Текст книги "Выкуп"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Глава 10

Раннее утро. Город еще спит. Пронзительный предутренний холод как бы специально создан для тех, кто любит поздно просыпаться. Вместе с непроницаемой темнотой за окном он помогает вообразить свою постель единственным желанным прибежищем. Полы в квартире сейчас буквально ледяные и никому на свете не хочется в эти часы касаться их босой ногой.

Однако будильники начинают свой трезвон еще в темноте. Солнце в это время вроде бы и не думает вставать. Звезды уже побледнели и исчезают в бездонной глубине ночного неба, однако на восточной части горизонта еще невозможно разглядеть проблески зари. Утро заполнено мраком и будильники ввинчиваются в него своим пронзительным дребезжащим звоном, будто настроенные на одну и ту же волну, на одну и ту же песенку: “Доброе утро, Америка, не спи – время вставать и сиять”.

Да пропади ты, Америка, пропадом! – и тянутся сонные руки, чтобы выключить голос не знающего сна времени. Послав ко всем чертям Америку и грядущий день, какой-нибудь Джордж торопливо натягивает одеяло, пытаясь скрыться в тепле, где тело так уютно соприкасается с телом, но его снова вырывают из сна: “Джордж, пора вставать”!

М-м-м! Джордж, дорогой, время вставать. И Джорджи всего этого города выбираются из-под теплых одеял, покидают надежное чрево супружеских постелей, ступают босыми ногами на ледяную поверхность полов. Джорджи всего этого города дрожат мелкой дрожью, наспех одеваются и бегут умываться. Вода, которой они торопливо ополаскиваются (даже если она и теплая), кажется им пришедшей с каких-то обледенелых горных вершин. А тут еще предстоит пытка бритьем! Свет в ванной кажется им мрачным и холодным. Жена и дети все еще продолжают мирно спать, и есть что-то неестественное в том, что ты вдруг оказываешься единственным бодрствующим существом в квартире. Таким образом целый миллион Джорджей этого города совершают свой утренний туалет. В квартирах их по-прежнему холодно, однако радиаторы уже начинают ворчать, и скоро послышится шипение поступающего в них тепла, можно будет даже ощутить и запах этого тепла. Кофейник, поставленный на кухонную плиту, начинает подпрыгивать и щедрый аромат горячего напитка распространяется по всей квартире. Даже вода из-под крана начинает казаться немного теплее. И что самое прекрасное – солнце наконец поднимается из-за горизонта.

У него-то со вставанием нет никаких проблем. Солнце бодро приподнимает завесу ночи и выглядывает из-за нее, окруженное сияющим нимбом, который расцвечивает голубизной небесный свод над собой и поднимается все выше и выше, заставляя ночной мрак сворачиваться и обращаться в паническое бегство. Его желтые и оранжевые лучи расписывают оконные стекла, стены домов и крыши, заливают золотом мрачные воды реки Харб. И нет у него с этим вставанием никаких проблем – оно просто подымается все выше и выше. Вот теперь с полным правом можно сказать: “Доброе утро, Америка, не спи – время вставать и сиять”.

Свет неоновых ламп блекнет в лучах окрепшего солнца. В черных провалах улиц еще монотонно мигают огни светофоров. Но движения пока нет и поэтому смена зеленых и красных огней все еще бессмысленна. Подле них еще не толпятся пешеходы, раздражаясь сменой разрешающих и запрещающих сигналов. Мелькают огоньки светофоров, и даже в их стеклах отражается теперь, солнечный свет. Однако красочней всего он отражается миллионами оконных стекол высоких зданий, которые вглядываются в надвигающийся с востока день сотнями пылающих глаз.

Слепой, нащупывая палкой дорогу, бредет по тротуару. Вот уже и на реке пробудилось движение. Те Джорджи, что работают на реке, откликаются на запах соленой воды и поджаренного бекона. От причалов несутся гудки буксиров и паромов. На военном корабле слышится звук сигнальной трубы.

Уличные фонари гаснут. В городе полновластно царит теперь одно солнце. Патрульный полицейский молча совершает обход своего участка, пробует дверные ручки магазинов, заглядывает внутрь, прислоняясь лицом к стеклам витрин, чтобы разглядеть, не случилось ли там чего за ночь.

Он бросает привычный взгляд на часы. Без четверти шесть. Через пару часов его, наконец, сменят.

Ночь была длинной и холодной. Но уже наступило утро.

* * *

Она молча собирала вещи в залитой солнечным светом спальне. Сияющие в солнечных лучах пылинки мелькали в свете, падающем из окна, придавая особую выразительность ее фигуре, склоненной над огромным чемоданом. Лиз Белью следила за ее действиями, полулежа на шезлонге, стоявшем чуть в стороне от кровати и прихлёбывая кофе из крошечной чашечки.

– В такую рань я не подымалась ни разу с того предрассветного часа, когда ребята из нашего спортивного клуба совершили ночной налет на наши спальни и принялись сдергивать со спящих девчонок одеяла, – сказала Лиз.

– Да, я помню эту ночь, – отозвалась Диана.

– Ах, прекрасные деньки нашей знойной юности, и куда вы, только подевались? Тогда ребята из клуба совершили этот налет только ради того, чтобы поглядеть на нас без трусиков, а теперь мой Гарольд, если и совершает по ночам на что-нибудь налет, так только на пиво в холодильнике.

– Всем нам суждено когда-нибудь повзрослеть, Лиз, – сказала Диана. Она выдвинула ящик одного из шкафов и достала оттуда стопку белья, которую она тут же положила на постель.

– Ты так считаешь? – спросила Лиз. – В таком случае, позволь спросить тебя, когда же ты сама наконец повзрослеешь, дорогая? Во всей этой истории ты ведешь себя просто по-детски.

– По-детски?

– Вот именно. Если, естественно, тебя не охватила непреодолимая тяга к самоубийству. – Лиз скорчила глубокомысленную гримасу и снова отпила глоток кофе. – И я еще вечно подначивала тебя именно за то, что ты у нас такая уравновешенная девчонка. А тут ты вдруг требуешь от Дуга, чтобы он пустил по миру себя, а заодно и тебя тоже. Это же просто бессмысленно.

– Бессмысленно?

– Вот именно – бессмысленно. – Лиз нахмурилась. – И прекрати ты, наконец, повторять окончание каждой и моих фраз, только придав им форму вопроса. Получается что-то вроде бездарного подражания Хемингуэю.

– Прости, пожалуйста, – Диана расправила на постели очередную комбинашку, аккуратно сложила ее и уложила в чемодан. – А представь-ка себе, Лиз, хоть на минуточку, что в руках у этих мерзавцев кто-нибудь из твоих детей. Что бы ты сделала?

– Да я бы руку отдала на отсечение за него, – не задумываясь ответила Лиз.

– А предположим теперь, что у них мой сын – Бобби, а они потребовали этот выкуп с тебя?

Лиз снова отхлебнула из чашечки и некоторое время молча глядела в нее. Было все еще очень раннее утро и на лице у нее не было никакой косметики, однако и без нее она была очень красива, а глаза ее были все такими же лучистыми.

– Дорогая моя, – сказала она наконец. – Я люблю тебя как родную сестру. И всегда любила тебя, и дело тут вовсе не в воспоминаниях о старом добром времени, проведенном совместно в колледже. Но я далеко не уверена в том, что я с готовностью рассталась бы с пятью сотнями тысяч долларов ради того, чтобы спасти твоего сына. Нет у меня такой уверенности, Диана, и все тут. И если в результате этого признания ты станешь считать меня скотиной, то, ей-богу, я все равно ничего иного не смогу тебе сказать.

– Ты меня поражаешь, – сказала Диана.

– А почему? Только потому, что я – мать? Но я мать только тем трем маленьким чудовищам, что носятся целыми днями по дому, там на холме, и переворачивают в нем все вверх дном. Я, слава Богу, не прихожусь матерью всему человечеству, – Лиз помолчала. – Трех беременностей с меня хватило.

Некоторое время они обе молчали. Лиз допила свой кофе и отставила пустую чашку. Диана продолжала упаковываться.

– Очень мило с твоей стороны, Лиз, что ты предложила мне приют, – сказала Диана.

– Это – наименьшее, что я могла сделать, – просто сказала Лиз. – Но если Дуг спросит меня, что я думаю по поводу всего этого, то я совершенно искренне отвечу ему, что считаю тебя сумасшедшей.

– Твои старания пропадут даром. Он и так считает меня сумасшедшей.

– А ты уверена, что за этим твоим уходом не стоит ничего иного, помимо этого похищения? – спросила Лиз. – Неужто и в самом деле ничего? Тетушка Лиззи все поймет правильно, дорогая, поэтому тебе нечего стесняться... – Она неожиданно оборвала себя на полуфразе. – Он все еще по-прежнему хорош в постели?

– В постели он выглядит отлично.

– Так какого же черта? Что это с тобой творится? Сейчас же распаковывай этот дурацкий чемодан, спускайся к нему и расцелуй его ради всего святого.

– Лиз, – спокойно возразила ей Диана, – но вне постели он проводит по меньшей мере шестнадцать часов в сутки.

– Ах, дорогая моя, не жадничай, нам нужно научиться сдерживать свои аппетиты, – сказала Лиз, лукаво подмигивая.

– Не нужно шутить, Лиз. Мне сейчас совсем не до шуток.

– Ну, извини.

– Он трижды стучался в двери спальни за эту ночь, – сказала Диана. – А в последний раз он даже вроде бы плакал. Нет, ты можешь вообразить себе плачущего Дуга? – Она сделала паузу. – Я не стала открывать ему дверь. Он должен понять, что все это – серьезно. Он должен наконец понять, что я всерьез ухожу от него, если он откажется уплатить этот выкуп.

– А почему бы тебе тогда не потребовать от него, чтобы он просто пустил себе пулю в лоб? – спросила Лиз.

– Я прошу его всего лишь сделать то, что на его месте сделал бы любой человек.

– Не стоит говорить о “любом человеке”, когда речь идет о промышленных магнатах, – сказала Лиз. – Это же совсем иная порода.

– В таком случае я не желаю жить с людьми этой породы. Если деньги и власть представляются им важнее всего...

– Деньги и власть играют у них не столь уж большую роль, – сказала Лиз. – Магнатство – это самая настоящая болезнь. Мы, люди со стороны, называем ее шилом в заднице. Такие мужчины, как Дуг или Гарольд, не способны усидеть на месте, даже если ты приколотишь их гвоздями к стулу. Они должны двигаться, они просто обязаны делать хоть что-нибудь. Заставь их бездействовать – и это будет равносильно тому, чтобы предоставить им истечь кровью.

– А включает ли в себя это магнатство, как ты его называешь, полную утрату жалости и сочувствия к другим людям? – спросила Диана. – Неужто это – обязательный симптом этой болезни?

В дверь постучали.

– Кто там? – спросила Диана.

– Это я, Пит.

– Не откроешь ли ты ему дверь, Лиз?

Лиз Белью грациозно сплыла с шезлонга и направилась к двери. Отперев ее, она величественно произнесла: “Доброе утро”, в то время как Камерон уставился на нее изумленным взглядом.

– Лиз, – нашелся он наконец. – Вот уж никак не ожидал застать вас здесь. Я даже и подумать не мог, что вы вообще способны вставать в такую рань.

– Я всегда встаю рано, – невозмутимо солгала Лиз. – И всегда бодра и свежа. А как спалось сегодня вам, мистер Камерон?

– Прекрасно, миссис Белью. Учитывая обстоятельства.

– Следовательно, вам пока еще не удалось достичь магнатского статуса. Вот когда вы его достигнете, то все ночи будут у вас уходить на составление хитроумных планов, как это у них принято.

Камерон улыбнулся.

– Планированием, Лиз, я занимаюсь в дневное время.

– Угу, готова держать пари, что именно так оно и есть, – ответила она. – А лучшую часть своих трудов вы все-таки оставляете на ночь. – Глаза их встретились. Диана, занятая упаковкой чемодана, казалось, вовсе не обращала на них внимания. – А что все-таки привело вас в будуар хозяйки дома? – спросила Лиз.

– Я тут столкнулся с проблемой. У меня в кармане сейчас лежит выписанный Дугом чек, Диана. Что мне с ним делать? Отправляться с ним в Бостон или просто разорвать его?

– Вам следовало бы узнать это у него.

– Нет, конечно же, я должен его порвать, – сказал Камерон. – Он же ведь должен будет уплатить этот выкуп. Я в этом абсолютно уверен.

– А на чем основана эта ваша уверенность?

– Но он же должен это сделать, не так ли? Неужто вы сами не видите?

– Нет, боюсь, что я вообще уже ничего не вижу.

– Ну, хорошо. Предположим, что я вылетаю в Бостон, и там вся эта комбинация проходит без сучка и задоринки, так? В этом случае Дуглас Кинг заполучает полнейший контроль над Гренджером. Но все газеты отсюда и вплоть до самого Китая обмажут его дегтем. Они будут вопить на весь мир: “Дуглас Кинг, который сейчас контролирует Гренджер, это тот самый человек, который отказался спасти от смерти маленького мальчика”. Господи, да такая популярность попросту разорит его. Неужто вы думаете, что хоть кто-нибудь после этого согласится приобрести хоть одну пару выпущенных Гренджером туфель?

– Нет, этого я не думаю. И я вообще не думала обо всей этой проблеме, рассматривая ее с такой точки зрения.

– Правильно, – сказал Камерон. – И я могу держать пари на что угодно, что сейчас Дуг и рассматривает именно этот аспект. Поэтому я так уверен в том, что он обязательно заплатит выкуп.

– Но если он заплатит его только по этой причине, – начала было Диана.

– А в котором часу они пообещали позвонить? – не дала договорить ей Лиз.

– Кто – похитители? Они ничего об этом не сказали. – Лиз задумчиво покачала головой. – А уж когда они позвонят, то обязательно зададут свой главный вопрос. Я считаю, что даже эти, на телевизионных конкурсах, ведут себя значительно гуманней, правда? По крайней мере, они дают человеку по меньшей мере неделю на обдумывание вопроса.

У двери спальни раздалось покашливание. Все обернулись к раскрытой двери и увидели стоящего в ней Дугласа Кинга в халате и пижаме. Он был не брит, и глаза у него были красными, однако вся его поза выражала уверенность и целенаправленность. И тем не менее от казался сейчас материализовавшимся духом. Он всего лишь кашлянул у двери, а после этого стоял совершенно молча, пристально глядя на то, что происходит в комнате.

– Доброе утро, Дуг, – сказал Камерон. – Хорошо спалось?

– Нет, спалось мне неважно.

– Господи, Дуг, ты выглядишь просто ужасно, – сказала Лиз.

– Я ведь и должен выглядеть ужасно, как ты не понимаешь? Мои грехи не дают мне уснуть. Я ведь жестокий, бессердечный подонок, исчадие ада. Вот кем я оказался на поверку. – Кинг сделал паузу. – А ты что делаешь здесь в такую рань?

– Ночью я позвонила ей. Дуг, – сказала Диана. – Я увезу к ним Бобби.

– Все подготовлено для сцены бегства с тонущего корабля, так что ли? Женщины и дети сходят первыми. – Он повернулся к Камерону. – А ты, Пит, когда уезжаешь?

– Что?

– Я спрашиваю, когда ты собираешься ехать?

– Ну, я... я пока еще не знаю.

– То есть как это – пока не знаешь? На какой самолет у тебя билеты?

– Я их еще не заказал, – сказал Камерон.

– Почему?

– Я подумал...

– Думать не входит в твои обязанности. Я сказал тебе, чтобы ты заказал билет, разве не так? И я вручил тебе чек, который ты должен будешь передать по назначению, верно?

– Да, но... Но я не знал, захочешь ли ты, чтобы я это сделал.

– А ничего и не изменилось. Сейчас же спускайся вниз и позвони в аэропорт!

Камерон молча кивнул и вышел из комнаты.

– Пожалуй, мне нужно поторопиться с укладыванием вещей, – упавшим голосом проговорила Диана.

– Истерн Айрлайнз, пожалуйста, – говорил он. – Алло? Мне нужно заказать билет на первый же самолет, который вылетает в Бостон. Да, на сегодняшнее утро, – он промолчал. – Да. На это утро. Да, я подожду, – он прикрыл трубку и обернулся к Кингу. – Они сверяются с наличием свободных мест. Дуг.

– Ты должен был позаботиться об этом еще вчера вечером.

– Неужто ты собираешься позволить им убить этого мальчика. Дуг? – Кинг открыл было рот, чтобы ответить, но Камерон снова заговорил в трубку. – Алло? Да? В двенадцать дня? Погодите одну минуточку. – Он снова прикрыл трубку ладонью. – Самый ранний рейс – сегодня в полдень. Все остальные распроданы.

– Бери этот, – сказал Кинг.

– Очень хорошо, оставьте за мной! – сказал Камерон в трубку, – мистер Питер Камерон. Да, да – Камерон... Да, да, кредитная карточка у меня имеется, но счет отправьте на счет “Гренджер Компани”... Да, да, совершенно верно... Когда, вы говорите, начинается посадка?.. Хорошо, спасибо. – Он повесил трубку и обернулся к Кингу. – О’кей, – сказал он, – можно сказать, что мы сейчас просто отрубили голову этому Джеффри Рейнольдсу.

– Прекрати.

– Но это же так и есть, правда?

– Я тебе сказал – прекрати!

– Но ты же сейчас просто убиваешь восьмилетнего мальчишку, неужто ты сам не видишь этого?

– Да, да, я убиваю восьмилетнего мальчика – ты доволен? И вообще я пью кровь новорожденных младенцев – так ведь? И тебе, конечно же, не по душе такие занятия, да? Но если тебе так не нравится то, что я делаю, то можешь собирать свои вещи и убираться отсюда вместе со всеми остальными!

– Должен признаться, что предложение тобой сделано в прямой и доступной форме.

– Да, чего уж тут темнить – все просто и ясно. Так что выбирай.

– И все-таки я считаю это самым настоящим убийством, – сказал Камерон.

– О’кей. Если ты так считаешь, то и прекрасно. Я не желаю терпеть рядом с собой людей, которые...

– Дуг, выслушай меня. Если вообще наши с тобой отношения хоть что-нибудь когда-либо значили для тебя, прошу тебя, выслушай меня! Оставь эту бостонскую сделку! Спаси этого ребенка. Это же совсем беспомощное существо – ребенок! Ты просто не можешь...

– С каких это пор у тебя вдруг прорезалась такая любовь к маленьким и беспомощным детям?

– Ох, Дуг, все любят детей! Боже мой, ты не должен...

– Но особую привязанность к ним испытывает Пит Камерон, не так ли? Пит Камерон – Великий защитник детей. Неужто ты не понимаешь, что эта бостонская сделка пойдет и тебе на пользу? Нет, ты, Пит, наверняка просчитал все. Неужто за все эти годы к тебе не привилась моя рассудочная манера в ведении дел?

– Нет, все это так, и ты это прекрасно понимаешь. Но...

– Но сейчас все это не играет роли, так ведь? Просто ты так сильно обожаешь детишек, да? Ты просто влюблен в этого сопливого Джеффа Рейнольдса настолько сильно, что для тебя уже не важна карьера Пита Камерона. Ну, что ж, это очень интересно. Это уж, черт побери, что-то совсем новенькое.

– Я не говорю, что он для меня значит больше, чем моя собственная карьера, Дуг. Я только хочу сказать...

– Так что же, черт побери, ты все-таки хочешь сказать? – выкрикнул Дуг, и в комнате воцарилась напряженная тишина.

– Ну...

– Что – ну?

– Я хочу сказать, что жизнь мальчика – важная вещь.

– И значит, для тебя она более важна, чем эта сделка, да?

– Нет, она не более важна, но...

– Ну, что-нибудь одно – более важна или менее важна? Как?

– Нет, ну если ты так ставишь вопрос, то я полагаю...

– Если я уплачу выкуп, то сделка эта пойдет кошке под хвост. А теперь говори прямо – ты хочешь, чтобы сделка расстроилась, или не хочешь этого? Что это с тобой сегодня, Пит? В жизни своей я не видел тебя такой мямлей. Неужто убийство так уж сильно смущает тебя?

– Нет, нет, просто дело в том...

– Ты хочешь, чтобы сделка провалилась, да? Отвечай.

– Нет, я не хочу этого, – сказал Камерон.

– Тогда откуда у тебя эта забота о благополучии Джеффри Рейнольдса? Когда это ты успел набраться отцовских чувств. Пит? Я просто диву даюсь – можно подумать, что душа твоя процентов на девяносто состоит из отцовских чувств.

– Это все из-за этого мальчика, – сказал Камерон. – Как можем мы позволить такого маленького и беззащитного...

– Если ты еще хоть раз назовешь его маленьким и беззащитным, то, ей-богу, я просто сблюю! В чем дело, Пит? Что на самом деле за этим кроется? – Кинг снова умолк. Потом в глазах его промелькнула хитринка. – Ты решил подле этого огня изжарить собственное жаркое? Это так?

– Что? Я? Какое жаркое... Я?

– Так-то вот, – сказал Кинг. Он почти вплотную приблизился к Камерону, а губы его чуть искривила холодная усмешка. – Так, значит вот в чем дело. Наконец-то мы, кажется, нащупали истинную причину, не так ли? Теперь мы...

– Дуг, не говори глупостей.

– А зачем тебе вчера понадобилось звонить Бенджамину? И не морочь мне, пожалуйста, голову разными там подкладками! Что вы там с ним задумали?

– Я? Да ничего я с ним не задумывал. Как-то странно все это у тебя получается, Дуг. Не стал бы я ничего замышлять с Бенджамином.

– А с кем бы ты стал замышлять?

– Ни с кем, – Камерон попытался рассмеяться. – Ни с кем, Дуг.

– Ты сказал Бенджамину об этой бостонской сделке?

– О бостонской? Что ты – нет конечно. Нет.

– В таком случае зачем тебе понадобилось ему звонить?

– Я звонил по поводу шелковой подкладки и парчи. Я же говорил тебе, Дуг. Предстояла встреча...

– С этим делом отлично справилась бы твоя секретарша! Почему тебе понадобилось лично звонить на дом к Бенджамину?

– Просто я хотел лично сказать ему об этом. Я... я думал, что он может обидеться если...

– Да-а? Продолжай, продолжай.

– Я... я просто подумал, что он может обидеться – вот и все.

Несколько секунд Кинг глядел на Камерона. Затем так же молча он поднялся, прямиком направился к телефонному аппарату и принялся набирать номер.

– Что ты делаешь? – спросил Камерон.

Кинг не ответил. Он стоял сейчас с телефонной трубкой, прижатой к уху и не сводил глаз с Камерона.

– Резиденция мистера Бенджамина, – произнес голос в трубке.

– Попросите мистера Бенджамина, – сказал Кинг.

– Простите, а кто его просит?

– Дуглас Кинг.

– Одну минутку, мистер Кинг.

– Зачем ты звонишь ему? – сказал Камерон. – Я же сказал...

– Алло? – раздалось в трубке.

– Джордж? – слащавым голосом спросил Кинг. – Это Дуг говорит.

– Что там у тебя, Дуг? – осведомился Бенджамин.

– Как самочувствие, Джордж?

– Самочувствие отличное. Но время-то сейчас вроде бы слишком раннее для того, чтобы обмениваться...

– Джордж, я тут много думал насчет твоего предложения, – продолжал Кинг, не отрывая взгляда от Камерона, который сидел сейчас на краешке стула.

– В самом деле? – проговорил Бенджамин самодовольным тоном. – Так, так, я слушаю.

– Я тут подумываю о том, что мне, пожалуй, стоило бы присоединиться к вам, Джордж.

– Значит, все-таки стоило бы, да?

– Да. В конце концов, я обязан позаботиться не только о себе. Есть ведь целое множество людей, которые лояльно служили под моим началом все эти годы. Для них такое решение тоже будет означать многое.

– И когда же это ты, Дуг, успел превратиться в доброго самаритянина?

– Ну, видишь ли, я признаю, что вел себя вчера несколько несдержанно, но, как я уже сказал тебе, за эту ночь я многое передумал. Я считаю, что отказываться от вашего предложения было бы просто нечестным по отношению ко многим нашим сотрудникам.

– Ну, что ж, приходится только пожалеть, что все эти разумные мысли не пришли тебе в голову. Дуг, несколько раньше, – торжествующим тоном проговорил Бенджамин. – Тебе следовало подумать обо всем этом до того, как эта история с похищением расстроила твою сделку в Бостоне!

Выражение лица у Кинга резко изменилось. Он по-прежнему наблюдал за Камероном, но теперь губы его сложились в узкую прямую полоску, а глаза превратились в холодные ледышки.

– Моя сделка в Бостоне? – проговорил он, и Камерон окаменел на стуле.

– Да, да, мне все о ней известно, поэтому не пытайся разыгрывать здесь передо мной оскорбленную невинность, – сказал Бенджамин.

– Ну, видишь ли, это же было просто...

– Было... было... да сплыло! Ну, что ж, надежды лопнули, мистер Кинг. Вы разыграли свою карту и разыграли ее весьма неудачно. Теперь мое предложение снимается. А если говорить откровенно, то тебе следует уже сейчас начинать присматривать себе новое местечко. Оно тебе весьма пригодится после первого же собрания акционеров.

– Понимаю, – тихо отозвался Кинг.

– Надеюсь, что понимаешь.

– Ну, ничего не поделаешь, Джордж, придется и мне примириться с тем, что я оказался вышибленным из седла. Но я надеюсь, что это не повлияет на ваше отношение к тем людям, которые тесно сотрудничали со мной. Поверь мне. Пит, например, абсолютно ничего не знал о моих планах. И я совсем не хотел бы, чтобы ему пришлось расплачиваться за мои ошибки. Он отличный работник, Джордж, и у него светлая...

– Вот о Пите ты как раз можешь не тревожиться! – со смехом проговорил Бенджамин. – О нем мы несомненно позаботимся.

– И вы не собираетесь выгонять его?

– Выгонять его? – Бенджамин расхохотался еще громче. – Выгонять его? Выгонять с работы столь честного и преданного помощника? Не смеши меня, Дуг. – Смех его понемногу утих. – Ладно, если не возражаешь, я должен звонить сейчас по другому телефону. Привет, Дуг, до скорого свидания. – В трубке послышался щелчок, и Дуг не торопясь повесил ее.

– Ну, и сукин же ты сын, – сказал он Камерону.

– Вот именно.

– Ты ему все рассказал о Бостоне.

– Да.

– И вообще рассказал ему все.

– Вот именно.

– Ты рассказал ему буквально все, сукин ты сын!

– Да! Да! – выкрикнул Камерон, которому уже нечего было терять. Он резко поднялся со стула. – Да, я рассказал ему все! А теперь ты сам вылетишь с работы! Вылетишь, как миленький!

– Ах, значит вот на что ты, дорогой мой, рассчитываешь!

– Я не просто рассчитываю, а знаю это наверняка, дорогой мой! Бенджамину удалось подключить к своей группе Старика. А вы, мистер Кинг, вылетаете, а на вашем месте буду теперь я. Я! Можете присмотреться повнимательнее. Я!

– А я и присматриваюсь, сукин ты сын!

– Смотрите, и смотрите в последний раз на равных. В следующий раз вы будете рассматривать меня из придорожной канавы!

– Смотрю, смотрю! Ах, ты несчастный...

– Не несчастнее тебя, дружок. Я прошел твою школу. Неужто ты надеялся, что я всегда буду при тебе мальчиком на посылках? Неужто ты думал, что Пит Камерон, будет всю оставшуюся жизнь только и делать, что подносить тебе бумажки на подпись, да смешивать коктейли твоим гостям? Нет, дружок, я у тебя учился. А ученик я, как видишь, хороший – все на лету схватываю!

– Да, уж выучился ты здорово. Мне тебя, подонок, давно бы задушить следовало!

– А почему бы это? Что ты такого неприятного находишь во мне, а Дуг? Себя самого? Себя самого, каким ты был каких-нибудь десять лет назад?

– Я – десять...

– Нет, приглядись повнимательней. Я не тот, каким ты был десять лет назад. Пока я тот, кем ты будешь завтра. А завтра ты будешь в канаве. Ясно? Ты выходишь, я вхожу. Завтра!

– Ничего подобного, если состоится эта бостонская сделка.

– Да у тебя никогда не хватит пороху, чтобы прикончить ребенка!

– Ты так думаешь? Но у тебя-то на это наверняка хватило бы пороху, правда, Пит? А почему же не у меня? Мы же с тобой почти одно и то же, разве не так? Мы одной школы, не так ли? И оба мы с тобой порядочные сукины сыны, так ведь?

Внезапно он ухватил Камерона за лацканы его пиджака и швырнул того через всю комнату.

– Вон из моего дома! – заорал он.

– С превеликим удовольствием, мистер...

– Вон! Вон!

Камерон почти бегом приблизился к вешалке и торопливо сдернул с нее пальто. Он сунул руку в карман брюк и достал оттуда подписанный Кингом банковский чек. Потом он демонстративно смял его в комок и швырнул через всю комнату.

– Вон отсюда! – заорал Кинг во всю мощь своих легких.

Дверь уже захлопнулась за Камероном, а он все еще продолжал повторять:

– Вон отсюда, вон отсюда, вон отсюда!