Текст книги "Последняя реликвия"

Автор книги: Эдуард Борнхёэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

III. Сомнения невесты

 субботу начались приготовления к свадебным торжествам. Старик Мённикхузен всегда и во всем стремился следовать обычаям старины. Свадьбу дочери он хотел отпраздновать точь-в-точь так, как это делалось еще до войны, в золотые дни Ливонского орденского государства, с той лишь разницей, что свадьбу приходилось справлять не в городе, как это в большинстве случаев бывало прежде, а на мызе.

На пиршество были приглашены все харьюмааские помещики с семьями и рыцарями. Разве только ландмейстеру[6]6
  Ландмейстер – дословно «правитель земли», «господин земли»; наравне с архиепископом возглавлял орден.


[Закрыть] и рижскому архиепископу не послали приглашений. Все, однако, не смогли явиться – иные сложили головы в сражениях, другие были захвачены в плен и вывезены в Московию (и навсегда потерялся их след), третьи бежали от войны в города, в Ригу и Таллин, где затворились в крепких каменных стенах, четвертые, совсем разоренные, отправились скитаться по белому свету. Но некоторые все же прибыли со своими женами, дочерьми и слугами, с отрядами охраны и с возками подарков. В первую же очередь свадебными гостями являлись все мызные воины, происходившие из рыцарских родов и опман[7]7
  Опман – так назывался управляющий имением.


[Закрыть].

О, какое оживление царило в этот день в лагере Куйметса! Собралось под одной крышей благородное местное общество. Прославленные седовласые рыцари и никому еще не известные юнкеры были одеты в великолепное праздничное платье, на груди у них сверкали золотые цепи, на шляпах красовались плюмажи; блестели жемчуга на пряжках и фибулах. Сбруи коней, украшенные серебром, ослепительно блестели в лучах яркого солнца. Восхищения были достойны изящные повозки. Жены и дочери местных баронов были так разубраны в золото и драгоценные камни, что под их тяжестью едва держались на ногах. Ливонское рыцарство на этом празднике показало, что от его былых огромных богатств еще кое-что уцелело.

После полудня, когда на мызе полным ходом шли приготовления к вечернему пиршеству, из лагеря выехали на роскошно убранных конях все мужчины, принадлежавшие к рыцарскому сословию. Они собрались на просторной поляне вокруг некоего старого помещика в шитом золотом кафтане. Этот человек исполнял сегодня обязанности устроителя торжества. И он обратился к гостям с речью, из которой мы приведем здесь только незначительную часть:

– Высокочтимые господа рыцари и юнкеры! Вы собрались здесь в честь сочетания браком нашего любезного товарища, доблестного Ханса фон Рисбитера, и его невесты, прекрасной и благородной Агнес фон Мённикхузен. Мне поручено проследить за тем, чтобы свадебное торжество было проведено по всем правилам и немецким обычаям и чтобы ничем, никакими досадными происшествиями оно не оказалось омрачено. И я по-дружески прошу вас отпраздновать эту христианскую свадьбу в мире и веселье, как и подобает добрым христианам. Если же кто-либо из вас питает к другому злобу или пребывает с кем-то в состоянии вражды, то пусть он или они тут же, на этой солнечной поляне, о злобе и вражде забудут. Тот, кто согласен этому призыву последовать, пусть поднимет руку и поклянется сдержать свое слово.

Все, внимательно выслушав старца, выразили согласие и обещали сохранять на свадьбе мир и согласие. После чего рыцари поехали обратно в лагерь под барабанный бой и звуки труб, стреляя из аркебуз и пистолетов и бряцая мечами, точно возвращались с победой после великой битвы. Два раза кавалькада их проскакала под балконом, где, окруженная дамами, стояла Агнес в полном свадебном наряде. Невеста и другие дамы бросали рыцарям цветы. Девушки-служанки, стоявшие у них за спиной, пели обрядовые предсвадебные песни.

Выразив почтение невесте и дамам, всадники разделились на два отряда: один отряд занял сторону жениха, другой отправился на сторону невесты. Много времени не прошло, и рыцари, что были помоложе, надев доспехи – покрытые золотом и серебром латы и шлемы, – усевшись на боевых коней, начали во дворе мызы шуточные состязания. Они сражались друг с другом тупыми пиками и деревянными мечами. Все воины и слуги собрались вокруг участников турнира, шумно выражая свое одобрение тем, кто проявлял наибольшие силу и ловкость, и подсмеиваясь над побежденными.

Громче всего хохотали зрители, когда вылетел из седла Ханс фон Рисбитер, которого Дельвиг вызвал на состязание на копьях. Увидев поражение своего жениха, Агнес смутилась, порывисто поднялась и ушла с балкона. Никто из женщин за ней не последовал, так как все напряженно следили за очередным поединком.

Агнес поспешила в свою комнату и там, обессиленная, опустилась на стул. У нее было тяжело на душе. Мучили некие дурные предчувствия, и в поражении жениха девушка увидела нехорошее предзнаменование. Голова полнилась тревожными мыслями о будущем; увы, оно представлялось сейчас зыбким – иначе и быть не могло, ведь уже завтра-послезавтра Агнес должна будет покинуть отца и идти по жизни, опираясь на руку Ханса фон Рисбитера, человека очень ненадежного, человека, к которому она не испытывала ни малейшей приязни. И чем яснее юная баронесса это сознавала, тем сильнее было ее недовольство складывающимся положением, своей судьбой, на которую повлиять она как будто не могла. Но и мириться с ней не хотела…

Агнес, еще наивное дитя, выросла под опекой строгого, мудрого, всеми уважаемого отца и нежной матери, и до сих пор не знала девушка, домашний цветок, никаких терний и несчастий, кроме разве что тех, что принесла с собой война. Ужасы войны, этой общей беды, были Агнес хорошо известны, ведь ей исполнилось восемнадцать лет – ровно столько, сколько продолжалась великая Ливонская война… Меньше всего Агнес знала свое собственное сердце, не проверенное испытаниями, не закаленное, очень чувствительное и ранимое. Мы заметим здесь, что в то далекое время чтение романов не было обычным времяпрепровождением дочерей благородных семейств, и для Агнес этот современный нам легкий и доступный курс сердечной науки был совсем незнаком. Она знала только, что девушки, достигшие примерно двадцатилетнего возраста, выходят замуж по воле родителей – за избранников родителей; устраивается пышная свадьба, после которой молодая чета уезжает в свое поместье, где ведет веселый, беззаботный образ жизни, насколько это позволяют война и имеющиеся средства. Когда молодые живут вместе, к ним любовь должна прийти сама собой; так понимала Агнес этот непростой момент. И чем быстрее молодые узнают друг друга, тем скорее придет к ним взаимное чувство – нерушимое, священное, навсегда; и это, по мнению Агнес, было вполне естественно: ведь соединяет юношу и девушку перед алтарем Бог. И Бог же дарит любовь. Агнес отчетливо чувствовала, что в ней уже живет много любви, был щедр к ней Господь: она, пожалуй, больше, чем себя самое, любила всех, с кем жила вместе, – отца, мать, покойного брата, родственников, своих нянек, горничных девушек, охотничьих собак отца, белую кошку тети Матильды и птичек, сладкоголосо поющих в саду…

Ах, так тревожно было на сердце!..

Агнес опять думала о Рисбитере. Он не был красив, не отличался и большим умом, и нрав его оставлял желать лучшего, но отец, человек опытный, видавший жизнь без прикрас, говорил, что юнкер Ханс – достойный молодой человек, что он единственный наследник большого состояния. К тому же отец, по его словам, у Рисбитера в большом долгу – юнкер взял в плен его злейшего врага.

Наболели в голове мысли о нежеланном…

«Во всяком случае, Рисбитер не хуже других женихов, – пробовала обмануть себя Агнес. – Почему же не выйти за него замуж?»

Вздыхала, нервно теребила пальчиками подол свадебного платья…

Со свадьбой она охотно повременила бы. Так тяжело было расставаться с отцом! Невыносима была мысль о том, что предстояло куда-то от него уехать, к чужим людям, в чужие места, к чужому очагу. Но отец уже назначил день свадьбы, а воле отца следовало беспрекословно подчиняться. Агнес и в мыслях не могла допустить, что ослушается отца! В делах менее значительных старик Мённикхузен охотно уступал дочери (хотя и не баловал, девичьим благоглупостям не потакал) и позволял ее нежной руке управлять его поступками, но в делах серьезных – в отношении замужества, например, – он ее мнения не спрашивал и не спросит.

Однако сейчас Агнес вдруг поняла, что в этом случае все же недостаточно одного желания отца. Ей захотелось самой во всем разобраться, еще повременить немного, хоть несколько дней, все взвесить, привыкнуть к мысли о грядущих изменениях в жизни, и, может, тогда…

На что она надеялась? Возможно, на случай, который что-то изменит в планах строгого отца.

Агнес смутно чувствовала, что никогда не сможет полюбить Рисбитера, не будет с ним счастлива; мало того, Агнес убедилась, что жених ей просто неприятен. Как и все женщины, Агнес в глубине души считала, что в печалях ее виноват мужчина. Она не разбиралась в действительных причинах, по которым Рисбитер стал ей неприятен, а более полагалась на свое чувство, и это чувство говорило ей: Ханс Рисбитер – изворотливый лгун, жалкий хвастун и себялюбец, лицом он некрасив, телом тщедушен, словом, он не такой, каким должен быть настоящий мужчина.

«Я никогда не смогу гордиться им, а он никогда не сможет защитить меня. Я уже не питаю к нему никакого доверия, поэтому я не могу верить его обещаниям сделать меня счастливой…» – так говорила она себе, сидя в своей комнате в одиночестве.

О, как не хотелось ей возвращаться к гостям, как не хотелось ей быть свидетельницей какого-нибудь очередного конфуза незавидного жениха!.. Как не хотелось опять и опять совершать над собой усилие, делать вид, будто ничего конфузного с женихом ее не произошло и все идет так, как должно идти!..

– Агнес! – послышался из-за двери голос отца.

Агнес, оглянувшись на дверь, поднялась со стула, но отозвалась не сразу.

Впервые в ее простой, чуточку наивной душе заговорил голос упрямства, проснулось своеволие. Почему отец хочет выдать ее замуж против ее желания? И как так получилось, что она не задумывалась об этом раньше?..

Агнес подошла к зеркалу и сделала вид, будто поправляет оборки платья. Девушка удивилась сама себе: до сегодняшнего дня ей и в голову не приходило, что отец принуждает ее выйти замуж.

«А сейчас? Что изменилось сейчас?»

В эту минуту дверь приоткрылась, и старый Каспар Мённикхузен заглянул в комнату.

– Почему ты так долго не показываешься, Агнес? Гости уже спрашивают: где невеста? не похитили ли ее?

Агнес, прихорашиваясь у зеркала, боролась с собой – высказать ли сейчас все, что тяготит ее душу, или промолчать и безропотно повиноваться воле отца? И оставить все, как было до сих пор?

Но желание высказаться оказалось сильнее.

– Можно мне поговорить с тобой, отец? – избегая встретиться с бароном глазами, спросила Агнес.

– Ах, дочка! А когда же тебе это запрещалось? – пребывая в благодушном настроении, ответил старый Мённикхузен; он, войдя в комнату, прикрыл за собой дверь. – Но что я вижу, дорогая дочь? Что с тобой? – он повернул ее лицом к свету. – Ты бледна и прячешь глаза, лоб у тебя в морщинах, губки уголками книзу… Что это значит? Рассердил тебя кто-нибудь? А может, тебя так волнуют перемены в связи с предстоящей супружеской жизнью? Так перемены эти – мелочи. Ты скоро отвыкнешь от прошлых привычек и забудешь их. Когда приходит главное, легко забывается второстепенное…

Агнес покачала головой и, как бы ища защиты, прижалась к груди отца. Ласкаясь к нему, девушка сказала:

– Я – всего лишь глупый ребенок и сама не знаю, что со мной происходит сегодня. Мысли мои путаются, а если и ухвачу одну, не могу на ней сосредоточиться.

– Это обычное дело перед свадьбой, – засмеялся Мённикхузен. – Вот меня ты хорошо знаешь. И согласишься: мне мужества не занимать. А и то в день свадьбы с матушкой твоей – дрожали руки.

– Я не о том. Я не боюсь. Но приходят всякие мысли, сомнения… – она опять бросилась к зеркалу и стала поправлять кружевной воротничок, подвязывать волосы лентами. – Дорогой отец, дай мне добрый совет!

– Добрый совет? – он в недоумении развел руками. – Что я, старый воин, могу понимать в кружевах и лентах? Вряд ли тебе нужен какой-нибудь другой совет, дочка.

– Милый отец, неужели ты всерьез считаешь, что молодой женщине, которая готовится завтра стать супругой, ни в чем другом не требуется совета и что у нее только кружева да ленты на уме? – с некоторой горечью спросила Агнес.

– Ну, тогда, может быть, ты о своем жемчуге и драгоценных камнях… – не без растерянности начал барон. – Я и тут как будто не лучший советчик.

– Отец!.. – воскликнула Агнес.

И воскликнула она это таким голосом, какого Мённикхузену еще не приходилось слышать у нее; в голосе дочери прозвучала глубокая обида. Вместе с тем старый рыцарь с изумлением и испугом заметил, что слезы набежали на ее ясные глаза.

– Этого еще недоставало! – растерянно сказал старик и даже отступил на шаг к двери: он, как многие мужчины, боялся женских слез пуще огня. – Тебя, не иначе, беспокоит сегодня что-то серьезное…

Агнес отвернулась и от него, и от зеркала; спрятала лицо. Вздрагивали у девушки плечи.

Озадачен был барон.

– Вот тебе раз! Уже и слезы, как будто, льются… – он оглянулся на дверь в надежде – не войдет ли кто из нянек; потом выглянул в окно – не увидит ли кого поискушеннее в девичьих делах, в девичьих слезах. – Боже мой, боже мой… что же теперь делать? Подожди, подожди, я сейчас позову женщин…

– Никого не зови! – испуганно воскликнула Агнес и поспешно вытерла глаза. – Я ведь хочу поговорить с тобой наедине. Но мне, отец, стыдно, я не знаю, с чего начать.

– Тебе стыдно, ты не знаешь, с чего начать? – совсем обескуражен был Мённикхузен. – О, Агнес. Лучше я все-таки позову женщин…

– Нет, нет! – девушка подбежала к нему и схватила его за руки. – Я хотела кое о чем спросить тебя. Как ты думаешь… как ты считаешь…

– Ну? – он смотрел на нее чуть не с испугом.

– Думаешь ли ты, что… что юнкер Рисбитер такой же мужчина, как, например, ты?

– Ах, вот в чем дело! – с облегчением рассмеялся Мённикхузен. – Весьма смешной вопрос, надо признать. Не женщина же он!

Агнес упрямо покачала головой:

– Я хотела спросить – такой ли он храбрый, честный, правдивый, добрый… такой ли он…

– Ну и что еще? – совершенно успокоился барон.

– Проще говоря… Достоин ли он того, чтобы стать зятем Каспара фон Мённикхузена, человека известного и уважаемого? – закончила Агнес; а в мыслях она укоряла себя, ибо понимала, что смалодушничала, несколько не о том она хотела отца спросить.

– Вот как, Агнес! – удивился старый рыцарь. – Я и не подозревал, что ты так горда, – поразмыслив с минуту, он продолжил: – Это правда, наш род старинный и окружен большим почетом, в истории Ливонии оставил след; наши предки немало язычников привели в христианскую веру, карали врагов, поддерживали друзей, строили замки, копили богатства; твой родной дядя, мой брат, был епископом и владетельным князем…

– Ты не понял меня, отец. Я говорю не о нашем роде, – перебила его Агнес, – я спросила только, считаешь ли ты юнкера Рисбитера достойным тебя? Уверен ли ты, что зять под стать тестю?

– Какой странный вопрос: под стать ли молодой рыцарь старому, – удивился Мённикхузен. – Наверное, под стать, когда они бок о бок встречают врага… – тут он нашел подходящий ответ: – Если я сам избрал Ханса Рисбитера себе в зятья, то, значит, он достоин этой высокой чести. И под стать. Или у тебя есть на этот счет какие-нибудь сомнения?

Агнес опять смалодушничала, ушла от прямого ответа:

– Я еще не успела узнать его поближе, дорогой отец.

– Тем лучше. Совсем будет нехорошо, если молодая девушка прежде времени узнает мужчину поближе.

– Даже и в том случае, если этот мужчина должен стать ее мужем? – Агнес, чистое дитя, кажется, не поняла, о чем в точности говорил сейчас отец.

– Когда они поженятся, у них будет достаточно времени, чтобы узнать друг друга, – барон взял серьезный, может, даже чуть суровый тон.

– А если они не подойдут друг другу? Тогда что?

– Девочка, девочка! Откуда у тебя эти странные мысли? Как они забрели в твою милую головку? – воскликнул старый рыцарь, приобняв дочь. – Таких слов я еще ни от одной девушки не слышал. Как можешь ты знать, что вы с Хансом не подходите друг другу? Это ведь мое дело – не ошибиться, выбрать тебе мужа. И если я наконец его подыскал, то это и значит, что вы отлично подходите друг другу. Не думай, что я, повидавший на веку всякого, не знаю людей.

– Ты действительно так хорошо знаешь Рисбитера? – все не унималась Агнес.

Она впервые в жизни усомнилась в правоте отца; она ведь видела Рисбитера в обстоятельствах, в которых не видел его барон, потому все крепла ее уверенность, что отец ошибается.

– Как же мне его не знать? – улыбался Мённикхузен, рассчитывая, видно, свести разговор к шутке. – С его отцом мы много лет были добрыми друзьями, сам он уже три месяца живет в нашем поместье и за это время совершил выдающийся подвиг. Я ему, кстати, очень обязан.

– Но я-то ему ничем не обязана, – резонно возразила Агнес, при этом кровь бросилась ей в лицо.

Старый рыцарь в замешательстве почесал затылок. Вдруг он стал прохаживаться по комнате, просияв, как будто ему в голову пришла хорошая мысль:

– Разрази меня гром, если я во всем этом хоть что-нибудь понимаю! Что означают эти разговоры, дочка? Что ты вообще хотела мне сказать?

Теперь Агнес пришла в замешательство; она была уже так близко к цели, она уже сказала, – хотя больше обиняками, а не прямо, – все, что хотела сказать. Агнес не сразу нашлась, что ответить на прямой вопрос, покраснела и опустила глаза.

– Постой-ка, постой, – засмеялся тут Мённикхузен. – Я начинаю догадываться, за что ты досадуешь на своего дорогого жениха. Да, да! Тебе хотелось бы, чтобы из молодых мужчин он был самым сильным и ловким на ристалище, чтобы всех он побеждал… Дорогое дитя, не печалься! Маленькая неудача со всяким может случиться. Если бы девушки стали презирать каждого, кому случалось вылететь из седла, они никогда не смогли бы выйти замуж… Я по молодости, поверь, тоже не раз вылетал из седла, но был любим и уважаем. А потом… – его здесь осенило. – У меня вообще есть сомнение, что его выбили из седла. Я не исключаю, что он упал намеренно, чтобы позабавить гостей и любимую невесту.

– А если я вовсе и не хочу выходить замуж? – неожиданно даже для себя сказала Агнес, укрепилась-таки духом.

Мённикхузен разразился громким смехом.

– Ты не хочешь выходить замуж? О, моя дорогая! О, моя ненаглядная дочь! Знаю я этих девиц!.. Я думал, ты умнее и искреннее других, а теперь вижу, что все вы устроены одинаково. Ведь иная барышня, даже стоя перед алтарем, заставляет себя полчаса упрашивать и убеждать, прежде чем скажет «да». Девичий стыд, признаю, – вещь хорошая, драгоценная и привлекает мужчин, но всему ведь должна быть мера.

– Я никогда не стыжусь говорить правду, – собравшись с внутренними силами, гордо заявила Агнес; дрожало у нее сердце, ибо она понимала, что впервые в жизни перечит отцу. – И дело здесь вовсе не в девичьем стыде, а в сомнениях, в опасениях… что совершается ошибка, какую невозможно будет исправить…

– Пустые слова, болтовня! – перебил ее Мённикхузен. – Почему же ты сейчас не говоришь правду? Какую ошибку имеешь в виду? Хотела мне сообщить что-то важное, а я до сих пор не слышал от тебя ни одного серьезного слова. Один только детский лепет! Вертишься, как кошка вокруг горячей каши. Я вижу, у тебя что-то есть на уме, разумеется, какой-нибудь пустяк, но девичья стыдливость мешает тебе довериться родному отцу и выложить ему всю правду. Не так ли, дочь моя?

При этих словах отца, прозвучавших не иначе, как обидный выпад, в глазах у Агнес вспыхнул огонек протеста. И она, превозмогая страх, ответила ясным и достаточно уверенным голосом:

– Я хотела бы, отец, чтобы свадьба была отложена.

Барон Мённикхузен широко раскрытыми глазами посмотрел на дочь. Он знал, что Агнес в известной мере имеет твердую волю или «упрямство» в лучшем его проявлении, благодаря которым она, если требовалось, брала верх и над ним самим, над отцом; и сейчас выражение лица у Агнес было такое серьезное, взгляд так тверд, что у храброго рыцаря на миг дрогнуло сердце.

– Почему же? – вопросил он, оторопело.

– Я никак не могу это объяснить, – в раздумье ответила Агнес и опустила глаза. – Я не успела еще в себе разобраться, для этого требуется время. Только времени я у тебя еще прошу, отец…

Увидев, что дочь все-таки опустила глаза, и поняв, что противостоять его воле она не хочет, старый рыцарь почувствовал себя увереннее; в нем опять взяли верх смелость и решимость по отношению к дочери, по отношению к видам на ее будущее. Однако шутить с ней он все же больше не стал, справедливо считая, что сейчас будет уместнее серьезное отеческое внушение, нежели шутливый тон.

– Агнес, Агнес, что с тобой происходит? – спросил он укоризненно, стараясь заглянуть ей в глаза. – Ты требуешь, дочь, поистине невозможного. И на что я хочу обратить внимание, ты даже сама не знаешь, почему этого требуешь! Ты «не успела разобраться»!.. Но оставь на минуту свои сомнения и подумай, на что это похоже: свадебные празднества уже начались, пиршество подготовлено, затрачены немалые деньги, гости съехались… и вдруг я появлюсь перед приглашенными и объявлю: «Ступайте по домам, дамы и господа, вам здесь делать нечего, ибо свадьба отложена на неопределенное время – пока невеста не разберется со своими страхами». Что мне скажут люди? Как я после этого решусь смотреть им в глаза? Я буду навеки опозорен, стану посмешищем для всего рыцарства ливонской земли. И где, скажи, ты была вчера, позавчера со своими сомнениями, неделю назад? Почему ты отказываешь моему выбору лишь тогда, когда обрядилась в свадебное платье?

На все эти вопросы Агнес не дала ответа. Она стояла недвижно, с печальным лицом.

Барону показалось, что он все же поколебал решимость дочери:

– В этом, признаюсь, еще нет большой беды, насмешек я не страшусь. Но подумай, милая Агнес, что стали бы говорить люди о тебе самой!

– Что же? – подняла на него встревоженные глаза девушка; веские, обоснованные слова отца и его внушительное, серьезное лицо снова смутили ее.

– Ох, Агнес, ты – как невинный ангел! – очень выразительно вздохнул Мённикхузен. – Сколь мало ты еще знаешь наше милое помещичье общество, сколь неискушенна ты в отношениях с людьми. Усматриваю в этом свою вину, это мое упущение; следовало чаще выводить тебя в общество. Но я все стремился сохранить чистоту милого ангела своего – вот мое оправдание… Ты не знаешь еще, Агнес, какие злые мысли посещают людей, хотя бы подруг твоих и кавалеров, когда они смотрят на тебя и улыбаются тебе, когда говорят тебе приятные речи. Ты не представляешь, какие грязные сплетни начнут распространять о тебе, если только дашь злословам подходящий повод. Опрометчивый поступок, которого ты так необдуманно требуешь от меня, развязал бы все недобрые языки, и зложелатели наши, и завистники твои забыли бы про все невзгоды и бедствия войны, но о проступке твоем помнили бы, – барон опять вздохнул и бросил на дочь быстрый оценивающий взгляд. – Честь благородной девицы – такой несказанно нежный цветок. Достаточно одного злого слова – и он может увянуть.

– Как же это может коснуться моей чести, если… – заикнулась Агнес.

– Если свадьба не состоится? – с улыбкой вскинул брови хитрый Мённикхузен. – Ох, дорогая дочка, если бы ты знала, как легко может быть задета наша честь нашими же лучшими друзьями и как мне трудно тебе это объяснить!.. Ты должна знать: каждое явление, каждое событие имеют свои причины, и если нечто произошло, а причину люди сразу не увидели, то они начинают ее искать, и зачастую даже не там, где следовало бы. Найдя же подходящее объяснение, принимаются судачить, обговаривать на все лады. Если свадьба не состоится без видимой им веской причины, пойдут досужие кривотолки…

– Какие же именно? – не на шутку встревожилась Агнес; честь ее была ей дорога.

– Да вот хотя бы о том, что якобы между тобой и юнкером Рисбитером стоит какой-то другой мужчина.

– Другой мужчина? – совсем испугалась Агнес. – Кто же?.. Нет никакого мужчины…

– Ну вот, ты уже и испугалась, радость моя, – улыбнулся старый рыцарь, в душе поздравляя себя с удавшейся хитростью. – Нет никакого мужчины, знаю. Это я так придумал, для примера… А вообще не заставляй меня, дочь, разъяснять эти неприглядные вещи, мне это очень тягостно. Люди злы и охотно осуждают ближнего, в особенности если сами во грехе и если этот ближний – молодая женщина из хорошего дома. Когда жених с невестой или супружеская чета расходятся без видимой и всем понятной причины, то под подозрение прежде всего попадает более слабая сторона, как если бы именно женщина сошла с верного пути – хотя это, возможно, далеко не так.

– Нет. Такого про меня, про нас никто не должен думать! – сказала Агнес, справившись со своими сомнениями и промакнув остатки слез платочком. – Забудь о моей просьбе, отец! Теперь я и сама вижу, что была глупым ребенком и что хотела невозможного.

Мённикхузен поцеловал дочь в чистый белый лоб и удовлетворенно закончил:

– Пускай, милая, это послужит тебе уроком на будущее, надо больше доверять планам отца, который желает тебе только самого лучшего.

Не прошло и четверти часа, Агнес опять вышла на балкон к другим женщинам, к подругам; те стали наперебой расспрашивать ее, почему она так долго отсутствовала. Агнес с замиранием сердца выслушивала их вопросы; и зябко становилось у нее на душе, когда она думала о том, что было бы, если бы все эти женщины стали допытываться о причинах другого, более серьезного и важного обстоятельства – почему она решила, что жених Рисбитер ей неприятен. Она отвечала подругам уклончиво. Лицо ее было бесстрастно, непроницаемо. Впервые в жизни Агнес подумала о том, что лицо ее может быть маской. Надо думать, с этой не детской мыслью она сейчас и повзрослела…

Заметим, что после приведенного разговора с отцом Агнес ни разу не обратила взгляд свой в ту сторону, где среди воинов стоял Габриэль, привлекая взоры других женщин высоким ростом и статью и приятным обликом.

«Несказанно прекрасна, но холодна и высокомерна, – думал Гавриил, поглядывая на красавицу невесту. – Впрочем, такой, наверное, и должна быть баронская дочь. Я не верю, что она любит Рисбитера, хотя и выходит за него замуж».

И еще одна мысль посетила Гавриила, когда он стоял среди воинов и посматривал на Агнес, окруженную на балконе подругами: – «Невозможно даже допустить, чтобы эта заносчивая девица полюбила человека, стоящего хотя бы на ступеньку ниже ее».