Текст книги "Марсианские рыцари (Сборник)"

Автор книги: Эдгар Райс Берроуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 44 страниц)

– Что это? – спрашивали все друг друга.

– Большая буря пришла в Манатор, – предположил один.

– Не думайте о буре, пока не убьете вот этого врага, осмелившегося стоять у трона вашего джеддака! – настаивал О-Тар. – Хватайте его.

Но в это время шпалеры за троном раздвинулись, и из-за них выступил воин. Восклицания удивления и страха вырвались из уст воинов О-Тара.

– У-Тор! – воскликнули они. – Измена!

– Это не измена, – сказал У-Тор низким голосом. – Я привел вам нового джеддака всего Манатора. Не лживого труса, а храброго человека, которого вы все любите.

Он отступил в сторону, и другой воин вышел из прохода, скрытого за шпалерой. Это был А-Кор, и при виде его зазвучали возгласы удивления, восторга, гнева: все поняли, что произошел умело организованный государственный переворот. Вслед за А-Кором появились другие воины, пока помост не заполнился ими – все это были воины Манатоса.

О-Тар призывал своих воинов к атаке, но в это время окровавленный падвар вбежал в зал.

– Город пал! – громко крикнул он. – Войска Манатоса ворвались через Ворота Врагов. Рабы из Гатола восстали и обезоружили дворцовую охрану. Большие воздушные корабли высаживают воинов на крыше дворца и на поле Джэтана. Люди Гелиума и Гатола в Манаторе. Они громко выкрикивают имя принцессы Гелиума и клянутся превратить Манатор в погребальный костер. Небо черно от кораблей. Огромными флотилиями движутся они с востока на юг.

Вновь широко распахнулась дверь в Зал Вождей. Повернувшись, люди Манатора увидели еще одну фигуру – мощного мужчины с белой кожей, черными волосами и серыми, сверкавшими, как сталь, глазами. За ним в Зал Вождей хлынули воины в доспехах далеких стран. Сердце Тары из Гелиума при виде вновь прибывших забилось от восторга.

Это был джед Джон Картер, Главнокомандующий Барсума; он пришел во главе победоносных войск, чтобы освободить свою дочь, а рядом с ним был Джор Кантос, с которым она была помолвлена. Джон Картер произнес:

– Сложите оружие, воины Манатора. Я вижу, моя дочь жива, ей не причинили вреда, поэтому кровь не прольется. Ваш город полон людей У-Тора, воинов Гатола и Гелиума. Дворец в руках рабов из Гатола, и около тысячи моих воинов находятся в окружающих этот зал коридорах и комнатах. Судьба вашего джеддака в ваших руках. Я не хочу вмешиваться. Я пришел, чтобы освободить свою дочь и рабов из Гатола. Я сказал! – И не ожидая ответа, будто зал был полон его людей, а не вражеских воинов, он направился к Таре.

Вожди Манатора были ошеломлены. Они смотрели на О-Тара, но он мог лишь беспомощно смотреть, как враги выходят из зала Вождей и окружают трон. Затем вошел одвар армии Гелиума.

– Мы задержали трех вождей, – доложил он Главнокомандующему, – они просят, чтобы их допустили в тронный зал к их товарищам и говорят, что их сообщение решит судьбу Манатора.

– Приведите их, – сказал Главнокомандующий.

Трое вождей, окруженные конвоем, подошли к ступенькам трона. Один из них повернулся к манаторианам и высоко поднял в правой руке украшенный драгоценными камнями кинжал.

– Мы нашли его, – сказал он, – там, где указал И-Гос. – И он многозначительно посмотрел на О-Тара.

– А-Кор – джеддак Манатора! – послышался возглас, подхваченный сотнями голосов.

– В Манаторе может быть только один вождь и джеддак, – сказал вождь, державший кинжал. Его глаза по-прежнему были устремлены на злополучного О-Тара. Он подошел к нему и протянул кинжал низвергнутому правителю. – В Манаторе может быть лишь один джеддак, – повторил он многозначительно.

О-Тар взял протянутый ему кинжал и по самую рукоять вонзил себе в грудь, одним – единственным поступком вернув уважение своего народа и заняв вечное место в Зале Вождей.

Когда он упал, в огромном зале наступила тишина. Ее прервал голос У-Тора.

– О-Тар умер! – воскликнул он. – Пусть А-Кор правит до тех пор, пока вожди всего Манатора не соберутся для выборов нового джеддака. Каков ваш ответ?

– Пусть правит А-Кор! А-Кор – джеддак Манатора! – такие возгласы заполнили зал. Никто не возражал.

А-Кор поднял меч, призывая всех к молчанию.

– Воля А-Кора, – сказал он, – воля великого джеда Манатоса, командующего войсками Гатола, знаменитого Джона Картера, Главнокомандующего Барсума, – их воля такова: пусть будет мир в Манаторе. Я приказываю: жители Манатора должны встретить воинов других городов и стран как гостей и друзей, показать им все, что есть интересного в нашей столице, проявив гостеприимство. Я сказал.

И У-Тор и Джон Картер в сопровождении своих воинов смешались с жителями Манатора.

Когда зал опустел, Джор Кантос подошел к Таре. Счастье девушки померкло при виде человека, который, как она считала, был ею обманут. Она страшилась предстоящего объяснения. Джор Кантос, преклонив колено, поцеловал пальцы ее руки.

– Прекрасная дочь Гелиума, – сказал он, – как осмелюсь я начать разговор, как мне рассказать о том бесчестье, которое я, не желая того, нанес тебе? Могу лишь положиться на твое великодушие, но если ты потребуешь, я возьму кинжал и последую примеру О-Тара.

– Что это значит? – спросила Тара. – О чем ты говоришь, почему ты говоришь загадками с той, чье сердце разбито?

– Ее сердце разбито! – Молодой падвар ничего не понимал, ему легче было умереть, чем произнести те слова, которые он должен был сказать. – Тара из Гелиума, – продолжал он. – Мы все считали тебя мертвой. Меня долго не было в Гелиуме. Я искренне оплакивал тебя, но потом, совсем недавно, женился на Оливии Мартис. – Он встал и взглянул на нее, как бы говоря: «Теперь пошли меня на смерть».

– О, какой же ты глупый! – воскликнула Тара. – Ничего лучшего ты не мог сказать. Джор Кантос, я должна поцеловать тебя.

– Не думаю, что Оливия Мартис будет протестовать, – ответил он, и его лицо озарилось улыбкой.

Пока они говорили, группа людей вошла в тронный зал в простых доспехах, совершенно лишенных украшений. Когда они приблизились, Тара позвала к себе Гохана.

– Джор Кантос, – сказала она. – Это пантан Туран, его верность и храбрость завоевали мою любовь.

Джон Картер и предводитель вновь вошедших, стоявшие рядом, быстро взглянули на троих у трона. Первый из них загадочно улыбался, а второй обратился к принцессе Гелиума.

– Пантан Туран! – воскликнул он. – Знаешь ли ты, дочь Гелиума, что тот, кого ты называешь пантаном, – Гохан, джед Гатола?

Мгновение Тара казалась удивленной, затем пожала прекрасными плечами и повернулась к Гохану.

– Джед или пантан, – сказала она, – какая разница для той, кто стала рабыней? – И она шаловливо засмеялась, глядя в улыбающееся лицо возлюбленного.

Закончив свой рассказ, Джон Картер встал со стула и потянулся, как большой лев.

– Ты уходишь? – воскликнул я. Мне была невыносима сама мысль о его уходе. Казалось, он только что пришел.

– Небо за этими прекрасными холмами покраснело, – ответил он, – скоро день.

– Только один вопрос, – попросил я.

– Ну что ж, – добродушно согласился он.

– Как Гохан смог появиться в тронном зале в одежде О-Тара? – спросил я.

– Очень просто, – ответил Главнокомандующий. – С помощью И-Госа он пробрался в зал Вождей перед церемонией, когда тронный зал и зал Вождей опустели перед приходом невесты. Он прошел из подземелий по проходу, кончавшемуся за шпалерами у трона. В зале Вождей он занял место на спине у одного из тотов, лишившихся всадника; которые реставрируются И-Госом. Когда вошедший О-Тар оказался рядом, Гохан прыгнул на него и ударил рукояткой тяжелого копья. Он думал, что убил джеддака, и весьма удивился его появлению.

– А Чек? Что стало с ним?

– Чек отвел Вал Дора и Флорана к аэроплану Тары. Они починили его и вместе улетели в Гатол. Оттуда было послано известие ко мне в Гелиум. Затем Чек провел большой отряд воинов, включавший А-Кора и У-Тора, с крыши, где спустились наши корабли, вниз по спиральной лестнице во дворец и в тронный зал. Мы взяли его с собой в Гелиум, где он и живет сейчас со своим единственным рикором. Его рикор ждал его в подземелье О-Тара, он не пострадал, только очень проголодался. Но пойдем… Больше никаких вопросов.

Я проводил его на восточную аркаду, куда сквозь арки пробивался розовый рассвет.

– Прощай! – сказал он.

– С трудом верю, что это ты, – воскликнул я. – Завтра мне будет казаться, что это мне приснилось.

Он засмеялся и провел своим мечом царапину на каменной стене одной из арок.

– Если завтра усомнишься, – сказал он, – посмотри на нее.

Через мгновение он исчез.

Джэтан, или Марсианские шахматы

Для тех, кто интересуется подобными вещами, я пересказываю правила джэтана, как слышал их от Джона Картера. Написав названия фигур и их ходы на клочках бумаги и расположив их на обычной стоклеточной доске, можно играть так же успешно, как и украшенными перьями живыми фигурами на Марсе.

Доска состоит из ста чередующихся черных и оранжевых квадратов.

Фигуры, как они стоят по порядку в первом ряду слева направо у каждого игрока, и порядок их ходов:

Воин (два пера) – две клетки прямо в любом направлении или в комбинации.

Падвар (два пера) – две клетки по диагонали в любом направлении или комбинации.

Двар (три пера) – три клетки прямо в любом направлении или комбинации.

Летчик (три пропеллера) – три клетки по диагонали в любом направлении и в комбинации, может перепрыгивать через встречные фигуры.

Вождь (диадема с десятью жемчужинами) – три клетки в любом направлении, прямо и по диагонали или в комбинации.

Принцесса (диадема с одним драгоценным камнем) – ходит как вождь; кроме того, может перепрыгивать через фигуры.

Летчик – см. выше.

Двар – см. выше.

Падвар – см. выше.

Воин – см. выше.

Во втором ряду слева направо:

Тот (всадник с двумя перьями) – две клетки – одна прямо, одна по диагонали и в любом направлении.

Пантаны (восемь у каждого игрока, одно перо) – одна клетка, прямо, в стороны, по диагонали, но не назад.

Тот – см. выше.

Один игрок располагает двадцатью черными фигурами, его противник – двадцатью оранжевыми. Игра представляет собой отражение действительной борьбы между черной расой юга и расой севера. На Марсе доска обычно располагается так, что черные фигуры с южной стороны, а оранжевые – с северной.

Игра считается выигранной, если удастся поместить свою фигуру в клетке, занимаемой принцессой противоположной стороны, и если вождь собьет вождя.

Исход игры решается жребием, если вождь взят фигурой противоположной стороны или если с обеих сторон осталось по три фигуры или меньше и игра не кончается выигрышем в ближайшие десять ходов, по пять с каждой стороны.

Принцесса не может передвигаться в клетку, находящуюся под боем, и не может брать фигуры противоположной стороны. У нее есть право на один ход через десять клеток в любой момент игры. Этот ход называется бегством.

Две фигуры не могут занимать одну и ту же клетку, за исключением последнего хода, которым берется принцесса.

Когда игрок, делающий свой очередной ход, ставит фигуру на клетку, занятую фигурой противоположной стороны, она считается сбитой и убирается с доски.

Объяснение ходов. Прямые ходы – на север, юг, восток и запад. Диагональные ходы – на северо-восток, юго-восток, северо-запад и юго-запад. Двар может двигаться прямым ходом на север на три клетки, или на одну клетку на север и две клетки на восток, или любой другой комбинацией прямых ходов. Он только не имеет права за один ход дважды пересекать одну и ту же клетку. Этот пример объясняет движение в комбинации.

Право первого хода предоставляется по соглашению играющих. После первой игры победитель имеет право на первый ход, но он может передать это право противнику.

Ставки. Марсиане играют в джэтан по-разному. Обычно назначается ставка, которую получает победитель, но они могут также оценивать каждую фигуру в соответствии с ее ценностью и за каждую потерянную фигуру игрок платит противнику.

Великий ум Марса

Письмо

Гелиум. 8 июня 1925 г.

Дорогой мистер Берроуз!

В первый раз я познакомился с Джоном Картером, военным владыкой Барсума, в 1917 году, в офицерском учебном лагере, на страницах вашего романа «Принцесса Марса». История эта произвела на меня большое впечатление, и, несмотря на то, что здравый смысл твердил мне, что это лишь весьма талантливая фантастика, мысль об истинности всего этого заполнила мое подсознание настолько, что я обнаружил, что думаю о Марсе, Джоне Картере, Дее Торис, Тарс Таркасе и Вуле, как если бы они реально существовали в жизни, а не являлись лишь плодом вашего воображения.

Правда, в те дни напряженной учебы было мало времени для грез, но короткие моменты перед сном, которые мне все же полагались, были моими. Я мечтал. Всегда о Марсе! И как!

Во время бессонных ночей глаза мои поневоле искали в вышине красную планету, если она была над горизонтом. Я смотрел на нее, пытаясь найти решение загадок, поистине непостижимых, которые она задавала людям в течение многих столетий.

Возможно, это стало одержимостью. Хотя все это пришло ко мне в лагере. Но ночью, когда я лежал на палубе транспорта, плывущего через океан, я нашел Марс на небосводе. Мне хотелось смотреть в глаза красного бога войны – моего бога, – и чтобы, как Джон Картер, я мог перенестись через огромные пространства космического вакуума к гавани моей мечты.

А затем настали ужасные дни и ночи в окопах – крысы, вши, грязь – и чудесны были паузы в этой монотонности, когда нам приказывали идти в атаку. Тогда я это любил – любил разрывы снарядов, хаос звуков от громоподобных пушек, но… крысы, вши, грязь! О боже! Как я ненавидел их! Знаю, что это звучит хвастовством, уж извините, но я хотел написать вам всю правду о себе. Думаю, что вы поймете. И поймете то, что случилось позже.

Наконец пришло ко мне то, что приходило к очень многим на тех кровавых полях. Это произошло на той неделе, когда я получил свое первое повышение – чин капитана, чем очень гордился, несмотря на свою скромность, так как сознавал, что кончилась моя юность и пришла огромная ответственность, а вместе с тем возможность служить, и не только своей стране, но и людям моей команды. Мы выдвинулись вперед на два километра с маленьким отрядом, и я удерживал самую близкую к врагу позицию, когда получил приказ отступать на новую линию обороны. Это последнее, что я помню, пока ко мне не вернулось сознание, после наступления темноты. Должно быть, около меня разорвался снаряд. Что стало с людьми, я так и не узнал. Когда я очнулся, было холодно и очень темно, и я на мгновение успокоился – до того, как полностью обрел сознание – и в это время почувствовал боль. Она росла, пока не стала невыносимой! Она была в ногах. Я вытянулся, чтобы потрогать их, но моя рука отпрянула от того, что обнаружила, и когда я попытался пошевелить ногами, то обнаружил, что ниже пояса я совершенно парализован. Потом из-за облака появилась луна, и я увидел, что лежу в воронке от снаряда, и что я не одинок: вокруг меня лежали мои люди – мертвые!

Прошло много времени, прежде чем я нашел моральные и физические силы приподнять себя на локоть, чтобы увидеть раны, причиненные мне. Одного взгляда было достаточно, чтобы я упал обратно в состоянии умственной и физической агонии – ноги мои были начисто снесены между бедрами и коленями. Почему-то я не истек кровью, но несмотря на это, знал, что потерял огромное ее количество и каждый новый момент теряю достаточно, чтобы избавиться от страданий до того, как меня найдут. Когда я лежал так, мучаясь от боли, то молил, чтобы меня не нашли вовремя! Я морщился, думая о будущей увечной жизни больше, чем при мысли о смерти. Но вдруг глаза мои сфокусировались на ярко-красном Марсе, и надежда вспыхнула во мне. Я простер руки к Марсу, и не нужно, по-видимому, задавать вопросы или сомневаться хоть мгновение, как я молился богу моей мечты, чтобы он помог мне. Я знал, что он сделает это, вера моя была крепка и так велико умственное усилие, которое я сделал, чтобы освободиться от страшных оков искалеченного тела, что я почувствовал внезапный приступ тошноты. Затем резкий щелчок, как будто разрезали стальную проволоку, и неожиданно я встал на двух здоровых ногах, смотря вниз на окровавленный искореженный предмет, который был мной. Едва ли секунду стоял я так, прежде чем повернуть глаза вверх, к звезде моей судьбы, и с простертыми руками замер в холоде этой ночи, ожидая…

Вдруг я почувствовал, что со скоростью мысли мчусь сквозь нехоженые пустыни межпланетного пространства. Здесь был предельный холод и беспросветный мрак. Затем…

Но остальное в рукописи, которую я смог передать вам с помощью того, кто более велик, чем любой из нас. Вы и некоторые другие поверят, для остальных это не имеет значения. Настанет час – почему бы и не сказать то, что вы уже знаете?

Я благодарю счастливую возможность – ту, которая помогла мне найти способ, с помощью которого земляне лучше познакомятся с обычаями и образом жизни Барсума, прежде чем смогут преодолевать пространство так же легко, как Джон Картер, и посетить места, которые он описал с вашей помощью.

И я делаю то же, что и он. Пишу! Ваш искренний друг

Улисс Пакстон,

Бывший капитан инфантерии Соединенных Штатов Америки.

1. Дом мертвых

Должно быть, я непроизвольно закрыл глаза во время переноса на Марс, потому что, когда я их открыл, то обнаружил, что лежу на спине, уставясь в ослепительное небо, а рядом, в нескольких футах, стоит и смотрит на меня с озабоченным выражением лица самый странный человек, какого я только видел. Он выглядел глубоким стариком, потому что был в глубоких морщинах и неописуемо иссохшим. Члены его были истощены, ребра отчетливо проступали сквозь высохшую кожу. Большой и хорошо развитый череп его в сочетании с такими тощими конечностями придавал ему видимость неустойчивости, как будто голова противоречила всем пропорциям тела. Уверен, что тут было что-то не так!

Хотя он привел меня в замешательство пристальным взглядом сквозь многолинзовые очки, я все же подробно рассмотрел его. Он был пяти с половиной футов ростом, но в молодости несомненно был выше, так как сейчас был сильно сгорблен. Он был гол, исключая незамысловатые доспехи из кожи, на которые крепилось оружие, но замечательное украшение – ожерелье, украшенное драгоценными камнями, висело у него на шее. За такое ожерелье вдовствующая королева свинины или нефти охотно променяла бы душу, если бы у нее была таковая.

Чем больше смотрел он на меня, тем больше возрастало его недоумение. Он зажал подбородок большим и указательным пальцами левой руки и, подняв правую, с очень задумчивым видом поскреб голову. Затем он обратился ко мне, язык его был мне неизвестен.

При первых же его словах я приподнялся и покачал головой. Затем я оглянулся. Я сидел на темно-красном газоне внутри высокой ограды. Две, или возможно, даже три ее стены были сформированы внешними стенами здания, в котором были видны скорее формы европейского феодального замка, чем какие-либо другие архитектурные формы, известные мне. Фасад, представший моему взору, был богато украшен резьбой и большим количеством хаотических узоров. Контуры крыши были настолько нарушены ими, что здание производило впечатление руин, но это не лишало его красоты, а делало еще более гармоничным. Внутри ограды росли многочисленные деревья и кусты, все сверхъестественно странные, и все, или почти все, обильно цветущие. Среди них извивались аллеи, вымощенные цветными камнями. Настолько красиво было зрелище испускаемого ими сияния, переливающегося в лучах солнца, что камни казались драгоценными.

Старик обратился ко мне снова, на этот раз повелительно, повторяя проигнорированную мною команду, но я снова покачал головой. Тогда он положил руку на один из своих двух мечей, но пока не вытаскивая оружия. Я вскочил на ноги. Результат этого был настолько примечательным, что не могу сейчас сказать, кто из нас двоих больше удивился. Я поднялся на двадцать фунтов вверх и приземлился в десяти фунтах от того места, где сидел. Теперь я уже твердо был уверен, что нахожусь на Марсе, и никто не смог бы в этом сомневаться! Об этом говорили меньшая сила тяжести, цвет газона, красный оттенок кожи марсиан, о которых я читал в рукописях Джона Картера, этом удивительном, но еще не оцененном вкладе в мировую научную литературу. Нельзя было сомневаться. Я стоял на земле красной планеты. Я пришел в мир моей мечты – Барсум!

Старик был настолько испуган моим проворством, что сильно вздрогнул, несомненно непроизвольно, но однако с печальным для него результатом. Очки упали с его носа на газон, и мне стало ясно, что старый жалкий бедняга был практически слеп без этих искусственных усилителей зрения. Поэтому он стал на колени и начал ощупывать траву в поисках потерянных стекол, словно сама жизнь его зависела от того, насколько быстро он их найдет. Возможно, он думал, что я воспользуюсь его беспомощностью и убью его. Очки были огромные и лежали у его ног, но он не мог найти их. Его руки, казалось, приведены в отчаяние тем странным своенравием, которое проявляют иногда потерянные вещи, разрушая наши наивные надежды обнаружить их, все еще не могли войти в контакт с ними.

В тот самый момент, когда я стоял, наблюдая его тщетные попытки, и обдумывая одновременно целесообразность возвращения средства, дающего ему возможность быть в большей степени готовым к тому, чтобы найти мое сердце острием меча, я почувствовал, что еще кто-то вошел в ограду. Посмотрев в сторону здания, я увидел большого красного человека, бегущего к старику. Вновь появившийся был совершенно голым и в руке держал дубинку. На его лице было выражение, несомненно сулившее старику, совершенно беспомощному, ползающему, подобно кроту, в поисках потерянных очков, беду.

Первым моим побуждением было остаться нейтральным в деле, ничуть меня не касающемся и о котором я не знал ровным счетом ничего, на чем мог бы основать свое присоединение к какой-нибудь стороне. Но когда я во второй раз взглянул на лицо человека с дубинкой, у меня возник вопрос: а не может ли это касаться меня?

В выражении лица этого человека было нечто, означающее или врожденное бессердечие и жестокость характера, или маниакальный склад ума. Он может обратить на меня свое убийственное внимание после того, как отправит на тот свет более слабую жертву, в то время как первый мой знакомый, по крайней мере по внешнему виду, был здравомыслящим и относительно безвредным существом. Правда, намерение старика обратить против меня меч не было показателем дружеского расположения, но при отсутствии выбора он казался мне меньшим из двух зол.

Он все еще искал свои очки… Красный человек был уже почти рядом с нами, и я принял решение разделить судьбу со стариком. Я находился в двадцати футах от него, голый и безоружный, но покрыть это расстояние с моими земными мускулами было секундным делом, а обнаженный меч старика лежал около него, там, где он его бросил, считая более важным поиски очков. Вышло так, что я смело встретил атакующего в тот момент, когда он приблизился на расстояние удара к своей жертве. Удар, предназначавшийся другому, был нацелен на меня. Я уклонился от него, и тогда мне стало ясно, что проворство моих мускулов имеет и достоинство, и недостатки. Мне пришлось учиться ходить, когда мне нужно было сражаться новым для меня оружием против вооруженного маньяка (судя по проявлению ярости и странному выражению лица, он действительно заслуживал такого определения).

Спотыкаясь и падая в попытках приспособиться к новым условиям, я обнаружил, что вместо того, чтобы оказывать серьезное сопротивление противнику, сам попал в затруднительное положение, так часто я, потеряв равновесие, растягивался на газоне. Так что дуэль превратилась в серию усилий: с его стороны – догнать и сокрушить меня огромной дубинкой, а с моей – уклоняться и увертываться. Хоть это и унижение, но это правда. Однако так не могло продолжаться долго. Ввиду чрезвычайности ситуации управлять своими земными мускулами я научился быстро, после чего уже твердо удерживал позицию, и когда он нацелил в меня мощный удар, я увернулся и задел его острием меча, что привело к появлению крови и дикому крику боли. Он стал перемещаться более осторожно. Воспользовавшись преимуществами изменившейся ситуации, я насел на него так, что он отступил. Эффект был магическим и влил в меня новые силы: я колол и рубил его, пока не пустил кровь в полдюжине мест, все еще проявляя разумную осторожность, стараясь избегать могучих взмахов его дубинки, каждый из которых мог бы убить и быка.

Уклоняясь от его ударов, я много перемещался. Мы сражались уже вне ограды, на значительном расстоянии от места нашей первой встречи. Я стоял лицом к зданию, когда старик отыскал свои очки и быстро приспособил их к глазам. Он немедленно стал вертеть головой в разные стороны, пока не обнаружил нас, после чего взволнованно закричал что-то и устремился к нам, вытаскивая на ходу меч. Красный человек опасно теснил меня, но я уже обрел полный самоконтроль и, опасаясь, что скоро количество моих противников удвоится, насел на него с повышенной энергией. Его дубинка прошла в доле дюйма от моего виска, овеяв волосы ветерком. Но он оставил открытым место, в которое я и направил свой меч, пронзив его сердце. По крайней мере я думал так, забыв, что читал как-то в рукописях Джона Картера о том, что внутренние органы марсиан расположены иначе, чем у землян. Но результат был столь же удовлетворителен, как если бы я пронзил сердце. Рана вывела его из строя. В этот момент подбежал старик. Он не только не делал недружелюбных жестов, но, казалось, старался убедить меня в отсутствии желания повредить мне. Он был возбужден и страшно раздражен, что я не понимаю его пронзительных и странных выкриков, похожих на властные команды, неистовую ругань и бессильный гнев. Но гораздо большее значение, чем его болтовня, имел тот факт, что он вложил меч в ножны. Когда он перестал кричать и стал объясняться с помощью пантомимы, я понял, что он предлагает мне мир, если не дружбу, так что я положил меч и поклонился. Это было единственное, что я мог придумать, чтобы уверить его в отсутствии желания проткнуть его.

По-видимому, он был удовлетворен и сразу обратил внимание на лежавшего красного человека. Он послушал сердце и пощупал пульс, затем, кивнув головой, встал и, достав из сумки-кармана свисток, издал громкий звук. Сразу же из-за дверей одного из окружавших зданий появилось десятка два красных людей, бросившихся в нашу сторону. Никто из них не был вооружен. Получив от старика короткий, отрывисто-резкий приказ, они взяли лежащего на руки и унесли. Старик пошел к зданию, приглашая меня жестом следовать за ним. Кажется, мне больше ничего не оставалось делать, как повиноваться. Где бы я ни был на Марсе, шансы очутиться среди врагов были миллион к одному. Так что врагами я был обеспечен как здесь, так и в любом другом месте, поэтому отныне я должен был зависеть только от собственной находчивости и проворства.

Только так я мог проложить себе дорогу на Марсе. Хозяин привел меня в маленькую комнату, и взору моему предстала самая отвратительная картина, которую я когда-либо видел.

Ряды столов, выстроенные параллельными линиями, заполняли помещение, и почти на каждом лежал одинаковый груз: частично расчлененные или искалеченные каким-либо другим способом трупы людей. Над каждым столом была полка с сосудами разной формы и размеров, а с нижней части полки свешивались многочисленные хирургические инструменты, подсказавшие мне, что я нахожусь в огромном марсианском медицинском институте.

По указанию старика несшие барсумца положили тело на стол и удалились. Тогда мой хозяин, если его можно было так назвать, так как в плен он меня пока что не взял, показал мне пальцем на него. Пока он разговаривал, он успел сделать на теле моего бывшего соперника два надреза: один, как я понял в вене, другой – в артерии. В надрезы он ловко вставил концы двух трубочек, одну из которых он подсоединил к пустой стеклянной реторте, а другую – к такой же реторте, но заполненной бесцветной прозрачной жидкостью, напоминавшей по виду чистую воду. Затем старый джентльмен нажал на кнопку, приведшую в действие маленький моторчик. После этого кровь жертвы начала переливаться в пустой сосуд, а содержимое другого сосуда – в пустые вены и артерии.

Слова и жесты, с которыми старик обращался ко мне, как мне показалось, содержали подробные объяснения метода и цели происходящего. Но, поскольку я не понимал ни одного слова, то и по окончании лекции остался в такой же темноте незнания, как и до начала. Хотя было бы разумным предположить, что я стал свидетелем обычного бальзамирования трупа барсумца. Убрав трубки, старик закрыл надрезы, причем использовал для этого кусочки материи, сильно напоминавшие толстый пластырь. Затем он жестом приказал мне идти за ним. Мы шли из комнаты в комнату, в каждой из которых были все те же странные экспонаты. Около некоторых тел старик останавливался, производя краткий осмотр или приписывая что-нибудь на листках, похожих на характеристику больного и висевших на крючках над каждым столом.

Из последних помещений, осмотренных нами, мой хозяин провел меня наклонным коридором на второй этаж, где были комнаты, подобные виденным мною на первом этаже, но столы были заняты не расчлененными, а в основном целыми телами, залатанными кусками пластыря. Когда мы шли между рядами тел, вошла басурманская девушка, которая, на мой взгляд, была служанкой или рабыней. Она что-то сказала старику, после чего он снова просигналил мне идти за ним, и мы спустились другим коридором на первый этаж другого здания.

Здесь, в большой и пышно украшенной комнате, нас ждала пожилая красная женщина. Она выглядела старухой, и ее лицо было обезображено шрамом от удара или ушиба. Парадный костюм ее был изумителен по красоте. Сопровождали ее два десятка женщин и вооруженных охранников, и у меня мелькнула мысль, что она является особой немалого значения, но старикашка обращался с ней очень грубо, как я смог заметить, однако это вполне соответствовало грубости ее слуг.

Разговор их был долог. По окончании его из эскорта старухи вышел мужчина, и, открыв сумку, вытащил оттуда пачку того, что, как мне показалось, было марсианскими деньгами. Не считая, он вручил их старику, после чего тот кивнул женщине, предлагая следовать за ним. Несколько человек из ее эскорта – рабынь и охранников – двинулись было сопровождать нас, но старик властно предложил им удалиться, после чего вспыхнула горячая дискуссия между женщиной и одним из ее телохранителей, с одной стороны, и стариком – с другой. Дискуссия кончилась тем, что старик протянул деньги обратно женщине, и это утихомирило спорящих, потому что женщина деньги не взяла, а сказала что-то своим людям и пошла вместе со стариком и со мной.