Текст книги "Злыднев Мир.(СИ)"

Автор книги: Егор Чекрыгин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 48 страниц)

МАЛЫШ

Вот уже почти сутки я лежал в кустах около проезжей дороги и наблюдал за этими…, людьми.

Они мне не нравились. Мне не нравился их вид, их запах, их манера громко и бестолково говорить. И особенно, – их мысли и эмоции. Как можно жить с такой кашей в голове? Как можно существовать не зная чего действительно хочешь? Даже не пытаясь контролировать свои чувства и эмоции. Не понимая…, – да что они вообще понимают, эти люди? Они даже не способны настроить свой организм так, что б он не выделял столько мерзких запахов. Или хотя бы мыться почаще.

И среди этих грязных, вонючих и безумных существ, – я должен жить?! – Нет, я просто не смогу этого сделать. Я не выдержу. Да и зачем мне это? В лесу, среди животных, такому как я затеряться намного проще. Там я чувствую себя своим, там я дома, я знаю каждый кустик, я нахожу общий язык с любым населяющим его существом. – Решено, я не пойду к людям, я пойду в соседний лес, или еще дальше, в конце концов лесов много, и если кто-нибудь решит меня в них найти, – ему придется очень сильно постараться.

Я встал, повернулся спиной к дороге и сделал первый шаг. Подумал немного, развернулся и пошел в обратном направлении, к дороге.

В конце – концов Наставник сказал мне идти к людям. И он надеется, что я так и сделаю. И поступить по-другому, – означает обмануть его надежды и предать его веру в меня. Поэтому, как бы мне не было это противно, я пойду к людям.

Стоило мне пройти по дороге всего лишь несколько минут, как меня нагнал свернувший с одного из проселков обоз. Несколько нагруженных телег, в сопровождении десятка вооруженных мужиков, с довольно мрачными лицами. Они поравнялись со мной, и внимательно косясь то на меня, то на окружающие дорогу кусты и деревья, стали обходить по обочине.

Прочитав их мысли, я понял что все эти большие и вооруженные люди, – меня бояться. И даже не столько меня, сколько чего-то, что может быть со мной связано. Почему-то им казалось, что я могу представлять для них какую-то опасность. А еще, – так же они думали про кусты, растущие на обочине, про повороты дороги, и про все, что казалось им хоть чуточку необычным.

Я понял, что это группа душевнобольных, страдающих манией преследования. (Наставник что-то про таких рассказывал). – Мне они показались в общем-то безобидными. Но я решил, что лучше как-нибудь успокоить их подозрительность, тоже прикинувшись безобидным. Главное, не провоцировать их на вспышки насилия и не обострять болезнь. (Ведь даже вполне разумные звери, заболев бешенством способны на ужасные поступки, чего же ждать от этих, изначально безумных людей?).

Так мы и шли. Они подозрительно косясь на меня. Я, – прикидываясь что вовсе их не замечаю. Так и шли какое-то время бок о бок. Наконец один из них не выдержал, и заговорил со мной.

– Да обойдет тебя Зло, парень…, – обратился ко мне, с формальным приветствием их Вожак.

–…Да сохранят твой дом Защитники, – ответил я ему, заканчивая формулу приветствия. (Эти основные формулы, я выучил пока сидел в кустах).

– Сам то, из каких будешь? – спросил он, пытливо глядя на меня.

– Дык я это…, дядя, – …вот! – ответил я ему, подслушанной у одного паренька фразой. Этот паренек, проходил мимо меня, еще сегодня утром. И почти напротив моего поста наблюдения, встретился с группой идущих куда-то людей. Его вид и манера говорить, не вызвали у других, ничего кроме сочувствия и жалости с легким оттенком презрения. Поэтому на первых порах общения с людьми, – я решил следовать той же манере. (А еще, – что-то в этом парнишке, дало мне ощущение нашей похожести).

– А-а, понятно, – дурачок, – сказал проницательный Вожак.

– Да это…, папкин-мамкин я. – Продолжил я играть свою роль.

– Это-то тоже понятно, – улыбнулся Вожак. – А папка – мамка, где?

– Дык ведь, дядя, – вот!! – сказал я, и по моей щеке побежала струйка слез, (как у того парнишки).

– Понятно, – сразу погрустнел Вожак. – Да только…, – ты парень, особо-то не убивайся. Не ты первый, не ты последний… . Сколько еще такого брата как ты, по земле-то ходит, и ходить еще будет. …Да ведь и сам в двенадцать лет, сиротой остался. И горюшка-то похлебал. Полной ложкой, похлебал я горюшка. И побирался, и батрачил за кусок, да и грешно сказать, – воровать приходилось. …Однако мир, – он парень, – мир-то не без добрых людей. И хоть встречал я на своем пути разных сволочей, – да только добрых-то людей встречал поболее. Не дали мне добрые люди-то, совсем пропасть. И подкормили, и работе выучили и в люди вывели. …Был я сиротой и побирушкой, – а щас-то глянь, – человек! И живу как человек, – глаз не прячу. …И в Армии нашей довелось послужить. Повоевал со Злом, десять с гаком лет, воевал… . Да только сам видишь, …, – ранили меня…. . Чуть совсем вражий меч мне ногу не оттяпал. Хорошо, Защитники в лазарете постарались. А то б…. Сижу-то я нормально, а вот ходить, сам видишь……

Он продолжал говорить и говорить, о чем-то мне совершенно непонятном. Я даже решился заглянуть в его мозги, чтобы понять смысл этой речи.

Она лилась словно странная песня, – без музыки, без рифмы и кажется без смысла. И в ней я почувствовал нотки жалости, – ко мне, к себе, и ко всему этому ненормальному миру. Он о чем-то сожалел, почему-то извинялся за то что жив, за то что благополучен, и за то, что находиться сейчас не там где, как он думал, должен находиться. В общем, – обычный человеческий сумбур и бессмыслица. Но среди всей этой бессмыслицы и дребедени, – я ощутил… ощутил, самое главное, – ДОБРОТУ. И это примерило меня с мерзким запахом, бессмысленными речами и вопиющей глупостью данного субъекта.

Ладно, если среди людей есть похожие на этого, – то возможно я научусь с ними уживаться, как бы тяжело это не было.

ПОЛТИННИК

Потом я слышал много рассказов о том, как это было. Рассказывали правда в основном те, кого в тот день и в помине не было рядом с полем Последней Битвы. …Рассказывали как ОНИ оседлав драконов…, летя на грозовых тучах…, или даже заставив бежать две огромные горы, неслись на встречу друг другу, топча и сминая всех оказавшихся на их пути. И чем дальше от поля боя был в тот день рассказчик, тем больше красочных подробностей он добавлял.

Но я в тот день, к своему большому сожалению, на поле боя был. И видно потому, никаких таких подробностей не заметил и не запомнил. А запомнил я лишь странную смесь восторга, ужаса и ликования, которые заполнили мою душу. Запомнил ощущение чего-то грандиозного, чего-то, что мне никогда не дано будет полностью понять и осознать. Понимание, что я стал свидетелем события, которое может произойти раз в миллионы лет, которое навсегда изменит и перечеркнет всю нашу прежнюю жизнь.

А потом…, потом в моей голове словно шаровая молния разорвалась, и в угасающем сознании появилось чувство, что эта молния разорвалась одновременно в тысячах других голов. А после, – наступила звенящая, невыносимая пустота в…., не знаю, может голове, может еще где. Знаю только, что я потерял сознание и рухнул на землю этой своей проклятой и благословенной лощинки.

Очнулся я с ощущением, что все это со мной уже было. Я почему-то все ждал, что перед моим носом вот-вот упадет отрубленная рука. Я ждал, а она все не падала. Тогда я попытался подняться на ноги, но голова закружилась, и я выблевал все содержимое моего пустого желудка.

Когда я кончил корчиться и стонать, – смог оглядеться по сторонам. Дно лощинки было усыпано телами людей. Многие из них лежали неподвижно, другие блевали подобно мне, а иные ошалело вращали глазами по сторонам, или тупо смотрели в одну точку. Но тут как раз ничего странного не было. Такое часто случается с теми, кто попал под «раздачу» магов. Но что-то странное все-таки было. Что? Я сам пока не мог понять.

Пригляделся поподробнее к мужичонке, который как и я отблевав свою норму, ошалело пялился на происходящее. Мужик как мужик, чем-то на меня похож, явно не из моего отряда, хотя вроде тоже мечник. Что же в нем не так?

– Ой, ни фига ж себе, да он же Враг. – Внезапно понял я, разглядев его доспехи и оружие. – Только странный он какой-то Враг. Даже как будто и не Враг, а просто враг, или даже…., – не знаю как сказать.

… Ну то есть я вижу, – что он враг, но не чувствую этого, и желания его убить у меня почему-то нет. Что это со мной, совсем головой повредился?

Пока голова пыталась соображать, руки пробежались по телу, проверяя наличие хоть какого-нибудь оружия. Не найдя ничего, руки заставили мой еле живой организм опуститься на колени и начали шарить в траве, в поисках чего-нибудь подходящего. Наконец нашарив в луже блевотины рукоятку чего-то, явно предназначенного для убийства, руки слегка успокоились и вернули контроль над телом голове.

Голове это очень не понравилось. Ей было легче подчиняться рукам, чем думать самой. И потому я сидел, тупо глядя как супротивный мужик тоже шарит по обугленной траве, и размышлял, – как бы взять да и убить его, пока он не убил меня.

Но руки, отдав управление голове, полностью устранились от решения задач, а голова вместо того чтоб действовать, начала раздумывать да размышлять, – зачем да почему, так необходимо убивать этого вот мужика?

Хотя какие еще нужны причины для убийства, если и так ясно что передо мной Враг? Пусть даже и просто враг, все равно ведь не друг. Так что повод для убийства был, а вот желания убивать не было. Даже странно как-то, – вообще ни малейшего желания кого-нибудь убить, ни этого конкретного врага, ни какого-нибудь другого, благо в нашей лощинке выбор был.

Мне даже как-то неловко стало. Ведь раньше у меня с этим никаких проблем не было. Как только увижу Врага так сразу, – кровь кипит, зубы сводит от ненависти и все в душе кричит, – «убей, убей». А тут…, – кошмар какой-то. Что люди подумают?!

Наконец и этот злыднев мужик, изловил в траве обломок двуручного меча, впрочем, вполне подходящего для убийства кого-то «себе подобного». А поскольку, как я уже говорил раннее, мы с мужиком были чем-то неуловимо похожи, то проблем с поисками себе подобного у того возникнуть было не должно.

– Вот и все, – подумалось мне. Откуковал ты старый дурак Полтинник, свой дурацкий век. Прожил жизнь бездарно, – и помрешь так же. Подойдет сейчас этот Враг(?) к тебе, и отрежет твою глупую голову.

– Да почему это, – бездарно. – Запротестовал мой внутренний голос. – Я ж со Злом воевал, я ж……

– Ты ж, пыж. Говорю что бездарно, значит бездарно. – Безжалостно ответил моему внутреннему голосу, мой же внутренний голос. Я хотел было вмешаться в их спор и возразить что все это не аргумент. Но во-первых, – где двое спорят, там третий не лезь. А во-вторых, – от подобных споров могут окончательно съехать остатки того, что осталось от моей крыши, потому махнул рукой и промолчал.

Сидел я так, молчал, – ждал смерти. А смерть, в лице этого дурацкого мужика, все не шла и не шла. Сидела, вцепившись в рукоятку своего обломанного меча и пялила на меня свои идиотские, бессмысленные и ничего не понимающие глаза.

Тогда я, почему-то не вставая на ноги, на четвереньках пополз к Врагу. В его глазах сразу появились облегчение и покорность судьбе.

Он смотрел на меня так спокойно, без всякой злобы, лишь с легкой грустью и печалью, – что доползя, я опять сел и уставился на него.

Что ж делать то? Убить его, – у меня никак не получается. Меня он тоже что-то не торопится убивать. И что теперь, – будем так сидеть и пялиться друг на дружку? Или может вообще разговоры разговаривать с Врагом прикажете?

Интересно, а Враги, – они вообще-то разговаривают? А если и разговаривают, то как? Неужели так же как и мы? Нет, это вряд ли. У нас лет пять назад ходили слухи, что они только рычат по-всякому и жестами изъясняются. Может это и правда?

Хотя с другой стороны, по виду они такие же люди как и мы, да и устроены вроде бы так же. По крайней мере умирают от таких же ран что и мы. Но почему подобная мысль пришла мне в голову только сейчас? Почему еще несколько минут назад, при виде врагов я испытывал такое сильное чувство инородности, отвращения и ненависти к этим сущест…, людям, что даже мысль о том, что они могут быть подобными мне, – вызывала у меня отвращение? И почему пришла сейчас? А может попробовать, так, ради хохмы, ну не знаю…, – поздороваться? Я открыл было рот, но никаких звуков выдавить из себя не сумел. Похоже само мое тело отказывалось заниматься таким диким и бессмысленным делом, как разговор с Врагом.

– Слышь…, Солдат!! И че нам теперь делать-то? Ну в смысле, драться будем, или как?

Сказавший это голос принадлежал тому самому Врагу(?), мужику, или, (Злыдень его знает как называть). Говорил он вполне по-человечески. Только смотрел при этом куда-то мимо меня. (А впрочем, у врагов наверно так принято). Ну да мне же и лучше, не больно то охота на него глядеть.

– Может и драться, а может и как! – ответил я ему, сам поражаясь тому что делаю. – Погодить надо, посмотреть что да как, а потом и решим. – Говорить вот так вот, на полном серьезе, было странно и как-то нелепо. Словно с лошадью или собакой говоришь. И не просто говоришь, но и ждешь, что она тебе ответит. Я даже засмущался немного, оглянулся по сторонам, поглядеть есть ли свидетели моего сумасшествия? Свидетели были. Свидетелей было полно. Вся лощина была свидетелем нашего разговора.

Но что удивительно, – никто не смеялся, никто не крутил пальцем у виска и ни бежал вязать буйнопомешанных. Скорее наоборот, – все смотрели на нас с чувством безграничного удивления и восторга. Словно мы клад нашли.

Так и сидели мы какое-то время, недоуменно пялясь друг на дружку. Наконец молчание начало нас угнетать, и поскольку желание подраться так и не вернулось, мы продолжили разговор.

– Слышь – снова обратился ко мне мужик. – А может, того, – поглядим, – может помощь кому тут нужна. Ну, в смысле раненные.., и все такое.

– Может кому помощь, или у кого в карманах чего лишнего завалялось, – поможем облегчить? – от сильного волнения, на меня навалилась волна цинизма.

– А что, – ответил мужик, глядя на меня глазами обманутого ребенка. – Мы всегда после боя карманы проверяем, – не пропадать же добру!

Мне даже стало немного стыдно, и я сказал, – Да мы тоже всегда карманы шерстим, если возможность есть. Только чур, – проверять и шерстить только своих, чужих не трогать.

– Заметано, – ответил мне изрядно повеселевший мужик, – Смотреть своих, чужих не трогать.

Мы разбрелись по лощине, переворачивая и осматривая лежащие на обгорелой земле тела. Я тоже начал бродить, уделяя однако больше внимания не мертвым, а живым бойцам своего отряда. …Когда у них появилось дело, они сразу повеселели. Но растерянность и непонимание, продолжали светиться в их глазах. К Врагам(?), они относились без особой злобы, но все-таки предпочитали обходить их стороной, и держались настороженно.

Прислушался к настроению, – общему и отдельных бойцов. (Есть у меня способность, – чувствовать, что твориться на душе у других людей. Иногда, даже мысли начальства умудряюсь читать. Если бы еще умел держать свои мысли за зубами, – мог бы сделать на этом карьеру).

Настроение у всех в целом…, странное какое-то Не то не се. Точнее сказать, – настроение у всех какое-то никакое. Словно у деревенского олуха, попавшего на пир в господский замок. Бродит такой олух по замку, и не знает что делать, да как с кем разговаривать, и к какой стене прислониться можно.

Вот так и мы все сейчас, бродим по лощинке, вроде и делом заняты, а сами…. Но хотя бы желания в драку лезть нету. Ну разве что пара-другая вояк, в основном из молодых, пребывала в ненужной задумчивости. Да у Куренка глаза блестели нехорошим блеском.

– Эй, Рыжий, Куренок а ты, как тебя – Длинный, – ну-ка, залезьте наверх и посматривайте что там и как. Большая Шишка, ты тоже с ними, – проконтролируй!

Спустя пару мгновений и мой давешний собеседник отправил кого-то на противоположный склон. (Похоже он у них тоже навроде командира). Надеюсь тоже не просто первых попавшихся на глаза. Командир должен «чувствовать» своих бойцов, а иначе какой же он командир.

Время от времени, как я заметил, тот или иной боец касался своего Знака, словно бы проверяя его. Коснулся и я. Тот был удивительно холодным, словно мертвым. И это даже несмотря на то, что будучи за пазухой, должен был нагреться от моего тела.

Мысль что мой Знак мертв, – просто ужаснула. Потому что Знак, – не просто отличительная деталь мундира, или передатчик приказов. В первую очередь, – Знак это защита от Зла. Никогда, с тех пор как мне его надели, я не снимал его с шеи. И никто, ни один, самый распоследний дурак, – не делал этого.

У лагерных костров ходили рассказы о безумцах, по глупости или неосторожности снявших Знак. Про то, как в оставшегося без защиты человека немедленно вселялось Зло. Как он начинал бросаться на своих же товарищей и командиров. И бросался, не слушая убеждений и увещеваний до тех пор, пока его не добивали из жалости. Или, что еще хуже, попав под влияние Зла, человек терял рассудок и сидел потерянный и несчастный, задавая окружающим бессмысленные вопросы. К таким приходилось звать полковых магов, они забирали несчастного на «перевоспитание». Но больше этого «перевоспитанного» никто не видел.

А может мы тоже оказались, как эти… Может нас охватило Зло и мы его пленники?

Тут мой взгляд упал на лежащие посреди груды наших трупов тело. Судя по доспехам это был Враг. Враги его не видели, а наши ребята, строго соблюдая договор, обходили стороной. Почему-то оно привлекло мое внимание. Видно потому, что было еще живым. Есть у меня, и такая особенность, – с первого взгляда отличать живого человека, от мертвого. (Чувствую я их по-другому, как иначе сказать, – не знаю). И этот, почти бездыханный полутруп, все-таки был наполовину жив.

– Эй, слышь, – окликнул я, стоявшего в десятке шагов Мужика, – Тут ваш лежит. Кажись еще живой.

Он постоял мгновение, словно бы вслушиваясь в мои слова, поглядел на нас.., на своих.., о чем то подумал. .. И пошел на меня, словно клином раздвинув, шарахнувшихся в стороны, «моих» бойцов. Опустился на колени возле раненного, и ловко содрав с него остатки доспехов, стал перевязывать рану.

Длинный, узкий разрез от левого плеча, через всю грудь до правого бедра, «украшал» хилое мальчишеское тело. Видно было, что самый кончик меча, раскроив не слишком надежный панцирь, успел чиркнуть по телу, почти не причинив боли. И горе-вояка сам не заметил, как истек кровью.

Мужик приподняв тело одной рукой, второй попытался перевязать рану. Но скользкое от крови тело, выскальзывало из его рук, а конец грубой оторванной от чьего-то плаща тряпки никак не желал оставаться на одном месте. Посмотрев на эти мучения несколько минут, я неожиданно для самого себя подсел и придержав одной рукой плечо парнишки, второй прижал тряпку. Играя в «четыре руки», мы мгновенно забинтовали рану.

– Спасибо, – по-прежнему не глядя на меня, сказал мужик.

– Незашто, – ответил ему я, внимательно изучая прохождение облаков над краем лощины, – Парнишка-то твой похоже, Злыдень ведает, все равно не жилец.

– А меня это, – Кудрявым зовут, – сказал внезапно мужик, и покраснел, будто девка на смотринах.

– Полтинник, – тоже чувствуя какую-то неловкость, сказал я.

– Ты у них командиром?

–Ага. А ты, – типа тоже?

– Да.

Посидели, помолчали. Говорить с Врагом стало попроще, но все еще дико. И чувствовал я себя при этом, страшно глупо.

– Да, не жилец, – вдруг повторил мои слова Кудрявый, – он явно не придумал новых тем для общения и решил пока вернуться к старым. – Но все равно, – спасибо.

– Звали то хоть как, – спросил я, тоже торя уже привычную дорогу выяснения прозвищ.

– Даже и не знаю. Перед самым боем прислали усиление. Усилили, …ити их мать, – говно соплею. Пацан пацаном, и таких пол отряда.

– Кому рассказываешь?! У самого так же. Дожили, – дети воюют.

– Да-а, кабы не это, кабы мне нормальных вояк, – хрен бы вы нас…….

– Может и хрен бы, а может и не хрен. (Вроде и поспорили, можно сказать поругались, а желания подраться никакого).

Мы продолжали сидеть рядом с телом. Расходиться почему-то не хотелось. Словно встав на ноги, мы разорвем какую-то едва заметную, но очень важную для нас обоих нить.

Я оглянулся по сторонам. И с увидел что оба наших отряда собрались вокруг. Присмотрелся, – пытаясь понять, что осталось от моего командирского авторитета. –Удивительно, но на нас продолжали смотреть, с удивлением и даже каким-то восхищением. Может, если подумать, все это не так дико, как мне самому кажется? Может теперь(?), – говорить с врагами, – не так уж и невозможно. А может они теперь и не такие уж и враги? – Все это слишком странно, и с панталыку такие вопросы не решаются.

– Чего столпились, – перевязывать учитесь? – внезапно окрысился я на своих вояк, – Научились, – идите тренируйтесь. Вон, сколько еще тел валяется….