Текст книги "Злыднев Мир.(СИ)"

Автор книги: Егор Чекрыгин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 48 страниц)

– А вот у нас в деревне, ну то есть не в самой деревне, а значит поле за деревней было. То есть не было, а наверно и сейчас есть. Так вот, на том поле тоже великая битва была, аж тыщу лет назад. – Опять влез с несуразным заявлением дурной юнец. И добавил, – Мне бабка рассказывала. – (Видимо бабка для него была большим авторитетом).

– Поменьше бабок слушай и побольше старших, – ответил я ему, и кивнул Одноглазому, чтоб он усугубил мою отеческую мудрость солидным подзатыльником.

Одноглазый, усугубил…, усугубил от всей души, так что у дурачины из глаз наверняка полетели искры. Бедняжка замолк и по его щекам обильно потекли слезы.

Но как мне показалось, это были не столько слезы боли, сколько обиды. На какой-то, очень короткий миг, мне даже стало жаль пацана. Ведь дома небось был любимчиком, которому недостаток сладких кусков заменяли вниманием, любовью и лаской. Холили и лелеяли родную кровинушку, – последнее воспоминание о любимом муже или сыне. Берегли, нянчились…, – а тут армия, война. Окрики и тумаки старших, муштра и тяжелые доспехи, а еще смерть, кровь, страдание и ужас. Необходимость убивать и страх быть убитым.

А ведь то, что происходит сейчас. – Подумалось мне. – Нормальный разговор, нормальных людей, – ему не кажется настолько диким и невозможным событием, как мне. И нежелание втыкать меч в брюхо малознакомого человека, – это норма, а не конец света. Может он впервые за все время военной службы, смог расслабиться и почувствовать себя как обычно. Захотелось влезть в разговор, поделиться знаниями, а тут опять тумаки.

Впрочем, расслабляться пока рано. Особенно мне. Особенно сейчас, когда прошлое, – стало загадочным, настоящее неясным, а будущее…, – весьма сомнительным. Рано, ох рано мне расслабляться. Иначе этот пацан может больше никогда не увидеть свою бабку.

– Короче, эта война слишком долго продолжается, и слишком много народа сгубила, – чтоб быть поводом для смеха. – Продолжил я развивать тему, – Вряд ли найдутся люди, достаточно тупые чтоб ржать на протяжении сотен лет, и одновременно настолько могущественные, чтоб держать в повиновении сотни тысяч человек. … Даже если эти люди, – маги, – добавил я после секундного раздумья.

– А нафига магам мы вообще нужны? – спросил Одноухий. – Зачем им втягивать нас, в свои разборки? Они же настолько круты, что нас почти не замечают. Зачем тому, кто может спалить молнией целый лес, наши жалкие мечи?

– А зачем нам лошади и боевые собаки? – немного подумав, спросил в ответ я. – А чтоб возили вместо нас тяжести, и вместо нас дрались. Видно их разборки зашли так далеко, что пришлось магам начать использовать людей.

– Скотиной мы для них были. Тупой рабочей скотиной. – Прошипел из своего угла Куренок, к тому времени почти победивший проклятый шнурок. – Ненавижу, как же я их всех ненавижу! – продолжал он бормотать словно в какой-то горячке. – Как бы я хотел….

Что хотел сделать Куренок с магами я так и не расслышал, – раздавшийся почти над самой головой звон клинков, заставил меня подскочить на ноги. На ногах мгновенно оказались и все «населяющие» ложбинку участники «мирных переговоров». И поскольку все они держали свои руки на рукоятках мечей, – я позволил себе предположить, что наш мирный процесс испытывает некоторые затруднения.

Граница между обоими отрядами, которую еще несколько минут назад уже трудно было заметить, – вновь обрела четкие контуры. Все словно в один миг забыли и совместную трапезу, и общую болтовню, снова превратившись во врагов. Ну, если и не во врагов, то в противников точно. Мне почему-то даже стало грустно и обидно, за налаживающееся примирение. А впрочем, – поскольку мечи еще оставались в ножнах, был шанс решить дело миром.

Первым делом глянул в глаза Кудрявому, и прочитал там, что он в драку без особых причин не полезет, но если что….. Тут я его понимал, поскольку тоже был «отцом-командиром», а значит в первую очередь должен был о своих бойцах думать. И если кто-нибудь угрожает им, – мой долг построить отряд и стройными рядами затоптать гада.

– Эй, кто там на карауле, – почему шум? – окликнул я стоящих на стреме бойцов.

– Да тут… дерутся.

– Кто?

– А кто их поймет, они тут все как шальные. Перемешались в одну кучу, то базарят навроде нас, а то за мечи хватаются. А кто тут кто, толком и не поймешь, Знак то не работает, а доспехи в таком бедламе и не разглядишь.

Все немного расслабились, поняв что драка их напрямую не касается. А вот я наоборот напрягся, почувствовав как на меня ложиться очередной груз проблем.

И в отличие от тех прежних, умственных проблем, эти были вполне даже материальными. Главный вопрос, – что делать дальше? Просто вернуться в армию, – а для чего? Чтобы воевать? А с кем? Просто разбрестись, кто куда? Двинуть по домам, если эти дома еще существуют и если кто-то еще помнит где они? – Лично мне, идея рвануть по домам представлялась наиболее подходящей, и в связи с этим вставал вопрос – как это сделать?

МАЛЫШ

Почувствовав зов Наставника, я встал с охапки сена и подошел к своим лошадям. Угостил их напоследок кусками соленого хлеба, и вышел из конюшни. Оба пса словно что-то почувствовав, подбежали ко мне ластясь и пытливо заглядывая в глаза. Я попрощался и с ними. Они было попытались пойти за мной, но я приказал им оставаться на месте. Когда я выходил из ворот постоялого двора, соседский щенок тоже попытался увязаться за мной, не реагируя на приказы. Пришлось сделать ему строгое внушение, и только тогда он отвязался. Я подошел к стоящему на нашей улице дереву, и проведя рукой по его шершавой коре попрощался и с ним, поблагодарив за то, что оно своим существованием скрашивало мою жизнь в городе. А затем обойдя огромную вонючую лужу, в которой отражалось заходящее солнце, пошел к городским воротам.

Уже возле самых ворот, из дверей кабака в котором обычно собирались все заезжие купцы, показался Хромой. Он выглядел слегка пьяным и видимо страшно довольный заключенной сделкой.

– Эй, Умник, – куда собрался то? – окликнул он меня, стоя в дверях кабака.

– Я ухожу Хромой, – (Я почему-то решил, что должен проститься и с ним).

– Куда уходишь-то?

– Домой.

– Эх, дурачок ты, наказание мое, – дом– то в другой стороне!

– Нет, мой дом в другом месте. Я ухожу.

Похоже до него что-то стало доходить и выражение довольства и благодушия сползло с его лица. Он даже сделал несколько шагов в моем направлении.

– Погоди. Стой тебе говорят. Объясни-ка толком, – в какой такой дом ты идешь. Чего за блажь в твою дурную голову втемяшилась.

Ну почему с этими людьми так сложно? – подумал я и пояснил для Хромого, – Понимаешь Хромой, – ну я, вроде как, ну не такой как ты или другие люди. Мне надо было жить здесь, а теперь меня позвали назад. – После такого подробного объяснения, я было подумал что он успокоиться, но не тут то было.

– Ишь ты, – удивил! Не такой он как все! Да уж такого дурилы и впрямь поискать еще. Кто? Куда тебя позвал?

– …………….

– Ты может весточку из дома получил, или родня какая объявилась. Так ты подойди да скажи по-человечески. А то, – «Ухожу мол, и на фиг вы мне не сдались тут». Чего торопиться-то, поедем с обозом и доставим тебя куда надо в целости и сохранности. Посмотрим, чтоб никто не обманул, никто не обидел. А то, – «Позвали…».

Этот Хромой оказался привязчивей того дурного щенка. Неужели так трудно понять что я ему говорю? Чтоб найти более доступный способ изложения мыслей, я заглянул в его голову, и прочитал там, что он просто волнуется за меня. Подозревает что кто-то хочет меня обидеть, глупо пошутить или еще чего хуже…. «Чего хуже», Хромой и сам не знал, но все равно беспокоился. Мне даже стало немножко стыдно, поскольку кажется только сейчас я понял что Хромой и впрямь испытывал ко мне почти родительские чувства. А может даже и посильнее. Не всякий родитель любит и заботиться о своем ребенке так как заботился обо мне Хромой. (Повидал я тут всяких родителей). Жалость ко мне переплелась в его душе с воспоминаниями о собственном голодном детстве и эта смесь усиленная его врожденной добротой вылилась в совершенно особенное чувство.

Игнорировать подобное отношение было бы жестоко и несправедливо, так что пришлось мне опять останавливаться и объяснить ему все поподробнее.

– Нет, никто ничего мне не передавал и обидеть меня никто не собирается. Просто мне надо уходить. Меня позвали. А ты за меня не беспокойся. Со мной все в порядке. И знаешь что еще, – Ты это, – хороший человек, спасибо тебе за все.

После этого, с чувством выполненного долга я развернулся, и пошел к городским воротам, которые по случаю позднего времени, уже собирались закрывать. Вышел за ворота, провожаемый удивленными взглядами стражников и пошел по большой дороге. По ней я дойду до Мертвых Хуторов, а там, свернув на проселок, запросто добегу до большого леса, а уж там, легко пробежавшись через лес, быстренько окажусь на нашей поляне. Этот путь намного короче и удобней, чем тот которым я пришел к людям. И как же прекрасно, что мне больше никогда не придется с ними встречаться……

Позади меня, послышались быстрые шаги и сильное пыхтение. По характерному звуку шагов я узнал их владельца. Это Хромой, который все никак не мог успокоиться, бежал за мной, смешно подпрыгивая из-за больной ноги.

– Как же от него отвязаться? – подумал я. – Как убедить его оставить меня в покое? Может сотворить ему груду его любимых золотых монет? Или….? А что, – хорошая идея. Тем более, что поскольку я не собираюсь возвращаться обратно к людям, это мне не грозит никаким разоблачением.

– Слышь, Хромой, ты это, – сядь. – Сказал я ему, когда он наконец догнал меня.

– Да уж можешь не сомневаться, – сяду. Размахался тут своими ножищами, чисто мельница лопастями. Я уж думал, у меня глаза лопнут от напряга, пока гнался за тобой придурком.

Он продолжая ругаться, сел на выступающую на обочине кочку и начал утирать пот и массировать больную ногу

Я тоже подошел к нему и склонившись к его ноге ПОСМОТРЕЛ на нее. Как я и думал, – ничего сложного здесь не было. Нарастить немного кости и мускульной массы, подправить неправильно сросшееся сухожилие, и наладить систему кровообращения.

Поначалу он даже и не понял, что я собираюсь делать. Потом, когда почувствовал жар и странные ощущения в ноге, дернулся и попробовал отползти назад. Пришлось даже на время его обездвижить. Когда я закончил с его ногой, заодно подлечив еще пару болячек, (дело заняло не больше десяти минут), – вернул ему способность двигаться. Но он продолжил сидеть без движения, тараща глаза то на меня, то на свою ногу.

– А чегой-то это было то? – наконец спросил он меня. Ты чего сделал-то?! Ты, – вообще-то кто?!?! – Его голос сорвался и перешел почти что на визг.

– Ты это, Хромой, – не волнуйся. Я просто того…, – ну типа подлечил тебя, теперь нормально ходить сможешь.

– Подлечил?! Как это? Ты что – маг? Чтоб людей лечить?

– Ну типа, – маг.

– Да что ты несешь такое, да с какой стати магу у меняя на конюшне то спать? Маги они знаешь какие….?!

– Не знаю и знать не хочу, а я такой какой есть. И вот еще что, – ты это, ни говори никому об том что я маг и все такое. Про ногу соври чего-нибудь, а про меня даже и не упоминай. Сделай так, – по-хорошему прошу. А то в этого превратишься, – ну типа, в жабьего сына, (вспомнил я его любимое ругательство). – Сказал, и пошел дальше.

Когда я дошел до поворота дороги и невольно оглянулся, – он продолжал сидеть на том же месте, все так же выпучив глаза и держась за ногу.

– Интересно, останется у него прежняя кличка Хромой, – или теперь его будут называть как-то по-другому? – внезапно подумалось мне. – А впрочем, с какой стати меня должно это беспокоить, давно пора выбросить из своей головы этих людей и смыть с себя их запах.

Тут как раз подвернулся знакомый перелесок, где как я знал, протекал небольшой ручеек.

Я свернул в него и на ходу сбрасывая с себя одежду, подбежал к небольшой запруде, и окунулся туда с головой.

Ледяная ключевая вода обожгла тело, парализовав его на несколько мгновений и убрав из головы все посторонние мысли. Изменив свой вес, я погрузился на дно и полежал там с десяток минут, набирая время от времени в рот немного воды и превращая там ее в воздух. Человеческая вонь с каждым мгновением вымывалась из пор моего тела и уносился вниз по течению. По мере удаления этого яда из моего организма, – исцелялись мои разум и душа, и когда я вынырнул, то был полностью здоров и почти полностью счастлив.

Брезгливо обойдя стороной свою человеческую одежду, я выбрал подходящее место для ночлега. Подправил несколько кочек, слегка сдвинув их и выровняв по высоте, превратил заодно жесткую колючую осоку на них в мягкую травку, и улегся в эту постельку. Немного подумав, склонил ветки растущих вокруг кустов и деревьев пониже к земле, превратил листья на них в дубовые, (их шелест мне нравиться больше), и придав запах можжевельника, (по той же причине). Затем подумал еще, ничего не придумал, повернулся на правый бок, подложил ладошки под голову, закрыл глаза и сладко заснул.

ПОЛТИННИК

Когда я высказался про то что, – «пора бы когти рвать, с этой войны и из этой армии», – большинство приняло мое предложение с радостью и одобрением. Лишь несколько человек оказались недовольными этими перспективами. Но из серьезных авторитетов в этой группе был лишь Большая Шишка, который по известным обстоятельствам не мыслил себя без армии. Ну еще Куренок пищал что-то про войну до победного конца. Я правда так и не понял, с кем он собирался воевать, да особо и не пытался вникать в курячий писк. Но остальным, – идея понравилась.

Но вот когда я начал размышлять, о сопутствующих этой затеи трудностях, – радости явно поубавилось. Пошли споры да разговоры, о том как и куда «рвать когти». А главное, – что при этом прихватить.

Большинство не воспринимало наш уход без того, что бы не пограбить вволю армейского имущества и вообще…. За этим «вообще», для скрывались заманчивые мечты, – «обеспечить себя до конца жизни». Как и за чей счет, – никого особо не волновало. И мне стоило огромных трудов убедить этих засранцев, что, – «Нетрудно обеспечить себя до конца жизни, если этот конец наступит уже сегодня».

Но наконец, после долгих базаров и парочки оплеух, мы пришли к согласию. Договорившись, что двигаемся отрядом под моим командованием, до тех пор, пока мы не выйдем на безопасную территорию. И что по пути не будем отвлекаться на откровенный грабеж, но то что само в руки лезет, можно и прихватить. Любой желающий может покинуть отряд в любой момент, спросив моего согласия и забрав свою долю имущества.

После этого, оставаться на одном месте больше не было смысла. Мы распростились с бойцами Кудрявого, к которым к этому времени большинство моих ребят начало питать почти дружеские чувства, и двинули в сторону вчерашнего лагеря.

– Доведется ли увидеться вновь, – подумалось мне, когда я пожимал на прощание руку Кудрявого. – Скорее всего нет. Мир слишком большой, а мы идем в противоположные стороны.

…И до этой, противоположной стороны, еще надо дойти, – с некоторым беспокойством подумал я, когда выбравшись из лощины обозрел творящийся на поле боя бардак, – А на мне висит груз ответственности за десяток пацанов и столько же ветеранов, которые ни смотря ни на что, продолжают считать меня своим командиром.

Внезапно, я как никогда почувствовал тяжесть этого груза. Словно человек всю жизнь таскавший на себе скалу, сбросив ее на мгновение, почувствовал непривычную легкость и свободу, а потом вновь взвалив на плечи, согнулся от непомерной тяжести. – А почему я собственно должен его таскать?! С какой собственно стати? Какое мне дело до других людей? Кто они мне, – родственники, друзья? Да большинство из них, я знаю только по обязанности и по обязанности же забочусь о них. Но ведь больше этой обязанности на меня никто не возлагает. Я свободен и волен послать их всех. И обязательно пошлю…, как только выйдем с этой проклятой местности, так сразу и брошу и пойду своей дорогой. Только знать бы, – где она, эта моя дорога?!

Но тут, от размышлений «за жизнь», меня отвлекла компания каких-то засранцев, (язык, не поворачивается назвать их солдатами), преградившая путь нашему отряду. Им почему-то срочно понадобилось узнать, «кто мы и куда следуем?».

Собственно говоря, удивляться этому не стоило. Все, на этом странном и страшном поле, что-то выясняли друг у друга, зачастую стоя на трупах собственных товарищей.

Воздух был пропитан каким-то сумасшедшим возбуждением, и все это походилр на пожар в борделе, во время наводнения. По всему полю разношерстные ораторы собирали вокруг себя небольшие толпы, указывали им на очередных врагов, и призывали к немедленному уничтожению последних. Правда зачастую после этих речей, уничтожали самого оратора, но это не останавливало следующего трибуна.

Наиболее часто доставалось естественно начальству и магам. Начальство уничтожали с большим энтузиазмом и без особой помпы. А вот магов…, магов побаивались и прежде чем уничтожить того, в ком мага заподозрили, – устраивали судилища и старались казнить поизощреннее. Все как правило сводилось к костру, или колу в сердце, но иногда встречалось и нечто более оригинальное.

Пока наш отряд пробивался сквозь этот бедлам, я с удивлением думал, – «Неужели из двух огромных армий, только у наших двух отрядов, хватило ума попытаться решить дело миром? Но приглядевшись, понял, – что буйствует, дай боги треть оставшихся в живых. А остальные либо уже сделали ноги, либо подобно нам, делают их. Эта мысль заставила меня поторопиться с уходом, поэтому группа преградивших нам путь засранцев, была быстро сметена с нашего пути.

Дальше мы шли в плотном строю, обнажив мечи и закрывшись щитами. Видимо поэтому больше никто не интересовался нашими воззрениями на жизнь и путем следования. Лишь еще однажды, кто-то посмел преградить нам дорогу. Какой-то дворянчик с небольшим отрядом, состоящим, как мне показалось в основном из конюхов и домашней прислуги, потребовал от нас, – «Принять его командование».

Не знаю, может это был чересчур ответственный человек с большими и высокими идеалами, а может просто дурак, но он всерьез решил что, – «Должен навести здесь порядок и довести битву до решительного конца». Это притом, что вырезав большинство тысячников, народ начал косо посматривать на сотников и полустотников, а кое-где уже и десятники начали воплощать Зло.

Я посоветовал убогому убраться с нашей дороги и с поля битвы вообще, исключительно ради сохранения его жизни. Но бесноватый не успокоился и приказал моим же солдатам, меня арестовать. Не знаю, что больше его убедило, – лязганье мечей, или дружный хохот, но он наконец-то понял что здесь ему ловить нечего и убрался.

Дальше наша дорога проходила почти беспрепятственно до самого лагеря. А в лагере царил тот же хаос, что и на поле боя. Только здесь, в основном искали не врагов, а чем бы поживиться. Потрошили палатки командиров и знати, активно делили остатки обоза и вообще не брезговали ничем, что хотя бы отдаленно могло показаться ценным.

Процесс этот был весьма бурным и плохо предсказуемым. Жажда наживы толкала людей на не меньшие зверства, чем жажда справедливости. Иные умудрялись нагрузиться так, что еле волочили ноги под грузом добычи. А добычу эту, зачастую составляли котлы и сковородки с господской кухни, или располосованная материя от шатров. И все это «бесценное богатство», мгновенно вываливалось в грязь, как только взгляд «богатея» падал на что-нибудь более ценное. Другие, пренебрегая «мелочовкой», рыскали в поисках «большого куска». Пытаясь подобраться к армейской казне, или шатрам Высшего Командования. Хотя и те и другие имели гораздо больше шансов быть прирезанными менее удачливыми конкурентами, чем сохранить награбленное.

Я приказал поплотнее сдвинуть ряды и прибавить шаг, стараясь миновать этот бедлам как можно скорее. Хотя больше всего я опасался что и мои ребята могут очуметь от жадности, и разбив ряды бросятся грабить.

– Слушай, Большая Шишка, возьми еще пару ребят, и поищи нам пару котлов и несколько палаток. Если увидишь какую-нибудь еду, – тоже прихватывай. Только не отходи далеко от отряда и не зарься на ценное имущество, бери что попроще.

Хоть и боязно было выпускать кого-то из рядов, но котлы и палатки в ближайшие дни нам еще понадобятся. А Большому Шишке в этом вопросе можно было доверять. Поскольку он, несмотря на свое, скажем так, не слишком благородное происхождение, был парнем честным, хотя и хозяйственным. Большой Шишка был сыном полковой шлюхи, а также внуком и правнуком представительниц этой, «достойной» профессии. Все его предки, так или иначе связывали свою жизнь с армией. Мужчины соответственно становились солдатами, а женщины, – шлюхами. Поэтому Большой Шишка не знал другой жизни, кроме той что все мы вели еще день назад. Отряд был его домом и семьей, и если ему удавалось «разжиться» чем-нибудь полезным он тащил это в дом. Для себя он ничего никогда не брал, пребывая в убеждении что все необходимое ему даст армия.

И сейчас, выйдя из рядов, он быстренько нашел именно то, что было нам нужно, – несколько котлов, несколько палаток, одеяла, мешок муки, пару мешков сухарей и бочонок солонины.

Любо дорого было посмотреть на то, как он, пока другие носились как угорелые, без суеты и истерик находил именно те вещи, которые были нам нужны. – «Да подумал я глядя на него, – если уж грабить, то именно так, – спокойно, деловито и четко».

А ведь за более чем двадцать лет войны, – я не могу вспомнить случая, что бы мы грабили занимаемые города или деревни. Возбуждаемая Знаком ярость, заставляла нас уничтожать всех и все, что попадалось на Вражеской территории. Даже те, кто годами не видел женщин и часами мог болтать о них у лагерного костра, – обезумев, резали вражеских баб даже не пытаясь воспользоваться возможностью… Или скупердяи, со слезами расстававшиеся с собственным дерьмом, ворвавшись в чужой город, уничтожали и жгли вещи способные обеспечить им годы безбедного существования.

Это до чего же надо довести взрослых, здоровых мужиков, что б они забыли о своих основных потребностях и страстях…. Или потребность убивать и страсть к разрушению в нас куда сильнее похоти и жадности?

Пока я размышлял об этом, мы дошагали до дальнего края лагеря. Тут нас встретил отряд, примерно равный по численности нашему. И состоял он явно не из дураков, поскольку его солдаты не носились по лагерю, в поисках старых носков Главнокомандующего, а заняв позицию на границах лагеря, спокойненько отбирали у желающих пересечь эту границу награбленное имущество. Я оценил их тактику, хотя конечно это было очень подло, – обирать своих товарищей.

Только в отличие от одиночек или мелких групп мародеров, тут они столкнулись с вполне боеспособным, дисциплинированным и готовым сражаться отрядом. К тому же мы находились в более выгодном положении, поскольку они рассредоточились вдоль границ лагеря, чтобы пошире раскинуть свою грабительскую сеть. А мы-то все были в одном строю. И казалось бы, к чему связываться с большим отрядом, когда вокруг столько добычи? Но видно легкость предыдущих грабежей и жадность перевесили в этих мерзавцах осторожность, и они решили грабануть и нас.

Я, поняв по их глазам, что боя не избежать, – приказал атаковать сходу. И только когда мы прорвав их линии, разметали и обратили в бегство этих горе вояк, я вдруг вспомнил, как еще пару часов назад боялся что не умею убивать без Знака. Оказалось, – умею, и еще как.

Однако удовольствия от всего этого было не много. Даже тогда, когда мы нашли припрятанную засранцами полковую казну и прочие отобранные у других богатства, я продолжал думать об еще одном убитом и трех раненных бойцах моего отряда, погибших после того как Великая Война уже закончилась.

Я надеялся успеть, до наступления ночи, отойти от лагеря как можно дальше. Но к тому времени когда мы вышли из лагеря, разобрались с мародерами и их имуществом, – солнышко уже почти полностью закатилось за горизонт, и надо было думать о ночлеге. Я выбрал неприметную рощицу, и приказал разбить лагерь.

Вначале, я порывался заставить своих, (пока еще своих) бойцов, устроить настоящий, «по-уставу», военный лагерь. Но стоило мне присесть на сваленный ствол дерева, как страшная усталость буквально придавила меня к земле. Сил хвалило только назначить караульные смены и проглотить пару сухарей запив их обычной водой из протекающего рядом ручейка. Потом веки мои сомкнулись, и я словно в омут рухнул в тревожный, полный навязчивых видений сон.

Проснулся я внезапно, на удивление бодрым и полным сил. Судя по звездам, ночь уже перевалила за середину, и рассвет должен был наступить через пару часов.

Яркие отблески пожара, пылавшего где-то на территории нашего бывшего лагеря, проникали даже сквозь стволы деревьев приютившей нас рощи, бросая кровавые блики на нашу жалкую стоянку, горстку тревожно спящих людей и дремлющего у костра часового.

Больше по привычке, чем по необходимости, я нащупал какой-то сучок и хотел запустить его в нарушителя устава караульной службы. Но потом передумал. – Да и Злыдень с ним, – решил я, – Может это последняя ночь службы, пусть поспит.

Старый вояка в глубине моей души, возмутился этим мыслям. Но что-то новое, (а может наоборот, – очень старое), во мне усмехнулось этому возмущению, и я с издевательским удовольствием показал сам себе язык.

Проанализировав ситуацию, и мгновенно поняв причину своего столь раннего пробуждения, – стремительно принял решение, и пошел в ближайшие кусты, – отлить.

То ли случайно, а то ли специально, пошел именно в сторону бывшего лагеря. И неспешно занимаясь своим неотложным делом, я прикидывал разнообразные версии происходящих там, в данный момент событий. – Версий было три. Там продолжали грабить. Там начали искать виновных. И, – там продолжают грабить, под видом поиска виновных.

Все это в очередной раз дало мне повод огорчиться порочности человеческой натуры, и порадоваться собственной предусмотрительности. Но сделал я это больше по привычке, поскольку внезапно осознал что больше не отождествляю себя с теми, кто находиться дальше границ нашей рощи.

Но и с теми, кто пока пребывает в этих границах, моя, казалось бы неразрывная связь однополчанина и отца-командира, становилась все более и более сомнительной. Да и кто из них, – был мне по-настоящему дорог? – Одноухий, с которым нас связывала многолетняя дружба, порожденная войной и нечеловеческими испытаниями? – Выдержит ли она испытание мирной жизнью? – Большая Шишка? – Неизменный член, а скорее атрибут моего отряда? – Но отряда этого уже практически нет. – Жердь? – его убили. А вместе с ним и Сиплого, Болтуна, Толстого и Бычару и еще двадцать восемь бойцов, имена половины которых я даже не вспомню.

Кто остается, – Куренок? – Да он вообще никто, даже странно что я про него вспомнил.

Так что продолжает удерживать меня рядом с этими людьми? Привычка? Чувство долга? – Да с какой стати, я кому-то из них что-то должен?

– Стоп, – сказал я самому себе. – Вспомни что сам говорил про то, что уходить вместе будет проще. Вспомни тех ребят, что пытались несколько часов назад вас ограбить. И подумай, – сколько еще таких засранцев встретиться на твоем пути назад.

Эти люди нужны тебе, а ты нужен им. Вместе, – вы сила. Так оставайся сильным, до тех пор, пока надобность в этом не отпадет и не исчезнет, вместе с отрядом. А пока, вспомни что ты командир и запусти чем-нибудь потяжелее в этого соню!

Я так и сделал. Подобранный камешек громко звякнул о шлем часового, но тот все равно не проснулся. Пришлось подойти лично, и несколькими энергичными словами и действиями, выразить бедняге высокую степень своего командирского неудовольствия.

Это сработало, (больший эффект, произвели действия). А я, подзарядив часового порцией бдительности, и будучи подзаряжен сам, – решил проверить часовых на дальних подступах к лагерю. После недолгого и не особо результативного обхода, – сон мой окончательно пропал. Не помогла даже старая армейская привычка спать всегда, везде и в любой позе которую позволят обстоятельства солдатской службы. Поэтому я отправил, (по привычке сделав внушение), часового у костра спать, а сам занял его место. И до самого утра просидел, подкладывая палочки в костер и размышляя о своем прошлом, будущем, и о жизни вообще. И конечно о том, – «кто же во всем виноват?».

Додумался, что во всем виноваты те кто слишком много думает. Думает, как проще добыть еду, или одежду, как легче перебраться с одного места в другое, как сделать меч крепче и острее, или магию понаворотистей и страшнее. Всякие думальщики, только тем и занимаются, что придумывают как жизнь себе облегчить. Только жизнь, от этого все равно легче не становиться.

Приручили животных, землю заставили растить не то что боги дают, а то что нужно человеку, даже ветер и воду приспособили крутить мельничные колеса и таскать грузы с места на место. Даже звезды, и те теперь работают на нас, предсказывая будущее, или время посевов. И что, – жить стало легче? Исчезли страдания, болезни и боль? НИ ФИ ГА. Их стало только больше, потому как и людей стало больше, а земля, вода, ветер, солнце и звезды уже не могут прокормить, разместить и обиходить такую ораву нахлебников. Вот и грыземся теперь за кусок земли и место под солнцем. И снова думают теперь разные думальщики, как бы народу побольше извести. Книги вон пишут, про то как лучше заломать и уничтожить врага. Разрабатывают тактики там всякие, да стратегии, оружие изобретают…

Вот придумали магию, – говорят все вообще можно из воздуха доставать. Скоро вообще работать не надо будет, все тока с помощью магии добывать станем. Хорошо небось – щелкнул пальцами, – вот те хлеб, да не наш простой, а какой-нибудь там…., ну не знаю, – эдакий, с выкрутасами и наворотами. Еще щелкнул, – бочка вина или пива. Хотя зачем бочка тому, кто все добывает прямо из воздуха? Проще сделать кружку, а захочется еще, – еще кружку. Захотел переместиться в другие края, – хлопнул в ладоши и уже там. Говорят что маги все это умеют, только непонятно тогда, – ради чего все время дерутся? Чего не хватаем в жизни тому, – кому не надо заботиться ни о хлебе насущном, ни об одежде или жилье? Чего ж такого нельзя добыть из воздуха, что даже маги, ради этого устраивают свары? Могут же все, но хотят еще больше. И в этом круговороте, остановки не будет и насыщения не придет никогда. – Вот что, надумал я в эту странную и страшную ночь, под отдаленный шум резни и отблесках пожара.