Текст книги "Головач (ЛП)"

Автор книги: Эдвард Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

ГОЛОВАЧ

ГОЛОВАЧ, ВЯЗАНИЕ КРЮЧКОМ И ЖУРНАЛ АМЕРИКАНСКОЙ МЕДИЦИНСКОЙ АССОЦИАЦИИ

ГОЛОВАЧ

ГОЛОВАЧ

Данный перевод выполнен в ознакомительных целях ЭКСКЛЮЗИВНО для паблика «СПЛАТТЕРХАУС» (vk.com/splhs)

Размещение книги на сторонних интерет-ресурсах, а также изготовление печатных и аудио-версий ЗАПРЕЩЕНО!

ГОЛОВАЧ, ВЯЗАНИЕ КРЮЧКОМ И ЖУРНАЛ АМЕРИКАНСКОЙ МЕДИЦИНСКОЙ АССОЦИАЦИИ

Джек Кэтчам

            Что такое «головач»?

            Если вы до сих пор не знаете, то я не собираюсь вам объяснять. Хотя я скажу, чем он не является.

            Он не относится к бейсбольной терминологии, никак не связан с "даблом" или "триплом".

            Это не ребус и не головоломка.

            Не антоним слова "ногач".

            Ладно, беру свои слова обратно. Я расскажу вам, что это такое. Отчасти.

            Термин "головач" придуман Эдвардом Ли. И, насколько я знаю, родился он в его воспаленном воображении совершенно случайно. Я так и вижу, как он радуется, что придумал, если не совершенно новое слово, то определенно новое его значение. И я убежден, что однажды оно появится в "Википедии". Возможно, переиздание новеллы, наряду с блестящей короткометражной экранизацией, ускорит этот необратимый процесс.

            В любом случае, и жизнь и работы Ли всегда преисполнены радости. Когда я представляю себе Ли, почти всегда вижу его улыбающимся. В этой улыбке много не только озорства, но и простой жизнерадостности. Дайте ему бутылочку холодного пивка, стулик в уличном кафе, чтобы он мог наблюдать за прогуливающимися мимо "летними цыпочками", и больше ему ничего не надо. Составьте ему компанию, и в какой-то момент разговора, независимо от того, насколько серьезной будет тема, эта улыбка неизменно появится у него на лице. Как бы говоря о том, что жизнь хороша.

            Больше всего эта улыбка запомнилась мне по двум случаям. Первый произошел на одном давнишнем "Всемирном съезде любителей ужасов" в Нэшвилле, первом для нас с Ли. Когда мы возвращались к себе в гостиничный номер перекурить и накатить по пивку, до нас, двух писателей-отшельников, вдруг дошло, что многие из этих любителей ужасов не только были рады встрече с нами. Они ждали этой самой встречи. Они знали и очень любили наши книги. Удивительно, но некоторые из писателей, чьи работы мы читали и которыми восхищались, тоже восхищались нами.

            Мы чувствовали себя как та Золушка из сказки.

            Помню, Ли расхаживал по номеру с бутылкой пива в одной руке и сигаретой в другой, мотал головой и улыбался.

            Второй случай произошел относительно недавно.

            В 2003 году двое отважных, совершенно безбашенный психов – Майклы Кеннеди и Энтони – решили, что из "Головача" получится классный фильм. А еще они решили, что будет клево, если Ли и его приятель Кетчам поработают статистами в роли копов, нашедших у обочины дороги обнаженный труп. И неважно, что Ли никогда раньше не снимался в кино. А я хоть и снимался, это было черт знает, когда. Естественно, мы ухватились за эту затею. По крайней мере, для меня, живущего в Нью-Йорке и Ли, обитающего во Флориде, это был лишний предлог вместе побухать.

            А потом еще этот обнаженный труп.

            И вот ассистент продюсера уже везет нас из аэропорта Буффало в холмы над сонным городишком Эликотвилл, штат Нью-Йорк. Съемка только завтра, но мы хотим посмотреть место. Сворачиваем на какую-то грунтовку. Накануне прошел дождь, поэтому она вся раскисла. Довольно мрачный денек. Да и холодновато для этого времени года. Едем еще какое-то время, потом видим посреди глуши деревянную хибару. На двери пара оленьих рогов.

            Хибара Дедули.

            «Ух ты,» – говорит Ли, или что-то в этом роде. Он слегка удивлен.

            Мы вылезаем из машины, и нас тепло встречают режиссер Арчи, его команда и актер Эллиот Котек, игравший Трэвиса.

            Сегодня они снимают сцены в доме, поэтому мы заходим в дверь, перешагивая через кабели и оборудование. В комнате, в кресле-каталке сидит Дик Муллани, игравший Дедулю, а женщина-гример молча рисует ему "кровавую рану". Перед ним стоит старый побитый рабочий стол. Повсюду валяются ботинки, колодки для обуви, оленьи рога, инструменты, и прочий хлам. Тогда я во второй раз запомнил улыбку Ли.

            «Здорово!» – говорит он, или что-то в этом роде. «Отлично! Я это себе так и представлял!»

            Он жмет руку Муллани со словами; «Вы тоже отлично выглядите!!»

            Снова вспоминаю про Золушку. До и после этого, такое выражение восторга я видел разве что на лицах у пятилетних детей.

            Хотя если б у меня было зеркало в первый день съемок "Потерянных", я увидел бы такое выражение и на своем собственном лице. Наверное.

            Все дело в том, что некоторые писатели вроде нас – хотя и не все, испытывают вполне естественную радость, причем довольно часто. Мы знаем, что то, что мы делаем, это игра. Высокоуровневая игра, дающаяся нам превеликим, как не парадоксально это звучит, трудом. И тем не менее, это игра. И она приносит нам огромное удовольствие. Помните Кэтлин Тернер в начале фильма "Жемчужина Нила"? Когда она заканчивает печатать последние строки своего романа, у нее по лицу текут слезы. Она смеется и рыдает от радости. Писатели особенно любят этот эпизод.

            Потому что иногда так и бывает.

            Жизнь хороша.

            И здорово, когда кучка талантливых, энергичных людей стараются воссоздать твое творение иными средствами. Они тоже играют. Разница лишь в том, что их игра приводится в движение именно тобой. И когда это работает, становится чертовски приятно во многих отношениях.

            А еще это очень похоже на то, будто тебя кто-то читает.

            Игра в чтение, разве не так?

            Мне не важно, читаете ли вы Дж. К. Роулинг, Джеймса Джойса, инструкцию "Как вязать крючком" или "Журнал Американской Медицинской Ассоциации". На этот раз игра заключается в том, чтобы залезть писателю в голову. Увидеть вещи его глазами, понять его сущность и сделать его частью себя, хотя бы ненадолго.

            А вы? Вы собираетесь постичь "Головача". Желаю вам удачи.

            Это жесткая и веселая игра.

            Эдвард Ли сделал ее такой.

            С присущей ему радостью.

ГОЛОВАЧ

            Головач.

            Сегодня ночью у нас будет головач!

            У нас будет такой охрененный головач, что старина Тулли Наттер обосрется в своей могиле от зависти!

            Он слышал это слово во всех его вариациях много раз, но не понимал его смысла.

            Головач.

            Что это?

            Глаза маленького мальчика расширились в темноте, словно распустившиеся ночные цветы. Спрятавшись в шкафу скорчившейся, замершей тенью, он приоткрыл дверцу на полдюйма, но так и не смог ничего разглядеть. Его мучило любопытство.

            Он должен был, должен был знать, что именно они там делают.

            Он много раз слышал, как они говорили об этом – но только едва слышным шепотом, хитро улыбаясь и щуря глаза. Папа, дедушка, и иногда Дядя Хелтон. Так и сегодня, когда Папа пригнал свой трактор с пастбища.

            – Этот проклятый Кодилл взял и сломал мою ограду, – ругался Папа. Дедуля оторвал глаза от своего рабочего стола.

            – Опять?

            – Ага. Вот ведь сраное дерьмо! Пропало еще шесть овец! Господь Всемогущий, надо что-то с этим делать!

            Вот тогда Дедуля и улыбнулся той своей недоброй усатой улыбкой. – Что мы должны сделать, сынок, так это устроить головач.

            – Точно! Урод украл моих овец уже третий раз за год. Устроим сегодня головач. По-любому! Покажем этому сукину сыну, как воровать моих овец!

            Вот как они всегда называли это – что бы это ни было. «Головач».

            Как в тот раз, когда он подслушал разговор Папы с Дедулей. Их шепот походил на скрип гравировальной иглы.

            – Пап, Мейерс говорит, Маккроу сжег у него сарай с зерном. Он устраивает сегодня головач, приглашает нас присоединиться.

            Тем вечером они выпили кукурузной "самогонки", ушли и вернулись только под утро.

            Маленький мальчик даже не представлял себе, что это мог быть за "головач". Но он знал только одно: На следующий день Дженни Маккроу не пришла в школу, и больше ее никто не видел...

***

            – Милая? – Каммингс склонился над кроватью, нежно коснувшись теплого плеча подружки. Боже, – подумал он. В окно сочился тусклый утренний свет, щебетали скворцы. Кэт подняла глаза и улыбнулась.

            Спецагент Стюарт Каммингс улыбнулся в ответ. Любовь моя, – подумал он. Что бы я без нее делал? Это было невыносимо. Постоянно видеть ее такой больной и подавленной. Конечно, она не заслужила этого. Что я делаю, чтобы улучшить ей жизнь? – осмелился спросить себя Каммингс. Он и так делал все, что мог.

            Но этого было недостаточно.

            Она всегда была очень бледной, всегда шмыгала носом. Темные круги под глазами, похожие на размазанный уголь, лишь усиливали ее переживания. Что он будет делать без нее? Она же никогда не подводила его, верно? Работала официанткой на «Деревенской бензоколонке», пока он не закончил учебу. Теперь она заболела, и пришла его очередь, отплатить ей тем же.

            Но это было так... тяжело.

            – Будь осторожнее на работе, милый, – прощебетала она ему с искренней, неподдельной любовью в голосе.

            – Где твой рецепт? – спросил Каммингс. – Вечером, по пути домой, заеду в аптеку.

            – Нет, нет, – настойчиво возразила она. – Я куплю потом. Скоро я встану на ноги, сам знаешь.

            – Конечно, Кэт.

            – Ты так много работаешь, что я не прощу себе, если тебе придется ехать в город только ради моего лекарства.

            – Милая, это не пробле...

            – Тише! – прервала она его, снова шмыгнув носом. Диагноз гласил, что это какая-то там форма атипичной пневмонии. Кэт уже несколько месяцев находилась в таком состоянии. – Не болтай глупостей. Ты и так достаточно для меня делаешь. Я потом сама куплю себе лекарство.

            Каммингс поцеловал ее в пухлые, розовые губы. Он был готов расплакаться.

            Выйдя из дома, он сел в свою машину без опознавательных знаков, и завел двигатель. Даже заря своим цветом напоминала о страданиях. Бедная, Кэт, – подумал он. Поправится ли она когда-нибудь?

            И еще один вопрос вспыхнул обжигающим пламенем у него в голове.

            Ее лечение обходилось в 450 долларов в месяц. Не говоря уже об ипотеке, счетах за электричество и затратах на продукты.

            Что бы сказал отец, если б узнал, что он делает?

            Вот, дерьмо, – отъезжая, выругался про себя Каммингс.

***

            Головач.

            Дедуля, что такое... головач? Трэвис вернулся к этому вопросу сразу после своего 16-го дня рождения. Накануне, он встал, вскрыл «Хеми Куду» Кейджа Джорджа, 74-го года выпуска. Завел ее, замкнув накоротко провода, выпил самогонки, и разбил, когда та крошка, Кэри Энн Уеллс, сидевшая на соседнем сидении, надрачивала ему «петушка». В тот момент он как раз кончал ей прямо на ее хорошенькое личико. «Петушком» в этих местах называли мужской член, а Кэри Энн Уэллс после той аварии стали звать «квадой» (от слова «квадриплегия» – паралич четырех конечностей – прим. пер.) Но не Трэвис же был виноват в том, что она сломала себе позвоночник, когда он въехал в опору моста. До этого Трэвис много раз слышал про «головачей». Слышал, как Папа говорил о них с Дедулей. Буквально за несколько недель до папиной и маминой смерти. Но из их еле слышных перешептываний Трэвис так ничего и не понял. Позднее тем же днем старый дедушка Мартин, мастеря очередные башмаки и потягивая самогон, ответил на его вопрос. Я не могу рассказать тебе это, сынок, потому что у тебя еще волосы между ног не выросли.

            Трэвис понял, что Дедудя так намекает на то, что он слишком молод, чтобы слышать подобные вещи. И неважно, что между ног у него уже было полно волос, и в любой момент он мог вполне по-взрослому "бросить палку". Но больше всего Трэвиса злило вот что: Если он был слишком молод, чтобы слушать про «головачей», почему тогда клятый окружной прокурор не учел его молодость, осудив, как взрослого? Мальчик, это потому, что мы – жители холмов, народ, живущий у ручья, – пытался объяснить Дедуля в день оглашения приговора. Добрый старик говорил это со слезами на глазах. Никому из них нет дела до жителей холмов. Эта кучка грязных голодранцев только корчит из себя изнеженных горожан. Придется отсидеть. И веди себя хорошо в тюряге, иначе накинут срок.

            Накинут срок? Боже. Этот капризный педик-судья дал бедолаге Трэвису пять лет.

            И, конечно же, Дедуля оказался прав. Те пять лет, которые он получил за какой-то невинный автоугон, в мгновение ока превратились в одиннадцать. Окружная тюрьма Рассел это не курорт. Здесь в два счета выбивали все дерьмо из парней, которым накидывали срок. У Трэвиса не было другого выбора. Он не хотел, чтобы каждую ночь здоровенные, грязные парни имели его в зад и называли "крошкой". Он пробил несколько голов, провел за это кучу времени в "яме". Ее еще называли "ШИЗО", сокращенно от "Штрафной изолятор". Однажды ночью какой-то чувак из Крик-сити, мотавший срок за вооруженное ограбление, приставил к горлу Трэвиса заточку и приспустил трусы.

            – Соси, белый голодранец. Только соси, как следует. Соси, как своему папочке. Все же знают, что вы, белые голодранцы, – пидоры, – скомандовал чувак. – Отсосешь и пожрешь за одним. Всяко лучше, чем капустный крем-суп в столовке. Заставь своего папочку ревновать, сладкий.

            Во-первых, отец Трэвиса был мертв, и ему очень не понравилось то, что он услышал. А во-вторых, ничто на свете не могло заставить Трэвиса Клайда Тактона отсасывать кому-то член. Ему отсасывали, было дело, но, чтобы отсасывал он сам? Ни-за-что! Поэтому он выхватил у чувака заточку, и воткнул ему в глаз. У того сразу потекла какая-то дрянь, похожая на клюквенный джем из универмага «Халлс» Хотя вовсе неважно, на что она была похожа. А важно то, что Трэвису снова добавили срок.

            И вот теперь он вернулся. Идти ему было некуда – пока он сидел на "киче", в оставшийся после смерти отца дом попала молния, и он выгорел дотла.  Поэтому Трэвис потопал прямиком к стоявшему посреди леса маленькому, аккуратному, обшитому вагонкой домику, где жил Дедушка Мартин.

            – Трэвис Клайд Тактон! – Дедуля чертовски обрадовался, увидев огромную ухмыляющуюся рожу внука.

            – Привет, Дедуль. – Но глаза Трэвиса были прикованы к гнилому деревянному полу. – Должен признать, я чувствую себя, как конская задница, придя сюда прямиком из окружной тюрьмы.

            Трэвису было стыдно.

            – Ни работы, ни "зелени", ни хрена Едрен батон, Дедуль, я – неудачник.

            Лицо старого пьяницы посуровело. Такое же выражение лица было у отца, когда тот застукал Трэвиса за попыткой "присунуть" одной из овец. «Проклятье, Трэвис!» – воскликнул Папа. – «Ты что, свои мозги на толчке высрал? Боже, сынок! Если хочешь трахнуть овцу, трахай, но только не свою, тупица! Прокрадись на поле к Кодиллу и трахни его овцу!»  А потом Папочка закатил ему такую взбучку, которую Трэвис запомнил на всю жизнь, но понял, что получил ее заслуженно. В любом случае, у Дедули сейчас было точно такое же выражение лица.

            – Трэвис! Я не хочу больше слышать подобные разговоры. Мальчик, ты кровь от крови моей единственной дочери, поэтому ты всегда желанный гость в моем доме. И не принижай себя за то, что не имеешь работы. Времена сейчас тяжелые, особенно в этих местах, с тех пор как заглохла "Юнион Карбайд". Они закрыли шахту из-за того, что покупать уголь у клятых япошек стало дешевле, чем добывать у нас. Но я имею достаточно "зелени" с пошива обуви, так что не беспокойся ни о чем.

            – Спасибо, Дедуль, – выдавил Трэвис, не отрывая глаз от гнилого пола. – Только...    Трэвиса словно замкнуло, когда Дедуля выкатил из-за своего рабочего стола. Именно выкатил, понимаете, а не вышел. Выкатил из-за большого стола из вишневого дерева на кресле-каталке. И тут Трэвис заметил, что у его старого доброго дедушки нет ног.

            – Дедуль! – запричитал он. – Что с твоими ногами?!

            – О, не беспокойся об этом, сынок. – отмахнулся Дедуля. – Я старый и двигаюсь мало. Подхватил я хворь проклятую, «дибабет» называется, поэтому доктор из поликлиники и отчикал мне ножки. Говнюк имел наглость еще прислать мне счет после этого, можешь поверить? Но ничего страшного.

            Дедуля протянул костлявую руку себе за спину, указав на ряд деревянных полок, заставленных сшитыми вручную ботинками.

            – Я могу делать свою работу и должен быть благодарен за это.

            Трэвис был впечатлен дедушкиной силой духа. Но потом старик продолжил:

            – Как сиделось?

            – Да, не очень хорошо, Дедуль. Отмудохал нескольких чуваков, которые пытались меня отыметь. Еще один хотел сунуть мне в рот "петуха", поэтому я воткнул ему в глаз его же заточку. У того какая-то дрянь полилась, похожая на клюквенный джем, который продают в "Халлсе".

            Морщинистое лицо Дедули посветлело.

            – Ты что, убил его?

            – Не, Дедуль. Но слышал, что заточкой я повредил ему мозги, и теперь он дурачок.

            Дед хлопнул пятнистыми руками.

            – Вот, молодец, мальчик! Твой папа гордился бы тобой, упокой господь его душу!

            – Так вот, – продолжил Трэвис. Он не любил вспоминать про тюрьму, да и не должен был, не так ли? Ему все-равно предстояла связанная с этим рутина, вроде отметок в полицейском участке и прочее дерьмо. Но Трэвис даже думать об этом не хотел. Это же было так здорово откинутся с окружной "кичи", кишащей никчемными нигерами, белыми голодранцами и педофилами.

            – Я постараюсь найти работу как можно быстрее, а пока, Дедуль, могу помогать тебе по дому.

            Дедушка гордо улыбнулся.

            – Трэвис, ты хороший малый. Добрый, уважительный. Как раз такой, каким растил тебя отец. Мне, безногому, конечно нужна здесь помощь. Ты можешь принести дров или натаскать воды для беличьего рагу или пирога с опоссумом. Видишь? – Дедуля указал на пол у края своего рабочего стола. Трэвис заметил там странные темные пятна, и вспомнил, что видел их еще в детстве.

            – Видишь? – продолжал бормотать Дедуля, – весь пол уже сгниет скоро. Ты можешь подсобить мне починить его, а то не ровен час твой старый Дедушка провалится со своей каталкой прямиком во фруктовый погреб.

            – О, нет, Дедуль, – воскликнул Трэвис. – Этого не случится! Я с радостью помогу тебе починить пол.

            Дедушка подкатил ближе, его улыбка помрачнела.

            – И ты можешь еще кое-что для меня сделать, сынок. Время от времени ты можешь помогать своему старому дедушке ловить кайф.

            – Конечно, Дедуль, но... как?

            Дедушка хихикнул.

            – Конечно, сам-то я, безногий, уже не могу. Да и чтобы своего "петушка" поднять, мне, старику, потребуется целая вечность. Но я могу ловить кайф... ну, понимаешь... когда смотрю.

            Когда смотрю. Трэвис задумался. Ему было не совсем понятно.

            – Я имею ввиду "головачи", сынок.

            «Головачи», – подумал Трэвис. Ну и ну...

            – Дедуль, – сказал он с кротким видом, – я ведь думал об этом еще до того, как меня "закрыли". Да, верно.  «Головачи». Помню, когда я был маленький, вы с папой, сидя на крыльце, много говорили об этом. И как раз перед тем, как я разбил «Куду» Кейджа Джорджа и сломал позвоночник Кэри Энн Уеллс, я спрашивал тебя. Помнишь?

            – Конечно, помню, мальчик. – Дедушка зыркнул на него в ответ. – И помню, что ничего не рассказал тебе, потому что ты был еще молод.

            – Да, Дедуля, но должен тебе сказать, что я думал об этом все время, пока сидел в тюрьме. Я должен знать. Что такое "головач"?

            Лицо Дедушки приняло – как сказали бы городские избалованные педики-пижоны – выражение эйфории. Он подъехал на своей расшатанной каталке еще ближе.

            – Знаешь, что сынок? Думаю, ты уже достаточно взрослый, чтобы слышать это... поэтому я расскажу.

            Трэвиса буквально распирало от восторга.

            И Дедушка кивнул.

            – Да, мальчик. Я расскажу тебе про «головачей» все, потому что тебе пора уже знать. Во-первых, тебе нужно поймать какую-нибудь девку, сынок, а во-вторых, тебе нужно вот это...

            Тут морщинистая рука Дедули протянулась к столу и подняла с него электродрель.

***

            – "Сотка" больше не катит, – сказал Каммингс, старательно играя роль "плохого парня".

            Спаз, чьи длинные волосы свисали на плечи сальными прядями, скорчил изумленное лицо. Потом ухмыльнулся, обнажив гнилые зубы.

            – Едрен батон, Стью, позволь мне сказать...

            Рука Каммингса метнулась вперед, железной хваткой вцепившись Спазу в горло.

            – Во-первых, я тебе не Стью. Я агент Каммингс. Понял?

            Он надавил чуть сильнее, и Спаз, задыхаясь, кивнул.

            – Во-вторых, я больше не прикрываю твои поставки паленого пойла в Кентукки за жалкие сто баксов в месяц. С этого дня будет двести пятьдесят.

            Каммингс ослабил хватку. Спаз упал.

            – Холлу это не понравится.

            – Скажи Холлу, путь поцелует меня в задницу. Будет артачиться, скажи этому гнусному ушлепку-самогонщику, пусть ищет себе другую федеральную "крышу". Больше рисковать за "сотню" в месяц не собираюсь.

            Каммингс уже год "крышевал" Холла Слэддера, по кличке "Первач", торговавшего нелегальным спиртным. Свое пойло они гнали в дистилляторе, прямо рядом с Филбертом – считали, что безопаснее будет гнать в "мокром" штате (штат, где разрешена продажа алкоголя – прим. пер.) – а потом переправляли грузовиком в Кентукки. Меньше ненужного внимания. И гораздо меньше, если агент Бюро по алкоголю, табаку и огнестрельному оружию намечает им маршруты и сообщает об их изменении. Но Каммингс насаживал Спаза на крючок – он понимал, что Слэддер не сможет платить за защиту в большем объеме. Прижав Спаза, Каммингс пошел окольным путем, потому что догадывался, что тот занимается не только кукурузной самогонкой.

            – Вы со Слэддером – два куска дерьма, и вы оба это знаете, – продолжил Каммингс. – Если погорите, вы же, членососы, сдадите меня в два счета. Поэтому за риск мне нужно больше "зелени".

            Спаз захлопал похмельными глазками, осмелившись посмотреть Каммингсу в лицо.

            – И если вы, кретины, только подумаете сдать меня, надеюсь, у вас хватит мозгов, понять, что я прикончу вас, прежде чем вы дадите против меня показания. Ну, так что будем делать?

            – Холл, он... – зазаикался одетый в замызганный комбинезон Спаз. – Он на мели, мужик... ой, то есть, агент Каммингс.

            – Ты не слышишь меня. – В следующий момент Каммингс вытащил свой "Смит Энд Вессон" 13 модели, под завязку набитый патронами калибра .357. Взвел курок.

            – Мне нужно больше денег, и я вам, парни, ни хрена не доверяю.

            – Подожди, мужик! Послушай. Есть тема. Ты продолжаешь "крышевать" Холла за "сотку", а я даю тебе дело, с которого ты будешь иметь «штуку» в месяц.

            Ага. Есть!

            – В обмен на что?

            Спаз осмелился ухмыльнуться.

            – Будешь прикрывать кое-то еще, мужик. Я приторговываю "Пи-Си-Пи", а еще "шмалью" и... коксом.

            – Для кого?

            – Чувака зовут Датч. – В тоне Спаза прибавилось дерзости. – Тебе не нужно знать его настоящее имя.

            – И что, этот говнюк Датч будет платить мне по "штуке" в месяц, чтобы я обеспечивал безопасность его маршрутов?

            – Ну, да. Думаю, так. Только мне нужно будет с ним перебазарить. Ты ведь федеральный коп.

            – Не, Спаз, я – продажный федеральный коп. Скажи этому куску дерьма Датчу, что я гарантирую, что его никто не тронет. Я – федерал, и мой офис получает все факсы Управления по борьбе с наркотиками. Так что, все у него будет «чики-пуки», если станет работать со мной. «Штука» мне нужна каждый месяц, наличными. И чтоб номера банкнот были не по порядку. И скажи ему еще, Спаз. Я не только буду намечать ему маршруты. Я буду отвозить его товар до нужной точки в багажнике своей полицейской машины без опознавательных знаков. Так ему и скажи.

            Красные похмельные глаза Спаза радостно расширились.

            Каммингс взял на себя его роль.

            – К-конечно, Стью... ой, то есть, агент Каммингс.

            – Не называй меня больше "Агент Каммингс", понял? Зови меня Стью. – Каммингс закурил, предложил сигарету Спазу. – Так мы по-прежнему друзья, или как?

            – К-конечно, Стью.

            – Просто хочу, чтобы ты понимал, откуда я. А этот твой наркоторговец, Датч. Только подумай, как он будет счастлив, когда ты скажешь, что у тебя есть "федерал", готовый возить для него товар.

            – У-у меня и в мыслях такого не было.

            – Черт, Спаз, да он так обрадуется, что даже, наверное, оплатит твой следующий семестр в Гарварде.

            На лице Спаза отразилось замешательство.

            – Ух ты... А что такое "гарвард", Стью?

            – Неважно. Я нужен вам, парни, чтобы облегчить вам жизнь, а мне нужен хлеб. Так что иди, "перетри" со своим чуваком. Встретимся завтра здесь в это же время.

            Спаз быстро повеселел, обнажив в улыбке зубы, от одного вида которых дантиста вывернуло бы в плевательницу. – Завтра, мужик. Будет сделано. Если повезет, принесу тебе "бабки" за первый месяц.

            Выпустив дым, Каммингс резко кивнул.

            – "Перетри" с Датчем.

            Спаз с ревом унесся из лощины в своем форсированном "Мустанге" 71-го года, с 351-ым двигателем "Кливленд". Каммингс знал, что поймал его на крючок. Он хорошо сыграл свою роль, управлял Спазом как марионеткой и заставил его сделать нужные ему выводы.

            День выдался прекрасный. Он вернулся в свою машину без опознавательных знаков и выехал на окружное шоссе. Да, – сказал он сам себе. Я продажный федеральный коп. Он был не очень рад этому, но как еще он мог заработать на лекарства для Кэт? В прошлом, это было просто бухло – пустяки. Но теперь он приблизился к реальным делам – кокс, «Пи-Си-Пи», дерьмо, которое эти мрази продавали девятилетним детям. Дерьмо, которое выворачивало жизни людей наизнанку. Но у Каммингса тоже был план на этот счет.

            Каммингс служил специальным агентом в Бюро по алкоголю, табаку и огнестрельному оружию, в региональном отделении округа Рассел, в Льюисбурге, штат Вирджиния. Он работал уже 10 лет, ловил бутлегеров, самогонщиков, арестовывал дистилляторы, устраивал засады. Сначала, он даже верил в свою работу – пока не заболела Кэт.

            Мне нельзя ее подвести, – подумал он в отчаянии. Я не могу оставить ее в беде.

            Даже если всем остальным насрать. И он поклялся себе – как только Кэт станет лучше, он "соскочит"...

            – Привет, Стью.

            – Привет, Джей Эл.

            В управлении Каммингс скинул оружейный ремень, жгущий поясницу. Джей Эл Пирс был специальным агентом и возглавлял региональное отделение. Он знал, что к чему. Пирс вырос здесь, сам был неотесанным деревенщиной, пока не уехал и не получил образование. Гладко зачесанные назад черные волосы, бакенбарды и "элвисовская" ухмылка. У Каммингса с ним особых проблем не было.

            – В следующем месяце едем в Вашингтон, на учебные сборы на Баззард Поинт, – объявил он. – Каждый вечер отрываемся на вечеринках во стрип-клубах округа Колумбия.

            – Звучит привлекательно.

            – Как прошло дежурство?

            Каммингс опустился на стоящий напротив металлический складной стул и закурил очередную сигарету.

            – Никак. Порожняк полный. Проверил все самогонные точки, которые мы накрыли прошлой зимой. Везде пусто. Проверил все окольные тропы – опять ничего. Но обнаружил небольшую активность на нескольких точках старика МакКалли. Скоро накроем.

            – Ладно, – сказал Пирс из-за своего "федерального" стола из серого металла. – Как жена, кстати?

            Вопрос застал Каммингса врасплох.

            – Все так же. Чертова медицина меня доконает. Четыреста пятьдесят в месяц, а будет еще больше.

            – Не знаю, как ты справляешься, Стью. Ты – хороший мужик.

            Но не такой, как ты думаешь, - мысленно сказал Каммингс.

***

            Работает уже десять лет, а ему платят какие-то жалкие 32,5 "штуки" в год. Прибавка к зарплате не зависела от выслуги лет, оставались лишь редкие индексации. Он не считал себя виноватым в том, что ему приходится делать. Если бы ему платили столько, сколько он заслуживает, все было бы иначе.

            Разве не так?

            Солнце садилось за горизонт. Трасса 154 петляла между деревьев и вымерших пастбищ, ведя его домой. Иногда ему приходилось съезжать на обочину и мастурбировать – еще одно занятие, которое его сильно удручало. Потому что, несмотря на свои первичные мужские потребности, он знал, что, придя домой, не сможет заняться сексом с женой, учитывая ее состояние. Но что бы он ни делал, каждую минуту он не переставал думать о Кэт...

            Она была всегда уставшая, всегда вымотанная. Он знал, что каждый вечер она старалась дождаться его прихода, но в последнее время у нее совсем не было сил. Иногда она плакала из-за этого.

            Не думай об этом, – он попытался отогнать от себя тяжелые мысли. Будь мужиком. Поступай правильно. Заботься о жене, потому что ты отлично знаешь, что, если б заболел ты, она бы из кожи вон лезла, ухаживая за тобой.

            Все это вынужденные меры.

            Он собирался уже повернуть, как вдруг заметил на Поле Коттера мигающие красно-синие огни.

***

            Трэвис откинулся на кровать. Он лежал с широко раскрытыми глазами и вздыхал. Лучи лунного света падали сквозь окно на деревянный пол. Галдели сверчки и лягушки.

            «Головачи», – подумал он.

            Да уж, у него был сегодня мощный "головач".

            Дедуля показал ему, как это делается. Конечно, сперва ему пришлось поймать девку, но это оказалось несложно.

            – Только она обязательно должна быть из семьи, причинившей нам вред, – проинструктировал его со своей коляски Дедуля.