Текст книги "Дело по обвинению"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

– Ну еще бы! Мы стараемся жить тихо и мирно – и вот что из этого получается. Такие, как Рирдон, нам вздохнуть не дают. Это он у них заводила. Как стал «альбатросом», так и пошло. Помнишь, что случилось прошлым летом в бассейне, Гаргантюа?

* * *

В этот августовский день температура в Нью-Йорке бьет все прошлые рекорды. Время – полдень, солнце стоит прямо над головой и термометр на кирпичной стене душевой показывает +48. Голубоватая вода в прямоугольном бассейне ослепительно блестит. В это воскресенье бассейн переполнен – как, впрочем, обычно по субботним и воскресным дням. Большинство купающихся и загорающих – молодежь.

Когда пуэрториканские ребята выходят из раздевалки, их никто не замечает. Они идут осторожно – хотя территория бассейна считается нейтральной, они тем не менее находятся на вражеской территории. Их шестеро. Цвет их кожи варьирует от белого до шоколадного. Майк, самый темнокожий, говорит только по-испански. Он не хочет учиться английскому, опасаясь, что его будут принимать за негра. Другой пуэрториканец, Альфредо, говорит по-английски довольно скверно, хотя не по своей вине. Он способный и старательный ученик, но ему трудно учиться, так как его учителя – урожденные нью-йоркцы, не знающие испанского языка. Альфредо – верующий католик и носит на шее тонкую золотую цепочку, на которой болтается крошечный золотой крестик. Ребята входят в воду. Плавая, они стараются держаться как можно ближе друг к другу. Дежурный по бассейну бросает на них равнодушный взгляд и вновь принимается болтать с блондинкой, которая, по-видимому, вот-вот сбросит верхнюю половину своего купального костюма.

Башня Рирдон отрывается от питьевого фонтанчика. Рирдон высок и хорошо сложен. Он увлекается штангой. Чтобы купить штангу, он целое лето проработал в бакалейной лавке. Отец смеется над его занятиями. «Мне не надо было поднимать штанги,– говорит он.– Я поработал укладчиком шпал, и мускулы у меня настоящие. А вот твои – поддельные». Он обещал Башне вышвырнуть «это барахло» при первой же жалобе соседей. Поэтому упражняется Башня очень осторожно. Занимается штангой по два часа каждый вечер. Иногда он заходит на кухню, хватает мать за тонкую талию могучими руками и поднимает ее в воздух. Ему очень нравится показывать ей, какой он сильный. Мать притворно сердится: «Сейчас же отпусти меня, дурак»,– говорит она в таких случаях, но Башня знает, что ей это тоже нравится. Втайне Башня считает, что он сильнее отца и очень хотел бы помериться с ним силой. Но его отец предпочитает смотреть футбол по телевизору; к тому же Башня опасается, как бы отец не вышел победителем из этого состязания – тогда не будет конца его рассказам о постройке железной дороги. А он не хочет осрамиться перед матерью.

Его мать и не подозревает, что он член уличной банды. Она постоянно предупреждает его об опасностях Гарлема. «Ни в коем случае не бери сигарет у незнакомых людей. Вот так они и приучают людей к наркотикам»,– говорит ему она. «Будь осторожен, Арти, в Гарлеме торговцев наркотиками не оберешься». Башня не рассказывал ей, что уже пробовал курить марихуану. И не упоминал, что не пробовал более резких наркотиков, только опасаясь, что потеряет силу. А ему нравится быть сильным. Ему нравится его кличка. Башня. Выбрал он себе весам, а уж позднее сделал вид, что кличку дала ему банда. Башня подходит к воде, смотрит на купающихся и сразу же замечает пуэрториканских ребят. Знает он из этой компании только Фрэнки Анарилеса, с которым имел уже несколько встреч (до сих пор, впрочем, относительно мирного характера). Но он знает, что Фрэнки – президент «всадников». Знает он также, что, по неписаному закону, бассейн является нейтральной территорией. И все же присутствие пуэрториканских ребят в бассейне его злит.

Он подзывает Апосто.

* * *

Башня. Посмотри-ка на воду!

Бэтмэн смотрит, но ничего не видит. Он вообще туго соображает. Находчивым он бывает только в драке. Дерется он совершенно инстинктивно, как животное. Ему нравится драться, так как он дерется хорошо. Он к тому же сознает, что все остальное у него получается плохо. Школу он не любит, но не потому, что его дефективность отделяет его от других ребят,– этого он не сознает, а потому, что школьные занятия не кажутся ему интересными. Если бы он мог найти работу, то давно бы уже бросил школу, но на работу никто его не берет. Однако учителя не считают его «трудным учеником», так как в классе он никогда не доставляет им неприятностей. Им и в голову не приходит, что он состоит в уличной банде и в пылу драки может убить. Они считают его просто туповатым. Когда на следующий год их станут расспрашивать в связи с убийством Морреза, то они будут искренне поражены, что тихий мальчик вроде Энтони Апосто вдруг «впал в бешенство». Но тихий мальчик Энтони Апосто, или Бэтмэн, не впадал в бешенство. Он просто любит драться, потому что товарищи говорят ему, что дерется он здорово. И он хочет заниматься только этим, из него вышел бы отличный солдат и его, возможно, даже наградили бы за мужество, проявленное на поле сражения. К сожалению, для армии он слишком молод. Задолго до того, как он достигнет призывного возраста, он уже убьет «врага» – вполне для него реального.

Бэтмэн. Я ничего не вижу в воде, Башня. Что там такое?

Башня. Гляди вон туда. Чумазые.

Бэтмэн видит пуэрториканских ребят, но их вид не вызывает у него никакой злости. Он пытается найти в словах Башни скрытый смысл, однако это ему не удается.

Бэтмэн. Чего они делают, Башня?

Башня. Тебе что, нравится с ними плавать?

Бэтмэн (пожимает плечами). Да я не знаю. Я их и не видел, пока ты мне не сказал.

Башня. Приведи Дэнни.

Бэтмэн. Дэнни? Он где-то тут с девушкой. Я его приведу, Башня. Сейчас приведу.

Он уходит. Рирдон стоит у воды, уперев руки в бока. Он уже знает, что будет драка. Но убежден, что зачинщиком будет не он. Зачем? Стычка эта вызвана тем, что пуэрториканцы явились в бассейн. Значит зачинщики они, а он тут ни при чем.

Подходит Дэнни.

Дэнни. Что случилось, старик?

Башня. Вон посмотри! Пуэрториканцы пакостят нашу воду.

Дэнни. А? (Бросает взгляд на бассейн). Да черт с ними, пусть плавают. Жара ведь такая, что бетон плавится.

Башня. Если сегодня мы им спустим, завтра они приведут сюда весь Уэст-сайд.

Дэнни. Да ведь они и раньше здесь бывали. Брось, Арти!

Башня (поправляет его). Не Арти, а Башня.

Дэнни. Ладно. Ну так брось, Башня.

Башня. Мне это не нравится и я говорю, что их надо выгнать.

Дэнни. Ну так и выгоняй. Я-то тут при чем? Я же разговаривал с девчонкой...

Башня. Аяи не знал, что ты трус!

Дэнни. При чем тут трусость? Они хотят купаться, ну и пусть купаются.

Башня. Этот бассейн на нашей территории.

Дэнни. Но они же всегда здесь купаются! Послушай: у меня тут девушка и...

Башня. Иди, иди к своей девушке, трус.

Дэнни. Нет, подожди...

Башня. Вот уж не думал, что у тебя дрожат поджилки. Думал, что ты свой парень.

Дэнни. Но это ведь так и есть! Просто я не вижу никакого смысла...

Башня. Ладно, ты уже все сказал. Раз ты хочешь, чтобы я пошел к ним один, придется так и сделать. Мы с Бэтмэном сами справимся.

Дэнни. Но послушай! Ведь их же шестеро! А ты хочешь...

Башня. Ничего! Незачем мне знать человека, который даже не член клуба.

Дэнни. Да при чем тут клуб? Я просто не вижу...

Башня. Ладно! Идем, Бэтмэн.

Дэнни. Если ты с ними свяжешься – будет драка. Прямо тут. Могу дать гарантию.

Башня. А я не боюсь драки.

Дэнни. Ну и я не боюсь.

Башня. Так ты что? Идешь или остаешься?

Дэнни. Я не боюсь. И ты это знаешь.

Башня (саркастически). Ну конечно, я ведь вижу, как ты не боишься.

Дэнни. Хватит! Просто я разговаривал с девчонкой. Ну идем посмотрим, в чем там дело.

Они идут по краю бассейна к «всадникам», которые только что вылезли из воды. К ним молча присоединяются другие ребята, словно горнист протрубил сбор, и «альбатросы» становятся в строй. В том, как они идут, есть что-то жуткое – это безжалостная целеустремленность линчевателей. Впереди идут Башня, Бэтмэн и Дэнни. Дежурный смотрит на ребят со своей вышки. Но он не полицейский, и ему не хочется связываться с бандой хулиганов. Шум вокруг начинает стихать, а потом и вовсе замирает. Но эта тишина громче прежнего гула голосов. Пятеро пуэрториканцев отошли напиться к фонтанчику и только один из них, Альфредо, остался сидеть у бассейна, болтая ногами в воде. «Альбатросов» он не замечает до тех пор, пока они не оказываются совсем рядом. Он вскакивает и в страхе оглядывается по сторонам, но его окружают, прежде чем он успевает окликнуть своих приятелей.

Башня. Ты что, девчонка?

Альфредо. Не понимаю.

Башня. А бусы? До сих пор я думал, что бусы носят только девчонки.

Альфредо. Бусы... (Он касается рукой цепочки и крестика). Это не бусы. Это Иисус Христос. Вы разве неверующие?

Башня. Ах, так ты верующий!

Альфредо. Чего вам от меня нужно?

Башня. Посмотреть, как ты молишься, чумазый.

Альфредо. Эй! Не обзывай меня...

Башня. И посмотреть, чумазый, умеешь ли ты ходить по воде...

Альфредо. Ходить по...

Бэтмэн сильно толкает его, и он падает в воду спиной вперед. «Альбатросы» прыгают вслед за ним и, когда Альфредо всплывает, оказывается, что он окружен. Альфредо страшно испуган. Он никогда не был хорошим пловцом и пришел сюда только потому, что не хотел отставать от товарищей. А теперь товарищи бросили его на произвол судьбы и...

Башня. Хватай его! Топи!

Бэтмэн нажимает на плечи Альфредо и топит его. Альфредо удается снова подняться на поверхность, он задыхается, но тут его ударяет другой «альбатрос», а Бэтмэн хватает его за волосы и изо всей силы тянет вниз. Бэтмэну помогает его сосед. На поверхности воды лопается пузырек. Вокруг стоит мертвая тишина. Дежурный обдумывает положение и решает, что вмешиваться он не обязан. Все же он спускается со своей вышки, проталкивается через толпу и отправляется на поиски полицейского.

Дэнни. Ну ладно, хватит. Отпусти его.

Башня. Держи его крепче!

Дэнни. Отпусти его! Он же захлебнулся, ты что, не видишь?

Башня. Притворяется! Просто задержал дыхание!

Дэнни. Ты что, убить его хочешь? Отпусти его, Башня!

Башня. Заткнись!

Под водой Альфредо уже не шевелился. У фонтанчика Фрэнки, наконец замечает неожиданную тишину вокруг. Он оборачивается, смотрит, кричит «Mira!»[10]10
  Смотри! (исп.)


[Закрыть]и все пуэрториканцы бросаются к воде. Во главе с Фрэнки они сразу ныряют в воду и вырывают Альфредо из рук Бэтмэна и его помощника. Альфредо цепляется за край бассейна еле дыша. В воде продолжается драка, раздается ругань. Девушки у бассейна визжат. К месту происшествия бегут дежурный с полицейским. Воздух прорезает пронзительный свисток.

* * *

– Так значит зачинщиком был Башня? – спросил Хэнк.

– А то кто же? Ведь мы ничего такого не делали. Просто купались. И нас из-за него потащили в участок. Только потому, что он решил разыграть большого человека.

– Вы хорошо сделаете, если отправите их на электрический стул, мистер Белл, – сказал Гаргантюа.

– Да, – согласился Фрэнки, – это правильно. – Он повернулся к Хэнку и посмотрел ему прямо в лицо. – Так и сделайте, мистер Белл! – Его голос стал угрожающим.

– Будет скверно, если на этот раз они вывернутся, – вставил Гаргантюа.

– Да, – сказал Фрэнки. – Это очень многим может не понравиться.

Мать Рафаэля Морреза вернулась домой с работы только в шесть часов вечера. Работала она в швейной мастерской, как и у себя на родине, в пуэрториканском городе Вега Баха. Правда, в Нью-Йорке ее рабочий день был короче, а заработная плата выше, но зато на Пуэрто-Рико после работы она возвращалась домой к своему сыну Рафаэлю. В Нью-Йорке же она больше этого делать не могла. Ее Рафаэля убили.

В Нью-Йорк она приехала к мужу, который мыл посуду в ресторане на 142-й улице. Он приехал сюда на год раньше ее, поселился у родственников и скопил достаточно денег для того, чтобы снять квартиру и выписать жену и сына. Ехала она неохотно, потому что любила Пуэрто-Рико. Ей было страшно покидать знакомые места, хоть Нью-Йорк и сулил всяческие блага. Через полгода после того как она приехала сюда, ее муж связался с другой женщиной, предоставив ей и сыну самим перебиваться в этом городе.

В тридцать семь лет (она была на два года старше Карин) Виолетта Моррез выглядела шестидесятилетней старухой. Худое тело, изможденное лицо – только глаза и рот хранили остатки былой красоты.

Они сидели в «гостиной» ее крохотной квартирки на четвертом этаже и молча смотрели друг на друга. Ее большие карие глаза смотрели на Хэнка с откровенностью, от которой ему становилось не по себе. Как будто он смотрел в глаза неизбывному горю, слишком огромному для выражения чувств, – горю, которое искало одиночества и отвергало сочувствие.

– Что вы можете сделать? – спросила она. – Ну что вы можете сделать?

– Я могу проследить за тем, чтобы свершилось правосудие, миссис Моррез, – сказал Хэнк.

– Правосудие? В этом городе? Не смешите меня! Правосудие здесь существует только для тех, кто здесь родился. А для всех остальных – ничего, кроме ненависти. Это город ненависти, сеньор. Само его сердце полно ненависти и это страшно чувствовать. Ведь меня учили любви. Меня ведь учили, что любовь превыше всего. Меня учили этому на Пуэрто-Рико, где я родилась. Там легко любить. Там очень тепло, люди никуда не торопятся и здороваются друг с другом на улицах. Там все знают друг друга, знают, что меня зовут Виолетта Моррез и спрашивают: «Как живешь, Виолетта? Хуан пишет? А твой сын здоров?» Ведь это очень важно быть кем-то, знать, что ты Виолетта Моррез, и все тебя знают. А в этом городе холодно, все куда-то спешат. Здесь никто с тобой не поздоровается и не спросит, как ты чувствуешь себя. Времени для любви в этом городе нет. Здесь осталась одна только ненависть. И эта ненависть отняла у меня сына.

– Убийцы вашего сына понесут справедливое наказание, миссис Моррез. Я для этого к вам и пришел.

– Справедливое, сеньор? Оно будет справедливым только, если убийц убьют так, как они убили моего сына. Справедливо было бы вырвать у них глаза, а потом наброситься на них с ножами, как они набросились на моего Рафаэля в его тьме. Другой справедливости для диких зверей нет. А они звери, сеньор, поверьте мне. И если вы не отправите этих убийц на электрический стул, то никто уже не сможет быть спокоен за свою жизнь. Останутся только страх и ненависть. Они вместе будут править этим городом, а порядочные люди попрячутся по домам и будут молить бога о спасении. Мой Рафаэль был хороший мальчик. За всю свою жизнь он не сделал ничего плохого. Глаза его были мертвы, сеньор, но его сердце было полно жизни. Иногда легкомысленно относятся к тому, что слепой нуждается в присмотре. Это ошибка. Я и сама раньше так же ошибалась. Я следила за ним, ухаживала, всегда, всегда. Пока мы не приехали сюда. А потом его отец ушел от нас, и мне пришлось работать. Ведь надо есть. И вот пока я работала, Рафаэль выходил на улицу. На улице его и убили.

– Миссис Моррез...

– Есть только одно, что вы можете сделать для меня и для моего сына, синьор. Только одно.

– Что, миссис Моррез?

– К ненависти этого города вы можете добавить и мою ненависть. Вы можете убить тех, кто убил моего Рафаэля. Вы можете убить их и избавить улицы от зверей. Вот что вы можете для меня сделать, сеньор. Да простит мне бог, вы можете убить их, сеньор.

Когда в этот вечер он вернулся домой, Карин разговаривала в гостиной по телефону. Он направился прямо к полке, налил себе из кувшина бокал мартини, чмокнул жену в щеку, а потом стал слушать, как она заканчивает телефонный разговор.

– Ну что вы, Филлис, конечно, я понимаю, – говорила она. – Но все-таки мы так надеялись, что вы придете. Мы хотели, чтобы вы познакомились с... Да, понимаю. Ну, что же, тогда как-нибудь в другой раз. Конечно. Спасибо, что позвонили. И передайте привет Майку. Пока.

Карин повесила трубку, потом подошла к Хэнку и, обняв его за шею, поцеловала по-настоящему.

– Как у тебя прошел день? – спросила она.

– Все хуже и хуже, – вздохнул он. – Каждый раз, когда я иду в Гарлем, у меня возникает ощущение, будто я голыми руками шарю в какой-то болотной тине. Я не вижу дна. Карин, я только могу надеяться, что не порежусь об острые камни и осколки бутылок. Я разговаривал с девушкой, которая была рядом с Моррезом, когда его убили. И знаешь... что он вытащил тогда из кармана? То, что защита считает ножом?

– Что?

– Губную гармонику. Ну что ты на это скажешь?

– Да, но они, тем не менее, будут утверждать, что их подзащитные ошибочно приняли ее за нож.

– Вполне возможно. – Он помолчал. – А Башня Рирдон, если верить его врагам, личность на редкость очаровательная. – Он вновь замолчал. – Карин, поверить тому, что творится в Гарлеме, можно только увидев все это собственными глазами. Эти ребята, как армия, приведенная в боевую готовность: есть и арсеналы, и военные советники, и слепая ненависть к врагу. Вместо мундиров у них свитера, а причины, по которым они дерутся, не более осмысленны, чем причины настоящих войн. Война для них – обычное состояние. Единственный образ жизни, который им известен. Гарлем был прогнившим местом еще в дни моего детства, но теперь к этой гнилости, которая неотъемлема от трущоб и нищеты, прибавилось кое-что новое. Эти ребята не только как бы заключены в тюрьму, но еще разделили ее на множество мелких тюрем, установив самые произвольные границы: «Это моя территория, а это – твоя. Только попробуй пройди по моей и я тебя убью, а если я пройду по твоей, то мне не жить». Им и без того приходится несладко, а они еще создают целую сеть крохотных гетто на территории того большого гетто, в котором вынуждены жить. Понимаешь, Карин, я могу без конца допрашивать их, почему, собственно, они дерутся. А они будут отвечать, что должны защищать свою территорию, своих девчонок, свою гордость, свою национальную честь или еще какую-нибудь чертовщину. А в действительности они и сами не знают.

Он умолк и принялся внимательно рассматривать свой бокал.

– Может быть, идея «непреодолимой силы» не так уж бессмысленна. Может быть, все эти ребята просто больны. Ведь если бы эти трое ребят не отправились в испанский Гарлем и не убили там Морреза в тот вечер, то рано или поздно трое пуэрториканских ребят непременно прокрались бы в итальянский Гарлем и убили бы там кого-нибудь из «альбатросов». Я слышал, как они говорили о своих врагах. Это совсем не похоже на игру.

– Да, но нельзя же простить убийц на том основании, что они сами могли стать жертвами!

– Конечно! Я только вспомнил, что сказала мне сегодня вечером миссис Моррез, мать убитого мальчика.

– Ну?

– Она сказала, что те, кто убил ее сына, – звери. А действительно ли они звери, Карин?

– Не знаю, Хэнк.

– А если они звери, то кто же загнал их в лес, где они бродят?

– То же можно сказать и о любом убийце, Хэнк. Все люди – продукт общества, в котором они живут. Но тем не менее у нас есть законы, которые...

– Если мы отправим этих трех ребят на электрический стул, помешает ли это убивать остальным их сверстников?

– Возможно.

– Возможно да, а возможно нет. И в этом случае к бессмысленному убийству Морреза мы только прибавим бессмысленное убийство Ди Паче, Апосто и Рирдона. Разница лишь в том, что наше убийство будет санкционировано обществом. Где же в таком случае правосудие? И что тогда называется правосудием?

Зазвонил телефон. Карин сняла трубку и сказала:

– Алло! Ах, это вы, Элис! Здравствуйте... Хорошо, спасибо. – Она умолкла.

– А? – сказала она. – Понимаю. Ну, конечно! Разумеется, вы не можете оставить его одного. Да, да, я все понимаю. Надеюсь, что ему скоро станет лучше. Спасибо, что позвонили, Элис.

Она повесила трубку и с недоумением посмотрела на Хэнка.

– Элис Бентон? – спросил Хэнк.

– Да. Она не может прийти к нам в эту субботу. – Она помолчала, кусая губы. – Я пригласила некоторых соседей к обеду, Хэнк. Хотела, чтобы они познакомились с Эйбом Сэмэлсоном.

– А что случилось у Бентонов?

– У Фрэнка лихорадка. Элис не хочет оставлять его одного дома.

Снова зазвонил телефон. Карин повернулась и взглянула на Хэнка. Потом медленно прошла к телефону, сняла трубку.

– Алло! Да, это Карин. Здравствуйте, Марсия! Нет, нет, мы не обедаем, вы ничуть не помешали. Хэнк только что пришел... Что?.. Да, конечно, такие ошибки случаются, особенно когда в доме две записные книжки. Да, понимаю. Ну, конечно, Марсия. Спасибо, что позвонили.

Она повесила трубку и осталась стоять у телефона.

– Марсия ди Карло?

– Да.

– Не сможет быть у нас в субботу?

– Не сможет быть у нас в субботу, – кивнула Карин. – Это уже три отказа, Хэнк!

– М-м-м. Мне кажется, я узнаю изящный почерк Макнэлли и Пирса.

– Не знаю. Неужели наши соседи...

– Неужели наши соседи считают, что мы угрожаем их образу жизни, добиваясь правосудия для убитого пуэрториканца? Не знаю. Я полагал, что у наших соседей гораздо больше ума и терпимости.

Снова зазвонил телефон.

– Я подойду сам, – сказал Хэнк и снял трубку. – Алло!

– Хэнк?

– Да, а кто говорит?

– Джордж Толбот. Как дела, старина?

– Так себе. Что случилось, Джордж?

– Небольшая неувязка, Хэнк. Боюсь, что нам придется пропустить празднества у вас в эту субботу. Мое прелестное начальство посылает меня в Сиракузы на субботу и воскресенье. Намечается клиент. А что важнее – выпить в гостях или иметь на столе хлеб с маслом?

– Разумеется, – сказал Хэнк. – А вы давно виделись с Макнэлли и Пирсом?

– С кем?

– С Джоном и Фредом, – сказал Хэнк. – С нашими добрыми соседями. Давно вы их видели?

– Ну, на улице мы частенько встречаемся. Знаете, как это бывает.

– Да, я совершенно точно знаю, как это бывает, Джордж. Спасибо, что позвонили. Очень жаль, что вы не сможете прийти в эту субботу. Но, с другой стороны, чуть ли не всех наших соседей выбили из колеи насморки или бабушки, умирающие где-нибудь в Пеории. Не собраться ли вам всем по этому поводу, чтобы устроить свою собственную небольшую вечеринку?

– Какую еще вечеринку, Хэнк?

– Ну что-нибудь вроде состязаний в мастерстве. Вы хотели бы, например, изготовить прекрасный деревянный крест, а потом спалить его на газоне перед моим домом.

– Хэнк!

– Что, Джордж?

– Но мне действительно надо ехать в Сиракузы. Это совершенно не связано с той чепухой, которую распространяют Макнэлли и Пирс.

– Очень хорошо.

– Но вы верите мне?

– А чему тут можно не верить?

– Я просто хотел, чтобы вы знали, что я не присоединился к варварским ордам. Я не приду по уважительной причине. Если уж на то пошло, я очень хотел познакомиться с Сэмэлсоном.

– Ладно, Джордж. Жаль, что вы не сможете прийти. Спасибо, что позвонили.

– До скорой встречи, – сказал Толбот и повесил трубку.

Хэнк тоже повесил трубку.

– Кто еще должен был прийти? – спросил он.

– Кронины.

– Они еще не звонили?

– Нет.

Он подошел к ней и обнял.

– Ты сердишься? – спросил он.

– Нет, просто немного грустно. Я никак не думала, что люди здесь... – Она покачала головой. – Что тут плохого, если человек выполняет свою работу так, как считает нужным?

– По-моему, иначе вообще нельзя, – ответил Хэнк.

– Да. – Карин помолчала. – Ну и черт с ними. Во всяком случае я достаточно эгоистична и радуюсь, что никто не помешает нам провести вечер с Эйбом. Но меня удивляет одно. Если эти интеллигентные обитатели Инвуда, эти столпы общества, творцы общественного мнения, если они могут так себя вести, то чего же можем мы ждать от ребят, живущих в Гарлеме?

Зазвонил телефон.

– Это Кронины, – сказал Хэнк, – только их и не хватало для полнейшего единодушия. Теперь ясно, что все наши соседи хотят, чтобы мы как можно скорее похоронили Морреза и забыли о нем. И может быть следует воздвигнуть в парке монумент тем ребятам, которые его убили. Схороните Морреза поскорее. А молодых убийц похлопайте по спине и скажите: «Молодцы, ребята!» Это обеспечит вам одобрение Макнэлли, Пирса и всех прочих непорочных протестантов.

– Кронины католики, – заметила Карин. – Ты уподобляешься Макнэлли.

– Я выразился фигурально, – ответил Хэнк.

Карин снял трубку.

– Алло, – сказала она и через секунду многозначительно кивнула, поглядев на Хэнка.