Текст книги "Стратегия. Логика войны и мира"

Автор книги: Эдвард Николае Люттвак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Часть II
Уровни стратегии

Введение

Мы рассмотрели, каким образом парадоксальная логика – последовательность действий, кульминация, упадок и взаимообращения – наполняет собою всю область стратегии. Она проявляется и в противостоянии целых наций, и в мельчайших нюансах противопоставления одних видов оружия другим, а также в принимаемых мерах и контрмерах. Одна и та же логика просматривается во всех типах военных действий: как самых широких, так и предельно узких масштабов; во время войны и в дипломатических конфликтах мирного времени.

Обычно источником этой логики является динамическое состязание противостоящих друг другу воль. Но предмет, обусловленный парадоксальной логикой, разумеется, изменяется в зависимости от уровня столкновения, начиная с войны и мира между нациями вплоть до высокотехнологичных столкновений особых подсистем, например радиолокационных станций наведения ракет (missile-control radars) с бортовыми радиолокационными станциями обнаружения ракет (aircraft radar-warning receivers).

Каждый уровень обладает своей реальностью, но редко когда она не зависит от уровней, расположенных выше или ниже. Так, происходящее на техническом уровне противопоставление одних типов вооружения другим и разработка соответствующих контрмер подчиняются методам ведения боевых действий на тактическом уровне, в которых применяются эти особые виды оружия. Разумеется, сила или слабость войск как целого зависят и от иных, самых разнообразных факторов: материальных – таких, как снабжение; достаточно конкретных – таких, как уровень подготовленности и тренировка, и таинственно неосязаемых – таких, как боевой дух, сплоченность и лидерство.

Последние зачастую оказываются важнее в определении исхода сражения, чем инженерные факторы, задающие возможности применения того или иного оружия. Кроме того, сам тактический уровень подчиняется более высоким уровням, где господствуют уже другие обстоятельства.

Изолированные бои возможны – ведь именно таково определение операций «коммандос» (или «специальных операций», по военной терминологии США). Но обычно происходящие на тактическом уровне действия отдельных подразделений вооруженных сил с той и другой стороны являются всего лишь частями действий более масштабных, в которые вовлечены множество других подразделений. Тогда ведущееся на оперативном уровне взаимодействие между многими подразделениями с обеих сторон определяет последствия того, что сделано или не сделано на уровне тактическом. Когда какое-либо подразделение храбро сопротивляется атаке, тактический успех приведет его к плену или гибели, если другие подразделения с обеих сторон отступают; когда подразделению не удается самому пойти в атаку, оно может влиться в более широкое наступление, если другие атакующие подразделения добиваются успеха. Таким образом, оперативный уровень обычно преобладает над тактическим – и факторы, обусловленные логикой на оперативном уровне, совсем иные: например, детали топографии и диспозиции теперь отходят на второй план, поскольку итоги определяются общим взаимодействием соперничающих друг с другом схем ведения войны. Поэтому тактически слабые силы могут нанести поражение более сильным, если ими руководят согласно более оригинальной и продуманной общей схеме; а тактически сильные войска могут оказаться побежденными, если ими руководят согласно более слабой оперативной схеме, – примерно это и произошло в мае 1940 года, когда англо-французские армии потерпели поражение от слабых, в сущности, немецких колонн (как мы увидим ниже).

События на оперативном уровне могут иметь очень большой размах, но они никогда не бывают автономными. Они, в свою очередь, обусловлены более широким взаимодействием вооруженных сил, взятых как целое, в рамках всего театра военных действий, точно так же как сражения являются лишь подчиненными частями целых кампаний. Именно на этом, более высоком уровне – уровне стратегии театра военных действий – последствия отдельных операций образуют общую диспозицию сил нападения и обороны. Эти широкие военные цели едва ли принимаются в расчет на оперативном уровне, где защищающиеся могут принять решение начать атаку, чтобы занять лучшие позиции для защиты своего сектора, а атакующие могут оставаться в обороне в каком-либо участке фронта, чтобы сосредоточить силы для нападения в другом месте. По большей части проведение операций на уровне театра военных действий обычно включает в себя как наступательные, так и оборонительные действия на оперативном уровне, причем независимо от того, какова основная цель: нападать или обороняться. Сильно отличаются и ключевые определяющие факторы. Например, в сухопутной войне подробная топография, зачастую – решающий момент на тактическом уровне, обычно не так важна в оперативном плане и полностью отступает на задний план на стратегическом уровне: принимаются в расчет скорее вся география столкновения, длина фронтов, глубина территории с каждой стороны, дороги и прочие транспортные инфраструктуры. И именно на уровне театра военных действий, где больше не только пространства, но и времени, снабжение является решающим фактором: тактическое сражение может выиграть подразделение, располагающее лишь собственными боеприпасами, топливом и продовольствием, даже если его дальнейшее снабжение уже было отрезано; сражение на оперативном уровне может быть выиграно при тех же условиях – возможно, при этом будет захвачено вражеское топливо, продовольствие и даже оружие и боеприпасы, что позволит выиграть еще одну битву (как это неоднократно удавалось немцам, сражавшимся с британцами в Северной Африке в 1941–1942 годах). Но на уровне театра военных действий требуется обеспечивать снабжение всей кампании в целом, для многих столкновений и сражений, так что в этих масштабах боевая сила войск во всей их совокупности, в конечном счете, не может превысить уровень их снабжения. Именно по этой причине блистательные оперативные победы немцев в Северной Африке завершились их полным поражением. Неоднократно побеждая британцев в ходе искусных маневров, они, в конце концов, остались без снабжения, поскольку невозможно было переправить достаточно топлива и боеприпасов через Средиземное море, а затем через пространную пустыню, минуя британские военно-морские и военно-воздушные заслоны.

В свою очередь, все аспекты, связанные с ведением войны на одном или более театрах военных действий, так же как и подготовку к войне в мирное время, следует рассматривать как проявление борьбы наций на высшем уровне – уровне большой стратегии (grand strategy}. На этом уровне все, что имеет отношение к войне, рассматривается в гораздо более широком контексте внутренней политики, международной дипломатии, экономической деятельности и всего остального, что может ослабить или укрепить мощь нации.

Поскольку конечные цели и средства присутствуют лишь на уровне большой стратегии, исход военных действий определяется только на высшем уровне: доже самое успешное завоевание может являться лишь предварительным результатом, который способно свести на нет дипломатическое вмешательство более мощных держав; и напротив, даже самое крупное поражение может быть исправлено вмешательством новых союзников, озабоченных ослаблением проигравшего и стремящихся восстановить прежний баланс сил.

Эти пять уровней стратегии образуют известную иерархию, но они не просто «спускаются» сверху вниз, а взаимодействуют друг с другом. Техническая эффективность важна только своими тактическими последствиями (хорошие пилоты могут сбить самолеты, более совершенные, чем те, которыми они управляют; лучшие танки могут быть подбиты более подготовленными экипажами). Но, с другой стороны, действия на тактическом уровне, конечно, в известной степени зависят от технической оснащенности (даже очень хороший пилот иногда оказывается бессилен против самолета с принципиально лучшей конструкцией). Точно так же многие тактические события, образующие оперативный уровень, влияют на результаты, достигнутые на нем, но и сами подвергаются его влиянию. Схожим образом шаги на оперативном уровне приводят к последствиям на уровне стратегии театра военных действий, который определяет их цель, а вся военная деятельность в целом влияет на то, что происходит на уровне большой стратегии, хотя именно этот уровень определяет окончательные результаты.

Поэтому у стратегии есть два различных измерения: вертикальное измерение различных уровней, взаимодействующих друг с другом, и горизонтальное измерение, в котором динамическая логика действия и противодействия разворачивается в пределах каждого из уровней. Наше исследование началось с горизонтального измерения, и тот или иной уровень лишь упоминался, без каких-либо попыток дать ему определение. Это было сделано для того, чтобы избежать осложнений, когда впервые излагалась парадоксальная логика в действии со всеми ее результатами, часто поразительными. Но теперь ряд определений каждого из этих пяти уровней, тщательно сформулированных и представленных в форме таблицы, мог бы показаться уместным. Однако наш предмет так же многообразен, как и человеческая жизнь, часто наполненная сильными чувствами и обусловленная установленными правилами, и так же зависит от особенностей времени и места каждого происшествия. Поэтому словесные сети отвлеченных фраз могут уловить лишь пустые формы стратегии, но не ее бурное содержание. Сейчас в ходу уже очень много определений тактики и других уровней стратегии. Но достаточно взглянуть на любое из них, чтобы усмотреть множество недочетов. И даже если их исправляют, формулируя новые определения для различных подразрядов (военно-воздушная тактика, военно-морские операции), то, в конце концов, потребуется целый словарь, чтобы напомнить нам, что мы имели в виду в том или ином случае. В действительности же наше понимание реального содержания стратегии ничуть не улучшается.

Поэтому давайте двигаться дальше, погружаясь в саму субстанцию стратегических столкновений – на сей раз для того, чтобы вычленить составляющие их уровни. Сосредоточиваясь поочередно на каждом из уровней, прежде чем прийти, наконец, к рассмотрению их динамического целого на уровне большой стратегии, мы обнаружим границы, разделяющие естественные напластования конфликта. И если мы отважимся на определения, то будем говорить о реальности, а не возводить пустые здания из слов.

Рассмотрим с этой целью один лишь показательный случай: оборону Западной Европы в последние годы «холодной войны». После арабо-израильской войны 1973 года, в которой и противотанковые, и противовоздушные ракеты играли значительную роль, некоторые военные эксперты заявили, что вооруженные силы НАТО (далее «альянс») могут успешно сопротивляться нападению СССР на Западную Европу, полагаясь на «высокотехнологичное» неядерное оружие. Предполагалось, что альянс больше не нуждается в дорогостоящих сухопутных войсках, которые он до сих пор держал в Европе, и менее всего ему требуются бронетанковые и механизированные дивизии, поддерживаемые самоходной артиллерией. Еще более важным казалось то, что альянсу теперь не нужно полагаться на ядерное оружие – разве только для того, чтобы удержать Советский Союз от его применения. Ниже мы внимательнее рассмотрим эту ситуацию, с приведением реальных исторических примеров, необходимых для иллюстрации наших рассуждений, но вовсе не для того, чтобы одобрить их или осудить. Ведь мы уже достаточно хорошо знаем, насколько сложна стратегия, чтобы понимать: нельзя искажать историю подобным образом.

Глава 5
Технический уровень

Различные предложения по неядерному оборонительному вооружению, обсуждавшиеся до тех пор, пока «холодная война» не пришла к своему внезапному и мирному концу, сосредоточивались главным образом на «центральном фронте» протяженностью около 400 миль, то есть на границе между Западной Германией и ее недружелюбными соседями: Восточной Германией, которой более не существует, и Чехословакией, сейчас разделенной надвое. Все эти предложения основывались на тех или иных комбинациях из двух идей. Одна идея заключалась в том, что вторгнувшимся советским танковым и мотострелковым (моторизованным) дивизиям могут успешно сопротивляться пехотные подразделения, оснащенные множеством противотанковых ракет. По некоторым предложениям, эта пехота должна была состоять из регулярных войск, которым надлежало полностью заменить собою бронетанковые и механизированные дивизии, дислоцированные в Европе. Последние стоили немалых денег и к тому же считались «провокационными», поскольку могли использоваться как для обороны, так и для нападения. По иным предложениям, новая пехота с противотанковыми ракетами должна была состоять из подразделений резервистов или ополченцев, которые следовало добавить к уже существующим бронетанковым и мотострелковым войскам, чтобы обеспечить следующий уровень обороны.

Другая идея, не столь простая, заключалась в том, чтобы объединить спутниковые и авиационные бортовые приборы обнаружения, сети коммуникации, компьютеризированные центры сбора данных и контроля, а также ракеты дальнего действия со множеством боеприпасов раздельного наведения, – в единые системы «Глубокой атаки» (Deep Attack). Благодаря этому приборы должны были обнаружить и локализовать советскую бронетехнику и другие движущиеся цели даже за сотни миль до линии фронта. По специальным каналам информация передавалась компьютеризированным центрам сбора данных и контроля, где проявлялась полная картина всей совокупности целей, позволявшая немедленно принимать решения относительно ее поражения. Наконец, ракеты должны были массированно атаковать обнаруженные цели своими боеголовками раздельного наведения. Поэтому система «Глубокой атаки» могла задержать, дезорганизовать и численно уменьшить наступающие советские танковые и мотострелковые колонны задолго до того как они могли бы прибавить свою массу, инерцию движения и, огневую мощь* к начальному наступлению, предпринятому советскими войсками, уже находящимися на фронте. Далее в игру вступали западные военно-воздушные войска, к тому моменту достигшие превосходства в воздухе. Но общая цель «Глубокой атаки» заключалась в том, чтобы действовать в очень широких масштабах сразу после начала войны, не дожидаясь завоевания превосходства в воздухе, не опасаясь промедлений, возможных в случае уничтожения воздушных баз или же просто нелетной погоды. «Холодная война» давно закончилась, но система «Глубокой атаки» продолжает жить под иным названием: системы «Распознавание – Удар» («Reconnaissance-Strike») представляют собою наиболее конкретное воплощение «революции в военном деле» («Revolution in Military Affairs») – знаменитой RMA (РВД), с которой так носились военные бюрократы по обе стороны Атлантики в 1990-е годы. Интересно следующее: несмотря на название явно в советском стиле, многие думают, что RMA (РВД) – американская идея и является новым побочным продуктом компьютерной технологии, хотя в действительности эта схема возникла в советском Генштабе в 1970-е годы, когда советская компьютерная индустрия, как хорошо известно, сильно отставала от западной.

Рассматривая обе эти идеи, мы уже можем представить себе, что, вероятно, попыталась бы сделать советская сторона, чтобы справиться с ними или обойти их, вынудив скатиться вниз по кривой эффективности с кульминационной точки успеха. Но наша цель состоит скорее в том, чтобы вскрыть общие закономерности действия стратегии, нежели в том, чтобы обсудить достоинства этих самых предложений. Поэтому нам следует просмотреть не фильм динамических взаимодействий в пределах каждого отдельного уровня, а нечто вроде стоп-кадра каждого из уровней последовательно. Начнем с первой идеи: с пехоты (anti-tank infantry), вооруженной противотанковыми ракетными установками (ПТУР).

Война вооружений

Вначале мы рассмотрим противостояние между разными видами оружия, предположив, что с ними обращаются умелые экипажи и расчеты, о которых в данном техническом контексте нам не надо больше ничего знать. С одной стороны мы видим танки и боевые машины пехоты (БМП) = (infantry combat carriers), образующие острие наступающих советских дивизий, стремящихся прорваться через фронт альянса. С другой стороны мы видим пехоту в обороне, вооруженную ПТУР (anti-tank missiles); возможно, она развернута на открытой местности или, что более благоразумно, за естественными укрытиями, или (что менее вероятно) в бетонных ДОТах и ДЗОТах. На данном уровне стратегии мы закрываем глаза на это различие, точно так же, как не принимаем во внимание то, как именно продвигаются советские танки: совершенно открыто или же осторожно пробираясь по скрытым путям подхода, которых в достатке в низменностях или лесистых местах. Здесь стоит напомнить, что немецкие леса славятся своей ухоженностью с тех пор, как в XIX веке их благоустроили, а кроме того – они пересечены множеством противопожарных просек и дорог. На данном уровне достаточно рассмотреть всего одну противотанковую ракету и всего один советский танк или БМП, причем они могут встретиться друг с другом на местности, лишенной каких-либо особых свойств, на расстоянии дальности стрельбы.

Отметим, что противотанковая ракета – очень дешевый вид оружия в сравнении с танком или даже с БМП. Ее цена (скажем, $20 000) составляет, возможно, лишь один процент от стоимости танка или десять процентов (максимум) от стоимости БМП. При этом для того чтобы составить расчет ПТУР, требуется не более двух человек, а в танке должно быть три-четыре человека, точно так же как и в экипаже БМП (не считая пехотинцев, сидящих в машине). Во что бы ни ставить жизни людей и их службу, эта разница лишь подтверждает преимущество пехоты, вооруженной ПТУР.

Далее мы видим, что ракета уверенно достигает своей цели. Испытав некоторое количество таких ракет, мы обнаружим, что всякий раз 90 процентов из них попадают в цель. Ракеты с кумулятивной боевой частью без труда пробьют тонкую броню БМП благодаря потоку сверхскоростной плазмы, которая уничтожит всё и всех внутри. Танк может нести на себе толстые плиты самой современной композитной брони на основе керамики с так называемыми ячейками активной брони поверх нее, но в нашем «стоп-кадре» мы рассматриваем столь же современные ракеты с точными системами наведения и с боевой частью, диаметр которой достаточен для того, чтобы пробить даже самую толстую лобовую броню.

Экипаж танка, конечно же, стреляет и из пулеметов, и даже из пушки – возможно, даже осколочными или кассетными боеприпасами. Или же, если это боевая машина пехоты, стреляет и пехотный десант, и экипаж – возможно, также из малых минометов или гранатометов вдобавок к нескольким пулеметам. Но дальнобойность ракеты выше, чем у любого из этих видов оружия, кроме танковой пушки. Поэтому у ракетного расчета есть прекрасный шанс уничтожить свою цель, то есть боевую машину, прежде, чем оказаться в зоне досягаемости ее пулеметов и до того, как наводчик пушки сможет засечь перемещающуюся ракетную установку. Ночью ничего не меняется, поскольку обе стороны применяют приборы ночного видения. Правда, поскольку машины могут генерировать энергию и охлаждение, у них, вероятно, имеются инфракрасные прицелы дальнего обзора, превосходящие пехотные оптические приборы ночного видения. Но, в противовес этой разнице в оборудовании налицо также разница в контрасте целей: танки и бронемашины, конечно, куда больше по размерам, они издают громкий шум, а потому их гораздо легче обнаружить ночью.

Простые цифры способны описать все, что мы наблюдаем на техническом уровне стратегии. Прибегая к грубым прикидкам, мы можем дать такие предварительные оценки: 90 % всех ракет сработают безотказно, 60 %, в свою очередь, поразят цель, 80 % из них пробьют танковую броню, а из них 90 % нанесут ущерб, выводящий танк из строя – таким образом, мы получаем 39 % совокупной возможности успеха. Поэтому в прямых дуэлях, которые в нашем абстрактном рассмотрении ведутся умелыми и бесстрастными экипажами и расчетами, 2,56 ракеты уничтожат один танк, стоящий в 100 раз больше, а 1,8 ракеты уничтожат бронемашину пехоты, стоящую более чем в 15 раз дороже (в данном случае пробивание тонкой брони и выведение машины из строя можно приравнять друг к другу, поскольку броня тонкая и попадание почти всегда будет равносильно уничтожению).

Мы видим, что применительно к цене эффективность ракеты несравненно выше эффективности бронемашины на этом техническом уровне (например, ракеты стоимостью в $51 200 уничтожат танк, стоящий два миллиона долларов). Но сама по себе эта разница может не значить почти ничего, если не учитывать общие военные ресурсы обеих сторон: в то время, когда пишется эта книга, США в обычном порядке применяют крылатые ракеты стоимостью в миллион долларов и больше против лачуг и укрытий в Афганистане или против иракских бараков, где размещаются радиостанции. Однако в нашем примере у Советского Союза не было никакого превосходства в общем количестве военных ресурсов: он, конечно, не мог затратить на противостояние каждой ракете 39 танков или 8,3 пехотных бронемашины, чтобы подавить все ракеты численностью.

На этом мы могли бы, как часто делается, остановиться и выдать полученный технический результат за окончательный – каковым он мог бы и стать, если бы мы рассматривали, скажем, столкновение баллистических и антибаллистических ракет в огромном абстрактном космическом пространстве. Тогда любая эффективность применительно к цене служила бы достаточным основанием для того, например, чтобы определить возможность самого предприятия. Однако рассмотрение дуэли, происходящей на техническом уровне между наступающей бронетехникой и противотанковыми ракетами, даст нам картину лишь частичную и предварительную.

Разумеется, технический уровень обладает собственным значением, причем в наше время гораздо большим, чем в историческом прошлом, когда различия в технических возможностях были обычно невелики. Сегодня последние модели реактивных истребителей, танков или подводных лодок могут несравненно существеннее превзойти своих не столь современных предшественников, чем это было в случае незначительных качественных различий между двумя хорошими мечами или удобными щитами. Исключения немногочисленны. Например, в IV веке гунны обладали решающим техническим преимуществом благодаря своим составным лукам, достаточно коротким для того, чтобы стрелять с лошади, но вместе с тем обладавшими невиданными до тех пор дальнобойностью, точностью и убойной силой.

Границы технического уровня стратегии не произвольны. В их пределах различные виды оружия и их взаимодействие видны очень ясно – но лишь как один слой гораздо более широкой реальности, потому что все материальные и неосязаемые факторы, влияющие на ход сражения, остаются неопределенными. Сам по себе технический уровень достаточен только для ученых и инженеров, занятых разработкой новых видов оружия. Чтобы приступить к работе, им нужно знать лишь одно: какие виды дополнительной эффективности наиболее желательны; они не обязаны и не вправе решать, какой объем эффективности нужно набрать ценою денежных сумм и/или иных военных приоритетов.

Военные и технологи

Редко когда ученые и инженеры хорошо знакомы с подробным тактическим содержанием требований, предъявляемых военными к новому типу вооружения. Как бы то ни было, их готовность считаться с этими требованиями зачастую сугубо формальна. Ученые и инженеры очень хорошо знают, что требования военных изменяются в зависимости от каждой новой тактической доктрины, от каждой новой «стратегии», тогда как оружие, которое они разрабатывают, будет применяться в течение многих лет: тридцати и более, если речь идет о боевых самолетах, и даже еще дольше, если о танках и пушках. Кроме того, ученые и инженеры, как правило, не слишком считаются с требованиями, выдвигаемыми военным командованием, которое, по их мнению, и не подозревает о полном объеме доступных ему технологических возможностей. Очень часто они отмечают, что внимание офицеров сосредоточивается на вчерашних «новейших» технологиях, которые для ученых и инженеров уже далеко не столь новы. Неуклонно повышающийся уровень технического образования военных (этот процесс начался в XVIII веке) не отменил этого разрыва, поскольку у двух упомянутых сторон различные высшие ценности: сама наука – для ученых и инженеров, военные структуры и иерархия – для военных.

Цели их тоже существенно разнятся. Для военных бюрократов наивысшее качество, которого можно достичь в отдельно взятом виде оружия, обычно приносится в жертву возможности закупить это оружие в некотором значительном количестве: ведь уменьшить численность вооруженных сил – значит подорвать основу военной иерархии. Для ученых и инженеров количественные показатели сами по себе вовсе не имеют никакой ценности: высшее качество – единственная цель их амбиций, поэтому они всегда стремятся разрабатывать самые совершенные, самые многоцелевые виды оружия, максимально эффективные на всех возможных направлениях их применения.

До Первой мировой войны таковыми были самые большие и лучше всего защищенные боевые корабли, а также орудия на железнодорожной платформе, отличавшиеся чрезвычайной дальнобойностью и волновавшие воображение инженеров. Это пришлось весьма по вкусу командованию ВМС, поскольку в те времена военно-морская доктрина делала упор на подготовке к одиночным сражениям, нацеленным на полное уничтожение врага, чтобы добиться полного превосходства на море благодаря действиям самых сильных кораблей, пусть даже малочисленных: ведь один линкор может потопить сколько угодно крейсеров. Но огромные орудия на железнодорожной платформе совсем не вписывались в тогдашнюю артиллерийскую доктрину, которая взывала к мобильности, и тем не менее их разрабатывали, не считаясь со страшной дороговизной.

До Второй мировой и во время нее пути технологического прогресса разветвлялись и множились, что привело к самым разнообразным новшествам. Некоторые из них обладали непосредственной военной ценностью (например, радар, а, в конце концов, и атомная бомба). Военная ценность других была отрицательной (самый известный пример – немецкие ракеты ФАУ-1 и ФАУ-2 (V-1 и V-2 rockets), на разработку которых затратили огромные средства, хотя они не пригодились ни для какой реальной цели). Многие другие новшества, например, реактивные беспилотные крылатые ракеты-самолеты ФАУ-3 (V-3 ramjet gun), а также стотонный супертанк «Маус» поглотили скудные ресурсы Германии, даже не достигнув производственной стадии.

В настоящее время инженерные амбиции сосредоточиваются на оружии направленной энергии, таком, как бортовые лазеры (airborne lasers), достаточно мощные для того, чтобы прожечь насквозь и уничтожить ракетоносители, находящиеся далеко внизу под ними, или истребители, способные совершать крейсерские полеты на сверхзвуковой скорости (нынешние так называемые сверхзвуковые истребители очень быстро расходуют топливо, перейдя барьер скорости звука, в режиме форсажа); как самолеты типа «стеле» (Stealth), которые трудно обнаружить с помощью обычных радаров – к тому же их инфракрасное излучение и звуковые волны также сведены к минимуму; и как (в более широком масштабе) системы «революции в военном деле».

«Обнаружение-Уничтожение» («Reconnaissance-Strike»), самой сложной задачей которых остается сведение данных, собранных приборами, в единую сиюминутную картину всех многообразных и важных целей, уже распределенных по уровню приоритетности, благодаря чему атака на них требует лишь передачи координат цели расчетам крылатых ракет, самолетам-бомбардировщикам и даже артиллерийским батареям.

Между тем вследствие вчерашних инженерных амбиций появились нынешние атомные подводные лодки, превышающие размерами крейсеры времен Второй мировой войны и гораздо более дорогостоящие; авианосцы с атомными двигателями, еще большие по размерам и необычайно дорогие; а также реактивные истребители, сами по себе настолько технологически продвинутые и дорогостоящие, что в год их выпускается меньше того количества, которое может быть потеряно в течение лишь одного неудачного утра в ходе воздушного боя.

Издавна (по крайней мере, в Соединенных Штатах) было модно сетовать на стремление добиться высокого качества оружия ценой его количества, но парадоксальная логика стратегии, на любом из ее уровней, не имеет никакого отношения к этому предмету и не дает никакого рецепта решения данного вопроса. Неважно, предполагает ли действие на техническом уровне противодействие в форме применения более простого оружия или же применение меньшего количества более сложных видов оружия. Напротив, именно прямолинейная логика, экономическая логика здравого смысла налагает пределы на стремление к качеству за счет численности, потому что небольшая выгода от качественных улучшений в конце концов должна снизиться до нуля, если принять в расчет научно-технологические ограничения, свойственные данной эпохе. Даже лучшая винтовка, изготовленная из самых передовых материалов по самым последним технологиям, может быть лишь немногим эффективнее, чем любая современная винтовка, основанная на тех же самых научных принципах, но, конечно, куда более дешевая. То же относится и к бомбардировщикам, и к ракетам, и к подводным лодкам, и к любым другим видам вооружений, которые мы можем сравнивать друг с другом.

Мы знаем, что, прибегая к подобным вычислениям, находимся вне области стратегии, потому что, пока мы наращиваем качество, обретенная при этом дополнительная эффективность может упасть лишь до нуля, но не ниже него (если только надежность не будет принесена в жертву сложности – хотя предполагается, что качество включает в себя и надежность). И напротив, если результатами управляет динамический парадокс стратегии, рост качества, в конце концов, начинает снижать эффективность отдельных видов оружия после прохождения некоторой (кульминационной) точки.

Противоречия между военными приоритетами и инженерными амбициями постоянно пытаются сгладить как военные с техническим складом ума, так и инженеры с военным образованием, причем и те и другие представляют собою лишь небольшую часть соответствующих групп. Но, когда продукты технического развития, наконец, передают в пользование вооруженным силам, решение об их применении или отказе от него зависит именно от общепризнанных взглядов и институциональных интересов. Если новое характеризуется лишь неким приростом качества в сравнении со старым (что обычно и происходит, когда несколько лучшие самолеты, танки и ракеты сменяют подобных им, в сущности, предшественников), то военная модернизация не встречает сопротивления со стороны институций: новое прекрасно входит в старые пазы, не требуя никаких изменений ни в организации, ни в существующей доктрине, ни в устоявшихся привычках.