Текст книги "Блестящий шанс"

Автор книги: Эд Лейси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Лейси Эд
Блестящий шанс

ЭД ЛЕЙСИ

Блестящий шанс

Перевод с английского Олега Алякринского

СЕГОДНЯ

1.

Я спустил пары в Бингстоне. Это небольшой городишко с двухтысячным населением в южном Огайо: понять, что к чему, здесь можно минуты за три. Я же меньше чем за минуту выяснил то, что мне нужно было выяснить – а именно что напрасно сюда приехал.

Главная улица тут была явно более оживленной, чем ей полагалось быть, потому что с окрестных ферм в город привозили кучу товаров. Я припарковался около большой аптеки – она же универсам – и вошел внутрь. Немногочисленные покупатели уставились на меня так, словно я вылез из летающей тарелки. К этому я уже привык: хотя мой "ягуар" бегает по дорогам Америки уже лет восемь и приобрел я его всего за шесть сотен, он, как и любая иностранная тачка, всегда вызывает нездоровый интерес у праздных зевак. Но сейчас это привело меня буквально в бешенство, так как постороннее внимание как раз-то нужно мне было меньше всего.

Мое появление в магазине произвело форменную сенсацию – вся деловая активность вмиг замерла. Толстый хмырь у прилавка с прохладительными напитками вытаращился на меня, не веря своим глазам. Парень, пожирающий гамбургер у стойки, развернулся на сто восемьдесят градусов, и тоже сделал большие глаза. Аптекарь в этот момент принимал от старого негра-почтальона газеты, и оба изобразили немую сцену. В магазине было полно всякой всячины – куда больше, чем в простом универмаге. Я обратил внимание на телефон-автомат и бодро направился к будке. Бингстонская телефонная книга по толщине напоминала буклет с программкой какого-нибудь захудалого бродвейского театра. Никакой Мэй Расселл в ней не значилось.

Полагая, что в городе должно быть куда больше абонентов, чем указывалось в этой телефонной брошюрке, я двинулся к хмырю за прилавком с прохладительными напитками. На мой вопрос он отреагировал как актер профсоюзного драмкружка: его круглое лицо изобразило ужас, а когда взгляд упал на дверь, в нем затеплилось облегчение. Я обернулся и увидел направляющегося прямехонько ко мне полицейского. Дядя шел довольно быстро. Полицейские в маленьких городках почему-то любят напяливать на себя форму, словно взятую из реквизита провинциальных театров оперетты. Этот полицейский явился в обличье коренастого пупса средних лет в до блеска начищенных черных ботинках, серых бриджах с широкими красными лампасами и кожаном бушлате. На груди у него сиял исполинский значок – большего я в жизни не видывал. На затылке торчала ковбойская шляпа. Сомнений относительно причины его прихода возникнуть не могло: кольт был наполовину вынут из кобуры, а в правой руке пупс держал дубинку. Я никак не мог понять, как же им удалось так быстро меня застукать, но внутри у меня все похолодело. Я попался. Если бы мне удалось вмазать полицейскому промеж глаз и сразу добежать до двери, я был бы спасен.

Внезапно передо мной вырос негр-почтальон. Он положил обе руки на мой правый кулак и прошептал:

– Полегче, сынок.

– Прочь с дороги! – прошипел я, сбросив его руки. Полицейский уже подошел к нам вплотную. Почтальон кивнул ему и произнес:

– Доброе утро, мистер Уильямс.

– Привет, Сэм. Мне ничего нет?

– Несколько писем я оставил у вас на столе в офисе, – ответил почтальон, стоя между мной и полицейским.

– Недавно в наших краях, парнишка?

– Угу. – За последние шесть часов меня называли "парнишкой" чаще, чем за всю мою жизнь.

– Так я и подумал. Хочу объяснить тебе пару вещей.

– Каких же? – спросил я, не сводя глаз с его дубинки. Я попытался оттолкнуть чертова почтальона, но он опять упрямо встал между нами.

– Ты что здесь делаешь, парнишка?

– Листаю телефонную книгу. Разве закон запрещает это?

– Нет. А я уж подумал, ты собрался здесь поесть. Поскольку ты в нашем городе недавно, тебе, наверное, не известно, что цветным не разрешается жрать в этом магазине.

Я малость рассвирепел, но быстро успокоился и от радости даже чуть ли не прослезился. Мне пока что ничто не угрожало. В моем мозгу вертелась идиотская мысль – что у этого легаша доброе лицо, да и разговаривает он со мной достаточно миролюбиво – хотя и держит дубинку на изготовке.

– Я же не собирался съесть этот телефонный справочник, – сказал я с невинным видом.

Полицейский усмехнулся, его глазки оценили мой купленный на Пятой авеню костюм. Ну и, разумеется, он приметил "ягуар" у тротуара. Потом его взгляд переместился на мой перебитый нос, и он быстро вычислил, что мое преимущество выражается в футе роста и тридцати килограммах веса. Его лицо вновь приобрело несчастное выражение.

– Ты пойми, неприятности мне не нужны. Просто я вижу, ты у нас недавно, и я хочу познакомить тебя со здешними порядками.

– Будем считать, что я познакомился. А что, кроме этого справочника другого нет? – Я мотнул головой в сторону телефонной будки.

– Другого нет. А кого ты ищешь?

– Наверное, попал не в тот город. Тот, кто мне нужен, в книге не значится, – ответил я и, обойдя негра-почтальона, направился к двери.

– А я почти что всех в Бингстоне знаю, – подал голос почтальон. На его коричневом лице было написано: "Как негр – негру, давай-ка я тебе помогу".

– Да ладно, не страшно! – С этими словами я вышел на улицу и, бросив взгляд по сторонам, сразу же рассмотрел все достопримечательности главной улицы. Киношка, два отельчика, несколько супермаркетов, шесть-семь лавчонок и ещё "деловая" улочка, пересекающая главную транспортную артерию Бингстона.

Как кто-то однажды сказал, в мире больше ослиных задниц, чем ослов. В этот момент я ощущал себя ослиной задницей номер один. Каким же надо было быть дураком, чтобы пятнадцать часов добираться на машине до этого захолустного городишки, где я торчал на виду у всех, точно упавшее бревно посреди рыночной площади. И тем не менее я находился в этом городишке и, вероятно, нужный мне ответ тоже.

У моего плеча незаметно вырос дядя Том-почтальон.

– Похоже, ты, приятель, с Севера. В Бингстоне цветным не шибко скверно живется, просто тут у нас немного старомодные нравы. Не стоит нарываться на скандал, сынок.

– Давай-ка оставим лекции о расовых отношениях, дядя. Ты знаешь Мэй Расселл?

Его коричневое лицо потемнело при слове "дядя". Он уже собрался было уйти, но заметил внимательно разглядывающего нас из дверей аптеки полицейского. Почтальон обернулся и сказал:

– Слушай, нам не нужны скандалы в городе. Я прожил здесь всю жизнь, и наши в Бингстоне добились существенного прогресса.

– Ты тоже хочешь познакомить меня с местными порядками? Я ведь просто зашел посмотреть адрес в телефонной книге и сразу нарвался на скандал интересное дело! Что, Огайо давно ли стал южным штатом?

– Расспрашивать про Мэй Расселл – это и значит нарываться на неприятности. Она не для цветных.

– Это как понять?

– Да она... алая леди! – прошептал он.

Я расхохотался. Я не слышал этого выражения с тех пор, как прочитал "Алую букву"(1) в школе и, помню, ужасно был разочарован тем, что книжка оказалась отнюдь не из "озорных". Почтальон тоже осклабился, показав ряд неровных зубов.

___________________________________________________

1 Роман американского писателя Н.Готорна, повествующий о судьбе женщины, совершившей грех прелюбодеяния и в наказание носившей на груди алый знак грешницы.

– Ты не так понял, отец, – пояснил я. – Нет ли тут отеля, где я могу перекантоваться пару дней?

– Для цветных – нет. В Бингстоне только тридцать девять цветных семей.

– Черт, а что в Огайо и закон о гражданских правах не действует?

– Да мы же находимся на границе с Кентукки, так что... – он махнул короткой коричневой рукой куда-то на юг. – У нас тут редко появляются цветные чужаки. Миссис Келли берет постояльцев, но у неё сейчас полный набор. Ты сколько намереваешься у нас пробыть?

– Пару дней. Я... музыкант. Еду в Чикаго. Просто Мэй Расселл знакомая одного местного парня. Моего дружка.

– Я так и понял, что ты из артистов. А как зовут приятеля, которого ты ищешь? Я же тут всех знаю.

– Однополчанин. Знаю только имя – Джо. Наверное, все-таки не тот городок, – врал я напропалую. – Сказать по правде, я уже долгонько верчу баранку и малость простыл в дороге. Надо мне несколько деньков передохнуть.

– Вообще-то вид у тебя не больной. Я Сэм Дэвис. Пожалуй, я смогу тебя к нам взять.

– Спасибо, отец. Я Гарри Джонс, – сказал я, в момент придумав себе незамысловатое имя.

Мы обменялись рукопожатием, и он спросил:

– Как тебе два доллара за ночлег и доллар за стол?

– Отлично.

– Пойду позвоню Мэри – это моя жена – предупрежу о тебе. Сверни налево на Элм-стрит, вон там на светофоре. Пройдешь пять кварталов – увидишь кирпичный дом с деревянными утками на лужайке. Проволочный забор. Это мы. Там у нас цветной район. Спроси у любого, где дом Сэма Дэвиса. Топать недалеко.

– Да я на колесах... – и я кивнул на "ягуар".

Автомобиль произвел на него впечатление.

– А сотню можно на нем выжать?

– Если вдавить педаль газа до упора. Спасибо за гостеприимство. Пойду и прямо сейчас завалюсь спать. А что, если я сначала куплю газету, расовый бунт тут не вспыхнет?

– Э, мистер Джонс, Бингстон не такой уж скверный городишко. А местная "Ньюс" выходит только в полдень. Разве что тебя интересует вчерашний номер.

– И вчерашний сойдет. Хочу почитать перед сном.

– Можешь купить в табачной лавке на другой стороне улицы. Пойду позвоню Мэри предупрежу её о твоем приходе.

Я купил газету и, когда садился за руль, из аптеки появился полицейский и по-приятельски осведомился:

– Что, тачка-то европейская?

Он держался и впрямь дружелюбно, однако стоило бы мне зайти в аптеку выпить кофе, как он тут же бы появился там с перекошенной рожей.

– Английская.

– Дорогая, надо думать?

– Правильно думаете, – сказал я, включив зажигание.

– Неужто лучше наших?

– Нет. – ответил я, подавая назад. Я свернул на светофоре и тут же припарковался к тротуару. Элм-стрит представляла собой вереницу больших домов и огромных зеленых лужаек. В газете был помещен репортаж из Нью-Йорка о Ричарде Татте, которого обнаружили в его комнате забитым насмерть. Полиция разыскивала "негра", подозреваемого в убийстве. Отпечатки пальцев, снятые с убитого, свидетельствовали, что он не Ричард Татт, а Роберт Томас – преступник в розыске. Ниже была подверстана краткая и несколько самодовольная заметка о том, что Роберт Томас – уроженец Бингстона и в течение последних шести лет разыскивается местной полицией. В газете не сообщалось ничего нового для меня, поэтому я её сложил и поехал дальше.

Дом почтальона оказался лучше, чем я ожидал. Старый, но крепкий. Вообще-то говоря, все дома в этой "негритянской" части города выглядели очень прилично. К дому вела подъездная аллея, за домом виднелся гараж. Я остановился на аллее, вышел и запер машину. Мои номера были покрыты достаточным слоем грязи. Пухлая женщина с коричневым лицом открыла дверь и сказала:

– Вы, верно, и есть мистер Джонс. Проходите. У меня и времени-то не было прибраться в гостевой комнате. Мы ею не пользовались с тех самых пор, как у нас гостил мой кузен Аллен из Дейтона. Сейчас, я только пыль вытру...

– Я с ног валюсь, – признался я, внезапно почувствовав прилив усталости. – Я бы хотел прямо сейчас отправиться в кровать.

– Вы, верно, решите, что я плохая хозяйка.

– Не решу. Я слишком устал, чтобы делать какие-то выводы. Покажите мне мою комнату.

– Как хотите. У вас и вправду усталый вид. Я вам дам полотенце. А где ваши вещи?

– В машине, – солгал я. – Я их потом принесу.

Я последовал за ней на второй этаж, и она привела меня в большую комнату, обставленную старенькой громоздкой мебелью. Кровать показалась мне чудесной. Хозяйка дала мне полотенце, сказала, что ванная в конце коридора, и пустилась оправдываться за пыль и прочий беспорядок. По мне же, комната являла собой образец идеальной чистоты – нигде ни пылинки. Я остановил поток её красноречия, повесив свое твидовое пальто от "Харриса" в шкаф. Уже в дверях она проговорила:

– Мистер Дэвис предупредил вас: два доллара за ночь и...

– Предупредил, – и с этими словами я дал ей пятерку.

– Да только про стол он не то сказал. Продукты нынче подорожали. Будет два доллара в день, а не один.

– О'кэй.

– Сдачу потом принесу, – она сунула банкноту в карман передника и неловко замолчала. – Надеюсь, вы не пьющий, мистер Джонс.

– Только уставший. Всего хорошего, миссис Дэвис.

Когда она ушла, я снял пиджак и, заперев дверь, спрятал бумажник с жетоном под матрас, а телевизионное досье на Томаса под ковер. Сняв нейлоновую рубашку и трусы, я удостоверился, что коридор пуст, и дунул в ванную. Ванна оказалась целым бассейном. Я принял душ, выстирал рубашку и трусы, насухо вытерся и совершил ещё один спринтерский рывок в голом виде по коридору. Развесил рубашку и трусы на стуле, опустил жалюзи и улегся в постель.

Я хотел поразмыслить. Мне просто необходимо было поразмыслить, если уж я намеревался выпутаться из этой заварухи. Но я уже двое суток не спал, а кровать была такая мягкая и уютная... Когда я пробудился от сна, бледные стрелки моих наручных часов сообщили, что уже десять. Я давил подушку двенадцать часов кряду. Чувствовал я себя прекрасно – и ужасно, проклиная себя за столь пустую трату времени.

Я открыл жалюзи. За окнами было темно, на улице едва виднелись редкие фонари. Я протер глаза, раскурил трубку и стал одеваться. Шататься в этом городишке больше двух дней было опасно. Правда, моя безопасность после столь краткого пребывания тоже оставалась проблематичной. В любое другое время мне не составило бы особых трудностей прочесать такой городок как Бингстон за два дня. Да только стоял он на Юге, а я темнокожий. Стоило мне тут пробыть дольше положенного, как кто-нибудь обязательно решил бы, что я и есть тот самый "негр", которого разыскивает нью-йоркская полиция.

Уж слишком я был заметным приезжим в этом городе. Эх, вот если бы у меня здесь нашелся хоть кто-то, кто сумел бы не привлекая ничьего внимания навести справки... Ах ты, старый сыскарь, да какие справки? Я не имел ни малейшего понятия, что или кого ищу. Этот город для меня мог оказаться либо отличным убежищем, либо западней.

Вытащив материалы о Бобе Томасе, которыми меня снабдила телекомпания, я в десятый раз с ними ознакомился. Мне чуть полегчало, потому что меня по-прежнему не оставляла догадка, что убийца должен обязательно оказаться уроженцем Бингстона. Если только это не было беспричинным убийством, которое не укладывается ни в какую логическую схему. Если же это было случайное убийство, тогда я мог преспокойно вернуться домой и позволить им усадить себя на электрический стул.

В доме было тихо, и я понял, что старики отошли ко сну. Я жутко проголодался и пошел посмотреть содержимое холодильника. Телевизор был включен, и гостиная купалась в его серебристо-голубом мерцании. У телевизора сидела девушка. Я рассмотрел её лицо: худое, темнокожее, того же оттенка, что и мое, волосы собраны и зачесаны наверх. Заметив меня, она встала и включила свет. На ней был простенький серый костюмчик, облегающий высокую фигуру. При свете она оказалась старше, чем я поначалу подумал наверное, около двадцати семи. Нос у неё был короткий, а глаза большие, глубоко посаженные. Тяжелые, полные губы.

– Мистер Джонс? Я Френсис Дэвис. Мама сказала, чтобы я вас накормила ужином. Хотите?

Голос у неё был низкий и резкий, если не сказать укоризненный.

– А где все?

= Спят. Уже начало одиннадцатого – для нас поздний час.

– Извините, что заставил вас не спать. Я, пожалуй, выскочу в город, чего-нибудь перекушу.

– Где? Тут нет ресторанов для цветных. Да я и не из-за вас не сплю. Я люблю смотреть телевизор. Если хотите есть, пойдемте на кухню.

– В Бингстоне, похоже, вообще нет смысла подниматься с постели, заметил я, идя за ней следом. Росту в ней оказалось никак не меньше шести футов – при том, что на ногах у неё были простые шлепанцы.

– Ну, если у вас светлая кожа... – Она остановилась. – У вас такие плечи, что вы кажетесь маленьким. Хотя и не маленький. А ваша одежда – это просто отпад. Вы такой прикинутый парень!

Вблизи её лицо показалось мне даже симпатичным, а полные губы и огромные глаза интригующими.

– Спасибо, милая. Твоя одежда мне тоже нравится.

– Купила в Цинциннати в прошлом году. А где это вам сломали нос? – с этими словами она открыла дверь в кухню.

– Много лет назад играл в футбол. У меня была стипендия – до войны. Кухня оказалась большой и светлой и немного странноватой: в ней стояли современный холодильник и морозилка последнего выпуска, новая стиральная машина и электрогриль, и тут же рядом старенькая угольная печурка, надраенная до блеска. Она жестом пригласила меня сесть за белый стол. Я сел, а она стала доставать из холодильника разные кастрюльки и миски, полные всякой снеди.

– Овощи, рис, жареная свинина, печенье, картошка и пирог. Кофе или чай?

– Замечательно, но только давай без печенья и картошки. Чай.

– Вы на каком инструменте играете и в какой группе?

– На ударных. И в настоящий момент у меня нет группы. У меня было несколько кратковременных контрактов в джаз-клубах Нового Орлеана и Лейк-Чарльза, а теперь вот направляюсь в Чикаго в надежде куда-то ещё приткнуться. В основном я играю на "левых" концертах.

– А как сейчас в Новом Орлеане?

– Жарко и влажно. Я без сожаления удрал оттуда.

– А я запала на ваш "ягуар". Клевая тачка.

– Слушай, дорогуша, почему бы тебе не бросить этот фальшивый жаргон?

Она постояла у угольной печки, которая, должно быть, фурычила круглые сутки – уж больно тепло было в кухне. Потом резко обернулась.

– Да я специально так говорю – для вас, вы же лабух. А что касается фальши, то перестаньте называть меня "дорогуша".

– Хорошо, мисс Дэвис. Я не хотел показаться фамильярным.

Она кротко взглянула на меня и стала накладывать мне еду в тарелку.

– А я восприняла это как комплимент, мистер Джонс. Скажите, а зачем вы приехали в Бингстон?

Я не купился на её замечание насчет комплимента. И пора уже мне было задавать вопросы. Жадно пожирая вкуснейшую свинину, я ответил:

– Да без всякой причины, просто проезжал мимо и решил передохнуть тут пару деньков. Я сегодня утром прочитал бингстонскую газету, похоже, у вас тут чрезвычайное происшествие – местного парня убили в Нью-Йорке. Ты не знала этого Татта – или Томаса?

– Я его помню, но лично знакома не была. Он же был белый. Я читала про его убийство. Знаете, чем старше я становлюсь, тем больше убеждаюсь, что белые – психи.

Кивнув, я отправил в рот большую порцию риса.

– Ты напоминаешь мне моего папашу. Он был шовинист. Вот уж с чем не ожидал столкнуться... здесь.

– Вы имеете в виду, здесь – в этой захолустной дыре в десять домов у обочины шоссе? – заметила она и села напротив меня, пощипывая крошечный ломтик пирога. Ее коричневая кожа теперь залоснилась, как бархат, и при ярком свете люстры я обратил внимание на её красивые высокие скулы.

– Нам тут не было нужды бороться за расовую десегрегацию – тут же не Юг. И все-таки Бингстон – это тюрьма с разноцветными решетками. Негритянская девушка может получить тут только определенную работу: у неё есть выбор – или точнее говоря, шанс – выйти замуж за одного из двух-трех городских холостяков, она должна жить в определенном районе, ей нельзя есть в... впрочем, вы и так это сами знаете.

– Маленький город есть маленький город, даже для белых.

– Но для нас-то он в десять раз меньше!

– Должно быть, междугородние автобусы тут ходят каждый день. Вот, скажем, этот Томас взял, сел в автобус и укатил – а смотри, как он кончил, бедняга! Что в Бингстоне думают о его убийстве? Наверное, ммм... многие недовольны из-за того, что его, как говорят, убил черный?

– Ему тут жилось иначе, чем нам. Он же был белый, хотя и бедный. О нем даже передачу по телевизору должны были показывать. Иногда мне кажется, я бы смогла прижиться в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе, да я трушу. В большом городе ведь тоже можно быть такой одинокой! Конечно, если бы я знала там кого-нибудь, все было бы по-другому. А я видела фотографии гарлемских трущоб и чикагской Южной стороны. И я тоже знаю, что там не райская жизнь.

– Верно, но по крайней мере там есть где развернуться. Может, этот Томас развернулся слишком уж резво?

Она пожала плечами. Груди у неё оказались покрупнее, чем мне сначала показалось.

– Я мечтаю отсюда уехать! Иногда Бингстон мне кажется кладбищем. Но тогда я говорю себе: ты же живешь в хорошем доме вместе с родителями – чего же тебе ещё нужно, куда тебе бежать? Это же мой родной город точно так же как и для соседей-беляков – зачем же мне им его отдавать?

– А что в Огайо закона о гражданских правах не существует? – спросил я, закидывая в рот очередную порцию риса под соусом. Ее слова надоумили меня – если я сумею правильно выбрать тактику, может быть, мне удастся заполучить помощника из местных.

– Вы хотите сказать – протестуем ли мы, боремся ли мы? Да. Но я же говорю, тут дело не столько в законе, сколько в местных привычках. Но с течением времени эти привычки становятся все равно что закон. Нас тут меньшинство и у всех у нас "приличная" работа. Например, я бы могла заработать и накопить немного денег надомной работой. Но очень немногие из нас осмеливаются гнать волну и качать права. Вот недавно, например, мы победили в двухлетней борьбе за право занимать в кино места в партере, а не только на балконе. Большое дело! – Она покачала головой. – Хотя чего это я. Это и впрямь была большая победа. Да только – жизнь ведь не сводится к сидению в партере кинотеатра?

– А ты чем занимаешься? Учишься в колледже?

– Мой брат в Говарде. Я просто из себя выхожу – папа настоял, чтобы он поступил в колледж для цветных. А я хотела, чтобы он пошел в университет Огайо. Но и эту битву я проиграла. Нет, я не могла пойти в колледж. Дело не в деньгах. Я же женщина и моя жизненная стезя – это замужество. Чушь какая!

– У твоих родителей несколько старомодные взгляды.

– Папа в конце концов отправил меня в школу бизнеса в Дейтон, как будто кому-то в Бингстоне нужна чернокожая секретарша! Я работаю на полставки машинисткой у мистера Росса, он из наших – велеречивый адвокат и торговец недвижимостью. У него семья и хобби – он все пытается уложить меня в койку. Еще я на полставки в булочной-пекарне недалеко отсюда – итог очередной битвы. Вот что меня убивает: что приходится сражаться даже за вшивое место продавщицы булочек. Чаю хотите?

– Да, спасибо. – Я вонзил зубы в пирог. Он был великолепен. – А что убийство Томаса не возбудило среди местного населения антинегритянских настроений?

– Нет. Если кто-то что-то и почувствовал, то скорее облегчение от того, что его убили.

– Судя по сообщениям газеты, он тут до своего отъезда был просто королем преступного мира?

– Он сбежал после отпуска под залог.

– А задержали его по обвинению в изнасиловании и нападении, так?

Она пошла налить мне чаю. Я почему-то отметил про себя, что у неё сильные упитанные ноги. Я насыпал в чашку сахару, она села и достала пачку сигарет. Я указал пальцем на торчащую из моего нагрудного кармана трубку и зажег ей спичку. Она пустила струйку дыма в потолок и ничего не сказала.

– Изнасилование и нападение. Надо полагать, он был очень милый молодой человек, – заметил я, стараясь выудить у неё побольше информации о Томасе.

– Это кто-то пошутил. Насчет изнасилования. Обжоре Томасу не было нужды насиловать Мэй Расселл.

– Обжоре? – Эта деталь в моих материалах отсутствовала.

– Он был вечно голоден, как малый ребенок. Мог есть все что попадется под руку, все что угодно – как свинья. Да что о нем толковать. С ним произошло то, что случается с молодыми неграми каждый день – стоит нашим ребятам сделать шаг не в ту сторону, как уж глядишь, его и подставили. А вы купили свой "ягуар" в Англии?

– Нет, – Я размышлял над тем, что же она имела в виду, говоря, что Томаса подставили. А Обжора...

– А я подумала, что вы были с оркестром на гастролях за границей. Я коплю на поездку в Европу. Моя розовая мечта.

– Вот в чем у нас преимущество перед беляками. Мы с большей радостью уезжаем из Штатов.

Ее глаза заблестели.

– А вы бывали за границей?

– Париж, Берлин, Рим, Легхорн – это в Англии. В армии я был капитаном.. – Что-то я с ней разболтался. – А что ты имела в виду, когда сказала, что Томаса подставили?

– Ну надо же – капитан! А я как-то хотела записаться в Женский корпус – чтобы иметь возможность попутешествовать по свету. Расскажите про Париж, как там, а?

– Чудесно! Слушай, а...

– Только представьте себе – ты можешь ходить где захочешь и даже не думать, нравится это кому-то или нет. Вот увидела вашу машину – и сразу старые мечты вернулись. Эти кожаные кресла – такие классные! Не то что сиденья в наших колымагах.

– А не хочешь прокатиться? Тут можно где-то посидеть, выпить?

– Спасибо, конечно, но я не хочу кататься, – сказала она, и я понял, что ей ужасно хочется. – За городом есть круглосуточная забегаловка, там торгуют контрабандным спиртным. Но это такое мерзкое заведение.

– Ну тогда просто прокатимся! – Я встал.

Она осталась сидеть. Глядя в стол, она глухо произнесла:

– Нет.

– Да перестань, покажешь мне город.

– Это ночью-то? Нет, мистер Джонс, это очень похоже на то, как столичный щеголь пускает пыль в глаза деревенской телке перед тем, как затащить её в стог сена.

– Как-как? – расхохотался я. – Да я не буду приставать. Нет, не могу сказать, что ты уродина, но я просто буду себя хорошо вести. Или ты думаешь, что не буду?

– Я думаю, что вы лжец, мистер Джонс, – мягко сказала она, устремив на меня дерзкие глаза. – Вы вот папе сказали, что вчера весь день были за рулем, так с чего бы это вам ещё и на ночь глядя кататься? Вы говорили про Новый Орлеан да про Чикаго, а номера-то у вас нью-йоркские. Так все-таки что вы делаете в Бингстоне?

– Да я же сказал тебе, просто заехал отдохнуть.

– Это я уже слышала.

Я не знал, что и сказать. И мне стало вдруг не по себе оттого, что я почему-то испугался этой девчонки. Я стоял столбом, а потом зачем-то вытащил свой бумажник и брякнул:

– Мне сейчас заплатить за ужин...

Я осекся под её взглядом, хотя она ни слова не произнесла. Потом она сказала:

– Ах, да к черту ваши деньги! Вы что же решили, я спрашиваю, потому что боюсь, что вы сбежите от нас, не заплатив? Но может, вы и правы, крохоборство – тоже маленькое хобби жителей провинциального города. Боже, мама с папой всегда каждый центик... Сколько я себя помню, в детстве и потом, когда уже в старших классах училась, я маму почти дома не видела. Она все готовила да прибиралась в домах у белых, даже объедки нам приносила. А папа зарабатывает не хуже многих горожан.

Френсис отвернулась. Я смотрел на нее. Она мне нравилась, и мне было её жалко – и все же я её боялся. Она нарушила неловкое молчание.

– Вы можете переночевать, но утром, прошу вас, уезжайте. Вы не барабанщик. Я сама обожаю джаз и знаю всех музыкантов Америки. И я не верю, что вы приехали к нам из Нового Орлеана в этом "ягуаре". Если бы вы и впрямь бывали на крайнем Юге, вы бы никогда не зашли запросто в нашу аптеку и не держались бы там так, точно собирались вмазать мистеру... нашему полицейскому. Папа мне все рассказал.

– Похоже, я стал главной сенсацией дня в этом городе, – и тут я понял, что теперь у меня нет выбора и что придется ей довериться, прежде чем она задаст мне ещё кучу вопросов.

– Любой приезжий вызывает в маленьком городе пристальный интерес. Если вы хотите остаться в Бингстоне – что ж, это ваше дело. Но вы остановились в нашем доме, так что это и мое дело. Весь вечер вы допрашивали меня про Обжору Томаса... Я теперь даже сомневаюсь, что ваша фамилия Джонс.

– Ты права, я Туссейнт Маркус Мур из Нью...

Она хлопнула в ладоши и рассмеялась. От смеха её лицо осветилось.

– Чудесное имя! Маркус – это в честь Маркуса Гарви, конечно!

– Ну да. Мой отец... впрочем, раз он меня так назвал, то мне уже не надо про него рассказывать. Франсис, ты много говорила о равноправии. Я частный детектив – в Нью-Йорке из-за убийства Томаса подставили одного цветного. Поэтому я и приехал сюда. Мне очень нужна помощь – твоя помощь.

– Частный детектив? – переспросила она и встала.

Я продемонстрировал ей свой жетон.

– Я буду рада помочь вам, чем смогу, Туссей... Туи.

– Погоди. Ты должна ещё кое-что знать – дело не простое и не безопасное. Не забудь, что как я сказал, в убийстве обвиняется цветной, которого явно подставили. Я, конечно, не втяну тебя в это дело, но вместе с тем если ты будешь мне помогать, ты можешь оказаться.... причастной.

– Наплевать, я... – Ее лицо вдруг снова приобрело злобное выражение. Это вы?

Я кивнул.

– Нью-йоркская полиция разыскивает негра, которого видели рядом с телом Томаса. Это я. Я был там. Поверь, что я его не убивал. Но нет никакой разницы – в Нью-Йорке или в какой-нибудь безвестной деревушке на Юге, если чернокожего заметили на месте убийства, значит, он виновен.

Она смотрела на меня во все глаза.

– Но вы детектив...

– Я следил за Томасом. Френсис, мне кажется, разгадка этого убийства находится в Бингстоне. У меня есть в запасе сутки, прежде чем полиция установит, что разыскиваемый ими "негр" – это я. Ну что, все ещё хочешь мне помогать?

Она смотрела на меня так, словно готова была расплакаться. Потом отвернулась и начала собирать со стола грязную посуду и ставить её в раковину. Я ждал. На душе у меня было тошно.

– Ладно, я тебя не виню. Но только сделай мне одно маленькое одолжение – никому не рассказывай о том, что я тебе сейчас...

– Я все-таки хочу прокатиться в машине. Пойду надену пальто.

Я поднялся в свою комнату, взял пальто и шляпу. Френсис ждала меня в прихожей, одетая в простое пальтишко, поношенное и заметно великоватое. На голове у неё красовалась уродливая шерстяная шапочка. Наверху скрипнула дверь – миссис Дэвис перегнулась через перила и свесила вниз седую голову.

– Куда это ты собралась, Френ?

– Мистер Джонс везет меня покататься, – ответила девушка, открывая входную дверь.

– Так поздно? Френ, мне надо с тобой поговорить!

– Мама, все в порядке. Пожалуйста, иди ложись. Мы скоро вернемся.

На улице было темно и холодно. Отпирая дверцу машины, я обернулся, взглянул в её темное лицо и попытался вспомнить когда-то читанное стихотворение про "ночь, темную как я". Потом я подумал, не конец ли это моего путешествия: может быть, она хочет прокатиться со мной в полицейский участок? Но я почему-то доверял ей – да и выбора у меня не оставалось.

В салоне "ягуара" было грязно. По дороге сюда меня отказались обслужить в придорожном ресторане, и мне пришлось завтракать и обедать в машине.

– Прости за грязь...

– Поехали, – она поежилась. – А то холодно.