Текст книги "Красная площадь"

Автор книги: Эдуард Тополь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

В это время в Западном Берлине

– …Отец отнес половину Гивиных бриллиантов в ОВИР, прямо Зотову в кабинет, и в тот же день мы получили все выездные документы. А вторую половину папа оставил Буранскому, чтобы он как-нибудь вытащил Гиви из тюрьмы. И мы уехали голые, даже без чемоданов – боялись, чтобы к нам из-за чего-нибудь не придрались на таможне, – закончила свой рассказ Аня Финштейн.

Мы сидели вдвоем, в каком-то уютном небольшом кафе, почти пустом в это время дня. На столике перед нами рядом с чашечками кофе и двумя рюмками какого-то ликера в красивой вазочке стояли израильские тюльпаны, которые я преподнес Ане. Их поставила в эту вазочку заботливая официантка, и это тоже было крохотной приметой нового, человеческого мира. Я сказал:

– Аня, есть только один путь получить сюда вашего Гиви. Вы назовете адрес, где лежат пленки, и я позвоню в Восточный Берлин, в генштаб. Оттуда по спецсвязи это в ту же минуту придет в Москву кодированным текстом к моему помощнику. И если пленки будут на месте, вашего Гиви выпустят из «Чарли» на Запад.

– А если не выпустят? Если возьмут пленки, а его не отдадут?

– Тогда я в вашей власти. Я – заложник. Вы и ваши друзья можете сделать со мной что угодно.

Она подумала с минуту и сказала:

– Да, похоже, что иначе действительно нельзя. Хорошо, записывайте. Пленки лежат на «Мосфильме», в подвалах фильмохранилища. 693-й стеллаж, коробка номер 8209. На коробке написано: «Фонограмма к фильму "Чайковский"», но «Чайковского» там нет, там Брежнев.

Я открыл портфель и достал телефонную книгу Москвы. На 306 странице была длинная колонка телефонов киностудии «Мосфильм». В самом конце этой колонки, на 38 строке, было написано «Фильмохранилище», и тут же стоял телефон. Но телефон был мне не нужен. Я выписал в блокнот номер страницы и номер этой строки и подошел к телефону-автомату, набрал номер, который несколько часов назад дал мне полковник Трутков.

Его громкий, окающий говорок ударил мне в ухо:

– Ну, как дела? Как там Западная Европа? Все жиреют, подлецы?

– Записывайте, – сказал я сухо. – Страница 306, строка 38. Записали? Дальше: 692-й стеллаж, коробка № 8209.

– Слушай, Шамраев, – сказал Трутков, – а ты не можешь теперь послать эту жидовку подальше и вернуться? Чтоб этого грузина ей не отдавать. А?

– Не могу, – сказал я. – Их тут восемь человек, они держат меня под пистолетом.

Он молчал. Похоже, взвешивал, что они потеряют, если меня тут действительно прикончат.

– Имей в виду, полковник, – сказал я. – Если Гиви не выйдет, у меня будет только один путь выжить – рассказать здесь журналистам все, что я знаю. Ни Брежнев, ни Устинов тебе этого не простят.

– Я понял, – сказал он хрипло. – Ладно, придется отдать ей этого грузина, хрен с ним! Сейчас передаю шифровку в Москву. Диктуй мне номер телефона, с которого ты звонишь.

Я прочел на телефонном диске многозначный номер и продиктовал ему.

– Ладно, – сказал он. – Жди звонка.

Спустя минуту в Москве

Рядом с Арбатской площадью, в тяжелом каменном доме Генерального штаба Советской Армии, в шифровальном отделе приняли берлинскую шифровку и вручили ее сидевшему в вестибюле Валентину Пшеничному. Валентин открыл телефонный справочник Москвы, нашел 306-ю страницу и вышел из Генштаба. У каменных ступеней его ждала «Чайка» Жарова. Сам генерал-майор Жаров устало спал на заднем сиденье. Пшеничный открыл дверцу машины и разбудил генерала. Через восемь минут правительственная «Чайка» въезжала на территорию киностудии «Мосфильм». Перепуганный начальник ведомственной охраны студии показал, где находится фильмохранилище – в самой глубине мосфильмовского двора, за площадкой натурных съемок, где как раз в это время знаменитый режиссер Сергей Бондарчук, лауреат Ленинской премии и кандидат в члены ЦК КПСС, снимал очередную массовую сцену к новому суперколоссу «Десять дней, которые потрясли мир». Бондарчук сидел на операторском кране вмеcте с оператором, парил над массовкой. Кремлевская «Чайка» врезалась в кадр, двигаясь прямо на крохотный бутафорский броневик, с которого загримированный под Ленина актер Каюров, картавя, произносил пламенную ленинскую речь. Знаменитая ленинская кепка была зажата в его простертой руке.

– Стоп! – закричал в мегафон Бондарчук. – Откуда машина?! Убрать!!!

– Пошел на х… – небрежно проворчал в «Чайке» генерал-майор Жаров. И приказал водителю: – Езжай!

Прервав пламенную речь вождя всемирной революции, кремлевская «Чайка» пересекла площадку натурной съемки и подъехала к двухэтажному длинному серому зданию фильмохранилища. Там, в огромных залах с особым увлажненным микроклиматом, среди тысяч коробок с кино– и магнитными пленками, Пшеничный и Жаров нашли стеллаж номер 693 и на нем – большую стандартную коробку, яуф № 8209 с этикеткой «Фонограмма к "Чайковскому"». В яуфе лежали бобины с коричневыми магнитофонными пленками.

– Вы хотите послушать музыку к «Чайковскому»? – удивленно спросил у генерала Жарова заведующий фильмохранилищем Матвей Аронович Кац.

– Да, хочу.

Матвей Аронович взял из яуфа пленки и заправил первую бобину на тяжелом стационарном звукостоле. Нажал кнопку воспроизведения звука. Вместо музыки Чайковского динамики отозвались глуховатой затрудненной речью, голосом Леонида Ильича Брежнева.

– Выключай! – приказал Кацу Жаров. – Эти пленки я забираю.

– Подождите! – сказал изумленный Кац. – В этой коробке должны быть пленки с музыкой Чайковского…

15 часов, Западный Берлин

Мы стояли с Аней Финштейн напротив пропускного пункта «Чарли». Между нами и железными воротами в Берлинской стене были только американские офицеры, белая линия нейтральной полосы и березовая аллея, которая тянется вдоль западной стороны Берлинской стены. Аня напряженно всматривалась в глухие железные ворота. «Фольксваген» с ее друзьями стоял у нас за спиной.

Наконец железные ворота открылись и Гиви Мингадзе вышел из них осторожной, напряженной походкой.

– Гиви! – крикнула ему Аня.

Он резко повернул голову в нашу сторону – закатное солнце било ему в глаза. Американский офицер подошел к нему, протянул руку за его паспортом, мельком заглянул в него и тут же вернул, сказал, как и мне несколько часов назад:

– Велкам ту тзе вест.

Я смотрел, как они бежали друг другу навстречу – Аня и Гиви. Алые израильские тюльпаны выпали у Ани из рук и упали на мостовую, на белую нейтральную полосу. Я усмехнулся – вспомнил нашу популярную песню «А на нейтральной полосе цветы необычайной красоты…» На этой полосе они стояли, обнявшись, – Аня и Гиви. Потом они подошли ко мне вдвоем, и Аня сказала:

– Спасибо. Сегодня ночью мы улетаем в Израиль. Может быть, и вы с нами? А? Решайтесь? У нас там совсем тепло – уже тюльпаны цветут…

В ее глазах снова были отсветы жарких песков, знойного солнца и теплого южного моря. Я покачал головой:

– К сожалению, я не могу, – и кивнул за Берлинскую стену. – У меня там сын…

Эпилог

Срочно Секретно

Военной спецсвязью

ПРЕДСЕДАТЕЛЮ СОВЕТА ОБОРОНЫ СССР маршалу Советского Союза товарищу Леониду Ильичу БРЕЖНЕВУ

МИНИСТРУ ОБОРОНЫ СССР маршалу Советского Союза товарищу Дмитрию Федоровичу УСТИНОВУ

Донесение о выполнении боевого задания № С371 от 27 января 1982 г.

По Вашему приказу сегодня, 27 января 1982 года, в 15 часов 19 минут в Восточном Берлине, на Фридрихштрассе, вблизи контрольно-пропускного пункта «Чарли» погиб в автопроисшествии присланный по Вашему распоряжению в Берлин следователь по особо важным делам при Генеральном Прокуроре СССР старший советник юстиции тов. ШАМРАЕВ Игорь Иосифович.

Расследованием происшествия занимается Главное Управление полиции Министерства внутренних дел Германской Демократической Республики.

Начальник 1-го Спецотдела Главного разведуправления при Группе советских войск в Восточной Германии

полковник Б. Трутков.

Из письма заведующего сектором печати ЦК КПСС В. Ильичева главному редактору газеты «Комсомольская правда» Л. Корнешову:

Согласно поступившему из Советского посольства во Франции сообщению, сегодня, 31 января, специальный корреспондент Вашей газеты Вадим Белкин, попросил политического убежища у правительства Франции. При встрече с представителем нашего посольства Вадим Белкин сообщил, что совершает этот поступок обдуманно, в знак протеста против отсутствия свободы творчества в СССР и из желания стать честным писателем.

По сведениям, переданным из посольства, прежде всего Белкин заявил, что намерен опубликовать в одном из западных издательств рукопись своего друга, следственного работника Игоря Шамраева, убитого сотрудниками КГБ в Восточном Берлине. Эту рукопись, сказал западным корреспондентам Белкин, Шамраев успел передать ему в Москве перед вылетом в Париж.

Предлагаю осудить этот поступок на общем партийно-комсомольском собрании редакции и усилить идейно-воспитательную работу среди сотрудников газеты.

Из секретной служебной переписки Генерального прокурора Союза ССР А.М. Рекункова с членом Политбюро, Председателем КГБ СССР генералом армии Ю.В. АНДРОПОВЫМ:

Ставлю Вас в известность, что закончить расследование в отношении разжалованного полковника милиции М. Светлова, виновного в гибели руководителей Отдела внутренней разведки МВД СССР A. Краснова, Б. Олейника, И. Запорожко и нашего следователя Н. Бакланова, не представляется возможным, поскольку обвиняемый впал в «реактивное состояние»: для бесед недоступен, боли не ощущает, находится в одной и той же неподвижной позе. В настоящее время он направлен в Институт имени проф. Сербского для проведения стационарной судебно-психиатрической экспертизы.

На старшего следователя Мосгорпрокуратуры B. Пшеничного мною наложено строгое дисциплинарное взыскание, он понижен в должности и переведен на работу в один из окраинных районов Московской области…

ОЧИЩЕНИЕ ОТ НЕЗНАНСКОГО а также Марининой и прочих

(Публикации и документы)

Ты вспомни, что произошло с Незнанским и Тополем. Сначала у нас вышли книги, написанные Незнанским единолично, потом пошли те, которые они написали в соавторстве, а потом они рассорились и снова начали писать поодиночке. Но отличные книги, которые они написали вместе, сделали свое дело, создали этим авторам репутацию, и их по-прежнему с удовольствием покупают, хотя поодиночке они пишут намного хуже.

Александра Маринина, «Чужая маска», 1997 г.

Эдуард Тополь – один из самых кассовых беллетристов на российском книжном рынке середины и второй половины девяностых годов из сценаристов – т.е. людей, которые мерили деньги не той меркой, что простые советские граждане… Эмигрировал в США в семидесятые. Стал писать боевики с колоритом а’ля руссо-совьетико, что в горбачевский период «перестройки» и всплеска мирового интереса ко всему русскому принесло успех, известность, переводы на иностранные языки. Как часто бывает, первые книги были энергичны и хорошочитаемы, хотя назвать откровенный боевик высокой литературой нельзя. Всего написал полтора метра произведений, если мерить собрание сочинений по толщине корешков… Очень славолюбив…

Незнанский, Фридрих – чуть постарше Тополя. Многo лет в США работал с ним Незнанский, в соавторстве…

Часть I
ФРИДРИХ НЕЗНАНСКИЙ В ФАС И ПРОФИЛЬ

В конце 2002 года редакция газеты «Совершенно секретно» получила повестку о вызове в суд в связи с иском Фридриха Незнанского по делу о защите его чести, достоинства и деловой репутации, потревоженных публикацией в четвертом номере «Совсекретно» за 2002 год моего письма «Разыскивается Незнанский». Не желая оказывать давления на суд, который еще не закончился, хочу без всяких комментариев уточнить, о каких именно чести, достоинстве и деловой репутации идет речь.

1981 год, 20 июня. Американская газета «Ньюсдэй» (фотокопию прилагаю) в статье, посвященной требованию России выдать ей нацистского преступника и «вильнюсского мясника» Карла Линаса, писала:

«Свидетели американского правительства удостоверили (в суде. – Э. Т.), что Линас был управляющим в нацистском концентрационном лагере в 1941 году и руководил казнями сотен евреев, партизан и коммунистов… Последним свидетелем (защиты Линаса. – Э. Т.) был Фридрих Незнанский, 49 лет, бывший советский прокурор, который сбежал в нашу страну в 1978 году. Через переводчика Незнанский сказал: «Свидетелей (в России. – Э.Т.) натаскивают давать показания в соответствии с желанием прокурора». Он сказал, что этих свидетелей запугивают потерей жилья и работы… протоколы судов постоянно подделывают, а судьи часто прерывают процессы, чтобы следователи могли «дожать» непослушных свидетелей». «Настоящие судьи, жюри и прокурор – это Политбюро», – сказал Незнанский, добавив, что тайные камеры установлены в советских судах для того, чтобы руководители Коммунистической партии могли руководить происходящим».

Любопытно, что в своей автобиографической книге «Записки следователя» Фридрих Незнанский нигде не упоминает о том, что был советским прокурором (поскольку таковым никогда и не был).

Однако в США, куда он вовсе не сбежал, а уехал по еврейской визе, Незнанский, судя по публикациям в New York Tribune (6/10/79), Chapel Hill Newspaper (30/01/81), The Dayly Jar Heel (3/02/81), не только объявил себя московским прокурором и читал в этом качестве лекции, но и выступал в судах на стороне защиты нацистских преступников.

Любопытно, знают ли об этом в Израиле, в «Мосаде»? Или в «Фонде Визенталя», который разыскивает нацистских палачей во всем мире?

1985 год, 24 октября. Газета «Вашингтон пост» (фотокопию прилагаю) сообщала:

«Пентагон планирует потратить 100 000 долларов на исследование «Михаил Горбачев – годы становления», основанное на воспоминаниях эмигранта… Фридрих Незнанский посещал Московский юридический институт в 1950-1954 годах одновременно с Горбачевым и работал в том же городе после выпуска. Знали ли они друг друга? Да… Незнанский последний раз видел Горбачева в середине пятидесятых, когда оба они работали возле Ставрополя, Незнанский как прокурор, а Горбачев как сотрудник комитета ВЛКСМ».

Этому же сенсационному приобретению Пентагоном воспоминаний Незнанского о знакомстве с Горбачевым эмигрантская газета «Новое русское слово» посвятила тогда огромную, опубликованную в четырех номерах (28/04-1/05, 1988) статью «Продавец воздуха» (фотокопию прилагаю). В ней главный редактор этой газеты Борис Бочштейн писал:

«В широко публикуемых англоязычной прессой воспоминаниях Незнанского о совместной учебе с Горбачевым в вузе преобладает крайне суровое и неодобрительное мнение о бывшем однокашнике… В журнале «Посев» № 4 за 1985 год он пишет: «В 1954 году… не раз я слышал отдающий металлом голос партийного секретаря юрфака Горбачева, который требовал исключения из комсомола за малейшую провинность – от не к месту рассказанного политического анекдота до отлынивания от поездки в колхоз»… Журнал «Тайм» в номере от 21 октября 1985 г. пересказывает байку Незнанского, «который, по его словам, учился в юридической школе МГУ вместе с Горбачевым. Во время выступления в Гарвардском университете в сентябре Незнанский… вспомнил один вечер 1950 года, когда он, Горбачев и третий человек, комсомольский активист, выпили много стаканов водки и пива. Горбачев после этого оставался трезвым, а партийный активист упился и заснул. На следующий день, вспоминает Незнанский, Горбачев перед комсомолом обвинил друга в пьянстве. В результате Горбачев тут же стал новым комсомольским организатором, и с этого началась его дорога в Кремль».

«Какая ахинея! – восклицает Бочштейн и свидетельствует: – Незнанский в своих «воспоминаниях» все врет от начала до конца. Никогда он с Горбачевым не учился, приятелем его не был, вряд ли когда-либо видел да, по всей вероятности, и не знал о нем… Почему я утверждаю это с такой уверенностью? Да потому что сам учился в МЮИ в те же годы… бок о бок с Незнанским четыре года, одновременно с ним сдал госэкзамены и получил диплом…»

«В сборнике «Михаил С. Горбачев. Детальная биография», – продолжает Бочштейн, – выпущенном издательством «Тайм бук» в нынешнем, 1988 году, воспоминания и мнения Незнанского воспроизводятся уже на 11 разных страницах. Незнанский рассказывает авторам сборника, что Горбачев, будучи комсоргом, «с одобрением говорил о ленинском решении пойти на выгодный мир с немцами в Брест-Литовске в 1918 г.; что он добивался, чтобы на подшефном избирательном участке 99,9 процента избирателей являлись на выборы; что на юрфаке Горбачева не любили за «строгое следование партийной линии», хотя он и не требовал для себя личных привилегий.

Все это общие места, пустая болтовня. Такое можно написать о любом комсомольском секретаре… После смерти Сталина, продолжает Незнанский, Горбачев изменил точку зрения на него. Когда Сталин был жив, он помалкивал, «несомненно, желая избежать обвинений в лицемерии». Зато после смерти диктатора в марте 1953 г., по словам Незнанского, Горбачев стал говорить о нарушениях законности в 30-е годы, вспоминал арестованных знакомых.

Если бы Незнанский понимал смысл того, что он плетет, – пишет Бочштейн, – то это величайший комплимент Горбачеву, который (будучи комсоргом!) стал говорить о сталинских нарушениях законности за три года до того, как партия их признала (XX съезд КПСС, 1956 г.). Но наш сочинитель отнюдь не на прозрение Горбачева намекает, а на его неискренность: уже тогда, мол, в нем проявлялся будущий двоедушный партийный функционер, который сегодня говорит одно, а завтра – другое…

Иногда, впрочем, Горбачев совершал и благородные поступки – например, помог Незнанскому, когда тот «выиграл право» (?) на завидное местечко после окончания вуза, а оно было передано другому студенту «по политическим причинам» (?). Час от часу не легче. Даже когда этот автор хвалит, он все равно врет. Ведь никуда не денешься от того факта, что Незнанский закончил МЮИ, а не юрфак МГУ, и как бы из кожи ни лез Горбачев, ничем он не мог при «распределении» помочь Незнанскому или повредить.

После окончания института оба они, как теперь «выясняется», поехали работать в один и тот же город, Ставрополь.

Опять «художественный свист». На самом деле в 1954 г. по окончании МЮИ Незнанский уехал в родимый Краснодар, а спустя год, в 1955-м, по окончании МГУ Горбачев укатил в не менее родимый Ставрополь. Расстояние между этими городами по прямой – примерно 300 километров.

В Ставрополе Горбачев (по Незнанскому) опять повел себя нехорошо, непринципиально. Будучи секретарем горкома комсомола, он убеждал городские власти, что к партийным активистам, совершающим преступления, надо относиться помягче. Однажды, например, Горбачев возразил против ареста комсомольца, обвиненного в изнасиловании, в другой раз косо посмотрел на Незнанского, когда тот, являясь следователем прокуратуры, выдвинул обвинение против комсомольского деятеля, использовавшего свой кабинет для хранения краденого…

Обсуждать эту «утку» нет никакого смысла, поскольку вся деятельность Незнанского в Ставрополе – плод его фантазии. На самом деле он работал в одной из районных прокуратур Краснодарского края…

Мне не за что любить Горбачева, – заключал свою статью бывший сокурсник Незнанского. – Коммунистический режим, во главе которого он стоит, – самая лживая, подлая и бездушная форма тоталитарного правления. Но если мы будем называть коммунистических руководителей дураками, пронырами и пустозвонами, ничего не умеющими, кроме как «стучать» в КГБ, мы никогда в них по-настоящему не разберемся.

Горбачев за три года показал себя одним из умнейших политиков в мире – причем не какому-то Незнанскому показал, а Р. Рейгану, М. Тэтчер, Д. Шульцу и другим западным лидерам, с которыми пересекались его дороги. Нет никаких оснований думать, что в молодости он был глупее, примитивнее и доступнее для убогих «исследований» Незнанского…

Когда США обманывает человек, выдающий себя за специалиста, да вдобавок «писатель», когда он громоздит ложь одну на другую ради денег и саморекламы, – я считаю это делом безнравственным, постыдным, низким и не вижу причин, почему бы нам с вами не сказать об этом прямо».

1998 год, 8 июля. Целая страница газеты «Комсомольская правда» озаглавлена «Литературные негры» (фотокопию прилагаю). Она посвящена работе издательства «Олимп», куда корреспондент газеты Сергей Благодаров устроился одним из «литературных негров» писать за Незнанского «Марш Турецкого».

«Около кабинета главного редактора «Олимпа» Д.Р. Кондахсазовой, куда меня пригласили на собеседование, – описывает это издательство Благодаров, – сидел какой-то чудак с пухлой папкой, которую он принимал за роман…

Наконец меня пригласили к главному редактору. Встретили радушно. Я показал кучу заметок на криминальные темы, что напечатал за десять лет в «Комсомолке».

– Так-так, очень хорошо, – протянула Кондахсазова. – А что вы хотите?

– Я хочу заработать денег на написании книги…

– Можем вам предложить написать книгу «под Незнанского» – на его мотивы, сюжеты. Должны действовать его герои – «важняк» Турецкий, Грязнов. Согласны? Книга должна быть готова не позднее чем через четыре месяца. Об оплате поговорим позже, когда увидим, на что вы способны. Для начала принесите синопсис и пробную главку на двадцать – тридцать страниц…»

«Мне, – сообщает дальше Благодаров, – показали издательские договоры: за книгу в 500 страниц автор – основное производящее лицо – получает всего 2-3 тысячи долларов. На «неграх» жируют издатели, оптовики, сам Ф. Незнанский, получающий с каждой книжки валютный откат. Короче, активно добывают вознаграждение из пота анонимных авторов… Другое дело, что нас откровенно держат за дураков. Если на обложке книги стоит имя автора – Ф. Незнанский, то читатель вправе рассчитывать, что эту книгу написал именно он, известный писатель, а не группа анонимных студентов. Иначе это называется подлогом, враньем, жульничеством… Сейчас процесс «написания» книг так и идет – сам Ф. Незнанский уже двадцать лет сидит за границей, посылая из «прекрасного далека» синопсисы – пару страничек текста с общей идеей будущей книги. А «негры» из этих двух страничек, присланных СОТРУТНИКОМ Незнанским, рожают толстую книгу в 500-600 книжных страниц. Поэтому детективы подсадных «Незнанских» пестрят такими, например, перлами: «Тут попахивает высокими структурами», «Мысли Турецкого ринулись полоумным галопом» – ну, и прочая «полоумная» галиматья…»

И наконец, Интернет, сайт Bestlawyers.ru, страничка «Математика литературного процесса» (фотокопию прилагаю). Читаем:

«В 1996 году известный автор детективов Фридрих Незнанский предъявил иск к издательству «ЭКСМО» о защите авторских прав, требуя компенсации за бездоговорное издание произведений «Красная площадь» и «Журналист для Брежнева», написанных им в соавторстве с Эдуардом Тополем. Затем подал второй иск к издательству – о возмещении морального вреда и с требованием опровержений, так как опорочены его честь, достоинство и деловая репутация как гражданина. Основанием для второго иска послужила статья Э. Тополя «Литературное покаяние» объемом в 73 страницы, помещенная в книге «Журналист для Брежнева». В статье Тополь каялся, что породил такого писателя, как Незнанский. Что на самом деле он, Незнанский, никакой не писатель, а «жулик, мошенник и плут». Что авторство указанных произведений принадлежит единолично Тополю…

Претензии к «ЭКСМО» казались настолько неотразимыми, что издательство уже вело переговоры, намереваясь выплатить определенную компенсацию в обмен на отзыв Незнанским исков. Однако Абушахмин все же взял на себя защиту Тополя по его настоятельной просьбе… Наряду с литературоведческой экспертизой, традиционной для таких дел, он настоял перед судом назначить и математико-лингвистическую экспертизу… Эффект этого выступления превзошел самые смелые ожидания. Представители Незнанского, не дожидаясь результатов экспертизы, выбросили «белый флаг», подав в суд заявление с отказом от исков.

Дело было прекращено, однако по настоянию Абушахмина суд в своем определении полностью записал выводы математико-лингвистической экспертизы, осуществленной Институтом русского языка РАН: «… В рамках данного… материала… выявленные особенности авторского языка могут рассматриваться как решающий фактор в пользу признания авторства Э. Тополя на произведения спорной группы».

Таким образом, в судебном порядке с математической точностью было подтверждено: доверитель Абушахмина не является кляузником, он ничью честь не порочил, и, самое важное, – он единственный автор указанных произведений, а Незнанский – лишь примазавшийся к его, Тополя, славе человек».

Не желая, повторю, оказывать давления на суд, куда Незнанский подал иск о защите его чести и деловой репутации, заработанной им на двух континентах выступлениями в защиту нацистских преступников, мемуарами о дружбе с Горбачевым и написанными литературными «неграми» «маршами Турецкого», я от комментариев воздерживаюсь.

ЗАМОСКВОРЕЦКИЙ

НАРОДНЫЙ СУД

судье Е. Емельяновой

В книге Ф. Незнанского «Записки следователя» на страницах 235-236 содержится изложение беседы автора якобы со мной, Феофановым Юрием Васильевичем, якобы работавшим тогда в «Известиях» «редактором по отделу советской внутренней жизни». Якобы при этой беседе я «указал на карту Западной Европы и Америки». И якобы сказал при этом, что «наркомания – бич».

Уже это вступление к беседе является абсолютной ложью, что не трудно доказать. В «Известиях» никогда не было «отдела советской внутренней жизни». Я никогда не был редактором такого отдела. Никогда в моем кабинете (у меня тогда и кабинета не было) не висела упомянутая карта.

Далее Ф. Незнанский излагает беседу, якобы состоявшуюся между нами. Самого Незнанского я не помню – может быть, он и приходил в «Известия», но не ко мне. Что уж точно, то никакой беседы о наркотиках между нами не было и быть не могло. Не могло быть и того, чтобы я давал

Ф. Незнанскому некий справочник Главлита. Сотрудники газеты никогда такими справочниками не располагают.

Главный редактор журнала «Закон» Ю. Феофанов

Дорогой Эдик!

В ответ на твой сегодняшний вопрос сообщаю следующее. В начале 1980-х годов меня дважды нанимал переводчиком американский адвокат латышского происхождения Берзинь (помнится, я еще шутя осведомился у него, не родственник ли он одноименного сталинского палача). Работа моя состояла в переводе на английский язык показаний, которые дважды давал по-русски в суде хорошо знакомый тебе Фред Незнанский.

Первый раз он выступал на судебном заседании где-то в центре Лонг-Айленда, а второй в иммиграционном суде в Манхэттене. Слушалось дело о депортации Карла Линнаса, которого обвиняли в том, что при въезде в США он скрыл свои военные преступления, и намеревались депортировать (что и случилось впоследствии; он довольно скоро умер в советской тюрьме).

Показания Незнанского не имели касания собственно к Линнасу, о котором он ничего не знал. Смысл его выступлений состоял в том, что советские правоохранительные органы неоднократно фальсифицировали судебные дела, поэтому нельзя было быть абсолютно уверенным в аутентичности компромата, который они поставляли американцам на укрывшихся в США военных преступников. Поскольку дело Линнаса, как и большинство других, основывалось исключительно на данных, полученных от КГБ, адвокат Берзинь придавал показаниям Незнанского большое значение. Дальнейшая судьба Линнаса показала, что эти упования были тщетны.

19 октября 1997 г. Владимир КОЗЛОВСКИЙ