Текст книги "Златовласка (сборник)"
Автор книги: Эд Макбейн
Жанр:
Полицейские детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 44 страниц)
Когда мы с Джейми вернулись ко мне в контору, было около половины второго. Я был голоден, но у меня не было никакого желания завтракать с ним. Поэтому я промолчал. Его горе перестало быть личным и переросло в общечеловеческую трагедию. Мне нечего было ему сказать. По крайней мере, пока. Я вышел из машины и направился к тому месту, где он поставил свою. Он сразу же начал говорить о Майкле, а у меня появилось то же чувство, что и в два часа прошлой ночью в баре – что он разговаривает с самим собой, принимая мои кивки или возражения только как ремарки, сообщающие выразительность его монологу.
– Мне казалось, что он все это уже пережил, – рассказывал он. – Не далее как в прошлый вторник они с Морин сидели на кухне и разговаривали. По-настоящему сердечная беседа. Обсуждали то, что я прекратил выплату алиментов, планировали его возвращение в школу… Они готовы были разговаривать хоть до утра, если бы я не напомнил им о том, что собираюсь лечь и что у меня завтра трудный день.
«Завтра» – означало «среда». И Джейми, вне всякого сомнения, предстоял день в коттедже на берегу залива. Несмотря на это, в ночь со вторника на среду его сын Майкл сидел на кухне и сердечно беседовал с Морин. Как-то все это совсем не вязалось с представлением о человеке, который пять дней спустя, сидя за тем же самым столом, схватит нож.
– Знаешь, на нем это отразилось тяжелей всего, – сказал Джейми. – Ему было всего десять, когда я расстался с Бетти. Понадобилось полтора года, чтобы прийти к соглашению: она все время создавала трудности. – Он открыл дверь и залез внутрь. – Но знаешь, – продолжал он, – я на самом деле был уверен, что он все уже пережил. В сентябре приехал сюда, поступил во Флориде в университет… Ну хорошо, в январе его исключили, но я искренне полагал, что он собирался возобновить учебу. Думал, что он снова… начал меня уважать. Любить.
Джейми покачал головой. На меня он не смотрел. Его руки лежали на рулевом колесе, а сам он уставился сквозь ветровое стекло на ослепительно белую стену, окружавшую комплекс конторских зданий.
– И вот сегодня днем, один на один в кабинете, я спросил у него: «Майкл, зачем ты это сделал? Майкл, ради всего святого, чего ради ты это сделал?» А он взглянул на меня и сказал: «Это твоя вина, папа, это из-за тебя», – и вот тогда я обозвал его сукиным сыном, паршивым сукиным сыном и схватил его за горло. Потому что он… как бы вернулся в прошлое, понимаешь? Ему опять было десять лет, и он снова обвинял меня, только на этот раз обвинял меня в чудовищном преступлении, которое совершил сам. Он так и сказал, что это моя вина, что все из-за меня!.. Мэтт, я… хотел прикончить его. Я готов был его растерзать. Если бы не вмешался Юренберг, я бы его убил! Да простит меня Бог, но я бы это сделал.
Как только я ступил на порог конторы, Синтия тут же обрадовала.
– Приходил Галатье, – доложила она.
– По-моему, я просил тебя отменить встречу.
– Я так и сделала. А он все равно взял и приперся.
– Ладно, свяжись с ним. Нет, погоди… Сначала закажи мне сандвич и бутылку пива, а уж потом позвони Галатье.
– С чем сандвич?
– Кусок ржаного хлеба с ветчиной, а вообще-то все равно – какой угодно…
– На твоем столе список телефонных звонков.
– Отлично, а где Фрэнк?
– В Федеральном суде. Окончание дела Келлермана.
– Поторопись с сандвичем. Просто умираю с голоду.
Я зашел в кабинет, снял пиджак и ослабил узел галстука. Пока я отсутствовал, накопилось около дюжины звонков, но только один был важный. Я предположил, что Фрэнк, наверное, с ним разобрался, потому что звонок этот имел прямое отношение к окончанию дела в Федеральном суде. Это звонила администрация банка с предложением снизить процентную ставку на четверть процента, и они готовы были пойти на дальнейшее снижение, если только мы сможем переделать документы до окончания дела. Позвонили в двенадцать тридцать, а слушание было назначено на час тридцать. Я снял трубку и позвонил Синтии.
– Я уже заказала, – откликнулась она. – Черный хлеб у них кончился, и я решила, что подойдет и белый.
– Отлично. Синтия, насчет этого звонка по поводу процентной ставки…
– Фрэнк продиктовал необходимые изменения, и я все отпечатала, перед тем как он уехал. Долговое обязательство, залог и заключение. Очень любезно со стороны банка, как ты думаешь?
– Да. Как только появится сандвич…
– Сразу же принесу…
– Кто видел Галатье, когда он был здесь?
– Карл предложил свою помощь, но тот отказался. Заявил, что не будет иметь никаких дел с рассыльным.
– Хорошо. Свяжись с ним, пожалуйста.
Минут через десять вошла Синтия, неся сандвич с ветчиной и пивом. Поглощая сандвич и запивая его пивом, я дописал для нее список лиц, которым нужно позвонить – начиная с миссис Джоан Раал, которой следовало сообщить, что мы разделаемся с этим лунатиком Галатье завтра утром, и кончая Луисом Камарго, при обретавшим многоквартирный дом, который был осмотрен инженером-строителем. Инженер звонил, когда я отсутствовал, и сообщил, что бойлер и система электроснабжения находятся в неудовлетворительном состоянии. Я хотел, чтобы Синтия выяснила у Луиса, остается ли в силе намерение купить дом или же он будет настаивать, чтобы сначала за счет продавца был произведен ремонт.
– Это все? – спросила Синтия.
– Да. Через несколько минут я ухожу. Возможно, вернусь, но не уверен.
– Можно будет с тобой связаться?
– Нельзя, – ответил я. – Буду на борту катера.
Солнечные лучи косо падали на водную гладь и, отражаясь от выкрашенных в белый цвет свай и эллингов, слепили глаза. На одной из свай прихорашивался пеликан. Когда он изгибал шею, становился похожим на соусник.
Я обогнул ресторан и зашагал вдоль пришвартованных катеров. «Широкий рог» стоял четвертым в линии кормой к причалу, и на его транце [14]14
Транцы – горизонтальные брусья (доски), из которых состоит плоская корма деревянного судна.
[Закрыть] сверкало название катера. Длиной примерно в сорок пять футов, возможно, лет пятнадцать в эксплуатации. Солидное судно для прибрежных вод – этот «Широкий рог» с голубым деревянным корпусом и белой надстройкой. Я прошел полпути вверх по сходням, остановился не доходя рулевой рубки и позвал:
– Мисс Шеллман?
– Кто там? – отозвался девичий голос.
– Мэттью Хоуп, – ответил я. Последовало молчание. Вода плескалась у борта катера. – Я бы хотел поговорить с вами о Майкле Парчейзе. – Опять тишина. На другом берегу бухты в мангровых зарослях пронзительно закричала птица, тут же отозвалась другая, и снова все смолкло. На другом конце причала ловил рыбу мужчина в ярко-красных плавках. На поясе у него висел нож. Я вспомнил о ноже, которым была убита Морин и двое детей и который потом Майкл зашвырнул в воды Мексиканского залива. Я ждал.
– Мэттью Хоуп? – рассеянно проговорила девушка.
– Адвокат доктора Парчейза.
Снова молчание.
– Поднимитесь на борт, – наконец пригласила она. – Я на носовой палубе.
Я поднялся на борт и прошел по узкому проходу мимо рулевой рубки. Лиза Шеллман лежала ничком на надувном матрасе голубого цвета, повернув лицо в левую сторону и закрыв глаза. Мне был виден только ее профиль. Тонкий нос слегка вздернут, полная нижняя губа усыпана бисеринками пота, резко очерченная линия скулы уходит в копну светлых волос. На ней был белый лифчик с расстегнутыми бретельками. Спина коричневого цвета блестела от крема. Мягкая линия подбородка переходила в стройную шею и плечи, а те – в спину, сужавшуюся к талии. Обрезанные джинсы голубого цвета облегали торс, едва прикрывая зад.
– Мисс Шеллман? – осведомился я.
– Можете дальше не продолжать, – проговорила она. Ее глаза были по-прежнему закрыты, а лицо все так же повернуто в профиль. – Доктор Парчейз хочет, чтобы ему вернули катер, правильно?
– Нет. Майкл в беде.
Один глаз приоткрылся. Светло-голубой на темно-синем фоне матраса.
– Что вы подразумеваете под словом «беда»? – спросила она.
– Он в тюрьме.
– За что?
– По обвинению в убийстве.
Она резко села на матрасе, скрестив ноги, лицом ко мне, одной рукой придерживая лифчик. Ее лицо Фрэнк почти наверняка отнес бы к лисьим. Худое и вытянутое, для юных лиц не старше восемнадцати слегка жестковатое. Голубые глаза и длинные светлые ресницы. Курчавые светлые волосы облегали ее голову подобно вязаной шерстяной шапочке. Она молча уставилась на меня.
– Да, – сказал я.
– Кого? Что вы!.. Кого же он мог убить?
– Свою мачеху и ее двух…
– Боже! – воскликнула Лиза и резко встала на ноги. Повернувшись ко мне спиной, она быстро завязала бретельки лифчика, а потом потянулась за кожаной сумочкой коричневого цвета, лежавшей на палубе возле вентилятора по правому борту. Она расстегнула сумочку и стала нервно рыться в ней. У нее тряслись руки, когда она вытаскивала сигарету, подносила ее ко рту и зажигала спичку. Обгорелую спичку она бросила за борт. Вдалеке, к востоку, в бухту энергично входила моторная парусная шлюпка с убранными парусами. Она прошла рядом с носом нашего катера, рассекая воду своим форштевнем.
– Расскажите, что произошло, – попросила Лиза.
– Я уже сказал. Майкл сознался в убийстве…
– Чушь собачья.
– Почему?
– Майкл? Он бы не смог, – заявила она. – Да он и мухи не обидит.
– Вы с ним давно знакомы?
– Месяца два. Живу с ним с января. Приехала на рождественские каникулы и решила остаться.
– Сколько вам лет, Лиза?
– Семнадцать.
– Где вы жили, перед тем как встретились с Майклом?
– С матерью. Мои родители разведены, – сказала она.
– Где живет мать?
– В Коннектикуте.
– А отец?
– В Нью-Йорке.
– Им известно, где вы находитесь? – спросил я.
– Конечно, известно, – ответила она и выбросила сигарету за борт. Сигарета зашипела, упав в воду. Невдалеке от нас шлюпка уже подходила к причалу, и женщина, одетая в бикини оранжевого цвета, готовилась к швартовке.
– Майкл рассказал полиции, будто он нуждался в деньгах, – сказал я. – На ремонт катера. Вам что-нибудь об этом известно?
– Он, вероятно, говорил об утечке масла.
– Да, так что там случилось?
– У нас подтекает масло в цилиндрах. Майкл сначала заметил это по манометру – давление постоянно падало. Потом проверил уровень, добавил масла, но уровень все равно падал. Устранить неисправность не так-то просто. Придется вытаскивать двигатель, ставить на опору, менять прокладку, а может быть, и крышку блока цилиндров… По приблизительной оценке ремонт обойдется в шестьсот долларов. Это больше, чем мы оба зарабатываем за месяц.
– Где вы работаете?
– В супермаркете на Кросс-ривер. Кассиром.
– А Майкл?
– Помощником официанта у Леонардо.
– Он работал вчера?
– Нет. Воскресенье у него выходной.
– Значит, он был на катере?
– Да.
– Весь день?
– Нет, поздно вечером ушел.
– Куда?
– Не знаю.
– Вы его спрашивали?
– Да. Он сказал только, что скоро вернется.
– В какое время это было?
– Сразу после того, как ему позвонили. Должно быть, в…
– Что за телефонный звонок?
– Не знаю. Кто-то звонил.
– Сюда, на катер? Здесь есть телефон?
– Нет, в кабинет начальника порта. Он всегда зовет нас к телефону, если только не слишком поздно.
– В какое время это было?
– Около одиннадцати тридцати.
– А кто все-таки звонил?
– Я не знаю.
– Вы спрашивали Майкла?
– Да.
– И что он ответил?
– Сказал, что это неважно. Потом он спустился в каюту, взял свой бумажник и снова поднялся на палубу. И тут я спросила, куда он идет, а он ответил, что скоро вернется.
– Когда пришел начальник порта позвать его к телефону… он не сказал, кто звонит?
– Он просто сказал: «Тебя к телефону, Майкл». Он очень хорошо относится к Майклу и никогда в это не поверит. Просто не поверит, и все.
– Вы были встревожены, когда Майкл не вернулся?
– Нет, не была. Понимаете, я не думала, что с ним что-нибудь случилось. Я решила, возможно, что он встретил девушку, понимаете, и остался у нее на ночь. Так я и подумала. Потому что, видите ли, у нас с ним такое соглашение, что если я встречу парня, с которым захочу поближе познакомиться, я вправе это сделать, и то же самое у него – я имею в виду, с девушкой. Я могу покинуть этот катер, когда захочу. Просто упаковать вещи и уйти. Такая у нас договоренность.
– Кто обычно платит за содержание и техническое обслуживание катера?
– Я не понимаю, о чем вы.
– Если что-то неладно с катером, кто платит за ремонт – Майкл или его отец?
– Ну, наверное, как правило, Майкл. Вообще-то я не знаю. Никогда не задавалась таким вопросом. Но Майкл всем занимается: заливает топливо, платит за стоянку, это обходится в два пятьдесят за фут длины плюс шестьдесят пять за электричество. За месяц набегает сто восемьдесят пять долларов или что-то вроде этого. Мелкий ремонт Майкл выполняет сам, но с утечкой масла ему одному не справиться, так что, я думаю, он попросил бы отца оплатить этот ремонт, если вы это хотите знать.
– Но он не говорил, что отправится туда взять денег в долг?
– Может быть, и говорил. Он очень гордый. Его отец считает Майкла жалкой пародией на хиппи. Это потому, что Майкл еще не нашел себя, понимаете. Но он очень гордый, и я могу представить, что он брал бы деньги в долг, а не в качестве подарка. Я знаю, Майкла очень беспокоило, что он живет на катере бесплатно и что это не позволяет ему свободно пользоваться судном, понимаете? Он все толковал, что хочет купить собственный катер. Но между тем, видите ли, его отец никогда не пользовался катером. У Морин морская болезнь началась бы уже в бухте, а что уж говорить об открытом море. Поэтому он предложил катер Майклу в качестве жилья, и Майкл согласился. – Лиза пожала плечами. – Но я точно знаю, что это его беспокоило. Потому что они ссорились. Майкл вовсе не бездельник, просто у него сейчас трудности с поисками своего места в жизни; действительно, он подумывал о возобновлении учебы, я думаю, он серьезно собирался вернуться в университет. Вот это вам следует знать, потому что… Я хочу сказать, как он мог ее убить? Зачем ему ее убивать?
– Извините, я вас не понимаю.
– Ну, именно Морин поддерживала его в стремлении вернуться к учебе. Я хочу сказать, лично мне все равно, будет он учиться или нет, лишь бы он был счастлив. Но Морин была единственной, кто все время толковал о его будущем и беспокоился о том, не хочет ли он всю жизнь оставаться помощником официанта. Они прекрасно ладили, он ее очень уважал, на самом деле. Но в то же время, понимаете, он чувствовал себя виноватым в том, что поддерживает отношения с Морин, с которой было легче, чем с родной матерью. Майклу трудно было откровенничать с родителями после всего…
– Что вы хотите сказать? После чего?
– Ну, вы же знаете, вся эта склока вокруг развода… Это было нелегко, можете мне поверить. Майклу было всего десять, когда его отец ушел из дому, двенадцать, когда тот в конце концов женился на Морин. Для подростка это всегда трудное время, не говоря уж о разводе. А его мать и не пыталась смягчить положение. Наоборот, она все время твердила детям, что их отец переспал с половиной женщин в городе, что Морин просто очередная шлюха, и все в таком роде. Что я хочу сказать – так это у Майкла были плохие отношения с отцом, и я не уверена, что его отец это забыл.
– Что значит «плохие отношения»?
– Ну, я вам уже говорила.
– Вы только сказали, что он очень переживал из-за развода.
– В общем, да-а, но… как в тот раз в Вирджинии. Вы, вероятно, об этом знаете…
– Нет. Расскажите.
– В общем, мать послала Майкла в военную школу…
– Да. Мне это известно.
– И его застали за курением марихуаны. Генерал поймал. В то время ему было около шестнадцати, и генерал не отпустил его домой на весенние каникулы. Весенний отпуск – так это называется. Тогда отец Майкла поехал в Вирджинию, чтобы навестить сына, а Майкл послал его ко всем чертям.
– Так прямо и сказал?
– Нет, он просто сказал отцу, что прекрасно обходится без него.
– Ну, а что еще?
– А про путешествие в Индию вам известно?
– Нет.
– Так вот, Майкл начал учиться в Калифорнийском университете – это было уже после Вирджинии, – а потом он его бросил и отправился сначала в Амстердам, потом в Индию, а потом в Афганистан, по-моему, или Пакистан. В общем, в одну из этих стран. Он следовал по маршруту торговцев наркотиками. Он тогда здорово увлекся этим в Амстердаме…
– Надеюсь, сейчас он не занимается этим.
– Нет, нет, – ответила Лиза. – Вообще, он никогда не увлекался сильными средствами. Никогда не кололся. И никогда не станет. Возможно, в Европе он и нюхал кокаин, мне об этом ничего не известно, но он путешествовал по Дании в компании с каким-то наркоманом. Я имею в виду ЛСД, в Голландии он начал принимать ЛСД. Ну и, конечно, марихуану. Но марихуану курят все, – заметила она и пожала плечами. – Все дело в том, что все это время он ни разу по-настоящему не написал своему отцу. Отец чуть не сошел с ума, и сейчас Майкл это признает. Пока Майкл лазил по Гималаям, нюхал цветочки, а горные монахи красили его волосы и бороду в красный цвет, его отец бомбардировал письмами и запросами американское посольство в Индии. Обычно Майкл если и писал отцу, то о пауках в хижине, где он жил. Огромных пауках. Специально писал отцу о пауках, чтобы заставить того еще больше волноваться. И никогда не указывал в письме обратный адрес. «Я в горах. В компании с монахами и пауками». Больше ничего. – Лиза покачала головой. – Понимаете, я хочу сказать, что у него с отцом были очень непростые отношения. С годами они вроде бы наладились, но все еще оставались натянутыми.
– А с матерью?
– А что с матерью? Вы с ней хоть раз встречались?
– Да.
– Тогда нечего и рассказывать. Одна головная боль. Всегда использовала Майкла как мальчика на побегушках – передай своему отцу то, передай это. Звонила по три-четыре раза на неделе, донимала письмами. Он сыт ею по горло.
– Поэтому он и общался с Морин.
– Ну, со мной он тоже общался, – заметила Лиза, – но иначе. Я хочу сказать, мы любовники.
Я внимательно посмотрел на нее.
Ей было семнадцать лет. Еще один продукт развода – мать в Коннектикуте, отец в Нью-Йорке… Или наоборот? Она сказала, что родителям известно, где она находится, и швырнула сигарету за борт, как ее саму вышвырнули из дому – или так она, по крайней мере, думала или чувствовала: «Конечно, они знают, где я нахожусь»… Сигарета шипит в воде вместе с окончанием фразы, тишина откликается молчаливым заключением: «И им на это наплевать!»
Я хотел спросить у нее… Я хотел сказать… Я хотел поговорить о том, как разводились ее родители. Я хотел узнать, как она реагировала. «Когда это случилось, сколько вам было лет, Лиза, кто из родителей потребовал развода, не была ли тут замешана другая женщина? Вы когда-нибудь видитесь со своими родителями, Лиза, со своим отцом? Что он за человек, испытываете ли вы к нему любовь и уважение, любите ли вы его? Простили ли вы его за уход из семьи? Простите ли когда-нибудь?..»
Я заглянул ей в глаза и увидел в них свое будущее, которое с трудом мог представить, не говоря уже о том, чтобы понять. Мое будущее. И моей дочери.
– Майкла можно навестить? – спросила Лиза.
– Пока нет, – ответил я.
– Где он сейчас?
– Его держат в полицейском участке. Вероятно, до завтрашнего утра он там и останется.
– Но вы сказали, что он в тюрьме.
– Так оно и есть. В полицейском участке. Там у них имеются камеры.
– Хотела бы я знать… – Она осеклась на полуслове.
– Что, Лиза?
– Что мне сейчас делать? Я хочу сказать… куда идти?
Кабинет начальника порта примыкал к мотелю, и на фоне стены из красного кирпича выделялась пара расположенных рядом дверей белого цвета. Я постучал, не дождался ответа, попробовал повернуть ручку и обнаружил, что дверь заперта. Я зашел в мотель и спросил у женщины, стоявшей за конторкой, где найти начальника порта. Она ответила, что он где-то на улице. Я снова вышел, обогнул здание и увидел седого мужчину, склонившегося над грядкой с геранями и окапывающего их при помощи совка. Он был одет в полосатую тенниску, синие джинсы и потертые башмаки, а на голове у него красовалась потрепанная фуражка яхтсмена.
– Простите, сэр? – обратился я к нему.
– Слушаю, – отозвался он, не поднимая глаз от грядки.
– Мне нужен начальник порта, – сказал я.
– Он перед вами.
– Меня зовут Мэттью Хоуп.
– Дональд Уичерли, – представился он и распрямился. – Чем могу служить?
– Я бы хотел задать несколько вопросов по поводу одного телефонного звонка вчера вечером.
– Зачем? – спросил он. Его глаза цвета неба смотрели искоса и с подозрением. Рука, державшая совок, лежала на бедре, а сам он настороженно стоял в ожидании – высокий, худой, видавший виды мужчина, желающий знать, почему я задаю вопросы, и, вероятно, размышляющий, с какой стати ему на них отвечать.
– Я адвокат, – сообщил я ему. – И здесь я по поводу Майкла Парчейза.
– Вы адвокат Майкла?
– Да. Вообще-то на самом деле я адвокат его отца.
– И все-таки? Вы адвокат Майкла или его отца?
– Его отца. Но здесь я в интересах Майкла.
– Майкл об этом знает или нет?
– Ему известно, что я здесь, – сказал я. Я лгал, но мне нужна была информация. – Майклу вчера позвонили, – добавил я. – Около половины двенадцатого. Вы подняли трубку.
– Вы спрашиваете или просто констатируете факт?
– Вы подняли трубку?
– Да.
– Где это произошло?
– В моем кабинете.
– Кто ему звонил?
– Не знаю. Звонивший не назвал себя.
– Это была женщина?
– Женщина, точно.
– Можете прикинуть ее возраст?
– Пожалуй, нет, сэр. Думаю, не смогу.
– Что она говорила?
– Она спросила Бухту Пирата, и я сказал, что она туда и попала. Тогда она попросила позвать к телефону Майкла Парчейза. Я ответил, что он на катере и мне придется туда сходить. Она спросила, не буду ли я столь любезен сделать это, и я отправился к Майклу.
– А потом?
– Он пришел и поговорил с ней по телефону.
– Вы слышали их разговор?
– Только конец. Я пошел к себе в комнату за бумагой, которую надо было прикрепить на доску объявлений. Когда я вернулся, он все еще разговаривал.
– Что же вы услышали?
– Он сказал: «Я там буду», потом добавил: «До свиданья» и повесил трубку.
– Вы не слышали, чтобы он упоминал чье-нибудь имя?
– Нет, сэр, не слышал.
– Повесив трубку, он что-нибудь сказал?
– Он сказал: «Благодарю вас, мистер Уичерли».
– И все?
– Да, сэр.
– Он не сказал, куда собирается?
– Нет, но, по-моему, он собирался отправиться именно туда, куда обещал этой женщине. – Начальник порта сделал паузу. Он посмотрел мне в глаза. – Если верить тому, что, я слышал, он предположительно сделал, зачем же ему отправляться в дом на Джакаранда и убивать всех троих? А получается, будто именно туда-то он и пошел и совершил все это. – Он недоверчиво покачал головой. – Хочу сообщить вам, мистер Хоуп, что мне крайне трудно в это поверить. Я не знаю более славного парня, чем Майкл Парчейз, и это истинная правда. Вы знаете, его родители развелись, когда ему было всего двенадцать… Ну да, наверное, вам все это известно – вы же адвокат его отца.
– Да, известно.
– Для подростка все это непросто. Как-то вечером мы долго беседовали на эту тему. Он признался, что наконец приходит в себя после всех этих лет. Так вот, понимаете, когда я слышу по радио, что он убил жену своего отца и своих сестер… ведь эти девочки были его сестрами, мистер Хоуп, у Майкла и у них в жилах текла кровь его отца, они были одной крови!.. Когда бы он о них ни говорил, он всегда называл их сестрами – неважно, что они были сводные. Его сестры то, его сестры это – он так мог рассказывать и о родной сестре, не так ли? Такое чувство появляется тогда, когда кто-нибудь вам по-настоящему дорог. Он действительно любил этих девочек. А если вы кого-то любите, то вы не сделаете того, о чем твердит это проклятое радио. Он убил! Да это невозможно, вот и все!..
«Но Майкл-то сказал, что это его рук дело», – напомнил я себе.