Текст книги "Мститель(сб.)"

Автор книги: Эдуард Борнхёэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

15

На другое утро в Лодиярве раздались крики: «Мятежники окружают замок!»

Число людей, находящихся в замке, как и предполагал верховный старейшина, возросло за счет беженцев. Кроме женщин и детей, здесь было около ста мужчин, способных носить оружие. Услышав эту весть, все – и мужчины и женщины, и молодые и старые – устремились на крепостную стену. Вокруг замка кишели толпы вооруженных людей.

Недалеко от ворот остановился большой отряд всадников, среди которых обитатели замка узнали многих крестьян из своего поместья. Все они были одеты в обычное крестьянское платье. Эстонцы не любили тогда рядиться в чужое тряпье, хоть его и немало попадалось им в руки в разгромленных поместьях. Только несколько шлемов и оружие были военной добычей и победно блестели в лучах восходящего солнца. Тазуя особенно выделялся среди всадников своей мужественной осанкой, великолепным конем и шляпой с развевающимися петушиными перьями.

По его приказанию один из всадников развернул белый флаг, приблизился к стене и громко крикнул:

– Кто из вас владелец замка?

Одо, скрестив руки на груди и нахмурившись, поглядел на крестьян и ответил резко:

– Ты что, негодяй, не узнаешь господина? Шляпу долой!

Но посланец торжественно продолжал:

– Если ты – Одо Раупен, владелец замка Лодиярве, то выслушай требования, которые посылают тебе старейшины свободного народа этой земли. Этот замок твоей собственностью остаться не может; сдай его нам без сопротивления, и тогда ты сможешь, как и все другие рыцари, которые сложат оружие, свободно покинуть эстонскую землю и отправиться куда угодно. Но все наемные воины будут взяты в плен и останутся в плену до тех пор, пока в стране не установится твердая власть.

Чего каркаешь, ворона? Иди-ка лучше сюда со своей шайкой бродяг, попробуй-ка взять замок! – с насмешкой отвечал Одо. – Собачьих плеток и соленых розог у меня для вашего брата заготовлено достаточно.

– Если ты немедленно не выполнишь волю старейшин, – продолжал всадник с непоколебимым спокойствием, – замок будет взят приступом и разрушен до основания, а все население его будет беспощадно истреблено. Такова воля старейшин, и она будет выполнена. Решай сам и дай мне ответ.

– Прочь, собака! – крикнул Одо, чей буйный нравне терпел никаких возражений. – С мятежными рабами и разбойниками я в переговоры не вступаю!

Посланец повернул лошадь и ускакал обратно к своему отряду.

На крепостную стену вышла и Эмилия. Увидев Тазуя, она испугалась, снова вгляделась в него, покачала головой и обратилась к брату с вопросом:

– Ты видишь того всадника с перьями на шляпе?

Одо хотел было ответить презрительной насмешкой, но взгляд его невольно упал на Тазуя, который находился шагах в пятидесяти и как раз в эту минуту повернулся лицом к замку. Одо отпрянул и уставился на него. Тазуя, заметив это, быстро отвернулся и стал отдавать приказания своим людям.

– Если бы я не был уверен, что он тогда сгорел, я бы поклялся, что это он, – пробормотал Одо.

– Ну что? – дрожа спросила Эмилия.

– Я его не знаю… собака, как и все остальные, – проворчал Одо.

Люди, окружавшие замок, задвигались. Они спешились и разбрелись к деревьям.

Одо готов был сейчас же сесть на коня и вместе со всеми находившимися в замке обрушиться на крестьян; он считал, что их можно просто разогнать кнутом. Но рыцарь Куно, приехавший в гости еще до начала восстания и не решавшийся оставить друзей в такое тревожное время, всеми силами воспротивился этому намерению Одо. Тот в конце концов уступил и, злобно погрозив кулаком в сторону крестьян, вошел в замок. На стене стало тише, только стража ходила взад и вперед, выкрикивая насмешки и ругательства; крестьяне тоже в долгу не оставались. В течение трех дней слышно было, как в лесу рубят деревья. Осаждающие строили стенобитные сооружения и лестницы для штурма, оттачивали оружие и пели боевые песни, издавна жившие в народе и передававшиеся из поколения в поколение. Отдельные небольшие отряды ходили вокруг замка и следили, чтобы никто не мог выйти оттуда или пробраться внутрь.

Наступил вечер третьего дня. Тучи неслись по небу, гонимые ветром. Быстро стемнело. В замке зажгли огни. Спать в эту ночь никто не мог. На стене была выставлена усиленная стража.

Тазуя тоже поставил вокруг замка дозорных. Остальные легли спать. Тазуя спать не хотелось. Он сел на пень, оперся подбородком на руку и в задумчивости стал глядеть на замок. Ветер шумел и свистел в ветвях деревьев. Его завывания звучали сегодня так жалобно, так угрожающе! Казалось, это стонут ночные духи, предвещая беду… Глаза Тазуя то и дело устремлялись к одному из окон замка, где из-за решеток сквозь белую занавеску проникал слабый свет ночника. Он был не в силах отвести глаза от этого знакомого окна. Била ли копытом сонная лошадь у него за спиной или с шумом пролетала в ветвях одинокая ночная птица – он настороженно озирался кругом, но взгляд его опять неизменно возвращался к той же точке. Иногда за освещенным окном двигалась темная тень, вдруг останавливалась, и тогда глаза Тазуя раскрывались шире, он глядел жадно, словно ждал, что тень вот-вот превратится в тело и, подобно белому призраку, выйдет из света в ночную тьму. Тогда он закрывал глаза и губы его шептали одно-единственное имя…

Глухое бормотание за его спиной заставило его снова обернуться. Андрее говорил во сне: «Мм! Мм!., да, реви теперь… голову долой, как кочан капусты…»

Опять переведя взгляд на окно, Тазуя вдруг испугался и затаив дыхание стал пристально смотреть. Занавеска была сдвинута в сторону, и темный силуэт стоял за решеткой окна.

Если бы ночь была светлее, Тазуя мог бы увидеть, как эта темная фигура прижалась бледным лицом к холодному стеклу и искала чего-то глазами в темнеющем внизу лагере крестьян, тяжело вздыхая и что-то шепча про себя.

Силуэт вскоре опять исчез, и только прежний тусклый свет пробивался сквозь белую ткань. Наконец погас и он; окно стало таким лее темным, как и стены. Тазуя еще долго сидел на своем пне, печальные мысли угнетали его. Было далеко за полночь. Топот конских копыт отвлек Тазуя от его мыслей. Он стал прислушиваться. Топот затих, послышались голоса. Минуты две спустя затрещали ветки под ногами приближающихся людей.

– Кто там? – спросил Тазуя вполголоса.

Перед ним стояли двое мужчин; один из них был дозорный.

– Это ты, Тазуя? – прошептал он. – Я привел гонца, он из-под Таллина, с дурными вестями.

– Что случилось? – спросил Тазуя, вставая.

– Беда, правда, еще не стряслась, – сказал гонец. – Но как знать, может быть, она себя долго ждать не заставит.

– Говори, брат!

– Вчера вечером ландмейстер с большим войском подошел к Таллину.

– Все-таки!

– Наши послы не вернулись, говорят, их повесили за ноги. Мы второй раз послали послов к ландмейстеру с предложением взять нас под свое начало. Но датчане и владельцы поместий, находящиеся при нем, всячески стараются склонить его на свою сторону. Рыцари ордена с ними заодно… Сейчас ландмейстер еще колеблется, быть может, счастье еще повернется в нашу сторону, но может быть и так, что завтра для нас наступит последний бой.

Эта весть заставила содрогнуться мужественное сердце Тазуя.

– Тогда нельзя терять время! – сказал он быстро. – К утру замок должен быть в наших руках, потом мы придем к вам и либо поможем одержать победу, либо умрем вместе с вами.

Выслушав это решение, гонец ускакал. Тазуя поднял своих людей и сообщил им о происшедшем.

– Мы должны немедленно идти на приступ! – продолжал он. Глаза людей, сверкавшие в темноте, говорили о полном их согласии с этим решением. – Ты, Андрее, возьми двадцать человек и проберитесь через стену в сад. Двое или трое пусть спрячутся в кустах у стен замка, остальные пусть ждут в садовой беседке. Когда мы пойдем на приступ со стороны главных ворот и стража на стене обернется к вам спиной, постарайтесь ее потихоньку уничтожить. Потом взберитесь на высокую березу, что нависает над стеной, и прыгайте на стену. Если это вам удастся, я пришлю туда еще людей. А мы сейчас пойдем на штурм и попытаемся разбить ворота.

Люди задвигались бесшумно, как тени. Поднесли штурмовые лестницы, двадцать человек подняли на плечи длинное тяжелое бревно на перекладинах. Серые стены замка едва виднелись в темноте, на них выделялось черное пятно ворот. На него и было направлено бревно. По приставленным к стене штурмовым лестницам с кошачьей ловкостью поднимались черные тени. Первый громовой удар потряс ворота замка.

Но там тоже не дремали. Наверху все вдруг ожило и зашумело, точно потревоженное осиное гнездо; смоляные факелы замелькали в темноте, бросая дрожащий отсвет на лица осаждающих. Воины бежали на стену, и едва первый из людей, взбиравшихся по лестницам, поднял голову над стеной, как ему навстречу сверкнуло оружие. Размахивая мечом, он попытался вскочить на стену, но один из воинов быстрым ударом переломил его меч, другой рассек ему череп. Убитый свалился на головы своих товарищей, а воины с силой ухватились за конец лестницы и опрокинули ее вместе со всеми находившимися на ней людьми. То же самое происходило всюду, где крестьяне пытались взобраться на стену. Кто сломал себе шею, кто – руки и ноги; уцелевшие снова поднимали лестницы и устремлялись на приступ. В пылу боя у людей разгорелась кровь, они забыли о страхе; никто не дорожил своей жизнью, каждый стремился сразить противника. Грохот тарана, потрясавшего ворота, временами покрывал шум боя. Но и здесь осаждающие не могли достигнуть успеха, так как сверху на них дождем сыпались копья, стрелы и камни; люди гибли как мухи, бревно падало наземь, но его снова поднимали другие.

Более получаса продолжался безуспешный штурм; заря заалела на небосклоне, смоляные факелы полетели сверху на головы штурмующих, люди продолжали сражаться в предутренней мгле.

Тазуя, все время руководивший приступом, понял, что таким путем не добиться успеха, и отозвал своих людей назад. Осаждавшие отступили от стен замка, захватив с собой лестницы и таран. Наверху раздались радостные крики, насмешки посыпались градом.

– Мы должны соорудить защитную крышу и под ее прикрытием проломить ворота, – сказал Тазуя. – Передайте Андресу – пусть он остается в укрытии.

Люди ушли подальше в лес, чтобы в замке не догадались об их намерении. Из лесу доносились только частые удары топора. Защищавшие замок напряженно ждали, не решаясь еще предпринять вылазку.

Солнце стояло уже высоко, когда люди со стенобитным бревном снова направились к воротам, на этот раз укрытые от смертоносного оружия противника. Остальные вскочили на коней, чтобы, как только ворота падут, сразу ворваться внутрь.

От первого же мощного удара ворота сильно зашатались. Еще несколько таких ударов – и они рухнут. Хотя сверху и бросали на защитную крышу тяжелые камни и горящие факелы, она от этого не пострадала, так как была сооружена из крепких ветвей и покрыта землей и дерном.

– Мы должны сделать вылазку, – скрежеща зубами, сказал Одо, стоявший вместе с рыцарем Райнталем на стене. Тот молча кивнул головой. Одо приказал страже и гостям сесть на коней. Часть людей поспешила к конюшням. Но тут ворота рухнули со страшным треском, и толпа крестьян с Тазуя во главе шумно хлынула во двор. Стена опустела, все бросились вниз, на встречу нападающим. Начался жестокий бой. В первых рядах сражались Одо и рыцарь Куно. Тазуя увидел первого из них и устремился прямо на него. Взгляд Одо встретился на мгновение с горящими глазами противника, страшное воспоминание, как молния, пронизало его мозг, и, внезапно объятый страхом, молодой рыцарь повернул назад, пробрался сквозь толпу своих людей и взбежал по лестнице замка. В зале он повалился на пол, бледный как мертвец. Эмилия наклонилась над ним и услышала, как он дрожащими губами прошептал: «Я видел призрак…»

Во дворе люди, оборонявшие замок, сражались с отчаянной храбростью и уже начинали теснить крестьян, которые могли только небольшими группами проникать через узкие ворота, спотыкаясь о трупы. Но по опустевшей стене во двор пробрался Андрее со своими людьми и с громким криком бросился на рыцарей с другой стороны; те стали медленно отступать и заперлись, наконец, в замке, забаррикадировав за собой двери всевозможными предметами. Крестьяне начали ломать двери.

Тазуя, видя, что Одо от него ускользнул, сошел с коня и направился с несколькими крестьянами к южной стене замка, где низкая железная дверь вела вниз, в подземелье. Ее взломали ломами, и Тазуя с людьми спустился по каменным ступеням. Ему в лицо дохнуло затхлым воздухом и удушливой вонью. Они зажгли захваченный с собой факел и осветили узкий сводчатый коридор, где два человека едва могли разойтись. В глубине коридор был погружен в темноту. Низкие и узкие железные двери по обе стороны прохода вели в тесные камеры. Двери, оказавшиеся запертыми, взломали. Камеры были пусты. В самом конце коридора была еще Одна еле заметная дверца, скорее дыра. Тазуя сам взломал ее ломом. Входя в камеру, он принужден был низко наклониться, так как высота помещения едва достигала четырех футов. Стены были сырые и при свете факела казались зеленоватыми. Пол покрывала зловонная грязь. Свет сюда не проникал, здесь царила вечная тьма.

У задней стены виднелась человеческая фигура, сидевшая на корточках. Человек этот был за шею прикован к стене железным кольцом. Одежда висела на нем лохмотьями, тело местами было обнажено. Голова его свисала на грудь, обе руки судорожно впились в грязь.

Тазуя опустился перед этим человеком на колени и осторожно приподнял его голову. Седые волосы нависали липкими прядями ему на глаза. Когда Тазуя отвел волосы с его лба и свет упал прямо на лицо узника, крестьянин, державший факел, отскочил в испуге и вскрикнул:

– Метсаский Тамбет!..

Это не было лицо живого человека, это был череп мертвеца, темный, покрытый зеленоватой кожей. Потухшие глаза были широко раскрыты и глядели из глубоких впадин пристально, страшно, неподвижно…

Тазуя несколько минут, не отрываясь, смотрел на это лицо, потом нежно закрыл мертвецу глаза и снова медленно опустил его голову.

– Конец! – прошептал он беззвучно.

Когда он поднялся, лицо его было мертвенно-бледно, но спокойно и холодно как лед. Спутники глядели на него со страхом. Лицо его не походило на человеческое. Даже разбойников, когда им во сне являются призраки их жертв, такие глаза могли бы повергнуть в ужас. Молча вышли люди из подземелья на дневной свет.

Тем временем крестьяне разбили главные двери замка и ворвались внутрь. Сражаясь и окупая кровью каждый шаг, поредевшие ряды рыцарей отступали в зал, где укрылись женщины и дети.

Тазуя только хотел подняться по лестнице в замок, как в ворота на полном скаку ворвался всадник.

– Тазуя! Тазуя! – закричал он еще издали. Тазуя с наружным спокойствием обратил к нему взгляд и спросил:

– Какие вести ты привез?

– Я прямо из-под Таллина, – сказал всадник, тяжело дыша. – Ландмейстер со своим войском внезапно напал на нас… и наши люди в беде…

– Они еще держатся?

– Да, держатся, но просят твоей помощи, битва идет жаркая.

– Я приду, – спокойно ответил Тазуя. – Но раньше я должен здесь покончить.

Он бросился вверх по лестнице, в зал.

Здесь немцы защищались из последних сил, заслоняя собой дрожащих женщин и детей. Рыцарь Куно сражался как лев; Одо, оправившийся от испуга, также рубил вокруг себя, как бешеный. Сражающиеся ежеминутно спотыкались о трупы, пол был залит кровью. Звон оружия, глухие звуки смертоносных ударов, проклятия, стоны, вопли женщин и жалобный плач детей – все это слилось в страшный хор, подобный завыванию урагана, за которым следует самое глубокое безмолвие – безмолвие смерти.

Тазуя устремился вперед сквозь ряды своих людей, встретивших его появление радостными возгласами. Одо также сразу увидел его.

– Сюда, кровавый призрак! – закричал он Тазуя. – Покажи, действительно ли ты бессмертен!

– Ты этого хочешь? – ответил Тазуя, и на его за стывшем лице снова появился проблеск жизни. – Так прими же смерть от моей руки, и пусть это будет тебе возмездием за убийство моего отца!

Мечи их скрестились.

– Яанус! – воскликнула Эмилия.

Но меч Тазуя сверкнул в воздухе и вонзился прямо в сердце противника. Бездыханное тело Одо упало к ногам Куно, устремившегося к нему на помощь.

– Один сражен, пусть падет и второй! – пробор мотал Тазуя про себя и бросился на Куно. Но тут Эмилия упала на колени.

– Яанус, пощади, пощади! – молила она, обнимая колени Тазуя.

На миг наступила тишина. Руки людей, занесенные для удара, опустились: все глаза были устремлены на Тазуя, застывшего на месте.

– Пощадить? – повторил он сурово. – А кто щадил моего несчастного отца, когда он заживо гнил в зловонном подземелье?

– Ты ведь уже отомстил, – ответила девушка с мольбой, – ты убил единственного виновника, пощади же невинного.

– Разве не виновен тот, кто проливает кровь моих братьев?

– Тогда пусть твой меч пронзит и мою грудь, о жестокий убийца! – вскричала Эмилия в отчаянии. – Я сожалею о нашей детской дружбе, сожалею впервые. Это мой жених… Я люблю его так же, как те бя ненавижу и презираю.

Глухой крик вырвался из груди Тазуя, меч его со звоном упал на пол. В эту минуту лицо его сделалось таким же безжизненным, как тогда, когда он склонялся к трупу отца. Он стоял, холодный и недвижимый, как каменное изваяние; руки его бессильно повисли, по могучему телу пробежала дрожь, холодный пот покрыл лоб.

В зале царила гробовая тишина.

Наконец прерывистое дыхание вырвалось из груди Тазуя. Он прикрыл глаза ладонями, медленно провел ими по лицу, наклонился, поднял меч, обернулся к своим людям и, ни на кого не глядя, сказал глухо:

– Наши братья в беде – поспешим к Таллину, к ним на помощь.

Твердым шагом прошел он сквозь толпу своих воинов, направляясь к выходу; остальные с молчаливым удивлением последовали за ним. Немцы, как окаменелые, смотрели вслед крестьянам, пока последний из них не скрылся за дверью.

– Что это значит? – с изумлением спросил рыцарь Куно; все остальные еще хранили молчание. – Какой удивительный человек!

– Какой удивительный человек! – повторила Эмилия, все еще стоя на коленях. – Он сейчас пошел на смерть, я это видела по его лицу, – добавила она тихо и закрыла глаза руками.

Крупные горячие слезы жалости, а может быть, и любви медленно покатились по тонким белым пальцам Эмилии.

16

Тазуя вскочил на коня и со своим сильно поредевшим отрядом во весь опор поскакал к Таллину. Когда он примерно час спустя прибыл туда, сражение было уже на исходе. Против рыцарей, закованных в железные доспехи и искусных в военном деле, крестьянам было не выстоять, несмотря на их численность и отвагу, – они не были в нужной мере подготовлены и не имели опытных военачальников. Рыцари прорубали кровавые просеки в их рядах и, отделив отряды друг от друга, истребляли их до единого человека. Но эти кучки людей погибали на том же месте, где стояли, не отступив ни на шаг, и тот, у кого еще были силы, умирая, убивал и противника.

Огромное большинство сражавшихся эстонцев, в том числе почти все старейшины, пали в битве, покрыв своими телами родную землю, окровавленную, обманувшую их чаяния, но все же любимую. Тазуя, теперь уже не грозный вождь повстанцев, освободитель своего народа, а несчастный, ищущий смерти крестьянский юноша Яанус, понял сразу, что здесь уже не остается никакой надежды на победу. И в его собственном сердце угасли все надежды, все было пусто, холодно и страшно.

– Братья! – воскликнул он, и его мужественный голос в последний раз прозвучал в полную силу, а глаза засверкали нечеловеческим блеском. – Братья! В этом мире нам нечего больше ждать. Нас зовет смерть… Она манит нас так ласково, так нежно… Приди же, о смерть, и принеси избавление своим сынам!

– Умрем, убивая! – прогремело в ответ. Страшный как разгневанный бог войны, бросился Тазуя в самую гущу рыцарей, за ним устремились его товарищи. Беспощадно разила врагов его мощная рука, одного за другим предавал он смерти; он снова стал кровавым мстителем. Его воины пали, и неисчислимые полчища врагов прошли по их телам, но могучий меч Тазуя еще долго сверкал, каждым взмахом умерщвляя противников, и перья на его шляпе долго развевались в самом сердце вражеского войска. Но вот и его меч блеснул в последний раз… Его не стало, и ряды врагов сомкнулись над телом павшего героя.

Так последние лучи заходящего солнца, пробиваясь сквозь громады туч, озаряют берега эстонской земли и горят красным отблеском на пенных гребнях волн. Но вот солнце опускается в море, и умолкает ветер, и медленно утихают мятежные волны…

После поражения под Таллином военное счастье покинуло повстанцев. Ландмейстер преследовал их всюду, как диких зверей; тяжкая кровавая кара обрушилась на несчастный народ, совершивший смелую попытку силой вернуть себе утраченную свободу. Через год в опустошенной стране снова воцарилось спокойствие.

Два года спустя, в 1346 году, датский король продал эстонскую землю, уже ранее взятую магистром ордена в залог, за девятнадцать тысяч марок серебром Тевтонскому ордену.

Дух свободы вспыхнул среди эстонцев ненадолго. После этого они не отваживались более оказывать сопротивление, хотя железное ярмо рабства и давило их еще сильнее, чем до восстания. Эстонец, казалось, на время забыл свою народность, забыл о своих предках и их свободе и погрузился в долгий, тяжкий сон.