Текст книги "История с продолжением"

Автор книги: Екатерина Белецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 51 страниц)

Минул день, наступил вечер, его сменила ночь. Врачи, вынужденные остаться, выражали всё возрастающее недовольство. Другая бригада, естественно, не приехала, и они ездили домой по очереди, одна Валентина всю ночь дежурила у закрытого медпункта.

Где-то под утро третьего дня страшно уставшая, не выспавшаяся Валентина, прикорнувшая было на стуле у двери, услышала из-за неё лёгкий шорох, а затем звук ключа, отпирающего замок. Она вскочила на ноги. Из двери, пошатываясь, медленно вышел Лин.

– Идите сюда! – позвал он.

– Умер? – спросил, подходя, врач. Лин досадливо покачал головой и повторил:

– Идите.

Все вошли в комнату следом за Лином и оторопели. Лин поднял изголовье кровати и снял все аппараты. Пятого он укрыл одеялом.

– Что здесь твориться? – с возмущением начал врач, но осёкся. Пятый вдруг открыл глаза и Валентина вдруг поняла, что взгляд его, хоть и мутный, но вполне осмысленный.

– Он сам пока говорить не может… он слабый… – сказал Лин, ни к кому конкретно не обращаясь. – Но он же живой… смешные вы люди… убийцы…

– Срочно ставим кислородную палатку, – врач быстро перешел на деловой тон, – и позвоните кто-нибудь в управление…

– Сволочь ты… гребаная… – Лин схватил врача за отворот рубашки. – Ты ещё со мной встретишься…

Он не договорил, руки его бессильно разжались и он свалился на пол в глубоком обмороке. Валентина опустилась рядом с ним на колени. При падение он рассёк себе кожу над бровью, пошла кровь.

– Лин… дайте же нашатырь, кто-нибудь! И сделайте ему чашку чая с сахаром, это от голода… Ну, золотой ты мой, давай… вот… садись… не надо так себя доводить… ты нам живым ещё нужен…

– Ты уж прости меня, – врач тоже присел на корточки рядом с Лином. – Мы просто отчаялись. А ты нет. Ты молодец, ты всё правильно сделал.

– Я ничего не сделал, – пробормотал Лин, снова начиная впадать в забытье, – я просто верил…

Он не договорил. Валентина и врач подхватили его и осторожно уложили на пол. Лин был бледен, как смерть, нервное истощение основательно подточило его и без того невеликие силы.

– Где мы его устроим? – спросила Валентина. – Может, ещё одно одеяло найдётся?

– Поищем… Как там?

– Это что-то невероятное, – откликнулся другой врач, который осматривал Пятого, – он был при смерти, точно, а теперь… словно подменили. И дышит сам, вполне уверенно. И зрение…

– Он видит? – спросила Валентина, подходя к кровати.

– За рукой следит… Пятый, покажи ещё раз… Видали?

– … Лину укол сегодня сделают? – поинтересовался кто-то из персонала.

– Я могу, – вызвалась Валентина, – что колоть?

– Сердечное, он еле дышит… И снимите с него рубашку, надо же хоть послушать. А то… кто знает, от голода ли эта чертовщина… Как бы нам ещё одного клиента жизнь не подкинула…

– Лину надо просто дать поспать, – решительно произнесла Валентина, – он не спал уже черти сколько. И не ел. А можно капельницу поставить… Глюкозу, например.

– Пятый, можешь приподнять руку? Нет? Тогда хоть мигни, кода станет больно.

– Что это вы делаете? Не надо пока трогать повязки, а? Человек едва с того света выбрался, а вы сразу…

– Надо же глянуть, как там швы. Кстати, получше. Я у Лина потом лично поинтересуюсь, как он умудрился со всем этим справиться…

…Пятый видел мир пока ещё очень смутно. Он устал, голоса не давали уснуть, мысли путались, он не понимал, что происходит. Он вспомнил, что с ним долгое время находился Лин, не давший его сознанию окончательно сорваться в попасть и навсегда раствориться в ней. Лин, умолявший начать дышать, его руки, его настойчивый голос не покидали мыслей. “Где же он? – с тревогой подумал Пятый. – Неужели ушел?” Он с трудом разлепил губы и слабо позвал:

– Лин…

То есть ему показалось, что он позвал, на самом же деле слово прозвучало, как шорох ветра, гуляющего по траве. Однако чуткая Валентина его различила и ответила:

– Ему нехорошо, милый. Он очень устал. Но он близко, совсем рядышком, вон, погляди, мы его поспать уложили. Он немного отойдёт и снова тогда с тобой посидит, ладно? А ты тоже спи пока, тебе сейчас отдыхать нужно…

– Валентина Николаевна, у Лина кровь никак не останавливается, может, вы чего подскажите?

– Это в порядке вещей. Плохо свёртывается. Через часок перестанет идти, не волнуйтесь. Ладно, я предлагаю пока оставить их в покое, – Валентина отошла от кровати и, обращаясь к хирургу, произнесла в полголоса, – уводите своих людей, дайте этим двоим отдохнуть. Сидеть при них нет никакой надобности, будем заходить изредка, проверять, как дела, и всё.

– Вы думаете? – врач с сомнением покачал головой. – Может, стоит хоть медсестру оставить?

– Оставьте ночник. Вечером и ночью он пригодиться. А то Лин в темноте ни фига не видит. И поставьте ему потом капельницу, как и хотели…

– Ладно, уговорили, так и сделаем. Пойдёмте, они уже заканчивают… Вы останетесь на ночь? Днём-то народу тут будет, хоть отбавляй…

– Конечно. Будем по очереди посматривать.

– Ну, хорошо. Вот бы кому рассказать, а? Только ведь скажут, что это – очередные байки. Не приучен наш народ верить в стремительные возвращения с того света и во всё такое прочее. Один Лин чего стоит! Он, кстати, когда в комнату прорывался, меня по скуле так здорово двинул – словами не передать…

День прошел без каких бы то ни было происшествий. В комнату изредка заглядывали врачи, проверяли, как дела. Ни Пятый, ни Лин за весь день ни разу не проснулись. Ближе к вечеру Лину поставили капельницу, но даже это его не разбудило.

…Ночью проснулся Пятый. При слабом, тусклом свете ночника он почти не мог видеть, ему по началу почудилось, что в комнате очень темно. Он немного удивился и решил пойти поискать кого-нибудь, спросить, как же он очутился в этой странной тёмной комнате. Попробовав приподняться, Пятый с ужасом обнаружил, что руки и ноги его не слушаются. Тут он испугался по-настоящему и принялся звать Лина…

От шепота, который казался самому Пятому криком, Лин сразу очнулся. Он обнаружил, что лежит на полу, на одеяле, и попробовал вспомнить, как он тут оказался. Самым ярким эпизодом был тот, в котором он, Лин, хотел набить морду кретину врачу. Далее следовал провал, вызванный неизвестно чем. Лин понял, что Пятый зовёт его, поднялся на ноги и подошел к кровати. Он почувствовал, что в его руке, на уровне локтя, что-то колется. Это оказалась игла капельницы. Лин вытащил её и бросил на пол, а затем тихонько, осторожно, сел на кровать рядом с Пятым.

– Ну что ты, милый… здесь я, здесь… успокойся, – попросил он, взяв того за руку.

Лицо Пятого было мокрым от слёз, он судорожно хватал воздух открытым ртом и временами вздрагивал.

– Испугался? – участливо спросил Лин шепотом. – Ну не надо… Я же тебя одного не брошу. Всё, уже всё… Никто тебя не тронет…

– Лин… темно… – с усилием прошептал Пятый.

– Потому, что ночь. И надо спать. Давай-ка поудобней устраивайся… Вот и молодец, хорошо… И не бойся, я же рядом… Я тебя не брошу… Ну что ты себе опять выдумал? Отдыхай, милый, всё хорошо… Вот так…

Лин прилёг на кровать, положил свою руку Пятому под голову и тихонько прижал к себе. Тот уже постепенно успокаивался, стал дышать ровнее и глубже, одним словом – засыпал. Только тут Лин ощутил, до какой же крайности измучен и он сам. Не пошло и минуты, как Лин тоже спал глубоким сном, но даже во сне он выпускал руку Пятого из своей. Такую картину и застала пришедшая через час посмотреть, как дела, Валентина. Она подошла к Лину и тихонько потрясла его за плечо.

– Рыжий, – позвала она шепотом, – что ты здесь делаешь? Проснись, Лин!

– Что?… Ой, это вы?… А я уж подумал…

– Лин, перебирайся к себе, пожалуйста, – попросила Валентина, – ты сам еле живой…

Лин отрицательно покачал головой. В свете ночника Валентине вдруг показалось, что глаза у него воспалённые, покрасневшие, с нездоровым лихорадочным блеском. Она положила ему ладонь на лоб.

– Рыжий, да у тебя же температура, – насторожилась она, – ты-то сам об этом знаешь?

– Да, я заметил… Это нервы, потом продёт… – Лин на секунду утомленно прикрыл глаза. – Ему просто стало страшно одному…

– Слушай, уж коли ты не спишь, дать тебе съесть что-нибудь?

– Не надо. Вот только если попить… Я вставать боюсь, вдруг он проснётся?

Валентина налила в чашку остывшего чаю и отдала её Лину. Тот с жадностью приник к ней и, не отрываясь, залпом выпил.

– Спасибо, – пошептал он, возвращая чашку.

– Может, всё-таки поешь? – предложила Валентина.

– Нет… Меня немного подташнивает, я лучше… так…

– Это, наверное, от температуры, – Валентина снова потрогала ему лоб, – зачем ты встал, спрашивается? У тебя же как минимум тридцать восемь, если не больше.

– Валентина Николаевна, не могу я спать, когда ему плохо, понимаете… а вдруг он… что-то случиться, а меня рядом не окажется… А так… и мне спокойнее и ему не страшно…

– Ну, ладно, – сдалась Валентина, – побудь пока с ним. И поосторожней, хорошо? Смотри, близко к краю не ложись, не ровен час, свалишься. Тебя укрыть?

– Не надо… Мне и так жарко. Балахон бы снять…

– Спи, ненормальный, – Валентина тяжело вздохнула, – ничего с себя не снимай, а то ещё хуже будет. Спокойной ночи.

Валентина вышла и тихо прикрыла за собой дверь.

* * *

Пятый проснулся около семи часов утра. Он почувствовал, что лежать как-то странно удобно. Рядом с ним тихо вздохнул во сне Лин. На его руке и покоилась голова Пятого. Свет немного резал глаза, поэтому Пятый решил попробовать заснуть снова, но поспать ему не дали. В комнату, стараясь не шуметь, вошла Валентина и одна из медсестёр.

– Попробуем разбудить, – прошептала медсестра, показывая на Лина, – а то как бы нам от врача не влетело.

– Боюсь, это бесполезно. Давайте его просто перенесём на место. Температуру надо померить, ночью повышенная была…

Рука Лина исчезла. Голова у Пятого снова начала болеть, причём гораздо сильнее, чем ночью. Он застонал.

– Пятый, прекрати, – строго сказала Валентина, – Лин – не подушка, ему тоже отдых нужен. А с тобой будет особый разговор. Тебя велено начать кормить, понял? От головной боли сейчас что ни будь придумаем, врач на это дал добро.

– А… Лин?… – Пятый с трудом подбирал слова, речь его звучала невнятно.

– Что – Лин? – не поняла Валентина.

– Поесть… Лину… не мне… Я… не хочу, а он… голодный…

У Валентины на глаза навернулись слёзы. Кем нужно быть, чтобы будучи полумёртвым от истощения и ран, просить отдать еду другу? Или сумасшедшим, или… Она отвернулась, но всё же нашла в себе силы твердо произнести:

– Не дури, совсем свихнулся. Откуда ты взял, что есть нечего, а? Ты же не в тиме. Тут еды на роту солдат хватит. Когда он проснётся, мы его непременно покормим. Обещаю. Не болтай много, не надо.

– Хорошо… – Пятый смотрел на неё не отрываясь и Валентине внезапно стало стыдно за свои прошлые мысли. “Как я могла думать, что он умрёт? Что я вообще знаю о жизни? Вот Лин, которого все здесь считали полудурком, оказался во сто крат умнее меня, и не только меня… Может, стоит поменьше думать и побольше верить?”. Пока Пятый ел, пока ему обрабатывали пролежни, пока вновь понаехавшие врачи делились впечатлениями, её не оставляли подобные мысли. Но потом для них не осталось места – проснулся Лин. Он сразу же решил отправиться сидеть с Пятым и принципиально не желал никого даже слушать на тему отдыха. Тут-то Валентине и пришлось вмешаться.

– Лин, – подчеркнуто вежливо произнесла она, – тебе напомнить, что было ночью? Или вспомнишь сам?

– Я всё помню. Но я уже в полном порядке, можете не сомневаться.

– Конечно, сомневаться не приходиться, – Валентина пожала плечами, – и этой ночью был совсем не ты, и двое суток не спал – тоже не ты, и вообще, ты – только что с курорта… Не смей вставать, придурь рыжая!

– Меня последнее время даже в зал не водили! Я столько спал, что теперь хоть неделю…

– А вот мы сейчас спросим. И проверим, как ты спал. А ну-ка, позовите сюда любого надсмотрщика из смены, – попросила Валентина, – мне кажется, здесь кто-то много врёт!

Через три минуты пришел Коля. Он обалдело уставился на Пятого, потом перевёл взгляд на Лина.

– Чем могу? – спросил он.

– Будь любезен, расскажи нам, что делал Лин последние три недели. А то он тут странные вещи говорит, слушать прямо удивительно… – ехидно сказала Валентина.

– Что делал? Этот-то придурок? – удивился Коля. – Да себя загонял чуть не до смерти, вот что делал. Он же мне пол тима угробил, не давал им спать, они и мёрли, как мухи. Идиот, ты зачем ночью по тиму расхаживал? Все четыре часа так и ходит, так и ходит… Будто шило воткнули кое-куда! Мы уж его к себе на ночь стали брать, в каптёрку. Спи, говорим. Не спит, собака! Юра, дурак, ему и чаю нальёт и хлеба, да ещё с маслом, даст… Нет, куда там! – Коля сардонически усмехнулся. – Ни разу не сожрал ничего. В угол забьётся и сидит, молчит. Только слёзы капают. Так и держали при себе всё время, боялись, вдруг что-нибудь над собой сотворит…

– Слыхал, Лин? Так что брось ломать комедию, отнесись к делу серьёзно. – Валентина осуждающе покачала головой. – Чем ты ему поможешь, если и дальше будешь над собой измываться? Тем, что рядом ляжешь?

– Валентина Николаевна, это ещё не всё, – вмешался Коля, – что он в зале-то творил – не передать! Он же меня начал отпускать – ну, отдохнуть там… и всё такое. Я-то думал, он их тихой сапой кладёт, пока меня нету, и сам тоже ложиться. Один раз решил посмотреть. Чё там было! Он их гонял, да почище, чем я! Я прям ошалел, они так и бегали, как угорелые. И этот стоит, блядь, руководитель выискался, понимаешь…

– Лин, а зачем? – удивилась Валентина. Лин промолчал, лишь на лице его проступило виноватое выражение, он опустил глаза. Он, видимо, и сам не знал зачем – просто он почувствовал, что сердце его тогда ожесточилось от отчаяния, и теперь ему было страшно стыдно за содеянное. Он не нашел в себе сил соврать, ответить же правдиво было делом нереальным – ответа не существовало в природе.

– Психовал так, что ли? – не особенно дружелюбно спросил подошедший врач. – Чем тебе эти несчастные-то помешали?…

– Да оставьте вы его в покое, – вступилась за рыжего Валентина, которая и сама уже была не рада, что начала этот разговор, – хватит, ей Богу. Ладно, Лин. Отдыхай пока, если он будет звать тебя, я скажу. Обещаю. И не надо геройствовать, для кого всё это? Сам посуди. Он ведь от этого быстрее не поправиться, верно?

– Верно, – вздохнул Лин, – хорошо, я лягу… Но вечером хоть можно будет с ним посидеть?

– Можно конечно, – пообещала Валентина, – отдохнёшь – и сиди, сколько влезет.

– Правда? – обрадовался Лин. – Я не хотел бы стать кому-нибудь обузой, поймите меня правильно… Я очень волнуюсь, вы просто не представляете…

– Представляем, рыжий. Мы тебя в действие уже видели. Всё, отдыхай, хватит лясы точить попусту. – Валентина бросила взгляд на кровать Пятого и, поманив за собой врача, вышла в коридор.

* * *

Прошло несколько дней. Пятому становилось лучше, он уже пару раз пробовал сидеть, но сил на подобное у него пока явно не хватало. Лин дежурил при нём неотлучно. Он помогал Пятому во всём, начиная от еды, заканчивая чтением. Пятый не мог читать сам – зрение восстанавливалось, но медленно, координация тоже пока подводила, левая рука почти не слушалась. Во время их разговоров (а Лин мог говорить очень подолгу, стараясь немного развеселить и отвлечь друга), Пятый больше молчал, лишь иногда давал на вопросы Лина короткие ответы – речь у него была тоже частично нарушена, впрочем, такие последствия ранения быстро исчезали. Примерно через неделю Пятый уже мог просидеть, опираясь на подушку, около часа, и при этом почти не устать. Валентина частенько наблюдала за ними из за неплотно прикрытой двери и сцены, ею виденные, приводили её в удивление. Поначалу ей казалось, что в отношениях Пятого и Лина прослеживается некая закономерность: Пятый – начальник, Лин – подчиненный, но потом она поняла, что ошибалась. Не было тут ничего подобного, присутствовало лишь взаимодействие, основанное на каких-то непонятных Валентине началах и принципах. К тому же, да она и раньше об этом знала, Пятый был гораздо более устойчивым в эмоциональном плане, нежели Лин. Тот был готов по малейшему поводу начать рвать и метать, Пятый же прежде всего трезво оценивал ситуацию и делал вывод, в соответствие с которым действовал. Поэтому весьма часто одно слово, сказанное Пятым, стоило десяти Линовых фраз. Впрочем, как показала в своё время жизнь, особого счастья это Пятому не принесло – стоило ему открыть рот в присутствии надсмотрщиков, его тут же начинали колотить – язык у него был не менее острым, чем у Лина, а лаконичность ответов на степень наказания не влияла. Здесь же Пятый и Лин были фактически предоставлены сами себе и склонности их могли безболезненно проявляться в полной мере…

…Дней через десять после памятных событий произошло вот что. Лин, покормив Пятого, отправился спать, Пятый тоже начал было задрёмывать, он последнее время часто засыпал днём, но не надолго, ночью же спал плохо, мучили кошмары. Рыжий по собственному почину сидел с ним. Пятый переживал за Лина, но даже и не пытался отговорить его от этих бдений, зная, что это бесполезно. Не раз, просыпаясь, он в тусклом свете ночника видел Лина, сидящего за столом и уронившего от усталости голову на руки. Думая, что Пятый спит, он сбрасывал дневную маску благодушия и шутливости и Пятый видел, до чего же тяжело приходится его другу. Лин то принимался ожесточенно тереть ладонями виски, то шепотом разговаривал сам с собой: “ Не спать, – шептал он, – не спать, мерзавец… Не сметь, сволочь…”. Иногда он поднимал голову и Пятый видел его лицо, искаженное гримасой боли… и глаза, полные отчаяния. Лин снова запускал дрожащие пальцы в волосы и принимался раскачиваться взад-вперёд, вновь что-то шепча. Несколько раз по утрам Пятому приходилось звать к Лину кого-нибудь из персонала – тот иногда отключался прямо за столом, а проснуться сам был уже не в состояние. Но обычно утром Лин был бодр, вовсю улыбался, прикалывался, доводил медсестёр до нервной икоты своими шутками, проводил операции типа “Борьба человека и стакана”, цель была проста – заставить Пятого поднять пустой стакан той рукой, что действовала получше (впрочем, в этой борьбе побеждал пока стакан)… и вообще жил полной жизнью. И каждую ночь всё повторялось снова. Поэтому Пятый был несказанно рад, что сегодня ему удалось уговорить Лина немного поспать днём…

Через некоторое время после того, как он задремал, порог его комнаты переступил тот, кого все здесь называли Павлом Васильевичем. Он приехал всего полчаса назад. Как обычно, с эскортом. И с телохранителями. Он прошел в здание, не предъявляя никаких бумаг или удостоверений. И никакой охранник не посмел бы не разрешить ему пройти туда, куда он считал нужным, нет, наоборот, персонал лебезил перед ним, заискивал и старался услужить по мере возможностей и сил…

* * *

Этот человек вызывал у всех невольное уважение – всем. И видом (дорогой костюм явно не советского пошива), и походкой, и особой манерой поведения, присущей, пожалуй, лишь высшим чинам от власти. У простого человека нет такой раскованности и вальяжности, нет такой самоуверенности. Он остановился на пороге и издали посмотрел на Пятого, наблюдая. Тот спал, голова его склонилась к левому плечу, волосы, сбритые на месте трепанации, немного отросли и торчали ёжиком. Яркое полуденное солнце, пронизанное зелеными прожилками от листвы стоящих за окном деревьев, освещало всё – и от света ничто не могло укрыться. Солнцу ведь всё равно, на что падают его лучи, будь то великое счастье или великая боль. Пятый был бледен, почти до прозрачности бледен и страшно худ. Черты его лица заострились, щёки запали. Тело едва просматривалось под одеялом, а левая рука, лежащая поверх одеяла, была сплошь в гематомах от постоянных капельниц. Спал он неспокойно, часто вздрагивая, явно пугаясь того, что было ведомо лишь ему одному. Лицо его иногда искажали гримасы, рот страдальчески кривился, иногда он тихо стонал, словно от боли. “Сейчас проснётся, – подумал человек, стоящий на пороге, – они чувствуют таких как мы, стоит только подойти поближе. Да, старый враг, в этом раунде ты впереди меня. Хотя игра ещё не закончена. Жаль, очень жаль. Ишь ты, какие синяки, и как он терпит?”

Пятый внезапно проснулся, словно от удара. Он понял всё сразу, на секунду его обуял ужас, быстро сменившийся, впрочем, мрачной решимостью – умру, но не подамся. Выражение его лица не укрылось от человека, стоящего на пороге и тот сказал, успокаивающе поднимая руку:

– Не бойся, я не собираюсь сегодня вить из тебя веревки. И энергию стягивать не буду, обещаю. Веришь?

Пятый не ответил – у него пересохло во рту. Он лишь едва заметно кивнул.

– Я пришел поговорить, – пояснил вошедший, входя и осторожно прикрывая за собой дверь, – мы ведь очень давно не общались один на один. Твой друг в данном случае может только помешать – он слишком эмоционален и не сдержан в своих проявлениях.

– О чём нам с вами можно разговаривать? – Пятый попытался пожать плечами, но из этого, как и следовало ожидать, ничего не вышло. Лицо его стало каменным, а голос обрёл твердость, – Всё, по-моему, уже было сказано лет пятнадцать назад…

“Какая выдержка! – с уважением подумал визитер. – Другой бы со слезами на глазах умолял бы его не трогать… а этот… ведь сдохнет, а всё равно останется при своём.”

– Я уже сказал и повторю снова – разговор будет не о том, – ответил он.

– Как мне вас называть? – спросил Пятый. – А то у вас каждый раз новая маска… и имя тоже, если мне не изменяет память.

– Ты потише, – предостерег тот, оглядываясь на дверь, – поосторожней, старый враг, там же люди ходят. И я не думаю, что тебе доставит удовольствие мысль о том, что эти живые люди могут из-за одной твоей неосторожной фразы стать мёртвыми людьми. А называть меня можешь Павлом Васильевичем, если угодно…

– Хорошо. – Пятого всё ещё не оставило то чувство, что разбудило его. Ужас. Инстинктивный ужас. Справляться с которым в нынешнем состояние куда как трудно. – Так о чём мы будем говорить?

– Ну, во-первых, я бы хотел извиниться перед тобой за то, что произошло. Это не в коей мере не соответствовало нашему плану. Просто досадное упущение.

– Никто не виноват, – примирительно сказал Пятый, – мальчишку, как я понял по рассказам, просто не предупредили. Сам я, правда, ничего не помню, но это не главное… Сейчас-то ему всё объяснили?

– Если это можно так назвать… к проекту оказался допущен человек, не подписавший никаких бумаг, мало того, даже не удосужившийся что либо прочитать из того, что ему дали. А за любую глупость надо платить. Тебе, я думаю, понятно, к чему я клоню?

У Пятого внутри вдруг всё похолодело. Он понял. Даже слишком хорошо понял.

– Что вы с ним сделали? – внезапно севшим голосом спросил он.

– Да, собственно, ничего… Вернее, сделали… но не мы. Другие. – Павел Васильевич пожал плечами. – Ты, вероятно, слыхал, что заключенные делают с вертухаями, попавшими за решетку? Да ещё за убийство малолетней. С изнасилованием. Наш общий друг погиб во время этапирования к месту заключения. От рук товарищей по вагону, в котором ехал. Неделю назад.

Пятый промолчал. Он всегда ждал чего-то в этом роде, но, как не готовился, всё равно не мог спокойно воспринимать такое. Вокруг подобных существ всегда разливались моря крови. Привыкнуть к подобному было не возможно. Вот и сейчас…

– Значит, жизнь этого ребенка теперь на моей совести, – прошептал он, – вы этого хотели?

– Ни в коей мере, – почти что весело откликнулся Павел Васильевич, – виновные наказаны, справедливость торжествует. По-моему, этот протеже Андрея не стоил ни одной капли крови моего уважаемого врага. Ведь так?

– Наши мнения по данному вопросу расходятся, – голос Пятого стал твёрже. – И вступать с вами в полемику я не хочу. Если честно – просто нет сил. Скажу лишь, что за время вашего отсутствия моя точка зрения не изменилась ни на йоту.

– Не будем об этом. Лучше скажи, вставать пробовал?

– Нет, – Пятый покачал головой и слегка поморщился от боли, – какое там… руки, и те не слушаются… Впрочем, спросите у врачей, они, пожалуй лучше меня осведомлены о моём состояние.

– Я с этого начал. Собственно, я тут по их нижайшей просьбе относительно тебя. Вставать ты, по их прогнозам, начнёшь недели через две. И они просили отправить тебя отдохнуть… подышать воздухом, и всё в том же духе… В общем, ты, двое надсмотрщиков…

– Кто?

– Юрий и Николай. Фельдшер… эта ваша Валентина… Поедете на отдых. В Подмосковье.

– Лин, – добавил Пятый.

– Нет. У меня нет гарантий, что Лин не смоется в ближайшие два часа по приезде на место.

– Я – эта гарантия. – голос Пятого был очень спокоен, но в нём звенели металлические нотки. – Он за это время намучился со мной так, как вам и в страшном сне не присниться. Ему эта поездка необходима даже в большей степени, чем мне. Поэтому Лин едет. Или не едет никто.

– Хорошо, – неожиданно легко согласился Павел Васильевич, – но за Лина ты отвечаешь, ладно?

– Ладно. А вы – за надсмотрщиков. Хотя в этих двоих я уверен. Они ваши распоряжения всегда выполняли толково. Я думаю, Лин не доставит вам повода для беспокойства, он сейчас стал очень тихим, если не сказать больше. Если хотите, можете поговорить о нём с врачами, они вам расскажут обо всём. Да и Валентина… Лин бы просто постеснялся даму.

– Ладно, ты меня окончательно уговорил. Поправляйся, старый враг. А на досуге подумай, может, твоя точка зрения немного устарела, а?

– Я так не думаю. Но, собственно, так было всегда. Нам с вами не легко найти хоть какую-то плоскость соприкосновения. Мы слишком разные.

– Смотри, как бы тебе не пришлось раскаиваться в своей не гибкости. Нужно хоть как-то приспосабливаться.

– Именно по этому вы – это вы, а я – это я, – ответил Пятый. – Я так не умею. И никогда не сумею. Я вас предупреждал ещё много лет назад – проще будет сразу меня убить.

– Не драматизируй, не надо. Я уже ухожу, мне пора. Об отъезде тебя предупредят за несколько дней, подготовиться успеешь. Всего наилучшего.

Пятый не ответил. Павел Васильевич кивнул, повернулся на каблуке и вышел. Через несколько минут в комнату пулей влетел запыхавшийся Лин.

– Что случилось? – с порога спросил он.

– Ничего, – спокойно ответил Пятый, – рыжий, будь так любезен, дай мне попить чего-нибудь, если тебе не трудно. А то в горле пересохло… Я сейчас всё тебе расскажу, ты, наверное, будешь доволен… ты, вроде, хотел отдохнуть… ага, спасибо, я сам… а, чёртова чашка, из чего они эти чашки делают… такая тяжесть… как чугун…

– Не тяни, – попросил Лин, – давай по сути. Что он сказал?

– Что мы едем отдыхать… в Подмосковье… через пару недель, если я правильно запомнил. Прыгай от радости, Лин, ты же сам говорил про лето и про отдых. За что боролся – на то и напоролся, точно?

– Точно. Но я не рад, я удивлён. Сейчас подробнее расскажешь. А ты-то сам рад?

– Конечно. Я о таком и не мечтал. Я, честно признаться, подумал, что мне предстоит очередной допрос с пристрастием… ты мне сегодня поможешь с этой чашкой?

– Ты же сказал, что сам справишься… ладно, чего уж… Ещё налить?

– Если тебе не трудно… Он, сам того не желая, так меня измотал, что не передать! Кстати, он был вначале против того, чтобы ехал ты. Пришлось немного надавить на него… если это можно так назвать… – Пятый приложил дрожащую руку к виску и прикрыл глаза, но продолжил, – в общем, он согласился, на том условии, что ты не сбежишь. Я ему это пообещал и надеюсь, что ты не станешь…

– Да вы что, все – обалдели? – возмутился Лин. – Я понимаю – этот псих… но ты-то, ты! Как тебе это могло придти в голову? – он резко встал и принялся нервно вышагивать по комнате. – Ну почему моё имя всегда связанно с какими-нибудь гадостями?

– Прости, Лин, – примирительно сказал Пятый, – я не хотел тебя обидеть, я просто подумал… что будет нелишним предупредит тебя об условиях нашего с ним договора… прости…

– Эй, друг, ты что-то бледный! – всполошился Лин. – Врача позвать?

– Как хочешь, – прошептал Пятый, – может, я немного отдохну, и это само пройдёт… а может, и нет… позови, Лин. Для очистки совести.

– Я сейчас, – Лин вышел и через минуту вернулся с врачом. Осмотр не занял много времени, врач сказал, что ничего страшного не нет, просто небольшое переутомление, однако Пятого до позднего вечера колотила нервная дрожь и знобило, лишь к ночи он немного успокоился.

* * *

После всех этих происшествий Пятому несколько ночей подряд снова стали снится кошмары – он никак не мог отделаться от ощущения, что это ненавистное существо, дьявол в образе человека, находится в его комнате и что сейчас снова начнутся допросы, побои и боль. Пятому начали колоть успокоительное, иначе он просто отказывался спать. Лин от уколов как-то отвертелся, но Валентина вспомнила способ, предложенный умной медсестрой, и стала сыпать ему снотворное в чай. Постепенно воцарилось прежнее спокойствие, да и день отъезда неуклонно приближался, это тоже предавало уверенности и Пятому и Лину. Пятый пробовал вставать, но подвижность и силы возвращались очень медленно. Бледный, измотанный болезнью, исхудавший, страшно слабый, он в своих попытках продержаться на ногах лишнюю минуту был настолько жалок, что врачи, умом понимающие, что вставать ему необходимо, сами начинали гнать его обратно в кровать – лишь бы не видеть этой пытки. Однако воля Пятого была несоизмеримо сильнее его тела и он продолжал заново учиться ходить, часто в тайне от врачей и даже от Лина. Долгие годы на предприятие приучили его к осторожности. Кроме того он решил приготовить Лину приятный сюрприз, в чём и преуспел. Лин был несказанно рад, когда Пятый сам пришел в каптерку, где врачи пили чай и спокойным голосом испросил разрешения присоедентиться. Правда, спокойный голос плохо вязался с тяжелым дыханием и трясущимися коленями, но поход Пятого от медпункта до каптёрки сочли великим прогрессом и в тот же день этот прогресс шумно отпраздновали, но уже без Пятого – тот отправился спать, слишком сильно устал, однако сам был очень доволен.

В скором времени было решено ехать. Солнечным майским утром к зданию предприятия подошли две чёрные “Волги” с правительственными номерами, Лину было велено нести сумку и он пошел следом за Валентиной и Юрой, которые помогали идти Пятому. При виде машин Валентина и Пятый в замешательстве остановились и переглянулись в полном недоумение.

– Пойдёмте, пойдёмте, – поторопил их Юра, – это за нами.

– Они что – ополоумели? – удивился Пятый. – Мы же и сами могли бы доехать…

Провожать Пятого и Лина вышли все – и надсмотрщики, и врачи. Правда, не было ни напутствий, ни пожеланий – все понимали, что пройдёт месяц-другой и они вернуться. Даже надсмотрщикам, и тем было немного не по себе от мысли, что всё может запросто повториться, что человека, чудом спасшегося от смерти, им придется потом калечить собственными же руками. А тут ещё некоторые медсёстры, а то и врачи, подходили и просили за Пятого и Лина. Просили быть помягче, не бить зазря, пожалеть хотя бы Пятого, он ведь так болел… Все прекрасно знали, что просьбы эти бесполезны и невыполнимы – надсмотрщики не могли не делать того, за что им платили, да и просили врачи только исподтишка, они тоже не могли рисковать работой. Поэтому прощание и вышло несколько натянутым. Но что уж тут поделаешь…