Текст книги "Темная гора"

Автор книги: Эдуард Геворкян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Потом он долго объяснял суть того, как меняется природа вещей, заключенных в пространство пирамид, а затем поднял палец и торжественно сообщил, что искусные механики умеют изменять свойства и природу самого пространства. Путеводная сила, как свет в увеличительном стекле, собирается в пучок, и если поместить в место ее средоточия еще одну пирамиду, поменьше, но грани которой соразмерны большой, то получится… Звездная машина, радостно вскричали мы. Помню, какой-то рыжий парень спросил тогда, а что будет, если построить очень большую пирамиду и вложить в нее множество соразмерных, одну в другую. Нарек взял увеличительное стекло, прожег в дощечке дыру и посмотрел на нас хитрым глазом сквозь дымящееся отверстие. Задолго до Первого Ментора, сказал он, люди возомнили о себе и построили пирамиду, пронзающую небеса. Многие из низших каст и поныне верят в предания о мщении завистливых богов, но просвещенные роды знают о том, как чрезмерная мощь путеводной силы, можно сказать, выжгла пространство и унесла с собой в никуда тысячи тысяч жизней.

Много дней спустя все тот же рыжий парень спросил у Нарека, а нет ли опасности, что какая-либо огромная гора, похожая на пирамиду, схлопнется, выжжет пространство и увлечет за собой всех нас?

Похвалил его наставник за толковые мысли и поспешил успокоить – нет такой горы, чтобы грани были точно составлены, да еще из одного материала. Правда, заметил он чуть погодя, бывают случаи, когда сила путеводная возрастает немного в горных краях. Места такие известны своими суевериями, рассказами о чудесах и вещах необычных – это неудивительно, потому что природа мироздания хоть в малой степени и на короткий срок, а все же там меняется. Ага, сказал рыжий, значит, сказки о богах придумали горцы! На это наставник Нарек попросил его меньше говорить о богах, чтобы не обижать верующих, а больше думать об испытаниях, потому что если хоть один из нас собьется, перечисляя детали устройства машины, это он запустит в комнату рой непослушных ос.

Когда я поднял голову, то обнаружил, что Линь исчез. Наверно, заметил, что я его не слушаю, и обиделся. Надо будет завтра принести извинения.

Извиниться так и не удалось. Больше я его не видел и теперь уже никогда не увижу.

Утром меня растолкал возмутительно бодрый и свежий Болк, заставил выпить чашку горячего супа, который желудок чуть было не вернул обратно, и потащил к повозке. Господин Верт обнаружил, что в барабаны с огненным припасом какой-то негодяй всыпал железные опилки, и теперь вместо красного порошка, воспламеняющего спиртовую смесь, там образовалась бурая спекшаяся масса, исходящая вонючим дымом.

Теперь надо было срочно доставить сюда все оставшиеся припасы, а заодно и новых переселенцев.

Неприятности дали о себе знать с первых мгновений нашего появления в замке. Не успели открыть створки, как с мелодичным звоном лопнули сразу две тяги. Хорошо, что я и помощники в это время сидели на полу. Стоящему отсекло бы голову тросом, который вжикнул из угла в угол и свернулся змеей на рычагах. Второй трос хлестнул по полкам балансиров. Помощники мои так и не поняли, что могли остаться без голов, да, впрочем, и разницы-то для них…

После того, как на моих глазах закололи Диомеда, испугать меня было трудно. Но когда я обнаружил, что тяги подрезаны, гнев обуял меня. Мой крик еще ходил эхом от стены к стене, когда прибежал Болк и вздохнул с облегчением, увидев меня живым. Мы загрузили огневой припас и выгнали всех из машины, велев ничего не трогать до нашего возвращения.

Уже по дороге из пещеры в замок я почуял неладное. Словно кто-то пытался заговорить со мной изнутри, а другой воткнул мне в уши свои пальцы, чтобы я не разобрал слов. И еще мне показалось, что если вынуть эти пальцы, то я услышу отклик чомбаловского соратника.

В верхних покоях было пусто, отсюда уже вывезли всю мебель и содрали драпировку стен. А двумя ярусами ниже мы услышали страшные крики, шипение метателей и непонятный скрежет, идущий снаружи, словно когти десятка бойцов царапали стены замка.

Когда мы вышли на лестницу, пол дрогнул, а световые рожки выплюнули длинные струи огня и погасли. Тут же раздался грохот и в лицо пыхнуло жаром.

На краю лестничного коридора находилось небольшое ромбовидное оконце. Свет падал на Болка, и я увидел, как у него отвисла челюсть, а лицо стало белым. Он зашевелил губами, но не успел ничего сказать. Из тьмы выскочил киммериец в дымящейся одежде и, перескакивая через две-три ступени, поднялся к нам. Увидев Болка, он что-то выкрикнул, схватился за грудь и упал, содрогаясь от жуткого кашля.

– Беда, – растерянно сказал Болк. – Замок в осаде!

Снизу поднялись еще трое. Один из них, с обгоревшими волосами, был очень плох. Его поддерживали с двух сторон, потому что ноги не слушались его, а голова моталась из стороны в сторону. Когда он кашлял, изо рта его вылетали клочья розовой пены. Его прислонили спиной к стене, но обгоревший медленно сполз на пол и затих.

После короткого разговора с ними Болк испытующе посмотрел на меня и спросил, как быстро я успею привести звездную машину в готовность.

– Почему горит замок, кто его осаждает? – Не отвечая, я забросал его вопросами.

Жар усилился, потянуло дымом. Болк и те, что оставались на ногах, метнулись в другой конец коридора. Я последовал за ними и успел вовремя. Огненный смерч ворвался на лестничную площадку в тот миг, когда Болк закрывал дверные створки. Тонкая струйка пламени выплеснулась из щели внизу и погасла.

– Да что же это такое?! – вскричал я.

– Взрываются возгонные кубы светильного газа,– пояснил Болк.

Страшное дело. Я знал, что в нижних ярусах стоят большие медные котлы, в которых томят без доступа воздуха деревянные чурки. Раньше и на звездные машины ставили такие, да только взрывались они, разрывая машину в клочья или же незаметной утечкой тихо душили людей, унося их в последнее перемещение.

Мы прошли в трапезную. Болк схватил колотушку изо всех сил принялся лупить в гонг, которым обычно созывали к обеду. Из каких-то щелей появились киммерийцы, вооруженные чем попало, прибежали оба нукера. Я посмотрел на их вздутые, наращенные мышцы, уплотненную кожу, выпирающие скулы и яростный блеск глаз, упрятанных в щели глазниц, вздрогнул, но вместе с тем и пожалел, что их не было с нами, когда изменник Плау заманил отряд в ловушку. Эти двое стоили всего отряда!

Тем временем Болк отдавал короткие приказания, люди разошлись по двое и по трое к дверям и оконцам, а меня он увлек за собой на верхний ярус. Усевшись на высокое сиденье господина Верта, ныне выглядевшее бедно без пурпурных подушек и золоченых подлокотников, он снова спросил меня о том, могу ли я что-то сделать с машиной, пока верные клятве сдерживают напор осаждающих, а те, кто уцелел вверху, вступят в бой, когда перебьют тех, кто внизу.

– Тросы натянуть – дело нехитрое, – сказал я. – А вот заново балансиры установить быстро не. получится. Полдня самое меньшее, и то если будут толковые помощники.

– Это плохо, – огорченно вздохнул Болк. – Придется убить тебя, чтобы ты не показал дорогу на Ванхасс.

– Это глупо, – тут же отозвался я. – Хоть трижды убей меня, да только любой механик без натуги переместится куда угодно, лишь бы реперная пирамида была на месте.

– А где она? – настороженно прищурился Болк.

– На Ванхассе, – пояснил я. – Иначе мы не смогли бы перемещаться.

– Вот невезение! – расстроился Болк. – Мало того что войска наместника осаждают замок, так еще из-за нас господин может пострадать!

Мысль, пришедшая мне в голову, была самоубийственной, но лучшего придумать я не мог.

– Если уничтожить машину, – сказал я, – никто не попадет на Ванхасс. Но и мы останемся здесь навсегда.

Я не стал объяснять ему, что при большой нужде и уцелевшем репере настойчивый кибернейос и опытный механик рано или поздно переместятся хоть в объятия Кали. Кто знает, может господин Верт догадается, почему мы исчезли, и разобьет пирамидку!

Глаза Болка прояснились, он радостно хлопнул меня по плечу и сказал, что немедленно идет в пещеру.

– Остатков огневого припаса хватит, чтобы запалить неплохую свечку! гаркнул он, а потом грустно добавил: – Жаль, больше не увидимся. Мы с тобой немало славных дел успели наделать, а сколько еще могли… Прощай, если останешься жив – выпей за меня большую кружку пива!..

Он вскочил с места, опрокинув сиденье, и быстро пошел к выходу. В дверях обернулся, поднял два пальца и крикнул:

– Нет, две кружки!

Створки хлопнули, и Болк исчез из моей жизни. Судьба его неизвестна, о моей и говорить не приходится…

Я помню, как спустился вниз к киммерийцам, подобрав на кухне хороший топорик. Терять было нечего – господин Верт в глазах Высокого Дома был архипредателем, и все люди его, скрывшие измену, достойны гнить заживо в вонючих зиккуратах.

Киммерийцы предпочли смерть.

Они бились изо всех сил, но это было не сражение, а бойня. После того как выгорело все, что могло гореть, а такого добра было немного, вперед двинулись силы порядка. Один боец мог здесь пройти снизу доверху, истребив всех на своем пути, но узкие лестничные проемы ему не одолеть. Поэтому сражались гоплиты, а вдоль стен темными молниями сновали соратники. Но они лишь вырывали оружие из рук киммерийцев, а люди добивали тех, кто не сдавался.

Никто не сдавался. Нукеры дрались отчаянно. Клинки мелькали так быстро, что разглядеть можно было лишь короткий проблеск. Чик – и гоплит валился как стебель тростника под ударом ножа. Их не могли одолеть даже соратники. Два или три черных шестинога сунулись было к ним, да только клешни и головы полетели в разные стороны. Соратники отпрянули, а потом посыпались со стен и потолка на нукеров. Чем кончилась эта схватка, я так и не увидел, потому что сбежал на верхний ярус.

Погибать невесть за что не хотелось. Клятвы верности я не приносил, да и какая может быть верность изменнику! Что-то, помнится, бормотал во время пира, когда мосластая Гретте советовала мужу скормить меня медведям, но безумцам лучше не перечить, не так ли?!

Все же досадно, что замыслы Верта исполнились, а те, кто способствовал их исполнению, гибнут во имя долга.

Но тут липкий туман, который клубился в моей голове, словно выдуло порывом ветра. Да пропади пропадом все великие замыслы, ничего я не должен этим властолюбивым убийцам! Спасаться надо…

Окна в зале, где раньше восседал достойный Верт, в отличие от иных были. шире и выше, а топорик еще оставался у меня за поясом. Один сильный удар толстое зеленоватое стекло рассыпается, и я выбираюсь на заснеженную крышу нижнего яруса.

Холода я сперва не почувствовал, настолько открывшаяся картина поразила меня. Отсюда было видно, как в самом низу гигантской лестницы, которую составили ярусы замка, ворочается огромная змея, втягивающаяся в ворота цитадели господина Верта. Это одна за другой шли фаланги гоплитов, а по обочине дороги бесконечными бусинами тянулись вереницы соратников.

Высокий Дом беспощаден к мятежникам. Однако пора исчезнуть отсюда. Вряд ли хитрое течение событий вело меня к бесславному концу в рядах изменников. Такие приключения не выпадают человеку простой судьбы.

Не знал я, что судьба уже предопределена, а события близятся к завершению – тесной каморке и цепям…

Крыша яруса вела к склону горы. Сквозь неглубокий снег опасно чернели острые камни. Я нерешительно глянул вниз, но холод уже пробирал, да и невысоко здесь – чуть более двух человеческих ростов. Ухватившись за выступ крыши, я повис на руках, а потом спрыгнул.

Прыжок был неудачным, я ударился коленом в камень, кувыркнулся и скатился вниз по склону на три или четыре яруса ниже. Из проломленных стен валил дым, а внутри помещения что-то пыхало, взрывалось мириадами искр и разлеталось головешками.

– А вот еще один изменник! – раздался крик над моей головой.

Из-за большой сосны выскочил гоплит с ручным метателем, а за ним появился второй, вытирающий окровавленный меч о красную тряпицу.

Сильный удар по ногам кинул меня на снег. Огненный заряд пролетел над головой. Я успел еще заметить большой темный шар, который сбил с ног гоплитов, а потом обнаружил, что меня тащат вниз два соратника, и последней мыслью перед тем, как потерять сознание, был знакомый отклик. Один из шестиногов был соратником наставника Чомбала.

Пришел в себя от тряски в телеге. Ноги и руки мои были связаны, я лежал на спине и мог видеть низкое серое небо и темные вершины гор. Когда в глазах прояснилось, я увидел на голове возницы повязку служителя Дома Лахезис и от страха чуть снова не провалился в спасительный мрак.

Наверно, я пошевелился, потому что служитель повернул ко мне участливое лицо и спросил:

– Ожил, достойный? Эх, была бы у меня свободна хоть одна рука, не понадобился бы и нож! Все я ожидал, ко многому был готов, но встретить после долгих мытарств молчуна Го в таком обличье – нет, не готов.

Пальцы мои судорожно сжимались и разжимались, у меня было всего два желания – убить, и еще раз убить! Я даже не понял сразу, откуда взялась такая ярость, что разгневало меня. Только позже мне открылась суть подлого замысла, рожденного в стенах башни Сераписа или в недрах Высокого Дома.

Прохрипев живородное проклятие, я закрыл глаза. Молчать было невмоготу, хотя неосторожный вопрос мог погубить меня. В конце концов, если он давно следит за Вертом, то должен знать, что меня похитили силой, ну и все такое прочее…

– Много людей в замке погибло? – спросил я.

Спина чинца ничего не выразила.

– Кто-либо уцелел? – снова я задал вопрос, чуть не прикусив язык, потому что телегу сильно тряхнуло.

– Не знаю, – снизошел до ответа Го, глянув на меня через плечо. – Это не имеет значения.

– Ага, – пробормотал я, – значит, машину удалось разрушить.

– Это тоже не имеет значения.

– А что имеет значение?! – вспылил я, в глубине души удивляясь своему безрассудству. – До господина Верта теперь не добраться, зря людей положили…

– Изменник несуществен, – ответил Го. – Значение имеешь только ты. Фаланги были посланы за тобой, достойный Таркос.

Сердце мое екнуло, я закрыл глаза и не открывал их, пока не услышал крики гоплитов и свист горелок большого воздушного шара. Мне освободили ноги и отвели в гондолу, а там опять связали.

– Куда теперь? – спросил я чинца. – В Микены?

Го нехорошо улыбнулся.

– Бери выше, – сообщил он, подмигивая. – Тебя ждут прохладные палаты Высокого Дома.

Наверно, мне полагалось закричать от страха или обосраться. Я не сделал ни того ни другого, а просто харкнул чинцу прямо в его раскосые глаза. Терять-то нечего, как ни посмотри! Хуже мне теперь не будет! Но я обольщался…

Глава четырнадцатая
Деяния Лаэртида

Ночь опустилась на холмы, но Одиссей все еще не выходил из шатра Энея. Присевший к костру Арет настороженно прислушивался, чтобы не упустить миг, когда грозно возвысят голоса собеседники. С воинами, что дремали рядом с ним, хлопот он не предвидел. Лишь в одном он троянца узнал, по выправке да по злобному взгляду, которым проводил базилея, когда тот входил к Энею в шатер. Остальные так, сброд, они еще могут орудовать ножами на глухих тропках, а вот для открытой схватки слабоваты.

Но долгая беседа шла в ночной тиши, и гневный крик ее не обрывал.

Поведал сначала Эней, что не таит зла на царя итакийцев – судьба Илиона богами была решена, а люди лишь волю их исполняли. Но все же доведись им встретиться раньше – вряд ли смирился бы он перед волей богов.

Улыбнулся Одиссей и сказал, что молодость хороша своим пылом, а зрелый муж рассудком. Что им теперь делить чужих жен!

Посмеявшись, оба затем возлили вина местным богам, и спросил тогда Эней, что привело базилея к долинам Лациума.

– Что только не вело меня, – со скрытой, горечью промолвил Одиссей. Порой завидовал друзьям погибшим у стен Трои, столь обильны мои злоключения были! Долгие годы не мог вернуться домой, а вернувшись, едва избежал я позора, чуть не явившись на свадьбу жены своей. Кратки были дни пребывания под сенью домашней, рок снова вывел меня на дорогу скитаний. Рассказ о них займет не один день и не одну ночь. Если когда-нибудь время найдешь для усталого путника, много услышишь историй предивных.

– Мне довелось от аэдов услышать песни о гибели Трои, – сказал Эней. Много вранья, но изложено складно. И о твоих странствиях узнал я немало: боги и девы встречались тебе вперемешку, одни чинили препоны, другие зато ублажали.

– Знал бы ты, какая дрянь мне на самом деле порою встречалась! – вздохнул Одиссей.

И он рассказал Энею об избиении женихов, о плавании искупительном и встрече с амазонками, о железном корабле и плавающей горе. О многом поведал, лишь умолчал о том, что правителем стал гадиритов, да и то ненадолго. Молча внимал Эней базилею, чем дальше, тем ниже челюсть его отвисала.

– И мне довелось испытать немало, – сказал он после того, как умолк базилей. – Но таких чудес я не видел, а если поверить тебе, то не надо и видеть!

– Сам порою не верю себе, – покачал Одиссей головой. – Может, снится мне все это, вот проснусь – а пьяный Ахилл требует девку обратно и в бой не выходит, Гекгор с башни надвратной поносит ахейцев, а Троя стоит незыблемо, и не знает никто – возьмут ли ахейцы ее или головы сложат под стенами.

– Хорошо бы проснуться нам вместе, – подхватил с грустной улыбкой Эней, глянь, тогда деревянную клячу на берегу мы спалили бы точно. И победа за нами!

– Все шло к тому. Но кровь героев и битвы отважных в войне беспощадной лишь мелкий эпизод в замыслах гадиритов.

Эней задумчиво поглядел на собеседника. Он помнил хитроумного царя Итаки быстрого в движениях, решительного и непреклонного. Сейчас перед ним сидел усталый путник – немолодой, сбившийся с пути и растерянный.

– История твоя невероятна, – сказал Эней. – Мне кажется, духи погибших будут оскорблены, узнав о коварстве таком. Великие царства, прекрасные девы… Не помутился ли разум обитателей темной горы от долгого плавания?

– Похоже на то, – согласился Одиссей. – Такие великие замыслы могут вершиться лишь безумными!

– Мне ли не знать… – горько вздохнул Эней. – Все великие замыслы изначально безумны.

– Ну а ты как спасся из Трои горящей?

Долгим был Энея рассказ о скитаниях уцелевших троянцев, о том, что их ждало в пути, о делах в Карфагене, о славной Дидоне, увы, павшей жертвой любовного безумия, о том, как приплыли сюда, к берегам итакийским, и о многих обидах, что пришлось ему вынести от надменных этрусков…

– Только в согласие пришли мы с царем Латином, – завершил Эней свое повествование, – как племя рутулов стало нам досаждать. Турн, их предводитель, в жены себе потребовал дочь Латина, а она уже мне была обещана в знак примирения и дружбы. Снова война началась!

Одиссей чуть не выронил кубок.

– Опять из-за девы! Слушай, а ты не заметил, пупок у невесты хоть есть?

Вытаращил глаза Эней, а потом засмеялся.

– Вот ты о чем! Полагаешь, что дочку царя вырастили твои гадириты?

– С них станет!

– Нет, дева ликом приятна, но телом чиста – я раз подглядел, заплатив немало служанкам во время купанья. На месте пупок! Но от этого мне не легче. Долго сражались мы, много людей положили. Утром я встречусь в поединке с Турном, дабы народ не страдал от нашей распри. Коль одержу я победу, людей своих приводи, дам приют и защиту. Если нет – спасайся как можешь.

– Ты достойный родич Приама, – вздохнул Одиссей. – И в деле ратном знаешь толк. Я так понимаю, что люди твои от сражений устали, потому ты и вызвал соперника на единоборство. Сколь силен твой противник?

Молчал Эней долго, разглядывая меч, что лежал у него на коленях.

– Молод и силен отважный Турн, – сказал он наконец. – Охотно я кончил бы дело миром, но его подстрекают этруски, враждою ко мне воспылавшие. Вот и я вызвал его на решающий поединок, пока не подоспела к нему их подмога. Если удастся его одолеть – значит исполнится все, что явилось в видениях мне. Волшебный напиток Сивиллы из Кум открыл мне врата в будущее. Ну а если удача благоволит к Турну, захлопнутся эти врата.

Меч отложив, поднялся он с места и вышел из шатра. Одиссей испытующе поглядел ему вслед, отпил из кубка вина, разбавленного водой родниковой, и тоже покинул шатер.

Дремали воины у костра, лишь Арет взглядом настороженным следил за Энеем. Троянец смотрел на яркие звезды и беззвучно шевелил губами.

– Богам возносит молитву, – шепнул Арет базилею, бесшумно вскочив, едва лишь тот появился.

– Себя не жалею, – промолвил Эней, обращаясь к небу. – О своих соплеменниках прошу – доколе скитаться им?!

Одиссей подошел к нему и положил руку на плечо.

– Прими мою помощь, отважный Эней. Много троянцы во время осады от меня претерпели. Завтра я выйду вместо тебя, чтобы забылись старые обиды. А если считаешь такую замену уроном для чести, тогда возьми это копье – оно наподобие Зевса перунов мечет огонь.

Повернулся к базилею троянец и с большим интересом копье оглядел.

– Божественное оружие – отменный дар перед поединком. Кто выковал это копье – Гефест хромоногий или похищен у Зевса? Знаю, что ты хитроумен сверх меры, но чтобы богов обмануть – не поверю! Неужто в обличье Одиссея явился ты, Аполлон, верность мою испытать?

– Лестны слова твои, доблестный сын Анхиса, – с улыбкой ответил базилей. Но руками человеческими сработано огненное копье, его я забрал с корабля гадиритов. Подпусти врага на пять или десять шагов, здесь потяни, а отсюда извергнется пламя.

Блеск в глазах Энея исчез, а может, просто перестали лететь искры от костра.

– Не подобает мне биться неравным оружием, если нет в том повеления свыше. Я – человек судьбы, и все, что мне от нее причитается, то и приму. Все же тебе благодарен, отказ не сочти за обиду.

С этими словами он вернулся к шатру и, откинув полог, пригласил базилея войти. На сей раз Арет последовал за ними, а встретив неприветливый взгляд троянца, старый воин сказал:

– Вам, молодым, только волю дай драться! Про поединок услышал я, значит, мне здесь и место. Много советов давал я воинам славным, вам не чета, и никто мною не пренебрег! Соперник твой, кто он – левша или нет? Росту какого, силен ли в ногах, дыханием крепок?

Рассмеялся Эней, руками всплеснул, но все же на вопросы ответил, а их было множество. Арет почесал свою бровь, задумался и, Энея с головы до ног оглядев, велел показать оружие.

– Плохо дело, – сообщил он Одиссею. – Может, троянец и крепок, да ежели сразу с врагом не покончит, сил недостанет на долгую битву. Меч неплох, наконечники копий годятся, а вот щит подкачал – тяжелый, держать неудобно. Вот, мой прими, легкий и крепкий!

Эней взял в руки щит, но не зная, как он легок, чуть не въехал краем его в подбородок Арета. Подержал на весу, прикрылся, отвел и сказал базилею:

– Странный металл, не знаю такого. Тоже изделие гадиритов? Мне говорили, что Турну меч подарили этруски, доспехи любые тот меч рассекает. Что ж, от щита не откажусь. А теперь разговор наш продолжим…

– А теперь спать ложись, неразумный юнец! – рыкнул Арет. – Коли не выспишься, будешь вести разговоры с Хароном!

– Строгий ты, дядя, – сказал Эней уважительно. – Будь по-твоему. Можешь лечь на кошму, базилей пусть возьмет овчину, мне же хватит плаща.

Утром, потягиваясь и зевая, Арет вышел из шатра, а когда справил нужду, то, голову подняв, вздрогнул – долина между холмами была вся в шатрах. Во тьме их не заметили путники.

Дым от костров, крики и смех – местность ожила разом, словно розовые крылья Эос смахнули покрывало ночи.

Пение свирелей и удары бубнов доносились со стороны зеленых шатров, а когда Арет увидел знамена рутулов, то вздрогнул вторично – круг в треугольнике напомнил ему знак гадиритов.

Из шатра показался Эней в боевом облачении и прошел к своей колеснице, что стояла в отдалении. Под крики воинов, огородивших поле, он объехал его, а затем, вращая мечом над головой, вернулся к шатру своему.

– Неплохо, – проворчал старый воин, – но лучше бы силы берег!

– Жаль, что нет еще парочки огненных копий, – раздался голос Одиссея. Если погибнет Эней, уходить надо быстро. Многие тут посчитаться со мной захотят!

Между тем появилась на поле богато украшенная колесница, запряженная четверкой коней, и встала в отдалении. Арет поймал за руку воина в драном плаще, который шел к полю, и спросил, не Турн ли приехал на этой роскошной повозке, неуместной для боя?

Воин фыркнул, вырвал руку и, презрительно сказав, что только старик подслеповатый не узнает царя Латина, направился к Энею. Вокруг троянца суетились его люди, поправляя доспехи, ободряя и призывая милость богов. Тот, кто назвал бы свиту его блестящей – льстец бесстыжий или насмешник. Видно было, что поизносились троянцы за годы странствий и здесь не нажили много добра.

Воинство Турна, что криком приветствовало его появление на ристалище, выглядело не в пример богаче. Сам Турн ворвался на поле, влекомый белыми конями, он стоял гордо в крепкой своей колеснице, два тяжелых копья обещали Энею погибель.

Живою стеной окружили воины поле, Турн уже что-то кричал, похваляясь, и указывал в сторону царя Латина. Эней же разговаривал с мальчиком, который подбежал к нему, вырвавшись из рук старухи в черном одеянии. Троянец прижал ребенка к груди, отстранил и медленно сошел вниз по склону.

Мальчик увернулся от старухи, что бросилась, причитая, за ним, и подошел к Одиссею.

– Правда, что ты и есть Улисс-губитель? – спросил он, глядя исподлобья. Где твой кровавый топор и отчего борода твоя седая?

– О чем ты, дитя? – удивился базилей. – Кто твой отец, как твое имя?

– Я Асканий, сын Энея, – выпятив грудь, ответил мальчик. – Здесь меня Юлом зовут. Отец мне сказал, у тебя есть чему поучиться. Если удача изменит ему, ты будешь наставником мне?

Молча кивнул базилей, ладонь положив ему на плечо.

– Хорошо, – сказал Юл. – Когда я возвеличусь, тебя не забуду.

И убежал, преследуемый старухой – в черном.

– Каков волчонок! – крякнул Арет. – Будет толк. На поле уже сошлись в поединке вожди. Турн был на голову выше Энея, и меч его тяжелее, но двигался быстро троянец, и рутула страшный удар рассекал пустоту. Легкие раны уже сочились багрянцем. С грохотом щит Энея ударялся о чешуйчатый щит противника.

– Держится славно Эней, – пробормотал Арет. – Но противник сильнее пропустит удар троянец, и все! Вон как теснит его Турн, чуть не прижал к колеснице.

– Плохо дело, – согласился базилей. – Все же Турн открывается чаще, надо бить по ногам или…

Договорить он не успел, ахнули все, кто на поле битвы собрался. Споткнувшись, упал Эней рядом со своей колесницей, но только поднялся на одно колено, как тут подоспел Турн и меч свой огромный занес. Страшен удар был, щитом лишь успел заслониться троянец.

И тут снова ахнули все – выдержал щит серебристый, а меч рутула сломался! Вскочил Эней на ноги и с криком победным ринулся на противника. Турн побежал к своей колеснице. На бегу подхватил он камень большой и метнул его в троянца. Увернулся Эней и ответил на камень копьем.

Впилось медное жало в бедро могучего Турна. Рухнул он оземь под горестный вой и стон рутулов, Эней подскочил к нему – удар был короток, – и вот меч победоносный пронзил грудь Турна.

Выехал царь Латин на середину поля и вскричал:

– Воля богов очевидна, дочь моя будет женой троянца.

Эней вернулся к шатру, сбросил доспехи с себя и обратив к базилею свое лицо, все в потеках грязного пота, заплетающимся языком проговорил:

– От удачи твоей и мне перепало! Будь гостем в радости… – И, ухватившись за плечи воинов, побрел в шатер.

Взглядом задумчивым проводил Одиссей отряды рутулов, уходящие стройным порядком за холмы, а потом сказал Арету:

– Приведи остальных, что им в гроте скучать.

Пир у Латина длился весь день. Арет привел детей и Полита, шепнув базилею, что Ахеменид опять страдает головными болями и двигаться не в силах, лишь катается по холодному песку и что-то бормочет о пауках, запутавших пряжу. Медон остался присмотреть за ним. А что с корабля они взяли, оставил Арет в гроте мало ли как дело здесь обернется. Под пологом большого шатра радостно поднимали чаши хиосского вина во славу царя Латина и его будущего зятя.

Маленького Латина слуги уложили спать на овечью шкуру в повозке, из которой сгрузили пифосы с вином. Лавиния и Юл играли за царским шатром в этрусский волчок под присмотром Полита и старухи в черном, которая сидела у входа, зорко следя, чтобы сын Энея не напроказил.

Арет налегал на еду и почти не пил, а все больше прислушивался к разговорам – .нет ли в них хулы базилею.

Хулы не было.

Кое-кто поглядывал на Одиссея с недоверчивым любопытством – мало кто узнавал в нем грозного воителя, сумевшего хитростью одолеть троянцев, но благоволение к нему Энея заметили все. Сам царь Латин пригласил его сесть одесную и после возлияний уместных и здравиц, подобающих случаю, беседу повел о битвах великих, о героях отважных, а ныне забытых, и еще подивился, что сын Одиссея тезка его, а дочь, невеста Энея, имя носит такое же. Тут в разговор вмешался троянец:

– Слышал я только о сыне твоем Телемахе. Когда же успел ты нажить остальное потомство?

– Дело нехитрое, – грустно сказал Одиссей. – Мать Телемаха – верная Пенелопа, а эти двое остались без матери, нимфы прекрасной Калипсо, погубленной гадиритами. Она и нарекла их Латином и Лавинией, а что до имен – и не такие бывают совпадения.

– Не верю я в совпадения! – Эней отложил кубок в сторону. – Судьба назначает встречи и разлуки, горе и утешение. Не потеряй я Креузу, не обрел бы Лавинию, дочь Латина. И твои скитания…

Крик маленького Латина поднял Арета с места. Выскочил он из шатра и увидел, что, проснувшись, ребенок слезть захотел с повозки и наземь свалился, а падая, лоб себе рассек над бровью. На руки подхватил малыша старый воин, кровь слизнул языком и в шатер с ребенком вернулся, показать его базилею.

– Славный малыш! – сказал царь Латин и ущипнул за щечку ребенка, чтоб похвалой ненароком не сглазить. – Ну-ка, иди ко мне!

Мальчик прижался робко к отцу и захныкал, влезая к нему на колени. Царь подхватил его и к себе усадил.

– Ну-ка, посмотрим, где ты ушибся… А, пустяки, я когда маленьким был, тоже себе лоб разбивал, вот, гляди!

Волосы седые откинул он назад и мальчику шрам показал над глазом.

– Видишь, и у меня такой же, а я ведь не плачу!

– Ты большой, – ответил малыш, трогая шрам на царском челе. – У меня тоже будет такой, когда буду старым?

– Будет, будет, – пообещал царь маленькому Латину и отпустил его.

Мальчик услышал, как за шатром смеется его сестра, вырвался и убежал играть.

– Внуков я жду от тебя и Лавинии, – с улыбкой сказал царь Энею.

Молча троянец смотрел в глаза Латииу, а потом, взор опустив, Одиссею шепнул:

– Не знаю, что снова затеяли боги, но заметил я, что шрам, чайке летящей подобный, у Латина большого такой же, как у твоего малыша! Может, диковинное это совпадение что-то знаменует?