Текст книги "Дом, который построил Джек"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Глава 6

А ВОТ, ПОГЛЯДИТЕ – КОРОВА РОГАТАЯ,

БОДАЕТ ОНА ТУ СОБАКУ КОСМАТУЮ…

Они пили кофе и закусывали еврейскими булочками в забегаловке на Сабал-Кей под названием «Майамское Дели». Было восемь утра, шел девятый день февраля, и все улыбалось февральскому солнышку, которое после этого чертова затяжного дождя наконец-то сияло вовсю. По прибрежному шоссе проносились мимо них сверкающие в лучах солнца автомобили с опущенным верхом. Флорида снова была похожа на самое себя.

Высокой, стройной блондинке, с вьющимися волосами и темными карими глазами, сидевшей рядом с Уорреном Чамберсом, было двадцать шесть лет, и звали ее Тутс Кайли. На ней была темная тенниска, подрезанные голубые джинсы и сандалии. Она была частным детективом, хотя и выглядела бездельницей с пляжа.

– Где вы обучались этому делу? – спросил ее Уоррен.

– У Отто Самалсона и Мэй Хеннеси.

– Что за Мэй?

– Китаянка, которая на него работала. Она вернулась в Китай, когда Отто убили. Вы его знали?

– Только по хорошим отзывам.

– Он был одним из лучших детективов, – сказала Тутс.

– А вы?

– Я вполне хороша, – сказала она и пожала плечами. – Отто научил меня многому.

– И сколько вы с ним проработали?

– Шесть лет. Я начала работать на него, когда переехала из Иллинойса.

– И когда закончили?

– Два года назад.

– Почему?

– Вы знаете почему, иначе бы не спрашивали.

Над столом повисло молчание. Уоррен взял чашечку и отхлебнул кофе.

– А кто дал вам кличку Тутс? – спросил он.

– Это не кличка. Это мое имя. Мне его дал отец. Он назвал меня в честь Тутса Тилеманса, лучшего игрока на губной гармошке. Мне еще повезло! Он же мог назвать меня Боря.

– Тоже игрок на губной гармошке?

– Вы что, никогда не слышали о Боре Миневиче?

– Нет.

– Не слышали о Боре Миневиче и о «Плутах-гармонистах»?

– Сожалею, но нет.

– Ну вы даете, – сказала Тутс и покачала головой.

– И как вы себя чувствуете под этим названием? «Безделушка» – подумать только!

– Ну это же мое имя! Кроме того, иногда я ощущаю обязанность доказать наше несоответствие – меня и имени.

– Хорошо, что вы не феминистка, – сказал Уоррен.

– А кто вам сказал, что нет?

– Глории Стэйнем, [6]6
  Глория Стэйнем – феминистка, известный борец за женские права. Тутс в буквальном переводе означает нечто никчемное, безделушку.


[Закрыть]случись она поблизости, не понравилось бы, если бы в рядах феминисток…

– Ну и хрен с ней, с этой Глорией Стэйнем, мне и ее имя не нравится. Расскажите мне о работе.

– Сначала скажите, все ли теперь с вами в порядке?

– С чего это вы? Я что, выгляжу как-то не так?

– Вы выглядите загорелой и здоровой. Однако это может совмещаться с кокаином.

– Мне нравится это слово. Сов-ме-щаться. Вы его сами придумали?

– А как вам нравится другое слово? Кокаин.

– Раньше очень нравилось. Иногда о нем вспоминаю, но это проходит. Со мной все в порядке, мистер Чамберс.

– И сколько это длилось?

– Почти два года. Теперь все в порядке.

– Вы уверены? Если с вами это все еще случается, я хотел бы об этом знать.

– Не употребляю я кокаин. Или давайте скажем иначе: я больше не употребляю кокаин. Я чиста. Вам что нужно, мистер Чамберс? Письменное показание под присягой? Я же вам сказала. Мне хочется думать, что мое слово все еще чего-то стоит.

– Было время, когда оно ничего не стоило.

– То было тогда, а это – сейчас, – сказала она и тяжело вздохнула. – Мистер Чамберс, вы мне предложите работу или мы будем заниматься все утро этой вот хреновиной?

– Зови меня Уорреном, – сказал он и улыбнулся. – Патент у тебя еще есть?

– По классу «А». В июне заплатила пошлину в сто баксов за его возобновление. Так что за работа?

– Слежка по супружеским делам. Один мужик хочет знать, не гуляет ли его жена на сторону.

– А ты что, сам не мог справиться?

– Меня засекли, – сказал Уоррен.

– Стыдно тебе, – сказала она. – А кто клиент?

– Некий Фрэнк Саммервилл. Мой партнер в юридической фирме, на которую я и работаю.

– А дама?

– Леона Саммервилл.

– И когда мне приступить?

– Тачка у тебя есть?

– Клевая тачка.

– Какого типа?

– Да так, что-то неопределенное.

– Ну, это самое лучшее.

– Отто ездил на выцветшем голубом «бьюике-сэнчюри».

– А я езжу на выгоревшем сером «форде».

– У меня полинялый зеленый «шеви», – сказала Тутс.

Уоррен достал конверт из внутреннего кармана куртки, положил его на стол и, похлопывая по нему рукой, сказал:

– Вот адрес дамы и номер ее телефона. На случай, если тебе это понадобится для каких-нибудь гнусных целей.

Тутс улыбнулась так, словно уже придумала, как воспользоваться телефоном Леоны Саммервилл.

– Там внутри пять ее фотографий, – оказал Уоррен, – одна цветная, а остальные черно-белые. Телефонный номер, по которому ты сможешь разыскать меня, и почтовый ящик, которым ты можешь пользоваться, – все в конверте.

– Почтовый ящик тоже в конверте? – спросила Тутс невозмутимо.

– Нет, моя умница, почтовый ящик на почте, на Люси-Сёркл, а в конверте только ключ.Ты не интересуешься, как оплачивается твоя работа?

– Я думаю, так, как мне платил Отто.

– А сколько это?

– Пятьдесят баксов в час.

– Мечтать никому не возбраняется…

– Но столько мне платил Отто, – сказала Тутс, пожимая плечами.

– Да брось ты, – сказал Уоррен.

– Сколько же платите вы? – спросила она.

– Сто шестьдесят за восьмичасовой рабочий день.

– Мечтать никому…

– Послушай, это двадцать баксов в час.

– Спасибо, делить я еще умею. И за кофе тоже спасибо, – сказала Тутс и встала. – Было очень приятно познакомиться.

– Ну-ка сядь, – сказал Уоррен.

– Чего ради? Чтобы ты смог нанять вылечившуюся наркоманку по цене какого-то рикши? Не выйдет, мистер Чамберс.

– Снова возвращаемся к мистеру Чамберсу? Ну, а как звучит двадцать пять в час? – спросил он.

– Сорок звучит лучше, – сказала она.

– Тутс, мы оба знаем расценки.

– Думаю, что знаем.

– Текущая расценка – это тридцать пять в час.

– Тогда почему же ты предложил мне двадцать?

– Потому что, если бы ты все еще принимала кокаин, ты бы вцепилась и в это.

– Значит, ты все еще проверяешь?

– Нет, когда ты запросила пятьдесят баксов, было похоже, что ты прикидываешь, сколько соломы ты сможешь купить на такие деньги.

– Я сказала «пятьдесят», чтобы ты подумал, что не так уж я безумно нуждаюсь в этой работе.

– А ты безумно нуждаешься в ней?

– Я нуждаюсь в работе, – сказала она. – Ты хочешь платить мне двадцатник, что ж, отлично, я согласна, но это не означает, что я наркоманка.

– Я заплачу тебе тридцать пять, – сказал он. – Плюс накладные расходы. Больше просто не могу.

– Спасибо, – сказала она и кивнула.

– Хочешь еще немного кофе?

– Нет, я хочу взяться за работу, – сказала она, беря конверт.

Охранник у ворот весил не менее ста пятнадцати килограммов. На нем была коричневая униформа, на поясе в кобуре красовался большой пистолет.

– Да? – резковато, почти грубо, бросил он Мэтью.

У него были торчащие уши, маленькие черные усики, такого же цвета аккуратно прилизанные волосы и карие глаза, сидящие слишком близко друг к другу. Он был похож на сильно увеличенную копию Адольфа Гитлера.

– У меня назначена встреча с миссис Брэчтмэнн на одиннадцать часов, – сказал Мэтью.

– Ваше имя?

– Мэтью Хоуп.

Охранник нажал кнопку на селекторе.

– Миссис Брэчтмэнн?

– Да, Карл?

– Мужчина по имени Мэтью Хоуп говорит, что у него назначена встреча на одиннадцать часов.

– Пропустите его.

– Хорошо, мадам.

Он надавил на другую кнопку. Ворота начали медленно раздвигаться.

– Езжайте по дорожке прямо до конца, – сказал он. – Паркуйтесь справа.

Мори Блум как-то говорил Мэтью, что полицейские считают себя хорошими ребятами, так как блюдут закон, а всех правонарушителей – плохими ребятами, поскольку они закон нарушают. Хорошие ребята не любят плохих ребят. Спроси об этом любого полицейского. Недостаток этого принципа состоит в том, что в нем нет места для оттенков: один в неположенном месте паркует свой автомобиль, другой совершает убийство, и оба должны уместиться в категории плохих ребят, так как оба нарушили закон. Если же вы заспорите с полицейским и попытаетесь объяснить ему, что при всем том вы являетесь добропорядочным гражданином, он мигом наденет на вас наручники за сопротивление задержанию, а потом швырнет вас на заднее сиденье своей машины, словно пластиковый мешок с мусором.

Патрульный полицейский на шоссе мог своим поведением за пять минут разрушить образ блюстителя закона как этакого доброго, симпатичного парня. Мори говорил, что полицейским не мешало бы время от времени думать об этом.

Этому же Карлу «Гитлеру» достаточно было полминуты, чтобы волосы на загривке Мэтью ощетинились. А был он всего лишь охранником.

Мэтью холодно кивнул ему, завел свою «гайа» и проехал через открывшиеся ворота вверх по дороге. В зеркало заднего обзора ему было видно, что Карл стоит, уперев руки в бедра, и смотрит ему вслед. Ухоженная дорога плавно вилась между посадками сосен и пальм. Солнечные лучи отражались от полированного желтовато-коричневого капота машины. Слышался приглушенный плеск волн, накатывавшихся на невидимый берег, и аромат морской воды доносился через открытые окна машины. Флорида. Мэтью улыбнулся. И не спеша направил машину по очередному изгибу дороги.

Тут и возник перед глазами дом Брэчтмэннов, во всем своем величественном блеске, метрах в пятнадцати от кромки Мексиканского залива, воды которого в этот ясный солнечный день едва заметно переходили от изумрудно-зеленого цвета на мелководье к кобальтово-голубому на глубине.

Большая часть песка на южной оконечности Фэтбэк-Кей была смыта во время ураганного шторма в сентябре минувшего года, однако побережье на участке Брэчтмэннов сохранилось, и это еще раз подтверждало нехитрую аксиому, что богатым везет. Согласно сообщению Уоррена, этот особняк в испанском стиле был построен где-то в начале века, когда Джекоб Брэчтмэнн, которому тогда было двадцать восемь лет, привез семнадцатилетнюю невесту, Шарлотту, в Калузу, преподнес ей в подарок этот дом и построил новый пивоваренный завод, немного меньше того, который был у него в Бруклине.

С тех пор как он был построен, дом устоял против пятисот ураганов и все еще выглядел вполне впечатляющим памятником удали и прибыльной расчетливости Джекоба Брэчтмэнна.

Мэтью припарковал свою «гайа», выбрался из нее и пошел к парадной двери.

Разбираясь в своих чувствах, Леона думала иной раз, что если она еще что-то и любит в нем, то это его преданность юриспруденции. Именно здесь пребывал тот центр его жизни, без которого существование потеряло бы для Фрэнка всякий смысл. В его домашнем кабинете полки с книгами, хранящими юридические премудрости, занимали сплошь три стены. Письменный стол красного дерева был массивен, на нем чернильный прибор ручной работы, медная лампа с зеленым абажуром. Оконца, расположенные под потолком над рядами книжных полок, создавали эффект церковных хоров, особенно в солнечные дни, когда в косых лучах солнца лениво плавали и светились пылинки. Это не была жилая комната, скорее официальный кабинет адвоката, и Леона чувствовала себя здесь гостьей, к тому же незваной.

Она подошла к книжным полкам и принялась искать флоридские юридические акты за прошлый год. Фрэнк приносил их из конторы домой, когда приходили новые. Они должны ей помочь. Она взяла с полки том с алфавитным указателем и стала перелистывать его, ища нужную страницу, ведя пальцем вдоль слов: парашюты, паровые катера, паспорта, пенициллин, перья, пиво, пики, пилы, пистолеты…

На страницах мелькали: мародерство, мошенничество, насилие, ненормальное поведение, ножи, нравственность. Остроконечные предметы…Ах, это чересчур далеко. Она стала листать в обратном направлении: осеннее правонарушение, осада, оружие и огнестрельное оружие.Отлично! Ей нужна глава семьсот девяносто. Она уселась за письменный стол Фрэнка, включила лампу с зеленым шаром-абажуром и открыла книгу, изящно отделанную кожей.

Сначала она подумала, что у нее возникнут сложности, потому что подраздел 790.05 гласил: «Если кто-либо будет носить с собой или же иметь в своем непосредственном владении пистолет, электрическое оружие или устройство, или винтовку „Винчестер“, или иную магазинную винтовку в любом из округов данного штата, не имея на это разрешения…» – Черт подери, значит, необходимо разрешение! – «…полученного от округов данного штата, то такие лица считаются виновными в правонарушении второй степени».

Черт подери! Да как же это возможно? Да еще в штате Флорида?Она продолжала читать, и в подразделе 790.25, озаглавленном «Законное владение, хранение и использование огнестрельного и прочего оружия», нашла исключения:«положения подразделов 790.05 и 790.06 не применяются в следующих случаях и несмотря на упомянутые разделы, следующие лица могут законно владеть, хранить и на законном основании использовать огнестрельное и прочее оружие, патроны и снаряжение для законных целей…»

Леона задержала дыхание. В конце длинного списка лиц, для которых делались исключения из запретительных разделов, она отыскала следующее: «Лицо, хранящее оружие у себя дома или на месте работы». И это, как она решила, делало законным – едва ли не для каждого в штате Флорида – владение оружием. Да, к тому же этот раздел завершался такими словами: «Истолкование»:«Данный акт можно толковать более свободно с тем, чтобы проводить в жизнь политику в интересах конституционных прав, позволяющих хранить и иметь при себе оружие для законных целей. Данный акт должен служить уточняющим и дополнительным к существующим правам, позволяющим иметь при себе оружие и гарантированным сейчас законами и решениями судов штата Флорида, и из него не вытекает ничего такого, что могло бы умалить либо ограничить какие-либо из этих прав. Данный акт перекрывает любой закон, указ или постановление, вступающее с ним в противоречие».

Лицемерие закона удивило Леону, но и вполне удовлетворило ее, так как она поняла, что может отправиться в оружейный магазин без всякого разрешения и совершенно законно приобрести смертельное оружие.

Софи Брэчтмэнн была толстой дамой со слуховым аппаратом, который не работал. Она извлекла из уха усилитель и потрясла его, потом встряхнула коробочку с батарейками. Засунула усилитель обратно в ухо и стала крутить регулятор силы звука.

– Что-то с ним не в порядке, – объяснила она Мэтью. – Вам придется говорить очень громко.

В молодости она, наверно, была хорошенькой. Вряд ли красивой и стройной, но этакой милашкой, и не такой толстой, а пухленькой, даже кругленькой. Возможно, внутри этой расплывшейся женщины все еще обитала молодая привлекательная девушка, которая более полувека назад завоевала сердце Франца Брэчтмэнна. Но сейчас это было не более чем тенью – неким слабым намеком. Тучное тело в строгом черном платье, обрюзгшие руки и ноги, одутловатое напудренное лицо, жесткая линия рта, седые волосы – все выглядело так, словно всегда было старым. Молодыми остались только голубые глаза, живые и острые.

Мэтью смотрел в них. Они были очень похожи на глаза Хэлен Эббот.

– Итак, в чем заключается ваше дело, мистер Хоуп? – спросила она. – По телефону вы сказали, что у меня может быть информация, которая поможет вашему клиенту. Речь идет об убийстве?

– Да, мадам.

Они сидели в омываемой солнцем нише большой гостиной, высокие окна, выходящие на залив, были открыты, день был великолепным. Однако женщина была одета в черное.

– Я хочу сразу сказать вам, – заметила она, – что мне неприятны люди, которые защищают преступников, в особенности убийц.

– Я бы не взялся за это дело, – сказал Мэтью, – если бы считал, что мой клиент виновен.

– Должно быть, так говорят все адвокаты по уголовным делам, – сухо сказала Софи. – Я дам вам пятнадцать минут, чтобы вы рассказали мне все, что считаете нужным.

– Мы пытаемся найти одного человека, которого мой клиент видел утром в день убийства.

– Что-что?

– Человека, которого мой клиент видел…

– Да, и что же?

– Возможно, это и был убийца…

– Если только им не был ваш клиент.

– Нет, мой клиент им не был, – мягко сказал Мэтью. – Но даже если это лицо и не являетсяубийцей…

– Что-что?

– Я говорю, что если этот человек, которого видел мой клиент, не являетсяубийцей… Существует вероятность, что он был свидетелемубийства. Нам бы очень хотелось отыскать…

– Но при чем здесь я? – сказала Софи и посмотрела на часы. – У вас осталось двенадцать минут. И говорите погромче, вы что-то мямлите. Мой слуховой аппарат неисправен, я же вам говорила.

– Я считал, что я кричу… Миссис Брэчтмэнн, – сказал он, – расскажите мне о вашей внучке и ее друзьях.

– Понятно, – сказала Софи и покачала головой. – Эта маленькая сучка снова всплыла на поверхность!

– Мы говорим о…

– Мы говорим о Хэлен Эббот, – сказала Софи. – Какое, черт подери, онаимеет отношение к вашему клиенту?

– Миссис Брэчтмэнн, двое из приятелей вашей внучки были…

– У меня нетникакой внучки. Хэлен Эббот – лгунья и авантюристка, – сказала Софи. – Так же как и ее папаша.

– Ее отец в больнице, – сказал Мэтью. – Вы это знаете?

– Нет, но я рада это услышать.

– В любом случае у Хэлен Эббот есть два приятеля… по имени Билли Уолкер и Артур Хэрли…

– Да, я говорила с Хэрли по телефону. Вам известно, о чем был разговор?

– Как я понимаю, речь шла о деньгах. Она что-то говорила про цену, которая вас должна устроить.

– Пусть и не надеется, маленькая сучка!

– …что вы, мол, выписали какой-то чек…

– Да я скорее сгнию в аду! Претензии Хэлен Эббот – ложь от начала и до конца!

– В чем заключаются ее претензии, миссис Брэчтмэнн?

– Она говорит, что она моя внучка. А у меня есть только один ребенок, мистер Хоуп, моя дочь Элиза, которая никогда не была замужем, и у нее не было детей.

– Но тогда почему Хэлен Эббот…

– Мистер Хоуп, я не собираюсь углубляться в дело, которое на протяжении последнего месяца доставляет неудобство мне и моей дочери, – она посмотрела на часы. – У вас еще осталось девять минут. Вы сказали мне, что я могу быть полезна вашему клиенту. Счетчик тикает. Говорите.

– Не знаете ли вы или ваша дочь кого-нибудь по имени Джонатан Пэрриш?

– Пэрриш? Нет.

– У вас нет никакого предположения, зачем Артуру Хэрли и его приятелю понадобилось наблюдать за домом Пэрриша?

– Нет. Мой единственный контакт с Хэрли был по телефону.

– Билли Уолкер говорил о каких-то карточках, картинках. Вы не…

– Каких это еще картинках? Живопись? Фотография?

– Не знаю. Я вас спрашиваю. Он сказал, что они доведут их до беды.

– Эти карточки?

–  Да.Вы не знаете, что он имел в виду?

– Нет.

– Миссис Брэчтмэнн…

– У вас осталось семь минут.

– Но кто их считает-то? – сказал Мэтью и улыбнулся.

– Я считаю, – сказала Софи.

– Миссис Брэчтмэнн, я понимаю, что вы не хотите разговаривать о Хэлен Эббот, но… Но мне известно, что ее отец приезжал повидаться с вами где-то в декабре, как раз накануне Рождества…

– Это правда.

– И сама Хэлен приезжала сюда в прошлом месяце. Вы не могли бы рассказать мне что-нибудь об этих визитах…

– Нет.

– …поскольку я защищаю невиновного человека, который, возможно, отправится на электрический стул, если я не смогу доказать…

– Мистер Хоуп, я восхищена вашим упорством, но… я же сказала: нет.

– Миссис Брэчтмэнн, если эти визиты хотя бы отдаленно связаны с делом, которым я занимаюсь…

– Я не понимаю, как они могут быть с ним связаны.

– Пожалуйста, – сказал Мэтью. – Не могли бы вы уделить мне время? – спросил он.

Она посмотрела на него, потом на свои часы.

– Пять минут – это все, что у вас осталось.

Мэтью улыбнулся.

– Я согласен.

– Это было в прошлом году, как раз накануне Рождества, – сказала она.

Он назвался Чарльзом Эбботом и сказал охраннику у ворот, что хочет видеть Софи Брэчтмэнн по важному делу. Софи вспомнила, что этот человек работал шофером лет двадцать назад у ее мужа. Миловидный молодой англичанин. Она смутно припомнила его светлые волосы и голубые глаза и попросила Карла провести его в дом.

Чарльз Эббот вошел в гостиную комнату с видом на море. Был декабрь, сияло солнце, и хотя комната и была принаряжена к Рождеству – огромное дерево в углу, гирлянда, венки из веток вечнозеленых растений в комнате и на перилах лестницы, ведущей в верхние этажи дома, все равно это не Рождество, каким оно бывает в Нью-Йорке, где снег, мороз – здесь человек ощущает сияние солнца и моря. Нет, это не Рождество. Наверно, так же это воспринимал и Эббот – он до восемнадцати лет жил в Англии. Он изменился за прошедшие годы… Так сколько жевремени-то прошло? Он напомнил ей, что он оставил свою работу девятнадцать лет назад. Если быть совсем точным, девятнадцать лет и четыре месяца, а она-то разве не помнит? Он улыбнулся, когда говорил это. И вдруг Софи почувствовала себя неуютно.

Ему, как она предположила, было где-то около пятидесяти, и он все еще был привлекательным, хотя немного поношенным и жалким: прошедшие годы не были к нему милосердны. Он отощал и не был таким ослепительным блондином, как в молодости, и глаза выцвели. У него отросли жидкие усики, которые этак по-щегольски двигались, когда он говорил и улыбался. Эта улыбка чем-то беспокоила ее. Почему он так улыбается? Что ему нужно в доме Брэчтмэннов?

И он объяснил ей, что приехал по поводу своей дочери, Хэлен. Софии вежливо улыбнулась:

– Я не знала, что у вас есть дочь, Чарльз.

– Да бросьте вы, – сказал он.

Она посмотрела на него.

– Я что-то вас не понимаю.

– Как поживает Элиза? – спросил он.

Это фамильярное упоминание ее дочери еще больше разволновало Софи.

– Мне нужен миллион долларов, миссис Брэчтмэнн, – сказал он.

Она от изумления заморгала.

– Чтобы я хранил молчание о ребенке вашей маленькой золотоволосой девочки.

– Я не понимаю, о чем вы.

– О ребенкеЭлизы! – сказал Эббот. – Я говорю о Хэлен, о вашей внучке,миссис Брэчтмэнн. Мне нужен миллион баксов,миссис Брэчтмэнн! Вы хотите сохранить ваш престиж, ваше имя, да, в конце концов, и ваше пиво,миссис Брэчтмэнн? Или хотите, чтобы все пивососы узнали, что ваша золотая девочка забеременела от шофера?

– Это абсурд, – сказала Софи и нажала на кнопку селектора.

– В его претензии не было никакого основания, – рассказывала она. – Это все было высосано из пальца. Когда он начал работать у нас, Элиза была ребенком, и ей было шестнадцать, когда он ушел. Вы теперь можете представить себеего подлость? Сочинить такую историю? И вернуться обратно, спустя все эти годы, с таким наглым шантажом? Я велела Карлу вышвырнуть его вон, как грязную собаку, которой он и был.

– Но на этом история не закончилась, – сказал Мэтью.

– Нет. Его дочь приехала повидаться со мной. Эта маленькая сучка, которая характером вся в папашу. Она пыталась выдоить меня, совсем как ее папаша.

– Вы не могли бы припомнить точную дату ее посещения?

– Это было двадцать восьмого числа прошлого месяца, в четверг.

«За два дня до убийства Пэрриша», – подумал Мэтью.

А Софи Брэчтмэнн, забыв об отпущенных ею на этот рассказ пяти минутах, продолжала. Она впустила ее в дом больше из любопытства, чем по другой причине. Ей хотелось посмотреть, на кого похожа эта бесстыжая. Она была похожа на своего отца. Светлые волосы и голубые глаза. Точь-в-точь ее отец.

– Ох, бабушка, – сказала она, чуть не плача, и упала перед Софи на колени. – Я люблю тебя, бабушка!

Она обхватили черные юбки, играя этакую слезливую мелодраму, причем вполне примитивно, но Софи вовсе не собиралась ей потворствовать.

– Но вы даже не знаетеменя! – сказала Софи. – И уже так любите.

– Я хочуузнать вас и мою мамочку. Пожалуйста, позвольте мне узнать…

– У вас здесь нет никакой мамочки.

– Бабушка, пожалуйста…

– И никакой бабушки.

– Меня не волнуют деньги… Не думайте!

– Тогда для чего же вы здесь?

– Деньги были папиной идеей. Все, что я хочу…

– Вы хотите того же самого, что и он, вы, маленькая лгунья.

– Я обещаю вам…

– Вы можете обещать, что никогда впредь не явитесь сюда, потому что в следующий раз я этого вам не позволю, вы меня слышите?

– Я хочу видеть мою мать. Я могу доказать,что она моя мать! В следующий раз, когда я приеду…

– Следующего раза не будет.

– Я предъявлю это доказательство…

– Убирайся вон! Немедленно.

– Мне нужна моя доля! – закричала Хэлен, уже совершенно иным тоном. – Да, черт подери! Я хочу получить свое! Не меньше, чем миллион.

– Вот ты и показала свое истинное лицо, воровка. «Деньги были идеей папы», – передразнила ее Софи.

– Я хочу миллион долларов, ты, старая корова! – завопила Хэлен. – Ты бы лучше достала свою чековую книжку! Потому что в следующий раз, когда я приеду сюда…

– А не вышвырнуть ли мне и тебя прочь, как я вышвырнула твоего…

– Ты еще услышишь обо мне, – сказала Хэлен и выскочила из комнаты.

Миссис Брэчтмэнн замолчала. Мэтью ждал. Молчание затягивалось.

На заливе неожиданно показалась шлюпка с красно-голубыми парусами. Треугольный флажок плескался по ветру. Мэтью захотелось вдруг оказаться там, в этой шлюпке. Чтобы ветер развевал его волосы. Там, снаружи, так чисто и светло. А здесь, в этом доме…

– Затем был телефонный звонок Артура Хэрли: у них есть доказательство, и им нужен миллион долларов. Я повесила трубку. Это шантаж от начала до конца. И онизнают это. И знают, что яэто знаю.

Софи Брэчтмэнн посмотрела на свои часы.

– Ваше время вышло, – сказала она. – Всего доброго, мистер Хоуп.