355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Эд Макбейн » Златовласка (сборник) » Текст книги (страница 34)
Златовласка (сборник)
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 23:50

Текст книги "Златовласка (сборник)"


Автор книги: Эд Макбейн



сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 44 страниц)

– Если вы заявились сюда, чтобы доказать, будто я его не видел, – начал Джексон, – так это все впустую: я его видел – и точка.

– Вот об этом-то мне и хотелось поговорить с вами, – сказал я.

– Пустая трата времени.

– Это же мое время, – возразил я.

– И мое – тоже. Сегодня утром уже потратил почти два часа на Большое жюри. Тратить еще два часа на вас нет смысла.

– Мистер Джексон, – сказал я, – в этом деле ставка – жизнь человека.

– Не собираюсь менять своих показаний, я уже рассказал, что видел и слышал. Сначала – в полиции, а потом – Большому жюри. Не вижу причин возвращаться к тому, что уже сказано.

– Учтите только одно обстоятельство: если мы вызовем вас повесткой, чтобы снять письменные показания, вы должны будете рассказать нам все, о чем собираетесь говорить в суде.

– Это с какой же стати?

– Таков закон, мистер Джексон. Так у нас в стране защищают невиновного.

– К вашему парню это не относится, – возразил Джексон. – Я его видел и слышал, что он говорил. Это он убил ее, все правильно.

– Пусть так. Можете вы рассказать мне сейчас, что, как вам показалось, вы видели или слышали той ночью?

– Не «мне показалось», мистер Хоуп. Я это знаю.

– И все же: что именно?

– Если вы собираетесь брать у меня письменные показания, зачем мне рассказывать все это сейчас?

– Мистер Джексон, вы могли бы уже все мне рассказать, мы больше времени потратили на споры.

– Так ведь я вам и рассказываю, – возразил он.

– Вот как? Значит, мне больше не надо тащить у вас слова из глотки? Я по профессии адвокат, а не зубодер.

Джексон улыбнулся.

– Ладно, – согласился он, – что вам надо?

– Я хочу знать, что вы видели и слышали шестнадцатого ночью. Прежде всего, скажите мне, в котором часу это было?

– Где-то около десяти.

– Где вы находились?

– Встал на якорь неподалеку от берега.

– Около острова Уиспер?

– Ага. Услыхал, как морской окунь плескался на мелководье. Забросил крючок и закинул в лодку две штуки.

– А какая это была ночь?

– Полнолуние, так что не думайте, что не видел берега. Можете проверить по газетам. Там написано, что в ту ночь было полнолуние.

– На каком расстоянии от берега вы встали на якорь?

– Сразу же за мелью. Может, футах в двадцати от берега. Не больше.

– И вы утверждаете, что хорошо видели пляж?

– Так же отчетливо, как вас в эту минуту.

– И что же именно увидели, мистер Джексон?

– Черный мужчина и белая женщина бежали по пляжу. Женщина была голая.

– Как она выглядела?

– Длинные черные волосы, кожа белая, как лунный свет.

– А мужчина?

– Здоровенный громила. И черный. Я такого черного ниггера еще не встречал.

Я взял себе на заметку, что когда будем брать показания у Лютера Джексона, следует задать ему несколько вопросов об его отношении к «ниггерам». Также отметил для себя, что надо проверить у Мори Блума, какой оттенок кожи был у тех пятерых полицейских, которых поставили в один ряд с Харпером: был ли среди них хоть один такой же черный, как Харпер. Или же Джексон опознал его на том основании, что Харпер был самым черным из всех?

– Рассмотрели вы лицо мужчины? – спросил я.

– Я его ясно видел, можете не беспокоиться.

– На расстоянии двадцати футов?

– У меня прекрасное зрение, мистер Хоуп. Если я могу заметить в трехстах ярдах от лодки косяк рыбы, то, будь проклят, если не разгляжу лицо человека в двадцати футах от берега.

– Какие у него были волосы? – спросил я.

– Такие же, как у Харпера.

– А какого цвета глаза?

– Глаз не видел. У большинства ниггеров глаза карие, – такие, как у Харпера.

– Когда вы говорите: «здоровенный громила»…

– Как Харпер.

– По-вашему, какого роста?

– Как Харпер.

– Как вы думаете, сколько он весил?

– Столько же, сколько Харпер.

– Так у вас нет ни малейших сомнений, что человек, которого вы видели на пляже, был Джордж Харпер?

– Ни малейших.

– И вы говорите, что видели его здесь в десять часов вечера или около того?

– Около того. Его и женщину, обоих. Поначалу-то заметил женщину, потому что она была голая. Ниггера в темноте нелегко увидеть, понимаете? – сказал он, фыркнув. Я не стал возражать, но для себя отметил вернуться к этому вопросу, когда Джексон будет давать показания под присягой, расспросить его поподробнее относительно того, как трудно разглядеть «ниггера» в темноте.

– Они что, просто гуляли по берегу, или как? – спросил я.

– Бежали по берегу. Женщина впереди, а Харпер – за ней.

– У нее было что-нибудь в руках?

– По-моему, ничего.

– Никакой сумочки, ничего такого?

– Она была совсем голая, – сказал Джексон, кивнув. – Большие титьки прямо светились при луне.

Я помнил, что полицейские нашли сумочку Мишель на песке, по водительским правам, которые были в ее бумажнике, и опознали тело. Именно из-за наличия этой сумочки Мори считал, что Мишель приехала на пляж добровольно. Может, она уронила сумочку на песок около павильона еще до того, как бросилась бежать от своего убийцы?

– Ну, а он? У него в руках что-нибудь было?

– У кого? У Харпера?

– У мужчины, который преследовал ее.

– Не-а. Насколько я видел, ничего.

– Сколько времени вы провели в лодке до того, как увидели этих людей, мистер Джексон?

– Да пару часов. Отсюда отчалил около половины седьмого, сами посчитайте: минут сорок у меня ушло, чтобы дойти до Уиспера. Скажем так, пока я туда доплыл, пока бросил якорь, потом окуни запрыгали рядом с лодкой, – было не меньше половины восьмого.

– Так получается, что прошло два с половиной часа.

– Я и сказал: пару часов.

– Прилив был высоким или начинался отлив?

– Прилив был высоким. Не смог бы я сидеть всего в двадцати футах от берега да еще забросить сеть, если бы был отлив. Проверьте по газетам, если не верите. Прилив, полнолуние.

– А чем занимались эти два с половиной часа?

– Рыбу ловил. А что, по-вашему, я делал? Ведь я – рыбак.

– Поймали что-нибудь?

– Ага. Не так уж много, как рассчитывал, но немного потаскал.

– А чем занимались, когда не было клева?

– Так у меня с собой было несколько банок пива, – так, чтобы убить время. Рыбак привыкает к одиночеству на воде.

– И сколько же банок?

– Да совсем немного. Если думаете, что я был пьян, мистер Хоуп, так лучше забудьте об этом. Ни одному рыбаку во всей Калузе не напоить меня допьяна.

– Так сколько же банок у вас было?

– Влил в себя пару упаковок по шесть штук.

– Двенадцать банок?

– Приблизительно.

– Так сколько же банок пива было у вас, мистер Джексон? Больше или меньше двенадцати?

– Может, вскрыл еще одну упаковку, только начал ее. На рыбалке особо нечем заняться, если нет клева.

– Таким образом, вы за два с половиной часа выпили от двенадцати до восемнадцати банок пива, а уж потом заметили на берегу мужчину и женщину.

– Но это не значит, что я был пьян.

– Никто и не говорит этого. А костер на берегу вы видели?

– Не-а. Никакого огня не видел.

– Но вы видели, что мужчина с женщиной дрались?

– Ага. Он схватил ее за руку, рванул. Принялся лупить ее, – кажется, так: не очень-то хорошо было видно, как они там катались по песку. Но я слышат удары, и еще услышал, как он выкрикнул ее имя.

– И какое же имя вы услышали?

– Мишель.

– Что еще вы слышали?

– Он обозвал ее дешевой шлюхой. Кричал, что она всегда была шлюхой, кричал, что шлюхе доверять нельзя.

– Вы все это слышали со своей лодки?

– Точно. Ветер дул с востока, можете проверить по газетам. Ветер с востока, прилив, полнолуние.

– А что говорила женщина?

– Ничего. Только хныкала, когда он лупил ее.

– Что потом?

– Он уволок ее прочь.

– По песку?

– По песку. За руки, – вроде так. У нее руки были связаны, он тащил ее за руки.

– А что вы делали?

– Да то же, что и раньше.

– Что именно?

– Штаны протирал.

– Почему?

– Рыба-то не клевала, какой резон был мне торчать там? Вытащил крючки и отправился восвояси.

– Сообщили полиции о том, что видели?

– Только после того, как услыхал про убийство.

– Когда это было?

– Во вторник. Услыхал по радио. Сразу подумал: может, это то самое, что видел на пляже в понедельник ночью?

– Но огня на берегу вы не видели?

– Нет.

– Ни после того, как заметили людей на берегу, ни в то время, как уплывали оттуда?

– Не-а. Я-то плыл на юг. А они передвигались к северу, к павильону, – знаете, где потом нашли ее тело.

– Мистер Джексон, я попросил бы вас прийти в мою контору, чтобы повторить под присягой все, что вы только что рассказали мне. Вы не против того, чтобы подписать свои показания?

– Нисколечко. Не стану я помогать вашему парню. Видел его там, на пляже, слышал, как он обзывал ее всякими грязными именами, слышал, как он бил ее, видел, как волок по песку. Я точно видел Харпера, и никого другого, и присягну в этом на Библии.

– Благодарю вас, мистер Джексон, – сказал я.

– За что? – удивился он.

* * *

Из конторы администратора я позвонил Салли Оуэн и нашел ее в косметическом салоне, где она работала, в плотном кольце клиенток. Салли сказала, что в два часа к ней должна прийти клиентка, и попросила подъехать в салон к половине третьего, к этому времени она скорее всего освободится. Когда я явился туда без двадцати три, она все еще трудилась над прической своей клиентки.

Салли чернокожая, очень приятной наружности женщина, ей чуть больше тридцати. На ней были слаксы, босоножки на высоких каблуках и белый рабочий халат, который развевался над слаксами как мини-юбочка. У Салли африканская стрижка, вошедшая в моду благодаря Анджеле Дэвис. В ушах болтались серьги с рубинами, которые, на мой взгляд, скорее подошли бы к какому-нибудь ночному клубу, а не к стерильному декору ее салона. Косметический салон был расположен в Новом городе, в черном квартале Калузы, неподалеку от той улицы, где жила Мишель со своим мужем. Салли попросила меня посидеть, и я стал наблюдать, как она заплетает волосы своей клиентке в бесчисленное множество тонюсеньких косичек, – прическа, которую ввела в моду Бо Дерек в фильме «10».

Женщина, над которой трудилась Салли, не заслуживала оценки больше «шести», – если определять стоимость женщины, исходя исключительно из ее внешних данных. Дейл с презрением отнеслась к этому фильму. А потом, как бы оправдываясь, все спрашивала меня, понравилось бы мне, если бы меня оценивали по десятибалльной системе. Дейл уверяла, что режиссер Блейк Эдвардс, этакая свинья, должно быть, женоненавистник. Я объяснил ей, что мне фильм показался забавным, но не более того, а вот Бо Дерек действительно очень красивая женщина. По какой-то совершенно недоступной мне логике вслед за этим Дейл спросила, как-то робко и даже застенчиво, а какую оценку я поставил бы ей, если бы меня попросили об этом. Без малейших колебаний я ответил, что она, конечно, получила бы двадцать баллов только за свои внешние данные и дополнительные двадцать баллов за свой интеллект. В ответ на мои слова Дейл сказала: «Врунишка», но прижалась ко мне теснее (мы разговаривали, лежа в ее кровати).

Не закончив украшение прически тесьмой, Салли подошла ко мне.

– Не знала, что ей нужна такая прическа, – извинилась она. – Пока все закончу, пройдет не меньше часа. Неудобно заставлять вас ждать, поговорим лучше сейчас.

Мы перебрались в уголок салона, подальше от кресел, сушилок для волос и раковин для мытья головы. На низком столике между нашими креслами пестрели обложки журналов «Вог», «Харперс Базар» и «Эбони». Салли предложила мне сигарету и закурила сама.

– Вот какие дела, – сказала она.

У Салли удивительно красивые глаза, янтарный блеск которых оттеняет светло-коричневая кожа. Левый глаз слегка косит, – это легкое косоглазие придает ее лицу какое-то задумчивое выражение, почему-то делая его чрезвычайно сексуальным. У нее неплохая фигурка, рост около пяти футов шести дюймов. Она сидела рядом со мной, скрестив ноги, и рубиновые серьги гармонировали с босоножками на высоких каблуках.

– Встречаешься с человеком, а потом случается вот такое, – произнесла она, покачав головой, и затянулась сигаретой.

– Вы были хорошо знакомы с Мишель? – спросил я.

– Довольно хорошо. Ладила с ней больше, чем с другими соседками. Вы же знаете, она жила всего через три дома от нас. Единственная белая женщина в нашем квартале.

– И она была для вас только соседкой?

– Ну, подругой. Наверное, мы были друзьями, если учитывать все обстоятельства.

– Какие обстоятельства?

– Мишель – белая, а я – черная. Много найдется в этом городе белых, у которых есть близкие друзья среди черных?

– А вы именно так относились к ней? Как к настоящему другу?

– Скажем так: подставляла ей свое плечо, чтобы выплакаться.

– Это как же?

– Когда Кинг-Конг принимался за свое, она звонила мне.

– Кинг-Конг?

– Джордж. Ее муж.

– Как понять: «принимался»?

– Ну как… всякие там разборки, ясно?

– Что вы под этим подразумеваете?

– Чудовище ревнивое, вот кто он.

– Вы хотите сказать, что он ее ревновал?

– Это еще мягко сказано. Вы только представьте себе сами. Вот такая женщина, как Мишель, – такая красавица, и выходит замуж за обезьяну, – разве не станет он подозревать ее, даже если и захочет верить? Разве не так?

– Кажется, я не совсем понимаю вас. Что именно он подозревал?

– Просто ненормальный, вот и все.

– Ненормальный, – в каком смысле?

– Ну, – сказала Салли, – понимаете: этот человек чересчур чувствительно относился к каждому, на кого смотрела Мишель.

– А она смотрела на других?

– Нет, нет, Мишель была чиста, как лилия. Это он все напридумывал, понимаете?

– Вы сказали, что Харпер обвинял ее…

– «Обвинял», может, слишком сильно сказано.

– А как вы сказали бы?

– Скажем так: он подозревал, что она уделяет слишком много внимания другим мужчинам.

– Это она так говорила?

– Мишель обычно прибегала ко мне вся в слезах, жаловалась, что он все время ее лупит.

– Ясно. Значит, делилась с вами своими горестями, верно?

– Доверяла мне, верно.

– И как часто такое случалось?

– Что случалось?

– Когда она вам жаловалась, что муж обвиняет ее…

– Нет, не обвиняет.

– Салли, – сказал я, – мне никак не удается понять: обвинял или не обвинял Харпер свою жену в том, что она уделяет слишком много внимания другим мужчинам?

– Мишель мне говорила, что он подозревает ее в этом… вот как правильно.

– И за это он ее бил?

– Верно.

– Так он все-таки обвинял ее, так получается?

– Если хотите, можно и так сказать, – согласилась Салли, пожав плечами.

– Как часто это случалось?

– Хотите знать точно?

– Хотелось бы.

– По меньшей мере, раза три-четыре.

– Итак, по меньшей мере, раза три-четыре Мишель приходила к вам домой…

– Верно.

– В слезах…

– Верно.

– Чтобы рассказать по секрету, что муж обвиняет ее в излишнем внимании к другим мужчинам.

– Так она мне говорила.

– Случалось ли вам хоть раз быть свидетельницей этого?

– Свидетельницей чего?

– Что Мишель уделяет внимание другим мужчинам?

– Нет, нет. Я вам уже сказала: Джордж все это напридумывал.

– Случалось вам бывать с ними вместе в компаниях?

– Бывало.

– А как вел себя на этих вечеринках Харпер?

– Как всегда.

– Как именно?

– Никогда ни с кем и словом не обмолвится, просто рта не раскроет. Он иногда приходил к нам вместе с Мишель, так и просидит, не сходя с места, всю ночь напролет, будто его что-то грызет изнутри. Понимаете, мы иногда устраивали вечеринки, собиралось человек шесть-семь. А он сидит себе в углу, никому словечка не скажет. Будто в рот воды набрал, представляете? Говорю вам, я нисколечко не удивилась, что он убил ее. Те, кто все копят внутри, потом такое учинят, что и в страшном сне не приснится.

– А Харпер казался вам жестоким человеком?

– Так ведь он же бил ее, верно?

– Это только со слов Мишель.

– О чем это вы?

– Когда Мишель пришла к вам утром, в прошлый понедельник, вы услышали из ее уст историю о том, как зверски избил ее муж.

– И нисколько этому не удивилась, говорю вам.

– Что она рассказала вам?

– Что он дошел до ручки, избил ее. Она всегда этого боялась. Как-то в припадке ревности он набросился на нее.

– Это Мишель вам сказала?

– Да, он однажды набросился на нее. Между прочим… – Она покачала в задумчивости головой.

– Да?

– Мишель сказала мне, что боится, как бы в один прекрасный день он не убил ее.

– Когда она вам это сказала?

– Это было вечером, на Хэллоуин. Мне это запомнилось, потому что когда она постучала в дверь, я решила, что это ряженые. А оказалось – опять Мишель, вся в слезах, рассказала мне, что Конг опять в ярости, орал на нее, угрожал ей…

– Угрожал ей?

– Верно, говорил, что если она посмеет только поглядеть на другого мужчину, он ей все кости переломает.

– И она поняла это в том смысле, что он убьет ее?

– Так она и сказала.

– Что он убьет ее?

– Или изуродует. Когда она пришла ко мне в то утро, в прошлый понедельник, у нее вся грудь была в синяках, нос сломан, зубы выбиты. Вот как он ее избил, знаете? Чтобы другим мужчинам она не казалась привлекательной.

– Понятно. Но вы слышали это только от Мишель, верно?

– Верно.

– А это показания, основанные на слухах.

– Что это значит?

– Это значит, что вы сами никогда ничего не видели и не слышали, что нет свидетелей, в присутствии которых происходило что-нибудь подобное. Никто не может доказать, что Харпер на самом деле был ревнивцем. Или что он был способен на такие жестокие поступки.

– Мистер Хоуп, если мужу взбредет в голову избить жену, он ведь не станет приглашать гостей, чтобы обзавестись свидетелями.

– Понятно.

Я замолчал. Салли решила, что разговор окончен. Она загасила сигарету и взглянула на настенные часы. В противоположном углу комнаты существо, претендовавшее на оценку в 10 баллов, начало выказывать признаки нетерпения.

– Вы давно знакомы с Мишель?

– С тех пор, как они поженились.

– А это было около полутора лет назад, так?

– Так. Приблизительно столько времени мы и были знакомы.

– А на ее свадьбе были?

– Нет, я познакомилась с ней уже после свадьбы.

– Свадьба была здесь, в Калузе, верно?

– Верно. Потом устроили большой праздник. У них в доме. По всей улице машины выстроились.

– А вас не пригласили.

– Нет. Мы с Конгом никогда не ладили, а я вам уже сказала, что в то время мы еще не были знакомы с Мишель.

Она снова посмотрела на часы.

– Еще несколько вопросов, – попросил я.

– Конечно, просто моя клиентка уже вся извертелась.

– Мне непонятно одно.

– Что?

– Если, как вы говорите, Харпер несколько раз угрожал Мишель и раньше…

– Так оно и было.

– Почему же, по-вашему, именно в этот раз его угрозы перешли в физическое насилие?

– Пойдите спросите у него, – сказала Салли. – Не думаю только, что вам повезет. Я ведь вам сказала: Конг не из тех, кто раскроет душу и сердце.

Перед моими глазами всплыла картина предварительного допроса в кабинете Блума, когда Харпер так искренне, из глубины души, сказал: «Я любил ее больше жизни». Я вспомнил о том, как безудержно он рыдал, закрыв лицо громадными ручищами, рыдал так отчаянно, будто сердце у него вот-вот разорвется.

Я поблагодарил Салли за то, что она уделила мне столько времени, и вышел из салона на яркое, слепящее глаза солнце.

Глава 5

Мой партнер Фрэнк абсолютно уверен в правильности своего прочтения закона Мэрфи: если вы собрались в отпуск, ожидайте неприятных сюрпризов, почти наверняка все полетит кувырком. Если у вас совершенно здоровая кошка, – как в данном случае у Дейл, – то у кошки внезапно начнется лихорадка с температурой 104 градуса, а ветеринар станет уверять, что для кошек это почти норма, у них обычно бывает 100–103 градуса, но тем не менее, потребует сделать серию анализов, чтобы выяснить причину лихорадки. Как правило, – объяснил ветеринар Дейл, а она повторила мне все это по телефону поздно ночью в понедельник, – лихорадки у кошек возникают после драки с другим котом или собакой, а у нас, в Калузе, еще и с енотом. Но Дейл настаивала на том, что ее Сассафрас – самое кроткое и безобидное существо из семейства кошачьих, он никогда не принимает участия в кошачьих разборках и не только не дерется, но даже не шипит на своих врагов. Тем не менее, в настоящий момент Сассафрас находился у ветеринара, а Дейл предстояло позвонить ему завтра, чтобы выяснить, как обстоят дела. А завтра – уже вторник, двое суток оставалось до Дня Благодарения, а через трое суток нам предстояло отправиться в Мексику. Дейл надеялась, что с котом все обойдется, потому что не могла и представить, как можно уехать в отпуск, оставив дома больное животное.

Это было в понедельник ночью, в 11 часов.

Во вторник утром, около восьми часов, громкоговоритель в Калузском аэропорту прохрипел, что мой рейс авиакомпании «Сануинг» в Майами задерживается на полчаса, до 9.00. Тем, кто не живет в Калузе, трудно представить, какая для нас проблема добраться отсюда до Майами, хотя на самолете это расстояние не более ста шестидесяти пяти миль. Наш скромный город обслуживает четыре больших авиалинии, но три из них: «Дельта», «Пан-Америкен» и «Юнайтид» вообще не летают отсюда туда. У «Восточной» авиакомпании пять ежедневных рейсов в Майами, но только один из них, в 9.48 вечера – прямой. На остальных надо делать пересадку в Орландо или Тампе. Удобнее всего лететь рейсом «Сануинга» (мой партнер Фрэнк, который привык к более комфортабельным и регулярным воздушным сообщениям на маршрутах Нью-Йорк – Бостон или Вашингтон, штат Колумбия, называет «Сануинг Шатл» «Сануинг Скатл» [41]41
  Shuttle – воздушное сообщение между двумя пунктами; scuttle – скорый шаг (англ.)


[Закрыть]
), – это крошечная авиалиния, у которой по расписанию ежедневно три рейса в Майами и обратно. Полет занимает 1 час 25 минут, – если верить расписанию. Мой вылет, назначенный на 8.30 утра, был отложен, вылетели мы только в 9.20, – лишнее доказательство, если в этом еще есть необходимость, действия закона Мэрфи – Саммервилла.

Я прибыл в Майами около одиннадцати часов, на час позже того, что значилось в расписании, и немедленно позвонил в нашу фирму. Синтия Хьюлен сообщила, что окружной прокурор уже вручил Харперу вердикт Большого жюри о привлечении к уголовной ответственности (этот «сукин сын» не терял времени даром) и что Карл Дженнингз, который работал у нас, уже посетил того самого окружного судью, который ранее отказался выпустить Харпера под залог; неудивительно, что он отказал в этом еще раз, отложив на две с половиной недели срок судебного заседания. За это время нам предстояло подготовиться к процессу. За рулем такси, которое я поймал в аэропорту, сидел кубинец, не в пример лучше изучивший карту Гаваны, чем Майами. Целый час он отыскивал адрес, который я старательно написал ему на клочке бумаги, еще двадцать минут у него ушло на то, чтобы разменять в ближайшей бакалейной лавке двадцатидолларовую купюру. В четверть первого я наконец вылез из машины у дома Ллойда Дэвиса, где он и жил и работал.

Домишко Дэвиса был построен из тонких досок и выкрашен в зеленый цвет. Лужайка перед домом завалена всякими строительными отходами и, казалось, совершенно ненужным хламом, сваленным в кучу у стены дома, а также на заднем дворе. Чего здесь только не было: детали автомобиля и батареи, холодильники и бутылки, дачная мебель и водопроводная арматура и Бог знает что еще. Очевидно, все это богатство принадлежало Ллойду Дэвису. Собака неизвестной породы сидела на покосившемся переднем крыльце и ожесточенно скребла за ухом. Она едва удостоила меня взглядом, пока я взбирался по ступенькам к забранной сеткой двери.

Из глубины дома доносилась музыка – блюз в исполнении Билли Холидея. Звонка у дверей не было. Я осторожно постучал по деревянной раме, окружавшей порванную сетку. Никакого ответа. Я постучал еще раз, а потом крикнул: «Эй! Есть кто-нибудь?»

– Кто там? – раздался женский голос.

– Я ищу Ллойда Дэвиса, – ответил я.

Билли взял высокую ноту, дразняще поиграл с ней, голос его скользнул вниз и замолк.

– Отзовитесь! – крикнул я.

– Подождите минуточку, – ответила женщина.

Пластинка кончилась, из дома доносилось только шипение крутившейся вхолостую пластинки, потом наступила полная тишина. Я ждал. Внезапно за сеткой двери появилась женщина, лет тридцати на вид, одетая в выцветший шелковый халат, волосы ее небрежно собраны на затылке в неряшливый пучок, глаза с подозрением впились в меня.

– Вы по поводу велосипеда? – спросила она.

– Нет.

– Понятно, – сказала она.

– Я – адвокат, представляю интересы Джорджа Харпера, – объяснил я. – Мне хотелось бы повидать, если можно, мистера Дэвиса. Он дома?

– Здесь его нет. Он в гараже, – ответила женщина. – Я его жена.

– Можно мне пройти туда?

– Почему бы нет? – сказала она.

– Не возражаете, если сначала задам вам несколько вопросов?

– О чем?

– О визите сюда мистера Харпера пятнадцатого числа.

– Угу, – пробурчала она.

Она так и не открыла затянутой сеткой двери. Так и стояла за ней – неясная фигура на темном фоне.

– Он был здесь?

– Был.

– Искал вашего мужа?

– Искал Ллойда, точно.

– В котором часу это было, не припомните?

– С утра.

– Более точно не можете сказать?

– Кажется, около восьми – половины девятого. Где-то в это время.

– Долго он пробыл здесь?

– Минут пять всего. Сказал, что ему нужен Ллойд, я объяснила, что Ллойд на сборах.

– Харпер не говорил, куда направляется?

– Нет. Сказал только «спасибо» и пошел своей дорогой.

– Благодарю вас, миссис Дэвис, – сказал я.

Она не ответила. Еще секунду назад она стояла передо мной, а в следующее мгновение исчезла так же внезапно, как и материализовалась. Направляясь к гаражу, который находился позади дома, я вновь услышал звуки голоса Билли Холидея.

Ллойду Дэвису было, наверное, около тридцати, рост футов шесть, а вес фунтов двести. На нем были синие джинсы и белая спортивная рубашка без рукавов, на груди и руках буграми выступили мышцы, так как он перетаскивал кухонную плиту из одной секции гаража в другую. Несмотря на немалый вес чугунной плиты, он передвигался легко, как защитник на футбольном поле, без труда проходящий сквозь беспомощную линию обороны, и осторожно выбирал дорогу среди хлама, валявшегося на полу. Крякнув, он опустил плиту на пол, а затем повернулся ко мне, обаятельнейшая улыбка внезапно осветила его лицо. Он был очень красив, выступивший на лице пот подчеркивал резкие контуры скул и почти патрицианский нос. Кожа такая же черная, как у Харпера, – цвета горького шоколада, глаза – как греческие оливки, а зубы, открывшиеся в широкой улыбке, были ровными и сияли белизной.

– Вы звонили мне? – спросил он.

– По какому поводу? – спросил я вместо ответа.

– Относительно велосипеда?

– Нет, – ответил я, – меня зовут Мэттью Хоуп, я адвокат Джорджа Харпера.

– А-а-а! – разочарованно протянул он. – Здравствуйте. Я – Ллойд Дэвис, рад с вами познакомиться. – Он крепко пожал мне руку. – Хотите пива? Помираю тут от жажды.

– Спасибо, нет, – отказался я.

Ллойд направился к стоявшим рядышком у дальней стенки гаража трем холодильникам. Безошибочно открыл дверцу того, что включен, и достал банку пива. Гараж был завален тем же строительным мусором, что и подъездная дорожка и лужайка перед домом. Старые газонокосилки, пожелтевшие унитазы, желобы и водосточные трубы, абажуры, карточные столики, радиоприемники, медные трубы, батареи, латунные муфты, велосипеды с колесами и без, роликовые коньки, глиняные горшки, пишущая машинка, набор потрепанных кожаных чемоданов, торшер с металлическим основанием и уйма самого разного мусора, сосчитать который не хватило бы и месяца. Все это валялось на полу и было распихано по полкам, где стояли разной величины картонные коробки, в которых можно было найти все: от старых журналов до бисера, от сувенирных пепельниц до – по крайней мере в одной из них – бесценной коллекции грязных ковриков для пола.

– А я-то решил, что вы тот парень, который хотел купить велосипед, – объяснил Дэвис. – Он звонил мне десять минут назад, ему сказали, что у меня можно купить велосипед в хорошем состоянии. Все так и есть.

– Он открыл банку пива, поднес ко рту и осушил залпом. – М-м-м, как же мне хотелось выпить, – с облегчением сказал он. Кое-как Дэвис водрузил пустую банку на предмет, напоминавший по форме гипсовую статую льва, стоявшего на задних лапах, а может, тюленя, а может, и Венеру Милосскую, – определить было трудно, так как отсутствовала не только голова, но и конечности.

– Так Джордж накликал на себя беду, а? – спросил он.

– Похоже на то.

– Как я догадываюсь, Майами он использует в качестве алиби, верно? Говорит, что был здесь, в Майами, когда все это случилось.

– Так ведь он и был здесь, разве не так?

– Он здесь был в воскресенье утром, неделю назад, – вот когда он был. Говорил с Леоной, моей женой, а потом уехал. Не знаю, где он был после этого.

– Но вы с ним не виделись, верно?

– Верно. Я был на сборах резервистов. Пришлось отрабатывать строевую подготовку, никуда не денешься, сами понимаете, если хочу сохранить свой чин и жалованье. Шестнадцать часов в месяц плюс еще полных две недели в течение года, обычно летом. Бросаешь все дела, но ничего не попишешь. По крайней мере, к январю все закончится.

– А не можете объяснить мне, мистер Дэвис, чем вы занимаетесь?

– Работаю без выходных, распродажа всяких деталей, вот что это, – ответил Дэвис. – Старые хрычи, которые уже на пенсии обожают такие распродажи. Думают за бесценок получить что-то стоящее, понимаете? Каждую субботу и воскресенье являются сюда, как будто я раздаю за бесплатно все имущество. Делать-то нечего, вот и бродят, собирают всякий хлам, набивают им трейлеры. Мне приходится работать и в День Благодарения, для меня в этот день самая бойкая торговля.

– Вы знали, что мистер Харпер собирается приехать к вам пятнадцатого?

– Нет.

– Он не позвонил вам заранее?

– Да он никогда и не звонит. Нагружает свой грузовичок, приезжает ко мне и предлагает купить какое-нибудь старье. У него в Майами еще несколько перекупщиков, но его главный покупатель – я.

– А имена других вам известны?

– Нет. Джордж – парень себе на уме, когда речь заходит о деле. Когда заходит речь о чем-то таком. Может, все-таки выпьете пива? – снова спросил он и достал из холодильника еще банку.

– Нет, спасибо, – отозвался я. Немного подумав, спросил его: – А в Германии Харпер тоже был таким?

– Каким?

– Замкнутым.

– Да, конечно. Если только не колошматил тех бедолаг, что напивались по воскресеньям на увольнительных. В Бонн приезжало много солдат, у нас ведь в Германии еще немало войска. Приезжали в Бонн на уик-энд, надирались до чертиков и начинали колобродить. Вот Джорджи и принимался их дубасить, ему это нравилось. Была у него такая подлянка, у Джорджи. Я ни капельки не удивился, что все это так закончилось.

– Вы имеете в виду то, что случилось с Мишель?

– Да, конечно, а что же еще? Он так отделывал своей дубинкой тех парней из пехтуры там, в Германии… так чего же тут удивляться, – вот я о чем.

– Когда вы говорите: «Он отделывая своей дубинкой»…

– Ясное дело, ребята по большей части были пьяны в стельку, но вреда от них никакого, понимаете? Один раз попадется парень, который писал в Рейн, другой раз возникнет заваруха с немецкой девчушкой, – парень принял ее за дешевку, а она оказалась честной бюргерской дочкой, понимаете, о чем я? Конечно, непорядок, но ведь все это безобидные проделки, парни просто выпендриваются, получив на уик-энд увольнительную. А Джорджи обращался с ними так, будто они убили кого-то. До полусмерти избивал этих несчастных тупиц…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю