Текст книги "Искатель. 1969. Выпуск №5"

Автор книги: Эдгар Аллан По

Соавторы: Евгений Войскунский,Исай Лукодьянов,Борис Поляков,Лев Константинов,Даниэль де Паола
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

И вдруг… вдруг он разозлился на себя! Вот что значит поддаться панике! Чего на нем только не надето! И свитер, и пиджак, и телогрейка! Все снять! Непременно снять. Надо попытаться выбраться назад и все снять.

Яша оттянул носки ботинок и, как крючком, зацепившись за камни, напряг мышцы ног. Тело подалось назад. Немного. Может быть, сантиметра на три. «Не беда!» – приободрился он и повторил все сначала. Пламя свечи снова отодвинулось от него. И так сантиметр за сантиметром.

Высвободившись из каменных тисков, он выложил из карманов брюк гранату, электрический фонарик, браунинг, запасную обойму к нему, спички, финку, из-за пазухи – краюху хлеба, завернул все в одежду, обвязал ремнем, прикрепил узел бечевкой к ноге и, не теряя ни минуты, юркнул в проход. От прикосновения к холодному камню ясно почувствовал во рту привкус железа. Но на этот раз «горлышко» пропустило его беспрепятственно, и Яша очутился в коридоре.

Быстро одевшись, он рассовал по карманам свои нехитрые пожитки и зажег фонарик. Коридор был длинный, с высоким потолком. Было здесь еще более сыро и холодно. Пахло плесенью.

Он уже было собрался идти, как вдруг услышал далекий и приглушенный шум прибоя. Шум приближался; было слышно, как, дробясь, волны разбиваются о прибрежные камни, накатываются на песчаную отмель и, шипя, уползают обратно, чтобы через минуту-другую снова наброситься на берег в пенной ярости. Наконец рокот прибоя умолк, и теперь слышался тихий, убаюкивающий напев ветра в снастях парусника…

Не будь Яша знаком с катакомбами, он бы испугался, решив, что вышел к морю или море проникло в подземелье. Но Яша знал, что это пели пористые камни ракушечника и что их песни напоминают звук прибоя. Да, много сюрпризов хранят подземные лабиринты. Катакомбы были частью морского дна. Со временем море отступило. И вот камни словно тоскуют о нем, словно зовут его обратно, вспоминая те времена, когда над ними гуляли морские бури и штормы.

Органно-приглушенная песня камней наполняла сердце безотчетной тревогой, рождала тоску. Заглушить ее, убежать от нее было нельзя. Камни были кругом…

СОЛНЦА ДЕДА ГАРКУШИ

Яша помнил: через шестьдесят-семьдесят шагов от «горлышка» коридор делится на четыре рукава. Держаться надо было правой руки. Этот крайний правый рукав был штольней, которая могла привести в расположение отряда. При условии, конечно, если хорошо знаешь дорогу, разбираешься в еле приметных указателях подземного партизанского фарватера и не пойдешь по ложному пути, неверно истолковав тот или иной знак. А таких путей в катакомбах несчетное множество: через каждые двадцать-тридцать метров – разветвления в три-четыре хода, замысловатые, как ребус, петли, закоулки, тупики, пещеры, залы… Не поможет в катакомбах и компас: здесь его показания не точны. А карт, к сожалению, нет. Стало быть, выход один: катакомбы надо знать. Иначе заблудишься моментально, погибнешь.

У перепутья Яшу остановил глухой, простуженный голос:

– Стой! Кто идет?

Голос был удивительно знакомый, но прозвучал так неожиданно и властно, что захолонуло сердце. Яша вздрогнул, словно его внезапно ударили в грудь, и, чуть не выронив фонарик, попятился за выступ.

– Свои! – ответил он сдавленным голосом.

– Ежели свой, докажи, что нашего полку. Бычками торгуешь?

Это было началом пароля.

– Бычки кончились. Перешел на балалайки.

– Что так?

– Стало опасно выходить в море: протекает шаланда.

– Ну, коли так, ядрена-матрена…

Вспыхнул фонарь «летучая мышь».

– Дедушка Гаркуша! – обрадовался Яша, услышав знакомое «ядрена-матрена», и кинулся к «летучей мыши».

Был дед в брезентовой куртке, натянутой поверх полушубка, в солдатской шапке-ушанке. С головы до ног присыпанный известняковой пылью, он был похож на привидение.

– Яша! Вот так гость, ядрена-матрена! – обрадовался старик, тиская Яшу своими огромными лапищами. – Как попал сюда? Здесь же «слепой» участок.

– Что вы, дедушка?! Вовсе не слепой! – смеялся Яша, тоже обнимая старика.

– Ты мне байки не рассказывай, – сказал Гаркуша, присаживаясь на камень. – Нет здесь выхода.

– Не с небес же я свалился.

– А кто тебя знает… Ты, я слышал, можешь в одно верблюжье ухо войти, в другое выйти.

Польщенный похвалой, Яша приосанился, поправил на голове кубанку.

– Есть, дедушка, выход, есть. И недалеко, – сказал он, радуясь, что может удивить деда Гаркушу, которого до войны все считали самым большим знатоком подземных лабиринтов.

Дед Гаркуша был потомственным каменотесом, добытчиком строительного камня и проработал в катакомбах свыше тридцати лет.

– Неужто эта дырка с маково зернышко ведет наверх? – размышлял он вслух, слушая Яшу. – Тогда почему нет тяги?

– В том-то и секрет…

Яшу просто распирало от радости. Удивил-таки он деда. Не все, оказывается, тот щелки-лазейки знает.

– Сверху лаз укрыт глыбой и кустом шиповника. Это во-первых, – продолжал Яша. – Во-вторых, его маскирует дно балки – чертополох там – помните? – выше головы… В-третьих, когда мы спускаемся, наглухо закрываем дыру камнем-задвижкой…

– Вон оно что, ядрена-матрена! – покачал головой Гаркуша, доставая кисет. И начал рассказывать о своих многодневных мытарствах по лабиринтам в поисках выходов на поверхность.

– Крепко законопатили гады все выходы, вот и ищем новые…

Гаркуша подробно расспросил Яшу о длине «горлышка» и щели, прикинул в уме, сколько времени уйдет на то, чтобы превратить щель в сносный лаз.

– Да, отчаянный ты хлопец, боевой, ядрена-матрена, – говорил он, дымя козьей ножкой и хлопая Яшу по плечу.

– Я слышал, что кто-то сопит и возится, – кивнул он в сторону, откуда пришел Яша, – да, признаться, думал: крысы. Третьего дня было целое нашествие на продовольственный склад. Еле отогнали.

– Дедушка, мне пора.

Яша встал, одернул телогрейку.

Гаркуша тоже поднялся.

– Это же какая удача, что мы встретились, – сказал он. – Без тебя мне бы ни за что не найти тут выход, а тебе без меня – дорогу в отряд. Старую штольню обвалом перегородило, надо идти кружным путем, а это не близко – километров восемь… Куда же ты без меня, а? Да и неужто думаешь, я ночевать тут буду?

И они зашагали по штольне, освещая путь фонарем.

– Как там на палубе? – спросил словоохотливый дед. – Тепло или дожди, слякоть? Листья небось облетели?

– Облетели листья, давно осыпались, – ответил Яша, стараясь не отставать. Гаркуша шагал размашисто, ходко. – Море штормит сильно, похолодало, идет снег.

– Что же тебя принесло? Пожаловал с чем?

– Дедушка… – начал Яша и осекся. Он хотел спросить, что можно сделать, если фашисты начнут заполнять катакомбы газом, но вовремя спохватился: об этом он должен был сообщить только командиру.

Неожиданно Гаркуша остановился, поводил у стены «летучей мышью».

На стене углем было нарисовано несколько картинок: какие-то причудливые деревья, ромашки, рожь, бегущий по волнам парусник. И над каждым рисунком плавилось по нескольку солнц.

– Зачем столько? – удивился Яша.

– Чтобы светлее было, – улыбнулся дед грустно. – Пост тут наш был, вот каждый и малевал. А это моя мазня, – показал он на хату, вокруг которой стояли подсолнухи.

– Гарна хатына, а?

– А фонари зачем к подсолнухам подвесили? – спросил Яша.

– Вот холера! И тут подшутили над старым! – заулыбался Гаркуша. – Еруслана работа. Ну, погоди ж ты, бисов сын, не посмотрю, что как гренадер, таких тебе, ядрена-матрена, фонарей навешаю… Давай, Яков, не отставай.

И Гаркуша уверенно, не останавливаясь на перекрестках, повел Яшу по новому, только ему известному «фарватеру» в расположение партизанского отряда…

БОЛЬШОЙ ПРАЗДНИК

Из темноты перед Яшей возникла глубокая ниша… Внутри тускло горела подвешенная на крюк «летучая мышь». На каменных стеллажах громоздились мешки, ящики, бочки. В проходе между стеллажами стояли двое мужчин. Один рослый, косая сажень в плечах, другой чуть пониже, но тоже стройный, по-спортивному подтянутый. Яша сразу узнал обоих: Еруслан и капитан Бадаев. Живые, невредимые!

Лицо Еруслана было озабоченно. В руках богатырь держал блокнот и огрызок карандаша.

– Нет, товарищ капитан, как ни крути, ни верти, а ничего не получится, – сказал он, – мешки, считайте, полупустые, бочки и ящики – тоже… Придется урезывать, переходить на двухразовое…

Командир задумался, сел на бочку.

Гаркуша кашлянул в кулак, выступил из темноты на свет.

Бадаев подался вперед, крепко обнял Яшу.

– Как же ты к нам? Какими ветрами, каким чудом?

– О-го-го-о-о! – протрубил Еруслан удивленно и на радостях сгреб в объятия всех сразу – Яшу, деда Гаркушу, командира.

– Ну и медведь… – проворчал Гаркуша, освобождаясь из железных Еруслановых тисков. – Тебе, шатуну сибирскому, и одноразовым питанием обойтись можно. Все кости переломал.

О своем недавнем намерении «навешать» Еруслану «фонарей» он, видимо, уже забыл…

А командир и Еруслан смотрели на Яшу и не могли насмотреться.

Пришлось Яше подробно описать свои ночные приключения.

– Ты по порядку… Обо всем, – попросил Бадаев. – Присаживайся, – он подвел Яшу к бочке, усадил, сам устроился на камне. – Обо всем и подробно. Чужих тут нет, все свои, так что не стесняйся.

Еруслан и дед Гаркуша подсели к ним, приготовились слушать.

– У меня очень важное сообщение… – Яша вопросительно глянул на командира.

– Сначала о ваших делах, о положении в городе, – сказал Владимир Александрович, – для нас это важнее важного.

Яша рассказал о проведенных операциях, обрисовал обстановку в городе, передал добытые их группой данные о противнике.

«Молва»-то наша как поживает? – низкой октавой прогудел Еруслан. – Или на убыль пошла?

– Да нет, зачахнуть не даем, – ответил Яша. – Ребята по селам ходят, поддерживают слухи. Нервишки фашистам взвинтили – дальше некуда.

– Это очень сейчас важно: не дать угаснуть молве, – сказал командир. – Чем дальше проторчат здесь в бездействии дивизии оккупантов, тем лучше… А теперь, будь добр, подробнее о Садовом. Когда вы к нему шли, вас кто-нибудь видел?

– Дворник.

– Не чистая, значит, работа.

– Он в подъезде торчал, – объяснял Яша. – Любопытный такой мухомор. Как говорится, деду сто лет в обед, а он как шустрая кумушка – зырк да зырк глазами. «Вы к кому так поздно?» – спрашивает. «К родственнику, к свояку, – отвечает Федорович и высовывает для пущей важности из кармана брюк горлышко бутылки. – Болен он, прослышали, вот и решили проведать. Да и как не навестить, если живет бирюк бирюком и, наверное, воды подать некому». Но деду зубы не заговоришь. «Ах, тот, на четвертом этаже, – говорит, – что бирюк он, верно, нелюдимо живет, дружбу ни с кем не водит, и даже вот это, – дед щелкнул себя по шее, предпочитает без свидетелей. А в последнее время что-то шибко закладывать стал – чуть не на четвереньках в квартиру вползает». – «Сейчас-то дома? – спросил Саша. – А то, может, зря прогулялись?» – «Раньше, промежду прочим, я вас вроде не примечал», – дед покосился на нас с недоверием. Особенно подозрительно посмотрел на Федоровича. «А раньше он больше у нас гостевал», – нашелся тот.

– Да, парламент с этим дедом вы развели порядочный, – заметил Бадаев, переглянувшись с Ерусланом. – Но продолжай.

Однако дальнейший рассказ был недолог. Видя, что от дворника просто так не отделаться, а время идет, Федорович предложил старику подняться с ними и выпить за здоровье «свояка». Идти с незнакомыми людьми дворник побоялся и остался внизу. Открыл им Садовой не сразу. Долго возился с запорами, гремел цепочкой, несколько раз уточнил, не ошиблись ли гости адресом, попросил повторить пароль и только после этого впустил в квартиру. Чувствовалось, что столь поздних гостей он не ждал и чем-то сильно встревожен. «Чем вы занимались в последнее время?» – задал ему вопрос Федорович и опустил руку в карман. Это был условный сигнал. Саша тут же занял место у окна, а Яша прислонился к двери. Садовой почуял неладное, заметался по комнате. «Что это, – взвизгнул он, – допрос?» – «Я спрашиваю, что вы успели сделать?» – повторил Федорович. «Передайте Бадаеву, сорвался на крик Садовой, – что завтра в одиннадцать утра я жду его возле кинотеатра «Акса»! Отчет о своей работе я дам ему лично». – «На встречу с Бадаевым ты пойдешь один или с тем типом, с которым чокался в сигуранце?» – уточнил Федорович. Садовой побледнел, бросился к кровати. Но достать оружие из-под подушки не успел. Чиков и он, Яша, выстрелили в него почти одновременно…

– Когда вы уходили, дворник по-прежнему торчал в подъезде? – спросил Бадаев.

– Нет, внизу не было никого, – ответил Яша.

– Этот дом теперь обходите стороной, – наказал Бадаев.

«Говорить или не говорить о взрыве пороховых складов?» – колебался Яша. Но Бадаев как бы уловил ход его мыслей и, как тогда, в первый день их встречи в санатории Дзержинского, положил ему на плечо руку.

– Чего замялся? Не все, чувствую, выложил.

«Э, была не была!» – решился Яша и рассказал об уничтожении складов.

– Надо же, из рогаток! – дымя своей «сигарой», удивлялся дед Гаркуша. – Был бы орден, тут же приколол.

– Отлично придумали! – похвалил Бадаев. – Поздравляю! Только, смотрите, берегите себя. – Он вдруг спросил: – А Старик как, Петр Иванович? Каково вам в одном шалаше?

– Живем… – ответил Яша нехотя.

– Недоговариваешь ты чего-то, – покачал головой Бадаев. – А в нашем деле, не раз толковали об этом, не должно быть недомолвок.

Рассказ Яши о Старике командир, дед Гаркуша и Еруслан выслушали в глубоком молчании, не перебивая.

– Даже, говоришь, отругал за пороховые? – Бадаев задумался, вопросительно посмотрел на товарищей. – Странно… Нужно проверить Федоровича…

В углу штрека тихо, как шмель, зажужжал телефон. Бадаев подошел, снял трубку. По тому, как он выпрямился, расправил плечи, все поняли: произошло что-то большое, значительное.

– Сам слышал, своими ушами? – спросил он строго того, кто звонил. – Не напутал? Повтори еще раз, пожалуйста.

Глаза Бадаева счастливо лучились. Сняв шапку-ушанку, он запустил пятерню в слипшиеся волосы, широко улыбнулся.

– Сообщи Васину и Зелинскому, пусть собирают людей. Я буду на базе минут через двадцать. А пока передай новость на все посты. Да, да, сейчас же, сию минуту!

Он мягко опустил трубку, постоял секунду-другую, глядя торжествующе на товарищей, затем воскликнул:

– Друзья! Вот и сбылось. Только что передали сводку Совинформбюро. Выиграно сражение под Москвой. Фашисты разбиты, бегут. Ура, товарищи! Ура-а-а!

И под землей, в сырых и мрачных катакомбах, в неприступной для фашистов подземной крепости раздалось «ура»! Люди ликовали, обнимали друг друга, целовались. То, во что верили, то, во что не переставали верить, свершилось!

– Налей-ка нам, Ерусланушка, из нашего энзэ, – сказал Бадаев.

Дед Гаркуша снял шапку, трахнул ею оземь.

– Не скупись, медведь, не скупись! Заодно и за сынков, за героев наших, чарку выпьем.

Всем на удивление, дед Гаркуша обходился на радостях без своего знаменитого присловья.

«Как же сказать им, как? – переживал Яша. – Нельзя оттягивать дольше. Кто знает, когда гитлеровцы начнут свое черное дело?» Но он подождал, пока Еруслан плеснет из фляги каждому спирту в кружку, чокнулся со всеми, проследил, как они выпили, выпил сам, поперхнулся, выслушал шутки в свой адрес и затем, набравшись храбрости, обратился к командиру:

– Владимир Александрович, я не сказал самого, самого главного…

* * *

В Москву: «Гитлеровцы блокируют катакомбы, охотятся за радиостанцией. На этих днях применили газ, очевидно хлор. Пока опасность удалось предотвратить. Установили непроницаемые перегородки, предварительно устроили сквозняки, направили поток воздуха в отдаленные штольни. Руководил этими работами наш партизан, старый шахтер Гаркуша. Надеемся, что теперь опасность миновала, но противник продолжает замуровывать выходы, чтобы лишить нас воздуха. Мы минируем подходы…»

Из Москвы: «Сведения о блокаде и газовой атаке мы уже получили из других источников. Консультировались с опытными специалистами по камнеразработкам. Вы поступили правильно.

Подготовьте запасные выходы для доступа воздуха. В случае необходимости переходите в другой район…»

* * *

«Группа самолетов одного нашего соединения, действовавшего на Южном фронте, успешно атаковала крупную мотоколонну противника. Бомбами и пулеметным огнем уничтожено 129 немецких автомашин и до двух батальонов вражеской пехоты».

(Сообщение Совинформбюро).

Сведения о выходе этой фашистской воинской части из Одессы на Николаев принес в катакомбы Яша Гордиенко.

ПРЕДАТЕЛЬ

Первыми на место происшествия в квартиру Садового прибыли сотрудники из ближайшего полицейского участка. Бегло осмотрев ее, они тут же поспешили заявить, что случай самый обыкновенный и не заслуживает особого внимания: «убийство с целью ограбления». Опровергать эту сомнительную версию сигуранца не стала, а, наоборот, искусно поддержала ее, распространив слух, что якобы убитый занимался разными спекулятивными махинациями и скупкой золота. Ход был хитрый. Пусть подпольщики знают, что сигуранца поверила предположению полиции, а потому и не предпринимает решительных мер по розыску настоящих убийц.

На самом деле реакция сигуранцы на гибель Ангела была резкой, мгновенной. Как только раздался звонок из полиции и в сигуранце стало известно о случившемся, работники отдела Ионеску тут же, не теряя ни минуты, бросились на Преображенскую.

Переодевшись в обычный городской костюм, локатинент Друмеш явился на квартиру Садового и, увидев «двоюродного брата», с которым еще вчера обедал в ресторане, мертвым, пустил такую трогательную слезу, что, глядя на него, шумно засморкались и любопытные кумушки, которых всегда предостаточно там, где что-либо стряслось.

– Были ли у вашего родственника драгоценности? – спросил Друмеша полицай, составлявший протокол.

– Были ли, не знаю, но думаю, что могли быть, – ответил Друмеш, не сводя глаз с «любимого братца». – Коммерческий был человек, деловой.

– Кхм, кхм… – нарочито громко, чтобы обратить на себя внимание, кашлянул в кулак дворник, приглашенный полицией в качестве понятого. – Свояк к нему вчера приходил с двумя парнишками, с сыновьями вроде.

Друмеш насторожился, но не повернулся, позы не изменил – все так же скорбно глядел на посиневшее щетинистое лицо Ангела. Но дед умолк, выжидательно уставился на затылок Друмеша.

– Свояк… Какой там свояк! – хмыкнул Друмеш. – Грабитель, наверно, а пацаны – шпана уголовная… И куда только полиция смотрит?

– Но, но! – прикрикнул на него полицай, шаривший в шкафу.

– Что ты, что ты, мил-человек! – шепелявя, запротестовал дед. – Скажешь тоже… Обходительный был человек, вежливый. Даже самогоном грозился попотчевать, а ты говоришь, грабитель… Да и мальчонки на шпану не похожи. Да ты-то свояка и сыновей его должен знать, а?

– Какой он из себя? – спросил Друмеш. – И мальчишки…

Дворник задумался, пожал плечами.

– Как какой? Высокий такой, представительный. В шляпе. Лицо, как у тебя, длинное, а вот нос другой – точно ястребиный, с горбинкой. Что еще? Брови… Да, да, брови, пушистые они у него, густые и как сажей намазанные…

– Ну, ну… А пацаны?

– Мальчишки как мальчишки, – продолжал дворник, поняв Друмеша по-своему, – оба как на одну колодку – небольшого росточка, рыжеватые. Только один, в кубанке который, с веснушками, а другой, что в кепке, без них, без веснушек…

– А раньше, папаша, ты их видел?

Полицай, строчивший протокол, оторвался от своего занятия, поднял голову.

– Нет, раньше я их не примечал. Они сказывали, когда к нему шли, что он, царство ему небесное, – дворник кивнул на тело Садового, – любил больше у них чаи гонять. Да и недавно он тут поселился, не то в конце сентября, не то в начале октября.

«Может, действительно навещал свояк», – подумал Друмеш про себя, а вслух сказал:

– Был у него свояк, верно, но только погиб он, под бомбу попал.

– Как под бомбу? – Дед оторопело заморгал глазами, испуганно шмыгнул носом.

– Бомба, она разве разбирает, где хороший человек, а где плохой? Упала на голову человеку – и все тут…

– Неужто были грабители? А я-то еще думал, почему они так поздно к нему?

Соседки, толпившиеся в дверях и норовившие заглянуть внутрь, в квартиру, лихорадочно зашушукались…

Эх, если бы знал «проницательный» дед-дворник, кто перед ним, кому он по простоте душевной описал внешность поздних гостей Ангела! Но не раскусил он «двоюродного брата» Садового, принял его искусную игру за чистую монету. А вскоре, сам того не ведая и не желая, оказал ищейкам сигуранцы еще одну услугу. И случилось это так…

Харитон и Друмеш шли по Преображенской. Недалеко от полицейского участка они увидели шагавшего им навстречу знакомого старика.

– Куда путь держим? – спросил Харитон, поздоровавшись с ним за руку.

– Гуляю, здоровье поддерживаю, – ответил старик, обрадовавшись встрече и возможности посудачить о том, о сем.

Вдруг он встрепенулся, прищурил глаза.

– Эка, неужто они?!

Харитон и Друмеш посмотрели в сторону, куда показывал дворник.

– Во-он, видите? – прошептал старик.

По противоположной стороне улицы шли, о чем-то оживленно разговаривая, двое – высокий мужчина в длинном коричневом пальто и шляпе и мальчишка в кубанке… Федорович и Яша.

– Глаза стали не те, – пожаловался дворник, – но кажется, они заходили тогда вечером к вашему родственнику… Точно, они!

Контрразведчики молча выразительно переглянулись, пожелали дворнику «хорошего здоровьица» и чуть ли не бегом направились вслед за свернувшими за угол дома, на соседнюю улицу, высоким мужчиной с ястребиным носом и его маленьким спутником…

В тот же вечер переодетый локатинент Друмеш постучался на квартиру к Федоровичу и, представившись работником городской примарии, попросил его пройти с ним. «Выправка кадрового офицера, – определил Федорович, окинув взглядом тощую фигуру «работника примарии». – Не иначе как из сигуранцы». Он шагал рядом с молчавшим Друмешем и проклинал тот день, когда согласился остаться в подполье. Собственно, как это произошло? – подумал он. – Почему он оказался в особом чекистском отряде? Это же форменное недоразумение, случайная ошибка, чекистом он никогда не был! Всю жизнь он то заведовал разливочным цехом на пивоваренном заводе, то руководил колбасной фабрикой, то был управляющим облвинтреста. Года два, правда, заведовал продовольственным магазином областного управления НКВД, а поэтому и писал в анкете: с такого-то по такое-то время – служба в НКВД.

Досадная, глупая строчка в анкете! Пустяк, в сущности, почти описка, каких-нибудь два-три слова, неточно зафиксировавших суть дела. Никакого, абсолютно никакого отношения не имел он к НКВД. Нет, раз уж так вышло, раз не миновать разговора начистоту с новой властью, то он попросит, точнее, потребует, чтобы она, эта новая власть, подошла к нему объективно. Видит бог, о подполье он и не помышлял. Да и какой из него подпольщик? Даже смешно… Как все это получилось? Он им расскажет. Он работал директором конторы культторга. В контору и склад попала бомба. После бомбежки он прибежал в горком партии, чтобы выхлопотать транспорт вывезти наиболее ценные товары. Дело, конечно, было не в балалайках и роялях, а в том, чтобы убраться подобру-поздорову подальше от грохота и ужасов войны. Но в горкоме его появление в такое время расценили по-своему и вместо грузовика предложили… должность комиссара в формировавшемся строительном батальоне. Он не возражал, согласился. Впрочем, имело ли смысл возражать, отказываться от комиссарства? Мигом отобрали бы партбилет, перевели бы из заведующего в рядовые работники. Да, несколько дней он был в строительном батальоне. А потом «заболел», отстал от батальона и оказался в Одессе. Надеялся отсидеться, затеряться в неразберихе военного времени, но не вышло. Однажды встретил знакомого из облторготдела, а тот сосватал его на должность управляющего Главпарфюмера. Нелепая была работа по военному времени, но что было делать? Все чем-нибудь занимались: одни рыли окопы, другие в этих окопах воевали. Он тоже не бил баклуши. Ну, а потом его вызвали в отдел кадров и, «как бывшему чекисту», предложили пойти на подпольную работу – в анкете же черным по белому было написано, что он когда-то работал в НКВД!.. Отказаться он не мог – лишился бы сразу всего на свете. Как руководитель филиала партизанского отряда Бадаева он сделал немного, так немного, что новая власть могла бы отнестись к нему снисходительно, тем более что он чистосердечно расскажет и о себе и об отряде… Впрочем, вся его деятельность в основном сводилась к тому, что он приказывал соблюдать конспирацию и отговаривал бойцов-подпольщиков от проведения крупных диверсий. Вот и Якову Гордиенко недавно он помешал взорвать дом офицеров на улице 10-летия Красной Армии. За диверсии, которые были совершены бадаевцами и группой Гордиенко, он не в ответе. Бадаев – сам по себе, а Гордиенко подчинялся больше командиру отряда, чем ему, Федоровичу. Единственный грех на его совести – убийство Садового. Почему он это сделал? Боялся разоблачения, боялся…

– Сюда, пожалуйста, – прервал его размышления Друмеш.

Как от удара, Федорович содрогнулся, побледнел: «работник примарии» вводил его в сигуранцу…

ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ МОСКВЫ

«…На некоторое время прекратите связь со своими людьми, работающими в городе. Ваше сообщение о том, что для блокады одесских катакомб сосредоточено 16-тысячное войско, подтверждается. Учтите, что за входами в катакомбы, кроме открытого наблюдения, установлена тайная слежка полевой жандармерии противника. Примите все меры к сохранению себя и своего подполья, реже выходите в эфир».

Эту радиограмму Владимир Александрович не получил. Радист в катакомбах принял ее спустя несколько часов после того, как вместе со связной Тамарой Межигурской капитан Бадаев ушел в город на встречу со Стариком.

ОТВЕТ ЦЕНТРУ

«…Последний срок возвращения был назначен на вечер десятого февраля. В этот день Кир[42]42
  Подпольная кличка В. А. Молодцова-Бадаева.


[Закрыть] и его связная не вернулись. Чтобы выяснить причины задержки, послали в город вторую связную – Тамару Шестакову. Дали указание – при любой обстановке в городе возвратиться в тот же день в катакомбы. Связная не вернулась. Ее нет до сих пор…»

Оказалось, что есть вещи более страшные, чем газовая атака, – предательство. Именно об этом и свидетельствуют строчки из архивных документов:

«Гордиенко готовился к выполнению большого и трудного задания по взрыву дома, где находилась комендатура. Но в результате предательства Бойко-Федоровича юный герой был схвачен ночью во время сна палачами сигуранцы. Вместе с Яшей был схвачен и его бесстрашный командир и чекистский учитель Владимир Александрович Молодцов-Бадаев. Арестовала сигуранца и Яшиных друзей по группе…

Чтобы Молодцов не ушел от ищеек сигуранцы, предатель запер черный ход на лестницу-штопор, наглухо забаррикадировал дверь на чердаке дома. Так знаменитая конспиративная квартира в доме на Нежинской, 75 стала западней для командира и его боевых друзей – Яши, Гордиенко-старшего, Тамары Межигурской…»

ОЧНАЯ СТАВКА

(Из трофейных следственных документов)

«Яков Гордиенко. Украинец. Год рождения – 1926-й. Проживает на улице Нежинской в доме № 75. Волосы и брови каштановые. Глаза карие. Лицо овальное… Характерные черты: бесстрашный…

Проведена очная ставка государственного преступника Якова Гордиенко с Бойко-Федоровичем.

Следователь к Гордиенко:

– Ты знаешь этого человека?

Гордиенко:

– Нет.

Следователь к Бойко-Федоровичу:

– А вы?

Бойко-Федорович:

– Это мой связной… Командир молодежной группы…

Бойко-Федорович к Гордиенко:

– Яша, брось запираться. Наша карта бита. Лучший выход из положения – быть правдивым. Не упрямься: расскажи о засекреченных входах в катакомбы, о том, где Молодцов прячет рацию.

Гордиенко:

– Жаль, Иуда, что у меня нет пистолета… Вспомни, как ты ползал передо мною на коленях…

Следователь к Бойко-Федоровичу:

– Расскажите о случае, о котором упоминает ваш связной.

Бойко-Федорович:

– Однажды Яков пришел ко мне и сказал: «Я начал минировать дом офицеров на улице 10-летия Красной Армии». Я приказал ему отложить операцию. Даже подчеркнул, что это распоряжение Молодцова. Мальчишка мне не поверил. Он выхватил браунинг и направил его на меня. «Врешь! – крикнул он с яростью. – Я только что от Молодцова. Дядя Володя требует дел, а ты отсиживаешься, как крот». Тут я стал просить Якова не делать безрассудного шага, убеждал всячески, что пользы эта операция в данный момент не принесет…

Гордиенко:

– Ах вот что! Ты продался и боялся, как бы взрыв и тебе не снес голову, шкуру свою спасал…

Следователь к Гордиенко:

– Значит, ты подтверждаешь, что готовил диверсию?

Гордиенко:

– Я ничего не подтверждаю.

Следователь:

– Помнится мне, когда мы с тобой познакомились, ты говорил, что у тебя нет товарищей. А, оказывается, ты был командиром разведотряда, собирал сведения для Москвы. Кто, кроме тех, кого мы уже арестовали, помогал тебе?

Гордиенко:

(Молчание.)

Бойко-Федорович:

– Яша, ты же умный парень. В молчанку, пойми, играть глупо. Да и незачем. Здесь уже все о нас известно, все. Нам остается лишь подтвердить эти сведения и кое в чем их дополнить.

Гордиенко:

(Молчание.)

Следователь:

– Ничего, заговоришь!..

Следователь к Бойко-Федоровичу:

– Как был убит Садовой?

Бойко-Федорович:

– Он предложил свои услуги…

Следователь:

– Прошу отвечать по существу…»

ИНДУЛЬГЕНЦИЮ? НЕТ, НЕ НАДО

Свидания с Яшей были запрещены. Передачи для него не принимались. Он, руководитель молодежной разведгруппы и «неуловимый диверсант-невидимка», был для сигуранцы не просто преступником, а преступником особо опасным. Государственным! Поэтому допрашивали его лучшие кадры тайной румынской жандармерии. Но безуспешно. «Развязать язык мальчишке не удалось». Тогда за него принялся Харитон. Он узнал, что Яша хотел стать штурманом, и на это решил сделать ставку.

– Не прогуляться ли нам? – вызвав Яшу из камеры, спросил он. – Например, в Аркадию, к морю?

Харитон вывел Яшу во двор тюрьмы, распахнул перед ним дверцу черного «оппель-капитана».

– Садись, – пригласил он, указав на заднее сиденье. Сам занял место рядом.

Ехали молча. Но Яша догадывался, что молчание следователя – уловка, тактический ход и затеяна эта поездка неспроста.

День стоял теплый, весенний. Деревья почернели. Пахло клейкими, набухшими почками. «Еще день-два, и все зазеленеет», – отметил про себя Яша. И – странное дело! – Харитон как будто прочитал его мысли.

– Да, весна… птицы возвращаются, – проговорил он.

Высоко в солнечной синеве тянулась цепочка журавлей.

«Придет весна, и вернутся, прокурлычут свою песню», – вспомнил Яша слова командира, когда они лежали в засаде под Нерубайским и ждали врага. «Вот и вернулись, курлычут…» На глаза Яши набежали слезы. «Только этого не хватало!» – мелькнула мысль, и Яша до боли закусил губу.