Текст книги "Златовласка (сборник)"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 44 страниц)

Дэвис, не окончив фразы, опрокинул в рот банку пива и высосал ее до дна.

– Вы были знакомы в Бонне с Мишель? – спросил я.

– Конечно, там-то с ней и познакомился.

– Где это было?

– В Бонне. Вы только что спрашивали меня.

– Да, но где? При каких обстоятельствах?

– Ах, это. Как-то вечером мы с Джорджи назначили свидание со своими девчушками. У меня там была беленькая цыпочка, одна певичка из кабаре… послушайте, не упоминайте об этом при Леоне, ладно? – попросил он, заговорщицки подмигнув мне. – В то время я был уже женат, но, знаете, как поется: «Путь далекий домой…» Вам случалось уезжать далеко-далеко от дома?

– Изредка, – ответил я.

– Тогда сами знаете, как оно бывает, – улыбнулся Дэвис.

– Так у вас было назначено свидание с девушками…

– Ага. Мы отправились в забегаловку неподалеку от моста Кеннеди… вы в Бонне бывали?

– Нет.

– Неважно. Вот там-то я и познакомился с Мишель. Видел ее только в ту ночь, и все.

– Как же так?

– Это вы про что – «как же так»?

– Если Харпер был вашим другом…

– Ну да, но… понимаете, парню охота побыть наедине со своей девчушкой, правильно?

– Что делала Мишель в Бонне? Я думал, она француженка?

– У нее отец – француз, а мать – немка. Они раньше жили в Париже, переехали в Бонн, когда ей было… забыл, что она говорила, тринадцать, четырнадцать, что-то около этого. Ей, наверное, было девятнадцать, когда я ее встретил.

– Когда вы виделись с ней в последний раз? В ту ночь?

– Нет, нет. Я виделся с ней здесь, в Штатах, когда она явилась сюда искать его.

– Искать Харпера?

– Верно. Пришла сюда, в мой дом, сначала явилась ко мне. Погодите, не совсем точно. Поначалу она явилась в дом его матери, потому что думала, что он живет там. А уж потом пришла сюда. Я-то и дал ей его адрес в Калузе.

– Когда это было, мистер Дэвис?

– Полтора года назад, может, чуть больше.

– Еще до того, как они поженились?

– Конечно. Видите ли, потому-то она сюда и приехала. Чтобы разыскать его и заставить на себе жениться. Она по нему с ума сходила.

– Но ведь он тоже по ней с ума сходил, разве не так?

– Вот как? Забавно тогда у него это выражалось. Когда мы получили приказ о демобилизации, когда узнали, что возвращаемся в Штаты, он уплыл, не сказав ей даже последнего «прости».

– Что вы имеете в виду?

– Даже не позвонил ей, ничего, – просто упаковал свои пожитки и отчалил.

– Как вам удалось узнать об этом?

– Мне сам Харпер рассказал, вот как.

– Что он даже не позвонил ей?

– Что он и не собирался звонить ей. Сказал, что Мишель, конечно, девчонка славная, такая белая кошечка, но все это в прошлом, он возвращается домой и хочет поразвлечься с негритянками. Это его точные слова.

– Он имел в виду кого-то конкретно?

– Чего?

– С какой негритянкой Харпер собирался развлекаться?

– Нет, нет, он говорил просто о черных бабах, – объяснил Дэвис, ухмыльнувшись.

– Но Мишель все-таки отправилась за ним.

– Конечно, отправилась. Она дамочка цепкая, эта Мишель, – сказал Дэвис, снова ухмыльнувшись. – Не нашла его здесь, в Майами, поехала прямиком туда, в Калузу, загнала в угол, как крысу. Сказала, что влюблена в него по уши, и захотела женить его, пригрозила, что если он на ней не женится, утопится в океане.

– Кто рассказал вам все это?

– Она.

– Так вы виделись с Мишель уже после того, как она уехала из Майами?

– Конечно. Я ведь был у них на свадьбе. Самый почетный гость на свадьбе.

– Так когда Мишель рассказала вам эту историю: что она была готова утопиться, если бы Харпер отказался на ней жениться?

– Не помню точно. Как-то раз, когда заехал к ним в гости. Она представила все это вроде как шутку, – знаете, вот как надо подцепить мужика, который не хочет попасть на крючок. Джорджи тоже смеялся. Это было вроде анекдота.

– Понятно. Так вы продолжали видеться с ней и после свадьбы, верно?

– Время от времени. В кругу друзей, вы хотите сказать? По делам я встречаюсь с Джорджи почти каждый месяц, примерно так, каждый раз, как он привозит сюда всякое барахло.

– Мне хотелось бы расставить все по местам, – сказал я. – Итак: Харпер уехал из Германии, даже не позвонив Мишель, хотя, похоже, у них был страстный роман…

– Верно.

– Поэтому Мишель последовала за ним сюда и потребовала, чтобы он на ней женился, или она утопится.

– Верно поняли.

– У нее были неприятности?

– Это вы о чем?

– Она была беременна?

– Нет. С чего вы взяли, что она была беременна?

– Женщина пускается в дальний путь вслед за американским солдатом, приезжает сюда, требует, чтобы он на ней женился, или же она утопится… По мне, все это выглядит довольно странно, мистер Дэвис.

– Странно или нет, только она не была беременна.

– Вы уверены в этом?

– Уверен, что все так и было. Я был на свадьбе, прошло уже, наверное, полгода, как мы отбыли из Бонна. А на седьмом месяце женщина не напялит на себя такое облегающее платье, какое было на ней, сразу стало бы видно, что она беременна.

– А на ней было облегающее платье?

– Из белого атласа, – уточнил Дэвис, кивнув. – Просто загляденье. Настоящая красавица. Бог знает, что она нашла в Джорджи.

– А по-вашему, что она в нем нашла?

– Кто знает? – Дэвис покачал головой в раздумье. – Такая жалость, – сказал он. – Она была очень хороша. И, скажу вам, мистер Хоуп, хоть Джорджи и был мне другом, от всей души желаю, чтобы его за это поджарили. Пусть его привяжут к этому стулу покрепче и врубят все восемь миллионов вольт, чтобы он поджарился до хрустящей корочки.

* * *

Я отыскал мать Джорджа Харпера в баптистской церкви в том же черном районе города. Сначала я поехал к ней домой, и один из соседей объяснил мне, где ее можно найти. Кроме нее, в церкви никого не было. Она сидела на складном стуле ярдах в трех от алтаря, склонив голову и сжав в молитве руки. Мне не хотелось ей мешать, но я приехал сюда ради ее сына и мое дело не терпело отлагательств.

– Миссис Харпер? – позвал я.

Она подняла глаза, заморгала ресницами, возвращаясь из мира грез к действительности, а затем, похоже, удивилась, увидев белого человека в церкви для черных.

– Я – Мэттью Хоуп, – представился я, – адвокат, который защищает вашего сына.

На вид ей было лет семьдесят, такая же черная, как сын, лицо покрыто морщинами, вид усталый. Она смотрела на меня с подозрением, воспитанным веками рабства и еще более окрепшим за сто лет всевозможных ограничений и лишений, ее глаза молча вопрошали меня, почему ее сын не обратился за помощью к черному адвокату.

– Да, мистер Хоуп, – произнесла она. Голос ее звучал так тихо, что, казалось, вот-вот растворится в окружающем полумраке, как и вся ее хрупкая фигурка в черном поношенном пальто.

– Если вы не против, мне хотелось бы поговорить с вами.

– Пожалуйста, садитесь, – предложила она.

Я сел рядом с ней. В высокое окно за алтарем с трудом пробивались лучи полуденного солнца.

– Миссис Харпер, – начал я, – у вашего сына серьезные неприятности, ему предъявлено обвинение в убийстве жены.

– Да, знаю.

– Я хочу расспросить вас кое о чем. Ваши ответы могли бы помочь нам…

– Меня не было в Майами, когда он приехал сюда, – прервала она меня. – Ведь об этом вы хотите узнать, меня здесь не было. Я уехала в Джорджию навестить больную дочку. Она все еще болеет, но я не могла больше оставаться там. Когда такое говорят о Джордже, когда его обвиняют в таком деле…

– А вы сами как думаете: мог он сделать это, миссис Харпер?

– Нет, сэр, я так не думаю. Нет на свете более нежной души, чем у моего Джорджа. Он без памяти любил эту девушку, никогда и пальцем бы ее не тронул.

– Миссис Харпер, ваш сын утверждает, что приехал в ваш дом в воскресенье, пят…

– Да, это верно.

– И соседка ему сказала, что вы в Джорджии.

– Точно, там я и была.

– Что это за соседка?

– Мисс Бут, та, что живет рядом.

– Пожалуйста, назовите мне ее полное имя.

– Алисия Бут.

– И ее адрес.

– Макьюэн-роуд, восемьсот тридцать семь.

– Она рассказала вам, что приезжал ваш сын?

– Да.

– Когда она рассказала вам об этом?

– Когда я вернулась домой.

– Когда это было?

– В прошлую среду. Как только узнала, что мой сын в тюрьме.

– Она рассказала вам, что Джордж приезжал к вам в воскресенье, пятнадцатого?

– Точно так она мне и сказала.

– Мне хотелось бы повидаться с ней до того, как вернусь в Калузу, – сказал я. – Не знаете, застану ее дома сегодня днем, или она работает?

– Ей девяносто четыре, и она слепая, – ответила миссис Харпер, – конечно, она дома.

– Миссис Харпер, мне известно, что ваша сноха приезжала сюда, в Майами, разыскивать вашего сына, правильно это? Я говорю сейчас о том времени, когда они еще не были женаты. Это было приблизительно года полтора назад, помните?

– Помню.

– Мишель в самом деле приходила к вам?

– Да.

– Когда это было, точно?

– Джордж получил увольнение в январе, а поженились они в июне. Так это, наверное, было где-то весной, в марте или в апреле, – в это время. Помню, она была в пальто. Это выглядело странно: в Майами даже в очень холодные дни никто в пальто не ходит. А она надела. Все закутывалась в пальто, как будто ждала, что сейчас буря начнется.

– Расскажите поподробнее все, что помните об этом визите.

Как рассказала мне миссис Харпер, в тот день она только что вернулась домой от своей подруги, – да, должно быть, это было в апреле, она вспомнила, как они с подругой обсуждали, какими цветами украсить церковный алтарь на Пасху, значит, это было незадолго до Пасхи. Миссис Харпер успела только повесить шляпку на вешалку в прихожей и тут услыхала стук в дверь. Открыла дверь, – а на пороге стоит изумительно красивая женщина, такая красавица, никогда такой не видала, ни у белых, ни у черных. Женщина сказала, что ее зовут Мишель Бенуа и она разыскивает Джорджа Харпера, – он живет здесь?

Миссис Харпер услышала французский акцент Мишель и решила, что та, очевидно, приехала из-за моря, там и познакомился с ней Джордж. Но миссис Харпер не собиралась рассказывать этой женщине, где найти Джорджа, потому что боялась, не пришла ли к ней в дом беда с этой женщиной, кутавшейся в пальто при температуре 60 градусов и все-таки дрожавшей как в лихорадке. А та все расспрашивала, как ей разыскать Джорджа Харпера. Джордж к тому времени переехал в Калузу, где начат заниматься перепродажей всякого старья. Он уверял мать, что сколотит себе состояние на продаже и покупке подержанных вещей, и тут как раз ему подвернулся удобный случай. Но миссис Харпер не хотела говорить этой красивой незнакомке с французским акцентом, где найти Джорджа; по крайней мере, до тех пор, пока сама не переговорит с ним (она звонила ему каждую субботу, так как в конце недели льготный тариф). Миссис Харпер собиралась звонить Джорджу как раз на следующий день, – теперь она вспомнила, что, должно быть, Мишель появилась у ее дверей в пятницу, потому что миссис Харпер собиралась звонить на следующий день своему сыну, а она раз-говаривача с ним по телефону каждую субботу, – и тогда узнала бы у него, правильно ли поступила, не дав незнакомке его адреса.

Затем Мишель спросила ее – и это удивило мать Джорджа, – не знает ли миссис Харпер, как ей найти человека по имени Ллойд Дэвис, который был другом Джорджа и с которым, по словам Мишель, она также познакомилась в Бонне.

Теперь миссис Харпер пришла к выводу, что оба, Джордж и Ллойд, попали в какую-то неприятную историю. Со слов сына она знача, что Ллойд служил вместе с ним в военной полиции хам, в Германии. Встречаясь с Ллойдом на улице, она узнавала его, но они никогда даже не здоровались. Она не знача, где в то время жил Ллойд, ей было известно, что он женат и живет со своей женой где-то в этом же районе, но не знала его точного адреса, а если бы знала, все равно не дача бы этой красотке, точно так же, как не собиралась рассказывать какой-то белой женщине, от которой ждала одних неприятностей, где найти Джорджа.

– Я была с ней вежлива, – объяснила миссис Харпер, – но посоветовала попытать счастья в супермаркете или порасспрашивать в барах, походить в том районе, где живет Ллойд Дэвис, потому что у меня-то не было его адреса.

– Какие, по-вашему, неприятности могли быть связаны с этой женщиной? – спросил я.

– Не знала я, какие, мистер Хоуп, только видела, что на пороге моего дома, посреди негритянского квартала, стоит красивая молодая женщина, расспрашивает про моего сына, а уж это означает одно: жди беды, беды от белых. Выходит, я сильно ошиблась, но тогда не поняла этого.

– В чем ошиблись? – спросил я.

– Так я ведь не знала, что Джордж влюблен в нее. Не знала, что он был бы без памяти рад увидеться с ней.

Я посмотрел на нее.

– Когда вы говорите «без памяти рад увидеться с ней»…

– Совсем голову потерял от радости. Я позвонила на следующий день, в субботу, как обычно, и рассказала про эту молодую даму, которую звали Мишель: что она заходила ко мне накануне, спрашивала, где его найти, все такое. Ну, скажу вам, никогда не слыхивала, за всю жизнь, чтобы он так разволновался. Просто засыпал меня вопросами по телефону: да как Мишель выглядела, во что была одета, идет ли ей короткая стрижка, – она, дескать, говорила ему в их последнее свидание, что хочет подстричься, – оставила ли свой телефон, как ее разыскать…

– А он сказал вам, когда это было?

– Что?

– Их последнее свидание?

– Не припомню что-то, наверное, не говорил. Бог ты мой, он просто башку потерял, когда узнал, что она здесь, в Штатах.

Я сказала ему, что она расспрашивала про Ллойда, и Джордж сказал, что срочно позвонит Ллойду, как только мы закончим, невтерпеж ему было освободить телефон, не спросил меня даже про ревматизм, который тогда не давал мне житья.

– Не знаете, звонил он мистеру Дэвису или нет?

– Мне кажется, звонил, – только без толку.

– Как это?

– Да почти две недели все никак не мог с ней увидеться. Пока она сама не объявилась в Калузе.

– Ей понадобилось почти две недели, чтобы разыскать его, так?

– Около того.

– Тут что-то не так. Мистер Дэвис сказал мне, что дал ей адрес вашего сына в Калузе.

– Ну не знаю. Знаю только, что где-то через две недели Джордж позвонил мне и сказал, что Мишель там, с ним, и он просил ее выйти за него замуж, а она согласилась.

– Угу.

– Свадьба была тоже такая красивая. Невеста хорошенькая, прямо загляденье, прекрасная, как июньский день. На ней было, помню, белое атласное платье. Признаюсь, мистер Хоуп, мне не очень-то нравилось, что мой сын женится на белой, я ведь знала, какими бедами это ему грозит. А получилось-то – лучше и не бывает, по крайней мере, я никогда ничего другого от него не слыхала. До нынешнего дня все было в полном порядке. А теперь кто-то подкараулил ее, убил, а обвинили в этом моего мальчика, и это очень нечестно, не мог он убить ее, мистер Хоуп. Уж слишком он ее любил.

* * *

Я еле успел на самолет, вылетавший в Калузу в половине третьего…

Прямо от миссис Харпер я поехал к ее соседке, по тому адресу, который дала мне мать Джорджа, – к миссис Бут, и получил там подтверждение, что Джордж Харпер действительно приезжал в воскресенье повидаться с матерью, как он заявил об этом в полиции. Поскольку миссис Бут была слепа, я старательно расспросил ее, каким образом она догадалась, что это был Харпер, и получил информацию, что она знала Джорджа с пеленок и всегда узнает его по голосу и запаху. Раньше мне не приходило в голову, что слепые распознают людей по слабому запаху, абсолютно индивидуальному для каждого человека. Я поблагодарил миссис Бут за беседу и уехал от нее несколько успокоенным.

Я понимал, что она будет надежным свидетелем, когда придется точно установить, что делал Харпер в Майами.

Проблема была, конечно, не в том, где он провел воскресное утро пятнадцатого числа, нас гораздо больше интересовало, где он был в 11.45 в ту ночь, когда Мишель жестоко избили, и где он провел весь день в понедельник, когда ее убили. Я попал в окружную тюрьму только к четырем часам. Надзиратель не выразил особого восторга при виде меня, он ворчал всю дорогу, пока мы шли к камере Харпера, выговаривая мне, что следовало сначала позвонить, что у него не гостиница, куда можно приехать в любое время.

На Харпере была тюремная одежда, не слишком отличавшаяся от той, что была на нем при первой нашей встрече: темно-синие брюки, голубая хлопчатобумажная рубашка, черные носки. Вместо коричневых рабочих башмаков в окружной тюрьме ему выдали черные ботинки, которые выглядели несколько странно в сочетании с остальной одеждой, – до блеска начищенные башмаки, которые можно надеть на ежегодный зимний карнавал. Он вскочил на ноги в ту же секунду, как надзиратель отпер дверь его камеры и впустил меня. Потолок казался слишком низким, а стены – слишком тесными для его громадной фигуры. Ощущение угрозы, опасности, исходившее от Харпера, было настолько сильным, что меня снова охватил страх, когда дверь за мной закрылась и надзиратель повернул ключ в замке. Звук его шагов, отдаваясь эхом от асфальтированного пола, замер вдали. Мы с Харпером остались наедине.

– Я просил этого сукина сына, надзирателя, позвонить к вам в контору, – сердито начал Харпер. – Он три раза звонил, и три раза ему говорили, что вас все еще нет в городе. Куда, черт побери, вы запропастились, приятель? Вы, кажись, мой адвокат?

– Был в Майами, – ответил я. – Расспрашивал людей, которые нам понадобятся как свидетели, когда дело передадут в суд.

– Каких это людей?

– Ллойда Дэвиса и его жену. Вашу мать и ее соседку, миссис Бут.

– Чего это вам пришло в голову беспокоить их?

– Чтобы выяснить, действительно ли вы были в Майами, как заявили в полиции.

– Был.

– Теперь уверен в этом. По крайней мере, знаю, где вы находились в течение часа или чуть больше. Но главное – надо выяснить, где вы были все остальное время.

– Говорил вам, где был это остальное время: в Помпано, Веро-Бич, потом вернулся в…

– И ни одного свидетеля.

– Не знал же я, что мою жену убьют. Знать бы заранее, так я бы у всех встречных на этой проклятой улице спросил имя и адрес.

– Где у вас был ленч в то воскресенье?

– В Помпано.

– Название кафе помните?

– Нет. Первый раз в жизни приехал в Помпано.

– А где обедали?

– В Майами.

– Где именно?

– В какой-то забегаловке.

– Помните ее название?

– Нет.

– А где находится, на какой улице?

– Где-то в центре.

– Смогли бы узнать, если бы попали туда?

– Да она не отличается от всех забегаловок.

– Не помните, как выглядел официант?

– Я перекусил за стойкой.

– А как выглядел продавец за стойкой?

– Не помню.

– Это был мужчина?

– Наверное.

– Белый или черный?

– Не помню. Я попросил гамбургер, жареной картошки и коку. Потом заплатил этому мужику и отчалил.

– И поехали к пляжу?

– Точно.

– Поспать.

– Точно.

– И проспали на пляже всю ночь.

– Именно так все и было.

– И провели в Майами весь понедельник.

– Да.

– Зачем?

– Уже говорил вам. Решил, может, вернется Ллойд.

– Ллойд рассказал, что у вас в Майами были и другие покупатели.

– Пара-другая была, верно.

– Вы не попытались увидеться с одним из них в понедельник?

– Нет.

– Но ведь ваш грузовичок был забит вещами, которые вам не удалось продать Ллойду?

– Ллойда-то не застал.

– Знаю. Но вы не попытались связаться с кем-нибудь из своих покупателей?

– Этот груз годился только для Ллойда.

– А вы обычно работаете по воскресеньям?

– Я был уверен, что в воскресенье застану Ллойда на месте. В конце недели у Ллойда самая бойкая торговля.

– Но его не было дома.

– Нет, не было.

– И вы не позвонили ему, прежде чем…

– А зачем? По воскресеньям он обычно дома.

– Вы заправили свою машину бензином в субботу, перед отъездом, так?

– Так.

– На бензоколонке «Эй энд Эм Эгзон» в субботу, в семь – половине восьмого утра?

– Ага.

– И вы еще купили там пустую канистру на пять галлонов и попросили налить в нее бензин.

– Так все и было.

– Служащего звали Гарри Лумис.

– Гарри продал мне канистру и налил в нее бензин, верно.

– Он был в перчатках?

– Что?

– Перчатки. Были на мистере Лумисе перчатки, когда он держал в руках эту канистру?

– Да зачем человеку здесь, в Калузе, носить перчатки?

– Некоторые служащие бензозаправочных станций…

– Не упомню, чтобы он носил какие-то перчатки, нет, сэр.

– Лумис обтер канистру, прежде чем передал ее вам?

– Не помню.

– А что вы сделали с этой канистрой, мистер Харпер?

– Поставил в кузов грузовика.

– Взяли ее с собой, в Майами?

– Нет, сэр.

– Что же вы с ней сделали?

– Поставил ее в свой гараж.

– Зачем?

– Нужна была.

– Для чего?

– Для газонокосилки.

– Вы говорите, что купили бензин для этого? Чтобы заправить газонокосилку?

– Да, сэр.

– Какая была срочность с утра пораньше, до отъезда в Майами, покупать бензин для газонокосилки?

– Никакой «срочности», просто поехал заправляться, вот и прикупил новую канистру и велел налить в нее бензин.

– А что случилось со старой канистрой?

– Продырявилась, пришлось выбросить.

– Когда вы ее выбросили?

– Когда продырявилась.

– Это произошло до вашей поездки в Майами?

– Дня за два – за три. Бензин разлился по всему гаражу, пришлось подтирать, чтобы не случилось пожара.

– Куда вы ее выбросили?

– В мусор.

– Когда забирают мусор у вашего дома?

– По понедельникам и четвергам.

– Так если это произошло за два-три дня до вашего отъезда в Майами, старую канистру увезли в четверг?

– Наверное, так.

– И вы говорите, что поставили новую канистру с бензином в гараж в то самое утро, в воскресенье?

– Все точно.

– Где именно в гараже вы ее поставили?

– Там, на полке. Над моим верстаком.

– Вы уверены, что не брали с собой в Майами эту канистру?

– Уверен.

– Хорошо. Давайте поговорим немного о Бонне, не возражаете? Там вы познакомились со своей женой, правда?

– Угу.

– Как вы с ней познакомились?

– В одном баре.

– И начали за ней ухаживать?

– Угу.

– И влюбились в нее, правда?

– Да, сэр.

– Тогда почему вы даже не позвонили ей перед отъездом?

– Что?

– Ллойд Дэвис…

– Я звонил ей десять, двадцать раз на дню перед тем, как уехать. Все просил ее выйти за меня замуж, а она все…

Он покачал головой.

– Вы просили ее выйти за вас замуж, когда были еще в Бонне?

– Да. Сто раз, тысячу раз.

– И?..

– Она сказала, что должна обдумать все это.

– Что, очевидно, и сделала.

– Не понимаю, о чем это вы.

– Я говорю о том, что через три месяца она приехала сюда и разыскала вас.

– Это верно.

– Требовала, чтобы вы женились на ней, грозила утопиться.

Первый раз за все время нашего знакомства с Харпером лицо его осветила улыбка. Его лицо не стало при этом более привлекательным, но улыбка осветила его глаза и совершенно изменила выражение лица, чудесным образом преобразив весь его облик: исчезли грубая неуклюжесть и агрессивность.

– Ага, – подтвердил он, с удовольствием погрузившись в воспоминания. – Сколько раз говорила мне это, Мишель-то. Дескать, если я на ней не женюсь, так она тут же утопится.

– А для такой угрозы были какие-то основания?

– Так это же просто шутка, понимаете?

– Она не была беременна?

– Беременна? Мишель? Нет, сэр, не была.

– В Бонне у вас были с ней интимные отношения?

– Вот что: по-моему, это вас не касается, мистер Хоуп.

– Возможно. Но если мы не хотим, чтобы вы попали на электрический стул…

– Я и пальцем не дотронулся до Мишель, пока мы не поженились.

– Понятно.

– Это правда. Немножко целовались, немножко обнимались, но больше ничего не было. Мишель была девственницей, когда я на ней женился. Пришлось учить ее всему как несмышленыша. Богом клянусь, мистер Хоуп, ничего такого в Бонне между нами не было.

– А какие чувства вызывало у вас ее поведение с другими мужчинами?

– Какими такими «другими мужчинами»? Кроме меня, у Мишель никого не было. Она была мне верной женой, мистер Хоуп. А если кто говорит другое, так он просто врет.

– Но вы ведь очень ревновали ее, разве не так?

– У меня не было причин ее ревновать. С чего это мужу ревновать свою жену, если она ведет себя как полагается?

– Вы никогда не ссорились из-за ее недостойного, как вам казалось, поведения?

– Не знаю, что это значит: недо… как вы сказали?

– Вам не казалось, что она уделяет слишком много внимания другим мужчинам?

– Нет. Потому что она и не делала этого, все ясно и просто. Она любила меня, мистер Хоуп. Женщина, которая сходит с ума по своему мужу, не станет ни на кого смотреть…

– Она все еще была без ума от вас после полутора лет брака, так?

– Да, сэр.

– У вас не было никаких проблем, верно?

– Не совсем так, кое-что изменилось, но…

– Что именно?

– Вы же знаете, как бывает, когда люди женятся, они… А вы женаты, мистер Хоуп?

– Был.

– Тогда вы знаете, как все происходит. Все меняется. Это не значит, что люди больше не любят друг друга, просто приходится приспосабливаться друг к другу, все становится иначе.

– Так что же изменилось, что стало по-другому?

– Да разные мелочи в личном плане. Мистер Хоуп, к убийству Мишель все это не имеет никакого касательства, мне так кажется. Никакого. Не было между нами никаких таких раздоров, не за что мне было убивать ее. Совсем не за что.

– Какие же мелочи в личном плане у вас не ладились?

– Личное, оно и есть личное. Это означает, что не станешь это обсуждать ни со своим священником, ни с доктором, а уж тем более – с адвокатом.

– А это были такие «мелочи», которые можно было бы обсудить со священником или с доктором?

– Это очень личное, мистер Хоуп, и поставим на этом точку, давайте забудем про это.

– Ладно. Поговорим о вашей службе за океаном. Вы служили в военной полиции, верно?

– Верно.

– А не были ли вы чересчур жестоки с теми солдатами, которых брали под стражу?

– Нет, сэр.

– А когда вам попадались пьяные, часто приходилось пускать в ход дубинку?

– Нет, сэр.

– Вы что же, никогда не били солдат, которые…

– Никогда.

– Мистер Харпер, у меня слишком противоречивые показания.

– Чьи же это?

– Ваши, Салли Оуэн, Ллойда Дэвиса. Единственное, на чем, кажется, все сходятся, – что вы появились в Майами в воскресенье утром, пятнадцатого ноября. Все же остальное…

– Я и правда был там.

– Но помимо этого…

– Не знаю, зачем кому-то понадобилось врать про меня и Мишель: какая была она, каким был я. В нашем браке был полный порядок, мы любили друг друга, и каждый, кто говорит, что это не так, просто самый последний лжец. А теперь, вот что хотелось бы узнать, мистер Хоуп, – почему меня не выпускают отсюда? Вот поэтому весь день напролет я пытался добраться до вас, пока вы там болтались по Майами да собирали разные сплетни про меня и Мишель. Хочу знать, что вы делаете, чтобы вызволить меня отсюда. Этот сукин сын, судья, сказал мне, что до суда меня не отпустят, может, аж до самого января, – так я что же, буду сидеть здесь все это время? Как это вам пришло в голову отправить сегодня утром со мной к судье этого несмышленыша? Я наперед вам сказал бы, что никакой судья не станет разговаривать с таким вот недоноском, который предлагал внести за меня залог. Так когда вы вытащите меня отсюда, приятель, – вот что хотелось бы знать.

– От меня это не зависит, – сказал я. – По закону нельзя заставить суд выпустить вас под залог. Вам отказали в освобождении под залог, потому что суд рассматривает это преступление как особо жестокое. Вот почему вам грозит электрический стул, мистер Харпер, – по той причине, что преступление «носило характер мучения или истязания и было совершено с особой жестокостью». Я цитирую параграф из Свода законов нашего штата, отягчающие вину обстоятельства делают его тяжким преступлением, караемым смертью. Поэтому очень прошу вас еще раз обдумать все, о чем мы с вами только что говорили, и если вы в чем-то солгали мне…

– Я говорил вам чистую правду.

– Тогда лгут все остальные. Знакомы ли вы с человеком по имени Лютер Джексон?

– Нет, сэр.

– Он утверждает, что видел вас на пляже с Мишель в ту ночь, когда ее убили.

– Он ошибается.

– Еще один врет, так? Лжет Салли Оуэн, лжет Ллойд Дэвис, лжет Лютер…

– Может, их просто память подводит. По крайней мере, Салли никогда мне не симпатизировала, а Ллойд, – так с ним я встречался в основном по делам. Кстати, мистер Хоуп. Скажите точно, во что мне все это обойдется?

– У меня еще не было случая обсудить подробно этот вопрос с моим партнером, – ответил я. – Я уже говорил вам…

– Так мне хотелось бы, чтобы вы побыстрее разобрались с этим делом. Какой же смысл: на электрический стул тебя не посадят, а потом до конца дней будешь вкалывать, чтобы расплатиться с парочкой адвокатов?

– Мистер Харпер, – предложил я, – давайте сначала разберемся с самым важным, ладно?

– По-моему, это и есть самое важное. И я хочу, чтобы все до последней буковки было записано на бумаге, слышите? Когда явитесь за наградой, я хочу, чтобы у меня все было записано черным по белому, ясно? Не хочу, чтобы потом все изменилось, как вам взбредет в голову.

– Я составлю договор, – пообещал я с глубоким вздохом.

– Ладно, – согласился Харпер, удовлетворенно кивнув.

Я подумал о том, что человек, которого больше волнует гонорар адвокату, чем грозящая ему смертная казнь, конечно, абсолютно невиновен. В таком случае, почему же его версия всех событий так разительно противоречит той, что рассказали мне Салли Оуэн и Ллойд Дэвис…

– Вы сказали, что Салли Оуэн никогда не испытывала к вам симпатии. Почему она была настроена против вас?

– Ее муж – мой приятель. Ее бывший муж. Когда дело дошло до развода, я встаг на его сторону. Она мне этого не простила. И никогда не простит.

– Где он сейчас? Ее бывший муж?

– Да здесь, в Калузе. У него винный магазинчик на углу Вайн и Второй улицы, кажется, так, на Второй или на Третьей улице.

– Его зовут Эндрю, верно? – спросил я, с трудом вспоминая имя. – Я не ошибаюсь, Эндрю?

– Эндрю Оуэн, верно.

– А что означает буква «Н» в вашем имени?

– Что?

– «Н»? Ваш второй инициал?

– Нэт. Меня назвали в честь Нэта Тернера. А как это связано со всем остальным?

– Терпеть не могу тайн, – ответил я.

* * *

Было уже около пяти, когда я добрался до винного магазинчика, в котором Эндрю Оуэн был и владельцем и продавцом. Когда я вошел, он стоял за кассовым аппаратом, ящик для денег выдвинут; за спиной хозяина тесными рядами выстроились бутылки виски разного оттенка коричневого. Хозяин тоже был коричневым – цвета красного дерева. Он был почти одного роста со мной, но весил намного больше, – дородный мужчина с громадными ручищами, которыми он проворно перекладывал деньги из ящика кассы на прилавок, раскладывая их в аккуратные маленькие пачки: единицы, пятерки, десятки, и пачечка потоньше – двадцатки. Наконец он перевел взгляд на меня.

– Чего угодно? – спросил он. – Я собираюсь закрывать.

– Меня зовут Мэттью Хоуп, – ответил я, – представляю интересы…

– Хоуп, – повторил он и, посмотрев на меня более внимательно, кивнул.

Выйдя из-за прилавка, он подошел к двери, запер ее, а затем перевернул висевшую на ней табличку, теперь за стеклом красовалось объявление: «Закрыто». Не оборачиваясь, он произнес: