Текст книги "Ангелы не умирают"

Автор книги: Екатерина Оленева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– А ты её ждала?! Ты вообще о чём думала?! Что я приду в восторг от того, чтобы ты уничтожила всю нашу семью?! На твоих руках кровь нашей матери, отца, кузин и кузенов – мне ещё предстоит переварить этот факт и, откровенно говоря, сомневаюсь, что смогу принять это…

– Но ведь уже принял?!

– Да просто пока во всей этот коктейль горячечного бреда плохо верится. Люциферы, клоны, ведьмы – голова идёт кругом. С ума сойти можно… хотя может быть, на самом деле, с ума сойти и лучше, чем во всё это поверить? Только ты, с твоей маниакальной самовлюблённостью, могла заварить подобный винегрет. Скажи, как ты живешь с этим?

– Ты вообще меня слушал?! У меня нет выбора. Я получила своё бессмертие и теперь хочу, не хочу – буду жить! С тем, что сделала. С тем, что делаю. В вечном одиночестве.

– И ты надеялась, что я тебя пожалею и поддержку? Что посвящу свою жизнь одной тебе, ненаглядной? Стану, словно джин из восточных сказок, без устали выполнять все твои желания?

– Я просто не могла больше существовать одна в этом аду!

– И потому решила втянуть в него ещё и меня? И ждешь, что я поблагодарю тебя за это? Серьёзно?!

Она отвернулась и сжалась, сразу сделавшись маленькой и хрупкой. И можно было не заглядывать ей в глаза, чтобы понять, что она сейчас полны слёз.

Чёрт! Ненавижу женский слёзы!

– Хватит, Синти. Слезами тут уж ничего не исправить, – попытался я не поддаться собственной слабости. – Да и чего плакать? Ты же получила, что хотела: я здесь, с тобой.

Она сдавленно всхлипнула. И я сдался. Подошёл, обнял, прижал к себе, согревая её замерзшее тело, как умея.

– Ты ещё любишь меня? Скажи, я ещё что-то значу для тебя? – зашептала она, ластясь ко мне, словно кошка.

– Значишь. И всегда будешь значить. Но, Синтия, насчёт Катрин моё условие остаётся в силе. Если с ней что-нибудь случится – сердечный приступ, осложнение после гриппа, упадёт ли она с лестницы или разобьётся на самолёте – ты потеряешь меня наверняка. И ни силой, ни лаской уже не вернёшь. Как бы не сложилась жизнь дальше, я хочу, чтобы она жила.

Синтия сначала застыла в моих руках, а потом рывком высвободилась.

Да я особо и не удерживал.

– Да что ты нашёл в этой глупой курице?

– На курицу она не похожа. К тому же, если быть справедливым, она не глупа. Наивна немного. Капельку нудновата, на мой вкус, этого не отнять. Но далеко не дура.

– И поэтому бы будем носиться с ней как с писанной торбой?

– Ну, если моё требование не убивать ты воспринимаешь именно так? Да. Будем носиться. Разве это не наша святая обязанность, как предков – опекать своего потомка?

Синтия фыркнула со всем презрением и насмешкой, на какие только была способна, как никогда напоминая мне рассерженную, ну просто очень злую-презлую кошку.

Её гнев всегда меня забавлял.

– Будешь меня убеждать что питаешь к этой дурёхе отеческие чувства?

– И в мыслях не было, – открестился я.

– Когда она успела стать для тебя чем-то, чем просто средством? Неужели ты поставишь нас на одну доску? Я жила тобой многие годы, а она просто смотрит коровьими глазами и этого оказывается достаточным?..

– Чтобы её не убивать? Да. Этого вполне достаточно. Ни ты, ни я её не тронем. И это не обсуждается.

– И как же тогда дальше? Что предлагаешь мне делать? Благословить вас на долгие годы? Или мы оба пойдём жить в лачуге, отдав этой юродивой сиротки наше состояние?

Я поморщился:

– Без уничижительных эпитетов никак? Мы могли бы заново разбогатеть. Было бы чем заняться на ближайшие десять лет.

– Ты издеваешься? Я не привыкла жить на несколько жалких десятков тысяч долларов в год.

– Я и вовсе привык считать деньги золотом. Нынешняя мода на бумаги видится мне дичью, а назначение пластиковых карт я понимаю на уровне понятия. Ну и что это меняет? Мы найдём деньги. Вон тот же Кинг, который, если верить тебе, и не человек вовсе, а нечто вроде биокиборга, нашёл средство их заработать.

– Состояние Элленджайтов должно принадлежать мне. Я его истинная хозяйка.

– Точно. И мы все тоже будет принадлежать тебе. Служить? Служу. Ага! Мечтай больше. Но если тебе так припёкся этот легат, то попросту убеди девушку переписать состояние на тебя, а ей отдай десятую часть.

– Думаешь, она вот так просто отдаст бразды правления?

– Не думаю – уверен в этом. Главная разница между тобой и Катрин как раз в том и состоит, что ей плевать на власть и деньги. У девушки другие ценности. И то, за что ты готова порвать ей глотку, она отдаст тебе особо не задумываясь. Суммы на наших счетах для неё космически баснословны и уже не имеют практического применения.

– Ты действительно думаешь, что она вот так просто возьмёт и отдаст своё? – покачала головой Синтия. – Вижу, твоё пребывание в царстве теней сделало тебе мечтательным. Спустись с небес на землю, Альберт. Мы на грешной земле. И здесь деньги имеют высшую ценность.

Горечь и презрение шевельнулись в моей душе.

Она была так уверена в своей правоте. Деньги. Статус. Общественное мнение всегда много для неё значили. Она переоценивала их значение.

Для меня деньги всегда только средство обеспечить безопасностью дорогих или просто близких людей. И в таком количестве деньги мне, как и Катрин, не требовались.

Однако доказывать что-то Синтии трата времени впустую.

С ней вообще бесполезно спорить, потому что в споре моя красавица-сестрица слушает только себя. Ты можешь приводить какие угодно доводы, факты и аргументы. Она спокойно даст тебе их озвучит и продолжит развивать свою собственную мысль точнехонько с того места, на которым закончила.

Я решил действовать так же, как она. Продолжив обсуждение волнующей меня темы с того момента, на котором закончил:

– Что, по-твоему, мне следует сделать? Убийство выбранной тобой наследницы исключается полностью.

Синтия вздохнула:

– Что ж? Если ты не хочешь её убивать, тогда после свадьбы заставишь переписать состояние на тебя, а потом с ней разведёшься. Тогда все нити управления будут в наших руках. А ей, если уж это так для тебя важно, выделишь долю содержания, какую сочтёшь нужной.

Со стороны Синтии это было большой уступкой.

– А существует ли вариант, при котором я вообще не женюсь на этой девочке?

– Нет. Ты нужен мне с деньгами Элленджайтов.

В общем-то Синтия одной фразой сказала всё самое важное.

Добавить или убавить нечего.

Огонь угас, лишь тихо пощёлкивали прогоревшие угольки в камине, переливаясь красным.

За окном продолжал выть ветер.

Я поднялся.

– Ты куда? – нахмурилась Синтия.

– К своей невесте, сестрёнка. Заждалась она меня уже, бедняжка. Рассвет скоро.

Синтия успела поймать мою руку и заглянула мне в глаза:

– Но ты же вернёшься? Мы ещё увидимся?

Мне хотелось сказать гадость, ранить её словами. Но к чему это, если мы оба знаем, что будет дальше?

– Я позвоню.

Поцеловавшись, мы простились.

Метель и не думала униматься.

Через наваливший снег внедорожник проходил с трудом.

В прошлом веке зимой Кристалл-холл превращался в феодальный замок, где мы жили, как на острове, изредка выбираясь в город: слуги – за припасами, господа – в поиске развлечений.

При современном уровне коммуникаций передвижения сделались проще. Нужно будет найти компанию, согласную отвечать за порядок на это участке дороги и катайся туда-сюда в удовольствие. Машина с обогревателем – это не карета с горячими углями в жаровнях. В ней не замёрзнешь.

Но с другой стороны нестись верхом на взмыленном скакуне, проявляя искусство лихого наездника требовало характера и хорошей физической, а для того, чтобы крутить руль и нажимать на педали не требовалось ни того, ни другого.

В 21 веке комфорт убивал в человеке очень много. Люди делались в чём-то слабее и инертнее. Или просто я становлюсь дрюзгой, словно замшелый викторианский старичок.

Телефон ожил, засветившись и завибрировав.

Звонила Катрин.

На панели дисплея светилось шесть вызовов от неё.

А с учетом того, что она, крайне боясь показаться навязчивой, старалась вообще мне не звонить, это было очень много.

Шесть вызовов за ночь.

На сердце легла тень. Мы не очень хорошо простились, я ушёл, заставив девушку волноваться. И вместо того, чтобы лечь спать, она сидела и придумывала всякие ужасы про то, как мне было плохо. И это в том время как мне, как раз, было сказочно хорошо.

Настолько хорошо, что на какое-то время я вообще забыл о существовании Катрин Клойс.

И для неё, очень может быть, стало бы лучше, если бы вообще не вспоминал?

Седьмой вызов постигла участь первых шести – я на него не ответил.

Ударив по тормозам, заглушил мотор и вышел из машины покурить.

Прислонившись спиной к машине, запрокинул голову в надежде увидеть звездное небо, но вместо звёзд курилась наверху какая-то вихревая муть и ближе к земле рассыпалась белым просом.

Под сильными порывами ветра сигарета быстро прогорела, хватило лишь на пару затяжек, и я потянулся за второй.

Я думал, что, когда останусь один, начну всё обдумывать, эмоционально переживать, а в голове было пусто.

Я не знал, верю ли я рассказу Синтии.

С одной стороны, все эти бредни про ангелов и демонов меня не интересовали. Я вообще не верил в мистику. Хотя большинству моих знакомых по прошлой жизни это казалось странным, им-то само существование таких, как я, способных не умирать, слышать чужие мысли и передвигать предметы взглядом казалось откровением свыше.

Я считал (и продолжаю считать) что это проявление какой-то энергии.

В 19 веке многое из того, что составляет будничную повседневность современного человека воспринялось бы как магия чистой воды, а вот и нет – наука.

И тому, что мы, Элленджайты, такие, какие есть, наверняка тоже найдётся объяснение. Научное.

Но вот как объяснить научно долгожитие и вечную молодость Синтии я не знал.

Как и не находил рационального объяснения для объяснения собственного воскрешения.

Приходилось верить. Да и меня всё это, выражаясь современным языком, не парило. Если начну рефлексировать жить дальше станет очень сложно. Не проще ли принять всё, как есть, а на всё остальное, по рецепту старины Ральфа, наплевать.

Принять новый мир и новые реалии не так уж сложно. Даже смириться с тем, что людей, которых ты знал прежде можно. Я буду думать, что умер я и очнулся здесь, а все они остались в мире другом и продолжают существовать.

Я не стану их хоронить.

Если очень постараться некое подобие семьи можно создать и из Кингов.

Синтия может смотреть на них как угодно. Может быть, факт того, что они из пробирки и имеет для неё особое значение, я же вижу людей, похожих на тех, кого я знал и любил. Они одни из нас. А значит, мы будем держаться вместе.

Иногда враждовать, иногда – любить, в какие-то моменты жизни даже ненавидеть друг друга – но мы будем вместе. Элленджайты всегда стоят друг за друга единым фронтом.

Катрин, которая Клойс, тоже Элленджайт.

И вот при мысли о ней весь позитив улетучивался, как тепло на ледяном ветру.

Я не хотел жениться на ней. Я хотел бы сбежать как можно дальше.

Не потому, что она мне не нравилась, как раз наоборот.

Трудно смотреть влюблённой в тебя девушке в глаза, помня такую ночь, какая сегодня была у меня с Синтией.

Смотреть в глаза, зная, что ты не откажешься от старой связи, вросшей в тебя так глубоко, что ты не просто не мыслишь себя без неё и вне её – ты себя отдельно от неё даже не помнишь.

Понимая, что тебе придётся притворяться и лгать.

А я ненавижу притворяться и лгать.

Вроде бы ничего не изменилось. Я и раньше собирался жениться на Катрин, чего уж греха таить, по расчёту. Но я не собирался её использовать. Я хотел создать нормальную семью, настолько, насколько с таким, как я, семья может быть нормальной.

Но появление Синтии всё изменилось. Теперь грядущих брак – ложь и фарс.

Я был безумно рад, что Синтия жива, но…

Но насколько же всё было бы проще, если бы она осталась в прошлом.

2. Катрин. Сомнения, надежды, ссора

По началу Катрин не слишком встревожилась уходом Альберта.

Но потом, она и сама не могла бы объяснить, почему, в душе начала потихоньку нарастать тревога.

Что-то в нём сегодня незримо поменялось.

Впрочем, он менялся почти каждый день, она не успевала отслеживать эти изменения.

Если в первые дни их знакомства это был открытый, кажущийся немного не от мира сего молодой человек, которого так и тянуло назвать старинным словом «джентльмен», настолько своеобразными были его манеры, то теперь…

Катрин и сама не смогла бы чётко сформулировать произошедшие перемены.

С каждым прожитом в новом мире днём Альберт осваивался всё лучше.

Его почти детское изумление гаджетами, компьютерами и телевизорами остались в прошлом.

Он научился прекрасно одеваться согласно требованиям новой моды. Ему потребовалось минимальное количество времени чтобы адаптироваться к изменившемуся миру и сейчас его лёгкий акцент непонятного происхождения, как и наличие интригующих манер выглядело скорее стильно, чем странно.

Первые дни появления Альберта в своей жизни Катрин теперь вспоминала почти с ностальгией. Он был тихий, покорный. Наверное, иначе и быть не могло.

Но, освоившись, он стал проявлять черты характера, что вызывали настороженность.

Как вуаль скрывает лицо человека, оставляет черты приметными для глаза и в тоже время незаметно искажая их, так обманчивая внешняя мягкость Альберта не сразу позволяла заметить его горячий темперамент, граничащий порой с необузданностью, пугающую Катрин.

Она никогда не знала, в какой момент он рассмеётся, а когда застынет ледяным айсбергом, распространяя вокруг себя крещенский холод.

Она его не понимала. Совершенно.

Первоначально, после того, как вынуждена была оставить его рядом, она испытывала к нему жалость вперемешку с лёгким чувством брезгливости. Иногда это проходило, но стоило вспомнить тот большой аквариум, в котором он плавал словно вызревающий голем, дожидающийся прихода чёрного чародея, и Катрин никак не могла отделаться от мерзкого ощущения.

А уж при воспоминании о трубке, соединяющей её вены с тем созданием и вовсе начинало тошнить.

Но шли дни. Ужасная ночь в склепе отодвигалась всё дальше и дальше.

Вскоре тот Альберт, которого Катрин видела перед собой перестал ассоциироваться с тем монстром, что напугал её в ту ужасную ночь. Как будто это были два разных существа или человека.

Катрин больше не испытывала негативных эмоций.

Но то, что пришло на смену, было хуже – почти неконтролируемое влечение. Или наваждение? Или как назвать это зависимое существование, когда постоянно думаешь о человеке, хочешь знать, где он, с кем, чем живёт, чем дышит?

И это при том, что Катрин Альберта не понимала совершенно.

Что им движет? Чего он хочет? Отчего так быстро меняются его настроения?

Почему в одно мгновение он смеётся, заразительно и весело, бывает так мил и предупредителен с ней, что Катрин с замиранием сердца готова поверить, будто всерьёз ему не безразлична.

А потом его взгляд делается стеклянным. Он смотрит мимо неё. А от его безупречно-вежливого тона хочется залезть на стену или волком взвыть. И понимаешь в отчаянии, что любая мысль о чувствах к себе абсурдна – с любимыми людьми так никогда не говорят. На них никогда не смотрят так бесстрастно и ровно.

И Катрин закрывалась, словно устрица в раковине, отчаянно в душе молясь, чтобы Альберт разрушил её барьеры и дал бы, хоть на миг, понять, что заинтересован в ней. Не как в наследнице Элленджайтов. Не как в друге и добром товарище, но как в женщине.

Однако, чем больше пыталась она найти подтверждение тому, что ошибается в его чувствах к себе, тем больше находила доказательств своей правоты.

В минуты отчаяния, почти с ненавистью глядя на своё отражение в зеркале, Катрин готова была, не раздумывая дважды, отдать полжизни за более привлекательную внешность. Хотя вон до чего красива Ирис, а ведь в её сторону Альберт смотрит даже реже, чем на Катрин.

«Потому что за Ирис нет того состояния, что за мной», – говорила себе Катрин, подавляя вздох.

Да, жить рядом с человеком, с каждым новым днём занимающим в твоём сердце всё больше и больше места, но относящегося к тебе с бесстрастием друга, не сахар.

А внезапные вспышки страсти почему-то казались ещё хуже. После таких моментов Катрин чувствовала себя униженной, как если бы он пытался использовать её.

«Может быть я накручиваю сама себя? Может быть, проблема во мне, а не в нём?», – пыталась она кое-как себя утешить и снова надеялась на лучшее.

Он ведь уважал её. Кто знает, может со временем?..

Прошло несколько часов после того, как Альберт ушёл.

Метель расходилась всё сильнее и сильнее. Ветер завывал, словно нечисть, поверженная праведником в ад. Видимость была близка к нулевой, за окном всё тонуло в белом мраке.

А ведь водительский стаж у Альберта никакой. Да и то эмоциональное состояние, в котором он уходил.

Спустя два часа поняв, что Альберт так и не вернулся, Катрин потеряла голову от беспокойства.

Картины, одна страшнее другой, представали перед её внутренний взглядом, рисуемые богатым воображением.

На завтра предстояла сложная контрольная, а где уж тут её написать, когда сон бежал прочь, а сердце болело от воображаемых ужасов, в которые уже почти поверил?

Уговорив себя, что позвонить Альберту в данной ситуации будет правильно, Катрин набрала заветный номер.

Но всё стало только ещё хуже. Ответа не последовало.

Он никогда не игнорировал её звонки. Отвечал всегда. Если не сразу, так перезванивал спустя какое-то время.

А тут – тишина.

Катрин сидела на кровати, держа в руке телефон и пытаясь понять, что ей теперь делать? Звонить в полицию? В морг?

Ещё спустя два часа не в силах оставаться в одиночестве она разбудила Ирис и поделилась с ней своей болью.

Протирая глаза спросонок, Ирис поначалу встретила Катрин неласково:

– Да почему ты так уверена, что с твоим Альбертом что-то случилось? Может просто шляется где-нибудь? – попыталась выглядеть бодрой Ирис.

Но наткнувшись на дикие от горя, почерневшие глаза двоюродной сестры, сникла. Такой потерянной и несчастной она Катрин и не помнила.

– Куда ему пойти? Он же почти никого в Эллиндже не знает!

А ещё через час они вместе сидели на кровати, зажимая каждая в кулачке по платочку, обе – с сухими красными глазами и плотно поджатыми губами.

Стоило сорваться одной – сорвутся обе. И тогда станет понятно, что всё кончено, надежды нет. Что действительно не миновать этих пугающих пустотой и бесцельностью звонков в морг.

Потом начнут тянуться дни, и ты уже не будешь знать, на что надеешься, идя на очередное опознание: что узнаешь того, кто перед тобой? Или – нет?

– Позвони ему ещё раз, – потребовала Ирис.

– Я же недавно звонила?

– Звони!

Катрин послушно нажала кнопку вызова.

Девушки вместе выслушали серию гудков, уходящих в никуда.

И снова застыли.

– Что теперь? – спросила Катрин деревянным голосом.

– Звони в полицию.

– Может, ещё подождём?

– Чего ждать?

Содрогаясь от мысли, что приходится это делать, а значит, ситуация принимает наихудший вариант развития из возможных, Катрин поплелась за справочником.

И в этот самый момент телефон ожил.

Сёстры разом кинулись к кровати, на которой голубым сиянием подсвечивалось имя Альберта.

– Что?! – от нетерпения шёпот Ирис звучал почти зло. – Что там?

– Сообщение, – от облегчения у Катрин даже слёзы на глаза навернулись, хотя до этого она не проронила ни слезинки.

– От кого?

– От Альберта.

Стоило нажать заветную кнопку, высветились скупые слова и время отправления:

«Всё нормально. Еду домой».

– Слава Богу!

Ватные ноги плохо держали и Катрин села на кровать.

Ирис же стояла, сверкая глазами, как Немезида, уперев руки в боки:

– Всё нормально у него? Да я его убью! Придушу собственными руками!

Катрин ничего не имела против. Возможно даже окажет посильную помощь.

После нескольких часов прессинга у Катрин даже сердиться не получилась.

И облегчение по-настоящему почувствовать также не удавалось. Дурные предчувствия никуда не делись. От того, что страхи не были теперь конкретными, лучше нисколько не стало.

– Спасибо, Ирис, что была рядом. И прости, пожалуйста, что разбудила.

– Не парься, – хмыкнула та в ответ, пожимая плечами. – Будут какие проблемы – заходи, не глядя на часы. Обещаю в случае, если возникнут такие же, тоже два раза не думать. Посидеть, поволноваться вместе полночи очень весело.

 – Мне жаль, что тебя побеспокоила.

Ирис закатила глаза:

– А мне нет. Беспокой, если по делу. Но раз выяснилось, что твой красавчик просто гуляет, я пошла спать. Дальше переживай одна. А ещё лучше – бери пример с меня. Утро вечера мудренее, известная мудрость.

– Спокойной ночи, – пожелала Катрин.

Хотя от ночи там осталось-то почти нет ничего. Стрелки часов показывали скорее на раннее утро – почти половина четвёртого.

Не потолке высветился тёмный квадрат окна на вспыхнувшем молнией серебристом свету. Гул мотора так же свидетельствовал о том, что подъехала машина.

Распахнув штору, Катрин выглянула на улицу.

Интуиция не обманула. Приехал Альберт.

Придерживая рукой ночную гардину, Катрин с замиранием сердца глядела вниз.

Вполне будничным движением нажав на кнопку блокировки дверей и включений сигнализации Альберт небрежным жестом опустил ключи в карман.

Светлые волосы под ярким светом фонаря нимбом светились вокруг лица.

Он казался ненастоящим, как ненастоящими выглядят порой знаменитые актеры. Пока горят софиты всё слишком гламурно и приглажено. Не бывает в реальной жизни такого. Не бывает.

Словно почувствовав на себя взгляд (а может быть и действительно ощутив его), молодой человек повернувшись, поднял голову.

Катрин была уверена, что он смотрит на неё.

Отчего-то она воровато отступила, будто застигнутая за чем-то нехорошим. Штора упала, закрывая её от мрака, заглядывающего со стороны улицы.

Сердце учащённо билось.

Катрин прошлась по комнате. Поглядела на себя в зеркало. С бледного, как простыня, лица, потерянно глядели серые глаза.

Она ждала стука в дверь, не зная, чему сильнее огорчится – если Альберт постучит в дверь или если всё-таки нет.

Он постучал.

Рывком распахнув дверь, Катрин оказалась один на один со своими страхами и надеждами.

Альберта тоже румяным не назвал бы никто. Лицо его было сосредоточенным, можно даже сказать, замкнутым. Взгляд – серьёзным.

– Я видел, что ты не спишь. Пустишь меня?

Катрин посторонилась и Альберт прошёл в комнату, распространяя вокруг себя холодную свежесть зимней ночи, запах дорогого табака и едва уловимый шлейф парфюма.

Он обернулся, но прежде, чем успел хоть что-то сказать, Катрин набросилась на него с волнующим её вопросом:

– Где ты был?

Голос её был переполнен не гневом. В нём звучали боль и обида.

Катрин не рассчитывала на правдивый ответ. Просто вопрос не давал ей покоя последние несколько часов, фраза вертелась на языке, и вырвалась почти против воли.

Альберт на мгновение опустил ресницы, а потом поднял взгляд.

И спокойно глядя ей в глаза, уронил:

– В Кристалл-холле.

– В Хрустальном доме? – удивилась Катрин. – Но зачем?.. Зачем ты туда поехал? И что там делал? Почему не отвечал на мои звонки? Я волновалась за тебя… я…

Он отвернулся и Катрин стихла.

Стало слышно, как равномерно тикают часы на полке и задувает ветер.

– Я оставил телефон в машине, когда вошёл в дом.

Голос Альберта звучал словно опавшая листва, потревоженная ветром – тихо и безжизненно.

Катрин села на диван, обхватив себя руками.

Бессонная ночь и долгий плачь давали о себе знать. Её слегка знобило. И в глазах стояла резь, будто песок попал.

Он подошёл и, присев на корточки, сжал заледеневшие пальчики девушки теплыми ладонями, пытаясь их согреть.

Взгляд молодого человека оставался таким же прямым, твердым и немного грустным:

– Мне жаль, что заставил тебя волноваться.

– Я боялась, с тобой что-нибудь случится.

Кривая улыбка была полна горечи:

– Если бы ты знала, как сложно причинить мне вред, Катрин. И как легко причиняю его я, даже того, когда хочу этого меньше всего на свете. Ты плакала?

Спросил он, проводя пальцем по её щеке, словно прикосновением проверял правильность своих подозрений.

В то же время это было похоже на ласку, мимолётную нежность, бальзамом проливающуюся на глубокую сердечную рану, саднящую всю ночь.

Катрин смотрела в светлые глаза Альберта, читая в них и участие, желание защитить её и грелась этим взглядом, как огоньком. Лечилась им как лекарством.

– Прости меня. Ладно?

Катрин кивнула словно завороженная.

– Конечно. Но всё же ты мог пострадать. Тот участок пути плохо чистят, а на твоём автомобиле даже колёс не меняли – они лысые.

Альберт тряхнул головой.

Его улыбка явно говорила о том, что он не совсем понимает, о чём идёт речь. И в данный момент его мысли вообще далеки от летних и зимних шин.

– Бывают в жизни моменты, когда пострадать не так уж и страшно. Не переживай за меня. Со мной всё хорошо.

Катрин стало казаться, что его улыбка сделалась недоброй, полной желчного яда.

– Даже слишком.

– Как это понимать?

– Лучше не спрашивай. Тогда мне не придётся отвечать.

Он поднялся, выпустив пальцы Катрин из ладоней и ей сразу же сделалось холодно, одиноко и неуютно.

Пройдя к столу, Альберт скинул с себя пальто и аккуратно повесил его на спинку стула.

– Если бы ты не хотел отвечать на мои вопросы, ты не пришёл бы сейчас ко мне?

– Логично. У тебя вообще всё отлично с логикой. Настолько, что иногда даже грустно делается.

– Что ты хочешь рассказать мне, Альберт? Что тебя мучает?

Стоя посредине комнаты, погружённой в полумрак, он выглядел одиноким. Даже хуже – словное обречённым.

Но обречённым на что?

– Я не уверен, что хочу об этом говорить, Катрин, – тряхнул он головой. – После сегодняшней ночи я ни в чём уже не уверен.

– Случилось что-то особенное?

Повернув голову, Альберт смотрел на неё.

«Он словно каменный. Только одни глаза живут. И красивый до дрожи, но почему от этой красоты так болит сердце?», – пронеслось в голове.

– Скажи, по крайней мере, что это особенное не что-то плохое? – настаивала Катрин на ответе.

– Всё в мире так странно, Катрин. Не знаю, каким таким замыслом руководствовался тот, кто сотворил этот мир, но зачастую то, что составляет жизнь одному неминуемо для другого означает смерть. Так же и чьё-то счастье может прорости только на чужом горе.

Катрин стало не просто не по себе – ей сделалось страшно.

– Что ты хочешь скрыть за множеством слов, Альберт? Не проще ли сразу сказать, а не ходить вокруг да около?

Он рассмеялся. Тихо. И совершенно безрадостно.

– Да видишь ли, в чём проблема: сразу скажешь, потом ведь слова не воротишь?

– Какой смысл медлить? Говори, раз решил.

– А ты уверена, что хочешь знать? Подумай, прежде чем ответить. Правда не принесёт тебе радости. Она, голая правда, вещь вообще несимпатичная – самая бессовестная порнография в мире.

– Я хочу знать, понравится мне это или нет.

Альберт пересёк комнату и на этот раз сел рядом, на диван.

– Я тоже думаю, что правда, самая неприглядная, лучше сладкой лжи. Но сколько людей, столько и мнений. Я не ждал этого и не думал, что этим кончится, когда уезжал, но в Кристалл-холле я встретил свою сестру.

Катрин подняла на него глаза.

Альберту, видимо, показалось, что она не поняла о чём он.

Он добавил:

– Моя сестра, Синтия, она жива.

Повисла пауза.

И снова тихий мерный ход часов да ветер скрашивали тишину.

– Ты мне не веришь?

– Верю. Я знаю, что твоя сестра жива, Альберт. И знала, что рано или поздно ты тоже с этим столкнёшься.

– Ты знала?!

– Конечно. Госпожа Элленджайт, хозяйка местных гор и долин, почтила меня беседой перед тем, как попыталась убить. И она не скрывала от меня ни своего имени. Ни своих намерений.

– Но как же так?.. Почему ты ничего не сказала об этом мне?

Катрин вздохнула:

– Не знаю. Я и сама себе ни разу не смогла дать ответа на этот вопрос.

Она сцепила руки в замок – те немного дрожали.

– Наверное, я просто боялась…

– Боялась?

Она кивнула.

– Чего?

– Может быть того, что она может со мной сделать. Или того, что могу потерять тебя.

Катрин упрямо смотрела под ноги, на ковёр. Страшно было поднимать глаза на Альберта. Отчасти потому, что чувствовала себя лгуньей.

Но была и другая причина.

Страшно было поглядеть ему в лицо и убедиться, что все её подозрения обоснованы. Что то, чего она в глубине души боялась, уже свершилось.

Невесёлый, сухой смешок заставил её вздрогнуть.

– Вы, женщины, кажетесь такими разными и в то же время порой ведёте себя так одинаково.

Судя по тону он, кажется, собирается её в чём-то обвинять.

Гнев и обида придали ей силы. Катрин всё-таки подняла глаза и с вызовом посмотрела в глаза Альберту.

– Мне не в чем оправдываться. Я не делала ничего плохого. И в мою обязанность не входило…

– Что? Что не входило в твои обязанности? Докладывать мне о том, что моя сестра жива? Нет, конечно. Но согласись, ты могла бы это сделать. У тебя вроде как не было причин это скрывать? Но вы обе предпочли лгать. Противно.

Его слова уязвляли. Причиняли боль.

Не сдержавшись, Катрин сорвалась:

– А мне не противно?! Не противно разговаривать с тобой, зная о ваших с ней отношениях?! И ты ещё смеешь в чём-то меня упрекать?!

Лицо Альберта сделалось замкнутым и чужим. Словно изнутри дохнуло арктическим холодом.

– Ты это сейчас о чём? – вызывающим нервную дрожь, ровным и тихим голосом, спросил он.

– О том! О самом.

– А если точнее?

– Хорошо. Если ты настаиваешь, если хочешь услышать, я скажу это вслух. Я знаю, что ты спал со своей родной сестрой! И я надеялась дать тебе шанс справиться, в этой жизни всё изменить…

– Да кто ты такая, чтобы раздавать мне шансы?

Голос Альберт не повысил, но было такое чувство, что он на неё наорал.

– И кто тебе сказал, что я в них нуждаюсь?

– Ты даже отрицать ничего не будешь? – растерялась Катрин.

– Нет. Я не в восторге от того, что ты знаешь правду, но так даже лучше.

Теперь было такое чувство, словно её ударили. Наградили оплеухой.

Катрин сжала пальцы с такой силой, что они хрустнули.

Альберт невольно поморщился.

– Лучше? Для кого – лучше? Ты ведь не передумал на мне жениться, правда?

Челюсть блондина сжалась, выражая то ли гнев, то ли ещё какаю эмоцию. Вряд ли позитивную?

– Конечно же не передумал. Я ведь как денежный мешок, от которого не уходят. Тебе приходилось бы мне лгать. Какое-то время. До того, как твоя психанутая сестрёнка уговорила бы тебя меня убить!

На этот раз у него вполне видимо дёрнулся желвак на щеке.

– А так ведь всё прекрасно, да? Даже обманывать ненужно? Я кто, по-твоему? Кукла с глазами. Не человек, а функция. Удобная до поры, до времени серая мышь, с чувствами которой можно не считаться?

– Катрин…

– Что? Что «Катрин»?! Я не права? Я читала твой чертов дневник и приблизительно могу понять твой ход мыслей. И твой, и её. Вы богатые, красивые, бессмертные. Что для вас другие люди? Мусор. Расходный материал. Тебе плевать на меня. И это бы полбеды. Но зачем ты делал вид, что я что-то значу для тебя? Зачем говорил о чувствах? О будущем?