Текст книги "История с продолжением"

Автор книги: Екатерина Белецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 51 страниц)

ЧАСТЬ III
Явь

End

Это было решено. Словно не он сам совершал все действия, а кто-то или что-то вело его, дерзко и неумолимо. Вело прямиком к развязке. Это должно было произойти… и это происходило. С ним. Сейчас.

Они стояли в прихожей Юриной квартиры, стараясь расположиться так, чтобы их не было видно из окон. Все подавлено молчали. Три машины, в которых было полно надсмотрщиков, стояли под окнами и у входа в дом. Правда, из них пока ещё никто не вышел, но было ясно, что это – ненадолго.

– Лин, Юра, послушайте, – вдруг сказал Пятый, доселе молчавший. – Есть шанс, пусть и маленький. Вы с Ленкой… не ты, Лин, а Юра… вы немного, пусть не на долго, отвлечёте их внимание. Выбегайте из квартиры, и орите, что есть мочи. В это время я дерну через окно и постараюсь отвлечь огонь на себя…

– Пристрелят, – мрачно заметил Юра.

– Нет, – ответил Пятый. – Пока я их буду водить, тех, что останутся сторожить окна… мы с ними немного побегаем, если получиться… ты, рыжий, тоже через окно, вылезаешь на улицу, берёшь любую машину и едешь на проспект. Там подберёшь меня… опять же если я буду жив. Только так мы сможем уйти. Рыжий хорошо водит, им за нами не угнаться.

– Попробуем, – согласился Юра. – Лин, что скажешь?

Лин кивнул, посмотрел пристально на Пятого и тихо, едва слышно, спросил:

– Почему – ты?

– Потому, что я – это я, – так же тихо ответил Пятый. – Начали, Лин.

Юра и Лена выбежали из дверей, что-то громко крича, а Пятый, подойдя к окну, коротко взглянул на Лина, который стоял на стрёме у дверей. Тот подождал несколько секунд, затем коротко кивнул. Пятый легко распахнул окно, и, сгруппировавшись, прыгнул. Огонь открыли сразу же, но Пятый был к этому готов, и не остался, конечно, на открытом пространстве. Выскочив из-за куста сирени, покрытого побуревшей редкой листвой, Пятый перекатился за стоящую неподалёку проржавевшую старую машину. Несколько пуль, противно взвизгнув, пронеслись буквально в нескольких сантиметрах над его головой. Сверху, из кроны дерева, упало несколько желтых листьев и тонких сухих веточек, которые были задеты выстрелом. У Пятого был Юрин пистолет, но пока что стрелять было рано. Он подождал ещё немного и перебежал за следующее дерево. Оттуда было видно окно Юриной квартиры. Из окна вымахнула серая тень и благополучно скрылась за углом, никем не замеченная. Пора было приводить в исполнение вторую часть плана. Пятый снова сменил укрытие, едва не лишившись при этом жизни – по нему стреляли уже с двух машин. Он на секунду высунулся из-за машины и наудачу выстрелил, особо не целясь. В ответ прогремели выстрелы. Опять перебежка. Где-то за углом завелась машина. Очень хотелось думать, что это Лин. Пятый отбросил пистолет, выскочил из своего укрытия и побежал. Никогда раньше в своей жизни он так не бегал. Пули взрывали сухую землю у его ног, выстрелы не смолкали. Вылетев на проспект, Пятый замедлил бег и оглянулся. Лина не было. Это был конец. Ему вдруг стало жарко, он вздрогнул. “Живым не дамся!” – пронеслось в голове. Он хотел перебежать на другую сторону проспекта, но дорогу ему преградил поток машин и он был вынужден бежать по островку безопасности посреди дороги. Они в секунду догнали его, машина, взвизгнув тормозами, остановилась, преграждая путь. Он хотел было перескочить через капот, но из машины посыпались, как горох из мешка, надсмотрщики, его прижали к капоту, завязалась драка. Неожиданно рядом с первыми “Жигулями” затормозили вторые, из них выскочил Лин, да так и остался стоять – на него навели оружие и приказали не двигаться. Лин с немым ужасом наблюдал за происходящим. Пятый дрался отчаянно, но силы его были уже на исходе. Последним усилием расшвыряв своих врагов, он отбежал в сторону и крикнул, задыхаясь:

– Думаете, возьмёте? Не выйдет!

Автобус он заметил уже минуту назад. Обыкновенный желтый “Икарус”, каких много. Мгновенно у Пятого в голове пронеслось множество мыслей – что плохо оставлять Лина одного на всём свете, что Арти не простит ему этой смерти, что сейчас будет очень больно, и что иначе произойти не может… Автобус пёр по проспекту, скорость у него была под семьдесят. Для его цели вполне довольно. Пятый свернул с островка безопасности и побежал по проезжей части. Автобус приближался стремительно и был уже совсем близко… На островке безопасности закричали. Пятый различил, в какой-то момент, перекошенное от страха лицо шофёра, а за его спиной – фотографию молодой красивой женщины с печальными глазами и неразборчивую надпись внизу…

Удар был страшен. Последнее, что Пятый услышал, был хруст ломающихся костей, его костей, скрежет тормозов, свист ветра… его швыряло, разворачивало, несло… так море крошит никчёмную деревянную щепку, разбивая её о каменистый берег… боль, адская боль, рванулась навстречу небу из всего его существа… а затем мир заполнила собой непроницаемая чернота…

– Нет! – выдохнул Лин. Люди на островке безопасности замерли. Все глаза были прикованы к тому, что творилось на дороге. Лин медленно, не обращая внимания на машины, пошёл к автобусу, уже неподвижному, нелепо и странно развернутому поперёк дороги. Кто-то выстрелил ему в ногу, но Лин даже не обернулся, не вздрогнул, хотя из простреленной ноги хлынула кровь.

Из автобуса высыпала порядочная толпа, дурак-водитель зачем-то открыл двери, но все, окружившие место только что происшедшей трагедии, расступились, словно по немой команде, пропуская Лина. Тот прошёл сквозь образовавшийся коридор молчащих лиц, медленно опустился на колени в лужу крови и поднял Пятому голову. Тот на секунду приоткрыл глаза и с трудом прошептал:

– Ю зуадже, Лин… Ио лефеп, ю дихслу… та нис…

Глаза Пятого закрылись. Лин молча наклонил голову, его кровь смешивалась с кровью Пятого… Осенний ветер, бледное высокое небо… Через толпу протолкалась Валентина.

– Отойдите! – крикнула она. – Ему же дышать не чем!

– Он умер, – сказал Лин. Он всё ещё поддерживал голову Пятому, трясущейся рукой стараясь стереть тому с лица кровь. Валентина склонилась над Пятым и положила руку ему на шею.

– Врёшь, Лин. Он жив. Мы ещё повоюем! Скорую вызвали?

* * *

…Чёрные облетевшие деревья в свете багряного заходящего солнца. Чугунный забор. Узенькие асфальтовые дорожки. Белые обветшавшие больничные корпуса. Склиф. Реанимационное отделение.

В коридоре, узком и длинном, перед дверью в зал, на лавочке сидели Валентина с Леной. Юра, как заведённый, ходил взад-вперёд по коридору, не останавливаясь не на секунду, уже больше часа. Лин сидел на корточках у стены, бессильно уронив голову на руки. Нога его была замотана тряпкой, насквозь пропитавшейся кровью. К Лину иногда подходили люди, желавшие как-то помочь. Тогда Лин поднимал голову и люди, наткнувшись на его переполненный болью, полубезумный взгляд, шарахались в сторону, как ошпаренные. В отдаление по лавочкам расселись приехавшие следом надсмотрщики, принимавшие участие в задержание. Ещё дальше, в окружение телохранителей, расположился руководитель проекта “Сизиф”. Ни Валентина, ни Юра, ни Лена, не обращали на всю эту братию ни малейшего внимания. Лину, похоже, было настолько всё равно, что он не замечал даже близких ему людей. Свет мерцающей люминисцетной лампы нестерпимо резал глаза. Все ждали.

На третьем часу из зала вышел врач. Валентина поднялась ему навстречу, знаком приказав Лене и Юре – не подходите. Лин на секунду приподнял голову, затем снова замер в прежней позе отчаяния и безысходности.

– Ну, как? – очень тихо, чтобы не услышали остальные, спросила Валентина.

– Я бы мог вам назвать десять причин, по которым он мог бы быть уже давно мёртв. И я не могу назвать ни одной, по которой он мог бы быть жив. Но он жив. Пока.

Валентина вздохнула.

– Что там?

– Там – всё, что возможно, – врач, пожилой, небольшого роста еврей, устало склонил голову. – Разрыв селезёнки, желудок сильно повреждён, печень, почки. Кости таза сломаны, ноги буквально раздавлены, позвоночник… рёбра справа сломаны, два вошли в легкое… отбито всё, что можно в человеке отбить… сотрясение мозга, подозрение на то, что швы на черепе разошлись. Он в коме и вряд ли из неё выйдет.

– Оперировать его будут?

– Конечно, только с анализами закончим. Кровотечение час не могли остановить, еле справились.

– Кто оперирует? – Валентина стояла перед врачом очень прямо, стараясь ничем не выдать своих чувств.

– Я, – врач посмотрел на Валентину и вдруг тихо спросил: – Родственник?

– Нет, – ответила Валентина. – Знакомый…

– Что случилось, девочка? – в голосе врача вдруг зазвучала жалость. – Мне важно знать, что с ним произошло.

– Зачем? – опешила Валентина.

– Здесь очень много народу, – врач покосился на сидящих надсмотрщиков и руководство. – Если правителю скучно, клизму делают евреям. Он должен выжить… или ему лучше умереть? Что с ним случилось?

– Самоубийство. Он пытался покончить с собой… бросился под автобус. Просто от отчаяния. Не выдержал… девятнадцать лет держался – и не выдержал… Но если умрёт он – то большая часть тех, кого вы видите в этом коридоре, умрёт вслед за ним. И эта девочка на лавке, и этот рыжий в углу… и я. Теперь вы поняли, что с ним случилось?

– Будь я на его месте, я бы предпочёл умереть сразу. Даже если произойдёт чудо, и он выберется, он останется калекой на всю жизнь. Полупарализованным калекой. У него повреждён позвоночник. Сохраниться чувствительность, но ходить он не сможет… хотя, о чём я? Я уже сказал вам всё, даже больше, чем всё. Мне пора. Крепитесь, если сможете. Я постараюсь, девочка. Я таких, как ты вижу издалека. И таких, как он – тоже… Он меня потом ругать будет. Так ты уж замолви за меня перед ним словечко, хорошо?

Валентина кивнула.

Врач ушёл в зал.

Подошёл Юра.

– Что? – спросил он.

– Пока жив, – Валентина помолчала и добавила. – Врач – хороший мужик, должен справиться.

– Я ему не справлюсь! – Юра резко вздохнул и принялся ходить по коридору.

– Юра, пойди к Лину, выведи его на воздух, – попросила Валентина, – можешь даже этих позвать. Или посиди с ним в машине. Только не говори с ним ни о чём, а то он может…

– Хорошо, – Юра подошел к Лину, взял его под руку и потащил за собой. За ним, сохраняя дистанцию, пошли несколько надсмотрщиков. Юра остановился, что-то сказал им, один из надсмотрщиков подошёл к Лину, взял его под другую руку и таким порядком они скрылись за углом. К Валентине приблизилась Лена, постояла секунду, собираясь с мыслями, затем спросила:

– Ну что?

– Плохо, – Валентина отвернулась. – Он сказал, что Пятый в коме, и, вероятно никогда уже не выйдет из неё. Что же он наделал, несчастный! Что теперь будет…

В коридор вошёл тот надсмотрщик, который помогал Юре вести Лина.

– Валентина Николаевна, – позвал он, – вас Юрка зовёт.

– Чего такое?

– Лину стало плохо. Выйдите, они там на улице…

– Иду. Лена, не уходи отсюда, поняла? Я скоро вернусь.

Валентина вышла во двор, прилегающий к корпусу. Уже совсем стемнело, захолодало, поднялся ветер, который гнал палую бурую листву по сухой земле. Во дворе было темно, единственный фонарь был то ли разбит, то ли сломан, и Валентина не сразу увидела, где же Юра. Она беспомощно озиралась вокруг, когда тот позвал:

– Мы здесь, Валентина Николаевна! На лавке…

Валентина, наконец, сориентировалась. Юра стоял над Лином, который лежал грудью на шаткой узенькой лавочке. Левая рука его беспомощно свесилась вниз, правая лежала под головой. Юра осторожно тряс Лина за плечо.

– Рыжий, ну очнись, – говорил он, – ну что с тобой? Лин! Это же я, Юра!… Валентина Николаевна, помогите…

– Сходи в мою машину, аптечку принеси… что у вас тут произошло?

– Он упал… и всё. Мы вышли… и он упал…

– Помоги мне его усадить и принеси аптечку. Потом сокрушаться будешь…

Лина усадили. Пока Юра бегал к машине, Валентина поддерживала рыжего, не давая ему свалиться на землю.

– Чего достать? – спросил Юра. – Нашатырь, что ли?

– Я сама все достану. Принеси воды. Лин, давай, дорогой… просыпайся… надо быть сильным, Лин, хоть трудно, а надо… хотя бы ради него…

– Зачем он это сделал?… – с трудом выговорил Лин. – Господи… зачем?… Он уже умер, Валентина Николаевна? Скажите, он умер?…

– Лин, прекрати, – попросила та. – Живой он, пока живой. Сейчас оперировать будут, я с врачом говорила. Да, всё плохо, очень плохо, но не до такой степени, чтобы падать из-за этого в обморок. Не позорься перед этими всеми, – Валентина махнула рукой в сторону корпуса, – не дело это. Он, конечно, совершил очень большую глупость, но теперь-то что прикажешь? С крыши прыгать? Под автобус кидаться, за ним следом? Подожди, может, он выживет. Ещё пока что рано говорить. Что через час будет – неизвестно, а ты… терпи Лин… Юра, ты водички принёс?

– Ага, – Юра протянул рыжему бутылку с водой, – ну, как тут?

– Посиди с ним, Юра, я пойду обратно. Что нового?

– Уже в операционной. Еле дотянули… мне сказали вас позвать.

– Иду, – Валентина со вздохом поднялась.

В коридоре она столкнулась с Леной.

– Вас врач звал, – сказала та.

– Знаю. Где он?

– Вон туда они пошли… сказал, начинать не будет, пока не спросит, что-то важное…

Валентина нашла хирурга почти что сразу.

– Что вы хотели спросить?

– Что у него с сердцем? – не без ехидства спросил тот. – Это что, редкая форма аритмии?

Валентина тихо, на грани слышимость, прошептала:

– У него два сердца. И ещё там много всего, что не так устроено, как у нас с вами. Только не надо делать вид, что вы этого сразу не поняли. Так?

– Так. Спасибо, что сказали. Ждите. Это до утра, как минимум, если при хорошем раскладе. Не меньше шести часов.

Врач ушёл. Валентина вернулась в приёмную.

Ночь шла неимоверно долго. Привозили больных, приходили какие-то люди, бегали медсёстры… В операционную где-то в два часа ночи прошли три новых человека – приехали нейрохирурги. Валентина могла лишь смутно представлять, что там сейчас твориться, но у выходящих ничего не спрашивала – до срока. Понимала, что сейчас её просто могут послать куда подальше. Около пяти утра из операционной показался давешний хирург. Валентина пошла к нему навстречу.

– Сядем, – утомленно сказал тот, – поговорить нужно.

Валентина молчала, ожидая продолжения.

– В общем, так, – начал тот, когда они уселись. – Он жив, но настолько слаб, что вряд ли проживёт сутки. Я сделал всё, что мог, но у любого организма есть свой предел прочности. А этот – уже очень далеко за пределом. Мы положим его в зал, будем тянуть до последнего, но, повторю, шансы нулевые. Вечером он был гораздо лучше, чем теперь, я тогда надеялся, что он сможет выкарабкаться… А сейчас, после трёх клинических, после трепанации… это не реально.

– Может, всё-таки… – начала Валентина, но врач её прервал.

– Не может. Мы кровотечение так и не остановили, из всех швов кровит, у нас столько крови, сколько он теряет, нужной группы, не наберётся, даже если по всей больнице искать!

– А если я достану кровь? – с отчаянием спросила Валентина.

– Тогда ещё что-нибудь его добьёт. Ничего не выйдет, понимаете? Если бы до этого происшествия он был здоровым – тогда другой разговор. Но он же болен, про туберкулёз, я думаю, не мне вам рассказывать… истощение, переутомление… ведь так? Он хотел умереть, вы сказали? Вот и не мешайте вы ему, ради Бога… В общем, состояние критическое, так и передайте всем, кто с вами тут находится.

– Можно к нему?

– Вы ошалели?! Нет, конечно нельзя. Если вам так хочется – сидите, сторожите. Просто мне очень не хотелось вас разочаровывать… но повторю – он умирает.

– Я достану кровь, скажите, сколько нужно? – Валентина вытаскивала из сумки кошелёк, записную книжку и ручку. – Плазма тоже нужна?

– Если есть возможность… – промямлил врач. Он почувствовал, что ему сейчас может перепасть – и не ошибся. Правда, к чести его можно заметить, он слабо упирался, пока Валентина впихивала ему в карман сотенную купюру, но деньги принял. – Везите всё, что сможете достать. Я сейчас сменюсь, вы со сменщиком моим договоритесь, что и как… он хороший врач, может, он сможет предложить что-то, что улучшит положение. Завтра увидимся, даст Бог. Всего хорошего.

Валентина кивнула Лене и отправилась к Павлу Васильевичу. Руководитель проекта встретил её молчанием.

– Он при смерти. Врач сказал, что он не выживет, – Валентина смотрела Павлу Васильевичу прямо в глаза. – Вы своего добились. Вы ведь этого хотели, не так ли?

– Не так. – Павел Васильевич отрицательно покачал головой. – Мне нужен был сотрудник, учёный, а вовсе не этот окровавленный кусок мяса. Вы сильно помешали мне тем, что приняли их позицию, это ещё больше осложнило положение. Теперь же… Вы остаётесь в прежней должности… пока. Если он выживет, за ним должен будет кто-то ухаживать, он теперь калека, если я правильно понял нашего Мойшу. На третьем продолжайте работать, как и раньше, фельдшер там всё равно нужен. Кстати, Лена, ваша помощница… смешно до слёз! Вы и не заметили, что у них роман? – Валентина ошарашено покачала головой. – Лена была выбрана специально, это его тип женщины, мы проверили. Но он остался на высоте, джентльмен. Ничего у них так и не произошло – то ли он догадался, в чём дело, то ли мы перестарались с мерами воздействия. За Лену свою не волнуйтесь, мы её не тронем, она тоже остаётся в прежней должности. На содержание этого, – Павел Васильевич махнул рукой в сторону реанимационного зала, – будете получать сто пятьдесят рублей в месяц. Выживет – ваше счастье. Не выживет – не обессудьте.

– В смысле?

– В прямом, – Павел Васильевич встал и, не прощаясь, пошёл к выходу. Его многочисленная свита потянулась за ним. Лена подошла к Валентине и посмотрела вслед удаляющимся людям.

– Про что вы говорили? – спросила она. – Почему вы так смотрите?

– Как смотрю, Ленок? – Валентина вымучено улыбнулась Лене. – Устала, наверное… побудь тут, мне нужно позвонить Вадиму и ещё кое-кому. Причём быстро.

– А врач что сказал?

– Что всё очень плохо. Умирает он, Лена. Они не могут кровотечение остановить, кровь нужна срочно. Ты пойди, проведай Лина и Юрку, не сидеть же тебе здесь до умопомрачения. Сходи, пожалуйста.

– Валентина Николаевна, а про меня он что говорил?

– Про то, что мы остаёмся на работе… пока жив Пятый. Хоть так, и то ничего…

– Передайте им, – голос Лены задрожал от гнева и слёз, – что я и дня не останусь на этой проклятой работе! Что это не работа, а притон для всякой швали! Что я ненавижу и их всех, и эту работу! Что же это за работа, на которой убивают людей!…

– Лена, успокойся, – Валентина обняла Лену за плечи и прижала к себе. – Не надо так, доченька. Тут всё очень сложно. Мы же с тобой и не знаем даже толком, кто такие Лин и Пятый. Может, они тоже ещё…

– Я знаю, что они – не сволочи, не подонки. Что они честные, и если и не говорят всей правды, то только потому, что она может навредить… и нам в том числе, между прочим… Я пойду, надо и на Лина посмотреть, как он там.

В течение последующего получаса Валентина обрывала телефон в ординаторской, вылавливая Гаяровского. К своему превеликому удивлению она узнала, что тот уже в курсе на счёт происшедшего. Гаяровский пообещал приехать максимум через час и по дороге заскочить на пункт, взять кровь. Никакой эмоциональной реакции на сообщение Валентины, что это была попытка самоубийства, со стороны Гаяровского не последовало.

– Вадим, тебе что – всё равно? – спросила Валентина. – Или ты не понял? Он же под автобус кинулся…

– И что, Валя? – в голосе Гаяровского прозвучали нотки если не неприязни, то чего-то похожего. – Ты мне звонишь, объясняешь, что он при смерти, в Склифосовского, я же не отказываю тебе, правда? Я приеду, привезу кровь, помогу, если это будет в моих силах. Мы с тобой и раньше говорили, что с этим надо как-то заканчивать. Вот он и решил проблему так, как это было доступно в тот момент. Всё, жди. Позже поговорим.

Валентина пошла посмотреть, почему не возвращается Лена. Она нашла всех троих в приёмной, на давешней скамейке. Лена о чём-то спорила с Юрой, Лин сидел между ними, неподвижно глядя в противоположную стену. Валентина подошла ближе.

– Юра, пойди найди медсестру, поговори, чтобы ему шов на ногу наложили. И отвези его домой, пожалуйста.

– Никакая медсестра не будет этим заниматься в коридоре. А к ним туда он не пойдёт. Я же пробовал… Лин, чёрт возьми! Поехали!

– Я не поеду… я тут останусь… – Лин не сводил взора со стены.

– Нет, ты поедешь, – приказала Валентина. – Юра, найди врача. Приведи сюда.

Лин немного приподнял глаза, ровно настолько, чтобы видеть Валентину. Взгляд был отчужденным, стеклянным.

– Что? – спросил он, глядя сквозь Валентину.

– Критическое, – ответила та. – Гаяровский приедет, я ему позвонила… Лин, тебе необходимо отдохнуть, ты плохо выглядишь. Сейчас поедешь домой к Юре… не возражай мне! Отоспишься – и Юра привезёт тебя обратно. Обещаю… Юра, ты привёл? Ой, как хорошо… вы не посмотрите? У него от горя с головой плохо стало.

– Хорошо, что я ещё не ушел. Всё, чем я могу помочь – это снотворное. На, дружок. Выпьешь пару таблеток, поспишь – и вернёшься… вы, кстати, не в сторону центра поедете? Может, нам по дороге?

– Юра вас отвезёт, – Валентина помогла Лину подняться. – Юр, проследи. Мы останемся, надо дождаться Гаяровского. Мне очень неудобно, что мы к вам постоянно пристаём, но вы поймите… А как там?

– Ну что там за такой срок может быть нового? – врач сел на скамеечку рядом с Лином. – Бедный ты, бедный… понимаю, друга жалко, но что ещё я могу сделать? Поехали…

Юра увёл Лина, с ними вместе ушел врач.

– Пойдём к залу, – сказала Валентина, – может, чего нового скажут.

Новости были. Чуть лучше. Меньше кровит. Температура немного поднялась. Лена и Валентина, как часовые, сидели у входа в реанимационный зал. Пошли вторые сутки с момента аварии. Лена сдалась первой – она легла прикорнуть на лавочку, укрывшись Валентининой курткой. Валентина по Юриной схеме принялась мерить шагами коридор. Приехал Гаяровский. Его, что удивительно, пустили в зал. Валентине, встретившей его на выходе, было достаточно взглянуть ему в глаза, чтобы понять, насколько всё плохо. Тем не менее, она спросила:

– Ну что, Вадим?

Тот зажмурился, потряс головой, уныло махнул рукой и тяжко вздохнул.

– Он совсем плохой, Валя. Они, конечно, молодцы, врачи здешние… но он… Валя, он так истерзан…

– Да видела я. Я же его сюда везла…

– Тогда зачем спрашиваешь? Его узнать невозможно – вместо лица гематома сплошная, волосы сбрили, перед трепанацией, видимо… Он, по-моему, самый плохой в этом зале.

– Ну хоть как-то он сам… справляется?

– Только аппараты. Валя, давай о нём – попозже. Сейчас поговорим по делу. Я могу привозить лекарства, если это будет нужно. Если он выберется, немного помогу с уходом, по мере сил. Что ещё?… Сейчас вы с Ленкой съездите домой, поспите, пообедаете и распределите дежурства…

– Ты думаешь, он ещё… продержится?… – Валентина с надеждой посмотрела на Гаяровского.

– Я думаю, что всё только начинается. Я достаточно хорошо его знаю и, мне кажется, жить он будет. Вот только – как?… Я скажу тебе, Валентина, вот что. Ты зря так хорошо относишься к Пятому.

– Почему?

– Он – очень жестокий человек, Валя. Очень. Подумай сама. Тот, кто так жесток к себе, жесток и по отношению к окружающим. Пока что он ещё слишком молод, чтобы это проявилось в полной мере, не знаю, суждено ли ему дожить до того возраста, когда это полностью выразится, но если он доживёт, не изменившись, ты ужаснёшься, поняв, кого ты так сильно жалела…

– Он – молод? Да ему же под сорок…

– Они долго живут. Лин говорил, что шестьсот лет – не предел. Очень хочется верить, что он сможет перебороть себя и стать нормальным, хорошим человеком. Доброе в нём тоже есть, и немало. Вот только больно тщательно оно спрятано… Кстати, они рассказали тебе про то, что сделали?

– Про операцию? Нет, только в общих чертах… а что?

– Почку правую удалили, это раз. Часть кишечника тоже, это два. Трепанацию сделали, это три. Он на себя не похож, не удивляйся, когда его увидишь. Больше не скажу, спать не сможешь… всё, езжайте, Валя. Часов через восемь я вас жду.

– Обеих?

– Только тебя. Лену оставь дома, не гоняй ребёнка понапрасну…

…Сумасшедшие дни. Непрекращающийся дождь, слякоть, промозглая осенняя погода, холод… Наскоро перекусить – и в больницу. Немного поспать – и в больницу. Простирнуть вещички – и в больницу. Лена и Валентина буквально переселились в приёмный покой, их узнавали, с ними здоровались. Валентина выглядела утомлённой, и была ещё причина для этого, кроме того, что произошло с Пятым. Пропал Лин. Вечером второго дня приехал в реанимацию Юра и рассказал, что нашёл свою квартиру взломанной, Лина в ней не было, но была записка на кухонном столе – Лина не искать и не в свои дела не соваться. Валентина, тем не менее, в свободное от дежурств время, на пару с Юрой, прочёсывала все места, где тот мог быть. Всё тщетно. Рыжий исчез. И кто был к этому причастен – не вызывало сомнений. А Валентина и Юра ездили и ездили по Москве. Десять дней, каждый вечер…

Минуло две недели после аварии. По словам врачей, состояние их пациента вызывало сильную тревогу – он не приходил в себя, и швы, по прошествии большого количества времени, не срастались. Однако он жил, постепенно его стали снимать с аппаратов, потихонечку восстанавливались свои органы, он начал сам дышать…

И вот в один день из-за плотно обложивших небо туч пробилось-таки солнце, а врач, выйдя в коридор и позвав Валентину, сказал:

– Очнулся ваш этот… самоубийца. Не понимает, правда, ничего, но очнулся. Ещё вчера, вышел из комы. И, так уж и быть, я вас к нему пущу. В виде исключения… только не надо трагедий, слёз, соплей и всего такого прочего. Зашли, посмотрели – и обратно. Вынужден вас предупредить, что он, хотя и поправляется, но…

– Что “но”? – Лена с тревогой заглянула в лицо врачу. – О чём вы?

– У меня было несколько подобных случаев. Такие больные… не в силах справиться с повреждениями, они чем-то подобны онкологическим. Те же светлые и тёмные периоды, те же боли. Вы поймите, у него остался, по моему разумению, некоторый жизненный ресурс, но поправляться ему не из чего. Боюсь, что он обречён. Пусть не сейчас, но позже…

– Может, ещё удастся что-то изменить, – заметила Валентина, – дома, говорят, и стены помогают…

– Во-первых, он пробудет здесь не меньше двух недель, – заметил врач, – а во-вторых, даже по прошествии этого месяца вам никто не даст гарантии, что он сможет перенести дорогу до дома. Пойдёмте, пока никто не заявился…

Плитки пола под ногами холодны и скользки. Свет неприятный, казённый. Стены, выложенные белым кафелем, отражают этот свет и он миллионами мелких бликов режет глаза. К этому свету надо привыкнуть. Иначе сойдёшь с ума. Под самым потолком – крохотные окошки, в которые видно немного, совсем немного неба, не по-осеннему светлого и чистого. Здоровых в зале сейчас не было, одни больные. Поэтому смотреть на небо в окошках тоже было некому.

– Сюда, – позвал врач, – во втором боксе. Только не пугайтесь…

Валентина с Леной подошли. Как Лена не старалась скрыть своих чувств, она не сдержалась и тихо ахнула, едва увидев Пятого. Валентина промолчала. Эта умела держать себя в руках. Лена раньше думала, что самое плохое, что может произойти с Пятым, уже произошло, но только сейчас она поняла, что ошибалась. Она всмотрелась в черты знакомого лица. Не лицо, маска. Бессмысленный взгляд пустых глаз, обведённых чёрной каймой гематом, безвольно открытый рот… Почти везде, где нет повязок – ссадины, кровоподтёки. Его волосы, чёрные с сединой, такие красивые, были сбриты примерно до середины головы, начиная ото лба, причём сбриты в спешке – на голове было полно порезов. Волосы, слава Богу, уже успели немного отрасти. Уродливый трепанационный шов закрывала собой повязка.

Врач, видимо, намеренно укрыл своего пациента простынёй, чтобы не пугать пришедших, но Валентина изъявила желание посмотреть, что там творится, что с ногами, что с позвоночником… Лена молча следила, будучи не в силах вымолвить не слова…

– С ним было гораздо проще, когда он был без сознания, – пожаловался врач Валентине, – он теперь… как бы это сказать… мы даже умываем его, когда он спит. Уж про остальное я молчу…

– Да знаю я, – отмахнулась Валентина, – он и не так умеет. Давайте я попробую сейчас немножко за ним поухаживать, пока никого нет. Вы в дверях постойте, покараульте… мы быстренько… Лена, помоги мне немножко, умой его, протри там, где дырок нет – и пошли. Дома потом ещё в эти игры наиграемся…

“Какая же во всём этом безысходность! – думала Лена. – Безысходность и обречённость… Он же никому не нужен… Что нами движет? Долг? Нет, вовсе нет. Валентиной – желание выжить… а мной? Что со мной? Я жалею его? Или нет? Мне же не страшно за него, – вдруг поняла она, – мне страшно за себя”. Лена быстренько сделала то, что велела Валентина. Нечаянно она дотронулась до руки Пятого, лежащей поверх простыни… и рука оказалась тёплой, живой. “Ты мне нужен, Пятый, – подумала она с раскаянием, – и прости, что я так подумала. Я просто дура”. Лена почувствовала несказанное облегчение.

* * *

Тонкий, на пределе слышимости, назойливый свист… Свет, совершенно не уместный, и этот свист, вот что лишает покоя и не даёт забыться. И ещё ощущение потери и неправильности происходящего, неудобство, которое, вроде бы, ничем не обоснованно… “Телевизор, что ли, забыли выключить? – отрешенно подумал он. – И свет… надо сказать Валентине, ночь же…”. А потом… “Боже! Что это?! Как?! Неужели… Не может быть!”. Осознание обрушилось на него сразу, не дав опомниться. Как же это могло случиться? Ведь он столько сил вложил в это решение, все, что были. Столько отчаяния и сил… и остался жив. “Я что… и вправду?… За что?”.

Он приоткрыл глаза и увидел Лену, бледную и осунувшуюся, сидящую рядом с его койкой. Собрав все силы, он прошептал то первое, что пришло ему в голову:

– За что?! Лена, за что?…

Лена посмотрела на него непонимающим взглядом и всхлипнула.

– Пятый, – неуверенно начала она, – как же я ещё могу?…

– Ты не поняла, что ли? Нам с тобой не по пути, неужели не ясно?… – лицо Пятого исказилось от гнева, смешанного с таким отчаянием, что Лена опрометью выскочила из палаты, не чуя под собой ног, и кинулась прочь. Её душили рыдания, слёзы застили взор, коридор больницы слился в какое-то размытое нереальное пятно… Лена с размаху врезалась в Валентину, идущую ей навстречу, попробовала оттолкнуть, чтобы бежать дальше… бежать, пока хватает сил, пока несут ноги…

– Что случилось, зайка? – Валентина поймала Лену за плечи и развернула к себе.

Лена, давясь слезами, пересказала ей свой короткий разговор с Пятым.

– Я сейчас, Ленок. Ты пока пойди, пройдись, успокойся… а я с ним потолкую. Хорошо? Что-то он совсем не то говорит, на него не похоже… Может, прав был Вадим, не знаю, что и думать.