Текст книги "Часовые свободы"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Машина была еще поднята, а колесо с проколотой шиной уже снято, когда послышался шум приближающегося автомобиля с противоположной стороны.

– Рейф! – прошептал один из мужчин, и Родис поднял голову, кивнул и покатил снятое колесо к багажнику.

Приближающаяся машина принадлежала дорожной патрульной службе штата Флорида. В ней сидело двое полицейских.

Сначала казалось, они проедут мимо, прямо на мост, ведущий на запад к Шугарлоф. Но, вместо этого, машина остановилась на другой стороне дороги, около сотни ярдов за Родисом, который в этот момент надевал новое колесо. Дверца машины со стороны дороги открылась, и высокий мускулистый патрульный в светло-коричневой форме с кобурой на боку направился к машине. К этому времени Эжен и Родис поставили колесо и начали накручивать гайки. Остальные четверо стояли позади и чуть сбоку от машины, наблюдая за приближающимися патрульными.

– Эй! – обратился к ним патрульный.

Родис взглянул на него снизу, словно не подозревал о его присутствии, целиком поглощенный работой, и ответил:

– Привет!

– Помощь требуется?

– Нет, спасибо большое, – поблагодарил Эжен. – Должно быть, наткнулись на какой-то гвоздь. Мы съехали с моста, чтобы не мешать движению.

– Гм-м, – неопределенно пробурчал полицейский.

Двое мужчин продолжали возиться с колесом. Теперь все гайки стояли на месте. Эжен поднял с земли гаечный ключ и начал их затягивать. Родис перешел к домкрату, чтобы начать опускать машину. Полицейский двинулся за ним, взглянул на дорожные сумки позади машины, кивнул и улыбнулся всем своим загорелым лицом четверым мужчинам, которые молча стояли чуть в стороне.

– Вы, ребята, из Ки-Уэст? – спросил патрульный.

– Верно, – сказал Эжен.

– Можешь опускать ее, Рейф, – сказал Эжен, и Родис освободил упор домкрата.

Тем временем на дороге появился второй полицейский и не спеша направился к седану.

– Куда вас столько едет? – спросил первый патрульный. – Какая-нибудь конференция?

– Что? – непонимающе спросил Эжен.

– Я имею в виду, что вы вшестером путешествуете в одной машине, – уточнил полицейский и снова улыбнулся.

– Не понимаю, – невозмутимо ответил Эжен.

– Ну, я хочу сказать, что вы вшестером едете в одной машине, – повторил полицейский, как будто от этого его вопрос стал более понятным.

– Ну и что в этом такого, что мы едем вшестером? – как ни в чем не бывало пожал плечами Эжен.

– Он не сказал, что в этом есть что-то такое, – пояснил второй патрульный, быстро оказавшись рядом со своим напарником и встав рядом с ним, засунув большие пальцы рук за пояс.

– Мы работаем в одной компании, – сказал Эжен. – Ездили по делам в Ки-Уэст.

– По каким делам? – спросил второй полицейский.

– Насчет лодок.

– Насчет каких лодок?

– Да разных там катеров, моторок и тому подобное.

– Как называется ваша компания? – спросил первый полицейский.

– "Фрэмингхэм-ботс", – сказал Эжен.

– Где это?

– Что имеете в виду?

– Где расположен офис вашей компании?

– Фрэмингхэм, штат Массачусетс.

– А у вас, случайно, нет при себе визитных карточек? – спросил второй, и несколько секунд длилось напряженное молчание.

Затем Эжен мило улыбнулся:

– Не понимаю, офицер. Что случилось?

– Ничего. Мы просто интересуемся, как это шестеро респектабельных джентльменов путешествуют с таким небольшим багажом, вот и все.

И снова воцарилась тишина. Родис слышал, как в зарослях кустарника в стороне от дороги скрипуче попискивала какая-то птица.

– У нас на каждого по сумке, – объяснил Родис.

– По одной дорожной сумке, – уточнил один из полицейских.

– Ну и что?

– Ничего. Всего по одной небольшой дорожной сумке на все время пути туда и обратно во Фрэмингхэм, что в Массачусетсе.

– Мы предпочитаем ездить налегке, – сказал Родис.

– Как вас зовут, мистер?

– Рафаэль Родис.

– Вы испанец?

– Нет, панамец.

– Вы из Панамы?

– Правильно.

– А из какого города в Панаме?

– Из Колона.

– Не возражаете, если я взгляну на ваш паспорт?

– Я американский гражданин, – сказал Родис. – Живу в этой стране уже семь лет.

– Во Фрэмингхэме? – спросил полицейский.

– Да.

– У вас есть какое-нибудь свидетельство вашего гражданства? Сертификат натурализации? Военный билет?

– Нет, но...

– Хорошо, мистер, не желаете ли открыть эти сумки? – спросил первый полицейский и вытащил из кобуры револьвер. – А вы, ребята, встаньте вот сюда, в сторону от машины, да пошевеливайтесь! – распорядился он, махнув револьвером.

Второй полицейский, следуя примеру своего начальника, подошел к Родису, тоже с оружием, и указал на сумки.

– Давайте открывайте их! – сказал он.

Родис кивнул и наклонился к ближайшей сумке.

– Ничего не понимаю, офицер, – недоумевал Эжен. – Почему вы...

– Немного помолчи, понял? – перебил первый полицейский. – Может, ты и не видишь ничего подозрительного в том, что шесть парней едут в одной машине по автостраде в девять утра, а мы видим, ясно? Так что, если у вас все в порядке, через несколько минут вы продолжите свой путь, при условии, что этот ваш приятель предъявит какое-нибудь нормальное удостоверение. Вы же не ожидаете, что мы...

Первая пуля влетела полицейскому между глаз, а вторая чуть ниже и левее, так что прошла сквозь его левую скулу и снесла ему полголовы, выйдя сзади. Второй полицейский замер в столбняке, когда его товарищ рухнул на дорогу, истекая кровью, и затем, промедлив всего несколько роковых секунд, поднял свой револьвер, собираясь выстрелить в Родиса, когда следующие три пули со страшной скоростью ударили его в грудь, заставив его тело упасть назад, на багажник машины. Он пробормотал что-то нечленораздельное, то ли «Марта», то ли «мама», а затем скатился на дорогу и упал недвижимый рядом со своим напарником, так же, как и он, истекая кровью. Родис молча смотрел на полицейских. В кустах послышалось суматошное хлопанье крыльев, затем все стихло. Мужчины оторопело застыли без движения.

– Кто-нибудь... подгоните полицейскую машину! – первым пришел в себя Родис.

– Что будем делать? – засуетился Эжен.

– Винни! – приказал Родис. – Подгони их машину! Скорее! Остальные уберите их с дороги, вон туда, за нашу машину. Выполняйте!

Он бросил свой револьвер в сумку, застегнул «молнию» и положил ее в багажник.

– Колесо! – кивнул Эжен.

– Уже в багажнике.

– Остальные сумки?

– Туда же, живо!

– Это уже Винни.

– Берите их.

– Что мы с ними сделаем?

– В багажник их, в их же машину.

– Винни, отопри багажник.

– А где ключ?

– Поищи его.

– Этот?

– Мне нужна шляпа одного из них.

– Готово, открыто.

– Эта мне не подходит. Дай другую.

– Она в крови.

– Живее!

– Ты хочешь, чтобы мы обоих затолкали в багажник?

– Да, и поскорее. Эта лучше?

– Нормально. Хочешь их отвезти?

– Да.

– Куда?

– В воду.

– В океан?

– Нет, в болото. Найдем его где-нибудь поблизости.

– Где?

– Не знаю. В конце концов, это же острова! Должны же быть здесь какие-нибудь болота или хоть просто топкое место!

– Рейф, мы их затолкали.

– Запри багажник.

– Здесь на крыле кровь.

– Сотри ее.

– А как насчет крови на дороге?

– Пусть остается. Подумают, что какое-нибудь животное попало под машину. Как на мне эта шляпа?

– Отлично.

– Я сяду за руль. Похож я на полицейского?

– Рейф, давай побыстрее сматываться.

– Минутку, Винни. Что скажешь, Эжен?

– Выглядишь нормально. Мы едем за тобой или как?

– Поедете за мной.

– А если не наткнемся на болото?

– Тогда я довезу их до океана.

– Рейф!

– Что?

– Ты убил их, – сказал Эжен. – Ты обоих убил.

– Я знаю. И что?

– Ничего, – сказал Эжен и передернул плечами. – Ничего.

Чувствуя, как отчаянно стучит сердце, Родис уселся за руль полицейской машины в этой идиотской, запачканной кровью шляпе, помня, что в багажнике лежат два мертвых полицейских, и гадая, не просочится ли их кровь на дорогу. Он вел машину со скоростью сорок миль в час, и эта малая скорость казалась ему невыносимой. Ему казалось, что все в мире знают, что у него в машине два трупа. Черт, что там было написано на последнем знаке? Какой это был остров? Саммерлэнд? Уже Саммерлэнд? Господи, да они уже совсем близко от Охо-Пуэртос! Он начал искать, где бы ему свернуть, и обнаружил поворот на восточной стороне дороги, это проходило шоссе S-492. Шины резко взвизгнули, когда он круто свернул направо и покатил в сторону океана, и тут же увидел, что приближается к порядочному скоплению домов на коралловом берегу и что здесь он также не сможет бросить машину, как и в центре Дюваль-стрит на Ки-Уэст. Он снова резко развернулся, вздымая пыль, проехал мимо седана со своими людьми, следовавшего за ним, а затем взглянул в заднее зеркальце узнать, развернулись ли они и по-прежнему ли едут за ним. Он буквально обливался потом в своем шелковом костюме и раздумывал, не спрятать ли машину в зарослях, чтобы она была незаметной с дороги; но эта идея не очень ему нравилась. Затем неожиданно для себя он оказался на Рэмрод-Ки, на шоссе, ведущем прямо на Биг-Пайн, а ему так и не попадалось подходящего места, чтобы спрятать машину. И вот он уже на самом Биг-Пайн. Он по-настоящему испугался и нервно стер пот с верхней губы, потому что припомнил карту, на которой Биг-Пайн представлял собой плотно населенный большой остров, а значит, со множеством магазинов и с полицейским постом. А он торчал в патрульной машине с этой проклятой шляпой на голове и с трупами двух полицейских в багажнике! Стоп... а разве здесь нет такой длинной узкой косы на западном берегу, которая тянется в сторону океана? Кажется, он видел ее на карте. Сколько раз они с Джейсоном и Рэнди изучали эти карты на складе в Майами! Кажется, точно, здесь должна быть дорога к океану. Он следовал по U.S.-1 до поворота вправо у пролива Боджи, параллельного Спэниш-Харбор, а затем продолжал двигаться по ней, проехав мимо моста, который вел к островам Спэниш-Харбор. Он неуклонно ехал на юг, затем свернул на запад на Лонг-Бич. Он оказался прав, вдали виднелся берег океана. Он начал отчаянно подыскивать место, где бы можно было затопить машину. Миновал одинокий дом на берегу, и под колесами у него были только песок, густой ил и спутанная трава. Как он жалел, что у него не было под рукой карты, чтобы узнать, какая глубина здесь, у берега! И вдруг он осознал, что вскоре ему самому придется не то плыть, не то тонуть, и даже раньше, чем он доберется до берега. Он замедлил ход, пытаясь найти уклон в сторону океана, сбросил скорость почти до нуля, потом перевел машину на вторую скорость и в этот момент услышал позывные полицейского приемника, вмонтированного в приборный щиток: вероятно, кто-то пытался соединиться с этой машиной. Наконец он заметил небольшой уклон, который понижался и переходил в место, заросшее высокой травой и затянутое илом. Он резко вывернул руль, пока машина не замерла на краю спуска, готовая рухнуть вниз. Радио в машине все еще посылало свои позывные, когда он осторожно открыл дверцу и ступил на твердую землю. Эжен остановил седан футах в двадцати сзади. Родис снова заглянул вниз на склон берега, затем бросил шляпу на переднее сиденье, навалился всем телом на дверцу и резко подтолкнул машину вперед. Она сразу быстро покатилась, а он стоял и молча наблюдал, как по мере спуска машина набирала скорость и вскоре, рухнув вниз, начала тонуть в тине.

Она моментально погрузилась до верха колес, с хлюпаньем втягивая тину под крылья, на мгновение остановилась, словно раздумывая, стоит ли ей затонуть окончательно. Трава хлестала по крыльям машины, которая вдруг резко качнулась из стороны в сторону, напоминая перевернувшееся навзничь нелепое доисторическое животное, и, казалось, была готова всем своим весом и объемом подмять под себя сопротивляющуюся тину и спутанную траву.

Но через секунду она почему-то застыла, перестав погружаться. Оказывается, села на мелкое, илистое дно, завалившись на один бок, левое крыло оказалось ниже правого и увязло в тине и водорослях, а правое и вся верхняя часть торчали из грязного тягучего ила. Красные фонари на крыше ясно указывали на принадлежность машины полиции.

Ах ты, сукин сын, подумал Родис и побежал наверх, где в седане его ждали Эжен с остальными ребятами.

Глава 6

Принадлежащий федеральной службе береговой охраны катер «Меркурий» был судном в сто шестьдесят пять футов длиной. Служили на нем пять офицеров и команда из пятидесяти человек. Его единственным вооружением была трехдюймовая пушка со снарядами 50-го калибра, установленная на носу. В оружейном складе, находящемся за переборкой в офицерской каюте, насчитывалось десять карабинов, десять «М-1» и восемь автоматических кольтов 45-го калибра. Кроме того, он был оснащен пушкой для сигнальных ракет. Это было небольшое и не очень быстроходное суденышко: самая большая скорость, на которую он был способен, не превышала тридцати узлов. Порою, когда он плыл под развернутым на корме парусом, то напоминал старинную канонерскую лодку на Чайниз-Ривер времен Боксерского восстания.

Стоя на капитанском мостике «Меркурия», его командир лейтенант Натаниэль Кейтс мог видеть лежащий в доке Ки-Уэст «Андроскоджин» WPG-68. На какой-то момент ему захотелось, чтобы в течение этой недели на патруль выходило это более крупное судно, чем его собственное. Это тоскливое пожелание вовсе не имело отношения к предупреждениям о приближающемся урагане, которые все еще поступали от метеобюро в Майами, попадая сначала в координационный центр спасения береговой охраны в Саутвесте, а уже оттуда – в радиорубки каждого судна береговой охраны этого региона, заполняя наушники радистов своей трескотней, напоминающей болтовню словоохотливой кумушки. Вовсе не эти прогнозы беспокоили Кейтса, повидавшего на своем веку немало природных катаклизмов, а уж этот и вовсе не казался ему похожим на настоящий ураган. Что бы там ни говорили в метеобюро, сколько ни разорялись, но факт оставался фактом – пресловутый смерч за все это время не сдвинулся ни на йоту со своего положения, которое он занимал в центре Кубы; а то, что там, в Майами, хлещет дождь и бушует ветер, так это просто обычный добрый норд-ост.

Причина, по которой он хотел бы поменяться очередью с «Андроскоджин», заключалась в том, что у него разболелся зуб, а на борту «Меркурия» дантиста не было. Его собственным дантистом был Фельдман, который в 1949 году приехал в Майами провести отпуск и остался там навсегда, открыв свой кабинет на Коллинз-авеню в Майами-Бич. Кейтс любил слушать рассказы Фельдмана о Нью-Йорке. Не потому, что сам Кейтс был родом из Нью-Йорка. Он родился в маленьком городке Танта-маунт, штат Айова, и прожил там до 1936 года, когда поступил в службу береговой охраны.

Он решил поступить в эту службу, потому что в том году Соединенные Штаты Америки только начали приходить в себя после небывалого сокрушительного кризиса, а заработок начинающего моряка составлял двадцать один доллар в месяц плюс сытная еда трижды в день и постель. Ему было все равно, куда его направят, лишь бы подальше от Тантамаунта. Фактически выбор предстоял между учебными лагерями в Кейп-Мэй, штат Нью-Джерси, или в Аламеде, штат Калифорния. Руководство, изменив старому военному принципу, решило посылать новобранцев как можно дальше от дома, поэтому Кейтс и оказался в Кейп-Мэй. Он проучился там десять недель, а потом его направили матросом второго класса на судно в триста двадцать семь футов длиной, приписанное к Бостону, штат Массачусетс.

Бостон ему понравился. Он полюбил сам город и его окрестности – дело было осенью, и буйные краски ярко расцвечивали ландшафт, а в воздухе ощущалась пьянящая горьковатость. Ему нравилось немного носовое произношение горожан, но главным образом сознание, что наконец он вырвался из захолустья, где родился и вырос и где единственной достопримечательностью был водопад Крэкербаррел, и что только теперь он оказался причастным к тому бурному вихрю событий и людей, которые, собственно, и сделали Америку Америкой, самой великой страной в мире.

Ему было всего семнадцать лет, когда в свое первое увольнение он сразу поехал в этот величайший город мира и тут же влюбился в девушку, которая работала в клубе на Шестьдесят третьей улице. Сначала его поразили своей красотой ее стройные длинные ноги профессиональной танцовщицы, обтянутые черными чулками в сеточку, а затем, когда в тот же вечер он оказался в ее крошечной комнате на Сорок восьмой улице, что на западной стороне, и они всю ночь провели в постели, безумствуя от страсти, он был полностью охвачен восторженной любовью.

Ее звали Селеста Райан, и ей было двадцать лет. Она рассказала Кейтсу, что родилась в Бронксе, но последние два года самостоятельно живет в Манхэттене. Кроме того, она призналась ему, что еще невинна, и он поверил ей. Так ли это было на самом деле, не имело значения, потому что сам Кейтс уж точно был совершенно невинным, и его невинности с избытком хватало на двоих.

Она любила его.

Когда он ее встретил, ему было семнадцать, и с ноября 1936-го по июнь 1938-го, вероятно, он был любим женщиной больше, чем когда-либо еще в своей жизни. Стоило ему получить увольнение, как он вскакивал в тот заветный поезд и считал минуты до Нью-Йорка, отмечая мелькающие мимо станции – Провиденс, Нью-Лондон, Нью-Хэвен, Стэмфорд, и вот, наконец, она, ожидающая его на вокзале Гранд-Сентрал. Она бросалась ему в распахнутые объятия, покрывала его лицо бесчисленными поцелуями, а затем отстранялась, заглядывая ему в лицо большущими зелеными глазами, и каждый раз спрашивала:

– Нат, ты все еще любишь меня?

И каждый раз он от всего сердца отвечал ей одно и то же:

– Я люблю тебя, Селеста.

А потом они шли к ней, пили джин и бросались в ее кровать королевских размеров. Он провел на борту катера почти два года, постигая науку жить на море, за это время его повысили до матроса первого класса, и он решил добиваться звания старшины, для чего начал усиленно готовиться к сдаче экзаменов в июне 1938 года. Но в течение всего этого времени, как бы напряженно он ни трудился, все же ему удавалось каждую неделю проводить по нескольку часов в постели с девушкой, которая учила его таким вещам, о которых он и слыхом ни слыхивал в родном штате Айова, когда по воскресеньям все добропорядочные семьи распевали гимны на молитвенных собраниях в Бэкуотер-Галч.

Кейтс был свидетелем отмены «сухого закона», он видел эмблемы американской национальной стрелковой ассоциации с изображением орла в витрине каждого магазина в Айове, а позже в Массачусетсе и в Нью-Йорке, и почувствовал, что страна снова возвращается к жизни, отбросив прочь жалкую суету, сопровождавшую ее долгую болезнь, почувствовал ее обновленную силу, пульсирующую в его собственных раздавшихся мускулах. В июне 1938-го, за две недели до экзамена на старшину, Селеста Райан обнаружила, что беременна, и спросила его, что ей делать. Кейтс сказал, что раз такое дело, он, конечно, женится на ней, как только получит разрешение своего командира. Селеста ответила, что она очень ценит его намерение, которое находит очень благородным с его стороны и все такое, но дело в том, что ей очень нравится работать танцовщицей и она хотела бы...

– ...оставаться девицей, танцующей для увеселения публики, – закончил он за нее.

Вот именно, если ему нравится так называть ее профессию, но ей и в самом деле очень нравится танцевать, и вряд ли она сможет этим заниматься, если заведет ребенка и выйдет замуж за моряка, которого могут направить Бог знает куда.

Кейтс признал, что она права. Откровенно говоря, он испытал некоторое облегчение. Ему едва исполнилось девятнадцать, и он был на пороге карьеры в службе береговой охраны. Кроме того, его еще не очень привлекала жизнь женатого мужчины, тем более необходимость сразу же стать отцом. Поэтому он сказал Селесте, что тогда, видимо, им придется поискать возможность сделать ей аборт, и Селеста призналась, что уже советовалась по этому вопросу с некоторыми девушками и одна из них знает очень хорошую женщину, которая много чем занималась в театре и может сделать «это» за триста долларов. К этому времени Селеста была беременна уже три месяца, и если бы они сразу же узнали об этом, они вполне могли бы откладывать по сто долларов в месяц, чтобы набрать нужную сумму. Сейчас же проблема заключалась в том, что Кейтс и Селеста жили весьма широко – на его заработок матроса первого класса, который составлял пятьдесят четыре доллара в месяц, и ее сорок долларов в неделю, зарабатываемые в дансинг-клубе. В данный момент у них едва ли набралось бы и тридцать долларов, не то что триста. Кейтс послал телеграмму своим родственникам в Хэйсид, штат Айова: «Вышлите сумму триста долларов я затруднительном положении объясню потом». В обратной телеграмме значилось: «Ты смеешься триста долларов объясни сразу же». Ни тогда, ни позже Кейтс ничего не объяснил родным. Он пришел к Селесте и заверил ее, что как-нибудь добудет эти триста долларов, пусть она только даст ему немного времени, ведь он вот-вот должен сдавать экзамены и вынужден очень много заниматься, но он постарается...

Селеста заглянула в глаза возлюбленного и с мудрой проницательностью поняла, что не стоит ждать от него ни денег, ни помощи, ни решимости жениться.

– О'кей, – сказала она. – Постарайся, Нат.

И отправилась к владельцу своего клуба, запросив у него триста долларов в счет своего будущего заработка, которые он и выдал ей на условиях десятипроцентного кредита. На следующей неделе она избавилась от ребенка. Позвонила Кейтсу в Бостон и сказала, что все сделано, а он сказал что-то вроде: «Вот здорово, это просто отлично, малышка! А я сдал экзамены, и теперь я старшина третьего класса. Скоро покажу тебе свои корочки!»

Селеста не приехала полюбоваться на его аттестат, и Кейтс так никогда и не смог похвастаться им перед ней, потому что, когда в следующий раз пришел к ней, ее квартирная хозяйка сказала ему, что Селеста переехала. Он бросился к ней в клуб и узнал, что она там больше не работает. Одна из девушек сказала ему, что Селеста уехала в Сан-Франциско с одним барабанщиком из джаз-банда Коттон-клуба, который заплатил хозяину ее долг. Кейтс только и спросил:

– С барабанщиком? Он что... цветной, да?

В июле 1938 года его уволили с учебного катера в звании старшины третьего класса и направили заведовать складом бакенов в Портсмуте, штат Вирджиния. Что волновало его все два года его службы там и продолжало тревожить после того, как его перевели на плавучую базу, занимавшуюся установкой бакенов, и где он стал старшиной второго класса; что постоянно его тревожило во время войны, когда он служил на морском авианосце, став боцманом в 1945 году и наконец женившись на девушке из Норфолка, штат Вирджиния, где он служил на метеокатере, что продолжало его беспокоить все эти годы, – так это точное понимание, что тогда, в 1938 году, он сделал что-то не так, но не мог понять, что именно.

Ведь Селеста сама сказала ему, что не хочет выходить замуж, сказала же!

Он предложил это ей, сказав, что женится, как только получит разрешение, но она заявила, что хочет оставаться танцовщицей. Он точно помнил ее слова, потому что тогда, как последний осел, поправил ее, сказав: «Ты хочешь сказать, девицей, танцующей для увеселения публики?», и она ответила: «Ну да, если хочешь, называй это так». Может, в этом и заключалась его ошибка? Он пытался достать денег, искренне пытался. Он послал телеграмму своим родным – хотя черта с два они что-нибудь достали бы у себя в Хэйсиде, штат Айова, – и, получив отказ, начал занимать деньги у своих друзей на корабле, и ему удалось наскрести сто тридцать два доллара, но тут Селеста позвонила ему и сказала, что все уже сделано.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он.

– Ребенка, ты же знаешь.

– А когда...

– Все закончилось на прошлой неделе.

– Что ж, это здорово, дорогая, – сказал он. – А я, представь, сдал экзамен на старшину. Приеду через недельку и покажу тебе аттестат.

Позже, в 1947 году, Натаниэль Кейтс поступил в школу лейтенантов, и через четыре месяца ему было присвоено звание младшего лейтенанта федеральной службы береговой охраны. Теперь, в свои сорок четыре года, он был капитаном третьего ранга; его каштановые волосы еще не тронула седина, фигура слегка раздалась по сравнению с тем, какой она была в 1938-м, слегка одутловатое лицо выдавало человека, пьющего джин с 1936-го, хотя тогда ему было всего семнадцать лет. Его жена Элен, сорока двух лет, стройная хрупкая блондинка с красивыми карими глазами (у Селесты при черных волосах были зеленые глаза, в ее манере вертеть задом чувствовалась ирландская живость и дерзость, она была единственной настоящей женщиной, которую он встречал в своей жизни). Его сыну исполнилось шестнадцать, и он мечтал поступить в академию федеральной службы береговой охраны в Нью-Лондоне, штат Коннектикут. Дочери шел четырнадцатый, она получила французскую медаль по окончании средней школы. («Расскажи мне про Тантамаунт, дорогой», – попросила как-то Селеста. Рассказывать было не о чем. Там были заправочная колонка, магазин и железная дорога, вот и все. О бедняжка, так ты приехал из такой глуши? Поцелуй меня, слышишь? Целуй меня, милый, я забираю тебя из этого ужасного захолустья! Целуй меня, милый, я уведу тебя туда, где ты никогда не был.) До июня 1949 года он служил на борту судна длиной в сто двадцать пять футов. Затем разразилась корейская война, и он обучал новобранцев в Грин-Коув-Спрингс, штат Флорида, переправляя их на базу береговой охраны в Мэриленде, недалеко от Балтимора, а затем через Тихий океан на Гавайские острова, где служил до 1953 года. («Когда я танцую, то чувствую, будто могу летать, понимаешь, Нат? Мне кажется, что я могу очень сильно оттолкнуться от земли, сильнее любого человека в мире, что я могу взлететь до потолка, до неба! Посмотри на меня, милый, я лечу!») В 1955-м Натаниэль Кейтс стал лейтенантом и был назначен строевым офицером на плавучую базу. Через три года его направили в Майами строевым офицером на базу в Мак-Артур Козвэй. Он получил нашивки лейтенанта только в апреле 1960 года, и вскоре после этого ему было доверено командование «Меркурием».

Но до сих пор он так и не знал, что же не так сказал он в 1938 году...

* * *

– Извините, сэр.

Кейтс обернулся. Какое-то мгновение он смотрел на стоящего перед ним человека и не узнавал его, и только потом сообразил, что это один из его техников по электрооборудованию. Он быстро проговорил:

– Да?

– Капитан, связь с берегом в отношении заполнения емкостей водой и исправности электричества закончена, вся связь на борту работает исправно, – доложил техник.

– Хорошо, – сказал Кейтс. Он повернулся к связисту, стоящему рядом в шлемофоне и задумчиво смотрящему на море: – Отдать третий и четвертый швартовы.

– На корме, это капитанский мостик, – сказал в микрофон связист. – Отдать третий и четвертый швартовы.

Кейтс ждал. Через секунду связист доложил:

– Третий отдан, сэр.

– Хорошо.

– Четвертый отдан, сэр.

– Отлично, отдать первый швартовый.

– На баке, говорит капитанский мостик, – сказал связист. – Отдать первый швартовый.

Кейтс взглянул на часы над переборкой. Они показывали 09.04.

– Первый швартовый на борту, сэр, – доложил связист.

– Хорошо, – ответил Кейтс. – Лево руля.

– Есть лево руля, – повторил связист.

– Правая машина – самый малый вперед.

– Правая машина – самый малый вперед, – передал связист по машинному телеграфу и через минуту добавил, обращаясь к капитану: – Машинное отделение докладывает: есть правая машина – самый малый вперед.

– Отлично, – сказал Кейтс.

Его катер длиной в сто шестьдесят футов великолепно слушался руля. Почти сразу же он уловил характерные звуки работающих машин, а затем ощутил знакомый толчок судна, когда оно дернулось, натянув последний канат, соединяющий его с пристанью.

– Левая машина – самый малый задний, – тут же скомандовал он.

– Левая машина – самый малый задний. Сэр, машинное отделение докладывает: есть левая машина – самый малый задний.

– Приготовьтесь отдать второй швартовый, – приказал Кейтс.

– Приготовьтесь отдать второй швартовый, – повторил связист в свой микрофон. – На баке докладывают: есть приготовиться к отдаче второго.

– Прямо руля. Правая машина – стоп. Принять второй. Поднять флаг.

За спиной Кейтса боцман свистнул в дудку, командуя поднятие флага на корме. Катер начал медленно отваливать от дока.

– Дать три коротких свистка, – приказал Кейтс.

Боцман трижды коротко свистнул.

– Все машины стоп.

– Все машины стоп. Машинное отделение докладывает: есть, стоп все машины.

– Право руля. Левая машина – самый малый вперед.

– Право руля, есть право руля, сэр.

Они выходили из дока, медленно миновали огни военно-морской базы; впереди замелькали бакены, отмечающие безопасный для кораблей проход в проливе Ки-Уэст.

– Прямо руля, – сказал Кейтс связисту. – Курс два-ноль-четыре. Все машины – самый малый вперед.

– Есть курс два-ноль-четыре, сэр. Есть все машины – самый малый вперед, сэр.

– Так держать.

– Вижу лодку по курсу три-пять-ноль, расстояние пять тысяч, – крикнул вниз впередсмотрящий.

– Ясно, – ответил Кейтс. – Держать вправо на два-ноль-девять.

– Есть право на два-ноль-девять, сэр.

Кейтс обернулся к своему строевому офицеру, лейтенанту Майклу Пирсу, который стоял слева от него и через лобовое стекло капитанского мостика устремил взгляд вперед.

– Когда-нибудь мы распорем одну из этих нахальных лодок пополам, – сказал он, затем бросил боцману через плечо: – Дайте ему свисток.

Раздался пронзительный предупредительный сигнал, резко прозвучавший в чистом воздухе Ки-Уэст, сообщающий моторке, что справа движется катер. Лодка прошла вдоль левого борта «Меркурия», и ее рулевой помахал в сторону капитанского мостика. Кейтс не ответил на приветствие.

– Лево руля на один-восемь-три, – сказал он.

– Есть лево руля на один-восемь-три, сэр.

Когда катер заскользил по воде, Кейтс сказал:

– Убрать людей с бака и перевести их на подветренный борт, – и затем добавил, обращаясь к Пирсу: – Нечего им там дрожать, Майк.

Катер медленно продвигался по фарватеру, меняя курс и скорость по мере продвижения вперед, рулевой посматривал на компас, Кейтс вглядывался вперед сквозь стекло рубки, Пирс молчаливо держался сбоку, и все они ожидали появления маяка.

Поравнявшись с ним, Кейтс сказал:

– Лево руля на курс ноль-восемь-пять.

– Есть лево руля на ноль-восемь-пять.

– Не упускайте ее из виду.

– Следуем курсом ноль-восемь-пять, сэр.

– Так держать.

– Есть так держать. Курс ноль-восемь-пять.

– Установить наблюдение за морем, – сказал Кейтс.

Связист передал его команду по переговорному устройству:

– Установить наблюдение за морем. – Он обернулся к Кейтсу. – На дежурство вышла наблюдательная секция номер три, сэр.