Текст книги "Сержант сэр Питер (ЛП)"

Автор книги: Эдгар Ричард Горацио Уоллес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

IV. Пациент доктора Файфера

– У вас, сэр, должно быть, очень интересная работа, – сказал Шкипер.

Он постоянно делал подобные глупые замечания, на что Питер неизменно отвечал ему в том же духе.

Нельзя плохо относиться к лакеям, ведь вне привычной для них обстановки они становятся самыми беспомощными людьми. Шкипер, лакей мистера Хэрривея, часто приносивший Питеру срочные сообщения от своего хозяина, а иногда и от хозяйки, был именно таким человеком. Ему было легко причинить вред. Он был грузен, его степенное лицо обрамляли бакенбарды. Единственным недостатком Шкипера в глазах Питера была его чрезмерная разговорчивость. Он был из тех не умолкающих ни на минуту болтунов, которые не дают собеседнику возможности вставить хотя бы слово. В основном он рассказывал о своей бытности лакеем в Америке.

– Страна, в которую я ни за что не хочу возвращаться...

– Да, да, – Питер нетерпеливо оборвал словоизлияния своего посыльного, так как этим весенним утром был очень занят. – Передайте эту записку мистеру Хэрривею.

Нельзя сказать, что Питеру был неприятен Шкипер; тот просто не мог быть неприятен кому бы то ни было. Он был из тех бесцветных людей, которые совершенно лишены индивидуальности и при этом могут утомить любого здравомыслящего человека. Шкипера, нищего, оборванного и растрепанного, Стэнли Хэрривей нашел весьма прозаичным образом – через биржу труда. Он нанял его за сущие гроши и необычайно гордился своей находкой.

– Бедняга годами лежал в больницах, совершенно опустился, – говорил он.

Если бы Шкиперу пришлось выживать лишь на то жалование, которое ему платил Стэнли Хэрривей, он наверняка бы умер от голода. Но, несмотря на это, лакей неустанно служил своему хозяину с преданностью, которую Стэнли Хэрривей, не отличаясь особой оригинальностью, сравнивал с собачьей.

– И как мистер Хэрривей, здоров? – из вежливости поинтересовался Питер, заклеивая конверт.

– Пребывает в самом добром здравии, сэр, – серьезно ответил Шкипер. – За те полтора года, на протяжении которых мне выпала честь служить у него, я еще никогда не видел его таким здоровым. Правда, он немного простудился в июле. Кажется, он начал чихать двадцать третьего… или, быть может, двадцать четвертого...

– Спасибо, я согласен на двадцать третье, – поторопился прервать его Питер, отдавая письмо.

– Спасибо, сэр, – ответил Шкипер и с поклоном ушел.

Стэнли Хэрривей был кузеном Питера Данна, но нечасто вспоминал об этом, пока Питер не унаследовал титул и состояние деда. По правде говоря, мистер Хэрривей лелеял надежду, что отчужденность между старым Данном и его внуком сохранится до конца. Конечно, титул в любом случае перешел бы к Питеру, но ведь значительное состояние можно завещать кому угодно, так почему бы не ему, думал Хэрривей, ближайший после Питера по линии наследования родственник старого сэра Данна. Питер, как всем известно, стал обычным полицейским, а со временем был произведен в сержанты отдела уголовного розыска.

«У него такое низкое положение», – писал Стэнли Хэрривей своему пожилому родственнику. До этого необдуманного высказывания он держался с Питером достаточно дружелюбно, посылал ему дорогие подарки на дни рождения. Также Питер проводил выходные и, по крайней мере, одно Рождество у него в Фельбурн-Манор.

Мистер Хэрривей жил в достатке, в прекрасных условиях. По правде говоря, он был состоятельным человеком, но состоятельный человек мечтает стать весьма богатым, и возможность получения наследства Даннов существенно повлияла на его отношение к кузену. И когда «малыш Питер» превратился в «сэра Питера», и обнаружилось, что вместе с титулом он получил еще и состояние деда, мистер Хэрривей был не только удивлен, но и глубоко задет.

Несмотря на это, первое поздравительное письмо, касающееся полученного наследства, Питер получил именно от него.

– В конце концов, Питер из тех, кто может так никогда и не жениться, – объяснял Стэнли своей жене. – А я его ближайший родственник, так что... всякое ведь может случиться.

Итак, Питер снова был приглашен на выходные в Фельбурн-Мэнор, близ Хай-Барнет. Он вежливо ответил, что с удовольствием бы приехал, но, к сожалению, на этих выходных у него дежурство – как, впрочем, и на каждых выходных. Хэрривеи пригласили его снова – на этот раз на неделю скачек в Аскоте, где у них уже были заказаны места. Питер вновь отклонил приглашение, написав, что это просто трагедия, но и всю эту неделю он тоже на дежурстве.

Однако мистер Хэрривей не привык отступать перед препятствиями и пригласил Питера позавтракать в Карлтоне. Тут Питер пошел на компромисс и согласился.

***

Питер недолюбливал Стэнли Хэрривея, этого худого, сварливого человека c лысой макушкой, обрамленной остатками рыжеватых волос. Ему не нравились ни его большие ноги с острыми коленями, ни его привычка ссориться с официантами и отсылать блюда назад повару лишь потому, что они пришлись ему не по вкусу.

Зато Питеру нравилась его жена, которая была моложе и симпатичнее мужа. В то время, когда Питер пребывал в немилости, она посылала ему ободряющие письма и тайно предлагала ему финансовую помощь. Стэнли так и не узнал, что они частенько завтракали вместе, и она поверяла Питеру свои маленькие секреты.

В тот день Шкипер принес срочную записку от Стеллы, в которой она писала, что хочет увидеться с ним, и обещала зайти на Беркли-сквер к чаю.

Питер освободил себя от участия в важном заседании в Скотленд-Ярде, на котором должен был присутствовать, и поспешил домой, чтобы встретить ее.

В тот же день дневной почтой ему пришло весьма корректное приглашение от кузена провести выходные в Фельбурн-Мэноре.

«Я хочу познакомить тебя с весьма интересным человеком, американским доктором», – писал Стэнли, расписывая прекрасные качества и необычайную натуру своего гостя.

По дороге домой Питер уже мысленно прикидывал, как он может извиниться, ответив отказом. Однако, прибыв на Беркли-сквер, он обнаружил там уже ожидавшую его родственницу. Увидев ее, он поразился – та выглядела усталой и измученной.

– Нет, просто я плохо спала, и это связано с тем, о чем я хочу поговорить… Кстати, это очень глупо, что я даже не уверена, что смогу. Стэнли приглашал вас к нам на выходные? Не приходите: я не хочу, чтобы еще и вы умирали от скуки. У нас будет один из странных знакомцев Стэнли – какой-то врач из Нью-Йорка, с которым они познакомились прошлым летом.

– А, психиатр! – Питер заглянул в письмо с приглашением. – Стэнли пишет, что это авторитет в криминалистике. Собственно, из-за этого мне еще меньше хочется ехать.

– Да, это он, – подтвердила Стелла. – Мы случайно встретили его на прошлой неделе. Его зовут доктор Файфер.

– Файфер?! Случайно не Корнелиус Файфер? – удивился Питер и снова заглянул в письмо. – Здесь не указано имя. Ну, о докторе Файфере я вполне наслышан. Мы сегодня с ним обедаем, он из Института криминальной психиатрии, расположенного где-то в Америке.

– Это будут ужасные выходные, – поморщилась она. – Доктор Файфер привезет свои альбомы с фотографиями, а вы знаете, как сильно Стэнли заинтересован во всех этих ужасных вещах!

– Хотел бы я знать, пригласил ли он доктора Файфера как психиатра или просто как гостя?

– Не слишком-то любезно так говорить, – легкая улыбка появилась на лице миссис Хэрривей. – Ведь вы знаете, что Стэнли любит производить впечатление на ученых и увлекся криминологией после того, как потерял интерес к разведению ангорских кроликов.

Она хотела сменить тему беседы, но Питеру подметил нечто странное в ее голосе, эту стремительность переходов к другой теме, и спросил ее об этом.

– Да, – замялась она. – Сегодня я очень нервничаю. Прошлой ночью произошло кое-то ужасное. Может, теперь Стэнли думает, что и я сошла с ума? Мне нужен ваш совет.

Стелла рассказала, что, проснувшись ночью, услышала шорох прямо в ее комнате и увидела темный силуэт в освещенном лунным светом коридоре.

– Может, это был Стэнли? – предположил Питер, но она покачала головой.

– Стэнли спит в соседней комнате и ужасно храпит при этом. Я слышала храп через стену, поэтому уверена, что это был вор. Я нашла свою сумку, лежавшую на полу, она была открыта.

– Ничего не пропало?

– Ничего… Ничего, кроме письма от доктора Файфера. Стэнли отдал его мне, и я положила его в сумочку. Но едва ли вор специально залез в дом, чтобы украсть это письмо? Проснувшись, я закричала. Стэнли и это не разбудило, зато крик испугал вора. Шкипер услышал крик и прибежал вниз. Он хотел разбудить Стэнли, но я не позволила. Шкипер и нашел сумку, лежавшую у кровати.

– Может, у кого-то еще есть доступ в дом? Я имею в виду – слуги, которые спят вне дома?

– Мне даже не приходила в голову такая возможность, – Стелла на секунду задумалась. – Быть может, шофер? Он не слишком хороший шофер, но Стэнли знал его деда... Вы, должно быть, знаете, что мой муж странным образом подбирает прислугу.

– Я приду к вам в субботу утром, – решил Питер после короткого раздумья. – Я не появлюсь у вас лишь в том случае, если этот человек успеет мне наскучить уже сегодня за обедом.

Но доктор Файфер не дал Питеру скучать. Он был высоким, худощавым человеком с седеющей бородкой, с которым было легко поддерживать разговор – он и сам весьма любил поговорить, а также с удовольствием слушал рассказы Питера о работе Скотленд-Ярда.

– Разве у вас на службе нет психиатра? Не хотелось бы говорить, что это неправильно, ведь во многом психиатрия – сущая ахинея. Конечно, нельзя судить об умственном отклонении преступника, заставляя его чертить квадраты и треугольники или отыскивать выход из рисованных лабиринтов. Но ведь можно узнать о наклонностях, внимательно слушая и поощряя раскрыться в разговоре – иначе говоря, поощряя их преступное тщеславие – его ведь обычно много. Возьмем, к примеру, отравителей...

– Ну, по этой части я авторитет, – улыбнулся Питер и рассказал о своем последнем большом деле, случае с Грили-Блетсолом.

Доктор внимательно слушал, то и дело задавая вопросы.

– Хм! Но бывают случаи и похуже – я вам расскажу о таком случае отравления, – сказал он в итоге. – Кстати, у вас скоро будет и другое дело об отравлении – эти идут попарно. Самоубийства от отравления газом – по четыре, а преступления на почве ревности – по три. Странно, но это факт – словно некий высший закон словно управляет такими вещами. Так вот, в моем институте был некий Ронби, англичанин, отравивший тещу, жену, домашнего врача и полицейского. После того, как я вел его в течение года, его перевели в Массачусетс. Вне всяких сомнений он был сумасшедшим, но я был единственным психиатром, признавшим его невменяемым – и этим спас его от электрического стула. Вообще-то отравители обычно рассуждают более здраво, чем остальные убийцы, идущие по суд; из слов Ронби я сделал вывод, что он – сумасшедший. Он стал моим любимым пациентом, и мне было весьма неприятно терять его. Как он был сообразителен, просто дьявольски умен! Для одного из отравлений он использовал древесный спирт, выдав его за виски. Конечно же, следствие решило, что это был несчастный случай…

Питеру очень хотелось снова повидать доктора Файфера на выходных, и это случилось – но живым того ему больше не пришлось увидеть.

Доктор прибыл в Фельбурн-Мэнор в пятницу днем не в самом хорошем настроении. Когда Шкипер вытаскивал из автомобиля, в котором приехал Файфер, его пальто и чемодан, то уронил и разбил очки, без которых доктор практически ничего не видел.

– Я никогда не ношу их в машине, – отрезал он в ответ на попытки Стэнли Хэрривея дать ему советы, как можно было бы избежать такой неприятности. – В автомобиле я сплю – только идиоты в это время глазеют по сторонам. Если бы ваш слуга не был таким бестолковым... Впрочем, это неважно – в отеле у меня есть запасные, я пошлю за ними. Что мне интересно – как они вообще могли выпасть? Ведь они лежали в специальном кармашке…

После обеда посыльный принес доктору его запасную пару очков, а с ними еще и целую пачку писем, пришедших по почте. После их прочтения поведение Файфера резко изменилось – он почти не разговаривал и, по мнению Стеллы, стал нервничать. Доктор поинтересовался у Стэнли Хэрривея, можно ли ему сделать телефонный звонок в Бостон, и есть ли в его спальне телефон (он там был, однако добавочный). В десять часов вечера звонок был сделан, после чего Файфер не покидал своей комнаты, запершись на ключ. Он выглянул оттуда лишь на несколько минут, чтобы по привычке пожелать всем спокойной ночи, прежде чем отправиться спать.

Его спальня находилась возле спальни Стэнли, который слышал его шаги, когда профессор ложился спать. Слышал он его и наутро, в половине восьмого. В Фельбурн-Мэнор рядом с каждой спальней была отдельная ванная. Ванные Стэнли и доктора сообщались между собой дверью, которая, впрочем, была заперта с обеих сторон на замок и задвижку.

Из своей комнаты Стэнли слышал шум, затем Файфер, судя по всему, пошел в ванную и немного погодя попытался повернуть кран. Стэнли пожелал ему доброго утра через дверь, и доктор что-то пробормотал в ответ и спросил:

– Как вы открываете этот кран?

Тогда Хэрривей вспомнил, что кран с холодной водой в умывальнике сломался; впрочем, его было легко открыть, если знать его конструкцию. Стэнли стал объяснять через дверь, как справиться с краном, но все попытки доктора повернуть его были безуспешны.

– Ладно, – раздраженно буркнул доктор. – Я приму ванну, так что это неважно.

Стэнли услышал звук поворачивающегося крана, затем звон разбитого стекла и почти сразу после этого – стон боли и глухой стук от падения отяжелевшего тела. Он попытался войти в ванную, но дверь между той и его ванной оказалась заперта. Выскочив из своей комнаты, он также безуспешно попытался попасть в ванную через спальню профессора, но и она была заперта. Только через четверть часа, взломав двери, обнаружили труп доктора Файфера.

Весть об этом достигла Скотленд-Ярда, когда Питер был на службе. Он первым вскочил в полицейский автомобиль и приехал в Фельбурн-Мэнор. Стелла, с которой он предварительно созвонился, уже ждала его. Питер думал, что она будет в истерике, но она была спокойна, ее голос был ровным – только она во всем доме смогла дать связные показания о случившемся. Стэнли же, также появившийся почти сразу, представлял собой плачевное зрелище – абсолютно потерянный, павший духом человек.

– То, что произошло, просто ужасно… Такой умный человек! Я уверен, это самоубийство. Стелла вам говорила? Боже, какой ужас!

Прошло некоторое время, прежде чем Питер смог остаться со Стеллой наедине, и она рассказала ему все, что только знала.

Питер поднялся наверх и осмотрел несчастного. Тот лежал на кровати, одетый в пижаму. Полицейский врач, осматривавший труп, отвел Питера в сторону.

– Если это не отравление цианидом, то я ничего не понимаю в своей работе. Думаю, что это самое обычное самоубийство, но точно назвать причину смерти мы сможем назвать только через несколько дней.

Питер перешел к осмотру спальни. Это была большая, хорошо меблированная комната, сообщавшаяся с ванной, где было найдено тело. На столе лежали бритва умершего и туалетные принадлежности – гребенка, щетка для волос и прочее, что могло потребоваться. Детективы, осматривавшие комнату, не нашли ни следа яда. На подносе стоял графин с водой. Он был наполнен на три четверти и накрыт перевернутым стаканом. Когда дверь в ванную взломали, кран с холодной водой был открыт, и вода стекала в раковину.

– Вот что мы нашли, – обратился участковый инспектор к Питеру, осматривающему комнату. – Это было в кармане его халата, висевшего за дверью.

«Этим» оказался автоматический револьвер, в обойме которого было девять патронов, десятый – в патроннике.

– Предохранитель снят. Выходит, он был готов воспользоваться им в любую минуту. В корзине мы нашли эти бумаги.

«Бумагами» оказались бланки телеграммы. На каждой был написан адрес в Бостоне и несколько слов незаконченного послания.

В первом значилось:

«Не смог дозвониться, прошу проверить, где Уолтер Ронби…»

Второе начиналось так:

«Проверьте, где Ронби, англичанин-отравитель, в 1926 переведенный…»

Третье нельзя было разобрать, так как слова были стерты.

На туалетном столике лежали письма, полученные умершим накануне вечером. Питер внимательно их прочитал. К его удивлению, это была чисто деловая корреспонденция, и ни одно из этих писем никак не могло объяснить того волнения, что охватило доктора после их прочтения.

***

Питер вернулся в ванную, чтобы все внимательно в ней осмотреть. Если человек совершил самоубийство, то непременно где-то должны были остаться пузырек или коробочка из-под яда. Даже если яд был в пилюлях, и тогда должна быть упаковка от них. Но ничего подобного он не обнаружил ни в ванной, ни в спальне. Питер спустился в комнату прислуги и допросил Шкипера.

– Нет, сэр, никто из прислуги не заходил в его спальню этим утром. Он даже не пил утреннего чая, сказал хозяйке, что ничего не хочет.

После того как тело убрали, Питер еще раз осмотрел комнату, размышляя о том, кем был Уолтер Ронби, англичанин-отравитель, которого перевезли в Массачусетс. Питер связал воедино воспоминания умершего доктора с произошедшим убийством. Он решил самостоятельно переговорить с Бостоном и сделал запрос на телефонную станцию. Пока он осматривал комнату, ему позвонили из центральной службы связи, сообщив номер, по которому доктор звонил прошлым вечером.

Питер посмотрел на часы. Одиннадцать часов – значит, в Бостоне шесть утра, и линия не занята. Он повторил предоставленный ему номер и попросил немедленно соединить его. Ожидая соединения, он еще раз просмотрел письма профессора, доставленные посыльным из лондонского отеля. Это была самая обычная корреспонденция, касавшаяся новой книги доктора, и запрос на разъяснение части текста, непонятной корректору-наборщику в типографии.

Питер вернулся в ванную и вновь осмотрелся в ней. Его заинтересовал перевернутый стакан на графине. Он проверил внутреннюю сторону – она была сухой. Дверь между ванными доктора и Стэнли была открыта, и Питер заглянул в ванную хозяина дома. Туалетные принадлежности в ней были такими же – графин и стакан. Но в отличие от осмотренного Питером в ванной доктора этот графин был полным, а перевернутый стакан – мокрым. На внешней стороне графина были пролившиеся капли воды.

Питер вышел в коридор и позвал Стэнли.

– Да, это я открыл дверь и отодвинул задвижку, услышав, что он упал. Увидев, что он мертв, я открыл дверь и с его стороны.

– Вы не брали воду из этого графина сегодня утром?

Стэнли отрицательно покачал головой.

Питер капнул себе на палец воды из докторского графина и попробовал ее, но не почувствовал ни запаха, ни вкуса цианида. Столь простой анализ воды, пробу которой уже отослали в лабораторию, никак не приблизил его к разгадке произошедшего; впрочем, Питер и не думал, что вода отравлена. Он все еще осматривал графин, когда раздался телефонный звонок, и сонный голос с сильным американским акцентом поинтересовался, что ему нужно.

К счастью, это был именно тот человек, с которым Питер хотел поговорить, и последующие девять минут телефонного разговора пролили для него много света на это дело.

Уолтер Ронби сбежал из института два года назад и бесследно исчез.

– Доктор страшно сердился, что ему не сообщили об этом, но он тогда два года путешествовал по Китаю и по Индии – не думаю, что он там мог читать американские газеты. Да, Ронби сбежал – уехал на поезде из Бостона в Филадельфию. Там его выследили и преследовали. Но он снова сбежал, вероятно, на запад. С тех пор мы о нем ничего не слышали.

Питер задал множество вопросов, но человек из института смог ответить лишь на некоторые.

– Умен? Да, он определенно неглуп. Ронби сбежал, отравив сторожа. Яд он раздобыл в больнице, заходя время от времени в аптеку: опускал кончик носового платка в морфий и так, капля за каплей, собирал его.

После разговора Питер велел принести костюм доктора. В одном из больших боковых карманов он нашел футляр с разбитыми очками. Сам футляр был раздавлен, запачкан и сохранил на себе отпечаток каблука неуклюжего слуги. Рассматривая костюм, Питер нашел кармашек для футляра с очками – он был узким и располагался на левой стороне груди. Вложив туда раздавленный футляр, Питер почувствовал, что он входит туго и едва ли мог случайно выпасть.

Стэнли был совершенно бесполезен как свидетель, и Питер обратился с вопросами к Стелле:

– Говорили ли вы о докторе за ужином накануне нашей встречи?

Стелла подтвердила, что такой разговор имел место.

– Упоминалось ли имя доктора?

– Нет-нет. У Стэнли ведь такая плохая память на имена. Он не мог мне его назвать, так как оставил письмо доктора наверху, в своей комнате, и принес мне письмо, когда я ложилась спать. Я положила письмо к себе в сумочку – оно было довольно длинным, и мне не слишком-то хотелось его читать, но я не хотела обижать Стэнли, едва взглянув на него.

Вечером Питер отправился в местный полицейский участок и что-то долго обсуждал с участковым инспектором и полицейским врачом.

Без четверти семь, когда Шкипер накрывал на стол, комната внезапно заполнилась посторонними людьми. Лакей оказал сопротивление, выстрелив, но неудачно – он никогда толком не умел прицелиться да и вообще обращаться с револьвером, хоть и носил его при себе.

***

– Меня навела на след зубная щетка, – объяснял Питер своему начальнику. – Она была влажной, в то время как стакан, в котором ее должны были смачивать, был абсолютно сухим – и вместе с тем в графине явно недоставало воды. Мы знаем, что Файфер не мог повернуть кран. Но вода из него бежала – Стэнли заметил это, когда вошел в ванную, спустя некоторое время после убийства. Кран холодной воды сломан, и его может открыть только человек, знакомый с домом. Это и был Ронби, нам известный как Шкипер. Я подметил, что, хотя щетка была мокрой, на ней не было следов зубной пасты. Ее не было ни на щетке, ни в ванной, но я нашел колпачок от тюбика. Кто-то спрятал пасту – тот же человек, который вымыл щетку. Яд был в пасте. Позже мы нашли тюбик в чемодане Шкипера.

Крайне маловероятное стечение обстоятельств все же возможно в нашей жизни, и то, что Файфер приехал в этот дом – тому доказательство. Шкипер хорошо его знал и ненавидел его, хотя Файфер засвидетельствовал его невменяемость на судебном процессе и, тем самым, спас его от смерти на электрическом стуле. Во время обеда Шкипер услышал о приезде психиатра, и, хотя фамилия доктора и не была упомянута, лакей решил, что это может быть Файфер. Увидев, как Стэнли отдал письмо жене, Шкипер той ночью пробрался в ее спальню, чтобы удостовериться в своих догадках.

В свое время диагноз Файфера о невменяемости Ронби спас тому жизнь, но несмотря на это лакей возненавидел психиатра. Тому, кто не знаком с отношением подсудимого к подобным авторитетам, может показаться странным, что Шкипер считал своего спасителя страшным врагом. Но с его точки зрения врач мог заставить его участвовать в опытах, а затем снова отдать под арест, выдав его государству, которое приговорило бы его к смерти.

Во время своего нахождения в институте Шкипер узнал о слабом зрении профессора. Он признался, что убил бы доктора на месте, если бы тот узнал его. Шкипер заранее приготовил для этого револьвер, украденный у хозяина, и спрятал его. Но прибывший доктор был без очков, и Шкипер схватил пиджак, уронил футляр с очками на землю и наступил на него, чтобы их раздавить. Он ведь обстоятельно изучил привычки доктора и знал, что тот носит очки в кармане пиджака. Таким образом, стрелять ему не пришлось.

Однако, к несчастью для Шкипера, у психиатра была еще одна пара очков. Когда он понял, что игра еще не окончена, то пробрался в комнату доктора, где у того лежала сумка с медикаментами, и с помощью шприца впрыснул цианид в зубную пасту. Должно быть, он проделал это во время обеда.

Однако доктор не пользовался пастой вечером. Как Шкипер не надеялся избежать узнавания, когда доктор надел очки, он узнал давнего пациента, но, судя по его звонкам в Бостон, был в этом не совсем уверен. Однако после этого Файфер стал молчалив и мрачен. Мистер и миссис Хэрривей решили, что это из-за плохих новостей в пришедших письмах. Истинная же причина заключалась в том, что Файфер был практически уверен – этой ночью он будет спать под одной крышей со сбежавшим убийцей. В ту ночь он спал с револьвером под подушкой. Потом его нашли в кармане халата.

В ванной доктор не смог повернуть кран, который потом нашли открытым. Это Шкипер повернул кран для того чтобы вымыть стакан, воспользовавшись суматохой, начавшейся после обнаружения трупа. Он даже на всякий случай заменил стакан другим, взятым из ванной Стэнли.

Уолтер Ронби, он же Шкипер, был повешен в тюрьме Пэнтонвилль. Не нашлось ни одного психиатра, который засвидетельствовал бы его невменяемость. Единственный человек, веривший в сумасшествие Шкипера, был мертв – и погиб он от его собственных рук.