Текст книги "Волшебство наполовину(ЛП)"

Автор книги: Эдвард Игер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Эдвард Игер
Волшебство наполовину

I. Как это началось

Началось это в один из летних дней лет тридцать назад. С детьми. Их было четверо.

Джейн была самой старшей, а Марк был среди них единственным мальчиком, и оба они во всем задавали тон.

Средняя, Катрин, была пай-девочкой, и мама не могла на нее нарадоваться. Катрин знала, что на нее не нарадуются и что она паинька, поскольку однажды слышала, как мама это говорила. А теперь и все остальные знали, что она именно такая, потому что с того самого дня Катрин только и делала, что хвасталась, как на нее не нарадуются и какая она паинька, пока, наконец, Джейн не заявила, что если еще хоть слово об этом услышит, то завизжит, будто ее режут. Теперь вы можете себе представить, какими были Джейн и Катрин.

Марта, самая младшая, была очень трудным ребенком.

Летом дети, в отличие от своих друзей, никогда не ездили за город или на озеро, потому что отец их умер, а мама пропадала на работе в газете, которую в этом квартале почти никто не получал. Чтобы присматривать за детьми, каждый день к ним приходила женщина по имени мисс Бик, но, похоже, что она не очень-то присматривала за ними, как, впрочем, и они за ней. И она ни за что бы не взяла их ни за город, ни на озеро: много чего хотите, говорила она, и еще она говорила, что шум волн плохо действует ей на сердце.

– Но ведь нормальное озеро – не океан, его почти и не слышно, – сказала ей Джейн.

– Оно притягивает молнии, – сказала мисс Бик, что, на взгляд Джейн, было признаком трусости, а кроме того, далеко не бесспорно. Если уж вступать в спор, а Джейн это любила, то лучше, чтобы вам выложили зараз все возражения, – тогда их можно опрокинуть одним ударом. Но мисс Бик была не так-то проста.

И все-таки даже без загорода и озера лето было славным, особенно вначале, когда можно было загадывать далеко вперед. Это же целых несколько месяцев свободы и прекрасных долгих дней, и можно играть до упаду и брать из библиотеки книги.

Летом, вместо трех, в библиотеке разрешалось брать за один раз целых десять книг, а вместо двух недель можно было держать их целый месяц. Вообще-то разрешали брать лишь четыре книги художественной прозы, которая, естественно, считалась превыше всего остального, но Джейн, например, любила пьесы, а это вовсе не художественная проза, Катрин любила поэзию, а это тоже не художественная проза, маленькая же Марта обходилась еще книжками-картинками, а они не считались художественной прозой, хотя были едва ли хуже.

Один только Марк так пока и не решил, какой вид нехудожественной прозы он любит. Каждый месяц он приносил домой десять книг и в первые четыре дня прочитывал четыре книги хорошей художественной прозы, затем прочитывал по странице из остальных шести книг, а затем бросал чтение. На следующий месяц он снова их брал и снова пытался прочесть. Книги нехудожественной прозы, которые он пытался прочесть, назывались в основном таким вот образом: «Мое детство в Греции», или «Счастливые дни в прериях»… По названиям эти книги были похожи на прозу, но и только. Они страшно сердили Марка.

– Они написаны так, чтобы исподтишка подсунуть какие-то знания. Это нечестно, – говорил он. – Одно притворство.

Больше всего на свете эти четверо детей ненавидели нечестность и притворство. Библиотека была в двух милях от дома и тащить туда кучу тяжеленных, уже прочитанных книг было утомительно, однако дорога назад была чудесной – шли медленно, порой останавливаясь возле какого-нибудь непохожего на другие парадного крыльца и заглядывая в непохожие на другие книги. Однажды Катрин, любительница поэзии, попробовала по пути домой прочесть вслух «Эванджелину [1]1
  Поэма американского поэта Генри Уордсворта Лонгфелло (1807–1882). Здесь и далее – примечания переводчика.


[Закрыть]» и Марта села прямо на тротуар в семи кварталах от дома и заявила, что не встанет, пока Катрин не закроет рот.

Она такая, Марта.

После этого случая Джейн и Марк договорились, чтобы никто из них ничего не читал вслух и не мешал остальным. Но этим летом правило было нарушено. Этим летом ребятам попалось несколько книг писательницы по имени Э. Несбит [2]2
  Эдит Несбит (1858–1924) – английская детская писательница.


[Закрыть]– без всякого сомнения, самых замечательных книг на свете. Ребята залпом прочли все, что были в библиотеке, кроме одной-единственной, под названием «Заколдованный замок», – она была выдана. И вот вчера «Заколдованный замок» вернулся, они взяли эту книгу, и Джейн, поскольку она читала быстрее и громче других, стала читать ее вслух, пока они шли до дому. И когда они пришли домой, она продолжала читать, и когда вернулась их мама, они едва поздоровались с ней, и когда им подали ужин, они не заметили, что едят. Время спать пришлось как раз на тот момент, когда волшебное кольцо, о котором рассказывалось в книге, из кольца, делающего невидимкой, превратилось в кольцо, исполняющее желания. Остановиться на таком месте – это было просто ужасно, но мама вдруг решила проявить принципиальность и им пришлось подчиниться.

В это утро, они, естественно, проснулись раньше обычного, и Джейн сразу же принялась за чтение и не останавливалась, пока не закончила последнюю страницу.

И когда она закончила книгу, воцарилось дружное молчание, но чуть погодя оно перестало быть дружным.

Нарушила его Марта, сказав то, о чем они все сейчас думали:

– Почему это с нами не бывает ничего такого?

– Потому что никаких чудес не существует. Они не настоящие, – сказал Марк как человек достаточно взрослый, чтобы быть в этом уверенным.

– Откуда ты знаешь? – сказала Катрин, которая была почти такой же взрослой, как Марк, но далеко не столь уверенной в чем бы то ни было.

– Они только в сказках.

– Но ведь это была не сказка. Там не было ни драконов, ни ведьм, ни бедных дровосеков, а такие же обычные дети, как мы.

Теперь они заговорили все сразу.

– Они не как мы. Мы ни разу не ходили в лес, по незнакомым дорогам, и нам не попадались замки.

– Мы ни разу не ездили на море и не встречали русалок и морских фей.

– И не ездили к нашему дяде, где есть волшебный сад.

– Вот если бы дети Несбит жили в таком же городе, как Лондон [3]3
  Здесь имеется в виду небольшой городок в штате Огайо.


[Закрыть], и чтобы это было интересно, и чтобы им попадались всякие там чудеса и волшебные ковры! Просто тут ничего такого быть не может.

– Тут есть дом миссис Гудзон, – сказала Джейн. – Он немножко похож на замок.

– Тут есть сад мисс Кинг.

– Мы могли бы сделать вид, что…

Слова эти произнесла Марта, и все остальные повернулись к ней.

– Чучело!

– Балда!

Потому что, конечно, делать вид можно только тогда, когда ты не говоришь об этом вслух. Марта прекрасно знала это правило, но по молодости иногда забывала о нем. Так что Марк запустил в нее подушкой и то же самое сделали Джейн и Катрин, и все они устроили такой шум и гам, что проснулась их мама и явилась мисс Бик и начала командовать, и все, выражаясь поэтическим языком Катрин, превратилось в «молний сверк и грома грохот».

Двумя часами позже, когда завтрак был съеден, и мама ушла на работу, а посуда вымыта, вся четверка наконец вырвалась на свободу – на солнечный свет и свежий воздух. Погода была отличная, теплая – голубое небо и куча всяких возможностей впереди. Да и сам день начался хорошо – с того, что в выбоине на тротуаре сверкнуло что-то металлическое.

– Деньжата, – сказала Джейн и отправила десятицентовую монетку в свой карман, где позвякивала остальная еще нерастраченная наличность. У нее будет время подумать, на что ее истратить после утренних приключений.

Утренние приключения начались многообещающе. Дом миссис Гудзон выглядел точь-в-точь как «Заколдованный замок» – его окружала каменная стена, а посреди лужайки стояла железная собака. Но когда Марк забрался на клумбу с пионами и Джейн встала ему на плечи и подняла Марту к кухонному окну, то все, что Марта увидела, – так это как миссис Гудзон что-то размешивала в миске.

– Наверно, это глаз тритона или лапка лягушки, – предположила Катрин, но Марта сказала, что это больше похоже на пудинг из одного яйца.

А затем, когда один из черных муравьев, живущих на всех клумбах с пионами, укусил Марка, и тот уронил Джейн и Марту, которые попадали с криками, то ничего особенного не произошло, если не считать выскочившей миссис Гудзон, которая, как обычно, с метлой погналась за ними, крича, что она все расскажет их матери. Но это их не очень-то беспокоило, поскольку их мать говорила про миссис Гудзон, что люди, которые не умеют общаться с детьми, сами в этом виноваты, – в общем, ничего интересного.

Так что дети двинулись по улице дальше и заглянули в сад к мисс Кинг. Пчелы приятно жужжали вокруг цветущих коломбинов, а кроме того там были крупные колокольчики и пурпурные наперстянки, выглядевшие вполне по-старинному, так что на какой-то миг ребятам показалось, что вот-вот «что-то» произойдет.

Но тут вышла мисс Мами Кинг и начала им говорить, что маленькая чудесная волшебница живет в самом большом пурпурном бутоне наперстянки, а от подобных разговоров детей воротит. И они послушали ее только из вежливости, а затем уныло побрели назад и уселись на крыльце собственного дома.

Так они и сидели и не могли придумать ничего интересного, и ничего не происходило, и именно в этот момент Джейн стало все настолько противно, что она громко сказала:

– Хоть бы что-нибудь загорелось, что ли!

И остальные были потрясены таким кощунством, но еще больше они были потрясены, когда услышали то, что далее последовало.

А услышали они ни что иное как пожарную сирену!

Мимо них пронеслись машины – пять штук: машина, качающая воду – мотор ее страшно дымил, как вообще в те времена дымили моторы, – машина начальника пожарной службы, машина с баграми, машина с лестницей и машина химической службы!

Марк, Катрин и Марта посмотрели на Джейн, а Джейн посмотрела на них – и глаза у нее были круглые от удивления. А затем дети бросились следом.

Пожар был далеко – в восьми кварталах отсюда – и у них ушло много времени, чтобы добраться туда, потому что Марте нельзя было самой переходить улицу и она не так быстро бегала, как остальные; так что им приходилось поджидать ее на всех перекрестках.

И когда они наконец добежали до дома, возле которого остановились пожарные машины, то оказалось, что горит вовсе не дом. Горел домик для детских игр на заднем дворе, самый удивительный домик для игр из всех, которые дети когда-либо видели, – двухэтажный, с окошками, как в мансарде.

Все вы прекрасно знаете, что такое смотреть на пожар, – из окон вырываются яркие языки пламени, и самое замечательное – это когда обрушивается крыша, или того лучше – когда есть какая-нибудь башенка и она падает, проламывая крышу. У этого детского домика была башенка, и самым прекрасным был момент, когда она обрушилась, с треском проломив крышу и подняв целый сноп искр.

И поскольку это был детский домик, то есть такой же маленький, как сами дети, то все выглядело так, будто пожар был устроен специально для них. К тому же оказалось, что девочка, которой принадлежал этот домик, была без сомнения избалованной и капризной, ее звали Женевьева и у нее были длинные золотые локоны, которые, наверно, никогда не знали ножниц; так что все получилось, как надо. Более того – дети подслушали, как ее отец сказал, что купит новый домик для игр за деньги, полученные по страховке.

Так что, в общем и целом, у всех четверых не было причин для каких-либо иных чувств, кроме как чувства глубокого удовлетворения, – его-то они и испытывали, когда стояли, тяжело дыша, и глядели, как пожарники героически сражаются с огнем, оставаясь при этом абсолютно невозмутимыми, что характерно для всех пожарников мира.

И только когда последний язык пламени погас и вместо домика для игр взору предстал один черный, обгорелый остов, мокрый и еще дымящийся, – только тогда Джейн почувствовала свою вину и ее радость тоже почернела.

– Ох, что ты наделала! – прошептала ей Марта.

– Я не хочу об этом говорить, – сказала Джейн. Но она направилась к женщине, которая, кажется, была нянькой золотоволосой Женевьевы, и спросила о том, как это все началось.

– Все вдруг как полыхнет, ну прямо как Четвертое Июля [4]4
  В этот день в США отмечается День независимости.


[Закрыть]! – сказала нянька. – И я так думаю, – добавила она, с большим подозрением глядя на Джейн, – что это поджог! А ты, девочка, что здесь делаешь?

Вместо ответа Джейн развернулась и пошла со двора, стараясь держаться как можно прямее и не побежать. Вся троица последовала за ней.

– Джейн что, волшебница? – прошептала Марта на ухо Катрин.

– Не знаю, но думаю, что да, – прошептала Катрин в ответ.

Джейн сердито посмотрела на них. В молчании они миновали два квартала.

– И мы тоже волшебники?

– Не знаю. Я боюсь даже думать об этом.

Джейн сердито посмотрела на них, и они снова замолчали. Но на сей раз терпения у Марты хватило лишь на полквартала.

– А нас не сожгут как ведьм?

Джейн взвилась от ярости.

– Я желаю… – начала она.

– Не смей! – чуть ли не взвизгнула Катрин, и Джейн побледнела, плотно сжав губы, и пошла быстрее. Чтобы остальные не отстали, Марк заставил их прибавить ходу.

– Так не пойдет. Мы должны все это обсудить, – сказал он Джейн.

– Да, обсудить, – сказала Марта, уже не с таким испуганным видом. Она питала большое уважение к Марку, потому что он был мальчиком и знал абсолютно все.

– Вопрос в том, – продолжал Марк, – был ли это просто несчастный случай, или это мы так хотели стать волшебниками, что у нас что-то вдруг получилось. Значит, надо, чтобы каждый из нас попробовал загадать желание. Тогда все станет ясно.

Но Марта заупрямилась. С Мартой никогда не договоришься. Иногда она ведет себя по-взрослому, как и все остальные, а иногда она ну просто маленький ребенок. Теперь она была маленьким ребенком. Губы ее задрожали, и она сказала, что не хочет загадывать желание и ни за что его не загадает, и вообще было бы лучше, если бы с ними вовсе ничего не произошло.

Посоветовавшись, Марк и Катрин пришли к выводу, что эти слова можно было бы счесть за желание Марты, но что, похоже, оно не сбылось, потому что иначе бы они ничего не помнили про это утро, а они помнят, и даже очень хорошо. Но в порядке проверки Марк повернулся к Джейн.

– А что мы сегодня делали? – спросил он.

– Смотрели на пожар, – горько сказала Джейн, и тотчас, словно в подтверждение ее слов, мимо пронеслись пять пожарных машин, направлявшихся к себе в пожарное отделение.

Так что затем Марк без особого подъема пожелал, чтобы его туфли превратились бы в семимильные сапоги-скороходы, но когда он попытался шагнуть на семь миль, оказалось, что так они не шагают.

Катрин пожелала, чтобы явился Шекспир и поговорил бы с ней. Она забыла сказать, когда именно это должно произойти, но, прождав минуту, в течение которой Шекспир так и не появился, они решили, что он, наверно, вообще не придет.

В общем, похоже, что если кто среди них и был волшебником, так только Джейн.

Но сколько они ни пытались, они не смогли заставить Джейн загадать еще какое-нибудь желание, пусть даже маленькое и безобидное. В ответ на все их уговоры она просто упорно трясла головой, а когда уговоры низвелись до прямых оскорблений, она даже слова не проронила, что было абсолютно не похоже на Джейн.

Когда они вернулись домой, она сказала, что у нее болит голова, ушла в свою комнату и закрылась. Она даже не вышла на ланч и пробыла у себя весь день, где она поговорила только с кошкой по имени Кэрри и в раздумии опустошила целую коробку бисквитов. Мисс Бик уж и не знала, что с ней делать.

Вернувшись с работы, мама сразу поняла, что дома что-то не так. Но, будучи человеком чутким, она не стала ни о чем расспрашивать.

За ужином она объявила, что вечером ее дома не будет. Джейн даже не подняла на нее глаз, пребывая в состоянии молчаливого размышления, но остальных это заинтересовало. Детям всегда хотелось думать, что у их мамы бывают всякие удивительные приключения, но такое случалось редко. В этот вечер она отправлялась навестить тетю Грейс и дядю Эдвина.

– А зачем? – поинтересовался Марк.

– Они были очень добры ко мне после смерти вашего отца. И они очень добры к вам.

– Дарят полезные подарки! – презрительно обронил Марк.

– А тетя Грейс скажет тебе: «Попробуй, пожалуйста, этот маленький шоколадный тортик, такого ты еще не ела, я сама его сготовила»? – поинтересовалась Катрин.

– Нехорошо смеяться над вашей тетей Грейс. Не знаю, что сказал бы на это ваш папа.

– Папа тоже над ней смеялся.

– Это разные вещи.

– Почему?

Такого рода разговор был детям всегда очень интересен и мог бы продолжаться вечность, поскольку касался их самих, но взрослые к подобным разговорам почему-то относились иначе. Мама положила ему конец, отправившись к тетушке Грейс.

Когда она ушла, снова стало происходить что-то странное. Джейн то появлялась в комнате, где они сидели, то исчезала, а они, взяв карты, играли в малоинтересного подкидного, пока не почувствовали, что начинают сходить с ума.

Марк наконец взорвался:

– Почему ты нам ничего не скажешь?

Джейн покачала головой:

– Не могу. Вы не поймете.

Естественно, что это еще только больше всех разъярило.

– Она думает, что раз она волшебница, то значит, всех умнее! – сказала Марта.

– Я думаю, что она вовсе не волшебница! – Это сказала Катрин. – Только она боится, что так оно и есть, и потому не загадывает желания.

– Нет, волшебница! – не очень убежденно воскликнула Джейн. – Только я не знаю – почему или насколько. Это все равно, что отсидеть ногу, – от нее ни пользы, ни радости. Я боюсь даже думать о желании. Я вообще думать боюсь!

Когда у тебя есть волшебный дар, и ты об этом знаешь, то это может быть просто чудесное чувство, будто внутри раздается приятная музыка. Но чтобы насладиться этой музыкой, нужно знать, сколько у тебя волшебного дара и как им пользоваться. А Джейн не имела ни малейшего представления о том, сколько у нее такого дара, как его применять, и оттого была несчастной, и остальные не могли понять – почему, и так ей и говорили, а Джейн огрызалась, и, когда пришло время отправляться спать, никто уже друг с другом не разговаривал.

Более же всего Джейн досаждало чувство, что она что-то забыла, и что если бы она вспомнила, то поняла бы причину случившегося. Как будто эта причина пряталась где-то в ее сознании – вот только бы найти ее. И она погружалась в собственное сознание и искала, искала…

И вот она осознала, что сидит, выпрямившись, на кровати, и что часы бьют одиннадцать, и что она вспомнила. Такое иногда бывает.

Она встала и направилась к туалетному столику, на который машинально высыпала свои деньги, когда вернулась домой с пожара. Сначала она ощупала поверхность столика. Затем зажгла лампу.

Никелевая монетка, найденная в выбоине тротуара, исчезла.

И теперь уж Джейн действительно задумалась всерьез.

II. Что произошло с мамой

У тетюшки Грейс и дядюшки Эдвина сама атмосфера была душной и скучной, и мебель их была душной и скучной, и тетушка Грейс и дядюшка Эдвин были скучными.

«Бедняги, ведь они такие добрые», – молча думала мать четверых детей.

Но ей пришлось изо всех сил напоминать себе об этом, когда тетя Грейс вытащила альбом с семейными фотографиями.

– А теперь, Элисон, думаю, тебе будет интересно взглянуть на фотографии, которые мы сделали во время путешествия в Еллоустонский парк. – И тетя Грейс устроилась среди диванных подушек, как будто намеревалась просидеть там целую вечность.

– Но мне кажется, что ты их уже показывала прошлый раз, тетя Грейс.

– Нет, что ты, милочка, то был Гласьерский парк. Эдвин, пододвинь-ка абажур, чтобы Элисон хорошо было видно. Это вот хорошо известный Гейзер Постоянства. Представляешь, он действительно постоянный – фонтанирует через каждый час. Женщина, которая там стоит… – мы ее не знаем. Это просто какая-то женщина из Огайо – она все норовила попасть в кадр. Эдвину пришлось с ней объясниться. Переверни страницу.

На следующей странице альбома хорошо известный Гейзер Постоянства был сфотографирован с другой точки. Женщина из Огайо успела дойти только до края кадра, во всем же остальном этот снимок ничем не отличался от первого.

Мать четверых детей похлопала ладонью себя по рту, чтобы скрыть зевок.

– Мне действительно уже пора, тетушка Грейс.

– Глупости, милочка. Ты должна остаться на чашечку кофе с тортом. Попробуй-ка этот маленький шоколадный тортик, такого ты еще не ела, я сама его сготовила.

Мама с трудом подавила улыбку. Катрин говорила, что именно так тетушка Грейс и выразится – в своем обычном духе.

Часы пробили одиннадцать.

«Боже мой, – подумала мама, – еще так долго возвращаться на автобусе! Вот бы сразу оказаться дома!»

Тут же в комнате словно погас свет и маме почудилось, что луна и звезды светят прямо сквозь крышу.

Она поискала глазами скучное доброе лицо тетушки Грейс, но тетушки Грейс нигде не было. Вместо этого на маму уставился куст довольно высокорослого молочая, а душное скучное кресло вдруг показалось холодным и колючим. Она посмотрела себе под ноги и оглянулась по сторонам.

Она сидела возле дороги на холмике, поросшем сорной травой. Вокруг не было ни домов, ни хоть какого-нибудь света, – ничего, кроме луны и звезд.

Что же такое стряслось? Не сошла ли она внезапно с ума? Или, может, она попрощалась с тетушкой Грейс и дядюшкой Эдвином и отправилась домой пешком, вместо того чтобы поехать на автобусе, а потом потеряла сознание?

Но почему она не помнит, что попрощалась? Раньше с ней такого никогда не бывало.

Ей показалось, что она узнает этот участок дороги. Тетюшка Грейс и дядюшка Эдвин жили на окраине – между ними и городом на полмили тянулся незастроенный участок. Полмили и всего одна автобусная остановка, вспомнила мама четырех детей. Должно быть, она оказалась где-то посредине, но, интересно, где сама остановка автобуса – впереди, или позади?

Небо вдалеке было подсвечено городскими огнями, и она пошла в ту сторону.

Луна только народилась, тоненький серп едва светился, и лес по обе стороны дороги был темным и страшноватым. Что-то шевелилось среди ветвей деревьев, и маме все это совсем не нравилось.

С чего это она, преуспевающая журналистка газеты и мать четверых детей, бродит тут ночью по дорогам?

А вдруг на нее нападут бандиты и убьют, и тело ее кто-нибудь обнаружит наутро, – что дети подумают? Что вообще все подумают? Должно быть, это какой-то дурной сон. Скоро она проснется. А пока надо идти. И она пошла.

За ее спиной раздался шум мотора и засветились фары. Она обернулась и подняла руку, полагая, что это автобус.

Но это был не автобус, а автомобиль. Однако автомобиль все равно остановился возле нее, и из кабины выглянул небольшого росточка господин.

– Может, вас подвезти?

– Мм, нет, право же, нет, – сказала мама четверых детей, что было абсолютной неправдой; она бы очень хотела, чтобы ее подвезли. Но она сама всегда говорила детям, что ни в коем случае нельзя садиться в кабину к незнакомым людям.

– Сломалась ваша машина?

– Мм, нет, не совсем…

– Решили прогуляться?

– Мм, нет.

Тогда небольшого росточка господин открыл дверцу.

– Садитесь, – сказал он.

К собственному своему удивлению, мама четверых детей села в автомобиль. Некоторое время они ехали молча. Мама четверых детей пыталась краешком глаза изучить внешность господина, и ей было неприятно обнаружить, что у него есть борода. Борода для нее являлась признаком чего-то нехорошего. В самом деле, раз он отпустил бороду, значит, хочет что-то скрыть?

Но у господина была даже не борода, а бородка, маленькая и жидкая, остальная же часть его лица, насколько позволял видеть сумрак в кабине, казалась приятной. Мама почувствовала, что ей хочется рассказать о своем странном приключении. Но это, увы, было невозможно – это бы прозвучало слишком глупо.

Господин первым нарушил молчание.

– Когда темнеет, на этой дороге ни души. По-моему, здесь довольно опасно гулять.

– По-моему, тоже, – согласилась мама четверых детей. – Ума не приложу, как это случилось. Сижу я себе у тетушки Грейс, беседую и вдруг раз – и я оказываюсь у дороги!

И она стала рассказывать обо всем маленькому господину, несмотря на свое решение помалкивать.

– Этому есть только одно объяснение, – подытожила она. – Должно быть, я потеряла сознание, пусть лишь на какую-то минуту.

– О, только одного объяснения не бывает, – сказал господин небольшого росточка. – Все зависит от того, какое именно объяснение вы допускаете. Я лично допускаю, что еще до завтрака со мной может произойти полдюжины самых невероятных вещей. И вовсе не потому, что мне предоставляется такая возможность. Дело в том, что в нашей жизни происходит слишком мало невероятного, чтобы мы его допустили. Вам так не кажется? Так где, говорите, вы живете?

– Я вам ничего не говорила, – сказала мама четверых детей.

Поздний этот вечер и в самом деле становился все более и более странным. Для нее было непривычно встречаться с людьми, которые говорят точь-в-точь как Белая Королева [5]5
  Персонаж знаменитой сказки Льюиса Кэррола «Алиса в Зазеркалье». Белой Королеве свойственно парадоксальное изложение мыслей.


[Закрыть], равно как давать свой адрес абсолютно незнакомому человеку, – и тем не менее, если она хочет добраться до дому, ей, кажется, больше ничего не остается.

Она назвала свой адрес и мгновение спустя они подъехали к ее дому.

Она поблагодарила маленького господина за его труды. Он поклонился и, похоже, заколебался, будто хотел еще что-то добавить, но затем решил сначала получше это обмозговать. И укатил.

Только когда он исчез, мама четверых детей спохватилась, что даже не спросила его имени, как, впрочем, и он ее. Хотя, возможно, больше они никогда не встретятся.

Она направилась ко входу и вдруг в ужасе остановилась.

Гостиная просто сверкала огнями!

Представив себе самое страшное, что только могло произойти, она бросилась к двери, повернула ключ в замке и вбежала внутрь.

В углу дивана, свернувшись калачиком, сидела Джейн – она накинула на себя одеяло и казалась маленькой, бледной и несчастной девочкой.

Тут же мама оказалась рядом и обняла ее. И собственные ее мысли по поводу странного вечера и господина небольшого росточка улетучились.

– Что случилось? – воскликнула она. – Живот заболел или что-то приснилось? Надо было позвонить.

– Ни то, ни другое, – сказала Джейн. – Мама, ты случайно не взяла никель [6]6
  Так в США называют монету в десять центов.


[Закрыть], который лежал у меня на туалетном столике?

– Что-что? – воскликнула мама. – И ради этого ты ждешь меня допоздна?

И тут же она начала ругаться, как это делают все родители, когда они беспокоятся о своих детях, а потом узнают, что беспокоились напрасно.

– Джейн, мне совершенно не нравится твоя жадность! – сказала она. – Да, я взяла никель, чтобы заплатить за автобус. У меня был только один никель и пять долларов бумажкой, а там всегда так ворчат из-за этой сдачи.

– И ты его истратила! – оборвала ее Джейн, в голосе ее прозвучал ужас.

– Я истратила один никель, когда ехала из дому. Какое это имеет значение? Завтра я тебе отдам.

– И второй никель ты истратила, когда ехала домой?

Мама на мгновение смутилась.

– Мм… нет, между прочим, не истратила. Меня подвезли.

– А ты знаешь, какую монету ты истратила? Ту, что у тебя была, или ту, что ты взяла?

– О, господи! Откуда я знаю!

– Ты можешь мне отдать ту, которую ты не истратила? Прямо сейчас, пожалуйста.

– Джейн, что все это значит? Можно подумать, что ты какая-нибудь там бедная голодная падчерица! – Затем мамин голос потеплел: – Ну ладно, если это тебя осчастливит.

Она порылась в своем кошельке:

– Вот, держи. А теперь спать.

Джейн бросила быстрый взгляд на монетку, которую дала ей мама, и зажала ее в кулачке. Ее догадка подтвердилась. Это был не никель.

В дверях она задержалась.

– Мама.

– Что еще?

– С тобой… с тобой ничего… ничего не было странного этим вечером?

– Что ты хочешь сказать? Конечно, ничего. А что?

– Да так…

Джейн поискала подходящее объяснение. Она не могла сказать маме правду. Мама никогда не поверит. Это ее только расстроит.

– Просто я… просто я видела сон про тебя и забеспокоилась. Мне приснилось, что ты загадала какое-то желание.

– В самом деле? Странно. – В маминых глазах вдруг возник интерес. Поэтому она стала говорить дальше, чуть ли не самой себе, словно вспоминая: – Между прочим, я действительно кое-что пожелала. Я пожелала оказаться дома. И именно в этот момент…

– Что в этот момент? – возбужденно спросила Джейн.

Ее мама приняла непроницаемый вид:

– Ничего. Я отправилась домой. Меня подвезли. Один… один друг дяди Эдвина.

На Джейн она не глядела. Это просто ужасно – так лгать собственному ребенку. Но она не могла сказать Джейн правду – дочка никогда не поверит. Это ее только расстроит.

– Понятно. – Но Джейн не уходила. Она стояла, повторяя ступней узор ковра на полу. И, не глядя на маму, продолжала:

– Когда ты в моем сне пожелала оказаться дома, я не помню, что было дальше. Не думаю, чтобы ты оказалась именно дома…

– Хм! Конечно, нет.

– Но ведь где-то ты оказалась?

– На какой-то полянке, поросшей сорняком, где-то на полпути до улицы Банкрофт.

Только теперь Джейн подняла глаза и посмотрела прямо маме в лицо:

– Мы ведь говорим просто о моем сне, правда же? На самом-то деле ничего такого не было?

– Естественно, ничего.

На сей раз именно мама отвела взгляд. И Джейн знала, почему.

Еще крепче зажав в кулачке блестящий кругляшок, она побежала вверх по лестнице в свою комнату.

Мама ее осталась стоять в раздумье. Как странно, что Джейн все-таки догадалась. Однако не более странно, чем все остальное, касающееся этого странного вечера. Вполне вероятно, что на самом деле ничего и не произошло. Вполне вероятно, что она просто нездорова и вообразила себе всякое разное, – такое бывает при гриппе и при чем-то еще. Ей лучше немножко отдохнуть. Она выключила в гостиной весь свет и пошла наверх.

Джейн стояла посреди своей комнаты и глядела на кругляшок в руке. Он был размером с никель и формой, как никель, и цветом, как никель, только это был не никель.

Он был старый и сильно потертый – возможно, это века его так стерли, сказала себе Джейн. А вместо бизона или головы статуи Свободы на нем были какие-то странные знаки. Чтобы получше рассмотреть, Джейн поднесла кругляшок ближе к свету.

В дверь постучали.

– Погаси свет! – велел мамин голос.

Джейн погасила свет.

Однако она уже поняла, что в руке у нее талисман, способный превратить для них это лето в пору самых невероятных приключений и удовольствий.

Надо спрятать его до утра в надежном месте. Джейн наощупь пересекла в темноте комнату и открыла дверцу шкафика. На внутренней стороне дверцы висел чехол для обуви – самодельный, из ситца в цветочек, со множеством отделений, хотя когда Джейн разувалась, она редко вспоминала о его существовании.

Она бросила волшебный кругляшок в одно из этих отделений. Тут его никто не возьмет.

А затем легла в постель.

Последняя ее мысль была о том, что надо проснуться пораньше, по крайней мере на заре, и созвать всех остальных.

Они должны провести Совещание и решить, как именно им использовать этот замечательный подарок, взявшийся из ниоткуда.