний клёв, а я вооружился лопатой и работал, пока бабушка не позвала ужинать. Но так и не закончил строительство всех плотин.

Утром, на заре, дедушка меня растолкал и попросил помочь ему половить, а то у него что-то ничего не получалось. Правда, я мечтал, что с утра займусь моделью, но что поделаешь… Придётся стоять с удочкой.

Ловля опять оказалась никудышной. Рыба никак не хотела клевать. Поймали коту на обед. Дедушка был в плохом настроении. Бабушка Наташа, чтобы разнообразить стол, послала меня на колхозную ферму за молоком.

Я взял бидон, и мы с Орланом отправились прямиком по не скошенной траве. Орлан понимал толк в просторе и носился как угорелый. Пролетал мимо меня стрелой, и я каждый раз не успевал схватить его за хвост. Потом вдруг остановился и начал лаять, звать меня. Я подбежал и вижу – Серка.

– Ты зачем увязался? – крикнул я на него.

А он, злодей, растянулся и лежит, и так смотрит, будто хочет сказать: «Никуда я от вас не уйду!» Тогда мы с Орланом решили от него убежать. Но он вскочил и пустился за нами, как заяц, – метровыми прыжками.

– Ну и пускай! – сказал я Орлану.

Мы быстро, очень быстро бежали, но кот от нас не отставал. Обогнули маленькое озерцо, прорвались через камышовые заросли и очутились на огромном скошенном лугу. Кот где-то задержался, а мне пришла идея от него спрятаться. И мы с Орланом раз – за стог сена. Лежим не дышим. И вдруг пожалуйста: перед нами неслышно появляется Серка с мышкой во рту. Честное слово, он глазами смеялся над нами: дескать, тоже мне спрятались!

Мышку он зарыл в сено, а сам прилёг возле нас. Мы все трое передохнули и пошли дальше, теперь уже не спеша.

Вот уже и ферма видна. Но пёс почему-то забеспокоился. Уши у него поднялись, заострились, шерсть на загривке поднялась. Принюхиваясь, он побежал вперёд, как будто напал на чей-то след. Кот то и дело поднимался на задние лапы и тревожно озирался.

И вот откуда-то из-за сарая вылетели две чёрные дворняжки. Они, конечно, почуяли кота и шли на него. Орлан припустил им наперерез. На всём скаку подмял под себя первую, со всего маха сшиб с ног вторую. И началась собачья драка – не на жизнь, а на смерть!

Я стою и не знаю, что делать. Из домика на ферме выбежал колхозник. Схватил хворостину – и на собак. Он стегал по ним, не разбираясь, где свои, где чужая. Да тут и разобраться было невозможно. Это был какой-то комок лап, хвостов, оскаленных, окровавленных пастей.

– Хватай своего за хвост! – крикнул мне мужчина.

Не так-то просто схватить Орлана за хвост. Только нацелюсь, а хвоста уже нет, он мелькает в другой стороне. Каким чудом нам удалось разнять разъярённых собак, просто не знаю. Колхозник тащил к ферме визжавших от злости дворняжек. Я крепко держал за ошейник извивавшегося в бешенстве и рычавшего Орлана. У него были прокушены ухо и губа.

– Ничего, раны твои мы залечим, – сказал я своей собаке, когда все успокоились. – Ты настоящий товарищ! Ты, не раздумывая, бросился в неравную битву ради спасения своего друга. Только вот куда девался этот твой друг?

Серка как будто услышал.

«Мя-у-у», – откликнулся он из травы, подошёл, всё ещё озираясь, к Орлану, и они понюхались. Наверное, Серка шёпотом сказал ему спасибо или ещё что-нибудь такое в признательность за своё спасение.

Я отвёл животных к стану и снова пошёл за молоком.

11

Ферма оказалась какая-то непонятная.

– Дяденька, – обратился я к колхознику, который разнимал собак, а теперь ходил с гаечным ключом.

– Меня зовут дядя Павло.

– Дядя Павло, а что это у вас за вагон такой, с кабинами, круглый, на рельсах?

– Карусель.

– Интересно-о-о, – протянул я, ничего не поняв.

– Пригонят стадо, посмотришь…

На горизонте показалось облачко пыли. Постепенно оно ширилось, становилось прозрачным, и в нём обозначились силуэты коров.

«Му-му…»

– Марфуня уже подаёт голое! – кивнул дядя Павло в сторону вожака, большой рыжей коровы с растопыренными рогами.

– А почему коровы идут от реки? – спросил я и шутливо добавил: – Разве они паслись на воде?

– Они заходили на водопой.

В моей голове мелькнуло: «А вдруг коровы набрели на мою модель?» Но я себя успокоил: ведь коса-то большая, а модель маленькая.

Коровы торопились. Они бежали к карусели, занимали каждая свою кабину и начинали есть приготовленное для них угощение. Только одна, молоденькая, дядя Павло звал её первотёлок, растерялась. Начала соваться во все подряд кабины и получала от стоявших там коров пинки по носу. Дядя Павло помог ей найти своё место и начал доить. Надел на соски нескольких коров доильные стаканы, и молоко по шлангам потекло в бидоны. Потом нажал на кнопку, и карусель ожила. К доильным машинам подъехали следующие коровы. Здорово! Я стоял как зачарованный, пока дядя Павло не подоил всех коров…

Бабушка уже потеряла всякое терпение и шла теперь ко мне навстречу. Я отдал ей бидон с молоком, а сам решил всё-таки сбегать на косу.

«Эхе-хе! – вздыхал я. – Бабушка Настя правильно говорила, что бывают предчувствия. Модель-то мою коровы всё-таки растоптали. Всё стадо по ней прошло!»

Обедать мне расхотелось, и вообще весь свет мне стал не мил.

– Знаешь, Виталий, Киев был сильно разрушен во время войны. Вместо нашей центральной улицы были горы ломаного кирпича. А теперь? Теперь о нашем Крещатике говорят во всём мире. Люди построили его заново! – сказала бабушка Наташа.

– Как приедем на Гайдамацкий остров, сразу начинай строить модель. А я буду твоим консультантом.

– Вместо дяди Серёжи и дяди Кости ты будешь консультировать меня?

Дедушка хмуро пробурчал:

– Да-да.

Наконец начался клёв. Мы, мужчины, каждый день вставали на заре. Я, если считать по штукам, ловил не меньше, чем дедушка. Только он ловил на донки более крупную рыбу – подлещиков, густеру, окуней, а я ершей, пескарей, краснопёрок таскал на поплавочные удочки.

Уха у нас получалась что надо. Пока рыба варилась, аромат от неё распространялся по всему берегу, и мы все, кроме Серки, сидели и глотали слюнки.

Ох этот Серка! Он совсем отбился от рук. Каждый вечер, как только стемнеет, он уходил куда-то. Бродил целую ночь. И только утром, перед восходом солнца, когда мы уже рыбачили, он появлялся. Сядет на самом обрыве и сидит смотрит на нас. Живот у него теперь всегда был как барабан. И сам он раздобрел, шерсть стала пушистой. Теперь он совсем не набрасывался, как это было раньше, на мелкую рыбёшку, которую мы ему бросали. Дедушка сказал, что кот списался с корабельного довольствия и перешёл, так сказать, на собственное иждивение. Мы никак не могли понять: на кого же он ночами охотится? Но как-то он принёс бабушке Наташе в палатку в постель мышонка. Она страшно боится мышей и так закричала, что мы бросили удочки и побежали к ней.

– Молодец, делает полезное дело! – сказал дедушка после того, как бабушка Наташа ему всё объяснила. – Он ловит грызунов. А грызуны, как известно, приносят большой вред сельскому хозяйству. А потом он, вероятно, думает, что из шкурок мышей ты сошьёшь себе отличную шубку. Ну, а в палатку ты его не пускай.

– Да разве коту можно приказать? Это тебе не собака.

– Для тех, кто не понимает слов, есть другой метод воспитания – хорошая плётка.

Бабушка Наташа вырезала длинный прут и положила его около себя в палатке.

Хотя Серку лозой так и не удалось ни разу ударить, он всегда увёртывался, и бабушка Наташа хлестала только по пуховому одеялу, однако он всё равно обиделся на такое обращение и стал обходить не только палатку, но и всех нас.

Теперь, когда он, усталый, возвращался с охоты и ему, конечно, до смерти хотелось отоспаться, он забирался в каюту корабля и дрыхнул там до самого вечера.

И вот как-то, когда Серка после трудовой ночи сладко спал, дедушка закрыл дверь каюты, чтобы в неё на ночь не забирались комары. Вечером слышим, скребётся и мяукает. Мне было не до него, у меня клевало. Дедушка говорит, что я сделался вдруг страстным рыболовом: когда держу удочку в руках, всё на свете забываю, вижу только поплавок. И действительно я стал таким! Я дрожу весь, когда рыба трогает и от поплавка расходятся по воде круги.

– Виталий, иди выпусти кота, ему уже пора на охоту.

– Сейчас, – ответил я лениво и начал укреплять удилище на воткнутой в песок рогатке.

«Мя-у-у», – раздалось на всю реку, и наш кот выпрыгнул, а может быть, даже сорвался с иллюминатора и ушёл с головой в воду.

– Дедушка! – крикнул я и бросился спасать утопающего.

Но Серка вынырнул и, как собачонка, поплыл к берегу. Мы смотрели и не верили своим глазам.

– А говорят, что коты боятся воды, – сказал дедушка, удивлённый.

– Но где же он научился плавать?

– Вероятно, его далёкие предки были отличными пловцами, и он это качество унаследовал от них.

После этого кот перестал ходить и на корабль. Наверное, особенного удовольствия он не получил от крещения в Гнилушке.

Бедный Серка! Теперь он укладывался спать в норе под корнями ветлы, подмытыми весенним разливом.

12

Скоро наша привольная жизнь на берегу Гнилушки кончилась. Рыба стала плохо ловиться. Кое-как удавалось за день наловить на одну уху. На завтраки и на ужины бабушка Наташа варила теперь только картошку, а не жарила рыбу, как раньше. На таком меню мы просидели целых два дня, и у меня уже подтянуло живот.

На третий день дедушка вытащил огромного-преогромного, килограмма на два, карпа. Вы не можете себе представить, какое это счастье для людей с пустыми желудками! Мы все трое, и даже Орлан, радовались как маленькие. Больше всех был доволен дедушка – он весь сиял. Но случилось несчастье…

Всё это время я прекрасно справлялся с обязанностями юнги. Каждый вечер перед сном честно вычерпывал из корабля сто черпаков воды. Надо было считать, чтобы знать, не увеличивается ли течь. Ежедневно мыл корабль: на него ветер задувал песок. Научился заводить ремешком мотор. Силы в этом деле надо очень немного. Надо только, чтобы правильно была приготовлена смесь масла с бензином. На канистру бензина один литр масла. Ещё, чтобы не был засорён бензопровод и чтобы свеча давала хорошую искру. Всему этому я уже научился. И даже немножко разобрался с управлением кораблём.

Но бабушке Наташе показалось всего этого мало! О, эти бабушки! Она решила научить меня чистить рыбу и варить уху. Говорила, что это необходимо знать каждому уважающему себя юнге. У меня не было никаких оснований не верить бабушке Наташе и не уважать себя. И я научился чистить рыбу и варить настоящую уху.

И вот сегодня, когда завтрак наш был такой, что после него хотелось пожевать чёрного хлеба с солью, а в большом садке разгуливал пузатый карп с чёрной, отливающей серебром спиной, я начал надоедать бабушке Наташе, чтобы она немножко раньше разрешила варить уху.

Бабушка Наташа любила загорать. Уходила в заросли ивняка и валялась там целыми часами. Она утверждала, что солнце является отличным предупредительным средством против всяких болезней. Агитировала и дедушку позагорать, полечиться от радикулита, но он отделывался шутками. Говорил, что предпочитает лучше умереть от радикулита.

Я уже три раза подбирался к бабушке Наташе и осторожно, чтобы она не рассердилась, спрашивал, не пора ли уже варить уху. Она всё время отвечала, что ещё рано, а когда я спросил её в четвёртый, поинтересовалась, достаточно ли я заготовил дров.

– Всё в порядке, мы с Орланом натаскали дров на целую неделю! – ответил я с гордостью.

– Ну тогда пожалуйста. Мелкую рыбёшку вычисти, а карпа не трогай, я сама.

Приготовление обеда надо было начинать, как бабушка Наташа говорила, с организации костра.

Для этого первым делом надо было выгрести из-под таганка пепел, устроить так называемый запальник. Это значит, на расчищенное место положить скомканную бумагу, немного сухого сена и на всё это – мелко наломанные прутики. На запальнике построить пирамиду из хвороста, и костёр готов. Чиркнуть спичку – и он запылает.

Орлана я заставил выгребать пепел, у него лапы для этого подходящие, а сам пошёл на корабль за бумагой. Возвращаюсь, вижу – собаки нет, а над земной поверхностью торчит только хвост, закрученный в бублик.

Оказывается, Орлан вырыл почти метровую яму и всё ещё продолжает рыть.

– Заставь дурака богу молиться!

Орлан очень хорошо понимает, что означает слово «дурак», и, когда его так называют, страшно обижается.

– Вылезай сейчас же!

Пёс послушно выпрыгнул из ямы и лёг в стороне, грязный как чёрт, в песке, в саже, в пепле. Я начал зарывать яму, он не выдержал, подошёл.

– Ну ладно уж, прощу тебе такое самовольство, потому что ты собака.

Орлан всё понял и начал носом сталкивать в яму песок. Но скоро так засорил ноздри, что принялся чихать. Я ему сказал: «Будь здоров!», а он, кажется, ничего не понял.

Мне вспомнился один случай из моей жизни. Учительница по английскому языку у нас очень высокая, наверное, выше её нет женщины на всём свете, и очень строгая, сама никогда не улыбалась и нам улыбаться не разрешала. И вот как-то раз она громко чихнула – не успела потереть переносицу, – а я возьми да и выпали: «Будьте здоровы, растите большая!» Весь класс загрохотал от смеха, а учительница покраснела, впилась в меня таким взглядом… И выгнала из класса.

Когда я рассказал об этом моей бабушке Насте, она ахнула. «Чихать в обществе неприлично, но уж если это с человеком случится, то присутствующим надо этого не заметить». Может быть, и собаке говорить «Будь здоров!» неприлично?

С горем пополам с костром мы справились, теперь надо было заняться ухой. Я очистил две морковки, одну большую луковицу. Жалко, что у нас не было петрушки. Потом вытащил из-под нар зелёную эмалированную кастрюлю, начищенную мною до блеска, зачерпнул в неё чистой воды, бросил туда перец, лавровый лист, морковку, лук, соль, закрыл кастрюлю крышкой и осторожно, чтобы не расплескать воду, вскарабкался по песку на откос. Поставил кастрюлю на таганок и подпалил дровишки.

После этого мы с Орланом немножко поплавали, потому что было так жарко, так жарко – с меня ручьями лился пот, да и псу надо было отмыться.

Искупавшись, я начистил картошки, нарезал её кубиками. Теперь оставалось приготовить рыбу. Я быстро начистил маленьких рыбёшек, а бабушка Наташа всё не шла, а вода уже кипела, я видел, как пар приподнимал крышку. И тут мне пришла в голову мысль: почистить карпа самому. Подумаешь, дело какое, ну чего тут сложного?

Отвязав от штурвала садок, где гулял карп, кряхтя выволок его из воды. На удивление, карп оказался совсем смирный, и я, не задумываясь, положил его на носовую палубу. Лежит спокойно. Но я на всякий случай его придерживаю. Только я хотел начать чистить, как сердце моё почувствовало, что по берегу движется бабушка Наташа. Оглянулся – так и есть! Я на минуту растерялся. Опять скажет: «Самовольство, непослушание, самоуправство, а на корабле, в походе этим явлениям не место», и так далее, и тому подобное. Злодей карп воспользовался моей растерянностью и был таков!

Я – за ним. Да разве его поймаешь! Он сразу в глубину ушёл.

Вылез я убитый горем, мокрый, несчастный, сел на песок. Меня распирала такая злость, что хотелось бить себя кулаком по черепу, или нападала такая обида, что хотелось плакать.

Бабушка Наташа молча смотрела на меня. Глаза у неё были печальные, а лицо как-то искривилось, и ни один мускул на нём не дрогнул. Никогда её такой не видел, и мне стало её так жалко, так жалко, что я захныкал. Она подошла ко мне и положила мне на голову руку.

– Ах, Виталий, Виталий!

Она сказала это хоть и ласково, но с лёгким упрёком. Я схватил её руку и прижался щекой, и бабушка Наташа чуть-чуть улыбнулась.

Решено было ничего не говорить дедушке, рассчитывали на его рассеянность. Раньше она часто говорила, что её муж не отличается гурманскими вкусами и не разбирается в блюдах, с ним ей легко.

Но увы! Бабушка Наташа просчиталась. Вы бы видели дедушкино лицо, когда он хлебнул нашей ушицы!

Моё положение было ужасным. Ведь я упустил самую крупную рыбу, которую поймал дедушка за всю свою длинную жизнь. Вечером он, бедняга, мрачный, с испорченным настроением изо всех сил старался поймать что-нибудь приличное. На крючки насаживал хлеб, ракушки, червей, кузнечиков… Но никакая приманка не помогала. Он попробовал забрасывать спиннинг. Но не было ничего и на спиннинге. Да тут ещё, на несчастье, дедушка сделал большую «бороду» – это значит запутал лесу ка катушке спиннинга при броске. И распутывал «бороду» до самой темноты. И дедушку мне было тоже очень-очень жалко. Но почему же всё-таки не брала рыба? Вероятно, карп, которого я упустил, предупредил всех рыб, чтобы они убирались от нас подобру-поздорову, пока не попались на крючки.

Можно, конечно, прожить и без рыбы, надо только, чтобы все члены нашего экипажа были в хорошем настроении, а дедушка и до этого был мрачноватым, а тут совсем перестал разговаривать и даже ужинать отказался, ушёл на корабль и лёг спать. Мне было очень горько, и я решил просить прощения.

– Дедушка, карп выскользнул у меня из рук совершенно неожиданно… – начал я издалека.

– Никогда не берись за дело, которому не научился, – пробурчал дедушка.

– А как же тогда учиться, если не браться за дело?

– Учиться надо постепенно.

– Я же так и делаю. Я сначала научился чистить маленькую рыбку, ну а потом…

– Большая рыба – это совсем другое. Её надо прикрыть тряпкой, чтобы она не скользила под руками, ну а потом уж…

– Так ведь бабушка Наташа мне этого, самого главного, и не сказала!

– А ты её спросил? Да и потом, тебе самому надо шевелить мозгами. А то твой мозг заплывёт жиром и станет неповоротливым, как закормленный гусак. Иди-ка лучше спать.

Я уныло поплёлся к палатке. Где-то далеко уже кричала ночная птица. Мне было не по себе, и я снова вернулся к кораблю.

– Дедушка, а разве можно всему научиться?

– Надо стараться постичь как можно больше. Познание – великое дело!

– Я буду стараться. Только сейчас ты меня прости…

– Хорошо, я тебя прощаю!

13

На следующий день дедушка проспал утренний клёв, но зато встал в хорошем настроении. Он ходил в одних трусах по песку и всё время поглядывал на тихую воду, в которой отражалось небо с редкими кудрявыми облаками. Купаться ему запретили врачи, а бабушка всецело присоединилась к их мнению. И пойти против её убеждений…

Но смотрю, мой дедушка уже забрёл по колени и с опаской посматривает в сторону лозняка, где загорала бабушка Наташа.

Мы с Орланом сидели на сваленном бурей дереве. У нас была удобная позиция для наблюдений. Было очень интересно, сможет ли наш большой, сильный и мудрый дедушка хоть на минуточку выйти из-под власти женщины?

И, представьте, как только он убедился, что ему ничего не угрожает, то сейчас же камнем упал в воду. Мы смотрели на расходящиеся круги по воде. Круги становились всё больше и больше и так растянулись, что совсем исчезли. Странно, но где же дедушка, уж не утонул ли он? Орлана, наверное, тоже испугала эта мысль, он сорвался с места и бросился в воду. Я – за ним. Дедушка наконец вынырнул далеко-далеко от берега и поплыл ещё дальше. Плыл забавно, всё время нырял и фыркал. Но мы с Орланом скоро его настигли и втроём повернули обратно. Дедушка не замечал нас, а только внимательно следил за кустами. А когда доплыл до берега, то быстро выскочил из воды и как-то смешно, по-козлиному побежал к кораблю. В каюте вытерся махровой простынёй, и когда бабушка Наташа вернулась после приёма солнечных ванн, дедушка брился на носу корабля и как ни в чём не бывало мурлыкал себе под нос весёлую песенку.

Меня мучили сомнения. Нехорошо ведь, что дедушка тайком от бабушки Наташи взял и искупался. Врачи запретили ему это самым категорическим образом. Может, мне для его же пользы надо сказать об этом бабушке Наташе? Она, конечно, страшно возмутится, и они тогда обязательно поссорятся. И дедушка назовёт меня предателем. Что же делать?

Но вода ведь была очень тёплая, совсем как парное молоко. А врачи имели в виду, наверное, холодную воду. Да дедушка и купался-то очень недолго. И потом, что сделано – уже не воротишь. Я пришёл к выводу, что на этот раз ничего не скажу бабушке, а в дальнейшем сам не позволю дедушке лезть в воду. Кажется, так будет правильно.

За завтраком дедушка объявил:

– Ну, друзья мои, пора сниматься с якоря. Нас ждёт Гайдамацкий остров.

Мне хотелось как можно скорее добраться до этого сказочного острова – ведь там я начну строить свою модель. И я с особым рвением стал собираться в дорогу.

Через два часа, минута в минуту, корабль похрюкал и отчалил от берега. Мотор ритмично постукивал, я лежал на палубе, и мне казалось, что это бьётся моё сердце.

У всех у нас было хорошее настроение, за исключением кота. Серка не мог смириться с тем, что его лишили свободы, к которой он уже успел привыкнуть. Как разъярённый маленький тигр, ходил он по палубе, смотрел на удаляющиеся берега и дико орал. Не мяукал, а именно орал. Пасть его была широко открыта, белые клыки угрожающе сверкали. И только когда вышли из Гнилушки на Днепр и поплыли далеко от берегов, он наконец успокоился.

Шли по фарватеру часа три, а то и больше. Я несколько раз принимался загорать, бабушка Наташа и Орлан хорошо выспались, да и Серка с горя тоже вздремнул.

Все мы уже здорово проголодались, но дедушка, который всё время сидел за рулём, сказал, что через два часа будем на Гайдамацком острове и там будем обедать. А за эти два часа у нас лучше утвердится аппетит. Он, наверное, не догадывался, что мой аппетит уже давно утвердился.

На одном участке реки, где было очень сильное течение, дедушка, как всегда стараясь ускорить ход корабля, опять приблизился к берегу. Серка сразу это заметил, снова разинул пасть и начал беспокойно ходить по палубе. Я не обратил на это особого внимания, спустился с палубы и попросил дедушку разрешить мне немножко посидеть за рулём.

– А наверху всё в порядке? – спросил он.

Я приподнялся посмотреть на привязанные к поручням вещи… вижу – нет кота.

– Серки нет… – сказал я, ещё не веря в то, что кота действительно нет на палубе.

– То есть как – нет? – переспросила бабушка Наташа и сразу оторвалась от книжки, от которой раньше никак не могла оторваться. Сама заглянула на палубу, в каюту.

– Смотрите, смотрите, вон он плывёт! – Я первый увидел торчащую из воды мордочку Серки.

Течение было сильное, кот остался уже далеко позади, и нам пришлось повернуть обратно. Настигли мы злодея тогда, когда он уже вылез из воды и, не обращая на нас никакого внимания, вылизывал свою шерсть. Мы тоже пришвартовались.

– До чего же глупое животное! – сказала бабушка Наташа и покачала головой.

– А может быть, наоборот? – в раздумье ответил дедушка. – Кот предпочитает независимость!

– Хотела бы я посмотреть на этого «независимого» зимой, – пробурчала бабушка Наташа и так строго посмотрела, что дедушка не выдержал и отвернулся.

Мы огляделись. Оказалось, Серка «выбрал» для нашей остановки неплохое место. Это был исток неширокого рукава. В спокойные коричневые воды, как в зеркало, смотрелись с крутых берегов тополя и плакучие ивы с длинными, тонкими ветвями. Развернув карту, дедушка сказал, что рукав называется Волчье Гирло.

Мы с дедушкой решили обследовать окрестности. Отошли совсем немного и увидели за береговым выступом в небольшой бухточке целую флотилию лодок: весельных, моторных, резиновых, открытых, под брезентом и с каютами, как на нашем корабле. А под старыми тополями стояли палатки, фанерные домики и шалаши из веток. Почти у каждого такого жилья дымился костёр – женщины готовили пищу.

Духота была страшная. Чёрные от загара, полураздетые люди, взрослые и дети, двигались лениво и старались держаться в тени деревьев. А те, кто загорали, лежали неподвижно на песке в разных позах, как будто внезапно усыплённые солнцем.

– Племя мням-мням, – смеясь, окрестил дедушка отдыхающих киевлян.

Когда мы вернулись в наши владения, бабушка нас сильно обрадовала. Накупила всякой всячины у проходившей мимо колхозницы. Я увидел под дубом разложенные на брезенте вкуснейшие вещи: сметану, молоко, творог – и так начал от радости визжать и прыгать, что чуть не опрокинул бидон с молоком.

Бабушка Наташа догадливая – предложила мне поесть. И я ел. Вы бы видели, как я ел! Не успевал жевать, пища сама проваливалась в желудок. Надо прямо сказать, что вкусная пища доставляет человеку большое удовольствие!

Дедушка всё время выискивал безлюдные места, и поэтому сразу после обеда мы снялись с якоря.

14

К вечеру прибыли на Гайдамацкий. Этот остров находится в устье реки Тетерев, впадающей в Днепр двумя рукавами. Я много слышал о нём, и как только мы приткнулись к берегу, побежал с Орланом осматривать его достопримечательности.

По всему острову действительно росли мрачные столетние дубы. Тень от этих деревьев разлилась по траве как чернила. Густая, тяжёлая, совсем без просветов. Это не то что тень от берёз или осин, продырявленная солнцем.

Стволы дубов и три человека не обхватят. Некоторые деревья были расщеплены молнией и обгорели, а в сморщенной коре можно, говорят, увидеть почерневшие от времени пули и осколки снарядов.

Я подошёл поближе к одному самому большому и самому старому. Огромные ветви у него были не прямые, а угловатые. Как будто их кто-то когда-то все переломал, а они срослись как попало. Листья на нём шелестели глухо, как восковые. А из чёрного дупла слышались тяжёлые стоны.

Конечно, этому дереву да и всем другим старикам есть над чем поразмыслить. Тут двести лет назад казаки и крестьяне, называвшие себя гайдамаками, с оружием в руках боролись с польской шляхтой за своё счастье, за свою мечту о свободе. Дед сказал, что это им написал Тарас Григорьевич Шевченко:

Сыны мои, гайдамаки!

Мир широк, приволен.

Ну что же, сыны, погуляйте,

Поищите доли!

Говорят, что где-то на этом острове сохранились ещё остатки гайдамацкой крепости. Вот бы найти их.

Мы с Орланом отправились на поиски, бродили долго, но так ничего и не обнаружили. Возвращаемся назад и видим – на нас нашествие коров. На меня вдруг пошла самая прыткая, с самыми большими рогами, я не на шутку струхнул, бросился наутёк и забрался на дерево.