Текст книги "Ангелы не умирают"
Автор книги: Екатерина Оленева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Катрин, я не ангел, не стану отрицать очевидное. Но я не лгун. Я говорил о будущем, потому что хотел, чтобы это будущее у нас с тобой было.
– А если бы ты сразу знал, что твоя сестра жива?
Он опустил голову, втянув через зубы воздух.
– Ты мне не ответишь? – напомнила о себе Катрин, поняв, что пауза рискует затянуться надолго.
Альберт посмотрел на неё исподлобья взглядом, каким смотрят загнанные охотниками волки:
– Ты правильно сделала, что не сказала мне о ней. Признаю.
– Почему?
– Что – почему? Почему «правильно»? Или «почему признаю»?
– И то, и другое.
– Потому что я успел узнать тебя и привязаться. Теперь ей будет не так просто мной манипулировать.
– Ты даже не станешь отрицать того факта, что сидишь под каблуком у этой ведьмы?!
Альберт поморщился.
– Да неужели ты такая тряпка?..
– Ну хватит. Довольно, милая моя. На сегодня с оскорблениями явный перебор.
«Да я ещё и не начинала», – хотелось крикнуть в лучшей манере Ирис.
– Мне сложно было бы противостоять Синтии в этом новом для меня мире.
– Как будто в старом это у тебя получалось лучше?
Под ледяным взглядом Альберта гнев Катрин скукожился, воинственность куда-то испарилась.
– Я понимаю, что, с учётом обстоятельств, ты не можешь относиться к Синтии лояльно. Но ты далеко не всё знаешь. Поэтому не стоит судить её.
– Ты вот это сейчас серьёзно, да?! Не судить её? Да она хотела меня убить! И, возможно, даже скорее всего, это идеи не оставила. А я её любить должна? Знаешь, что? Есть предел любой лояльности. Мой близок.
Я прекрасно понимаю, что тебя ко мне привязывает. Давай поженимся, если уж без этого никак. А потом забирайте ваши долбанные миллионы, хрустальные замки, родовые тайны и убирайтесь к чёртовой матери со всем своим добром! Видеть тебя больше не хочу. Уходи.
Катрин было тяжело под придавливающим взглядом потемневших, как у разозлённого зверя, глаз Альберта. Но она заставила себя твёрдо глядеть в его лицо.
Это несправедливо, что у человека с такой чёрной душой, с такими дурными склонностями такая красивая внешность. От одного взгляда душа щемит, а сердце захлёбывается кровью.
– Чего ты ждёшь? Я всё сказала. Если есть что добавить, говори. Нет? Разговор закончен.
Альберт опустил руки, которые до сих пор держал скрещенными на груди и, не произнося ни слова, тихо вышел, беззвучно прикрыв за собой дверь.
Катрин осталась стоять посредине комнаты, бессильно глядя ему во след.
Она не знала, чего ожидала в ответ на свою тираду. Но явно не этого.
Как не крепилась, а слёзы всё-таки хлынули.
Вот ведь гад! Ну хоть что-нибудь бы сказал в ответ. Всё лучше, чем эта безысходная неопределённость.
И кто говори, что любовь – это счастье?
Да никогда в жизни ей не было так тошно, как сейчас.
3. Ирис. Подслушанные разговоры
Бросив сто десятый взгляд на себя в зеркало, Ирис осталась довольна увиденным.
Ну, почти.
Бессонная ночь не могла не сказаться на цвете лица, и она сказалась. Кожа выглядела бледнее обычного, глаза, по контрасту, темнее. Но ничего. Так даже интереснее.
Поправив локон якобы небрежно отбившийся от своих собратьев, а на деле непроизвольность была тщательно выверенной, Ирис, наконец-то, позволила себе отойти от зеркала и спуститься в обеденный зал Гранд Отеля.
Обычно она приходила последней, но сегодня Катрин тоже не спешила.
– Доброе утро, – кивнула кузине Ирис, окинув ту взглядом. – Ты вообще сегодня спать ложилась? Выглядишь ужасно.
И это было правдой.
Если бледность самой Ирис была фарфоровой, то в случае с Катрин она приобрела пергаментный оттенок.
Глаза – красные, воспалённые, как у белой мыши. Под ними тени столь глубокие, что впору о синяках вспомнить. Бледные губы вытянулись в ниточку. Волосы прямой соломой висели вдоль запавших щёк.
– Спасибо за ценное замечание. Ты, как всегда, добра, – буркнула Катрин, первой юркнув в распахнувший двери лифта.
Зеркала в ярком освещении немилосердно отразили её бледный вид.
Ирис так и распирало от любопытства узнать, чем же закончился их разговор с Альбертом. И состоялся ли он вообще?
Но спрашивать она ни о чём не стала. Отчасти из тактичности, отчасти из гордости.
Альберт уже вольготно расположился за столом.
Вот на ком бессонная ночь никак не сказалась!
Вернее, сказалась, но только положительно.
Явно, в отличии от двух кузин, Альберт не бессмысленным и волнительным ожиданием занимался, а чем-то куда более полезным и приятным.
Было такое впечатление, будто он весь светился. Черты лица едва заметно заострились и словно сделались чётче. Глаза сияли. На щеках выступил лихорадочный румянец.
– Доброго утра, – подняв глаза, кивнул он девушкам. – Присаживайтесь.
– Я не буду завтракать. Уже опаздываю, – буркнула Катрин.
Но, стоило ей сделать пару шагов в направлении выхода, пальцы Альберта крепко сжались на тонком запястье кузины Ирис.
Голос его был, но звучал очень твёрдо. Ирис даже на мгновение послышалась в нём – нет, не угроза. Скорее, предупреждение.
– Сядь, Кэтти. Нельзя утром выходить на улице, не выпив чашку ароматного чая. Или, лучше того, кофе.
– Я же сказала, что опаздываю.
– Значит опоздаешь. Садись. А ты, Ирис? Тебе тоже требуется особое приглашение?
Ирис фыркнула, скорее недоумевающе и раздосадовано, чем зло.
– Раньше ты хотя бы не хамил, – сообщила она, пожимая роскошными полными плечами.
Скользнув по девушке ледяным взглядом Альберт, в отличии от неё, плечами поводить не стал.
– Я уже сделал заказ, – сообщил он кузинам. – Кофе сейчас принесут.
Катрин сидела молча, упрямо уперев взгляд перед собой в стол.
Поняв, что кузина поддерживать разговор не собирается, Ирис взяла эту почётную миссию на себя:
– Тебе просто нравится над нами издеваться, демонстрируя силу и характер? Или у совместного завтрака есть особый смысл?
Официанты принесли кофе и горячие, прямо только что из духовки, булочки, распространяющие ароматный запах ванили и сдобы.
Ирис, не устояв перед искушением и плюнув на несостоявшуюся диету, протянула, таки, руку к предмету вожделения.
Булочки, не обманув ожиданий, оказались волшебными на вкус. Корочка так и таяла во рту, а малиновая начинка и вовсе была выше всяких похвал.
Катрин руки к еде не протянула. Так и сидела прямая как палка, будто аршин проглотила.
Небрежным и элегантным жестом приподняв фарфоровую крохотную чашку, Альберт отпил глоток и с лёгким стуком вернул на место.
Ирис поневоле залюбовалась им.
Было в белокуром юноше, у которого, казалось, имелись все задатки для того, чтобы попасть в разряд слащавых, что-то такое, что отличало его от всех остальных знакомых Ирис.
И от незнакомых, кстати, тоже.
Манера двигаться с легкой грацией хищника. Речь, не загрязнённая ни простонародной руганью, ни словами паразитами. Глубокий ум. Крайняя начитанность. Чего не коснись в разговоре, он, насколько позволяла судить Ирис её собственная эрудиция, не плохо разбирался в вопросе: экономика и поэзия, танцы или бокс, математиками или риторика – всё давалось Альберту будто бы без труда.
Это старинное слово – аристократизм и интеллигентность. То, что нельзя подделать и чем нельзя притвориться.
Альберта невозможно было представить играющим за компьютером в таночки. Или на долгие-долгие часы зависшим с попкорном перед телевизором.
Но было в нём и что-то неприятное, глубоко чуждое, чему сама Ирис даже не находила определение. То, что в фильмах ужасов охарактеризовалось коротким словом: «Чужой».
На Альберта было приятно глядеть, за ним было интересно наблюдать, но Ирис никогда и в голову не приходило завидовать Катрин, которой досталось такое сокровище. Нет уж! И даром не надо.
– Мы сегодня же съезжаем, – невозмутимо сообщило «сокровище», не моргнув глазом.
– Как это? – воскликнула Ирис.
Её уже начинало раздражать взятая Катрин манера. Да какого черта она тут куклу моргучую из себя строит?
– Что значит – съезжаем?
– Это значит, – невозмутимо сообщил Альберт, – соберём вещи и выедем из отеля.
– Куда?
– Кэтти тебе не рассказывала? Я подглядел нам прекрасный дом. И даже успел нанять штат прислуги. Уверен, тебе там понравится, Ирис. Твоя комната там будет ничем не хуже теперешней. Даже лучше.
– Но зачем нам куда-то переезжать?
– Затем, что тут отель. Это всего лишь гостиница. Людям нужен дом.
– Я думала, мы переедем в Кристалл-Холл.
Катрин как-то странно дёрнулась при упоминании Хрустального дома и Ирис смолкла.
– Поступим так, как решишь, – нарушила на мгновение обет молчания кузина. – Я пойду. И так уже опоздала.
– Хорошего дня.
Но Катрин уже как ветром сдуло.
Ирис перевела взгляд с удаляющейся спины кузины на сидящего перед ней молодого человека.
– Что между вами происходит?
– А это, моя дорогая, – с отменно-вежливой улыбкой сообщил Альберт, отбрасывая от себя салфетку, – тебя совершенно не касается.
Взятый им тон невероятно бесил.
– Конечно, меня это не касается. С чего бы это должно меня касаться? Катрин просто чудесно выглядит для невесты, как думаешь?
– У всех бывают нелёгкие дни. У одних чаще, у других – реже.
– Ну ты и наглец! Мы из-за тебя всю ночь не спали. А ты ведёшь себя как ни в чем не бывало. Мог хотя бы извиниться?
– Я спать вам, красавицы, совершенно точно не мешал, – пожал плечами Альберт с чисто ангельской невозмутимостью. – Спали себе на здоровье.
– Что б тебе пропасть! – выругалась Ирис, поднимаясь.
Альберт рассмеялся:
– И тебе хорошего дня, дорогая.
Ирис с треском задвинув стул, отправилась вслед за Катрин.
Погода была отвратная.
Нанесённые за ночь сугробы принялись таять.
На дороге держалась наледь, а надо льдом – вода. Ноги скользили так, что удерживаться на них, да ещё когда ты на острых шпильках, было весьма и весьма непросто.
Никакая обувь не могла удержать такое количество воды. Улицы, как губка, напоились ею.
Капли воды стекали по запотевшим стёклам, по стволам деревьев, дрожали на металлических машинных корпусах.
На асфальте стояли не лужи, а непроходимые топи. Смешались в одну мерзкую кашу вода, соль, снег и грязь.
Ругаясь про себя на чём свет стоит, Ирис пересекла площадку и, щёлкнув ключом, нырнула в относительно комфортное нутро автомобиля.
Но даже внутри этой стеклянно-металлической капсулы на колёсах ощущение серой мокрой безнадёжности никак не оставляло её. Нет ничего неприятней вот такой ноябрьской хляби.
Судя по манере вождения, упадочно-раздражённые настроения присутствовали повсеместно.
Водители то и дело друг друга подрезали, перестраиваясь из ряда в ряд, из-за чего приходилось напрягаться и судорожно бить по тормозам.
Машина из-за этого шла юзом на скользкой дороге.
Подъехав к школе Ирис обнаружила, что от напряжения болят и руки, и ноги, и спина.
Она безнадёжно опоздала. Первый урок уже перевалил за половину.
В огромном холле входа царил полумрак и пустота, как в фильмах ужасов.
Каждый шаг громким staccato рассыпался по стенам, отдаваясь гулким эхом.
Ирис скинула в раздевалке подбитый мехом жилет и присела переобуться на специально расставленные для этой цели вдоль стен, обитые дерматином, пуфы.
Освещение в раздевалке вспыхивало ярче на тех участках, где датчики улавливали человеческое тепло. А в целом здесь царил интимный полумрак, создающий иллюзию расслабляющей уединённости.
Ирис успела поставить сапоги в отсек своего шкафчика, как звякнула колокольчиком входная дверь в раздевалку.
– Ты уверен, что пойти в таком состоянии в школу правильное решение? – донёсся до ушей Ирис низкий голос.
– Я совершенно точно уверен, что, если бы мы не свалили от любимого папочки, наше состояние было бы ещё лучше.
Услышав второй голос, Ирис снова присела на пуфик, прячась за чужой одеждой.
Этот голос она узнала бы из тысячи. Потому что принадлежал он Энджелу.
В зеркалах, опоясывающих раздевалку, можно было видеть отражения обоих юношей.
Ирис невольно нахмурилась.
Спутника Энджела она тоже знала. Вернее, видела его однажды в «Астории». И нельзя сказать, что впечатления после того вечера остались приятными.
Двойник Ливиана в зеркальном отражении поддерживал двойника Энджела.
– Хотя бы раз послушайся родственного совета. Не стоит заваливаться в таком виде на урок. Они решат, что ты под кайфом…
– Пусть решают, что хотят! – отмахнулся Энджел.
Ливиан отнял руку. Энджела довольно круто занесло, он вынужденно опёрся о стену.
Закашлявшись, блондин привалился плечом к стене. Упавшие на лицо волосы скрыли его выражение.
– Я тебе не нянька и долго уговаривать не намерен, – скрестив руки на груди, процедил Ливиан.
– Совершено правильно решение. Столько раз озвученное, что я, откровенно говоря, устал слушать. Ты и так явил чудеса милосердия, дотащив меня сюда. Можешь теперь убираться с кристальной чистой совестью.
Голос Энджела звучал приглушённо и с придыханием.
Так же разговаривал Альберт, когда Ирис помогала ему вытаскивать пули из ран.
При воспоминании об это Ирис поморщилась. Её затошнило. На душе и так было муторно, а теперь сделалось ещё гаже.
– Боюсь, с кристально-чистой совестью уже не получится.
Энджел рассмеялся, подняв голову.
Ирис поразило, насколько пергаментно-бледным было его лицо.
Рот казался запёкшимся. Глаза напоминали два провала, две ямы, полные злости.
– С кристально-чистой? Некорректно поставлен вопрос, милый. У тебя нет совести, братец. Никакой. Ты её слишком часто имел, и она –фьють! – испарилась.
Лицо Ливиана потемнело:
– Меня тебе из себя, Энджел, не вывести. Можешь даже не стараться.
– Можно подумать, я папочку из себя вывел? Ты делаешь вид? Или вправду не понял?
– А было что-то, что я должен был понять?
– Он делал то, что ты хотел сделать сам.
Челюсть Ливиана сжалась с такой силой, что оставалось только удивляться, как он себе зубы в мелкое крошево не искрошил.
– По-твоему, я этого хотел?!
Энджел рассмеялся.
В чёрных глазах горело непримиримее пламя вызова:
– Ты можешь отрицать очевидное сколько угодно, но ты такой же, как и мы. Ты даже хуже меня. Потому что я просто шлюха, а ты…
Энджел придвинулся к Ливиану так близко, что Ирис в ужасе замерла.
В движениях блондина было столько же животной страсти, сколько и горячей злости.
От искр, что рождались между этими двумя, становилось тяжело дышать.
Ливиан твёрдо смотрел в запрокинутое, словно для поцелуев, лицо и не двинулся с места, ни чтобы отстраниться, ни чтобы приблизиться.
– Что – я?..
Энджел ухмыльнулся и, чуть повернув голову, коснулся губами чуткого уха, так, что Ливиан едва заметно вздрогнул.
Он прошептал, положив руки на грудь противника:
– Ты такой же зверь, как и наш отец. Тебе это нравится. Чужая боль тебя заводит, правда? Или тебя заводит моя боль? Хоть ты это и отрицаешь, ты ведь хочешь меня.
– Ты придурок, Энджел. Придурок с поломанной психикой и перевёрнутыми ценностями.
– Конечно. Я не стану отрицать то, что всем известно. Я же не ты. Я такой, какой есть.
– И, похоже, гордишься этим? – презрительно протянул Ливиан. – Хотя было бы чем?
– А ты себя стыдишься. Но что это меняет? Ничего! Мы оба барахтаемся в одной и той же луже. И в итоге ты делаешь то же, что и я, только куда с большей жестокостью.
– Мечтай.
– О чём ты предлагаешь мне помечтать? О нас с тобой? О, милый, я прекрасно понимаю, что этой мечте не суждено осуществиться. И даже знаю, почему. Хочешь, расскажу?
Ирис уже сто раз пожалела, что не заявила о своём присутствии сразу. Ей вовсе не нравилось то, что приходилось слушать. Было такое чувство, словно кто-то занимается любовью, а она подглядывает в замочную скважину.
Горькое чувство, будто во рту полынь, усиливалось с каждой новой репликой Энджела. Ирис не хотела быть свидетелем этой неприятной беседы.
Вот ведь так всегда! Если день не задаётся, он не задаётся с самого начала.
Для себя Ирис решила, что, если разговор начнёт перерастать в нечто более интимное, придётся встать и гордо удалиться.
«Хорошо бы ещё кулаком сломать нос этой двуличной скотине! – В гневе подумала девушка. – Зачем он пудрил мне мозги? Приглашал на свидание?».
Обида колола горло комом, подозрительно напоминающим подступающие слёзы.
– Нет. Не хочу я твоих рассказов, – прозвучал голос Ливиана, отрезвляюще здравомысляще.
– А я всё равно расскажу.
«Он всё-таки пьян, – поняла Ирис. – Или, того хуже, под кайфом. Они все тут в этой школе не в себе, чёртовы идиоты. А тот, на которого я исхитрилась запасть – самый большой идиот».
– Мы оба знаем истинную причину, яблоко раздора и причину твоей воздержанности, – голос Энджела звучал шелковистой удавкой, гладкой и приятной на ощупь, но таящей за собой угрозу. – И ты не будешь рад услышать его имя.
– Конечно не буду, – на сей раз голос Ливиана звучал со злостью. – Ты находишь эту тему поводом для шуток?
– Поводом для шуток? Дайка подумать? Пожалуй, нет. Да и разве я шучу? Я серьёзен.
– Заканчивай кривляться. Это отвратительно.
И Ирис на этот раз была с Ливианом согласна.
– Стоишь тут, ломаешься, – неприязненно поморщился Ливиан. – Смотреть тошно. Чего ты добиваешься, Эндж?
– Хочу, чтобы ты наконец отбросил на фик свою напускную сдержанность и показал свой истинный норов.
– И на кой чёрт тебе это надо?
– Хороший вопрос. Ладно, сочтём это личным бзиком и капризом. Ну что? Не решаешься? А минутой назад мне показалось, что ты уже близок к тому, что можно назвать искренностью? Но ты, похоже, во всём двуличный притворщик.
– Слушай, а тебе на уроки не пора?
– Не пора, – засмеялся Энджел. – Как не крутись, а я всё равно заставлю говорить на неприятную тему, которую ты с таким старанием избегаешь.
– Ты хочешь поговорить об Артуре? Отлично. Давай поговорим. Возможно я даже сочту, что ты не такая глупая, бесчувственная и бессовестная скотина, какой хочешь казаться.
Энджел снова рассмеялся.
На этот раз в его смехе звучали почти истеричные нотки:
– Проблема-то в том, что я не хочу казаться бесчувственной и бессовестной, а уж тем более глупой скотиной. Просто я такой и есть. Ну да не об это речь. Вернёмся к нашим баранам. Вернее, к одному бедному барашку. Тебя бесит или удивляет, что я не интересуюсь твоим драгоценным младшим братцем, Ливиан, так?
– Нашим братцем, если уж на то пошло. И да, так. Меня в данном конкретном случае бесит абсолютно всё. Начиная с того, что ты запудрил ему мозги, заставив влюбиться в тебя. Ваше общение привело к тому, что, окончательно свихнувшись, он решил свести счёты с жизнью.
– Я вообще-то предупреждал, что ни черта у него не выйдет, – жест, с каким Энджел пожал плечами, можно одинаково было счесть нервным или легкомысленным. – Но он меня не послушал.
– А ты не мог заставить его себя послушать?! Но ты же ведь и не пытался? Не удивлюсь, если идея сигануть с небоскреба принадлежала тебе.
– Ну… он всё ныл и ныл, что ничего не действует. Ни яды, ни пистолеты, ни кинжалы. Я действительно подкинул идейку, что прыжок без парашюта с трехсотфутовой высоты может оказаться решением проблемы.
– Ах ты… – руки Ливиана схватили за ворот пальто и сжались с такой яростью, словно хотели удушить стоявшего перед ним кривляющегося паяца. – Решением проблемы?! Вот бы и прыгал сам!
– Убери руки. Сам же знаешь, жест эффектный, но толку – пшик.
– Если ты такой смелый и наглый, что же ни разу за все эти месяцы не зашёл навестить бывшего любовника, с которым был не разлей вода? Уверен, Артур был бы рад тебя повидать. Ему не хватает общества, ведь кроме меня желающих теперь с ним общаться нет.
– А в чём проблема? Ты же хотел получить его в полное пользование? Вот и забирай!
– Ах ты мразь!
– Есть новость поновее?
– Всё играешь?! Это для тебя игры? Ты, малодушный подонок, вот ты кто такой, Энджел. За всё это время у тебя не хватило духу прийти и посмотреть Артуру в глаза. И ты прав. Зрелище, доложу тебе, паскудное. То, что удалось отскрести от асфальта, не умирает, но и не живёт.
Полудохлая кукла, не способная без моей помощи перевернуться с бока на бок, совсем как простые смертные, которых ты так презираешь – жалкий паралитик. Его кости не желает срастаться, а внутренние органы – функционировать. Пытаются, раз за разом, восстановиться, но ничего не выходит, кроме непрекращающейся ни днём, ни ночью боли. Обезболивающие и наркотики не действуют.
Так что твой нежный и отзывчивый на идиотские затеи любовник заперт в своём теле, как в личном аду. И я с ним, заодно, тоже.
Я вынужден наблюдать эту агонию раз за разом, осознавая, что помочь ничем не могу.
И чем дольше я это наблюдаю, тем да, больше тебя ненавижу.
Это несправедливо! Почему с тебя всё как с гуся вода? Развлекался ты, а платим мы.
И в такие моменты я испытываю по отношению к тебе очень горячее желание: взять, сжать пальцами твоё горло и душить. Душить до тех пор, пока не вытрясу твою грязную душу из твоего тела. Или не сверну к чёртовой матери шею. Чтобы ты свалился рядом с Артуром, такой же поломанной куклой.
Я хочу, чтобы на его месте оказался ты.
Лицо Энджела напоминало белую алебастровою маску.
На последнюю реплику Ливиана он криво ухмыльнулся одним уголком рта:
– И ты бы ухаживал за мной так же, как ухаживаешь за Артуром?
– Вот это вряд ли. Я предоставил бы такую честь нашей стерве-сестричке. Уверен, она бы о тебе позаботилась. Без особой радости, но позаботилась бы.
– Это всё?
– В общих чертах. От души надеюсь, что сказал тебе то, что ты хотел услышать, братец.
Дверь снова зазвенела мелодичными колокольчиками.
В зеркале теперь отражался лишь один юноша.
С белым как мел лицом и чёрными, как безлунная ночь, глазами.
Мир вокруг словно лишился звуков. Было удивительно тихо.
Гнев Ирис куда-то испарился. Как будто тот Энджел, о котором она грезила раньше, просто взял и куда-то испарился. А на нового, непонятного, пугающего, вроде как злиться то ли страшно, то ли смысла нет?
Словом, и в голове, и в душе царили полная неразбериха и сумятица.
Ей бы время, чтобы успеть со всем этим разобраться, разложить по полочкам.
Только времени не случилось.
– Привет, Фиалка. Как понимаю, ты тут с самого начала расположилась? И как кино? Было интересным?
Вздрогнув, она подняла глаза и встретилась с ним взглядом.
Сердится? Или ему всё равно?
– Я бы так не сказала, – ответила она ему в тон, сама удивляясь тому, как спокойно и ровно звучит её голос.
– Тебя мама не учила, что подслушивать не хорошо?
– Нет. Мама надеялась, что я до этой истины сама дойду. Но постулат этот весьма спорный. Подслушивая, можно узнать много полезного.
– И что полезного ты сейчас для себя услышала?
Взгляд у Энджела был тяжелый. Он и раньше-то придавливал, как гробовая плита. А сейчас было и того хуже.
Наверное, следовало испугаться? Пьяный психопат, полумрак, никого кругом. Но Ирис не чувствовала страха.
Она хотела бы почувствовать, но – нет.
Опустошённость. Разочарование. Горечь. Всё это присутствовало в её чувствах сейчас.
А страха отчего-то не было.
– Ты совсем не такой, каким я тебя себе нарисовала.
– Мне за это извиниться? – саркастично приподнялись словно нарисованные брови Энджела.
– А смысл? – передёрнула плечами Ирис. – Если тут кому-то и следует извиниться, так это мне. Если хочешь, я так и сделаю. Мне следовало сразу дать знать о моём присутствии. Но, откровенно говоря, я рада что этого не сделала.
– Вот как? Это почему же?
– Потому что вам нужно было выговориться. А мне полезно всё это услышать.
– Если для тебя всё это так приятно и полезно, что же у тебя вид такой, будто плакать собралась?
– Я не собираюсь плакать! – возразила Ирис с куда больше горячностью, чем ей бы хотелось.
– Может быть и не собираешься. Но тебе как будто хочется?
– Тебе это кажется забавным?
Энджел покачала головой:
– Почему все думают, что я такой уж весельчак? Вроде не такой уж у меня жизнерадостный вид? Нет, меня нисколько не забавляют твои слёзы. И ситуация в целом смешной не кажется. У закона Подлости весьма странная специфика. Почему из всех школы именно ты, Фиалка, оказалась свидетелем нашем… хм, миленькой беседы?
– А тебе не всё равно? – упрямо вздёрнув подбородок, спросила Ирис.
Подхватив его пальцами и заставив замереть, Энджел посмотрел Ирис в глаза долгим, словно вытягивающим душу, взглядом:
– Как ни странно, нет.
