Текст книги "Головач (ЛП)"

Автор книги: Эдвард Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Дааа!  Я должен переговорить с Дедулей...

***

            – Дорогой, это просто невыносимо, – сокрушалась, обливаясь слезами Кэт.

            – Милая, – произнес умоляющим тоном Каммингс, лежа рядом с ней в постели.

            – Я постоянно такая вымотанная...

            – Это острая пневмония, милая. Доктор Сеймур записал все в диагнозе. Это пройдет. В конце концов, лекарства должны помочь. Не беспокойся. Ты поправишься.

            – Я не это имела в виду, – всхлипнула Кэт. – Я такая плохая жена...

            – Не говори так, Кэт!

            – Не могу встать до полудня, сил едва хватает на магазины и уборку в доме. Не могу даже заняться любовью с мужем!

            – Кэт! Не беспокойся об этом. Ты же болеешь.

            – Да, но сколько это еще продлится? Ты так много работаешь ради меня, а я не могу для тебя ничего сделать! Однажды...

            – Что?

            Она снова всхлипнула в подушку.

            – Однажды ты уйдешь от меня, и я не стану тебя за это винить.

            Каммингс провел рукой по ее волосам, погладил ее по спине.

            – Милая, я никогда тебя не брошу. Никогда. Обещаю. Скоро ты поправишься, и все будет хорошо. А пока...

            Тут заговорила темная половина Каммингса. А пока, ты, грязная свинья, возишь «кокс» для наркодилера...

            – А пока..., – сказал он, – Я обо все позабочусь. Та надбавка...

            Какая надбавка, ты, лживый урод? Ты получаешь только одну надбавку – от торговца «коксом». Дай-ка себе пощечину, дружище. Ты возишь товар для тех же людей, которые продают крэк девочкам-хиппи...

            -... Та надбавка, которую я получаю на работе, нам очень поможет. Поэтому не беспокойся.

            Она продолжала всхлипывать, подрагивая под одеялом.

            – Ты так добр со мной. Однажды, обещаю, я отблагодарю тебя, клянусь.

            Слабым движением она стянула с ягодиц одеяло и задрала ночную рубашку.

            – Ты можешь, если хочешь. Я не против, дорогой.

            Каммингс чувствовал себя скотиной. Его жена, больная, подавленная, плачущая, предлагает ему себя ради его удовольствия. Он так не может. У нее такой соблазнительный зад, но он не может...

            – Милая, давай спать. Потом, когда поправишься, у нас будет много времени для этого.

            – Ты такой замечательный мужчина, – прошептала она, погружаясь в сон.

            Каммингс укрыл ее одеялом, потом тихонько прошел на кухню. О, да, это было уже так давно, и его эрекция была тому доказательством. Он стоял в темноте, перед кухонной раковиной, и мастурбировал, вылущивая свой член словно кукурузный початок. Он представлял, как нелепо сейчас выглядит – взрослый мужик, коп, надрачивает над раковиной. И, тем не менее, кончило он довольно быстро, потом вздохнул. На дне раковины из нержавеющей стали расползлись капли спермы, похожие на следы слизняков. Он включил кран и смыл их, словно соус из вчерашнего кулинарного телешоу "Солсбери Стейк"...

            Но все время он думал только о Кэт, некогда красивой и ненасытной, и ни о ком другом. Теперь, когда он стал наркоперевозчиком, у него появилось множество "возможностей". Наркоманки, шлюхи всех мастей, ошивающиеся у "точки", все предлагали ему себя. Они работали "по бартеру". Некоторые выглядели не так уж и плохо.

            Но всякий раз Каммингс отклонял их предложения, помня о важных для него вещах, о данных обещаниях. Возить "товар" на "точку" – одно. Трахать шлюх-наркоманок – другое. Вместо этого он ждал, потягивая пивко и куря "Лаки", пока обдолбаный амфетамином Сакс драл их, как сидоровых коз...

            Он готов был расплакаться, та его часть, которая осуждала то, что он делает.

            А что мне еще остается? – воскликнул он.

            Ответа не последовало.

            Он вернулся в кровать и лег в темноте. Кэт спала рядом. Он всматривался во тьму, словно это был лик всех человеческих тайн. Ночные звуки – кваканье лягушек, стрекот сверчков, уханье сов – словно сливались с ледяным лунным светом, льющимся в окно. И формировали другой звук. Звук, носящий более субъективный характер. Звук, слышимый лишь его распахнутой настежь душе. Звук самых глубоких ущелий, или самых высоких пиков Земли...

            А еще его преследовали другие звуки, пока он погружался в прерывистый сон. Звуки кошмаров...

            Боже...

            Звук дрели, оснащенной трехдюймовой кольцевой пилой. Приглушенные крики, и визг кости, дымящейся под вращающимся на скорости 2500 оборотов в минуту стальным зубом. Хихиканье...

            ... Да!

            Хихиканье безликих, безымянных деревенщин...

            ...трахающих...

            Господи Иисусе, вытащи меня из этого сна!

            ...трахающих... в головы людей...

            Это были звуки зла. Звуки тьмы, полнейшего мрака человеческой души. Разве можно представить себе что-то более жестокое?

            Трахать... человеческие головы?

            И звуки спустились через воронку в ад. Шипящие, свистящие звуки. Бормотание, черное, как артрацит. Черное, как щербины в пасти дьявола. Черное, как его мысли...

            Каммингс пробудился от вязкого сна, словно его ударили электрохлыстом.

            Звонил телефон.

***

            Каммингс встретился с Бек на следующее утро, ответив тем самым на ночное вызов. Это была странного вида женщина лет сорока, с пепельно-серыми волосами и голосом человека, страдающего гайморитом. Джен Бек исполняла обязанности начальника отдела судебных доказательств полиции штата.

            – Дико, да? – спросила она

            – Я подобрал бы более подходящее определение, – ответил Каммингс.

            За последний месяц он сделал несколько запросов технического характера, и теперь, наконец, получил ответ.

            – Да, странно, – сказала она, стоя в своей лаборатории. Она наклонилась над гематологическим анализатором "Вижн" пятой серии и закурила сигарету, открыто игнорируя вывеску "КУРИТЬ В ЛАБОРАТОРИИ ЗАПРЕЩЕНО". Вдоль одной стены ярко освещенного помещения располагались стеллажи со стеклянной посудой, а вдоль другой – различные механизмы – газовые и жидкостные хромотографы, масс-фотоспектрометры и приборы для обработки отпечатков пальцев.

            – Но вы должны признать, что холмы – это странное место. Как какой-то другой мир.

            – И не говорите, – чуть не рассмеялся Каммингс. – Я уже несколько лет арестовываю дистилляторы в этой дыре. Но ночью вы сказали мне по телефону, что у вас что-то есть.

            Джен Бек кивнула, выпустив струю дыма.

            – На самом деле, есть даже пара моментов. Во-первых, я установила личность преступника.

            Каммингс уставился на нее с безумным выражением лица.

            – Рано возбудились. – Бек затушила окурок в чашке Петри. – Забавно. Вы довольно давно уже подаете запросы. Вчера я получила межведомственную памятку из картотеки, в которой было сказано, что "Эй-Ти-Эф" запросили информацию обо всех лицах, условно-досрочно освобожденных из тюрьмы или выпущенных из психиатрических лечебниц штата.

            – Я подавал этот запрос месяц назад, – заметил Каммингс.

            – Эй, всему свое время, да и не от меня это зависит. Картотека выдала мне одно имя – Трэвис Клайд Тактон. Отсидел 11 лет в тюрьме округа Рассел за автоугон и непреднамеренное убийство.

            Каммингс не совсем еще ее понимал, но записал имя себе в блокнот. ТРЭВИС КЛАЙД ТАКТОН.

            – Потом, – продолжила Бек, садясь на шкаф для окуривания йодом, – позвонили из отдела волос и волокон. Они провели полное ультрафиолетовое и инфракрасное сканирование всех, поступивших к нам 64-ых. И нашли на правой груди одной девушки пятно высохшей спермы.

            – Да? – спросил Каммингс.

            Лицо Джен Бек оставалось невозмутимым.

            – На пятне остался отпечаток пальца. Сухой, идеальный отпечаток.

            У Каммингса внезапно бешено заколотилось сердце. Ему не пришлось ее спрашивать, и даже подначивать.

            – Поэтому мы сфотографировали отпечаток в ультрафиолетовом свете, прогнали через оцифровщик "Кирикс", а потом послали через "Триппл-Ай" в ФБР. И через 20 секунд получили результат.

            Глаза Каммингса были размером с жетоны для игровых автоматов.

            – Трэвис Клайд Тактон, – сказала Бек. – Думаете, совпадение? А еще у Тактона кровь группы А, положительная, как и сперма, найденная в каждой голове.

            – Это он, – прохрипел Каммингс. – Я должен...

            – Минутку. Тактон вышел из окружной тюрьмы несколько месяцев назад, и ни разу не отметился у инспектора. Мы послали наряд по последнему адресу проживания, и что вы думаете? Его дом сгорел дотла несколько лет назад. Там ничего нет.

            У Каммингса поникли плечи.

            – То есть это все-равно, что искать иголку в стоге сена, так?

            – Да. Но, по крайней мере, вы знаете имя преступника, и знаете, как он выглядит.

            Джен Бек протянула Каммингсу тонкую папку из манильской бумаги. Каммингс сдул с нее сигаретный пепел, открыл и ахнул.

            С фотографии на него смотрел обычный "деревенский" парень. Короткие, зачесанные назад черные волосы, деревенский загар, огромная дружелюбная ухмылка, и невинные карие глаза.

            – Если б вы не настаивали, – отметила Бек, – мы даже не подумали бы проводить судебное обследование. Убийцу мы вам определили, но больше помощи не ждите.

            Я уже слышал нечто подобное, – подумал Каммингс. Штат не собирался выделять людские ресурсы на расследование "каких-то там деревенских убийств. Странно, однако.

            – Похоже, придется мне этим заниматься.

            – Удачи, – сказала Джен Бек. – Эй, и держите меня в курсе, хорошо? Не терпится почитать подробности, когда поймаете этого... "мозготраха".

            – Будет сделано. Спасибо.

            Каммингс быстро покинул здание управления полиции. Он был в приподнятом настроении. Только посмотрите, что он сделал. Прочесал места преступлений, сделал запросы, а теперь ведет собственное расследование. И это уже не перегонка кошачьей мочи деревенским быдлом, а реальные серийные убийства на сексуальной почве. Впервые за долгое время. Каммингс почувствовал себя настоящим копом.

            Но когда он вернулся в свою машину без опознавательных знаков, сработал пейджер. Это был Спаз.

            – Да? – спросил Каммингс, набрав ему с телефона-автомата.

            Спаз возбужденно хихикал.

            – Сегодня нужно будет сделать рейс. Крупный заказ, мужик. Встретимся у Датча. Порошка будет столько, что можно потопить корабль.

***

            Джори Слейд, со слов Дедули, однажды надрал Папе задницу в баре "Перекресток", когда Трэвис был еще совсем мал. Вышиб Папочке пару зубов. А еще забрал его бумажник. Но хуже всего, рассказал Дедуля, было то, что, когда Слейд закончил взбучку, он высокомерно рассмеялся и пописал Папочке прямо на лицо. А поскольку эта несправедливость так долго оставалась неотомщенной, Трэвис решил, что правильнее будет поймать одну из дочек Слейда – маленькую и дерзкую девку, по имени Сара Даун, торговавшую собой на стоянке грузовиков "Костер". Припарковавшись за зданием, Трэвис какое-то время наблюдал за ней, и когда она выпрыгнула из кабины "Петербилта", просто подошел, схватил ее и затащил в грузовик. – Не будешь шуметь, и я ничего тебе не сделаю, – пообещал он, схватив своей ручищей ее за шею. И знаете, что она сделала? Выплюнула Трэвису в лицо непроглоченную сперму, и устроила не просто шум, она закатила адский переполох. Широко разинула свою «варежку» и издала такой пронзительный крик, что Трэвис испугался, что у него треснет лобовое стекло. Поэтому он сжал ей горло, и переполох прекратился. Однако, где-то с минуту она продолжала оказывать яростное сопротивление. Билась и лягалась, как попавшая в силки выхухоль. Даже зарядила ногой Трэвису между ног, да так, что тот сам чуть не заорал от боли. Но он продолжал сдавливать ей горло, и в конечном счете ее «хлебальник» побагровел, как брюхо освежеванного опоссума, а «гляделки» угасли.

            – Хорошая мысль, мальчик, – похвалил Дедуля, откладывая в сторону шило и молоток, которыми мастерил очередную пару башмаков. Он расчистил рабочий стол для предстоящего дела.

            – Одна из дочек Слейда, верно? Это видно по большому расстоянию между глаз. А все из-за того, что ее мамаша, пока была беременна ею, выпивала ежедневно по паре кувшинов "самогонки". Восьмерых таких нарожала.

            – Верно, Дедуль. Это дочка Слейда, – угрюмо ответил Трэвис, после плевка в лицо и удара по яйцам пребывавший не в лучшем настроении. Он крепко привязал ее к столу доброй сизальской веревкой. Обычно он насчет этого не заморачивался – девок он убивал быстро, но эту дерзкую шлюшку привязал, потому что был очень зол.

            – Она больно пнула меня по яйцам, Дедуль, а вдобавок плюнула в лицо.

            – Бессовестная, грязная сучка. И в этих грязных шортах и блузке очень похожа на шлюху.

            – Она и есть шлюха, Дедуль. Я поймал ее у "Костра". За час, пока за ней наблюдал, обслужила шесть или семь парней.

            – Да, мальчик, все понятно. Бессовестная шлюха. У Джори Слейда восемь детей, и ни одного он не вырастил правильным человеком. Я тебе рассказывал, как Джори подло побил твоего папу в "Перекрестке"? Крепко отмудохал его, а потом еще помочился на лицо.

            – Да, Дедуль, ты рассказывал мне сегодня утром, поэтому я ее и поймал.

            Понимаете ли, иногда память изменяла Дедушке.

            Трэвис привязал девку так крепко, потому что задумал сделать с ней нечто особенное. Не стоит пинать такому парню, как Трэвис, по яйцам и плевать ему в лицо. Потому что он будет злой, как загнанная в угол курятника куница, в которую тычут палкой.

            Лицо Дедули светилось от удовольствия, пока он наблюдал за приготовлениями.

            – Да, бьюсь об заклад, в "дырке" этой шлюхи столько молофьи, что ею можно наполнить свиное корыто.

            – А еще больше будет у нее в башке, Дедуль, – радостно воскликнул Трэвис. – когда мы ее оттрахаем!

            Он налил Дедуле и себе по стаканчику "самогонки", и они стали ждать. А еще он сорвал с нее блузку, потому что иногда ему нравилось пялиться на девичьи сиськи. Только у этой они были маленькие, и соски будто "пожеванные". Обычно он срывал с девок шорты, чтобы поглазеть на их "куст". Но на этот раз он это делать не стал, потому что не хотел, чтобы молофья дальнобойщиков натекла из ее "дырки" на дедушкин рабочий стол. Но вскоре Сара Даун Слейд пришла в себя, и начала визжать и ругаться, словно в нее вселился сам дьявол.

            – Я знаю, кто ты такой! – крикнула она сидящему в кресле Дедушке. – Ты – Джейк Мартин, вот ты кто! Грязный, противный, безногий старикашка! А ты, ты...

            Ее выпученные глаза уставились на Трэвиса.

            – Ты – Трэвис Тактон. Слышала, в тюрьме тебя превратили в педика. Я слышала! Слышала, что последние десять лет ты с радостью принимал и в рот, и в жопу!

            Трэвис и без того был в скверном расположении духа, а эти едкие замечания еще больше вывели его из себя. Он почувствовал, как лицо у него потемнело от гнева, брови нахмурились, и он врезал своей ручищей наотмашь по ее наглой роже. Сунул пальцы ей за щеки, да так, что она разинула "хлебальник", словно канализационный люк. Смачно отхаркнув, сплюнул ей прямиком в горло.

            – Вот тебе, – сказал он, крепко сжал ей челюсть и держал, пока она не проглотила. – Покушай вкусненького. Ничуть не хуже молофьи дальнобойщиков.

            Но когда он отпустил ее, она принялась брыкаться, и ее стало рвать.

            – Ох, едрен батон, девка! – завопил Трэвис. – Ты заблевала весь дедушкин стол!

            Из нее хлестало, как из пробоины в трюме. На стол натекла огромная лужа желудочной слизи и спермы, с плавающим прямо посередине харчком Трэвиса.

            – Не беспокойся насчет бардака, сынок, – успокаивающе произнес Дедуля. – Потом все уберем. А сейчас за работу. Он достал дрель. Кольцевая пила была уже прикручена.

            Удерживая дергающуюся голову девки правой рукой, левой он просверлил в ней отверстие.

            Нет смысла погружаться в дальнейшие детали, скажем лишь, что это был лучший "головач" за все время. Трэвис и дедушка трахнули ее в голову четыре раза по очереди. А когда закончили, мозги Сары Даун Слейд представляли собой сплошную кашу. Дедуля довольно мурлыкал в своем кресле, даже Трэвис после такого горячего "мозготраха" был вымотан подчистую. Да, эта шлюха помогла ему разрешиться от многих тревог. Мозг у него продолжал "тикать" – в последнее время он довольно часто думал обо всех творящихся в мире несправедливостях.  А потом Трэвис снова вспомнил, что ему рассказал Дедуля. Как Джори Слейд не только подло побил его Папу, но и пописал ему на лицо.

            Трэвис поднялся на ноги.

            – Ты чего это, мальчик? – поинтересовался Дедуля, вытирая со стола рвоту и дальнобойщитскую сперму. – Ты же только что кинул две палки подряд. "Петушок" снова встал?

            – Не, Дедуль, – ответил Трэвис. – Мне нужно отлить, и думаю, девкина башка будет для этого самым подходящим местом. В конце концов, Дедуль, ее папаша пописал на лицо моему папочке, поэтому это единственный правильный вариант.

            – Глаз за глаз, мальчик! – одобрительно воскликнул Дедуля.

            Трэвис снова сунул свой обмякший член в теплую дырку, наклонился и выпустил мощную, горячую струю мочи. И ссал он в голову Саре Даун Слейд долго и с наслаждением...

***

            Вот она... основная жила, – подумал Каммингс.

            – 10 кило, восьмидесятипроцентный, – сухо сказал Датч. Он сел в разбитое кресло и открыл бутылку пива. От влажности воздух в хибаре был густым, как бульон.

            – Я же говорил, что заказы будут расти.

            Спаз хихикал в стороне. Каммингс молча смотрел на стол. Там возвышалась настоящая гора расфасованного по пакетам кокаина.

            – Получишь пять штук за рейс, – сказал Датч. – Действуешь, как обычно. Загружаешь со Спаззи товар в свою полицейскую машинку и закидываешь нашему парню в Биг-Стоун-Гэп. Возвращаешься и получаешь пять штук.

            Каммингс изо всех сил пытался сохранить ясный ум. Ему нужно играть по правилам. Он глотнул пива и повернулся к Датчу с каменным лицом.

            – Это очень большая партия, и ты понимаешь это. Поэтому деньги вперед, или сделки не будет.

            – Стью, я почему-то знал, что ты так скажешь. – Датч бросил пачку, которую Каммингс поймал на лету. Пятьдесят стодолларовых купюр, перевязанных резинкой.

            – Понимаешь, Стью, я – бизнесмен. С тех пор, как я нанял тебя, я не потерял ни одного заказа. А раз так, моя дистрибуция растет, как и число постоянных клиентов. Такой заказ мы будем сейчас получать каждую неделю. И знаешь, что это значит?

            – Что?

            – Ты только что получил ежемесячную прибавку в двадцать "штук".

            Каммингс покрылся потом. Все это время он ждал прибытия своего "корабля". И вот он пришел – гребаная "Королева Мэри". Двадцать "штук" в месяц за один рейс в неделю. Это – серьезные деньги. Крайне приятная сделка.

            Но одно "железное" правило не выходило у него из головы -

            продажные копы долго не держатся...

            Каммингс был не глуп. Он может возить "товар" еще пару месяцев, зашибать "бабло". И в любой день погореть. Он ждал этого момента. Знал это с самого начала, просто не хотел себе признаваться. Эти десять кило были первой партией. И Каммингс знал, что Датч взял полсуммы авансом. И еще он знал вот что – у продажного копа есть лишь один способ выйти сухим из воды.

            – Ладно, Спаз, – сказал он. – Давай загрузим порошок в машину, и я поеду.

            Когда Спаз схватил первые два пакета, Каммингс выхватил свой незарегистрированный "Уэбли" 455-ого калибра и...

            – БАМ!

            Голова Спаза лопнула, как перезрелый фрукт. Датч скатился с кресла, присел, и выпрыгнул с поднятым "Глоком" 9-ого калибра. Но Каммингс ждал этого, и...

            – БАМ!

            ... всадил Датчу пулю в горло, прежде чем тот успел выстрелить.

            Наступила тишина.

            От горячих газов у Каммингса першило в носу. Он проделал все настолько машинально, что даже удивился себе. Выбив ногой "Глок" из руки Датча, он сделал ему контрольный выстрел в голову, и спрятал свой пистолет в кобуру. Не оставляющий ни малейшего шанса калибр "Уэбли" превратил голову Датча в размазанную по полу красно-розовую кашу. Я только что убил двух парней, – пришло к нему осознание, – и мне плевать на это.

            Он проверил окна. Пусто. Потом снова посмотрел на кокаин. На черном рынке десять кило стоили астрономических денег, но ему с этим не справиться. Он знал, что сделал все правильно. Он "порвал". К тому же, на кокс он и не метил.

            Да, тот ублюдок берет половину при доставке. Я знаю, что это так.

            Он обыскал место. Много усилий это не заняло. Да это его «Королева Мэри». В дальней комнате была спортивная сумка, набитая пачками стодолларовых купюр.

            Он постарался успокоиться, закурил. Какое-то время постоял, все обдумывая. Его будущее было определено. Ему больше не придется беспокоится насчет аптечных счетов Кэт, им больше не придется нуждаться. Нужно будет тратить эти деньги с большой осторожностью, по чуть-чуть. Он знал, что не сможет положить их в банк, потому что это насторожит налоговую. Не теряй головы, – сказал он себе.

            Кокаин он тоже не сможет здесь оставить. Ему нужно, чтобы все выглядело, как вооруженный налет конкурентов, а налетчики никогда не оставляют 10 кило восьмидесятипроцентного порошка на столе. Поэтому он забросил спортивную сумку в багажник, потом загрузил кокс. Чтобы замочить Спаза и Датча он воспользовался своим "Уэбли". И эта предосторожность была оправдана – баллистическая экспертиза не сможет доказать его причастность, поскольку его служебным пистолетом был "Смит Энд Вессон" 13 модели. В хибаре Датча осталось несколько его отпечатков, но банка керосина из сарая позаботится об этом. Разве в такой дыре это было чем-то из ряда вон? Час пройдет, пока кто-нибудь заметит дым, а пока сюда доберется окружная пожарная машина, не останется ничего кроме груды золы и пары обугленных кусков дерьма.

            Поэтому...

            Все тылы были прикрыты.

            Каммингс облил тела и гостиную керосином, зажег с порога дорожку горючего, затем сел в свою машину без опознавательных знаков. В зеркале заднего вида полыхнула пламенем хибара.

            Ни разу не оглянувшись, он укатил прочь.

***

            – Ладно, сынок, выкладывай, – настойчиво потребовал в тот вечер Дедуля. Они сидели на крыльце, потягивали "самогонку", и глазели на прекрасный мир, дарованный им Богом. Солнце садилось, роняя пестрый свет сквозь деревья. На землю опускался вечер. На верхушках деревьев галдели птицы, ухали совы. Когда смеркалось, вокруг становилось очень красиво.

            Но Трэвис сидел с подавленным видом.

            – Ну же, сынок, – продолжал допытываться Дедуля. – Что-то беспокоит тебя уже несколько недель. Почему бы тебе не поделиться со своим дедушкой?

            – Да, ерунда, Дедуль.

            Глаза Трэвиса оставались прикованы к дощечкам крыльца. Он стал бы похож на изнеженную девочку, если б начал жаловаться Дедуле на дурные предчувствия, домыслы и душевные метания последних дней. Ранее он выбросил дохлое тело Сары Даун у старой проселочной дороги, оставил там эту наглую, грязную шлюху, чтоб ее сожрали опоссумы. Она заслужила это за то, что ее отец сделал с его Папой. Он надеялся, что тот разнузданный "мозготрах", который они учинили над ней, вернет ему хорошее настроение, вытащит из затяжной депрессии. Но этого не произошло. Он бросил ей две "палки" и как следует поссал в мозги, а хандра никуда не ушла.

            – Я просто... – начал он. А потом... – Едрен батон, Дедуль. Я не знаю. Ты подумаешь, что я большая плаксивая девчонка, если расскажу тебе, что меня беспокоит.

            – Позволь мне сказать тебе кое-что, сынок. Любой мужик чувствует себя девчонкой, если начинает задумываться про всякое сентиментальное дерьмо. Ну, знаешь, там, какова наша роль в божьем плане, что значим мы в схеме мира и вселенной, и все такое. А, особенно, если начинает задумываться об умерших родных. Бьюсь об заклад, так оно и есть. Верно, мальчик? Ты кручинишься о маме с папой, верно?

            Проницательность Дедули была просто поразительной. Потому что он попал в самую точку!

            – Все те годы, что я провел в тюряге, мне было так хреново. Я не мог помогать им, не мог наслаждаться простыми радостями жизни. Пока сидел в каталажке, мои родители погибли в аварии.

            – Не кручинься, сынок. Все будет хорошо. Ты – молодец, и твои мама с папой гордились бы тобой.

            – Ох, едрен батон, Дедуль, – снова воскликнул Трэвис. – Как-то... не знаю, как-то все неправильно, понимаешь? Словно, мои родители вовсе неспроста погибли. Не могу объяснить.

            – Что ж, Трэвис, – лицо Дедули сразу помрачнело.  Он откашлялся, сплюнул мокроту в кусты, и продолжил, – Должен признать, сынок, ты совершенно прав в этом.

            Трэвис поднял глаза.

            – Что это значит, Дедуль?

            – Я не рассказывал тебе, потому что понимал, что тебе не нужно знать. В тюряге тебе и без того пришлось несладко. И я понимал, что не должен был делать тебе еще хуже, рассказав, как на самом деле умерли твои родители.

            – Расскажи мне, Дедуль! – произнес умоляющим тоном Трэвис, поднимаясь на ноги. Крыльцо качнулось под ним. – Я должен знать! Я себе места не найду, пока не узнаю правду!

            – Остынь, мальчик, – попытался успокоить его Дедуля. – Я расскажу тебе.

            Трэвис опрокинул в себя остатки самогонки и сел на место. Он потел и был весь как на иголках. Он понимал, что в этой истории было что-то странное, и должен был знать, что произошло на самом деле.

            – Пожалуйста, Дедуль, – едва не хныча, произнес он. – Значит, все было совсем не так? Мама с папой не погибли в аварии?

            – Сынок... ну... Не совсем так. Позволь мне рассказать с самого начала. Ты хотя бы знаешь, что твой папа враждовал с Кодиллами. Они владели большим участком земли к северу отсюда, который твой папочка продал им много лет назад. А именно тому грязному ублюдку по имени Тибальд Кодилл. У него было двое сыновей, при родах второго у него умерла жена. Сами сыновья тоже умерли, пока ты сидел на "киче". Когда старый Кодилл получил деньги, старший сын стал гомиком и помер от СПИДа, а младший сдох то ли от героина, то ли от кокаина. В общем, от какой-то "хиппарской" наркоты. Что касается самого Кодилла, то мы пытались не рассказывать тебе много о его вражде с твоим папой, потому что негоже маленькому мальчику расти во враждебной среде. Но вся история началась, мальчик, именно с Тибальда Кодилла. Заносчивый, толстый коротышка, почти каждый вечер хлещущий "самогонку". Очень долго пытался разводить овец, только ничего у него не получилось. Кроме того, подозреваю, что он воровал овец у твоего папы.

            Трэвис слушал с напряженным видом, сидя на краю стула.

            – Тибальд Кодилл. Помню, как Папа часто ругался на него, но самого человека не помню.

            – Это потому, что он переехал в Пуласки, лет за пять до того, как тебя отправили в тюрягу. У старика Кодилла сейчас красивый особняк. Он – миллионер. А разбогател он на земле, которую купил у твоего папы за бесценок. Мы все думали, что это дерьмовый участок ни стоит ни гроша. Однажды Кодилл предложил сто баксов за акр, и твой папа согласился. А потом нам сказали, что там нашли природный газ. Кодилл знал это до оформления сделки. Он крепко надул твоего папу. Но часть участка, те несколько акров, которые Кодилл не купил, тоже содержала газ. Поэтому мы решили, что не так все плохо, раз те акры остались у нас в собственности.

            – Тогда... – Глаза Трэвиса удивленно расширились. – Тогда почему мы тоже не миллионеры, Дедуль?

            Лицо Дедули покрылось глубокими морщинами.

            – Потому что Кодилл послал одного из своих сыновей выкрасть у нас свидетельство о собственности. И однажды вечером, когда твои родители были на семейном празднике в Филберте, тот забрался в дом и похитил документы на землю.

            – Нет! – взвыл Трэвис.

            – Боюсь, что это так, сынок. Потом с помощью какого-то мудреного городского принтера он подделал свое свидетельство и стал владельцем всей земли.

            – Нет!

            Дедуля явно расчувствовался от воспоминаний, поэтому сделал передышку и плеснул себе еще "самогонки".

            – Вот и все, сынок. И Кодилл и твой папа могли бы стать миллионерами, но Кодилл захотел прибрать к рукам все. И все же мы с твоим папой наскребли деньжат на одного крупного адвоката из Роанока, но нанять его не успели, потому что твои родители погибли. А пока ты сидел в тюряге, знаешь, что сделал Кодилл? Помнишь, я написал тебе, что в твой дом ударила молния? Так вот, это была не молния, сынок. Кодилл заплатил кому-то, и ваш дом сожгли. Вот так вот взяли и сожгли.

            Трэвис слушал со слезами на глазах. Как же ужасен этот мир, раз в нем происходят такие вещи. Какой же ублюдок этот Бог, раз позволяет существовать таким злодеям, как Кодилл. Это нечестно. Это просто нечестно!

            – Он появляется здесь время от времени. Кодилл, имею в виду. Ездит на большом серебристом "Роллс-Ройсе". Вот уже пару лет. Подозреваю, чтобы посмеяться над нами. Чтобы показать, что он получил все, а мы остались с носом. Вижу, ты до конца еще не понял, что на самом деле случилось с твоими родителями, поэтому, если готов, я расскажу.

            – Я... – От слез у Трэвиса перехватило горло. – Я готов, Дедуль.

            – Однажды вечером твои родители возвращались из Роанока, от адвокатов. Было поздно, они свернули с шоссе на Тик-Нек-роуд, и заметили, что за ними следом едет пикап. Это был Кодилл со своими сынками. Они столкнули машину твоего папочки с дороги. И он врезался в широченный дуб, сынок. Твой папа вылетел через лобовое стекло и по дороге потерял голову. А твоя мама...

            – Она тоже погибла в аварии, Дедуль? – спросил Трэвис.