Текст книги "Тератолог (ЛП)"

Автор книги: Эдвард Ли

Соавторы: Рэт Джеймс Уайт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Эдвард Ли, Рэт Джеймс Уайт
Тератолог

Шэрон была в состоянии видеть, слышать, и, отчасти, думать. Вот только говорить она не могла, поскольку родилась без голосовых связок. Она не была способна даже пискнуть. По ее мнению это было основной причиной, почему работавшие здесь мужчины любили приходить к ней и делать с ней всякое. Она не могла толком никому рассказать – тому же директору – что подвергается планомерному насилию в учреждении, созданном помогать людям вроде нее. Хотя, с другой стороны, она не то, чтобы возражала. С высокой долей вероятности, ей вряд ли светило что-то другое, учитывая ее состояние.

Они оставляли телевизор работающим, и она тянула к нему голову, пуская слюни на зловонную подушку. Ее визуальная вселенная ограничивалась каналом, который ей включали. Обычно это был «Чэнел Найн» – мыльные оперы и ток-шоу. Такова была ее доля – лежать на приподнятой койке, есть сладкую кашу, которой кормили ее медсестры (у Шэрон не было зубов), смотреть «Шоу Джерри Спрингера» и засыпать каждую ночь после изощренных надругательств.

Отсутствие голосовых связок было лишь одним из последствий гипо-остеопороза, редкого генетического заболевания, называемого в простонародье «синдромом кудрявых костей». Ее «АйКью» был около 70-ти баллов, что квалифицировалось как умственная отсталость, поскольку в младенчестве дефективное развитие черепа воспрепятствовало правильному росту мозга. Голова у нее была деформирована. Все длинные кости были скручены как макаронные «бантики». Ребра с правой стороны загибались внутрь, а с левой – наружу. Вывернутые бедра напоминали раскрытую книгу. «Почему ее просто не убили?» – однажды пробормотала себе под нос уборщик, зашедший сменить у нее «утку». «Такое уродство уже не исправить. Только сосет деньги налогоплательщиков… Да, кто-то должен убить ее». Шэрон не была уверена, хотя ей казалось, что она знает значение слова «убить». И ей не очень хотелось, чтобы кто-то ее убивал. Временами она задумывалась, на что это может быть похоже. Хотя если ее убьют, она уже больше не сможет смотреть шоу Спрингера, а ей нравился Спрингер. Иногда на шоу приводили людей, похожих на нее, и она любила смотреть на них. Возможно, чувствовала, что между ними есть какая-то связь. Особенно ей нравилась девушка без рук и ног, которая передвигалась на ягодицах. Один мужчина даже женился на ней! Возможно, этот факт вселял в нее надежду, учитывая злую шутку, которую сыграла с ней природа.

Хотя, наверное, ни один мужчина не женился бы на Шэрон. Каждую ночь они просто приходили и трахали ее, не обращая внимания на смердящее мочой тело и ужасный запах изо рта.

В десять вечера ночная сиделка выключила телевизор и свет. Она подняла одеяло и принюхалась.

– Неужели Луи не обтирал тебя сегодня мокрой губкой? – спросила женщина, зная, что Шэрон не ответит. – Что-то от тебя неважно пахнет, милочка. Хотя, это не моя проблема. Сиделка ушла, оставив ее в темноте. Шэрон уже знала, что будет потом. Примерно через полчаса дверь открылась, и вошел Луи. В его обязанности входило проверять пациентов несколько раз за ночь, смотреть, не умер ли кто. Шэрон слышала, что в основном обитателями этого государственного учреждения были старики. На самом деле, в своем крыле она являлась самой молодой пациенткой, ей было двадцать пять. Время от времени ее навещали врачи из исследовательских центров и медицинских институтов, чтобы изучать ее. И всякий раз удивлялись, что она все еще жива. Луи тоже иногда шептал ей, лежа между ее деформированных ног: «Надеюсь, ты еще долго не умрешь, сладкая. И в будущем я накидаю тебе еще много палок».

Луи включил лишь маленький светильник на шарнире, висящий над медкартой, чтобы в палате оставалось темно, но Шэрон все равно видела его отчетливо. Высокий, тощий и сутулый. С лысой макушкой и торчащими в разные стороны жесткими седовато-черными волосами. Лицо покрыто рытвинами, как будто кто-то поработал над ним ногтями. – Время любви, сладкая, – объявил знакомый шепот. – Время любви.

– Господи, как же от нее воняет, – шепотом отозвался другой мужской голос. Иногда Луи приводил к ней других мужчин.

– Ага, здорово, правда, Фил? – ответил Луи. – Обожаю вонючек. Я должен мыть ее, но обычно делаю это только раз в месяц.

– Боже милостивый!

Она слышала, как они шумят, видела, как перемещаются по палате. Шэрон никогда раньше не видела другого мужчину, толстяка с одутловатым лицом.

– И ты… ты… ты… собираешься трахать ее? Такую вонючую?

– Ага. Мне нравится. Взгляни. – Луи покрутил светильником, направил его на Шэрон и задрал ей ночнушку. – Разве не клево, Фил?

Толстое лицо Фила залилось краской, щеки раздулись.

– Боже милостивый, – прохрипел он и отпрянул прочь. По шумному журчанию Шэрон поняла, что его вырвало в мусорную корзину.

Луи усмехнулся. Он высморкался в ладонь и намазал мокротой зияющую вагину Шэрон. Затем забрался на нее.

– Боже, от тебя дерьмом несет, – проворчал он и тут же принялся ее долбить. – Черт, меня это просто заводит!

Фил, наконец, избавился от содержимого своего желудка. Он стоял в темноте, прислонившись к стене.

– Ты – больной ублюдок.

– О, да!

– Как у тебя вообще на нее встает? Один запах на год убьет все мое половое влечение.

– Не, старик. Один раз попробуешь, потом не остановишься.

– Хотя бы в задницу трахай. А то, если залетит, будут большие проблемы.

– Черт, Фил. Она – генетический урод. Гены у нее настолько испорченные, что она и через миллион лет не залетит.

Луи продолжал долбить Шэрон, ее безжизненные конечности подпрыгивали на койке. Свесившиеся к волосатым подмышкам груди колыхались, как мешочки с ванильным пудингом.

– В ее убогой утробе ни один зародыш не выживет.

– Да? Она же как-то выжила.

Луи его уже не слушал.

– А… а… а… ты, сраная сучка! Аааа!

Его толчки, замедлившись, прекратились, и Шэрон почувствовала, как в нее течет теплая струйка.

– О, черт. Вот это кайф… – Наконец, Луи скатился с нее, тяжело дыша.

– И как часто ты это делаешь? – изумленно спросил Фил, несмотря на испытываемое отвращение.

– Раза два за ночь. Еще пара других парней на этаже делает это.

Лицо у Фила, казалось, светилось в темноте.

– Вы все – кучка больных уродов. Я никогда в жизни ничего более мерзкого не видел.

Луи усмехнулся.

– Эй, хочешь, заключим пари?

– Какое еще пари?

Луи опять покрутил светильник, направив его между потных ног Шэрон.

– Ставлю пятьдесят баксов, что у тебя духу не хватит полизать ей дырку.

Фил закачался на месте, словно от одних этих слов готов был грохнуться в обморок. – Да я скорее убью себя, чем сделаю это.

– Дилетант! – В своем белом халате, со спущенными штанами, Луи походил на безумного сексуального извращенца. Он протянул руку к бледному, зловонному телу Шэрон.

– Уверен, что не хочешь перепихнуться? Дырка – что надо, мужик.

Фил положил руку на свой круглый живот. Ответ в любом случае был отрицательным.

– Как хочешь. Я должен еще кое-что сделать.

Другой мужчина едва стоял на ногах от ужаса.

– Давай убираться отсюда, пока нас не застукали! Ты уже развлекся, идем. Что значит, еще не закончил?

Широкая зубастая ухмылка, казалось, светилась в темноте.

– Я далеко еще не закончил, братец. Хочешь посмотреть настоящую жесть? Я тебе покажу…

Желудок Фила протестующе заурчал.

– Нет, нет, нет, пожалуйста, боже, нет, – запричитал он. Но Луи, болтая пятнистыми яйцами, уже вскарабкался на койку и встал на колени. Он походил на ребенка, собирающегося толкать носом земляной орех.

– О, да, детка, – хихикнул он, широко раздвигая изогнутые ноги Шэрон. – Это лучше, чем десерт…

– Нет, нет, нет, пожалуйста, боже, нет…

– Да, старик, как большой кремовый торт…

Затем Луи, без колебаний и угрызений совести, принялся исполнять куннилингус пускающей слюни и бесчувственной Шэрон.

– Ла-ла-ла-ла-ла, – бормотал он. Звук был такой, будто огромный голодный пес пожирает груду собачьего корма.

– Как ты можешь делать это? Она же целый день писала и какала в «утку».

– Ла-ла-ла-ла-ла…

Язык Луи погружался все глубже. В какой-то момент показалось, что он пытается зарыться лицом в рыхлое, тошнотворное лоно. До Фила донеслись отчетливые хлюпающие звуки, как будто кто-то допивал через трубочку остатки молочного коктейля в «Макдоналдсе». Только в той грязной дырке не было никакого молочного коктейля. Луи жадно утилизировал свою собственную сперму.

Фил упал на колени, и его снова вывернуло в корзину. Его срыгивания напоминали по звуку засорившийся водосток. Когда в желудке ничего не осталось, он постоял еще какое-то время, судорожно давясь. С губ у него свисали нити желчи.

– Какой ты слабенький, – хихикнул Луи, причмокивая губами. – Это все равно, что есть шоколадный торт.

Он оторвался от промежности и поднял голову. Шеки у него блестели от спермы и экскрементов, вокруг рта прилипли лобковые волосы.

– А хочешь знать, что самое клевое? Я делаю это в рабочее время! Вылизываю эту тупую дырку и получаю восемь баксов в час!

Потрясенный увиденным, Фил был не способен сдвинуться с места. Тем самым ему повезло. Ему не пришлось смотреть, что Луи стал делать потом. Тот принялся облизывать Шэрон пальцы на ногах. С грязными, пожелтевшими, давно не стрижеными ногтями. Член у него тут же отвердел. Он был длинный и тонкий, как и он сам. Головка напоминала пару артритных костяшек с блестящим отверстием посредине. Сменив положение, он раздвинул ягодицы и осторожно присел над широко разинутым ртом Шэрон. Затем принялся энергично мастурбировать. Он то напрягал, то расслаблял мышцы живота, покряхтывая при этом. Затем прошептал:

– Фил, Фил! Гляди, это реально круто! Сейчас я буду срать ей в рот, одновременно кончая.

Продолжая дрочить, он кряхтел все сильнее и сильнее.

– И она будет есть. Тупица думает, что это – хавка.

На самом деле, Шэрон так не думала. Просто у нее не было другого выбора, кроме как глотать то, что он исторгал ей в рот. Иначе она бы подавилась. Даже если б она могла двигаться, ее недоразвитый мозг был бы не способен воспроизводить защитные реакции. Например, заставить ее кусаться. Но она все равно не смогла бы укусить его, поскольку у нее не было зубов. Она просто лежала, задыхаясь от нехватки кислорода. В какой-то момент ее покрытый налетом язык вытянулся вперед и случайно лизнул начинающий растягиваться анус Луи. Его мерзкая мошонка шлепнулась об ее деформированный подбородок…

И тут…

Щелк!

Дзынь!

Тяжесть с лица Шэрон внезапно исчезла. Неужели Луи свалился с нее в запале? Он скрылся за краем койки и больше не показывался. Хотя Шэрон это не особо интересовало. Она инстинктивно втянула в себя свежий воздух освободившимися носом и ртом. Ей показалось, что сбоку к ней приблизилась какая-то тень.

Фил поднялся на ноги, вытирая рот.

– Луи? Ты куда делся?

Щелк!

Дзынь!

Фил рухнул. И тоже исчез из виду.

Голос, приятнее которого она никогда не слышала, обратился к ней. Хотя она не смогла бы уловить разницу, в словах слышался мягкий британский акцент. Голос произнес следующее:

– Привет. Ты, должно быть, Шэрон. Эти плохие люди больше не будут делать то, что делали. Я хочу забрать тебя отсюда. Туда, где тебя будут купать, хорошо кормить. Где о тебе будут заботиться. Ты хотела бы этого, Шэрон? Хотела бы отправиться в такое место?

Шэрон, конечно, не могла ничего ответить. Она лишь содрогнулась в ответ. Да, да, да! – мысленно сказала она. Больше всего на свете она хотела бы отправиться в такое место.

– Тогда позволь мне помочь тебе. Я заберу тебя прямо сейчас.

Ее коснулись руки. Сильные руки скользнули под ее спину и ноги. Подняли ее и очень осторожно посадили в кресло-каталку.

– В путь. Тебе понравится там, куда я тебя отвезу. Обещаю.

Она покатила сквозь тьму. Дверь открылась, и она выехала в коридор. Шэрон редко его видела. В коридоре было светло и очень тихо. Ее деформированная голова была наклонена в сторону, изо рта тянулась нить слюны. Ей нравилось катиться. Хотя в ее поле зрения то и дело мелькало что-то. Люди. То медсестра, то врач, то практикант. Вахтер, еще медсестра, охранник. Все они неподвижно лежали на полу. Вокруг головы у каждого расползался кровавый ореол, блестящий, как еще не высохшая краска. Волнение, растерянность, и банальное слабоумие мешали Шэрон понять, что случилось с этими людьми. Все они были застрелены, убиты в голову пулей малого калибра.

– На улице нас ждет большой, уютный фургон, Шэрон, – услышала она за спиной голос британца. – Там даже есть телевизор. Мы будем смотреть все, что тебе нравится. Как тебе такое?

О, да, да, да, да! – ответил дефективный мозг Шэрон.

Кресло остановилось. Шэрон услышала, как перед ней открылась дверь. Она уронила голову на грудь – у нее почти не получалось контролировать шейные мышцы. Что происходит? Другой голос, на этот раз не британца:

– Эй, вы!

Шэрон не могла пошевелить шеей, но могла двигать глазами. С усилием она посмотрела вперед и направо. В конце коридора стоял один из охранников.

– Часы посещения закончились… – Охранник осекся, заметив лежащие в коридоре тела.

– Я здесь не ради посещений, дружище, – раздался у нее за спиной голос британца. – Я пришел, чтобы похитить этого тяжелого пациента. Кстати, да. Это я убил весь персонал на этаже.

Рука доброго человека метнулась вверх, сжимая что-то. Шэрон видела подобное по телевизору и понимала лишь в общих чертах. Естественно, она не знала, что именно держит в руке британец. Это был «Вальтер ППК» с быстро снимающимся глушителем М9-СД. Потом раздалось:

Щелк!

Это сработал затвор пистолета.

Дзынь!

Это упала на пол использованная латунная гильза от патрона калибра 9 мм. Больше звуков не было. Пуля попала охраннику в переносицу, и тот упал, как утка в тире. Вокруг головы, на блестящем кафельном полу растеклась лужа крови.

– Ну, вот. Теперь мы свободны, Шэрон.

Британец выкатил ее с этажа в теплую, ветреную ночь, где их ждал угольно-черный фургон.

1

Чертыхнувшись, Уэстмор закурил сигарету. Рейс Лос-Анжелес-Детройт отложили на час из-за неработающей системы вентиляции.

– Не могу я просто выйти из самолета на пару минут и покурить, пока вы чините эту хрень? – спросил он стюардессу. На что ему было отвечено, что это невозможно, хотя если он хочет, то может воспользоваться услугами другой авиакомпании. А тут еще этот сидящий рядом с ним толстяк, от которого воняло так, будто он год не стирал свою рубашку. Это моя карма, – смирился Уэстмор. Теперь он сидел в баре аэропорта и ждал как-его-там-Брайанта, журналиста. Обычно Уэстмор пил пиво, но после изнурительного перелета ему нужно было что-то покрепче. Он заказал виски с содовой и выдохнул перед первых глотком.

– Я что похож на быдло? – проворчал он барменше. – Я заказал виски с содовой. А здесь содовой кот наплакал.

Та ухмыльнулась в ответ. Слишком много помады, плохая прическа. После химической завивки ее светлые волосы походили на кучу картофельных спиралек фри.

– Большинство пьянчуг не жалуется, когда наливаешь им покрепче.

Уэстмор, на самом деле, ожидал этого язвительного ответа. Он верил, что то, что не убивает, делает его сильнее.

– Вы так быстро меня раскусили?

– Это легко, дружище. Пьянчуги редко оставляют чаевые.

– Вы мне уже нравитесь! Замужем?

Она удалилась по своим делам, а Уэстмор остался цедить свой «скотч». Виски, похоже, был дешевый, на вкус как керосин. Оглядевшись, Уэстмор заметил, что он один в баре. И находящийся за ним главный вестибюль аэропорта словно вымер.

Было еще только одиннадцать утра, но это не помогло Уэстмору избавиться от неприятного ощущения. В этом было какое-то противоречие. С одной стороны – мирное утро, с другой – черная туча, нависшая над его головой. Он не был экстрасенсом, но всякий раз, когда он испытывал нервозность перед фотосессией, его страхи зачастую подтверждались. Как тогда, когда он ездил в Хамптонс брать интервью у известного абстрактного художника в его вычурном пляжном доме. Уэстмору показалось, что его «искусство» похоже на то, будто на холсты поплескали краской. Никакого особого мастерства. Не успел Уэстмор настроить свет, как старикашка захрипел в своем кресле. Сердечный приступ. «И что мне теперь делать?!» – закричал он в сердцах. «Фотографировать гребаный труп?» Потом был случай, когда журнал отправил его в Редмонд, шт. Вашингтон, сделать несколько снимков Билла Гейтса. По пути в аэропорт Уэстмор испытывал серьезные опасения. На Сепулведа, в час пик, таксист проколол колесо, и он опоздал на свой рейс. Самолет разбился.

В данный момент он тоже испытывал весьма серьезные опасения.

В голове у него возникло только одно слово. Точнее, одно имя. Фэррингтон.

Даже имя звучало вычурно, как Карнеги, Ван Бюрен или Ротшильд. Тридцатилетний мультимиллиардер, – подумал Уэстмор. Хотя этим его было не удивить. Он пять лет делал снимки этих снобов в черных шарфиках. «Голубая кровь». У них носовые платки стоили дороже, чем его лучший костюм. Но тогда отчего у него в животе порхают эти чертовы бабочки? Возможно, Брайанту известно больше.

Они работали на журнал «Блю Чип», набравший популярность клон «Форбс». В прошлом они поучаствовали с Брайантом в нескольких совместных проектах – Трамп, ребенок Рокфеллера, и какой-то индийский шеф-повар, владеющий крупнейшим казино в стране (в Коннектикуте, кто бы мог подумать). Лучшим качеством Брайанта было то, что он никогда не валял дурака. Уэстмор сразу начинал делать снимки, Брайант – свои записи, после чего они отчаливали. Он надеялся, что данное мероприятие пройдет точно так же.

Уэстмор раздраженно огляделся. Ему не нравилось быть единственным посетителем в баре. Так он чувствовал себя человеком, у которого есть проблемы. А они у него, определенно, были.

– Эй, а почему в баре никого нет?

– Может, потому что вы здесь? – ответила барменша.

– Очень остроумно.

– Не хотелось вам этого говорить. Но так рано мало кто пьет.

– А, вот оно что…

Барменша удалилась, и в следующий момент над Уэстмором нависла огромная тень.

– Не рановато для выпивки?

Уэстмор нахмурился.

– Что-то сегодня все мне это говорят.

К барной стойке подошел Брайант. Чернокожий, бритоголовый, ростом под два метра и весом за сто кило, при этом ни грамма жира. Барменша подмигнула ему. Понимающе, как показалось Уэстмору.

Брайант не походил на писателя. Скорее на кикбоксера. Он походил на парня, который одной рукой мог расчистить какой-нибудь захолустный бар от деревенских жлобов. На нем был костюм с галстуком, в то время как Уэстмор был одет в джинсы, кроссовки «Велкро» и футболку с надписью: «РЫНОК МОРЕПРОДУКТОВ КАПИТАНА КИДДА, РЕДОНДО-БИЧ».

– Сегодня мы делаем интервью с миллиардером, – напомнил Брайант. – Обязательно нужно было так одеваться?

– Брось, я отдал за эти кроссовки в «Кей-Марте» целых десять баксов.

Уэстмор поднял стакан со спиртным. Рука у него дрожала.

– Что с тобой? – спросил Брайант. – Никогда еще не видел тебя таким нервным, да еще так рано.

Что Уэстмор мог ответить на это?

– У меня просто… нехорошее предчувствие, понимаешь?

– Нет, не понимаю.

– Нехорошее предчувствие насчет него.

– Кого? Фэррингтона? Это всего лишь еще один миллиардер. Мы видим этих парней постоянно. Они как звезды спорта. Все одинаковые и все – засранцы.

– Этому парню всего тридцатник, – отметил Уэстмор. – Как в таком возрасте он сумел стать миллиардером?

– Спотовая торговля на «Форекс». Ежедневный объем торгов в среднем достигает трех триллионов долларов. Фэррингтон – институциональный брокер, его клиентам приходится выкладывать за одну транзакцию минимум по десять миллионов. Он измеряет глобальное колебание валютных курсов на ежеминутной основе. Фэррингтон следит за всем, что происходит, от Нью-Йорка до Токио, от Швейцарии до Гонконга. Следит за долларом и йеной, за немецкой маркой и гульденом, за лирой и рублем. Он жонглирует своими доходами на кредитных и межбанковских рынках. Занимается годовыми облигациями, контрактами в английской валюте, инвестициями в новые конкурентоспособные предприятия.

Уэстмор поморщился.

– Что ж, думаю, все, что только что произнес, ответило на мой вопрос.

– Что тебя так беспокоит? Мы знаем, что он чист. Налоговая служба и комиссия по ценным бумагам и биржам каждый год проверяют этого парня. Что, думаешь, он тайно продает биологическое оружие в Ирак? Или служит ширмой для работорговли? Так ты думал про последнего парня.

– Не знаю, что это. Какое-то странное предчувствие.

– Уэстмор. Это ты – странный. Радуйся за себя.

– Вы еще недавно жаловались, что напиток слишком крепкий, а сами одолели его в два счета, – прокомментировала барменша пустой стакан Уэстмора.

– Дайте мне на этот раз «Корона Лайт», пожалуйста, – попросил Уэстмор. От дешевого виски у него жгло желудок.

– Кажется, так еще называется кончик пениса[1]1
  «Короной» еще именуют венец головки полового члена (здесь и далее прим. пер.).


[Закрыть], – вспомнила барменша, поставив перед ним открытую бутылку.

– Это за счет заведения, верно? – спросил Уэстмор.

– Нет, но если хотите, это может остаться на вашей совести.

Брайант заказал апельсиновый сок. Барменша принесла его ему, она сказала:

– А вот это за счет заведения.

– Это – моя карма, – сказал Уэстмор, оправдываясь. – Но мне все равно. Я кьеркегоровский экзистенциалист.

Уэстмор всегда говорил так, потому что это проще и нет так унизительно, чем сказать: «Я гребаный неудачник, и мне плевать».

– Так, что? Фэррингтон встречается с нами здесь?

– Его люди заберут нас и отвезут к нему домой в Блумфилд Филдз. В том месте самый высокий в мире доход на душу населения. Там живет Якокка, Джон Форд. Трамп, а также президенты всех автомобилестроительных фирм.

– Что еще тебе известно о Фэррингтоне?

– Закончил Корнельский университет, затем получил степень магистра в области международных финансов в Уортонской школе бизнеса, начал карьеру в «Фиделити» на должности инвестиционного аналитика, учился у Питера Линча. Поднялся по служебной лестнице, и был назначен фондовым менеджером. Зарплата у них пара миллионов долларов в год. Все после этого – его собственное творчество. В этой области он проработал пять лет, а потом…

– Потом он стал миллиардером.

– Согласен, несколько необычно то, что парень разбогател так быстро. – Брайант пожал плечами. – Но так бывает.

– Думаю, некоторые парни просто везунчики, – сказал Уэстмор.

– Но это уж точно не вы, – вмешалась барменша. – Бьюсь об заклад, вам никогда не везет.

– Сегодня повезло, разве нет? Я встретил вас.

Барменша потерла средним пальцем уголок глаза.

– Ты прав, – согласился Брайант. – Это твоя карма.

Уэстмор не стал спорить.

– Ладно, об этом парне есть некоторые биографические сведения. Мы знаем, сколько ему лет, а еще я слышал, что он не женат.

– Да, и никогда не был. Ни детей, ни слухов о подружках, ничего такого. Год назад была написана неофициальная биография. Ее автор утверждал, что беседовал со множеством сокурсников Фэррингтона. И все они сказали, что никогда не видели его с девушкой.

– Может, он предпочитает члены, – красноречиво предположил Уэстмор.

– Нет, потому что с парнем его тоже никогда не видели.

– Если бы у меня было столько бабла, сколько у Фэррингтона, я каждый день жил бы с новой девчонкой из «Атланта Чита Клаб». Неужели этого парня никогда не видели с телкой?

– Странно. Парень, написавший биографию, также сказал, что так и не смог раскопать ничего насчет его семейного окружения. А еще нет ни одной его фотографии. Снимки с выпускного отсутствуют.

Уэстмор оживился.

– Так я буду первым…

– Первым парнем, кто официально сделает фото для публикации.

– А что насчет книги? В ней разве не было его фото?

– Нет.

– Черт, я не знал даже, что про этого парня есть книга.

– На самом деле нет никакой книги. Все это мне рассказал автор, один старый придурок из Сент-Питерсберга.

Уэстмор был почувствовал растерянность. Довольно знакомое состояние.

– А сейчас подробнее. Так была книга или нет?

– Тот парень написал ее, получил контракт. Но Фэррингтон, услышав об этом, заплатил издателю сумму, в десять раз превышающую прогнозируемую чистую прибыль, чтобы тот воздержался от публикации. По крайней мере, так мне сказал писатель.

– Фэррингтон напоминает мне Говарда Хьюза, тот был такой же затворник. А потом он вдруг соглашается на интервью нашему журналу?

– Переворот в убеждениях, кто его знает? – сказал Брайант. – Да и кого это волнует?

– Да уж… Господи. – Лицо Уэстмора приняло мечтательное выражение. – Я буду первым, кто сделает его фотографию. Почему я?

– Может, это твоя карма? – подмигнул Брайант. – А что касается деталей, то, думаю, просто буем сидеть здесь и ждать, пока его люди не заберут нас.

Уэстмор посмотрел на свои купленные в «Кей-Марте» часы.

– Я не могу ждать слишком долго. Хотелось бы побыстрее закончить. У меня вылет в одиннадцать, и я хотел бы вернуть сюда свой отягощенный плохой кармой зад часам к семи.

– Почему именно к семи? – поинтересовался Брайант.

– Сегодня «Янкиз» играют с «Бостоном». Мужик, ты чего, не врубаешься? «Янкиз»! Это же «Янкиз»!

– Ага, только смотри, что сейчас идет.

В стоящем в углу телевизоре ведущая новостей «СиЭнЭн» зачитывала главную новость дня.

– … когда фотографии Отца Томаса Корелли попали в почтовые ящики всех зарегистрированных прихожан церкви Св. Саймона. Являющийся весьма авторитетным пастором крупнейшей католической церкви в Техасе, Корелли, со слов администрации епархии, взял в начале прошлого месяца увольнительную. Однако, представители полиции заявляют, что снимки показывают Отца Корелли в различных компрометирующих ситуациях сексуального характера. И правоохранители, и епархия от дальнейших комментариев отказались…

– Похоже, у католиков снова тяжелые времена, – сказал Уэстмор.

– Не только у католиков, – добавил Брайант. – На прошлой неделе был репортаж о сексуальных видеороликах, оказавшихся в распоряжении у местной телестанции в Теннесси. На них был запечатлен парень, насилующий колли. И этот парень оказался высокопоставленным священником баптистской церкви.

Уэстмор ахнул.

– Ты шутишь.

– Нет, ты, что, новости не смотришь? За последние пару месяцев было уже несколько подобных случаев. Еще один – в Южной Каролине, с каким-то евангелистом. Ролики выложили в интернет. Во всех случаях одна и та же схема. Священники либо уходили в отпуск, либо брали увольнительную. Организованная религия стремительно катится в ад.

Мир в полной заднице, – подумал Уэстмор.

Следующий сюжет рассказывал о том, что ВВС США по ошибке сбросили 8-тонную бомбу на продуктовый склад ООН в Афганистане.

Да уж. Действительно, полная задница…

– Мистер Брайант, мистер Уэстмор. – Энергичный, официальный тон голоса застал их врасплох. – Надеюсь, вам не пришлось долго ждать?

Пара быстро повернулась. Уэстмор поднялся на ноги.

– Я – Филип Майклз, личный ассистент мистера Фэррингтона.

Стройный, короткие темные волосы, строгий темный костюм.

– Будьте так любезны, следуйте за мной, джентльмены. Я отвезу вас к дому.

Уэстмор нащупал свою сумку с камерой и уже собирался уходить, как барменша напомнила:

– Эй, папаша, с вас десять пятьдесят за напитки.

Ха! Сперва, хотя бы, поцелуй меня, сладкая! Надо завязывать бухать в аэропортах…

Уэстмор поспешно заплатил, оставив доллар в виде чаевых, и собирался уже снова удалиться, как она сказала:

– Чек не забудьте. Для учета налогов. Мой принцип – никаких поблажек «дядюшке Сэму».

Да, да… Он взял чек и поспешно покинул бар. Собираясь уже сунуть полоску бумаги в карман, он заметил написанный барменшей на обратной стороне телефон. Ну, как тебе такое?

Может, карма улучшается.

Он догнал Брайанта и Майклза, когда те выходили из дверей пункта выдачи багажа. Писатель и «ассистент» непринужденно о чем-то болтали. Уэстмор не слышал, о чем именно они говорили, но его вдруг осенило. Возможно, Фэррингтон был родом из Англии, поскольку его ассистент, Майклз, имел ярко выраженный британский акцент. Он подошел ближе, чтобы подслушать разговор.

– Какой он, это Фэррингтон? Каково работать на этого парня?

– На эти вопросы, к сожалению, я не могу ответить. Все сами увидите.

– Вы серьезно? – спросил Брайант, подозрительно вскинув брови.

– Вполне. Я связан условиями контракта.

– Поэтому вы ничего не можете мне рассказать?

– Могу лишь сказать, что если вы берете у него интервью в надежде выяснить новые перспективы развития, то впустую тратите время. Фэррингтон – своего рода гений.

– Просто так не заработать свыше трехсот миллионов за первый год брокерства. И удваивать эту сумму каждый последующий, без твердого понимания мирового рынка.

– Угу. Кстати, не говорите потом, что я вас не предупреждал. Методики торговли мистера Фэррингтона носят в большинстве своем институциональный характер. Он как хороший теннисист. Чувствует, где находится мяч и куда тот полетит после подачи. И ему нужно лишь оказаться в нужном месте, чтобы извлечь выгоду.

– Ага, с виду все просто, но речь идет о нескольких миллионах долларов, маневрирующих в нестабильной мировой экономической структуре. Это не так просто, как дважды два.

– Что ж, похоже, для мистера Фэррингтона все именно так.

– Подождите! Подождите секундочку! – воскликнул Уэстмор, – вы говорите, что мы не получим от этого парня ничего? То есть, мы проделали весь этот путь, чтобы взять совершенно скучное и неинформативное интервью? Чтобы потом редактор выбросил весь материал в корзину?

– Возможно, вы не получите интервью, на которое рассчитываете, но уверяю вас, оно вовсе не будет скучным и неинформативным, – ответил Майклз и ухмыльнулся так, что Уэстмор внезапно почувствовал, будто под кожу забрался ледяной ветер. Остаток пути они ехали молча. Только Майклз не переставал ухмыляться.