Текст книги "Спектроскоп души"
Автор книги: Эдвард Пейдж Митчелл
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
Обмен душ
«Exchanging Their Souls», The Sun, 27 April, 1877.
Князь Михалскович и удивительное лечение доктора Харвуда
СТРАННОЕ ПРИЗНАНИЕ ВРАЧА ИЗ НЬЮ-ЙОРКА – СЛУЧАЙ, НАД КОТОРЫМ УЖЕ МНОГО ЛЕТ ЛОМАЕТ ГОЛОВУ МЕДИЦИНСКОЕ СООБЩЕСТВО
Умерший на прошлой неделе доктор Джеймс Харвуд более двадцати лет считался одним из лучших профессиональных медиков. Его слава пересекла океан, и когда он посещал Европу, другие выдающиеся врачи не упускали возможности проконсультироваться с ним.
В одном из таких путешествий доктор Джеймс Харвуд применил удивительный метод лечения, сообщения о котором обошли все газеты и ощутимо укрепили его авторитет во всем мире. Он сумел вылечить русского князя Михалсковича от почти безнадежной формы мономании.
Особый интерес медицинского сообщества вызвали странные, примечательные способы, которые врач использовал, чтобы добиться успеха. Доктор Джеймс Харвуд и в выступлениях, и в печати неоднократно заявлял, что вернул князю здоровье с помощью гипноза.
Все это произошло лет двадцать или даже тридцать назад, когда гипноз, или, как его называли тогда, месмеризм, считался в высшей степени модным, и многие интеллектуалы, охотно верившие всяким удивительным вещам, превозносили его чудодейственную силу. Разумеется, случай с русским князем на долгие годы стал предметом живых дискуссий в медицинских кругах и периодических изданиях. Через некоторое время, с учетом репутации целителя и убедительных свидетельств в его поддержку, необычный случай помешательства князя и удивительный метод лечения доктора Джеймса Харвуда вошел в различные медицинские хроники, а затем нашел место и в учебниках, которыми пользовались студенты медицинских школ и колледжей.
Однако все ученые в какой-то степени скептики, поэтому некоторые медики до сих пор продолжают с сомнением относиться к отчету врача о лечении.
Шесть или семь лет назад князь посетил наш город. Едва он осмотрел свою резиденцию в отеле, как ему доложили, что два знаменитых нью-йоркских врача, отец и сын, просят их принять. Когда их пригласили войти, старший из них объяснил, что он профессор медицины, занят сейчас серьезной работой в области физиологии и был бы признателен князю за подробный рассказ о его лечении. Он также уточнил, что непременно хочет включить такой известный случай в главу о психических расстройствах.
Князь любезно согласился. Он изложил все детали своего лечения и вновь отметил, что главную роль в положительном результате сыграл гипноз. У пожилого профессора по губам скользнула недоверчивая улыбка. Едва князь увидел эту предательскую улыбку и понял ее значение, как джентльмен от медицины почувствовал, что его хватают за ворот пиджака и выводят на мягкий ковер в коридор у входа в резиденцию князя. Следом за ним за дверь вылетели сын профессора, его шляпа и трость. В медицинских кругах поговаривают, что именно по этой причине в фундаментальном труде по физиологии, недавно изданном в Америке, любопытный случай с русским князем даже не упомянут.
А вот что говорится об удивительном методе лечения безумного князя в первоначальном отчете, который доктор Джеймс Харвуд написал по горячим следам:
«Меня пригласили в Санкт-Петербург, чтобы я осмотрел князя Михалсковича, страдавшего весьма любопытной формой психического заболевания. Я обнаружил, что больной бредит на каком-то языке, который совершенно непонятен приглашенным к его постели врачам и лингвистам.
Когда мне удалось остановить воспалительный процесс в мозгу, я ожидал, что он вновь заговорит на русском, французском или английском языках, которыми он всегда пользовался при общении. Однако он настойчиво продолжал нести какую-то неразборчивую тарабарщину. В то же время вел он себя спокойно, не проявляя агрессивности. Даже с многочисленными крепостными и слугами он разговаривал мягко и вежливо, хотя, будучи в здравом уме, обычно обращался с ними грубо и жестоко. Кроме того, он неожиданно стал отдавать предпочтение простой одежде и пище.
Однажды он выразил желание покинуть дворец. Я дал указание его прислуге обеспечить князю полную свободу и следовать за ним в отдалении. Вечером эти люди доложили мне, что князь целый день проработал в каретной мастерской. Зайдя туда, он молча взял молоток и нож и стал помогать рабочим в изготовлении кареты. Как сказал колесный мастер, он позволил князю это делать, так как сразу понял, что перед ним очень умелый работник. На следующее утро князь снова отправился в каретную мастерскую и опять проработал там до самого вечера.
Через пару недель стало совершенно ясно, в чем заключается мономания князя: он воображал себя простым каретным мастером. Я попытался было воспрепятствовать его визитам в мастерскую, однако обнаружил, что это лишь ухудшает его состояние. Поэтому я решил позволить ему заниматься, чем хочется, надеясь, что какой-нибудь случай окажет воздействие на его разум и поможет ему вернуться к нормальной жизни.
Однако улучшения не наблюдалось. Я решил, что болезнь князя неизлечима и уже собирался вернуться в Нью-Йорк, когда мне на глаза попалось сообщение в медицинском журнале о безумном ремесленнике в Тифлисе, который воображает себя богатым и могущественным князем. Я перечитал сообщение, и меня весьма впечатлило то, что бедняга работал каретных дел мастером. Более того, если раньше он говорил только на малоизвестном мингрельском диалекте грузинского языка и слыл невежественным и темным крестьянином, то теперь вдруг стал свободно бредить на литературных русском, немецком, французском и английском языках. Именно это неожиданное использование простым работником иностранных языков и вызвало интерес к этому случаю у газетных репортеров.
Я не мог не отметить, что болезнь каретника точь-в-точь такая же, как у князя Михалсковича, только с обратным знаком. Князь хотел быть колесным мастером, а колесный мастер – князем. Один перестал разговаривать на цивилизованных языках и перешел на тарабарщину, а другой отказался от тарабарщины и стал использовать русский, английский и другие языки.
Разумеется, я немедленно предпринял меры для того, чтобы этого человека доставили из Тифлиса в петербургский дом для умалишенных. Я посетил его там и обнаружил, что сходство между заболеваниями его и князя потрясающее. Испросив разрешения семьи князя Михалсковича, я дал указание доставить этого больного во дворец со всеми почестями и ритуалами, подобающими князю: мне любопытно было посмотреть, как дальше будут развиваться события.
Пациент поразил всех. Он устроился в личных апартаментах князя так, словно жил там всегда. Приветствуя родителей, родственников и друзей князя, он обращался к ним по именам. Он также пользовался вещами князя и отдавал приказания слугам, словно был самым настоящим князем. Элегантность его манер и свобода, с которой он выражал свои мысли на различных языках, производили особенно поразительное впечатление в сочетании с телосложением, руками и лицом простого ремесленника.
Я провел еще один эксперимент. Я свел пациента с настоящим князем в каретной мастерской. Больной разговаривал с князем покровительственно и слегка фамильярно, сохраняя в то же время определенную дистанцию и явно выраженное чувство превосходства. Похоже, он даже не заметил того, что князь, слушая его, сам не произнес ни слова.
Прошла еще пара недель, но я не добился никакого прогресса в лечении князя. Только теперь вместо одного сумасшедшего у меня были двое. Я уже вновь собирался отказаться от лечения князя, когда однажды меня посетил человек нищенской внешности и предложил вылечить князя, если я гарантирую, что ему хорошо заплатят. Он оценил свои услуги в тысячу рублей. Я заключил с ним договор, но поставил условие, что все свои процедуры он будет проводить только в моем присутствии.
В назначенное время я дал указание доставить князя и ремесленника во дворец. Таинственный незнакомец попросил меня усадить их рядом как можно плотнее. Затем он стал водить руками перед их лицами, словно гипнотизируя этих двух больных. Вскоре оба они впали в бессознательное состояние такой глубины, какая мне еще не встречалась. Затем целитель, ни на миг не прекращая своих гипнотических манипуляций, полностью освободил пациентов от одежды. Наконец, князь и ремесленник одновременно испытали сильный шок, после чего их тела окаменели, как у покойников.
«Я сделал так, что души покинули их тела, – объясняющим тоном сказал незнакомец. – Теперь я прикажу душе первого больного войти в тело другого, а душе другого – в тело первого».
Он протянул вперед руки и скомандовал:
«Давай!»
Едва он произнес это, как оба тела сотряслись и стали дрожать мелкой дрожью.
Незнакомец подошел ко мне и сказал:
«Вы приготовили деньги? Тогда, пожалуйста, достаньте их и держите в руке. Когда я прикажу телам ожить и вы услышите, что князь говорит по-русски, и увидите, что он ведет себя как князь, а каретник в ошеломлении смотрит по сторонам и ведет себя как простой крестьянин, вам станет ясно, что я излечил этих людей. В этот момент вы должны передать тысячу рублей мне. Помните: в тот же миг, без промедления! Вы готовы? Тогда внимание… Давай!»
Князь тут же вскочил в полном здравии, по-русски позвал слуг, а потом подступил ко мне и потребовал объяснить, что здесь происходит и почему на нем нет одежды. Тифлисский ремесленник выглядел таким испуганным и недоуменным, каким ему и следовало быть. Короче говоря, незнакомец действительно добился успеха в лечении. Оба пациента снова были в здравом уме.
Я повернулся к незнакомцу и вручил ему тысячу рублей, заметив, что хотел бы встретиться с ним в отеле и побеседовать о странных методах его лечения. Однако он покачал головой и невозмутимо выскользнул из помещения».
В заключение доктор Джеймс Харвуд написал:
«Гипноз это был или не гипноз, но именно таким способом был излечен князь Михалскович. Больше ничего добавить к этому я не могу».
Данный случай стал грандиозной сенсацией двадцать лет назад. Все газеты об этом писали, все в обществе только об этом и говорили, и никто не знал, как к этому относиться. Спириты и гипнотизеры, разумеется, раздулись от гордости и чувствовали себя триумфаторами. Отрицать факт случившегося действительно было невозможно. Князь Михалскович был широко известной персоной, и его затянувшаяся болезнь, которая закончилась мономанией, ни для кого не составляла секрета. Внезапное обретение тифлисским ремесленником знания нескольких языков тоже было удостоверено выдающимися врачами, которые осматривали его и лечили в первые дни его безумия.
Несколько лет назад к доктору Джеймсу Харвуду, который по-прежнему жил в нашем городе, обратились его коллеги. Они потребовали, чтобы он изложил подлинные факты и таким способом восстановил честь профессии и свою репутацию. Уступая давлению, врач оставил достоверный отчет о лечении князя своему другу, взяв с того клятвенное обещание, что этот документ не будет опубликован до тех пор, пока князь и он сам не умрут и не будут похоронены. И вот теперь признание доктора стало известно всему миру. Его можно назвать странным и неожиданным, но вряд ли кто-то признает действия врача при достижении цели неоправданными.
Вот что доктор написал:
«Медицинский мир не будет слишком удивлен, когда услышит мое признание: да, излечение незнакомцем князя и ремесленника – это обман, и я знал это с самого начала, так как всю эту сцену придумал сам.
По моему убеждению, лучшие врачи должны были понять, что использование мною магических приемов при лечении безумного человека явилось одним из тех трюков, к которым доктора прибегают при лечении сумасшедших, особенно тех, кто подвержен сильнейшему самовнушению. Однако невероятное легковерие широкой публики оказалось для меня неожиданностью. В течение двух недель газеты продолжали обсуждать мой абсурдный отчет, медицинские светила и ассоциации завалили меня тысячами писем, и каждый, с кем я встречался, жаждал услышать пресловутую историю снова и снова.
Мне не оставалось ничего другого, как передать ту же версию всем исследователям, так как при лечении умопомешательства с помощью обмана чрезвычайно важно, чтобы пациент никогда не обнаружил, что врач всего лишь обманул его. Вот примерно такой же случай. Некий коммерсант однажды вообразил, что у него в голове находятся часы и что их беспрерывное тиканье мешает ему думать и спать. Когда его поместили в сумасшедший дом, то убедили, что он должен подвергнуться очень опасной операции по извлечению часов из головы. Его усыпили с помощью хлороформа и в безопасном месте сделали глубокий разрез. После того как он проснулся, ему вручили маленький часовой механизм с пятнами крови и заверили, что вынули эту штуку из его головы. Он поверил этому и выздоровел. Продолжив успешную коммерческую деятельность, он сумел составить себе огромное состояние.
К сожалению, конец этой истории ужасен. Однажды, через десять или даже двадцать лет, он встретил на улице врача, который излечил его от безумия. В ходе разговора доктор, шутя над его прежней мономанией, со смехом сказал: «Забавная у вас была фантазия, будто в голову к вам попали часы. Сейчас вам самому не смешно, когда вы об этом вспоминаете?»
Коммерсант изумленно взглянул на него. «Значит, вы тогда их не вытащили у меня из головы? Я так и думал! Я всегда так думал! Я никогда не верил вам! Я все время слышал, что они продолжают тикать. Вот приложите сюда ухо. Слышите, как они тикают? Неужели не слышите? Да вот же: тик-так, тик-так, тик-так!»
Человек снова сошел с ума. И теперь его нельзя было вылечить, так как он уже никому не верил.
Я решил устроить все куда лучше. Чтобы никто никогда не открыл мой секрет, я не стал никому ничего рассказывать. Ведь если бы хоть одно слово правды вышло наружу, оно рано или поздно тем или иным путем дошло и до князя.
К счастью, сохранению моей тайны помогло странное сходство болезни князя и тифлисского каретника. Я сумел перевести внимание медиков с моего магического трюка на реальный, всеми признанный факт удивительного совпадения по срокам и симптомам безумия князя и ремесленника. Нельзя отрицать, что такой случай является весьма редким в медицинской практике. Независимо от того, как это получилось, я не перестану об этом говорить как о реальном событии.
Нянькой князя Михалсковича в детстве была красивая грузинка, чей собственный сын рос, играл и учился вместе с князем до четырнадцати лет. Затем князь отправился в свои путешествия по миру, а его детский товарищ, ставший фактически его сводным братом, вернулся с матерью в Мингрелию, которая входит в состав российской Грузии, и там выучился на каретного мастера. Князь очень любил и няньку, и сводного брата и проводил много времени в горах Кавказа, чтобы находиться ближе к ним. В юности он был очень непоседливым, любил рыбачить и охотиться. Ему также нравилось возиться с инструментами и механическими устройствами, и он много времени проводил в каретной мастерской, работая вместе со сводным братом.
К несчастью, князь влюбился в ту же юную крестьянку, на которой собирался жениться его детский товарищ. Узнав о неверности своей невесты, молодой ремесленник в пух и прах разругался с князем. В тот же день, совершенно неожиданно, молодая женщина умерла. Оба влюбленных были в отчаянии. Оба покинули Мингрелию. Каретник отправился в Тифлис и стал там работать под вымышленным именем, чтобы князь не сумел его отыскать. Князь вернулся в Санкт-Петербург, и вскоре у него начались сильные приступы меланхолии. Тоска по сводному брату вместе с трагической смертью любимой в конце концов привели к развитию особой формы безумия, которая уже описана выше.
Молодой ремесленник продолжал работать в Тифлисе. Он никому не рассказывал о своем прошлом и не заводил друзей среди других работников. Закончив работу, он возвращался в свою лачугу, где и проводил остаток дня в полном уединении. Постепенно он тоже сошел с ума, внезапно вообразив, что является своим сводным братом, князем Михалсковичем. Такие случаи мономании, когда больной воображает себя великой и могущественной персоной, вполне обычны, так что это не привлекло бы к ремесленнику особого внимания, если бы он не заговорил на иностранных языках.
Прежде никто и предположить не мог, что простой рабочий знает какие-либо другие языки, кроме своего крестьянского диалекта. Ведь никто не подозревал, что он получил отличное образование и воспитание. Врач, которые его обследовал, сразу же объявил этот случай величайшим чудом века. Рассказы о внезапно открывшемся даре полиглота облетели весь мир и наконец дошли до меня. Вы уже знаете, что я дал указание доставить молодого человека во дворец князя. Его сразу же там узнали как сводного брата князя. Однажды, к моему удивлению, он стал расспрашивать о своем брате Павле. Я сразу же понял, что разум к нему возвращается, и сумел его полностью вылечить.
Когда я рассказал молодому человеку о психическом заболевании князя, удивительно похожем на его собственное, его братские чувства к князю ожили вновь, и он загорелся желанием помочь мне в создании ситуации, которая, как я надеялся, поможет излечить князя. В ходе наших разговоров он привел несколько случаев, свидетельствующих о суеверии князя. Среди прочего он упомянул и о том, что князь убежден в возможности перемещения душ и не сомневается в невероятных способностях таких людей, как Калиостро и Жозеф Бальзамо.
Я сразу же увидел возможность проведения еще одного эксперимента и быстро подготовил сцену с гипнотизером, которая описана в моем публичном отчете. Когда князь пришел в себя, то полностью поверил в рассказанную мною историю о его удивительном излечении с помощью таинственного незнакомца. А тут еще он увидел и своего сводного брата, который сообщил, что излечился одновременно с ним. Это его полностью удовлетворило, и он стал совершенно здоровым человеком.
Князю нравилась популярность, которая пришла к нему благодаря разлетевшемуся по всему миру отчету о его чудесном излечении. Поэтому, если кто-то пытался убедить его, что он стал жертвой обмана, он принимал это как величайшее оскорбление. Ходили слухи, что некий нью-йоркский врач вызвал его гнев, когда посетил его и дал понять, что считает все происшедшее моей фальсификацией. Разумеется, если бы кто-то сообщил князю, что слышал от меня самого, будто его излечение достигнуто всего лишь благодаря медицинскому трюку, последствия могли бы быть весьма серьезными».
Такое признание сделал доктор Джеймс Харвуд. Как вы считаете: его действия оправданны?..
Необыкновенная свадьба
«An Extraordinary Wedding», The Sun, 6 January, 1878.
Не так давно в Соединенных Штатах побывал профессор Дэниэл Дин Муди из Эдинбурга, широко известный не только как высокоученый психолог, но и как непредвзятый и наблюдательный исследователь феномена, который иногда называют спиритизмом. Он стал гостем доктора Томаса Фуллертона в его великолепном доме в Бостоне, на Маунт-Вернон-стрит.
Однажды вечером, когда в гостиной, кроме хозяина и шотландского гостя, собрались доктор Кертис с медицинского факультета Бостонского университета, преподобный доктор Амос Катлер из церкви на Линд-стрит, мистер Магнус из Вест-Ньютона, три леди и один писатель, разговор зашел о проблемах оккультного характера.
– Некогда в Абердине, – сказал профессор Муди, – жила медиум по имени Дженни Мак-Гро, женщина невысокого ума, но выдающейся психической силы. Двести лет назад вы, добропорядочные жители Бостона, повесили бы Дженни за колдовство. Я сам наблюдал в ее жилище эффект материализации, который при всем желании не мог бы списать на мошенничество или галлюцинацию. Я сам видел, как передо мной возникали различные фигуры, сначала повисая клубящимся туманом в воздухе, а затем медленно приобретая вполне отчетливые очертания. Причем исходили эти фигуры на моих глазах не из какого-нибудь шкафа или фальшивого чулана, а непосредственно из тела самой Дженни. Что это был не вульгарный фокус, готов поручиться своей научной репутацией. Как-то ночью откуда-то из груди Дженни Мак-Гро появился, например, сам Платон, точнее, наверно, его фантом, то есть эйдолон. Мы с ним беседовали целых пятнадцать минут, обсуждая идеи дуализма. Все это время медиум оставалась в трансе.
Доктор Фуллертон и его жена обменялись многозначительными взглядами. Гость заметил это и произнес:
– Вы мне не верите? Неудивительно!
– Нет-нет, что вы, – возразил доктор Фуллертон. – Вы, несомненно, объективный исследователь, и ваше свидетельство заслуживает всяческого уважения. Однако что случилось с Дженни Мак-Гро впоследствии?
– Знаете ли, она была туповатой и малопривлекательной молодой женщиной, которая едва ли заслуживала звания разумного существа. Ее совершенно не интересовали такие необычные проявления ее психики. Более того, они ей, очевидно, до смерти надоели, так что в конце концов она, по-видимому, покинула Шотландию. Так сказать сбежала даже не столько от надоедливых призраков, сколько от еще более докучливых смертных, которые толпами валили в ее дом, мешая ей стирать, гладить и стряпать.
– Наша девушка-янки, – заметил мистер Магнус, – наверняка извлекла бы из своих способностей выгоду и сколотила себе приличное состояние.
– Видите ли, – произнес профессор Муди, – являясь, насколько мне известно, единственным медиумом в мире, способным осуществлять материализацию при свете дня и в любой обстановке, Дженни, как и все шотландские женщины, была очень расчетлива и бережлива. Однако ей не хватило ума, чтобы воспользоваться такой удачей. Ей не раз советовали выступить перед публикой. Но шотландцы не слушают советов. Не знаю, где она теперь…
Доктор Фуллертон снова бросил взгляд на жену. Миссис Фуллертон встала и коснулась звонка.
Вскоре дверь отворилась и в комнате появилась грузная рыжеволосая служанка, которая изобразила неуклюжий реверанс.
– Звонили, мэм? – спросила она.
– Дженни, – произнесла миссис Фуллертон, – у нас в гостях твой старый знакомый из Шотландии.
На туповатой физиономии девушки не отразилось ровным счетом ничего. Лишь когда она неловко прошла вперед и недоверчиво взяла протянутую руку профессора, в глазах у нее мелькнул проблеск узнавания.
– Я и не слышала, что вы наведались в Америку, мейстер Муди, – произнесла она на шотландском диалекте и повела глазами по сторонам, словно готовясь спрятаться от этой ученой компании.
Профессор поверх плеча Дженни Мак-Гро взглянул на хозяйку.
– С вашего разрешения, миссис Фуллертон, – сказал он, – мы попросим молодую женщину принять участие в небольшом эксперименте.
Дженни, подозрительно взглянув на него, перевела свои маленькие тусклые глазки сначала на хозяина, потом на хозяйку и напоследок на дверь.
– Не по душе мне эти занятия, – флегматично отозвалась она. – Да и грудь у меня разламывается от боли, как оттуда лезут всякие дряхлые привидения. Вы же помните, мейстер Муди.
Словом, она долго отнекивалась, не желая иметь ничего общего со всякими потусторонними тайнами. Уж и не помню точно, какой довод или пожелание заставило ее с неохотой поддаться на уговоры. Но то, что последовало, мне не забыть никогда.
Пламя включенных на полную мощь пяти газовых горелок заливало комнату ярким светом. Исполненные любопытства и скепсиса гости окружили Дженни и усадили ее в мягкое турецкое кресло. Женщина выглядела не слишком привлекательно: рыжая, веснушчатая, коротконогая, она скорчилась в кресле, мрачно глядя на собравшихся.
– О Господи! – прошептал я соседу. – Неужели почтенные духи не могли выбрать для возвращения к нам канал посимпатичнее?
– Тихо! – отозвался профессор Муди. – Девушка входит в транс.
Свиноподобные глазки широко открылись и закрылись. Слабая судорога прошла по обвисшим щекам. Вздох, еще один, нервные подергивания кресла, тяжелое дыхание…
– Симулирует кому, – прошептал мне доктор Кертис. – Но неудачно. Плохая из нее актриса. Настоящий фарс.
Минут пятнадцать или двадцать прошло в терпеливом ожидании. Тишину нарушало только громкое дыхание девушки. Потом кто-то из гостей зевнул, его примеру последовал другой, и хозяйка, полагая, что эксперимент становится скучным, зашевелилась, собираясь разорвать наш круг. Но профессор Муди вскинул руку в протестующем жесте. И тут же сделал резкое движение, которое заставило всех нас снова взглянуть на Дженни Мак-Гро.
Ее голову и торс, казалось, окутал тонкий, мутный слой переливающегося тумана, легко колышущегося вокруг нее, но сосредоточенного в одной точке и похожего на кольцо синеватого дыма, исходящее с кончика хорошей сигары. Точка выхода находилась, похоже, вблизи от сердца Дженни. Она перестала громко дышать и побледнела, как смерть. Но еще сильнее побледнел доктор Кертис. Я почувствовал, как его рука на ощупь ищет мою, а найдя, сдавливает так, что кисть у меня онемела.
На наших глазах исходивший из тела Дженни туман увеличился в объеме и стал совершенно непрозрачным. Теперь он походил на темную, четко очерченную тучу, которая плавала перед нами, постепенно меняя очертания, где-то поджимаясь, а где-то расширяясь, пока, наконец, не приняла окончательную форму.
Это похоже на то, как если бы вы смотрели через лупу на какой-то тусклый, расплывчатый объект. По мере того, как вы ловите его в фокус, он делается все отчетливее и наконец становится четким и ясным. Или, скажем, на спектакле театра теней вы напряженно всматриваетесь в колеблющееся, аморфное пятно, которое по мере приближения актера принимает все более определенную форму, пока на экране не образуется вполне узнаваемый силуэт. А теперь представьте, что этот силуэт сходит с экрана и превращается в материальное тело, и вы понимаете, что на ваших глазах совершается чудо перемещения этой тени из мира, который нам недоступен, прямо в ту комнату, где собралась наша маленькая компания.
Я взглянул на стоящего напротив меня преподобного доктора Катлера. Обеими руками он крепко сжимал лоб, являя собой картину ужаса, отвращения и растерянности.
Новоприбывший был мужчиной лет тридцати с правильными чертами лица и хорошей фигурой. Он вежливо поклонился присутствующим, но когда профессор Муди собрался что-то сказать, приложил палец к губам и неуверенно оглянулся на медиума. Мне показалось, что при виде того, как неприглядно выглядят ворота, через которые он проник в наш мир, на его приятном лице появилось отвращение. Тем не менее, он не отвел глаз от бессмысленной физиономии Дженни Мак-Гро и, сложив руки, застыл в ожидании.
Мы все были полностью поглощены этим таинственным событием. Нетерпеливо, но уже без удивления мы наблюдали еще один феномен образования облачка, а затем тени, которая, сгущаясь, постепенно становилась реальностью.
Белая дымка и расплывчатая тень медленно превратилась в самую прекрасную женщину, которую когда-либо видели глаза смертных людей. В настоящую живую, дышащую женщину, чьи влекущие губы были слегка раскрыты, прекрасная грудь поднималась и опускалась под одеянием, а восхитительные черные глаза смотрели на нас так, что головы у нас закружились, а мысли стали путаться. Наверно, проще было раскрыть секрет ее появления, чем описать ту неземную красоту, которая вызвала у нас в душе священный трепет.
Прибывший первым мужчина с нежностью влюбленного и почтением подданного к царице взял изящную белую руку этой изумительной женщины и провел ее в центр комнаты. Она, не произнеся ни слова, позволила ему проделать все это и замерла, как императрица, внимательно изучая наши лица и одежду с удивлением и любопытством, тогда как в ее глазах сквозила легкая нотка надменности.
Между тем мужчина наконец заговорил.
– Друзья, – медленно произнес он, – огромная любовь заставила того, кто некогда был смертным, устремиться на поиски своей богини. Невероятная удача привела к тому, что его скромная жертва была вознаграждена. Я не вправе говорить более откровенно. Выслушайте нашу страстную мольбу и выполните ее без каких-либо вопросов. Здесь присутствует церковнослужитель, он имеет полномочия произнести те слова, которые только и могут увенчать такую любовь, как моя. Она, эта любовь, преодолев столетия, нашла свой объект в далеком прошлом и была подтверждена добровольной смертью. Мы пришли сюда из другого мира с просьбой соединить нас узами брака в соответствии с установлениями этого мира.
Эта речь не могла не показаться нам странной, но предшествующие события так настроили наше сознание в соответствующем духе, что мы выслушали ее без удивления. И когда мистер Магнус из Вест-Ньютона, который даже в присутствии архангелов сохранил бы свой трезвый, прагматичный подход, громко прошептал: «Вот это да! Сбежали к нам из страны духов!», его слова резанули нам слух.
Преподобный доктор Амос Катлер наглядно продемонстрировал, какой эффект произвело это романтическое волшебство на здравый смысл человека девятнадцатого столетия. Этот набожный мужчина встал с кресла и беспомощно, с растерянным видом, как во сне, приблизился к влюбленной паре.
Поднятием руки потребовав полной тишины, доктор Катлер торжественно и веско задал вопросы, согласно церковным установлениям предшествующие обряду бракосочетания. Мужчина отвечал на них отчетливо, победным тоном. Невеста же только слегка склоняла свою прекрасную головку.
– Итак, – продолжал доктор Катлер, – в присутствии данных свидетелей объявляю вас мужем и женой. И да простит меня Господь Бог, – заключил он, – за содействие сатане в совершении этого святотатственного акта.
Один за другим мы подходили к новоявленной супружеской чете, чтобы пожать руку супругу и поздравить супругу. Его рука напоминала руку мраморной статуи, но лицо сияло от широкой улыбки. По его высказанному шепотом совету она склонила свою царственную голову и позволила каждому из нас поцеловать ее в щеку. Лицо у нее было нежным и теплым.
Когда пару поздравлял доктор Катлер, новобрачная в первый раз улыбнулась и, вынув из своих черных волос большую жемчужину, вложила ее ему в руку. Доктор взглянул на свой свадебный гонорар и внезапно бросил его в пылающий камин. Жемчужина побелела от жара, вспыхнула, рассыпалась и исчезла.
Затем новобрачный повел молодую жену обратно к креслу, где все еще в трансе сидела медиум, и заключил ее в крепкое объятие. Их фигуры, постепенно расплываясь, превратились в густой туман и медленно исчезли. Молодых супругов ожидало брачное ложе в груди Дженни Мак-Гро.
II
Через день после отъезда профессора Моуди из Бостона я отправился в библиотеку «Атенеум», чтобы изучить некоторые факты и даты, связанные с франко-прусской войной. Когда я перелистывал страницы подшивки лондонской «Дейли Ньюс» за 1871 год, мой взгляд случайно упал на следующую заметку: