Текст книги "Миг - и нет меня"

Автор книги: Эдриан Маккинти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

К счастью, теперь я не был затерян в глуши, вдали от цивилизации, и мог получить помощь. Если идти по 125-й улице, в конце концов попадешь к мосту Трайборо и Ист-Ривер. Перед мостом надо повернуть направо. Там, в переулках, находится ножная клиника, официально называемая Нью-Йоркский ортопедический колледж. В клинике можно получить протез, который надевается на культю, а врач покажет, как с ним управляться (на то, чтобы научиться ходить с искусственной ногой, уходят недели, иногда месяцы упорных тренировок). Кроме того, в клинике пропишут лекарство, помогут советом и вручат глянцевую брошюрку-проспект с портретами улыбающихся чемпионов Параолимпийских игр. Все это, разумеется, доступно только тем, у кого имеется страховка. Но даже если у вас нет страховки, а ваше письмо к Джину Келли[53]53
  Келли Джин – звезда Бродвея и Голливуда; танцовщик, певец, актер и хореограф


[Закрыть] с описанием несчастного случая на танцевальной репетиции осталось без ответа, отчаиваться не стоит. Как я узнал, существует еще один способ.

Для начала нужно просто прийти на прием. Поскольку ваш случай не требует срочного медицинского вмешательства, вам придется подождать, так что стоит захватить с собой газетку. Девяносто второй – год президентских выборов, так что почитать в газетах есть что, но в политике вы мало смыслите, и так как вам будет непросто понять, в чем состоит разница между кандидатами (у меня на родине, к примеру, оба были бы консерваторами), читать вы будете в основном спортивные страницы, посвященные американскому футболу, нормальному футболу и такой противоестественной вещи, как хоккей на льду. Правда, приближается ежегодный чемпионат США по бейсболу, но нью-йоркским командам в этом году ничто не светит. Короче говоря, вы читаете, читаете, читаете и уже готовы плюнуть и уйти, когда вас наконец приглашают в приемную, где сонная как муха медицинская сестра меряет вам температуру (она клюет носом, даже пока вы держите градусник). Потом вам дают планшетку с прикрепленным к нему розовым бланком, и вы вписываете в него выдуманное имя, а также фальшивый адрес и номер карточки социального страхования. Пока вы занимаетесь этим важным делом, сестра усилием воли прогоняет недоверие к вам, после чего берет вас под руку и ведет по коридору в комнату, где сидит молодой мужчина, который вполне может сойти за доктора. Мужчина осматривает вашу культю и, покачав головой, бормочет что-то об антибиотиках и о «грубой работе». Он спрашивает, где вас оперировали, и вы выдаете ему очередную жалостливую историю. Единственная правдивая информация в заполненной вами розовой карточке – это ваша группа крови, и когда врач спрашивает вас об этом, вы называете свою настоящую группу крови. Потом он начинает расспрашивать, жалуетесь ли вы на то-то и то-то и болели ли вы такой-то болезнью, и вы отвечаете «нет» на все его вопросы. Наконец врач велит вам прийти на будущей неделе к специалисту такому-то, и вот тут-то вам следует прозрачно намекнуть, что на будущей неделе вы, возможно, уже не будете проживать по указанному в розовой карточке адресу. Весь этот загадочный спектакль, похоже, просто дань традиции, поскольку вскоре появляется еще один мужчина (санитар? фельдшер?), который ведет вас в просторную, ярко освещенную комнату, которая напоминает обувной магазин. Сходство с магазином придает ей множество коробок, похожих на обувные, только вместо башмаков в них лежат искусственные ноги. На первый взгляд это достаточно уродливые конструкции – ступни присоединены на шарнирах, на верхней части – грубые ремешки, которыми протез крепится к культе. Здесь есть ноги любых форм, размеров и цветов (впрочем, черных ног больше всего) – есть даже детские ножки пятнадцатого размера, которые остро пахнут новенькой пластмассой и смазкой. Санитар примеряет вам несколько протезов и наконец находит подходящий – грязно-белого цвета, после этого санитар разражается небольшой речью о «правилах ухода за культей» и роняет что-то о многонедельном курсе физиотерапии, хотя вы оба отлично знаете, что видите друг друга в первый и последний раз. Наконец лекция закончена, вы кладете искусственную ногу в пластиковый пакет и несете домой. Там вы надеваете протез и тренируетесь, тренируетесь несколько часов подряд, пока от усталости, злости и боли в стертой до мяса культе не валитесь с ног в буквальном смысле слова.

Освоив движение по ровной поверхности, вы начинаете учиться ходить вверх и вниз по лестнице, падаете, встаете, снова падаете. Каждый раз, когда ваш взгляд останавливается на ремнях, которыми пристегнут протез, вы просто не верите собственным глазам. Дыхание перехватывает от ужаса, но, сжав зубы, вы опять и опять пристегиваете протез к свежим ранам; распухшая, посиневшая культя едва влезает в гнездо из розового пластика, ступня болтается на шарнире – нелепая, чужая, и только когда вы надеваете джинсы, носки и ботинки, ваша нога начинает выглядеть сносно.

Иногда вы даже можете на несколько секунд забыть о том, что с вами случилось, и вообразить себя целым и невредимым.

В общем, процесс привыкания к протезу доставляет уйму физических и моральных страданий, но примерно через неделю вы начинаете ходить – пусть прихрамывая, но ходить. Если не знать наверняка, то со стороны бывает довольно трудно догадаться, что вы – инвалид. К тому же в Гарлеме множество хромых, так что вы ничем не выделяетесь из общей массы.

Когда по прошествии некоторого времени я снова начал чувствовать себя уверенно и физически, и морально, я поехал в центр, чтобы начать слежку за Бриджит. Я ждал уже достаточно долго и проявил поистине нечеловеческое терпение, но теперь оно истощилось. Того, что она может меня узнать, я не боялся: к этому времени у меня отросли густая борода и длинные, неопрятные волосы, которые я прятал под вязаной шерстяной шапочкой. На ногах у меня были грубые матросские башмаки, на плечах – длинный клеенчатый плащ, так что со стороны я мог легко сойти за одного из тех проспиртованных субъектов, чей характер сформировался на палубе рыболовного траулера, приписанного к Архангельску, Мурманску или еще какому-нибудь столь же симпатичному местечку. А почему, собственно, нет? Допустим, распад Советского Союза и окончательный крах социалистической экономики вынудили меня бежать на Запад в поисках легкой жизни и я теперь ищу подходящее судно, чтобы наняться на него палубным матросом. Неясно, правда, почему я, моряк, ищу работу в сухопутной части Бронкса, но я как-то не думал, что кто-нибудь даст себе труд задаться этим вопросом.

Для своей поездки я воспользовался Межрайонной скоростной линией. Сойдя на остановку раньше, чем мне было нужно, я поднялся с платформы на поверхность, и не успел я опомниться, как оказался перед домом Лопаты. К этому моменту Лопата уже давно отошел от преступного промысла и спокойно ковал крепкое семейное счастье со своей любящей и сговорчивой миссис. Ему, разумеется, было невдомек, что судьба отомстила мне за него сполна.

Минут двадцать я бродил вокруг дома Лопаты, потом потихоньку двинулся на север, к «Четырем провинциям».

Уже почти добравшись до бара, я сообразил, что поблизости от него нет ни одного мало-мальски подходящего места, где я мог бы укрыться: в этом отношении район, где находились «Четыре провинции», был хуже некуда. Моя затея со слежкой сразу же показалась мне неудачной и просто глупой; теперь я не сомневался, что если мне встретится кто-нибудь из завсегдатаев бара, я буду мгновенно раскрыт, несмотря на мой наряд.

Замедлив шаг, я незаметно огляделся по сторонам. Многоквартирные дома, автомобили, несколько особняков, прохожие (белые) и небольшой пустырь ярдах в пятидесяти дальше по улице, где иногда гоняли в баскетбол мальчишки… Занятия в Школах уже начались, так что на пустыре никого не было, однако я понимал, что это далеко не самый лучший наблюдательный пост. Единственным местом, которое могло бы мне подойти (с большой натяжкой, впрочем), был узкий проулок между двумя соседними зданиями через пустырь от бара. Укрывшись в этом проулке, я мог следить за улицей и за «Четырьмя провинциями».

Стараясь не спешить, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, я пересек пустырь, чтобы проверить выбранное место. Оно было далеко не идеальным. Если Бриджит выйдет из «Четырех провинций» и повернет налево, я могу вовсе ее не заметить; если она свернет направо, я, пожалуй, сумею ее разглядеть, но для этого мне придется как следует напрячь зрение. Да и торчать в этом проулке бесконечно тоже было нельзя: рано или поздно кто-нибудь из жильцов взглянет в окно ванной комнаты, увидит меня и что-нибудь скажет – или вызовет полицию.

Я еще раз огляделся. Вокруг валялись пустые бутылки, презервативы и разбитый телевизор, а из мусорного контейнера тянуло густой вонью. Что ж, бывают наблюдательные посты и похуже, рассудил я. Главное, чтобы мне удалось спрятаться в тени под стеной – тогда все будет в порядке. Разумеется, я не считал себя многоопытным профессионалом, но и бестолковым новичком я тоже не был. Когда я служил в британской армии (очень недолго, как я уже упоминал), сержант-шотландец, под началом которого мы проходили начальный курс военной подготовки, шепнул мне по секрету, что меня прочат в офицеры или войска специального назначения, потому что, как он выразился, я был хитрым пронырой и порядочной сволочью.

На курсы подготовки офицеров я так и не попал, потому что буквально на следующей неделе угнал штабной «лендровер» и махнул из Олдершота в Кембридж к знакомой девчонке. Как легко догадаться, за этим дисциплинарным нарушением стояла присущая большинству ирландцев любовь к крепким напиткам. Мне, правда, удалось вернуть машину в целости и сохранности, однако мое личное дело стало втрое толще против прежнего, и впоследствии я так и не сумел выбраться из армейских «черных списков». Правда, за самоволку меня не наказали – настолько хорошо ко мне там относились, однако разочарование, которое мои капитан и сержант даже не пытались скрыть, я переживал тяжелее любых нарядов. После этого случая я старался не допускать промахов, и вскоре – хотя я не отслужил еще и года – мне предложили пойти на курсы подготовки капралов. Курсы я так и не закончил, однако сам факт того, что меня туда направили, свидетельствовал, что мои командиры еще не окончательно поставили на мне крест. Вероятно, им казалось, что если я каким-то образом продержусь первый год или два, впоследствии я могу исправно нести службу где-нибудь в захолустье – Западном Тироне или на неудобьях Южного Армага. Во всяком случае, они не оставляли надежды сделать из меня человека и по истечении первого года службы отправили меня на Святую Елену, где мне предстояло пройти курс разведывательной подготовки. Там я не только учился ползать по грязи на брюхе, но и постигал основы полицейской работы, включая тактику наружного наблюдения и принципы планирования спецопераций. Должен сказать, что занятия мне нравились, и не исключено, что в итоге из меня и вышло бы что-нибудь путное, но увы – помешали моя крайняя незрелость. Контракт я подписал, когда мне только-только исполнилось семнадцать, и я был еще слишком молод, чтобы подчиняться дисциплине и безоговорочно уважать начальство, да и всю британскую армию, так ее и растак. Драка в баре, когда я чуть было не прикончил местного овцевода, рыбака, или чем они там, на Святой Елене, занимаются, стала последней каплей, переполнившей чашу терпения командования. Меня посадили на гауптвахту, а потом дали под зад коленом.

В итоге на курсах разведчиков я проучился совсем немного, но кое-что все же усвоил. Меня научили, как закалять тело и душу, научили метко стрелять и показали (что было сейчас весьма кстати), как устраивать засады и выжидать. Капральские курсы пригодились мне несколько недель спустя, когда я обнаружил за собой слежку, но сейчас полезнее оказались навыки разведывательно-оперативной работы. Преподавал их штаб-сержант Специального военно-воздушного полка, уроженец Нортумберленда, что явствовало из его чудовищного выговора: свое дело он знал, но понять его было совершенно невозможно. Впрочем, если поднапрячься, кое-что полезное разобрать все-таки удавалось. Штаб-сержант научил нас, как не заснуть в засаде и как покемарить, когда есть такая возможность, а заодно поведал, что святая Елена была англичанкой и что все легенды о мужских возможностях Наполеона – брехня. В числе этих разнообразных и идиллически-неторопливых отступлений, которые нам приходилось выслушивать на продуваемых всеми ветрами скалистых берегах восточной оконечности острова, было и то, согласно которому не стоило верить фильмам, где легавые ведут наблюдение, держа в одной руке чашку с кофе, а в другой – свежий пончик. «Никогда, – предупреждал сержант, – не бери в засаду мочегонное, особенно если идешь на задание один. Можно забыть о чем угодно, но нельзя забывать как следует помочиться перед выходом». Это было главное и основное правило; все прочее касалось выбора места и умения ждать.

Ну что ж, спасибо, сержант, за науку… Я прошел вдоль проулка подальше, основательно помочился, потом нашел подходящее место и стал ждать. Я был совершенно неподвижен и исключительно терпелив. К счастью, я успел бросить курить, и теперь мне было легче выносить долгое ожидание. Легче и проще. У меня осталось всего две заботы: дышать и глядеть в оба. Примерно час я просидел под стеной на корточках, потом изменил положение и сел по-турецки; спустя еще какое-то время я встал. Все мои движения были неторопливы и четки. За все это время – даже когда я менял позу – мой взгляд ни на секунду не оторвался от улицы и оставался зорким и пристальным.

Я был все так же собран и насторожен и пятью часами позднее, когда в поле моего зрения появилась Бриджит. На ней было полупальто из верблюжьей шерсти, черные джинсы и черные туфли ручной работы. Волосы она убрала назад, а через правое плечо перекинула небольшую изящную сумочку. Бриджит слушала плеер, и я решил, что это упрощает мою задачу. Я дал ей дойти до конца улицы и повернуть направо и только потом покинул свое укрытие и быстро зашагал через пустырь. Впрочем, мне с моей ногой было не развить третьей космической скорости, поэтому когда я завернул за угол, то увидел, что Бриджит преодолела половину следующей улицы и снова повернула направо. Она явно шла не к станции подземки, и я попытался угадать, куда она направляется. Ну-ка, что там у нас есть на этой улице? Я пытался вспомнить. Еще один бар, ирландский продуктовый магазин, писчебумажный магазин, мясная лавка, булочная… что еще? Я никак не мог сообразить, куда она идет. Станция подземки и парк Ван-Кортленд располагались чуть дальше, у подножия холма, но если бы Бриджит шла туда, она бы свернула налево еще у «Четырех провинций» и сократила свой путь на несколько кварталов.

Когда я уже был готов выйти на улицу, на углу передо мной появился какой-то человек. Это был крупный и сильный мужчина лет под шестьдесят, явный «бык». На нем была черная куртка и клетчатые брюки-гольф, и выглядел он в точности как долбаный Борис Карлофф, который отправился слегка прошвырнуться. Шел он быстрой, целеустремленной походкой, и я прикинул, что если я пристроюсь за ним, а Бриджит обернется, то увидит она его, а не меня.

Тем временем Карлофф свернул за угол, и я двинулся следом.

Вместе мы дошагали до следующего поворота, но Бриджит нигде не было видно. Пройти целый квартал и скрыться за углом она могла бы только бегом, и я смекнул, что она куда-то зашла. По обеим сторонам улицы я насчитал что-то около дюжины лавок и магазинчиков. Быть может, Бриджит направилась в булочную, потому что у ее мамы сегодня день рождения или что-то в этом роде?

Карлофф тем временем зашел в мясную лавку, а я остался на углу, изо всех сил стараясь изображать непринужденность и равнодушие (надо сказать, что когда следишь за кем-то, это едва ли не самое трудное). Я и простоял-то там каких-нибудь пять минут, но мне показалось – целую жизнь.

Бриджит вышла из химчистки, держа в руках платье, упакованное в пластиковый пакет. Это было одно из тех коротеньких, темных платьев с блестками, которые ей так шли. Такие платья обычно надевают по какому-нибудь важному поводу. Платье типа «сегодня вечером мы трахнемся, милый»… На улице Бриджит повернула в ту сторону, откуда пришла. Она двигалась легко и быстро, лишь слегка покачивая бедрами. Оживленная… Я осторожно убрался из поля ее зрения и, спустившись по ступенькам, ведущим в подвал многоквартирного дома на углу, прижался к двери. Если Бриджит останется на той же стороне улицы, она пройдет совсем близко от меня, и я увижу ее лицо. Меня она вряд ли заметит – тень надежно скрывает меня. На всякий случай я плотнее прижался к двери и стал ждать. Я не исключал, что когда она будет проходить по тротуару над моим укрытием, я что-нибудь скажу – может быть, окликну ее. «Бриджит, – шепну я, – я здесь. Только тише, тс-сс! Это я, Мышка, не бойся, я не умер, я жив. Только не вскрикни ненароком… Сделай вид, будто ты уронила что-то, и наклонись ко мне…»

Она, конечно, будет потрясена. Может быть, она даже потеряет сознание, закричит или начнет плакать. «Мне сказали, что ты погиб, – будет всхлипывать она. – Они сказали – ты погиб, и я поверила… Господи, святая Мария и Иосиф! Господи Боже мой, Майкл…»

Когда она немного успокоится, я прошепчу ей указания, и сегодня же вечером мы встретимся в парке. Бриджит соврет матери, будто хочет прогуляться после ужина – дело обычное, иногда она действительно отправлялась пройтись, прежде чем начиналась вечерняя смена в баре. Мы встретимся, и я все ей расскажу. Господи, Бриджит, ты просто не поверишь! Дыши глубже. Главное, я выжил. Я угодил в настоящую мясорубку, и она меня немножко помяла, но я вернулся. Это первое свидание будет очень коротким, и я предупрежу ее, что и впредь нам придется действовать осторожно, по-умному. Ведь мне грозит нешуточная опасность. Если Лучик что-то узнает, если Темный что-то пронюхает, им придется меня убить, просто убить – и все. У них не будет другого выхода, Мышка. Они меня знают. Знают, на что я способен.

Нет, не надо, не звони ему… Не звони, потому что это будет ошибкой. Большой ошибкой. Ложь. Разве они не сказали тебе, что я умер? Нет, и Лучику не надо ничего говорить, потому что он еще хуже. Намного хуже. Да, я клянусь чем хочешь: все, что я тебе рассказал, – правда. Не надо, не плачь, моя девочка, моя Мышка… Они заметят, что ты плакала. Нужно быть мужественной. Послушай лучше меня, Бриджит, я все продумал. Мы уедем, уедем совсем… Тебе придется заказать для нас обоих билеты на ближайшее воскресенье. К этому времени, я думаю, я сумею обзавестись какими-нибудь подходящими документами. Это, конечно, обойдется недешево, но я сделаю это. Так или иначе, я достану деньги и куплю себе документы на чужое имя. Главное, не собирай никаких вещей, не разглядывай карты и атласы и вообще не делай ничего такого. И стричься тоже не надо – все как обычно. В субботу утром ты встаешь и говоришь, что едешь за покупками, только, ради бога, не бери никаких лишних сумок. Ты должна будешь сесть в поезд и доехать до 181-й улицы. Там мы с тобой встретимся, пересядем на маршрут «А» и отправимся в аэропорт Кеннеди. Куда мы полетим? Куда-нибудь. Хочешь, махнем в Австралию? Там, в Квинсленде, живет мой троюродный брат. А можно полететь в Англию – у меня есть пара надежных парней в Лондоне и Ковентри. Ну а уж в Ирландии найдется не один десяток человек, которые с удовольствием нас спрячут. Что бы ты сказала, к примеру, насчет коттеджа в Донеголе? О, Бриджит, если бы ты знала, как там красиво: голубые горы, холмы, озера, океан, который с грохотом бьется о пустынные берега… Я уверен, тебе там понравится. Я найду работу в Дерри, а если ты тоже захочешь работать, мы что-нибудь подыщем и для тебя. Обзаведемся детьми и, может быть, купим лодку – маленький рыбацкий баркас – и будем учить их грести и ловить рыбу. А если нет, так теперь у нас в Ирландии есть и серфинг и все, что захочешь, мы не какие-нибудь отсталые. Нет, Мышка, если мы назовемся выдуманными именами, они никогда нас не найдут. Я знаю – у Темного и мистера Даффи есть знакомства, связи, но мы сумеем их перехитрить. Мы будем счастливы вместе, Бриджит, очень счастливы…

Я слышу ее шаги по мостовой. День стоит холодный и ясный, и звук разносится далеко. У нее целеустремленная походка. Она приближается…

Это все ты, Бриджит. Пожалуйста, верь мне. Я спасся только благодаря тебе. Я думал о тебе, и ты давала мне силы. Я едва не сошел с ума, но ты меня спасла. Господи, это был настоящий кошмар – то, что с нами случилось, но я справился. Я выжил, и это была не просто случайность. Я выжил только потому, что у меня была ты, Бриджит. Неужели не понятно? Я просто уверен в этом. Да, я знаю, знаю, что я лжец и бабник, что у меня были другие девушки, только давай не будем говорить об этом сейчас, хорошо? Это все в прошлом; сейчас я даже не помню ни их лиц, ни их имен, я их забыл. Все это время для меня существовала только ты, ты одна. Ты веришь мне, Бриджит? Только ты, клянусь!

Она подошла совсем близко; еще десяток шагов – и она дойдет до угла. Я слышу, как она что-то напевает. Она весела и довольна. Счастлива. Ее туфли чуть поскрипывают. Вот она заворачивает за угол, и я вижу ее лицо. Ее щеки чуть припудрены. Губы улыбаются. Волосы чуть темнее, чем я их помню, и убраны на затылок. В плеере играет кассета Ю-2, и она подпевает какой-то веселый мотив. Улыбается и поет. Теперь я отчетливо вижу, что не ошибся: платье, которое она несет, перекинув через руку, действительно выходное. Нарядное коктейльное платье… Должно быть, Темный куда-то пригласил ее сегодня. И не в кино… В Метрополитен-опера, на благотворительный базар, в шикарный ресторан в Трайбеке или в Сентрал-парк-саут, а может, еще куда-нибудь.

Бриджит прямо напротив меня. На мгновение она замирает (или мне это только кажется), потом я слышу ее удаляющиеся шаги. Стук ее каблучков все тише, и я уже собираюсь покинуть свое укрытие, как вдруг глядь! – на улице откуда ни возьмись появляется мой Борис Карлофф. Он торопится догнать Бриджит и почти не прячется, очевидно не зная, был ли заход в химчистку ловким маневром или нет. Так-так, вот, значит, где он – предел доверия Темного! Даже теперь, когда я, по его мнению, мертв. Боже, помоги тому парню, который случайно встретится с Бриджит! Что с ним будет? Он тоже выиграет туристическую поездку в Канкун, или в запасе у Лучика есть что-то еще, кроме вульгарного шпионства, драки за гаражами и слов: «Держись от нее подальше, ублюдок!», подкрепляемых ударами.

Карлофф скрывается за углом, и я выбираюсь из своего укрытия и жду. Если бы это происходило в кино, сейчас я бы закурил сигарету и долго стоял на углу, подняв воротник плаща; ошеломленный, потерянный. Но курить я бросил – дополнительный объем легких мог хотя бы отчасти компенсировать мои физические недостатки. Сопровождать Бриджит обратно к «Четырем провинциям» я не собираюсь (это бессмысленно, да и опасно), зато меня очень интересует, куда отправится мой друг Борис. Я сворачиваю за угол как раз вовремя, чтобы увидеть, как он садится в синий «форд». Смотрю на цифры на номере и пытаюсь сравнить их с теми, что были на номерном знаке такого же синего «форда» несколько геологических эпох назад. Но тот номер стерся из моей памяти; вернее, его вытеснили воспоминания о множестве страшных событий, которые произошли со мной так недавно и так давно.

Некоторое время я смотрю вслед синему «форду», потом все-таки поднимаю воротник плаща, надвигаю на лоб шапочку и, повернувшись, медленно бреду по длинной и пустой улице к остановке подземки.

У меня не осталось буквально ни гроша; я страдал от холода и питался холодной консервированной фасолью. В квартире на Ленокс-авеню не было ни газа, ни отопления, и, подобно людям, над которыми я в свое время так потешался, я всерьез подумывал о том, чтобы развести на полу в комнате небольшой костер. Пытался я подружиться и с ямайцем с верхнего этажа, но ничего путного из этого не вышло. К счастью, иногда я все же могу забежать к Ратко и поесть по-человечески, хотя его жена по-прежнему меня недолюбливает.

Несмотря на это, я все же не впал в уныние. Даже наоборот. Я знал, что делаю. И я не просто сидел в своей квартире и наращивал сало на боках – я морально готовился к тому, что мне предстояло, укреплял решимость и волю.

Однажды, чтобы проверить, чего я достиг, я некоторое время медитировал на крыше нашего здания. Раньше мне никогда не удавалось сесть в позу лотоса, но сейчас я обнаружил, что сделать это намного проще, если одна нога у тебя отстегивается. Стояла середина октября, морозный воздух был неподвижен и тих. Покой позднего вечера лишь изредка нарушали проносившиеся по 125-й такси, завывания какого-то психа на станции подземки и раздававшиеся где-то в районе 130-х улиц звуки выстрелов, но я сумел отключиться от всего, что мешало мне сосредоточиться. Мой мозг работал как часы. Он работал, подсказывая мне необходимые решения и выводы. Главное – терпение. Все складывается отлично, но торопиться не следует. Мне необходимо время. Нужно вернуть себе приличную форму. Нужно научиться бегать на протезе (пока что я даже не ходил, а ковылял на нем). Нужно быть сильным, ловким, хитрым.

Я уже упоминал бога Аполлона, который среди прочего открывал желающим будущее. В Дельфах, где находился его знаменитый оракул, Аполлон ввел весьма полезную практику под названием «Познай себя». Именно этим я и занялся. Я попытался заглянуть в себя. Пусть осуществление моих планов займет столько времени, сколько потребуется, решил я. Я был абсолютно уверен в том, что я один из тех счастливцев, чьи мечты в конце концов сбываются. И стоило мне прийти к такому выводу, как все остальные заботы растаяли или отступили на второй план.

Первым делом мне необходимо было раздобыть денег, а поскольку я никогда не умел воровать, выход оставался один – поступить на работу. Но на какую? Некоторое время я сидел, обдумывая различные варианты, потом пристегнул ногу и спустился к себе в квартиру.

На следующее утро я отправился к бару «Голубая луна», расположенному неподалеку от северного выхода из подземки на 125-й. Некогда это было шикарное заведение с просторной сценой в глубине зала, где в тридцатых играл джаз-банд и танцевали расфранченные парочки, но теперь для него настали трудные времена. Как и вся 125-я улица, бар стал свидетелем многих перемен, причем большинство из них были переменами к худшему. Постоянных посетителей в «Голубой луне» было совсем мало: в основном туда ходили люди в возрасте, которые не создавали серьезных проблем. Кристаллический кокаин слыл здесь высшим злом, по сравнению с которым алкоголь казался чуть не лекарством, оказывающим на организм благотворное и успокаивающее действие. Когда-то очень давно, когда бар еще назывался «У Карла», я проработал там одну неделю. Вернее, мне казалось, что это было давно, но когда я подсчитал дни, выяснилось, что это было ровно девять месяцев назад. За этот срок, который, кстати, равен полному циклу внутриутробного развития человеческого существа, я успел родиться заново, превратившись в совершенно другого, более жесткого человека, способного заставить окружающих считаться с собой. За то же время бар «У Карла» сменил не только название («Голубой луной», впрочем, он уже назывался лет пять тому назад, и это была едва ли не лучшая пора в его истории), но и владельца. Изменилось и его окружение: магазин пластинок рядом с баром перепрофилировался в центр по продаже лотерейных билетов, а лавочка, торговавшая кустарными поделками и сувенирами в африканском стиле, закрылась вовсе. Конечно, мелкие предприятия в Гарлеме постоянно разоряются и вылетают в трубу, а на их месте открываются новые, но начало девяностых было, наверное, едва ли не самым трудным временем для района в целом и для мелкого бизнеса, в частности.

В тот первый раз я получил работу «У Карла» благодаря нашему почтальону Фредди. Тогда я ждал, пока Лучик и Темный Уайт соблаговолят встретиться со мной. Правда, Скотчи уже нашел мне комнату, но пока Лучик проверял, подхожу я Темному или нет, я чуть не околел от голода. Фредди порекомендовал мне обратиться в бар к «Карлу», добавив, что в качестве единственного белого мойщика посуды в радиусе десяти кварталов я имею все шансы стать там настоящей звездой.

Теперь я решил повторить этот свой давний опыт.

Время я рассчитал так, чтобы подойти к бару в обеденное время, надеясь, что буду не слишком выделяться в толпе посетителей. «Толпа», однако, состояла из двух молодых парней, каждый из которых занимал отдельный полукабинет, бармена и пьяной девицы на табурете возле музыкального автомата. Зал был темным и оттого казался тесным – на виду оставались только стойка и несколько столиков напротив. Эстрада на заднем плане (с опущенным занавесом), а также несколько кабинетов и мужской туалет тонули в полутьме. Женского туалета здесь вообще не было, как не было никаких украшений, кроме нескольких зеркал и плаката с изображением какого-то боксерского поединка.

– Мне, пожалуйста, пива, – сказал я, и бармен ответил, что если я турист, то лучше мне убраться отсюда поскорее; если же я не турист, а один из тех типов, которые ищут неприятностей, то с разрешения полиции он держит под прилавком обрез, достать который ему не составит труда.

Я ответил, что я не турист и не ищу неприятностей и что мне просто хотелось бы выпить пивка. Бармен окинул меня подозрительным взглядом, налил в кружку «Будвайзера» (почти одной пены) и спросил пять долларов.

Должно быть, в тот день я был склонен к занудству, потому что сказал, что готов заплатить пять баксов, но за свои деньги хочу получить нормальное пиво.

После этого я и бармен некоторое время мерили друг друга взглядами. Он был пожилым чернокожим малым, очень похожим на Майлса Дэвиса,[54]54
  Дэвис Майлс Дьюи, мл. – музыкант, трубач, создатель собственного стиля «холодного» джаза («кул джаз»)


[Закрыть] только потолще. Прошла примерно минута; наконец он ухмыльнулся, налил мне новую кружку пива и сказал, чтобы я дал ему два доллара. Следующие четверть часа мы премило болтали об американском футболе (в котором я совершенно не разбирался); когда же бармен спросил, не подать ли мне еще пива, я перешел к делу, ради которого пришел.

– Послушай, Джим, – сказал я (потому что человек за стойкой был владельцем бара и звался Джим), – я знаю, времена сейчас тяжелые, но мне позарез нужна работа. Я работал в нескольких барах здесь, в Нью-Йорке, а еще раньше я несколько лет проработал в барах в Ирландии, и скажу прямо: я хороший работник – трудолюбивый, честный. Я готов выходить в любую смену, в какую скажешь. Кстати, я работал и в этом баре – это было меньше года назад, тогда он еще назывался «У Карла».