Текст книги "Краткая История Тьмы"

Автор книги: Эдуард Веркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Штормовое предупреждение

 Тостер запищал и выплюнул хлеб. Зимин почесал голову. Третья партия, сгоревшая за сегодняшнее утро. Зимин был озадачен. За четыре года ежедневной эксплуатации тостер не подводил ни разу, а теперь вдруг раз – и выход в уголь.

Он выкинул обгорелые сухари в мусор и решил попробовать еще раз. Четвертый. Тостер со вздохом проглотил ломти.

– Ну, давай, – Зимин хлопнул по тостеру ладонью.

– Привет.

Показалась Лара.

– Ну, что? – спросила она. – Прочитал?

– Что? – не понял Зимин.

– Рукопись, найденную в пианине?

– В табуретке, – уточнил Зимин. – Не… То есть прочитал, но немного, первую главу.

– Там по главам?

– Что то вроде. Там дневник. То есть имитация под дневник. Сначала автор пишет как дневник, потом увлекается и начинает отсебятину. Видишь ли, дневниковые записи сложная для стилизации штука, а если и удается как то… То читать невозможно. Помнишь, я сочинял?

– Новую книгу?

– Ага. С названием еще не мог определиться, ускользало. Так вот, это…

– Хорошая книжка могла получиться, – перебила Лара. – Начало про скаута мне вполне себе понравилось…

– Ладно, проехали, – в свою очередь перебил Зимин.

– Проехали так проехали. Кстати, как тебе рукопись… найденная в мандаринах?

– В барбарисе.

– В маринаде. Так как?

– Фанфик. Очередной апокриф из бытия милого сердцу Неверленда. Альтернативная история альтернативной истории, постмодерн.

Зимин поднялся, достал с холодильника тетрадь, постучал ею себя по голове.

– И про что там?

Лара зевнула.

– А, ерунда, – отмахнулся Зимин. – Людям ведь писать не запретишь. Вообще, конечно, забавно – сначала ты сочиняешь, затем сочиняют про то, что уже сочинено тобой. И вдруг ты обнаруживаешь, что твои собственные герои смотрят на тебя чужими глазами. В конце концов ты уже плохо понимаешь, кто все это придумал…

Зимин поглядел в окно, увидел там дождь, ползущие через него машины, желтые листья и прочую тоску, распростертую в осеннем пространстве.

– Мне кажется, это от расширения, – сказал Зимин. – Вселенная разлетается с ускорением, струны натягиваются, гудят, и от этого гудения…

Зимин дотронулся до лба.

– В голове путается все. Знаешь, идея, что все это было заложено еще в миг Большого взрыва – и мы, и книги, и мысли… Эта идея удручает.

– Что то мы с тобой погружаемся в дебри кухонной философии, – перебила Лара. – Сейчас еще изречения какие нибудь изрекать начнем, про Платона вспомним, про теорию отражений.

– Платон был крут.

– Это да. Олимпийский чемпион по греко–римской борьбе, кстати. А как книжка с литературной точки зрения?

– Ерундень, – поморщился Зимин. – Хотя я такого в жизни начитался, что это вполне себе ничего выглядит.

Пожалуй, даже читаемо. Только сюжета как такового там нет, сплошные записки из подземелья.

– А зачем тебе этот… Кокосов, так кажется? Зачем тебе Кокосов подсунул эти писульки?

– Да он, похоже, просто псих. Говорит, что все это…

Зимин представил, как он будет объяснять весь этот бред.

Про кошек, которые исчезают из замкнутых малосемеек, про рукопись, найденную… Собственно, откуда взялась тетрадь, Зимин так и не понял. Ах да, еще про белого крокодила, как же.

Бред, бредовый и беспощадный, суровый в своей безнадежности.

– Короче, этот Кокосов хочет, чтобы была пятая книга.

– С чего это? То есть ему то зачем это нужно?

– Кажется, трудная судьба. Все как обычно. В детском саду он страдал сколиозом. Затем над ним издевались в школе, девушки его не любили, потом он записался в литобъединение «Альдебаран» и написал первый фантастический рассказ, который, скажем мягко, раскритиковали товарищи. Потом он завел необычную кошку и рехнулся окончательно. Он верит в параллельные пространства и хочет, чтобы я написал пятую книгу. А ее не будет.

– Точно? – улыбнулась Лара.

– Точнейше, – заверил Зимин. – Точка. Все. Никаких продолжений. Вообще, знаешь, я от всего этого литературного дела устал… Надоело. А потом… Этот вчерашний псих меня немного утомил. Я ведь перепугался, думал, у него в портфеле граната, а оказалась зверская нетленка. Кстати, действительно рукопись, смотри, как накорябано…

Зимин вручил тетрадь Ларе, она принялась листать задумчиво, почесывая подбородок. Зимин постучал по тостеру, вздохнул.

– Действительно, забавно, – Лара отложила тетрадь.

– Уже прочитала, что ли?

– Нет, другое забавно. На самом деле от руки написано. Сейчас от руки почти никто не пишет, а тут… И аккуратно так, почерк мелкий–мелкий.

– Я бы сказал муравьиный, – сказал Зимин. – Я пока читал, все глаза поломал. Только идиот может писать таким почерком.

– Идиотка, – уточнила Лара.

– Кто идиотка? – не понял Зимин.

– Автор этого текста – идиотка. То есть она не идиотка, она…

Дзиньк!!!

Подпрыгнули горелые тосты, Лара вздрогнула.

– Что то хлеб горит, – Лара подняла с пола обугленный сухарь. – И сны мне странные снятся. Какие то реки мутные.

– Мне тоже снятся реки, – сказал Зимин. – Реки, поля, обрывы. К чему? В соннике, что ли, посмотреть. Ты говоришь, идиотка?

– Ну, конечно. Это же видно. Это девушка написала.

– Как? Мне же Кокосов тетрадь передал…

– И что? Передать то мог кто угодно, а вот написать…

Лара выкинула горелые тосты в ведро, взяла тетрадь, открыла.

– Тут трудно спутать, смотри, какие буковки аккуратные. Мужики так не пишут, только девушки. Так что изучай.

Лара сунула тетрадь Зимину.

– Зачем?

Лара пожала плечами.

– А вдруг пригодится? Вдруг там новые идеи?

– Нет там никаких новых идей, – сказал Зимин. – Платон мертв и похоронен, и на могиле его проросли желтые цветочки. И вообще у меня сегодня встреча, хотел поесть, а тостов нету.

– С почитателями встреча? – ухмыльнулась Лара.

– С читателями. Через два часа в библиотеке.

– Не надоело? – поинтересовалась Лара.

– Надоело. А что делать?

– Скажи, что надоело.

Зимин поморщился.

– Как им скажешь… Они выставку организовали, дети придут…

– Сгонят детей, – поправила Лара. – Сгонят детей с продленки, дети будут злые и голодные, они будут зевать…

«И смотреть на меня как на идиота, – добавил про себя Зимин. – А я буду думать, чтобы все это поскорее закончилось. А потом поднимется классная руководительница и скажет, чтобы я рассказал какое нибудь стихотворение. Может, и на самом деле не ходить? Детей ведь сгонят…»

– Сейчас проще, – ответил Зимин. – Сейчас у меня есть диск. Поставлю фильм, самые интересные эпизоды…

– Ну, смотри. А я пойду, поищу работу, что ли.

– Зачем? – не понял Зимин.

– Надо же и работать когда нибудь. А вдруг у меня получится?

Лара хмыкнула и удалилась.

Зимин остался сидеть на кухне. За окном продолжался дождь, и если честно, идти никуда не хотелось, ни с диском, ни без. Лара права, сгонят продленку, измученную и вялую, и все будет вяло…

Есть перехотелось. Зимин закинул тетрадь обратно на холодильник, натянул свитер, взял диск с фильмом и отправился вниз, на подземную стоянку.

Снова пошел пешком, хотелось прогуляться по лестнице, подумать. Отчего то Зимин чувствовал, как окружает его вязкая атмосфера неопределенности и тоски, похожая на старую ссохшуюся грелку. Зимин не знал, что делать дальше. Он не знал почти год. Уже целый год он ничего не делал. Почти не писал и, что было гораздо хуже, не думал. То есть ему не думалось, вообще. В ящике стола лежала пачка блокнотов с набросками к грядущим книгам и целлофановый файл с рассказом про скаута, к которому он не придумал названия. Зимин старался развернуть наброски, старался придумать название, честно старался, несколько раз старался… И каждый раз чувствовал стену. Иногда это была кирпичная стена, твердая и непробиваемая, иногда гипсокартон, в котором от усилий оставались вмятины, иногда резина. Но тоже непроходимая.

Зимин злился. Тяжело жить, ничего не делая. Спускаясь по узкой лестнице, он стучал кулаком по стене, хотел почувствовать боль, но кулаки были набиты и не отвечали. Можно было, конечно, заорать и кулак то подразбить уже как следует, но Зимин удержался.

Может, все таки на самом деле в Калининград? Или в Арктику, сейчас как раз сезон, можно взять билет, неделю в ледовом плену, глядишь, мозги и встроятся…

Зимин оказался на нулевом.

Мотоцикл стоял возле лестницы, Зимин сдернул попону, устроился на сиденье. Запустил двигатель. Закрыл глаза. Хорошо. Хорошо.

На прогрев ушло почти пять минут, эти пять минут Зимин был, в общем то, счастлив. Он задремал, устроившись в седле, положил голову на бак, слушал перекатывание поршней в цилиндрах, ленивое посапывание впрыска и присвисты в воздушном фильтре, и даже пробег электричества по проводам, ему казалось, что он его слышит.

Обороты упали, Зимин воткнул первую передачу и выехал со стоянки на улицу. Шел дождь, как и вчера, мелкий и пронырливый, он пробирался за шиворот и в рукава, кожаная куртка дождю помехи не создавала. Зимин включил подогрев ручек и прибавил скорости.

Мотоцикл послушно рванул вперед, Зимин сосредоточился на дороге и думать успевал только на светофорах. От дождя Зимину в голову приходили странные усталые мысли, в промежутках между красным и зеленым он вдруг думал, что не стоит, может быть, ехать на эту встречу. А стоит взять и свернуть на объездную дорогу, прибавить газу и двинуть в сторону юга. Или в сторону севера. Куда нибудь. Тупо гнать, пока не кончится бензин, остановиться в каком нибудь непонятном городе у железной дороги, в гостинице «Утлые котлы», и пожить недельку, прислушиваясь к дыханию провинции, отключить телефоны, лежать, смотреть в потолок, смотреть первую программу. Побыть в пустоте. В оторванном состоянии…

За спиной забибикали. Зимин очнулся и снова рванул вперед, рассекая дождь и попутный поток машин, пролетая в междурядье над зеркалами, обгоняя, сминая пространство перед собой и растягивая его за спиной. Воздух делался плотнее и плотнее, и Зимин уже прижимался к баку, чувствуя, как набегающий ветер выжимает уже даже и обрывки мыслей, кроме, пожалуй, мыслей о скорости.

Через пятнадцать минут остановился у библиотеки. Двигатель дышал жаром, на цилиндрах шипела вода, потрескивала выхлопная труба, с мотоцикла слезать как всегда не хотелось, но Зимин оторвался, закинул на плечо сумку с дежурными книгами и направился к библиотеке.

Библиотека строилась в античном стиле, как храм знаний, и прочее–прочее, приятное здание, статуй сильно не хватает. И громоотвода, почему то подумал Зимин.

Внутри горел свет, желтый, домашний, по окнам бегали корявые тени читателей. Зимин собрался и вошел.

В библиотеке пахло школой. Зимин ненавидел этот запах с четвертого класса, и сейчас, кстати, ненавидел еще сильнее – смесь подгорелой пшенной каши, мокрой сменки, хлорки, мела, пота и страха.

Обычно в библиотеке пахло получше: молью, книгами, диванами из искусственной кожи, библиотекарями – дамами постпостбальзаковского возраста, ватрушками, которые эти дамы пекли в ожидании читателей, шоколадными конфетами. Такой вполне приличный запах, его Зимин мог выносить, потому что заметил, что он уже стал частью этого запаха. Запах школы в библиотеке выдавал чужеродное вторжение, напрягал, напоминал о не самых лучших годах жизни. Поэтому, кстати, Зимин никогда не соглашался на встречу в школе. И не любил, когда в библиотеку загоняли школьников. Сегодня загнали. Зимин поморщился. Кстати, поэтому он и купил мотоцикл. Для равновесия. Чтобы компенсировать свои душевные невзгоды. Потому что Зимин заметил уже давно – дорогая вещь, например мотоцикл стоимостью в миллион рублей, значительно скрашивает невыносимую протяженность дней. И если ты приезжаешь на встречу со школьниками, допустим на BMW GS 1200, то переносить эту встречу гораздо легче.

Зимин улыбнулся, вспомнил, как в детстве он мечтал о велосипеде с моторчиком и просил родителей купить, и записался в кружок автодела, но велосипеда ему так и не подарили.

Зимин стащили куртку, и к нему тут же кинулась заведующая, с видом счастливым и радужным, и сразу приступила к главному, поздороваться она позабыла, впрочем, Зимин не расстроился.

– Знаете, Виктор Валентинович, у нас небольшая накладка, – заворковала заведующая. – У нас должны были привести пятые–шестые классы, но они поехали в цирк…

Это да, подумал Зимин. Цирк – это, конечно. Дрессированные тюлени, медведь, привязанный к мотоциклу, укротитель лабрадоров.

– Поэтому мы пригласили десятиклассников…

– А они почему в цирк не поехали? – поинтересовался Зимин.

– Что? – не поняла заведующая.

– Да нет, это я так. На второй этаж?

– Да, на второй.

Зимин угрюмо двинулся в сторону лестницы.

– Виктор Валентинович, – заведующая подхватила Зимина под локоть. – Виктор Валентинович, сегодня должен был прийти мальчик…

«Должен был прийти мальчик, – догадался Зимин, – этот мальчик прочитал все мои книги, но сегодня он заболел скарлатиной. Вывихнул пятку». Зимин слышал это уже сотню раз. Или больше. В каждом городе.

– …Он прочитал все–все ваши книги, которые были в нашей библиотеке. Он так хотел с вами повстречаться, но не смог прийти…

– Вы телевизор приготовили?

– Да, конечно. А зачем?

– У меня кино.

Зимин достал диск. Помотал им перед носом библиоте-: каря.

– Кино… – она поморщилась. – Ну, я не знаю… А мо–жет, вы рассказ прочитаете какой нибудь? Или стихи? Знаете, г к нам на прошлой неделе приезжал поэт, он ребятам сказки читал – очень весело было.

Зимин приказал себе терпеть. А сказать хотелось. Например, что он не клоун. Не поэт–чесоточник, а в некотором роде писатель. Что если им нужны были сказки, то за полторы штуки можно было бы пригласить клоуна из развлекательного центра, он бы и стихи прочитал, и сплясал бы.

– Я не читаю стихи, – терпеливо сказал Зимин. – Я не читаю юмористические миниатюры. Я беседую.

– Да–да, – погрустнела заведующая. – Только они уже устали, почти вечер, сами понимаете…

Зимину очень хотелось спросить – а какого черта тогда все это было устраивать?! Но Зимин знал ответ на этот вопрос – для отчетности.

– Хорошо, – кивнула библиотекарь. – Проходите. Все уже собрались. Все ждут.

Зимин вышел в зал и сразу понял. Что сюда он сегодня пожаловал совершенно напрасно. Читателей насчитывалось человек пятьдесят, наверное, три класса, и все они не были читателями. Почти уже старшеклассники, унылые и угрюмые личности, задавленные надвигающейся громадой взрослой жизни, которых обязали явиться на встречу, непонятно зачем оторвали от забот и хлопот и почти принудили пробыть целый час здесь.

Зимин испытал минутную жалость к школьникам, замордованным судьбой в столь ранней молодости, но, бросив взгляд на них, понял, что жалеть их не стоит, лучше жалеть себя. Он придвинул стакан и попытался открыть бутылку с водой, не получилось, пробка, казалось, была приплавлена к бутылке.

Тогда Зимин стал раскладывать на столе книги. Стараясь сделать это коасиво. как на книжной ярмарке, веером.

«Зима в небывалой стране».

«Беовульф».

«Темная материя».

«Снежные псы».

В рюкзаке имелись еще два старых журнала, в которых были напечатаны повесть и старые рассказы, их Зимин таскал на всякий случай, но никогда не показывал. Поскольку всем было наплевать на то, что когда то он сочинял рассказы про одиноких старух и повести про нелепость бытия.

Зимин разложил книги, уселся на стул и вздохнул. Школьники смотрели на него со слабо умеренным интересом, с вкраплениями издевательской нотки.

Зимин криво улыбнулся, ему криво улыбнулись в ответ, некоторые.

Заведующая перехватила инициативу в свои руки, взяла микрофон и объявила хорошо поставленным опытным голосом:

– Друзья! У нас сейчас большая радость! Сегодня к нам в гости пришел молодой, но уже очень известный российский писатель, лауреат множества премий, победитель литературных конкурсов Виктор Валентинович Зимин!

Заведующая захлопала в ладоши.

Несколько девчонок тоже похлопали, пацаны поглядели с ехидными ухмылками. Зимин почувствовал себя идиотом первый раз за вечер. Он привычно подумал, что лучше бы ему, наверное, было стать зуботехником, как мечтала мама. Протезистом, плавил бы золото, имел бы коттедж, ездил бы на Кубу. Мама была бы счастлива.

Или технологом, как хотел папа. Разводил бы куриц в промышленных масштабах, имел бы коттедж, ездил бы на Кубу, папа был бы счастлив.

Шофером, бабушка сошла бы в могилу со спокойным сердцем.

– Здравствуйте, ребята, – сказал Зимин, постаравшись придать голосу жизнерадостности. – Меня зовут Виктор Зимин, я писатель. Пишу книги. Фантастика, фэнтези, иногда рассказы. Возможно, вы читали какие то мои книжки, во всяком случае, в библиотеке они есть. Читали?

Зал само собой промолчал.

Зимин загрустил. Если в зале присутствовали хотя бы несколько человек, читавших его книжки, было бы гораздо легче. Зимин цеплялся за это и начинал беседу, рассказывал, как сочинил ту или иную книжку, как придумывал героев и приключения, и какие смешные случаи при этом происходили.

А вот когда таковых не находилось…

– А вообще читать любите? – с надеждой спросил он.

– Нет, – ответил парнишка из первого ряда, бритый наголо и вертлявый. – Не читаем мы ничего.

– Все не читаете?

– Все, – ответил за всех бритый. – Что нам, делать нечего? Читают лишь ботаны.

Зимин растерялся. Подумал – может, действительно стихи порассказывать? Из творческого наследия «Анаболических Бомбардировщиков». Наверное, этому бритому понравилось бы. Коронное, про овцебыка. Но Зимин подумал, что он не доставит бритому такого удовольствия. В конце концов, он как писатель должен сеять разумное, доброе и вечное, а «Анаболические Бомбардировщики» ни к первому, ни ко второму, ни к третьему не относились.

– А у вас есть машина? – спросил бритый.

Зимину стало немного легче.

– Машины нет, есть мотоцикл… – начал он.

Бритый тут же соорудил презрительную гримасу.

– Но мотоцикл у меня хороший…

Зимин вдруг понял, что если он сейчас начнет хвастаться мотоциклом, то это будет выглядеть глупо.

Жалкое положение. Зимин нашел глазами заведующую, та стояла у стены в последнем ряду и улыбалась. Помогать она ему не собиралась никак.

– Хорошо, давайте я расскажу о том, как я стал писателем.

Зал вздохнул и занялся своими делами, узнавать, как Зимин стал писателем, никому не хотелось.

Зимин стал рассказывать. У него имелся рабочий вариант встреч с читателем, некий заученный текст, который Зимин воспроизводил, в нужных местах делая паузы и повышая голос. При этом он, конечно же, чувствовал отвращение к себе и собственной жизни. Обычно, рассказывая эту историю, Зимин смотрел над головами слушателей, поскольку ему было неприятно видеть, насколько он неинтересен своим потенциальным читателям.

– …И тогда я подумал – а почему бы и нет? Отчего бы не попробовать?

Зимин посмотрел на телефон, лежащий перед ним. Телефон разочаровал, время текло поразительно медленно, а надо было продержаться еще сорок минут. Сорок минут.

– А вы про вампиров не пишете? – спросили из зала.

Он не успел заметить, кто спросил, услышал, что девушка.

– А вы любите про вампиров? – спросил он в ответ.

– Да… – ответили сразу несколько голосов.

– Во дуры, – прокомментировал бритый. – Про «Сталкера» надо…

Значит, все таки читают, подумал Зимин. Ладно, уже хорошо.

– Я вот вампиров не люблю, – сказал он.

– Почему? – спросили.

– Потому что их нет, – ответил Зимин. – Это во–первых. А во–вторых, я вообще не люблю паразитов и прочих вредителей. Пиявок, клещей, комаров. А потом мне кажется, что к фигуре вампира нельзя относиться серьезно…

Он заметил, как сморщилась физиономия у заведующей, и сказал:

– Впрочем, какой смысл обсуждать вампиров, если их вообще не существует?

– Так и Страны Мечты тоже не существует, – возразили ему.

Зимин растерялся.

Аргумент был бронебойный, ответа на него не существовало, Зимин оглядел зал. В зале ответа тоже не проглядывалось, Зимин в очередной раз испытал легкий приступ автопрез–пожалев, что пишет вообще какие то книги и теперь вот объясняет это все школьникам, которым на все это наплевать.

Почти всем.

Такое иногда случалось. Не часто, но все же. В восьмидесяти процентах случаев он мог вызвать у публики стандартный интерес. В пятнадцати процентах приключался неподдельный интерес. В пяти процентах он натыкался на тотальное равнодушие.

– Конечно, Страна Мечты не существует, – согласился Зимин. – Это сказка. То есть фантастика.

Снаружи громыхнуло. Гроза, бесполезный расход электричества.

И тут Зимин заметил девочку, сидевшую возле окна. В руке у нее была книга, и он издали узнал «Темную материю».

– А как ты думаешь? – он кивнул девочке.

– Я не знаю… – растерялась она. – Я тоже вампиров не люблю…

Девочка застеснялась и спрятала книгу за спину.

– А можно потом автограф? – спросила девочка.

– Конечно.

Все. Зимин больше не знал, про что говорить.

– Давайте тогда посмотрим фильм, – стараясь быть веселым, предложил он. – Совершенно новый, сейчас идет в кинотеатре как раз. Называется «Тьма»…

– Да мы видели уже, – сказал бритый и вертлявый. – «Рыцари Храма» круче. А это самоделка какая то, я на компьютере графику лучшую слеплю.

Так, подумал Зимин. Он представил в подробностях, что он сейчас скажет им всем, особенно этому вертлявому, а потом возьмет плюнет на все и отправится домой. Права была Пара – не стоит соглашаться на все эти встречи. Глупо. Он уже не в том возрасте, чтобы попадать в идиотские ситуации. Даже фильм не помогает.

Хороший фильм.

– Ну, и хорошо, – сказал Зимин. – Хорошо, я вас понимаю, вам плевать. У вас море своих забот и проблем и совсем не интересен какой то тип, сочиняющий дурацкие книжки. Но это не так. Это не так!

Сказал он громко, так что те, кто болтал и играл на телефонах, посмотрели на него.

– Я – хороший писатель, – сказал Зимин. – Конечно, может быть, я не написал еще ничего великого, но тем не менее. Когда вы вырастете, вы будете рассказывать про меня своим детям. А вместо того, чтобы задать мне хоть какие нибудь вопросы, вы сидите и маетесь дурью!

У заведующей медленно отвисала челюсть.

Зал смотрел на него.

А там, на последнем ряду он видел… Зимин сощурился. Зрение у него начинало сдавать, и особенно остро он чувствовал это по вечерам. Он никак не мог разглядеть, что это – букет золотых листьев или… Или волосы. Там, у выхода сидела девушка с ослепительно рыжими волосами. Или медный глобус, начищенный до ослепительного блеска. Скифское бронзовое зеркало, отполированное до пугающей глубины. Поднос из нейзильбера, подаренный губернатором к пятидесятилетию библиотеки, Зимин никак не мог поймать этот предмет, золотая вспышка ускользала, точно кусочек скорлупы, плавающий в болтунье, Зимин старался его уловить, но зрение шалило, Зимин решил проморгаться.

Он взял бутылочку с водой и стал нервно открывать, стараясь не выпустить золотое пятно, отметил, что заведующая достала камеру и принялась фотографировать зал.

Бутылка не открывалась, Зимин старался, но ладони вспотели, и пробка проскакивала, Зимин подумал, что неплохо бы открыть эту дурацкую пробку зубами, но он стеснялся читателей. То есть не читателей… Короче, он стеснялся, и от этого опять злился. И вот в конце концов он плюнул, вытер ладони о штаны и сдвинул пробку.

И вдруг погас свет.

Безо всякого перехода, без потрескиваний в белых лампах, только что был дребезжащий неровный свет, и раз – темно.

В тот же миг Зимина залило, пробка с бутылки все таки свернулась и съехала, и теперь минеральная газировка заливала Зимина, а найти ее в темноте не представлялось возможным. Зимин не нашел ничего лучшего, как начать пить. Минералка оказалась газированной, Зимину ударило и в нос, и в уши, он фыркнул и закашлялся, закрыв глаза.

А когда открыл, обнаружил, что темно.

Темно. Окна библиотеки были забраны хорошими жалюзи и почти не пропускали снаружи света, тьма была абсолютной, точно кто то накрыл библиотеку сверху колпаком из глухого черного бархата.

Тихо. Подозрительно тихо было. Зимин никак не мог понять – дети должны были орать, ржать и вообще беспокоиться. А они молчали. И грома не слышно.

– Ау? – спросил Зимин.

Никто не ответил, лишь голос неожиданно отразился от стен и улетел куда то вверх, так что Зимин ощутил себя в огромном зале. Причем в этом огромном зале он был совершенно один.

– Так… – сказал Зимин.

Шепот. Он вдруг услышал его прямо перед собой, в нескольких метрах, невнятное перешептывание, оно скакало по сторонам, точно взмахивали во тьме сухие широкие крылья.

– Эй… – Зимин вдруг испугался, что умер.

Стоял, беседовал с читателями и проклинал себя, а потом раз – и умер. Перешел в темноту. В темную материю. В библиотеке. В конце концов, это, наверное, достойная смерть для литератора. Как актер умирает на подмостках, так и писатель умирает в библиотеке. Возникнет смешная легенда – писатель дал дуба в читальном зале, и теперь его неуспокоенный дух бродит по ночным коридорам…

И похоронят здесь. На самом нижнем уровне. Отличная, кстати, идея – хоронить писателей в библиотеках, это достойно.

Щелк!

Стал свет и звук, Зимин вновь очутился посредине зала. Все смотрели на него и молчали.

Зимин подумал, что он, пребывая в погруженном состоянии, отмочил что нибудь неприличное. Например, прочитал таки пару стишат из «Анаболиков». Или изобразил выпь. Мало ли.

Зимин оглядел зал.

– С вами все в порядке? – поинтересовалась библиотекарь.

– Да, кажется… – Зимин потер виски. – Свет погас, голова закружилась. Наверное, давление…

Заведующая налила в стакан воды, придвинула Зимину.

– Гроза идет, – сказала она. – Слышите?

Гроза действительно приближалась, медленно переползала реку, громыхала, как мешок булыжников, поблескивала молниями.

– Действительно…

Он поглядел в зал. Школьники понуро сидели на стульях, зевали, играли на телефонах, смотрели по сторонам. Мучились.

Рыжей среди них не было. Зимин сощурился. Нет, ее не было точно, то есть совсем там ничего не наблюдалось, ни самовара, ни золотого пятна.

– Чем то пахнет… – Зимин пошмыгал носом. – Это что, канифоль?

– Проводка перегорела, – объяснила заведующая. – Скачок в сети, молния ударила в трансформатор. Знаете, мы решили, что лучше детей распустить, как вы считаете? Передают штормовое предупреждение.

– Да–да, конечно… – Зимин с облегчением согласился.

– Ребята! – с не меньшим облегчением сказала заведующая. – Мы получили штормовое предупреждение, и поэтому Виктор Валентинович предлагает закончить встречу. Давайте скажем спасибо нашему писателю…

Школьники промычали невнятное и направились к выходу, закидывая за спины рюкзаки и посмеиваясь. На несколько мгновений Зимину стало их жаль. Детство – не самая радужная пора в жизни, это определенно. Никто тебя не слушает, все знают, как тебе лучше, не дают продохнуть, тянут, тянут : во взрослую жизнь, поучают…

– Спасибо, корефан! – помахал Зимину рукой бритый и вертлявый.

– На здоровье, – пробормотал Зимин.

Он остался сидеть, чувствуя отвращение к самому себе, к миру и отчасти даже и ко Вселенной. Впрочем, это чувство его не очень беспокоило, он радовался тому, что все закончилось, причем изрядно раньше времени, спасибо грозе, надо воздать благодарность Зевсу, кажется, он молниями заведует. Хорошо, очень хорошо, теперь он быстренько отправится домой и в ближайшие два года хоть тресни не согласится ни на какие встречи с читателями, а ну их, этих читателей, все равно ничего не читают.

– Извините, – вздохнули рядом, Зимин обернулся. Читательница, с легким умилением подумал он. Та самая.

Бывает.

Читательница, стесняясь и продолжая вздыхать и краснеть, протянула Зимину «Темную материю».

– Автограф…

– Что написать? – спросил Зимин по возможности дружелюбно.

– Что хотите, – засмущалась девушка.

Зимин начал сочинять в стихах, но придумывалась только скучнейшая дребедень, «читать–мечтать» и тому подобное, Зимин оставил потуги и написал то, что писал всегда «Лене с наилучшими пожеланиями от автора этой книжки». Дата, юдпись. Смайлик.

– Спасибо, – девушка кивнула.

– Читайте на здоровье.

– Да. А вы продолжение пишете? Пятую книгу?

– Пишу, – зачем то соврал Зимин. – Уже больше по–ловины написал.

То есть он знал, зачем соврал, ему не хотелось огорчать читательницу.

– А когда она выйдет? – робко спросила девушка.

– Зимой, – ответил Зимин. – Зимой обещали. Ну, если, конечно, Земля не наткнется на небесную ось.

– Здорово…

– Внизу вас ждет автобус! – провозгласила возникшая классная руководительница. – Лена, поскорее! Сейчас гроза начнется!

– Я сейчас, минутку еще, – Лена окончательно засмущалась, уже категорически. – Я вот еще чего хотела спросить, можно?

– Да, конечно.

– Там в последней книге… Я там немного не поняла…

– Кораблёва! – руководительница сделала грозный голос. – Тебя автобус дожидается!

Кораблёва поспешила на выход.

Зимин остался один. Он поднялся из за стола и стал двигать стулья. Надо было хоть что то делать. Он собирал стулья и расставлял их вдоль стен.

Показалась заведующая.

– Устали? – поинтересовалась она.

– Нет, – сказал Зимин. – Ничуть. Гроза как?

– Над рекой зависла. Похоже, что нас в этом году смоет.

– Ясно.

– Не надо стулья прибирать, мы сами…

Зимин опять почувствовал себя неприятно, со стулом в руках.

– Мне, наверное, пора, – сказал он.

– Да, уже поздно, – заведующая поглядела на часы.

Зимин стал собираться.

«Снежные псы».

«Темная материя».

«Беовульф».

«Зима в небывалой стране».

Заведующая терпеливо на него смотрела, а Зимин думал, в каких единицах следует измерять скуку. В детстве он измерял ее в Чеховых, потому что Чехов казался ему удивительно тоскливым писателем. В средней школе скука измерялась в подоконниках, шесть лет он провел у окна и прекрасно изучил подоконник, в мельчайших деталях, во все времена года. Подоконник был средоточием мировой скуки, особенно осенью, когда к тоске подоконника добавлялась тоска осени. Впрочем, потом выяснилось, что в жизни есть вещи неизмеримо более тоскливые. Например, утренний автобус в ноябре, когда ты едешь на работу, которую ты ненавидишь, а в городе пробки, а напротив тебя стоит тетка, которая ненавидит свою работу еще больше тебя.

Зимин вспомнил период своей жизни, когда он ездил на работу утром в переполненном автобусе, и почувствовал себя несколько лучше.

– Вы на работу на автобусе ездите? – спросил он у заведующей.

– Да, – ответила она.

Зимину стало еще лучше, он подумал, что в жизни есть хоть какая то справедливость.

Он собрал книги, сгрузил их в рюкзак. В душе продолжалось неприятное ощущение, какое всегда возникало у него после встречи с читателями, но в этот раз более сильное. Зимин не знал, чем его замять. Лимон бы сжевать. Зеленый еще, недозрелый, с кожурой. Или перец жгучий.

– Вам плохо? – спросила заведующая.

– Нет, голова кружится немного. Это погода. Давление, наверное. А может, читатели, энергетика, то, се…

Заведующая выразительно поглядела на часы.

Что она на часы то смотрит? Библиотека работает до вечера… Ах, сегодня же штормовое предупреждение – можно попасть домой пораньше, а я тут со своими книжками… Зимин понимающе кивнул.