Текст книги "Жаб Жабыч метит в президенты"

Автор книги: Эдуард Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. В штабе администрации

Был поздний вечер. Шум города за окнами стихал. Стихал шум в мэрии. Однако в главном кабинете было шумно. Собрался весь штаб предвыборной кампании. Главными были мэр Барсуков и полумэр Кабанов.

Присутствовали Магдат Магдатыч Жабов, кандидаты в мэры Свеклин и Огурцов, начальник милиции Бронежилетов, председатель избирательной комиссии Балаболкин и кое-кто из мелочи.

Барсуков делал разнос:

– Что происходит? Эта дрессированная лягушка набирает очки. Того гляди, он нас обскачет. Начнем с Клуба энергетиков. Кто предоставил им клуб?

Никто не отвечал.

– Чего молчишь, Магдат?

– А чего мне говорить. Пришли дети. Сын попросил ключи, я их дал.

– Что-то ко мне дети не приходят просить ключи, – сказал Барсуков.

– И ко мне не приходят, – добавил Кабанов.

– А ко мне приходили, – сказал Огурцов.

– И ко мне, – добавил Свеклин.

– Вот как приходят, так пусть и уходят. А кто еще даст им ключи, будет уволен. И вас, господин Бронежилетов, это касается.

– Меня милиция ставила, – хмуро сказал Т. Т. Бронежилетов.

– Верно, ставила милиция, – еще более хмуро сказал Кресттопор Барсуков, – но милиция у нас пока квартир не дает. И дачные участки не распределяет.

– Не будем ссориться, – примирительно сказал Понтон Понтоныч. – Пока еще все под контролем. До выборов четыре недели. Так что и сами активизируйтесь, и персонал свой активизируйте. Пускайте в ход весь административный ресурс.

Он еще раз посмотрел на Жабова:

– Ты, Магдат, не кочевряжься, а скорее выставляй свою кандидатуру.

Закончил он так:

– Главный девиз нашей выборной кампании: «Город в чистые руки!». И кандидат у нас один – Христофор Христофорыч Барсуков.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. Коварство фотографа Стенькина

Был великолепный воскресный день. Тень от деревьев солнечными пятнами качалась по участку. Ветер, шевеля бумажками, бегал по пригороду в разные стороны.

Жабжабыч в роскошной полосатой пижаме сидел за своим письменным столом перед будкой и привинчивал к нему мясорубку.

Вышел сонный папа.

– Откуда у тебя, Жабжабыч, такая пижамка?

– Это от благодарного населения. Одна бабушка мне при выходе сунула. Там еще записка была.

Он протянул папе бумажку. Папа прочитал:

«Милок, если дашь мне квартирку, получишь такие же штаны».

– Ну, и что ты будешь делать?

– Надо дать ей квартирку. А то пижама не полная.

– Боюсь я, с такими подарками ты сам квартирку заработаешь с решетками на окнах, – сказал папа. – Года на два. Это же взятка.

Жабжабыч с перепугу замер. Когда он отогрелся, папа снова спросил:

– А мясорубка тебе на что?

– Я на мясную пищу перехожу. Зубов-то у меня нет.

– Зачем тебе мясная пища? – удивился папа.

– В ней больше калорий. А креветки подорожали.

– На какие деньги ты мясорубку купил?

– Другая бабушка в конверте дала.

Теперь уже папа замер на целую минуту – такие новости!

В этот момент в калитку позвонил почтальон. Он принес конверт. На конверте было написано:

«Дорогому нашему любимому Жабжабычу».

– Просыпается народ! – сказал Жабжабыч, прочитав. – Открывает глаза.

Он аккуратно достал из конверта красивую открытку с фиолетовыми бабочками на зеленой траве и прочитал дальше:

«Уважаемый кандидат!

Клуб любителей природы приглашает Вас в фотоателье „Красная гвоздика“ с целью сделать избирательный плакат в вашу пользу.

Ждем Вас во вторник в 14 часов по адресу: ул. Вл. Ильича Ленина, дом 132.

После фотографирования небольшой банкет.

Примечание: Плакат будет исполнен бесплатно».

И была такая подпись: «Клубные активистки Маша, Даша и Лидия Васильевна».

Папа Устинов позвал маму Устинову и показал ей открытку.

– Не нравится мне этот клуб любителей природы, – сказала строгая Елена Алексеевна. – Особенно меня смущают клубничные активистки.

– Во-первых, не клубничные, а клубные. Во-вторых, не надо бояться активности населения, – сказал Жабжабыч. – А в-третьих, там же будет банкет.

Папа приготовил завтрак себе и выдал Жабжабычу экспериментальный кусок копченой колбасы.

Если раньше Жабжабыч долго и мучительно сосал эту колбасу, то сейчас, пропустив ее через мясорубку, он съел ее в одну секунду. Так же он поступил и с печеньем, а кашу пропускать через мясорубку не стал. Ел ее как обычно.

Все-таки жить Жабжабычу было интересно. Его жизнь каждые пять минут становилась новой.

* * *

Задолго до 14 часов Жабжабыч стал готовиться к встрече с клубом любителей природы. Он долго умывался, примерял новую бейсболку и надевал белую рубашку. Она плохо надевалась, потому что приклеивалась. Наконец в нарядном костюме, в бейсболке и с мясорубкой под мышкой он торжественно заковылял в город.

В фотоателье «Красная гвоздика» его ждали.

Самого фотографа Стенькина не было, он прятался в глубине студии. Он прекрасно понимал, что, если Жабжабыч его увидит, вся фоторабота будет сорвана.

Жабжабыча принял его ассистент-практикант Петр Кукурузов – молодой человек повышенной курчавости и три клубных активистки в строгих летних костюмах с гвоздиками в руках.

Петр Кукурузов радостно приветствовал Жабжабыча и сказал:

– У нас в студии все готово. Сначала мы сделаем групповой снимок. Кандидат Голицын в кругу избирательниц-активисток.

Он усадил Жабжабыча в кресло, а активистки встали с цветочками позади.

– Гвоздички – символ чистоты и сохранения природы. Улыбайтесь.

Жабжабыч растянул свой большой рот в улыбке. Фотограф забрался под материю за фотоаппаратом. В этот момент активистки скинули свои строгие костюмы и остались практически в чем мать родила. Раз! И они снова надели их. Кандидат Жабжабыч Голицын-Сковородкин так ничего не заметил.

– Теперь сделаем композицию «Вперед к звездам», – предложил ассистент.

Он поставил Жабжабыча и одну из активисток – уплотненную Лидию Васильевну – в позу «Рабочего и колхозницы». Правую и левую руки они подняли вверх, а левую и правую отвели назад.

– Это космическая ракета, – сказал Кукурузов.

Он сунул в руки Жабжабыча бутылку виски и побежал к фотоагрегату. Пока он бежал, активистка Лидия Васильевна так распахнула свой жакет, что оказалась полностью полуголой.

Щелчок, и… фотография готова. Жабжабыч так ничего не заметил.

– А как же банкет? – спросил он.

– А сейчас, сейчас! – сказал Кукурузов.

Тут же две активистки Маша и Даша вынесли из глубины студии маленький столик с продуктами и приставили к нему стул для Жабжабыча.

Жабжабыч неторопливо прикрутил к столу мясорубку и стал забрасывать в нее колбасные изделия. Он брал столовой ложкой колбасный фарш, выходящий из мясорубки, и с удовольствием запивал его квасом. А в квас было добавлено немного спирта.

– Вы не возражаете, если мы устроим вокруг вас символический танец в защиту природы? – спросили активистки.

– Валяй, танцуй, – сказал Жабжабыч. – Защищай природу! – и заснул.

Фотограф Стенькин ликовал, там, в глубине студии, он радостно потирал свои грязные ручонки.

Неожиданно в фотостудию вошел известный в городе милиционер Иван Пистолетов и с ним начальник милиции города товарищ Бронежилетов Трофим Трофимыч, то есть в простонародье ТТ.

– Всем оставаться на месте! – грозным голосом сказал Бронежилетов. – Притон закрывается!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. Операция по спасению

Скоро в городе появились предвыборные фотоплакаты с надписью: «Жабжабыч разгоняет подпольный клуб с сомнительными тетеньками». «Мафии не удалось сорвать выборы». «Грязные технологии не спасут грязных технологов».

Все объяснялось очень просто. Как только нарядный Жабжабыч с новенькой мясорубкой покинул дом Устиновых, строгая мама Устинова еще раз внимательно прочитала сомнительную открытку с фиолетовыми бабочками. И какие-то серьезные подозрения закрались ей в голову. Особенно ее насторожило примечание.

– Самые большие расходы приносит все бесплатное, – сказала она сама себе.

Она посадила на велосипеды Влада и Виктора Верхотурцева, дала им в руки сотовый телефон и отправила следить за Жабжабычем. Не столько следить, как тайно его охранять.

Она просила сообщать о каждом шаге не очень опытного и весьма легкомысленного кандидата. И очень скоро пошли сообщения.

– Мама, Жабжабыч вошел в двери.

– Что это за двери?

– Непонятно. Кажется это фотомастерская.

– Тетя Лена, тут есть щелка. Мы смотрим.

– Мама, мама, Жабжабыча посадили в кресло. Кругом стоят тетеньки.

– Какие тетеньки?

– Обычные тетеньки. С цветочками.

– В чем они одеты, Витя?

– Тетя Лена, в белые костюмы. А сейчас в одни цветочки.

– Как это так в одни цветочки?

– На них больше ничего нет.

– Витя, Влад! Сейчас же закройте глаза. Закрыли? Что вы видите?

– Ничего.

– Откройте глаза. Что вы видите?

– Толстая тетя и Жабжабыч несут к небу пол-литру.

– Как одета тетя?

– Никак.

– Закройте глаза.

– Закрыли.

– Что вы видите?

– Ничего.

– Откройте глаза. Что там?

– Жабжабыч спит, а тети танцуют.

Тут уж сердце доверенного лица Жабжабыча – мамы Лены – не выдержало, и она с места в карьер позвонила в городское отделение милиции.

– Товарищ Бронежилетов, тревога! На ул. Ленина, 132 открыли сомнительное заведение. Там людей обкручивают, голые тети танцуют, а дети смотрят.

На это папа Устинов сказал:

– По-моему, это не совсем правильно так говорить. Во-первых, дети не смотрели. Ты велела закрывать глаза. Во-вторых, мама, детей ты туда послала сама. А в-третьих…

– А в-третьих, – сказала мама, – пока мы здесь будем с тобой церемониться, там, в этом притоне, из наших детей сделают бандитов.

Бронежилетов с нарядом приехал вовремя. Бандитов из Влада и Вити Верхотурцева сделать не успели.

Вот почему и появились предвыборные плакаты: «Жабжабыч разгоняет подпольный клуб с сомнительными тетеньками», «Мафии не удалось сорвать выборы», «Грязные технологии не спасут грязных технологов».

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. Слабые ростки оппозиции

На маленькой квартире главного энергетика Жабова собрались три кандидата в мэры: Свеклин, Огурцов и сам Магдат Магдатыч Жабов. Заседание было секретное – за час до начала маленького Магдатика выставили играть в футбол в соседний двор.

– Какой футбол в десять часов вечера! – кричал Магдатик. – Лучше я на компьютере поиграю.

Это было справедливое требование. Когда Магдатик играл на компьютере, вокруг мог бушевать пожар, греметь дискотека, могли бы рычать львы, он ничего бы не видел. Но заседание было настолько секретное, что свидетели, даже самые близкие, были не нужны. Мало ли где-нибудь ребенок скажет:

– А вот у нас дома были папы Огурца и Свеклы! Долго говорили.

И все! Весь город сразу узнает, что против Барсукова и Кабанова заговор. Даже если бы Огурцов, Свеклин и Магдат Магдатыч всю ночь только и делали, что славили Питон Питоныча и Кабан Кабаныча.

Между прочим, вице-мэра Кабанова за глаза все время звали по-разному. Иногда он был Питон Питоныч, иногда Полтон Полтоныч, а в последнее время – Понтон Понтоныч. Потому что он как политик усиленно набирал вес.

– Ну, что, братцы – спросил Магдат Магдатыч. – Мы с вами окончательно совесть потеряли?

Братцы стыдливо помалкивали. Очевидно, они хотели сказать, что, пожалуй, совесть они потеряли, а стыд еще все-таки нет.

– Ладно, – сказал Магдат, – мы ни о чем договариваться не будем. Мы просто поглядим друг на друга и сделаем выводы.

Огурцов и Свеклин поглядели на Магдата и подумали, что бунт против городской власти добром не кончится. Запросто можно вылететь с работы и квартиры лишиться. А им до пенсии каких-то двадцать лет осталось.

И они сделали такой вывод:

– Надо от него отваливать. Ну его с его объединением сил.

Магдат тоже посмотрел на Свеклина и Огурцова и решил:

– Это правильные ребята. С ними вместе можно весь город перевернуть.

Едва успели секретные гости покинуть квартиру, в дом радостно ворвался Магдатик:

– Папа, прекрасная новость. В субботу состоится матч между нашими и религиозными.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. Матч между нашими и религиозными

Большой пустырь за церковью был празднично разукрашен. Настолько празднично, насколько праздничным может быть пустырь.

В середине было огорожено футбольное поле. Трибуны, всякие принесенные лавочки и скамеечки, были заполнены народом. В основном родителями. За ними по большому травяному кругу носились окрестные дети на самокатах, на велосипедах и на своих двоих.

В отдалении продавались воздушные шары с Чебурашкой и старухой Шапокляк. Продавал их продавец, загримированный под почтальона Печкина.

Подальше в хилых замусоренных кустах прятался фотограф Стенькин с дальнобойной аппаратурой и со своим начинающим практикантом Петром Кукурузовым. После двух предыдущих неудач. Стенькину надо было срочно спасать свою подмоченную репутацию.

В середине поля на стульях сидели два пожилых баяниста средних лет и тихонько что-то мурлыкали на своих баянах. Ровно в двенадцать они вдруг громко заиграли футбольный марш:

 
На лучистом, чистом небе
Солнце светит.
С высоты с удивлением глядит…
 

Из ворот церковной ограды показалась цепочка ребят в белых майках. Они бежали трусцой. Это были религиозные. Впереди бежал отец Евлампий в рясе. Очевидно, для понта.

Тут же группа ребят, стоящих у края футбольного поля, скинула с себя куртки и брючата, и все они оказались в зеленых разнопёрчатых майках. Это были наши.

Среди футболистов была и девочка – Люба Кукарекова. Как же без нее?! На предварительных соревнованиях по бегу она заняла второе место. После раскованного Лени Коблица. Но тут уже ничего нельзя было поделать: Леня был лучшим бегуном школы и бегал уже по второму разряду.

Ребята гурьбой побежали к аккордеонистам и выстроились там полукругом.

Отец Евлампий и папа Устинов тоже вышли к центру. Они вытащили жребий у судьи и разыграли ворота.

Судил матч знаменитый в городе человек – судья городского суда Дмитрий Лягов. Тот самый, который спас старушку с цветами от длительного тюремного заключения, присудив ей три дня вместо трех лет за торговлю цветами. Помогал ему и с правого, и с левого края знаменитый в городе человек – звонарь Коля Верный.

Когда с воротами определились, Жабжабыч заковылял к своим – к двум разнокалиберным табуреткам. Он тоже был в зеленой майке, а на руках и на ногах у него были одеты перчатки.

К другим разнопарным табуреткам направился конкурирующий вратарь – отец Евлампий.

Судья дал свисток, и все поехало.

«Наши» были и шустрее, и находчивее, и даже выносливее, но зато «религиозные» играли грамотнее. Они прекрасно пасовали друг другу, видели поле и, вообще, брали сыгранностью.

Вот Влад Устинов получил мяч. Он буром пошел к воротам «религиозных», особенно не глядя по сторонам. Тут же на него налетел яростный Витя Верхотурцев, сбил Влада с ног и… сразу же потерял мяч в ногах у «религиозного» капитана.

Капитан откинул мяч назад, к своим воротам, и, не теряя времени, все «наши» гурьбой ринулись туда же.

«Религиозный» вратарь – отец Евлампий – подождал, пока волна плохо организованных «наших» подкатится поближе к нему, и рукой выкинул мяч в центр.

Двое центральных нападающих «религиозных» подхватили мяч и побежали, перепасовывая, к воротам Жабжабыча. Капитан сделал сильный удар…

Папа Устинов схватился за голову: «Сейчас будет гол!»

Но гола не было. Жабжабыч выстрелил вверх своим липким зеленым языком, и мяч был перехвачен и задержан.

Это оказалось главным сюрпризом и козырем «наших».

Как ни старалась после этого команда «религиозных» бить по воротам из разных положений, сколько ни прорывалась вперед, ни один мяч не влетел в ворота Жабжабыча.

С дугой стороны, сколько ни старались «наши», отнимая мяч друг у друга, сколько ни сбивали с ног помощника судьи Колю Верного, а то и самого судью Лягова, ничего у них не вышло.

Отец Евлампий тоже оказался очень гибким и подвижным вратарем. Он запросто вытаскивал из безнадежных положений просто смертельные мячи.

Два тайма закончились ноль-ноль. Все должны были решить пенальти, по десять в каждые ворота.

Судья Лягов назначил сначала первый удар ворота «религиозных». Стадион ревел. Все зрители высыпали поближе к штрафной площадке.

Влад Устинов разбежался и вдарил мимо ворот.

Следующий удар был в ворота «наших».

На место отца Евлампия приковылял Жабжабыч и удобно шлепнулся в середину между двумя табуретками.

«Религиозный» капитан долго устанавливал мяч, сверялся с ветром, разбегался! Удар! Сейчас будет гол. Но нет. Сверкнула зеленая лента, и мяч надежно приклеился к языку Жабжабыча.

* * *

Дело близилось к концу. Уже десять ударов пробили «наши» в ворота религиозных. Но похвастать было нечем. Единственный гол из десяти забила Люба Кукарекова. При разбеге она изо всех сил смотрела в правый угол ворот, а ударила мяч в левый. Вскинулся отец Евлампий во время полета, даже развернулся наполовину в воздухе, но не спас он ворота от поражения. Перехитрила его спортивная девочка Люба Кукарекова.

Но и «религиозным» хвастать было нечем. Девять ударов пробили они по воротам Жабжабыча, и все зря. Только зря старались. Ни одного мяча не пропустил молодой спортсмен.

Оставался последний удар. Последний гол решил забить сам отец Евлампий. Разбежался он чуть ли не от центра поля, саданул по мячу так, что искры посыпались, и… ничего не получилось. Мяч и половину расстояния до ворот не долетел. Навстречу ему пулей вылетел молниеносный язык Жабжабыча. Все, и мяч прилип.

Удар был настолько силен, что Жабжабыч еле-еле отодрал мяч от языка, потянув его всеми четырьмя перчатками.

* * *

– Ну, что, сделали рекламные фотографии для ваших избирателей? – спросил отец Евлампий папу Устинова.

– Ой, забыли! – горестно сказал папа. – Весь матч насмарку.

– А у нас фотографии имеются, – неожиданно сказал неизвестно откуда появившийся молодой человек повышенной курчавости, – могу уступить. За деньги.

– И почем? – спросил папа Устинов.

– Доллар штука.

Это был Петр Кукурузов – практикант фотографа Стенькина, начинающий папарацци. Он шел к самостоятельной работе большими шагами.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ. Свободная пресса

На другой день после футбольного матча папа Устинов собрал весь свой предвыборный штаб. За это время штаб значительно возрос. И летняя веранда Устиновых уже не вмещала всех активистов и всех доверенных лиц. Поэтому переместились во дворик.

В выездной сессии участвовали Влад Устинов и компания, то есть Верхотурцев, Коблиц, братья Поповы, Люба Кукарекова и другие. Маленький Магдатик, практически братья Свеклин и Огурцов, сын судьи Лягова Дима и новый участник – стратег-мыслитель Георгий Медведев.

К ребятам хотел прибиться младший Балаболкин:

– Что это вы тут делаете?

Но его отшили:

– Что надо, то и делаем. К самодеятельности готовимся. Будем «Отелло» ставить с Жабжабычем.

В залитом солнцем дворике поставили скамейки и стулья и начали разговор.

Жабжабыч с сигарой в лапе сидел на кресле перед будкой и делал вид, что все понимает. Он так и светился самодовольством. Дело в том, что сегодня он сделал одно очень хорошее хозяйственное дело – отчистил до блеска две черные сковородки. Он давно собирался это сделать, да все было недосуг. А сегодня он встал с утра и отодрал весь тефлон к чертовой матери, и сковородки заблестели. Он не знал, что это тефлон. Он думал, что это простая чернота. И ожидал, что мама Устинова в очередной раз восхитится им.

– Итак, мы имеем прекрасные фотографии, – сказал папа Устинов, – прошу ознакомиться. Есть автобиография Жабжабыча. И я подготовил неплохой текст. Могу зачитать.

Папа зачитал:

– «Жаб Жабыч Сковородкин был рожден в недрах Института генетики имени Владимира Ильича нашего города. Над его созданием и его сознанием бились лучшие ученые умы нашего города. В частности, доктор наук Круглый Д. У.».

– А вот этого не надо! – сказал Жабжабыч.

– Но он действительно стал доктором, – оправдывался папа.

– Я не про доктора, я про Д. У., – сказал Жабжабыч.

– Принято, – сказал папа. – Дальше приложим избирательную программу Жабжабыча. Но она еще не готова.

– Как не готова! – вмешался Георгий Медведев. – Еще как готова. Берем речь мэра города Бостона за прошлый год.

– Нас могут разоблачить, – сказал папа.

– Не могут. На встрече с избирателями ее приняли на ура. Помните?

Ребята согласились с ним:

– Умный поймет, дурак не догадается!

Ребята разобрали фотографии и стали рассматривать. На обратной стороне каждого фото было что-то написано: «Жабжабыч легкой походкой скачет к воротам», «Жабжабыч в прыжке ловит мяч языком», «Вратари отец Евлампий и отец Голицын обнимают друг друга перед матчем».

– Ну, как? – спросил папа. – Классно?

– Не совсем, – сказал Георгий. – Упор надо делать не на Жабжабыча. Он уже всем навяз в зубах. Упор надо делать на отца Евлампия. Пропорция должна быть такая: на одного Жабжабыча – два Евлампия, а в промежутке дети.

Георгий Медведев был прирожденный политик. Он умел не только соображать, но и убеждать.

– А это что? – он вертел в руках замусоленный листок.

– Автобиография, – сказал папа.

Мальчик прочитал:

– «Родился я в семье летчика в городе Коврове. Мать моя была учительница. Нас было трое братьев. Я, как только родился, сразу пошел в школу. По зеленой траве».

– А что, – сказал Жабжабыч, – красиво написано.

– Очень красиво, – согласился Георгий. – Особенно вот это: «Образование высчее. Окончил высчую школу служебного собаководства при военном гарнизоне». Эту заметку надо или вообще изъять, или просмотреть в ней каждое слово.

– Просмотрим, – сказал папа.

– Самое интересное, что никто этот материал не напечатает.

– Почему?

– Потому что у нас в городе всего две газеты. Одна принадлежит мэру – это «Восходы Н-ска», и вторая вице-мэру – это «Закаты Н-ска».

– Что же, нам туда и не соваться? – спросил папа.

– Обязательно соваться, – сказал Георгий. – Причем несколько раз и со скандалом.

– Почему со скандалом?

– Чтобы можно было обратиться в суд.

При слове «суд» все ребята огорчились.

– Не пугайтесь – сказал Медведев. – Судья Лягов вполне приличный человек. Помните, он матч судил. А мы выйдем на него. У меня есть ходы.

Георгий говорил все спокойно и убедительно. Спорить было не о чем.

Все стали прощаться. Тут на веранде появилась мама Устинова с двумя блестящими сковородками в руках.

– Какой-то дурак испортил две тефлоновые сковородки, – сердитым голосом сказала она. – Смотрите – все защитное покрытие сорвали. Мне надо только узнать, кто это сделал.

Все посмотрели на Жабжабыча. Мама направилась к нему.

Жабжабыч медленно улиткой стал втягиваться в свою будку. В последний миг он подхватил крышку от ведра и закрылся ей, как улитка в будке.

Как ни тянула мама ее на себя, как ни пыталась отковырнуть ее ручкой сковородки, крышка даже не шелохнулась.

Будка была как будто запечатана. Только окурок сигары аппетитно дымился на земле.