Текст книги "Миг - и нет меня"

Автор книги: Эдриан Маккинти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

– Майкл, ты все понял не так. Я… – перебил Лучик, но я не дал ему говорить.

– Пожалуйста, Лучик, не надо… Мы оба отлично знаем, как все было на самом деле.

Он кивнул и глубоко, тяжело вздохнул. Смирился? Как бы не так. Только не Лучик.

И действительно, набрав в грудь побольше воздуха, он снова заговорил:

– Ты должен поверить мне, Майкл, это не я. Это Темный. И контакты с мексиканской полицией были налажены не у меня, а у мистера Даффи. С полицией Канкуна, если точнее, ведь это туристский район и, следовательно, отличный рынок для торговли наркотиками… Вот Темный и предложил этот план. Полиция получала четырех человек, которых можно осудить за торговлю наркотиками, а кроме того, легавым достаются все деньги. Это была идея Темного, я не имел к этому никакого отношения!

– Значит, Боб все устраивает, сам скрывается, а мы получаем по десять лет. Бриджит ничего не подозревает и выходит за Темного. В самом деле, ведь не станет же он жертвовать всей командой, чтобы убрать меня! Честное слово, Лучик, это был умный план. Очень умный! А ты говоришь, что ты здесь ни при чем.

– Уверяю тебя, Майкл, я возражал, как только мог. Я говорил Темному – давай отправим его обратно в Ирландию, но он не хотел ничего слушать.

– А если бы что-то пошло не так и Боб загремел вместе с нами – что ж, это всего лишь Боб, правда?

– Почему ты не веришь мне, Майкл?! Я знал, что эта затея – настоящее безумие. Я так и говорил Темному: это, мол, глупость несусветная, опасная глупость…

– Да, конечно, ты так и говорил…

– Ты ведь не убьешь меня, Майкл? – спросил Лучик, неожиданно приняв озабоченный вид.

– Не хотелось бы, но придется. Извини. Даже если бы я тебе поверил, это ничего бы не изменило: я обещал…

– Кому?

– Духам тропического леса.

– Черт тебя побери, Майкл, ты всегда любил говорить загадками, – сказал Лучик. До этого момента он стоял на полу на коленях, положив руки на затылок, но сейчас он наклонился вперед и начал всхлипывать, а потом зарыдал. Он задыхался от рыданий, вздрагивал, трясся, но никак не мог справиться с собой. По-моему, это была настоящая истерика, и Лучик был не в себе. Уронив руки, он начал подниматься, часто и тяжело дыша.

– Ну давай, кончай, что же ты тянешь, ублюдок! – крикнул он прямо мне в лицо, наступая на меня. Он был так близко, что мне пришлось попятиться.

– О'кей, – сказал я.

Тогда Лучик поднял ладони к груди, и я понял, что сейчас он начнет клянчить, умолять и это будет хуже всего. Его глаза округлились от ужаса. Упав на колени, Лучик протянул ко мне руки:

– Пожалуйста, Майкл, не надо! У меня есть деньги. Пятьсот тысяч… Полмиллиона, Майкл! Я отдам их тебе, если…

Я выставил ладонь, чтобы остановить его. Лучик повалился ничком на пол и, ломая руки, начал биться головой о ковер. Он рыдал, всхлипывал, хрипел, задыхался. Я буквально чувствовал исходящий от него острый запах страха. Потом Лучика начало рвать. Его плешь, узкий подбородок и рукав куртки были испачканы рвотой, в потемневших глазах стояли слезы… Что ж, я знал, что это будет непросто.

– Майкл, ты же добрый парень, я знаю, что ты добрый! Я исчезну, навсегда исчезну, ты никогда больше обо мне не услышишь. Господи, я дам тебе полмиллиона, подумай только! У Темного есть целый миллион, даже больше – несколько миллионов. Все это может быть твоим, Майкл! Не убивай меня, ты ведь хороший, добрый малый. Я знаю это. Ты же хороший человек!

Я покачал головой:

– Нет, Лучик, я должен довести это дело до конца. Передавай привет Скотчи, скажи, что я заступался за него.

– Что-что?

– Что слышал, – ответил я и, прежде чем Лучик успел сказать что-нибудь еще, выстрелил ему в сердце.

12. В северном направлении

С утра прошел дождь, потом начался снег, потом – снег с дождем, и, наконец, словно исчерпав все возможные варианты, осадки прекратились. Небо, однако, оставалось серым, и размытое, неяркое пятно солнца лишь изредка проглядывало в тех местах, где облачный слой был тоньше. Такая погода характерна для Ирландии, а вовсе не для Нью-Йорка, да и холод стоял такой, что по радио сказали – при таком морозе снега не жди. Что ж, декабрь есть декабрь.

Потом я вспомнил, что в Америку я приехал тоже в декабре. Это было ровно год назад, а казалось, что больше. Слишком много событий вместилось в эти двенадцать месяцев.

Я думал о бабуле. Я не вспоминал о ней уже довольно давно – в феврале я послал ей немного денег да несколько раз разговаривал с ней по телефону, но в последний раз я звонил ей прошлой весной. Телефона у бабули не было, поэтому процедура звонка была довольно сложной: приходилось звонить соседям и просить их сходить к бабуле и позвать ее. Каждый раз она подходила к телефону запыхавшаяся и слишком взволнованная, чтобы говорить внятно. Одна и та же история повторялась из раза в раз, но я понимал, что это, конечно, совсем не повод, чтобы мне ей не звонить.

В Белфасте сейчас было три часа пополудни и уже начинало темнеть. Позвонить туда в это время дня было равнозначно тому, чтобы дать объявление в газету о том, что я жив, но я полагал, что мои враги знали это и так. И все же звонить мне не хотелось, и не только из-за того, что пришлось бы беспокоить соседей. Каждый разговор с бабулей неизбежно превращался в ссору или в фарс. Кроме того, мне не хотелось впаривать бабулиным соседям сказки о моей счастливой жизни в Америке.

Одевшись как можно теплее, я вышел на улицу. Неторопливо шагая по тротуару, я выглядывал в потоке автомобилей черный «линкольн», «шевроле» или любую другую подозрительную машину, но все было спокойно. Пока спокойно… Я знал, что разумнее всего было бы перебраться в Хобокен или куда-нибудь еще, но мне нравился этот район, нравился вид из окна и к тому же я не терял бдительности.

Я поехал в торговый центр «Фейруэй». В тот самый, что находится неподалеку от 70-х улиц. Его выстроили на берегу Гудзона – в месте, куда мы когда-то возили тех, кому собирались преподать урок. В месте, куда – как я подумал однажды – Скотчи и Темный хотели отвезти меня, чтобы пристрелить и швырнуть в воду. Произошло это, насколько я помнил, в тот далекий вечер, когда в моей жизни появилась Рэчел Наркис, – появилась, чтобы сразу исчезнуть, и я часто думал, что, сложись все иначе, она могла бы занять в моей жизни значительное место. Да и сама моя жизнь была бы тогда совсем другой. Впрочем, есть вещи, которым с самого начала не суждено сбыться.

В «Фейруэе» было не протолкнуться; многие пришли сюда, чтобы сделать покупки к Рождеству, но я проявил сдержанность, ограничившись картофельными лепешками, пресным хлебом, кровяной колбасой и сосисками. Это, конечно, была не настоящая ирландская еда, но я не хотел рисковать, отправляясь в ирландские кварталы за импортными продуктами. Чтобы вспомнить родину, мне достаточно «ольстерской поджарки», рассудил я. Вернувшись домой, я раскочегарил старый гриль и приготовил себе довольно вкусную «поджарку»; правда, мне пришлось воспользоваться растительным маслом, так как ни свиного сала, ни топленого масла у меня не было, но получилось все-таки неплохо.

После обеда я примерно час посвятил физическим упражнениям, потом перешел к йоге и медитировал два часа подряд. После медитации я лег спать, а когда проснулся, то увидел, что на мосту Джорджа Вашингтона вспыхнули огни. Некоторое время я наблюдал за проносящимися по мосту машинами, но скоро мне это наскучило, и я заснул снова.

Следующий день тоже оказался пасмурным и серым.

Я встал, как следует потянулся и полчаса медитировал. Потом снова сделал несколько силовых упражнений и упражнений на растяжку и перешел к «бегущей дорожке». Основательно вспотев и утомившись, я отправился в душ, но ничто не помогало. Проклятый Белфаст по-прежнему стоял перед глазами.

Я заглянул в холодильник. Там еще оставались картофельные лепешки, и я спросил себя, не излечит ли меня от ностальгии еще одна порция «поджарки». Достав сковородку, я вскрыл пакет с лепешками и, вдохнув знакомый запах, снял телефонную трубку и набрал номер.

Миссис Хиггинс было уже за восемьдесят, поэтому она была слегка рассеянна и к тому же глуховата, и мне понадобилось не меньше минуты, чтобы втолковать ей, кто звонит и зачем.

– Миссис Хиггинс, здравствуйте, это Майкл Форсайт говорит… Вы ведь помните Мики, правда? Я звоню из Америки… Из Америки!!! Будьте добры, позовите мою бабушку, если она дома…

Миссис Хиггинс ответила, что бабушка дома и что она видит из кухонного окна, как та развешивает белье во дворе. Потом миссис Хиггинс добавила, что вот сейчас бабушка не вешает белье, а разговаривает с миссис Мартин.

Миссис Мартин я отлично помнил. Эта скандалистка нагоняла ужас не только на меня, но и на половину нашего прихода, но к бабуле она почему-то питала слабость. Несмотря на это, я без колебаний включил ее в число недоброжелателей, которые могли позвонить в министерство социального обеспечения и настучать, что я подрабатываю на стороне, хотя официально числюсь безработным.

– Скверная женщина эта Одри Мартин, очень скверная… – продолжала скрипеть мне в ухо миссис Хиггинс.

– Да-да, конечно, совершенно с вами согласен, – сказал я с поистине ангельским терпением. – А теперь не будете ли вы так любезны позвать к телефону бабушку?

Я услышал, как миссис Хиггинс положила трубку на стол и стала кричать. К несчастью, она сама собиралась стирать, поэтому перед тем, как упомянуть о звонке из другого полушария, миссис Хиггинс выбранила бабулю и миссис Мартин за то, что те вздумали развешивать белье, когда вот-вот польет дождь. С ее стороны это был серьезный промах, потому что следующие несколько минут все три женщины горячо спорили о погоде, причем у каждой имелось свое собственное авторитетное мнение. Громкие голоса миссис Хиггинс и миссис Мартин с легкостью преодолевали несколько тысяч миль подводного кабеля и были слышны даже по другую сторону океана, в Америке. Я ждал – с самого начала я знал, что пройдет порядочно времени, прежде чем я услышу голос бабули. Откровенно говоря, я уже начал жалеть, что позвонил. Переключив телефон на громкую связь, я налил в сковородку немного масла и начал потихоньку его разогревать, гадая, когда же миссис Хиггинс наконец перейдет к главному. Собака Пентландов вчера опять лаяла – не иначе как к граду, но бабуля уверяла, что, коли подгнившие капустные листья так и не развернулись, дождь начнется только к вечеру. Миссис Мартин, предсказывавшая погоду по полету птиц, была согласна с таким прогнозом, но миссис Хиггинс только что смотрела телевизор, а в программе новостей Би-би-си передали, что в Белфасте, оказывается, всю ночь шли дожди. Больше того, по сведениям всезнающих телевизионных синоптиков, дождь продолжался сейчас, а между тем, хотя небо и затянуло облаками, никакого дождя не было ни ночью, ни сейчас, так что миссис Хиггинс вынуждена была с жаром опровергнуть это поразительное по своей сложности утверждение.

Потом миссис Мартин начала орать на двух подростков, взобравшихся на забор через два участка от нее, и я невольно подумал, что ей, чтобы докричаться до Америки, не нужны никакие кабели. Прислушиваясь к гулким раскатам ее могучего голоса, я невольно вздрогнул. По причинам, которые так и остались тайной (даже суду не удалось установить их с полной достоверностью), на благотворительной распродаже подержанных вещей в Госпел-холле миссис Мартин раскроила голову собственному мужу ударом каминной кочерги. Местный суд в Ньютонэбби вынес ей условный приговор, однако большинство соседей сходились во мнении, что если бы миссис Мартин не была такой крупной и грозной женщиной, а мировой судья не жил бы от нее буквально через улицу, ей почти наверняка пришлось бы отбывать свои шесть месяцев за решеткой. Когда она только начала кричать, мальчишки на заборе наверняка наложили в штаны от страха, и я усмехнулся, услышав донесшиеся из динамика далекие панические вопли и звуки, сопровождающие стремительное бегство, после которых три достойные женщины еще минуту-другую совещались о нравах современной молодежи.

Должно быть, размышления о современной молодежи все-таки пробудили у миссис Хиггинс воспоминание о том, что еще один представитель этого «бесстыжего племени» ждет у телефона. Как бы там ни было, она велела бабуле поскорее идти в дом, потому что ей «звонят из самой Америки».

Я услышал, как бабуля торопливо шагает по дорожке, потом раздался ее взволнованный и запыхавшийся голос.

– Привет, ба!

Бабуля негромко ахнула:

– Майкл, это ты?! Я уж думала, ты умер. Имей в виду, я очень сердита на тебя. Почему ты так долго не звонил? Недавно ко мне заезжал этот пьяный идиот, который у тебя заместо отца, но когда я сказала, что уже несколько месяцев ничего о тебе не слышала, даже он забеспокоился…

– Ну извини, ба, ты же знаешь, как это бывает.

– Ты, конечно, не приедешь на Рождество?

– Нет.

– Я так и думала. И Одри Мартин тоже сказала, что теперь ты наверняка не будешь приезжать.

– Миссис Мартин?

– Да.

– Я бы на твоем месте ей не доверял. Я уверен, что это она настучала в министерство социального обеспечения насчет той фотографии в «Белфаст телеграф». Фактически я лишился пособия из-за нее.

– Что ты такое говоришь, Майкл! Одри Мартин и мухи не обидит.

– Вот тут ты права. Мухам действительно ничто не грозит, но согласись, что более крупным существам есть чего опасаться, – сказал я. Я хотел пошутить, но с бабулей такие вещи не проходили. Она просто не умела понимать шутки.

Между тем масло на сковороде зашипело, и я начал бросать в него куски лепешек и сосиски. Как я и ожидал, разговор складывался не слишком удачно.

– Ты простудился, Майкл? – строго спросила бабуля. – Наверное, опять ходил по улице без шарфа!

– Но, ба, я уже давно потерял свой шарф!

– Вот поэтому-то ты постоянно простужен.

– Я предпочитаю придерживаться вирусной теории заражения.

– Вот погоди, простудишься насмерть, будет тебе вирусное заражение, умник! – ответила бабуля с несвойственной ей грубостью, и я подумал, что ее, похоже, что-то основательно расстроило. Может быть, даже я…

– Послушай, ба, извини, что не звонил, ладно? Не сердись!

– Ладно, я не сержусь, Майкл… Больше не сержусь, только ты так больше не поступай. Обещай мне, что будешь звонить почаще.

– Обещаю.

– То-то же. Кстати… – начала она, но вдруг замолчала. Возникла пауза, в течение которой к шипящим на сковородке компонентам «ольстерской поджарки» присоединились колбаса, пресный хлеб и яйца. Теперь оставалось только дождаться, пока аппетитный запах поднимется к потолку и заполнит всю квартиру, сосиски потемнеют, а кровяная колбаса покроется хрустящей корочкой.

Бабуля наконец заговорила:

– Скажи правду, Майкл, у тебя все в порядке?

Я с жаром закивал, но для телефонной связи этого, пожалуй, недостаточно.

– Все в порядке, ба, а что? Что-нибудь случилось?

– Это я должна тебя спросить, что случилось, Майкл. Миссис Мартин сказала, что ты больше не будешь приезжать, потому что тебя ищут.

– Кто?! Кто меня ищет?

– Буквально на днях она видела здесь двух полисменов, которые расспрашивали о тебе. Меня-то не было – я ездила в город за продуктами, и они спрашивали у нее, не видела ли она тебя, и все такое. Миссис Мартин, конечно, им ответила… Ты знаешь, как она умеет, а ты так плохо о ней отзываешься! Но когда она рассказала об этом мне, я сразу поняла, что ты, наверное, попал в беду. Полицейские больше не возвращались, поэтому я ничего им не сказала, но…

Я сдвинул сковороду с «поджаркой» в сторону и выключил газ.

– Послушай, ба, а ты не могла бы позвать к телефону миссис Мартин? – сказал я. – Мне хотелось бы самому расспросить ее об этих… полицейских.

Бабуля положила трубку рядом с аппаратом и пошла звать миссис Мартин – женщину, с которой за всю мою жизнь я едва ли обменялся парой слов, – до того я ее боялся. Вскоре я услышал шаги и шушуканье, потом миссис Мартин взяла трубку.

– Добрый день, молодой человек.

– Здравствуйте, миссис Мартин.

– Как тебе там живется, в Америке?

– Неплохо, спасибо.

– Понятно…

– Послушайте, гм-м… миссис Мартин, я хотел спросить: вы уверены, что те двое мужчин, которые меня искали, действительно были из полиции?

– Как бы не так, Майкл! Правда, твоя бабушка со мной не согласна, но она их не видела, а я видела. Эти двое были совсем не похожи на легавых. Во-первых, стрижка слишком короткая, а во-вторых, они были в джинсах! Конечно, это могли быть и полицейские детективы, но я так не думаю.

– А что конкретно они у вас спрашивали?

– Они интересовались, не видела ли я тебя в наших краях, а я ответила, что, насколько мне известно, ты давно уехал в Америку. Тогда они стали задавать мне всякие каверзные вопросы, но я просто послала их куда подальше. Я уверена: если бы они были из полиции, они бы предъявили свои удостоверения, или что там у них есть, но они ничего мне не показали и не представились.

– А как они говорили? Был у них какой-нибудь акцент?

– Да, пожалуй. Я бы сказала – они говорили как местные, только ужасно неграмотно. Полицейские так не разговаривают.

– Вы правы, миссис Мартин, это не полиция, – сказал я. – О'кей, огромное вам спасибо. А теперь не могли бы вы еще раз дать трубку бабуле?

Бабуля снова взяла трубку, и я велел ей отвечать всем, кто будет меня разыскивать, что она уже давно не имеет от меня никаких известий. То же самое я попросил передать миссис Мартин и миссис Хиггинс, и бабуля пообещала. Она не стала спрашивать, в чем дело, должно быть почувствовав, что я вляпался в какую-то темную историю. Это было совершенно очевидно, и она предпочитала не знать подробностей. Я еще немного поболтал с ней, наврав, будто у меня теперь новая работа и новая девушка. Не сомневаюсь, что бабуля мне не поверила.

Повесив трубку, я вдруг подумал, что будет, если мои враги попытаются отомстить мне через нее? От страха за бабулю у меня затряслись поджилки, но я быстро пришел в себя. Конечно, этот вариант нельзя было исключить полностью, но мне казалось, что это маловероятно. Район у нас беспокойный, и нужно быть по-настоящему крутым, чтобы отправить по этой улице с односторонним движением наемных убийц. Человек, который осмелился бы поднять руку на пожилую женщину, никогда бы не выбрался из Белфаста живым. Нет, девяносто девять шансов из ста, что Темный и мистер Даффи если и будут искать, то меня самого.

Скорее всего, решил я, они просто связались с кем-то из местных, чтобы те проверили у бабули, известно ли ей что-нибудь обо мне или нет. Потом мне в голову пришла еще более интересная идея. Что, если Лучик действительно никому не рассказывал о том, что ему удалось разведать? Вдруг Темный и мистер Даффи до сих пор в точности ничего не знают о моей судьбе? Возможно ли подобное? Неужели Лучик сказал правду и его боссы по-прежнему пребывают в полном неведении? Нет, грустно подумал я. Это было бы слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Во всяком случае, теперь, когда Боб, Лучик и оба шпика мертвы, Темный и мистер Даффи наверняка о многом догадались.

Мне казалось, я поступил совершенно правильно, заставив Темного и мистера Даффи дрожать от страха. Я лег на дно и ждал, пока представится подходящий случай. Никаких глупостей я себе не позволял, только терпел и ждал. Со дня гибели Лучика миновала уже не одна неделя, но я знал, что время еще не пришло. Пока не пришло. Я должен заставить врагов расслабиться и потерять бдительность.

И я стал жить так, как определил для себя.

Я ни с кем не знакомился, ни с кем не встречался.

Разговор с бабулей был моим единственным продолжительным разговором за много, много дней.

Каждую неделю Рамон посылал мне деньги с кем-то из парней. Я не был трехнутым аскетом, поэтому я брал деньги и тратил на всякие нужные вещи. Я приобрел специальные кроссовки и «беговую дорожку», я нарастил мускулы и стал здоровее и крепче. Из дому я почти не вылезал, а когда возникала такая необходимость, я делал это с крайней осторожностью. К счастью, была зима и я мог ходить, надвинув на глаза отороченный мехом капюшон куртки. Все свое время я тратил на медитацию и физические упражнения. В свободные часы я смотрел телевизор и учил испанский по самоучителю, а еду заказывал на дом.

Когда я все же покидал квартиру, то садился в подземку и отправлялся в какие-нибудь отдаленные районы, где меня никто не мог узнать даже случайно. Безопаснее всего было выходить утром, в час пик, чтобы, если что, иметь возможность затеряться в толпе. Мне надо было проявлять осмотрительность, потому что, кроме людей Лучика и людей мистера Даффи, существовали двое неизвестных в черном «линкольне». Легавые могли о чем-то пронюхать, как, собственно, им и полагается – за это им и деньги платят. Источников информации у них могло быть несколько. К примеру, они могли поставить «на кнопку» телефон Лучика, могли найти в квартире Боба мою фотографию, да и лейтенанты Рамона тоже могли трепануться. Но, насколько я понимал, ни до одного из этих источников легавые так и не добрались; в противном случае они бы так или иначе заявили о себе.

Потом я задался вопросом, когда вернется из отпуска Темный, но быстро сообразил, что он должен был приехать, как только обнаружили тело Лучика. Темный и Бриджит уже наверняка дома.

Иначе и не могло быть. После того как Темный остался без помощника, у него наверняка дел невпроворот.

Да, он вернулся домой. И наверное, поджидает меня, так что даже разведка окрестностей была бы сейчас делом рискованным. На его месте я бы поставил возле железнодорожной станции человека, чтобы тот дежурил там двадцать четыре часа в сутки. С десяток охранников патрулировали бы подступы к моему дому, а еще пятерых я бы посадил непосредственно в доме. Кроме того, я бы послал нескольких шпиков в район моего предполагаемого местожительства, чтобы они курсировали по нему в автомобилях и, может быть, даже останавливали прохожих и показывали им мою фотографию… Нет, последнее вряд ли возможно: Рамон бы ничего подобного не допустил – это была его территория. В любом случае им пришлось бы работать предельно осторожно, так как местная полиция, к этому времени наверняка купленная Рамоном, могла задержать их, придравшись к какой-нибудь мелочи.

Как я уже говорил, в собственной безопасности я мог быть уверен только до тех пор, пока сидел в своей квартире, но иногда мне все-таки приходилось покидать ее.

На следующий день после разговора с бабулей я проснулся от собственного испуганного крика и вынужден был выйти на улицу, чтобы глотнуть свежего воздуха и прийти в себя. После нескольких проверок, которые уже вошли у меня в привычку, я сел в автобус, идущий в Клойтерс, и провел там почти все утро, едва не замерзнув насмерть. На следующий день я со всеми предосторожностями добрался до делового центра, а оттуда маршрутом «Трансгудзона» отправился в какую-то богом забытую дыру на нью-джерсийском побережье. Никто за мной не следил, а нет слежки – нет и проблем.

Настроение у меня было приподнятым. Я все-таки перехитрил всех: легавых, Темного, мистера Даффи. Молодец, Мики, мальчик, сказал я себе, ты их сделал! Уложил на обе лопатки. Ты просто умница. Самородок. Долбаная кельтская лиса. Только ради всего святого, не забудь еще один урок своей ирландской юности. Не забудь про главное ирландское проклятье, которое, конечно, слабее проклятья американских индейцев, но все же достаточно сильно, чтобы ты на хер все испортил.

Короче, я решил, что мне нужно напиться, но не сомневался, что все кончится хорошо. Что я справлюсь. Черт побери, я чувствовал в себе столько сил, что мог справиться с чем угодно!

На следующее утро я вышел из дома, как только рассвело, и сложным кружным путем добрался до кубинского кафе на 112-й улице. Там я позавтракал тушеной фасолью, рисом, яичницей-глазуньей и тостами, а также выпил большую кружку кофе «con leche»[72]72
  С молоком (исп.)


[Закрыть] и сок. Кофе оказался отличным, он меня взбодрил. Я был почти готов начать осуществлять свою программу, но все еще слишком беспокоясь о безопасности, продолжал сидеть у окна, глядя на улицу и фиксируя лица прохожих. Потом я пешком добрался до бара на 79-й улице. Там я тоже сел у затемненного окна, но не увидел ни одного лица, которое показалось бы мне хоть смутно знакомым.

Прошедшая неделя далась мне нелегко. Начиная со звонка домой, бабушке… Мне просто необходимо было расслабиться. Освободиться от всех отрицательных эмоций.

«Дублин-хаус» – порядочная дыра, стилизованная под ирландский бар. Не слишком хорошее место, особенно для начала, – слишком много людей, слишком много разговоров. Пинту пива – и вон отсюда.

Бар «Кухня». Бар «Ныряльщик». Бар «Пушка». Бар «Вест-энд». По пинте в каждом. В «Вест-энде» я хотел пообедать, но там было слишком много студентов, и я снова отправился в южную часть города.

На улице трещал самый настоящий мороз. На мне были мой толстый моряцкий бушлат и вязаная шапочка, и все равно я мерз.

Паб «Эбби». Пивной зал «Бруклин». Там я скверно пообедал пережаренной картошкой фри с кетчупом, зато едва не познакомился с очаровательной официанткой – голландкой по происхождению, которая жила в молодежном общежитии на углу 103-й и Амстердам-авеню. Я знал тот район и был очень удивлен, узнав, что она до сих пор не подверглась ограблению (или чему-нибудь похуже) со стороны Les Enfants Brillants – «Блестящих», как называла себя гаитянская уличная банда, контролировавшая Амстердам начиная с 100-х улиц. Мы разговорились, и я посоветовал ей перебираться на доминиканскую часть Бродвея. Когда она спросила, какие у меня планы на будущую неделю, я честно ответил, что мне нужно прикончить одного парня. После этого официантка старалась ко мне не приближаться, и чаевые в двадцать долларов я ей оставил на столике.

К этому времени я, похоже, был уже на хорошем взводе. Шагая на восток по направлению к Центральному парку, я заглянул в попавшуюся по дороге библиотеку, чтобы немного согреться. Там я просмотрел подшивки «Тайм» и «Ньюсуик» за последние несколько месяцев и узнал много нового – такого, о чем никогда не слыхал: об урагане Эндрю, о шоу Мерфи Брауна и прочем. В конце концов охранник сделал мне замечание за то, что я напеваю, и попросил меня выйти. Я отправился к ближайшей станции подземки, но по дороге остановился у витрины винного магазина. Я так долго смотрел в стекло, что продавец за прилавком бросил на меня раздраженно-нетерпеливый взгляд. «Заходишь или нет?» – говорил этот взгляд. Я зашел и купил пол-литровую бутылку бренди, которую продавец вручил мне в коричневом бумажном пакете. Благодаря этому пакету я мог чувствовать себя абсолютно защищенным Конституцией США от незаконного обыска, в случае если бы мне вздумалось пить бренди прямо на улице.

Скажу прямо, меня этот пакет только раззадорил.

Я решил, что дойду до дома пешком, а по дороге буду согреваться бренди. Тем временем пошел снег, свою шапочку я где-то потерял и теперь буквально дрожал от холода. Бренди я выпил гораздо раньше, чем рассчитывал, и зашел в другой магазин, чтобы купить новую бутылку. Ее я тоже почти опустошил. Примерно в районе 106-й улицы мне пришло в голову, что было бы неплохо вздремнуть. Не обращая внимания на метель, я устроился на скамье на островке безопасности и закрыл глаза.

Пока я спал, мимо проезжала полицейская машина. Сердобольные копы не могли спокойно смотреть, как я замерзаю насмерть на их участке, поэтому они недолго думая решили меня задержать. Вероятно, на самом деле они только хотели оттащить меня в какое-нибудь более подходящее для сна место, но, к несчастью, спросонок я этого не понял. Реакция моя была мгновенной. Как только они взялись за меня, я открыл глаза и, увидев синюю форму, с силой ударил одного из них в грудь.

Легавые действовали быстро. Старый добрый баллончик с едкой жидкостью был у них наготове, и, должен сказать, что жжет эта штука ужасно. Я рухнул как подкошенный, и они навалились на меня. Их было двое. Всего двое. Думаю, я не смог справиться с ними только потому, что был еще пьян. Они сковали мне руки за спиной наручниками, подняли и подвели к патрульной машине. Внутри уже сидело трое каких-то подозрительных субъектов, поэтому один из копов вызвал по радио подмогу. Второй быстро обыскал меня и нашел водительские права, которые сберег для меня Ратко. Строго говоря, права эти никогда не были мне особенно нужны, а теперь они сослужили мне и вовсе плохую службу. Стоя у патрульной машины, я даже сквозь вызванные действием баллончика слезы видел, как меняется выражение лица говорившего по рации копа. Несомненно, мое имя и фамилия были кому-то хорошо знакомы, но кому? Я подумал о парочке из черного «линкольна». Может, это были федералы? Второй коп по-прежнему стоял рядом со мной. Дверца машины была закрыта. К счастью, едкая жидкость попала мне только на левую половину лица; если бы легавые действовали точнее, я вообще перестал бы видеть и соображать.

Впрочем, я и так почти отключился. Я едва стоял и, хватая ртом воздух, пытался проморгаться. Хорошо еще, что снег и ветер никак не стихали; от холода моя кожа потеряла чувствительность, и боль немного отступила. Легавый в машине все еще говорил по рации: он кивал, как заведенный, с каждой секундой приходя во все большее возбуждение, зато легавый номер два начинал притопывать ногами и крутить головой, высматривая вторую патрульную машину. Мои руки были скованы наручниками за спиной, так что требовалось придумать что-нибудь особенное, но особенное трудно выполнить, если у тебя вместо одной ноги – протез. Впрочем, попробовать все равно стоило.

Я попятился от машины и наклонился, сделав вид, будто собираюсь блевать. (До этого момента я старательно раскачивался и лил слезы, как сделал бы это каждый, кто еще в состоянии оценить свои силы и сравнить их с предстоящей задачей.) Второй полицейский отвернулся, чтобы сплюнуть. Я изготовился, и когда он поднял голову, собираясь что-то сказать, высоко подпрыгнул и вытянулся так, что мое тело оказалось почти параллельно земле. Здоровой ногой я изо всей силы ударил легавого в пах. Он был, конечно, в «раковине», но я почувствовал, как она вмялась и треснула. Задохнувшись от боли, полицейский опустился на корточки, привалившись спиной к дверце машины.

Я тяжело упал на бок, вскочил (попробуйте-ка сделать это с одной ногой и со скованными за спиной руками!) и бросился бежать.

Я знал, что первому легавому потребуется минуты полторы-две, чтобы открыть дверцу, которую блокировало скорченное тело его напарника. Он мог, конечно, выбраться из машины через пассажирскую дверцу, но на это потребовалось бы еще больше времени.

Полутора минут мне было достаточно.

Я припустил по Амстердам-авеню, а потом стал кружить, сворачивая то налево, то направо, пока не оказался возле Морнингсайд-парка. Немногочисленные свидетели моего стремительного бегства вели себя как настоящие ньюйоркцы – так, словно ничего особенного не происходило. Растерзанный, плачущий мужчина в наручниках что было духу несся по тротуару, но никто даже не повернул головы, чтобы проводить его взглядом. Никто не обратил на меня внимания, даже когда я пробегал мимо Колумбийской юридической библиотеки, хотя, казалось бы, уж там-то люди должны быть наделены большим чувством гражданской ответственности.