Текст книги "Великие посвященные.Очерк эзотеризма религий"

Автор книги: Эдуард Шюре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)

Глава IV. Видения посвященного

Празднество прошло как сон; наступил вечер. Священные танцы, гимны и молитвы словно растаяли в розовом тумане. Орфей и его ученик спустились по подземной галерее в священный склеп, находившийся в середине горы, куда один Иерофант имел свободный доступ. Там предавался он своим одиноким медитациям или занимался с своими адептами высшими искусствами магии и теургии.

Они вступили в обширную пещеру. Два факела, вставленные в полу, слабо освещали трещины её стен и таинственный мрак её далей. В нескольких шагах от них шла черная расселина; горячий ветер исходил из неё и казалось, что глубокая трещина спускается до самых недр земли. На краю её стоял небольшой жертвенник, на котором горели куски лаврового дерева и стоял сфинкс, высеченный из порфира. Очень далеко, на неизмеримой высоте, пещера освещалась продольной трещиной, через которую в эту минуту виднелось звёздное небо. Этот слабый луч голубоватого света являлся как бы оком небес, проникающим в черную бездну.

«Ты пил из источника божественного Света», сказал Орфей, "ты вступил с чистым сердцем в недра мистерий. Торжественный час пробил и я дам тебе проникнуть до самых источников жизни и света. Те, которые еще не приподняли густой покров, скрывающий невидимый мир от взора человеческого, те еще не приобщились к сынам Божиим.

"Внимай же истинам, которые необходимо умалчивать перед толпой и которые составляют силу святилищ".

"Бог един и всегда подобен Себе Самому. Он управляет всей вселенной. Но Боги разнообразны и бесчисленны; ибо божественное вечно и не имеет конца. Величайшие из них – души светил. Солнце, звезды, земли, луны, каждое светило имеет свою душу, и все они изошли из небесного огня и из первозданного света. Недоступные, неизменные, они управляют великим целым своими ритмическими движениями. И каждое светило, вращаясь, вовлекает в свою эфирную сферу сонмы полубогов или просветленных душ, которые были когда-то людьми и, спустившись по лестнице воплощенных царств, победоносно вознеслись снова на высоту, где кончается круг рождений. Посредством этих чистых духов Бог дышит, действует, проявляется. Более того, они являются дыханием Его Души, лучами Его вечного Разума. Они направляют целые воинства низших духов, которые действуют в элементах; они же управляют мирами. И вдали, и вблизи, они окружают нас и, хотя по сути своей бессмертные, они облекаются в формы, меняющиеся сообразно временам, народам и странам. Нечистивый отрицает и все же боится их; праведный поклоняется им, хотя и не видит их; посвященный знает их, видит и способен привлекать их".

"Если я боролся, чтобы найти их, если я не побоялся смерти и, как говорят, спускался в ад, я делал это, чтобы победить демонов бездны и призвать свыше богов на мою возлюбленную Грецию; я делал это, чтобы глубокое небо сочеталось с землей, и очарованная земля услыхала музыку божественных голосов… Небесная красота воплотится в тело женщины, огонь Зевса потечет в крови героев, и ранее, чем подняться к светилам, сыны Богов засияют славой подобно Бессмертным".

"Известно ли тебе, что такое Лира Орфея? Это – звук вдохновенных храмов. Струны её – боги; под их мелодии Греция настроится подобно лире, и самый мрамор запоет в стройных размерах и в светлых гармониях небожителей.

"А теперь я вызову моих Богов, дабы они появились перед тобой живыми и показали тебе в пророческом видении мистический гименей, который я готовлю миру и который узрят посвященные.

"Ложись в углубление этой скалы. Не бойся ничего. Магический сон сомкнет твои вежды; вначале ты будешь содрогаться и увидишь страшные вещи; но затем – чудный свет и неведомое блаженство овладеет всем твоим существом."

Ученик лег в нишу, высеченную в вид ложа в скале. Орфей бросил горсть благовоний в жертвенный огонь; затем, взяв в руку свой скипетр, на вершине которого переливался всеми цветами радуги сверкающий кристалл, подошел к сфинксу и начал вызывать: «Кибела, Кибела! Великая мать, услышь меня! Первозданный свет, эфирное пламя, вечно вспыхивающее в беспредельных пространствах, в котором таятся отголоски и образы всех вещей! Я призываю твоих сверкающих Вестников, о душа вселенной, согревающая бездны, сеющая солнца, влачащая в Эфире свою звездотканную мантию… тончайший Свет, скрытый и невидимый для телесных очей… великая Мать всех миров и Богов, хранящая все первообразы в недрах своих… Кибела! ко мне! ко мне! Силой моего магического жезла, силой моего договора с великими Властями, душою Эвридики заклинаю тебя: явись! Явись, Супруга многоликая, покорная и отзывчивая под огнем вечного творчества… Из высочайших пространств, из глубочайших бездн, со всех сторон, появляйся, притекай, наполняй эту пещеру твоими эманациями! Окружи сына Мистерий прозрачной оградой и дай ему узреть в твоем глубоком лоне Духов бездны, земли и небес»…

При этих словах подземный гул потряс недра горы, и скала задрожала. Тело ученика покрылось холодным потом. Орфея он видел уже неясно сквозь клубы разраставшегося дыма. В первую минуту он пробовал бороться с страшной силой, которая одолевала его, но он почувствовал, как сознание его ослабевает и воля перестает действовать. Он испытывал ужас утопающего, задыхающегося под напором воды и в страшной борьбе теряющего сознание.

Когда он пришел в себя, ночь окружала его; – ночь, в которой прокрадывался ползучий полусвет, мутный и призрачный. Он долго смотрел, ничего не видя; от времени до времени он чувствовал прикосновение к своему телу словно крыльев невидимых летучих мышей. Наконец он начал смутно различать двигавшиеся во мраке чудовищные формы центавров, гидр и горгон. И первое, что он различил явственно, была большая фигура женщины, сидящей на троне. Она была окутана длинным покрывалом, в складках которого бледно мерцали звезды, а на голове её виднелся венок из распустившихся маков. Ее широко открытые глаза бодрствовали, неподвижные. Множество человеческих теней носилось вокруг неё подобно усталым птицам, и они шептали вполголоса: "Царица мертвых! Душа земли! О, Персефона! Мы – дочери неба… Почему находимся мы в изгнании, в темном царстве теней? О Жница небесная! Зачем сорвала ты наши души, которые, блаженно-счастливые в волнах света, свободно двигались среди своих сестер в безграничном пространстве эфира?"

Персефона ответила:

«Я сорвала нарцисс, я спустилась на брачное ложе, я выпила смерть вместе с жизнью, и так же, как вы, я страдаю во мраке.»

"Когда же мы будем освобождены?" со стоном спрашивали души.

"Когда появится мой небесный Супруг – божественный Освободитель", ответила Персефона.

Вслед за тем появились страшные женщины: глаза их были налиты кровью, на головах их были венки из ядовитых цветов. Вокруг их обнаженных рук и вокруг бедер извивались змеи, которыми женщины размахивали как плетями: «Души, призраки, ларвы!» кричали они своими свистящими голосами, «не верьте безумной царице мертвых! Мы – жрицы жизни во мраке, слуги элементов и чудовищ бездны, мы – вакханки на земле и фурии в преисподней! Мы – ваши истинные царицы, несчастные души! Вы не выйдете из проклятого круга рождений! Мы заставим вас возвращаться в него снова и снова нашими бичами! Извивайтесь вечно между свистящими кольцами наших змей, в сетях желания, ненависти и раскаяния!» – И они бросились, разъяренные, на сонм обезумевших от ужаса душ, и под ударами их бичей души начали кружиться в воздухе, подобно вихрям сухих листьев, испуская томительные стоны.

При этом зрелище Персефона начала бледнеть. Теперь она походила на лунный призрак. Она тихо произнесла: "Небо… Свет… Боги… Одна мечта!.. Сон, лишь вечный сон!.." Цветы в её венке завяли; её глаза закрылись в смертельной тоске. Царица мертвых впала в глубокий сон на своем троне, и все исчезло во мраке.

Видение изменилось. Ученик дельфийского храма увидел себя в цветущей долине. Гора Олимп в отдалении. У входа в темную пещеру на ложе из цветов лежала прекрасная Персефона. Венок из нарциссов заменил на её голове зловещие цветы маков, и заря возрождающейся жизни отражалась на её прекрасном лице. Темные косы её падали на белые плечи, и нежная грудь тихо приподнималась под поцелуями легкого ветерка. Нимфы двигались в ритмическом танце на лужайке. Белые блестящие облака передвигались в лазури неба. Звуки лиры доносились из храма.

В этих неземных звуках, в этих священных ритмах ученик услыхал скрытую музыку всех вещей. Из листьев, из трав, из волн, из пещер исходила бесплотная нежная мелодия, и до его слуха долетали издалека отдаленные голоса посвященных женщин, которые проходили с пением в горах.

Одни из них, как бы в отчаянии, призывали Бога, другие, падая в бессилии под тенью деревьев, словно ожидали его появления.

Затем небесная лазурь раскрылась в зените, и из неё появилось блестящее облако. Подобно парящей птице, которая, продержавшись мгновение на высоте, стрелою падает на землю, из облака появился бог и, с тирсом в руке, предстал перед Персефоной. Он был прекрасен. В его глазах сиял священный восторг, предвестник зачатия миров. Он долго взирал на нее, затем протянул над ней свой тирс и дотронулся до её груди; она улыбнулась. Он прикоснулся к её челу; она открыла глаза, медленно поднялась и взглянула на Светлого Бога. ее очи, затемненные сновидениями Эреба, заняли, как две яркие звезды. "Узнаешь ты меня?" спросил бог. – "О Дионис! Чистый Дух, Глагол Юпитера, небесный Свет, сияющий под видом человека! Каждый раз, как ты пробуждаешь меня, мне кажется, что я живу впервые, миры возрождаются в моем воспоминании; прошедшее и будущее снова становится бессмертным настоящим, и я чувствую, как в моем сердце, сияя, оживает вся вселенная!"

В это время над горами, на рубеже серебристых облаков, появились светозарные боги, пытливо склонившиеся к земле.

Внизу, группы мужчин, женщин и детей, выходившие из долин и из пещер, смотрели на Бессмертных в немом восторге. Пламенные гимны поднимались из храмов вместе с волнами фимиама. Между землей и небом готовилось одно из тех соединений, которое вызывает зачатие богов и героев; и когда розовый свет зари разлился над землей, царица мертвых, снова превратившаяся в божественную жницу, поднималась к небу, уносимая в объятиях своего Супруга. Огневое облако закрывало их, и уста Диониса прикоснулись к устам Персефоны… И тогда безмерный крик любви прозвучал от неба до земли, словно священный трепет богов пронесся над великой лирой, обрывая все её струны и разнося повсюду на крыльях ветра её звуки… В тот же миг из облака, возносившего Диониса и Персефону, вырвался целый ураган ослепительного света… И все исчезло.

На мгновенье ученик Орфея почувствовал себя словно поглощенным в самый центр источника всякой жизни, словно утонувшим в солнце Бытия. Но, погружаясь в его пламенную глубину, он исторгался из неё одаренный небесными крыльями и, подобно молнии, проносился над мирами, чтобы на рубеже их прикоснуться к Вечности.

Когда физическое сознание вернулось к нему, он увидал себя в полной темноте. Лишь светлая лира сияла в глубине мрака. Она удалялась, удалялась, и наконец превратилась в звезду. Только тогда понял ученик, что он находится в склепе, и что эта светлая точка – отверстие в скале, через которое просвечивает небо.

Большая тень неподвижно стояла около него. Он узнал Орфея по длинным волосам и по сверкающему оконечнику его скипетра.

«Дитя дельфийского храма», обратился к нему Орфей, «откуда приходишь ты?»

"О, учитель посвященных, чудотворящий Орфей! Мне снился дивный сон. Что это – чары магии или дар богов? Что случилось? Разве изменился мир? И где нахожусь я в эту минуту?"

"Ты завоевал венец посвящения и ты познал мою мечту – бессмертную Грецию. Но пойдем отсюда; чтобы исполнилась эта мечта, нужно, чтобы я принял смерть, а ты остался жить."

Глава V. Смерть Орфея

Дубовые леса стонали, бичуемые бурей на склонах горы Каукаион; гром разносился отраженными голосами по обнаженным скалам и заставлял дрожать до самого основания храм Юпитера. Жрецы Зевса сошлись в одном из сводчатых склепов святилища. Они сидели на своих бронзовых креслах и составляли полукруг. Орфей стоял посреди них подобно осужденному. Он был бледнее обыкновенного, но глубокое пламя горело в его спокойных глазах.

Самый древний из жрецов заговорил голосом судьи:

«Орфей, ты, которого называют сыном Аполлона, мы провозгласили тебя первосвященником и царем, мы дали тебе мистический скипетр сына Божия; ты управляешь Фракией помощью священного царственного знания. Ты воздвиг в этой стран храмы Юпитера и Аполлона, и ты зажег в ночи мистерий божественное солнце Диониса. Но известно ли тебе, что угрожает нам? Ты, который знаешь самые страшные тайны, ты, который не раз предсказывал нам будущее и издали беседовал с своими учениками, появляясь перед ними во сне, ты не ведаешь, что творится вокруг тебя. В твое отсутствие мрачные жрицы, вакханки, соединились в долине Гекаты. Ведомые Аглаонисой, волшебницей Фессалии, они убедили начальников племен, обитающих у берегов Эбры, восстановить культ мрачной Гекаты и они грозят разрушить храмы наших Богов и алтари Всевышнего! Возбужденные их пламенными речами, ведомые при свете их мятежных факелов, тысяча фракийских воинов расположились лагерем у подошвы горы и завтра, возбуждаемые кровожадными женщинами, они пойдут на приступ нашего храма. Аглаониса, главная жрица Гекаты, ведет их; это – самая страшная из волшебниц, неумолимая и злобная подобно фурии. Ты должен знать ее! Каков будет твой ответ?..»

«Я знал все это», ответил Орфей, «и все, что ты говоришь, было неизбежно.»

«Почему же не сделал ты ничего, чтобы защитить нас? Аглаониса поклялась убить нас на наших алтарях, перед лицом того же Неба, которому мы поклоняемся. Но что станется с этим храмом, с его сокровищами, с твоей наукой и с самим Зевсом, если ты покинешь нас?»

«Разве я не с вами?» ответил Орфей с кротостью.

«Ты пришел, но слишком поздно, – сказал жрец. – Аглаониса ведет вакханок, а вакханки ведут фракийцев. Не молниями ли Юпитера и не стрелами ли Аполлона будешь ты защищаться от них? Почему не позвал ты своевременно фракийских начальников, верных Зевсу, чтобы они раздавили мятеж?»

«Не оружием защищают Богов, а живым словом. И не с начальниками нужно бороться, а с вакханками. Я иду один. Сохраните спокойствие. Ни один непосвященный не проникнет за эту ограду. Завтра же придет конец царству кровожадных жриц. И знайте вы все, которые дрожите перед ордой, предавшейся Гекате, победят не они, а светлые, солнечные Боги. Тебе же, жрец, который усомнился во мне, я оставляю скипетр и венец Иерофанта.»

"Что задумал ты сделать?" спросил испуганный старый жрец.

"Я возвращаюсь к Богам… А вам всем привет!"

И Орфей вышел, оставив жрецов в немом изумлении. Внутри храма он разыскал ученика дельфийского храма и, взяв его за руку, сказал:

"Я иду в лагерь Фракийцев. Следуй за мной."

Они пошли под тенью дубов. Гроза удалялась. Сквозь густые ветви сверкали звезды.

"Верховный час для меня настал" сказал Орфей. "Другие понимали меня, ты же меня любил. Эрос – древнейший из Богов, говорят посвященные; у него ключ от всякого бытия. Тебе одному я дал проникнуть в самую глубину мистерий; Боги говорили с тобой; ты видел их!.. Теперь, вдали от людей, лицом к лицу, в верховный час своей смерти, Орфей должен оставить своему возлюбленному ученику руководящее слово своей жизни, бессмертное наследие, чистый огонь своей души.

"Учитель, я слушаю и повинуюсь", сказал ученик Дельфийского храма.

"Идем, – сказал Орфей, – по этой тропинке вниз. Нужно спешить, время не ждет. Я должен застать моих врагов врасплох. Пока мы идем, слушай и запечатлевай мои слова в своей памяти, но сохрани их как тайну."

"Они выжгутся огненными буквами в моем сердце; века не изгладят их."

"Ты уже знаешь, что душа есть дочь неба. Ты взирал на свое происхождение и на свой конец, и ты начинаешь уже вспоминать. Когда душа спускается в тело, она продолжает, хотя и в слабой степени, получать воздействие свыше. И это дуновение свыше достигает до нас в начале нашей жизни через посредство наших матерей. Молоком из своей груди они питают наше тело, дух же наш, устрашенный теснотой телесной темницы, питается душою матери. Моя мать была жрицей Аполлона; в моих первых воспоминаниях я вижу священную рощу, наш храм и женщину, несущую меня в своих объятиях и покрывающую мое тело своими нежными волосами, как греющим покрывалом. Земные предметы и лица людей приводили меня в неописанный ужас. Но как только моя мать брала меня в свои объятия, я встречался с её взором и из него исходило на меня чудное воспоминание о небе. Но этот луч погас в печальных потемках земной жизни. Однажды моя мать исчезла; она умерла, и я не видел ее более, Лишенный её нежного взора, удаленный от её ласк, я ужаснулся перед моим одиночеством. А когда я увидал кровь, стекающую с жертвенного алтаря, я возненавидел храм и спустился вниз, в долины. Уже тогда «вакханки» поразили мою юность. Аглаониса царствовала над ними. Мужчины и женщины – все боялись её. От неё веяло мрачным желанием, и она приводила в ужас. Всех приближавшихся к ней она привлекала роковым образом. С помощью чародейства мрачной Гекаты она привлекала молодых девушек в свою очарованную долину и вводила их в свой культ. В это время Аглаониса заметила Эвридику. Она почувствовала к ней преступное необузданное влечение. Она стремилась увлечь ее в культ вакханок, завладеть её волей и предать ее адским демонам. И уже начала она зачаровывать Эвридику своими соблазнительными обещаниями и ночными чарами.

"Привлеченный каким-то неясным предчувствием в долину Гекаты, я шел однажды посреди густых трав луга, покрытого ядовитыми растениями, и кругом царствовал ужас темных лесов, посещаемых вакханками. Странное дуновение, как бы горячие дыхания желания носились вокруг. Я увидал Эвридику. Она медленно шла, не видя меня, направляясь к пещере, словно зачарованная какой-то невидимой силой. От времени до времени легкий смех доносился из рощи вакханок, иногда странный вздох. Эвридика останавливалась, трепеща, нерешительная, а затем возобновляла свой путь, словно побуждаемая магической властью. ее золотые кудри падали на белые плечи, её синие глаза горели блаженством, тогда как сама она подвигалась к пасти ада. Но я различил спящее небо в её взорах. Я позвал ее, я взял ее за руку, я крикнул ей: Эвридика! куда идешь ты? Как бы пробужденная от сна, она испустила крик ужаса и, освобожденная от чар, упала на мою грудь. И тогда Божественный Эрос покорил нас, мы обменялись взглядами, и Эвридика – Орфей стали супругами навек.

"Вслед за тем Эвридика, прижимавшаяся в страхе ко мне, указала на грот жестом ужаса. Я приблизился к нему и увидал в его глубине сидящую женщину. Это и была Аглаониса. Возле неё небольшая статуя Гекаты из воска, раскрашенная красным, белым и черным, с бичом в рук. Она бормотала волшебный слова, вращая магическое колесо своей прялки, и её глаза, устремленные в пустоту, казалось, пожирали невидимую жертву. Я разбил её прялку, я затоптал Гекату ногами, я пронизал волшебницу взглядом и воскликнул: именем Юпитера, я запрещаю тебе думать о Эвридике, запрещаю под страхом смерти, ибо знай, сыны Аполлона не боятся тебя!

"Приведенная в смятение, Аглаониса корчилась как змея под моим взглядом и наконец исчезла в глубине пещеры, бросив на меня взгляд смертельной ненависти.

"Я увел Эвридику к своему храму. Девушки Эбро{10} в венках из гиацинтов воспевали гименей вокруг нас. Я узнал счастье.

"Луна трижды обогнула небосвод, когда одна вакханка, по наущению Аглоанисы, предложила Эвридике чашу с вином, обещая, что если она выпьет его, перед ней раскроется наука магических трав и любовных напитков. Эвридика – в порыве любопытства – выпила ее и пала, как бы пораженная молнией. Чаша заключала смертельный яд.

"Когда я увидел тело Эвридики, сжигаемое на костре, когда могила поглотила её пепел, когда последние следы её живой формы исчезли, я спросил себя: где же её душа? И я пошел в невыразимом отчаянии, я бродил по всей Греции. Я молил жрецов Самофракии вызвать её душу; я искал эту душу в недрах земли и везде, куда мог проникнуть, но тщетно. Под конец я пришел к пещере Трофонийской.

"Там жрецы вводят смелого посетителя через трещину до огненных озер, которые кипят в недрах земли и показывают ему, что происходит в этих недрах. Уже на пути, подвигаясь вперед, человек приходить в экстаз, и у него открывается внутреннее зрение; он начинает с трудом дышать, у него является удушье, он теряет голос и может говорить лишь знаками. Одни отступают в испуге и возвращаются с полпути, другие упорствуют и умирают от удушья, а большая часть тех, которые возвращаются живыми, сходят с ума. Проникнув до конца и увидав то, что ни одни уста не должны произносить, я вернулся в пещеру и впал в глубокий летаргический сон. Во время этого сна ко мне явилась Эвридика. Она носилась, окруженная сиянием, бледная и нежная как лунный свет, и говорила мне:

"Ради меня ты не побоялся ада, ты искал меня между мертвыми. Я услышала твой голос, я пришла. Я обитаю не в недрах земли, но в областях Эреба, в обители мрака между землей и луной. Я кружусь на краю обоих миров и плачу так же, как ты. Если ты хочешь освободить меня, спаси Грецию и дай ей свет. И тогда мне будут возвращены мои крылья, и я поднимусь к светилам, и ты снова найдешь меня в светлой области Богов. А до тех пор я должна бродить в царстве мрака, тревожном и скорбном"…

"Трижды я хотел схватить ее, трижды она исчезала из моих объятий, неуловимая как тень. Я услышал звук словно от разорванной струны, и затем голос, слабый как дуновение, грустный, как прощальный поцелуй, прошептал: Орфей!"

"При этом звуке я пробудился. Это имя, данное мне её душой, преобразило все мое существо. Я почувствовал, как в меня проник священный трепет беспредельного желания и сила сверхчеловеческой любви. Живая Эвридика дала бы мне блаженство счастья, мертвая Эвридика повела меня к истине. Из любви к ней я облекся в льняные одежды и достиг великого посвящения и жизни аскета. Из любви к ней я проникнул в тайны магии и в глубины божественной науки; из любви к ней я прошел через пещеры Самофраксия, через колодцы Пирамид и через могильные склепы Египта. Я проникал в недра смерти, чтобы найти в ней жизнь. И по ту сторону жизни я видел грани миров, я видел души, светящиеся сферы, эфир Богов. Земля раскрыла передо мной свои бездны, а небо – свои пылающие храмы. Я исторгал тайную науку из-под пелен мумий. Жрецы Изиды и Озириса выдали мне свои тайны. У них были только их Боги, у меня же был Эрос. Его силою я говорил, пел и побеждал. Его силою я проник в глаголы Гермеса и Зороастра; его силой я произнес глагол Юпитера и Аполлона!"

«Но последний час, верховный час моего служения пробил… Я должен еще раз спуститься в ад, прежде чем подняться в небеса. Внимай, дорогое дитя моего сердца: ты понесешь мое учение в храм дельфийский, к трибуналу Амфиктионов. Дионис – солнце посвященных; Аполлон будет светом Греции; Амфиктионы – хранителями его правосудия».

Иерофант и его ученик достигли долины у подножия горы. Перед ними раскрылась лужайка, окаймленная темными массами деревьев, и на ней раскинутые палатки и люди, спящие на земле. В глубине леса погасающие костры и догорающие факелы. Орфей продвигался спокойным шагом посреди спящих фракийцев, уставших от ночной оргии. Ночная стража спросила его имя.

"Я вестник Юпитера; позови своих начальников."

"Жрец храма!" – Этот крик ночной стражи пронесся тревожным кличем по всему лагерю. Все вскочили, начали вооружаться, переговариваться; засверкали мечи, появились начальники; окружили первосвященника.

"Кто ты? Зачем пришел ты сюда?"

"Я посланник храма. Вы все: цари, начальники и воины Фракии, откажитесь от борьбы с сынами света и признайте божественность Юпитера и Аполлона. Сами Боги говорят с вами моим устами. Я пришел как друг, если вы выслушаете меня; как судья если вы откажитесь внимать мне."

"Говори" – сказали начальники.

Стоя под большим вязом, Орфей стал говорить. Он говорил о величии Богов, о красоте и очаровании божественного света и о той чистой жизни, которую он вел наверху с своими братьями посвященными, под покровительством великого Урана, о сияющей истине, которую он желал сообщить всем людям; он говорил, обещая утишить все распри, исцелить все болезни, открыть семена, которые произведут наиболее прекрасные плоды земли и еще более драгоценные семена, которые дадут плоды высшей жизни: радость, любовь, красоту. И по мере того, как он говорил, его глубокий и нежный голос, звучавший, как струны лиры, проникал все глубже в сердца потрясенных фракийцев. Из глубины лесов любопытные вакханки подвигались все ближе и ближе с разных сторон, освещенные факелами, которые они держали в руках. Едва прикрытые кожей пантеры виднелись их смуглые тела, а глаза их, в которых отражалось пламя факелов, сверкали сладострастием и жестокостью. Но постепенно успокоенные голосом Орфея, он опустились к его ногам, как укрощенные звери. Одни мучимые раскаянием, смотрели в землю мрачным взором; другие слушали как очарованные. И взволнованные фракийцы говорили друг другу: "Его устами говорит сам Бог, сам Аполлон очаровывает вакханок!"

Между тем, из глубины леса Аглаониса следила за всем происходившим. Мрачная жрица Гекаты, видя неподвижных фракийцев и вакханок, подчинившихся более могучей магии, чем её собственная, почувствовала победу неба над адом и поняла, что её власть рушится от могучего слова божественного посланника. И застонав от ярости, она бросилась к Орфею.

"Вы говорите, что он Бог? А я говорю вам, что это Орфей, такой же человек, как и вы, чародей, обманывающий вас, тиран, подбирающийся к вашей царской власти… Бог, говорите вы? Сын Аполлона? Он, этот жрец? Этот гордый первосвященник? Бросайтесь на него! Если он Бог, пусть защитить себя… А если я обманываю вас, пусть разорвут меня!"

За Аглаонисой следовало несколько начальников, возбужденных её волшебными чарами и воспламененных её ненавистью. Они бросились на Иерофанта. Орфей упал, пронзенный их мечами. Он протянул руку своему ученику и сказал:

"Я умираю, но Боги не перестанут жить"!

Произнеся эти слова, он испустил дух. Склонившись над его телом, фессалийская волшебница, вид которой напоминал Тизифону,{11} с дикой радостью выжидала последний вздох Орфея и готовилась уже вынимать его внутренности, чтобы по ним составить свои прорицания; но каков же был испуг Аглаонисы, когда, при неверном свете факелов, она увидела, что жизнь снова появилась на лице мертвеца, его глаза раскрылись во всю ширину, и взгляд, глубокий, нежный и в то же время страшный, остановился на ней… И в последний раз губы его зашевелились, и странный, неземной голос явственно произнес знакомое мелодическое имя:

"Эвридика!"

Перед этим взглядом и перед этим звуком устрашенная жрица отступила в ужасе, восклицая:

"Он не умер! Они будут меня преследовать! Орфей… Эвридика!"

И выкрикивая эти слова, Аглаониса исчезла, словно бичуемая фуриями. Обезумевшие вакханки и охваченные ужасом фракийцы разбежались, испуская крики ужаса и печали.

Ученик остался один около тела своего учителя. Когда бледный луч Гекаты скользнул по окровавленным одеждам и по бледному лицу убитого Орфея, ученику почудилось, что вся долина, реки, горы и леса испускают стоны подобно одной необъятной лире. Тело Орфея было сожжено жрецами, а урна с пеплом отнесена в отдаленное святилище Аполлона, где ему поклонялись наравне с светлым Богом. Ни один из возмутившихся не осмелился подняться к храму Каукаиона.

Предание Орфея, его наука и его мистерии распространились по всем храмам Юпитера и Аполлона. Греческие поэты говорили, что Аполлон почувствовал ревность к Орфею, ибо последнего призывали даже чаще, чем его самого. В действительности же, когда поэты воспевали Аполлона, великие посвященные призывали душу Орфея – спасителя и пророка.

Позднее фракийцы, обращенные в религию Орфея, стали утверждать, что Орфей спускался в ад, чтобы найти там душу своей супруги, и что вакханки, ревнуя к его непреходящей любви, растерзали его в куски, и что голова его, брошенная в Эбро и уносимая его бурными волнами, продолжала взывать: "Эвридика! Эвридика!"

Таким образом Фракийцы прославляли как великого пророка того, которого сами же убили как преступника. Мученической смертью его они были обращены к той религии, с которой враждовали пока он был жив. Так проникал дух Орфея, таинственно разливаясь по невидимым артериям святилищ и тайного посвящения, в сознание Эллады. Боги приходили в согласие под звуки его голоса подобно тому, как в храме хор посвященных поет в согласии с невидимой лирой, и – душа Орфея стала душой Греции.