Текст книги "Да, я там работал: Записки офицера КГБ"

Автор книги: Е. Григ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

Вот и варились они в своем соку, отлаживали хозяйство, придумывали новые продукты, новые технологии, благоустраивали страну. Я поразился, узнав, что крошечная Финляндия обладает самой разветвленной системой авиасообщений.

– Да куда там лететь-то?

Ничего, финны находят, куда. На каждом финском аэродроме чуть ли ни все типы самолетов – от огромных «Джамбо» до крошечных авиатакси на двух-трех пассажиров. Аэродромы и аэропорты поражают совсем уже по нашим меркам ненормальной чистотой – курить на всей их территории запрещено.

В любой области финны проявляют постоянную и привычную изобретательность. Может быть, это не «свершения века», но вещи нужные и полезные, Например, в одном из старейших издательств, в «Отава», придумали принципиально новый способ переплетать книги. Этот способ, названный «Ота-байнд», позволяет раскрытой книге лежать плоско, страницы не «гуляют», их не нужно придерживать рукой. Придумано это для работы с книгой и компьютером: книга лежит слева, а обе руки оператора – на клавишах. Он отвлекается только для того, чтобы перевернуть страницу. Впрочем, наверное, уже придумано устройство и для этого.

****

В тот год, как из рога изобилия, в «Доме» посыпались ЧП различного рода. Своим чередом продолжались побеги разведчиков, к которым все как-то уже привыкли, но эти происшествия озадачивали всех и в первую очередь, конечно, начальство.

Сдержанного, суховатого контрразведчика В. во время семейной ссоры жена дважды ударила ножом (!). В. еле выжил, но семейная жизнь продолжалась, он не предъявил жене никаких претензий…

Миша Б., элегантный питерец, разведчик, офицер «д/р», во время показа моделей в одном из модных домов открыл беглый огонь из табельного оружия по манекенщице, своей, как позже выяснилось, приятельнице, дважды ранил ее, слава Богу, не убил. Ревность?

Г., контрразведчик, давно считавшийся среди коллег странным, приписывали это «итальянскому менталитету» – Г. отлично владел итальянским, – «порадовал» товарищей по работе совсем уж потрясающей новостью. Одна из его молодых подруг (он был холостяком) почему-то знавшая, что Г. – сотрудник КГБ, написала на него жалобу Председателю: там были описаны не совсем обычные интимные привычки Г. Например, то ли он просил, чтобы в самые интимные моменты подруга лупила его хлыстом, то ли он ее лупил – не помню толком. Начальство было, конечно, шокировано незаурядными запросами Г., и его уволили. На эту тему было немало шуток, особенно насчет начальства, не понимающего запросы современной оперативной молодежи.

Американцы, раньше всех раскусившие сущность ВААПа, его сильные и слабые стороны, были, как всегда, нашим «главным противником». О приезде делегаций американских издательств и авторско-правовых организаций старались узнать заранее, тщательно готовились к работе с ними, окружали агентурой и доверенными лицами, подслушивали, подсматривали. В первые годы работы Агентства удалось действительно многое – и ВААП, и КГБ хорошо представляли себе «устремления противника» на этом канале культурных обменов, знали людей, издательства.

А американцы (да и не только они), внимательно изучив ВААП, двинулись дальше. Агентство, думается мне сейчас, служило для них трамплином для выходов на творческую интеллигенцию. Болтовня о том, что ВААП, дескать, – барьер между иностранными издателями и советскими авторами лишена какого-либо основания: было широко известно – и всячески подчеркивалось, что любойсоветский автор имеет полное право вести любыепереговоры с любымзарубежным издателем вплоть до заключения договора. Декларировалось, что договор можно заключить только при посредстве ВААПа исключительно с целью определения налога и регистрации сделки – с тем чтобы другое западное издательство в той же самой стране не издало то же самое произведение. И это было правдой, но правдой неполной. Для того КГБ и держал в Агентстве пять-семь сотрудников, чтобы присмотр за потоком экспортных и импортных рукописей был повседневным, постоянным и квалифицированным. Разумеется, Агентство и само бы справилось с этим, но ведь речь могла идти и о нелегальных каналах, и тут требовались наши навыки, знания, умения.

Вот, например, показательный случай сотрудничества ВААПа и КГБ по одному из таких «нелегальных» контрактов.

Агент, работавший в соседнем Управлении ВААПа, принес мне ежегодный каталог итальянского издательства «Мондадори», где объявлялось о скорой публикации романа популярного советского писателя И. У нас этот роман печатался с большими сокращениями и считался чуть ли не запрещенным. И. достаточно популярен в нашей стране и по сей день, было время, я и сам зачитывался его произведениями, хотя редко возвращался к ним: обычно я регулярно перечитываю то, что мне нравится. Я потащился к Ген. Генычу, рассказал ему о «сигнале»:

– Знаешь, Гена, тут может интересный расклад получиться. Допустим, итальянцы собираются издавать этот роман, не приобретая прав. Случай маловероятный, но возможный. Мы ведем расследование с позиций ВААПа, заставляем их подписать договор и расплатиться с автором. Ура, в этом случае мы отстояли интересы популярного писателя, защитили его права. Другой вариант – И. без ВААПа договорился с итальянцами, подписал договор и помалкивает себе. Мы добываем копию договора, И. уплачивает налог, история становится гласной в Союзе писателей: во-первых, И. будет неудобно перед собратьями по перу, во-вторых, собратья сообразят, что присмотр за ними есть, и лишний раз подумают, заключать ли договоры, минуя ВААП.

В тот же день я позвонил И., изложил суть дела, спросил, не подписывал ли он контракт с итальянцами, и выразил готовность броситься в бой за справедливость.

И. очень правдоподобно возмутился, сказал, что нет, ничего он с «Мондадори» не подписывал, попросил защиты у родного ВААПа и пожелал мне удачи в моих борениях. Разговор получился мягкий, приятный – я гордился умением разговаривать по телефону вообще и с представителями нашей творческой интеллигенции – в частности.

Отправил телекс в Италию. Через довольно долгое время пришел ответ, что зря мы волнуемся – права на издание романа И. «Мондадори» приобрело у американского издательства (название не помню). Я снова позвонил И. Об американском издательстве, которое я ему назвал, И. знать не знал, ведать не ведал и звучал настолько естественно, что мое вжатое в трубку ухо не уловило никаких фальшивых оттенков. Я опять заверил И., что ВААП его в обиду не даст, писатель опять пожелал мне удачи и даже проявил какую-то заинтересованность в получении положенных ему гонораров.

Я сочинил еще один телекс – в США. Ответа на него не было, я повторил запрос. Опять молчанье – оно показалось мне подозрительным.

В то время я собирался в составе очень представительной делегации ВААПа ехать в Америку. Посоветовавшись в Договорно-правовом управлении Агентства со знающими людьми, я запасся телефоном и адресом американского адвоката, услугами которого пользовался в то время ВААП, и, приехав в Нью-Йорк, связался с ним. Вскоре приехал молодой красавец в консервативном костюме и ботинках, которые у нас почему-то называют «инспекторы»; мы поговорили с полчаса. Я передал ему ксерокопии своей переписки с «Мондадори» и американским издательством, упрямо мне не отвечавшим.

Через пару недель после возвращения в Москву я получил от адвоката объемистый пакет с любезным письмом и ксерокопиями документов: договор американского издательства, которое приобрело права на издание романа И. у американского же издательства «Ардис» (да-да, то самое…) и договор И. с издательством «Ардис» на издание того же романа. Видимо, купив у И. права на довольно объемистый роман, «Ардис» по каким-то причинам не смог его издать и переуступил права другому американскому издательству, которое, в свою очередь, продало их итальянцам. Финансовые условия во всех ксерокопиях были вымараны – коммерческая тайна. Интересно, с какой же суммы И. должен был платить налог?

С «Ардис» ВААП не поддерживал отношений, и переписку завязывать не имело смысла. Со стороны «Ардис» контракт был подписан покойным Карлом Проффером, я решил уточнить хотя бы приблизительно, когда и где это могло быть сделано.

Позвонил нашим «искусствоведам в штатском», попросил отобрать материалы пребывания Проффера в СССР на одной-двух наших книжных ярмарках. Изучил несколько томов: полтома телефонных разговоров – ноль информации, полтома подслушки – тот же результат, агентура, доверенные лица – все по нулям, наружка – проверяется профессионально, несколько раз уходил из-под слежки.

Да, вполне могло получиться.

Но все это уже не имело значения – с копией контракта, подписанного И., в руках можно было ничем более не интересоваться.

Прелесть этого расследования состояла в том, что, почти целиком проведенное с позиций ВААПа, оно было полностью законным и пригодным для любых юридических действий.

После долгих согласований решено было направить письмо от имени ВААПа в писательскую организацию для моральных порицаний со стороны коллег. Коллеги, понятно, чихать хотели на вааповские письма, никто и пальцем И. не тронул.

Это расследование длилось около года. Оно не занимало меня целиком, но было довольно интересным. Сейчас роман И. опубликован и у нас в СНГ – и ничего не произошло. Прежние гражданские войны не утихли, новые не разгорелись, вообще в романе политических моментов – кот наплакал. Публикация его на Западе тоже не привнесла бы в тамошнюю литературную жизнь никаких волнений. Роман забавный – и не более того.

Тем не менее, это был один из немногих «нелегальных» контрактов, который удалось спокойно и профессионально «отследить» – отвратительное слово, появившееся в российском новоязе в те времена.

Западные издательства, особенно американские, таких случаев не упускали – они обретали недорогих, но хороших авторов и одновременно гордились небольшим, но своим вкладом в дело борьбы с мировым коммунизмом, а позже – за права человека. Не у себя в Штатах, а у нас в СССР.

****

Вернемся к тому, что случилось с разведчиком-германистом Георгием Захаровичем С. Придя на работу в КГБ совсем мальчишкой, как и я, он еще успел погоняться за бандеровцами и только потом попал в разведку, закончил разведшколу, отшлифовал немецкий язык и провел в разных немецкоговорящих странах около 17-ти лет…

В одной из них он довольно долго работал под руководством Василия Романовича Ситникова, и я узнал о своем начальнике, в котором души не чаял, «много интересного». Георгий рассказал мне об этом, чтобы предостеречь от слепого доверия к шефу и несколько остудить мой восторженный пыл.

Итак, мой друг ожидал назначения в Швейцарию. В это время откуда-то вернулся его довольно близкий приятель по работе в разведке. Георгий, конечно, не знал, что он что-то натворил за рубежом и прочно сидел «под колпаком». Но тот чувствовал нечто, и в одном из телефонных разговоров стал жаловаться Георгию на начальство, причем на самое высокое – на Крючкова и Чебрикова.

Георгий, как и большинство кадровых разведчиков, к Крючкову относился пренебрежительно: «канцелярист», «канцелярская скрепка» – были самые безобидные эпитеты, которыми разведка награждала своего руководителя. А в разговорах с приятелем Георгий «развязал» язык совсем. Записи этих телефонных разговоров легли на столы тех, кого товарищи обсуждали. Боги обиделись: крючковы, чебриковы очень обидчивы. Они всю жизнь были уверены, что заслуживают полного и безусловного уважения просто за то, что занимают свои кресла.

Друг Георгия проходил к тому времени по нехорошим делам, связанным с финансовыми злоупотреблениями, Георгию же светило «поведение, недостойное (или порочащее) высокого звания офицера-чекиста».

Его начальство пыталось смягчить кару, но без успеха. Я так и не выпытал у Георгия, в каких же выражениях собеседники высказывались относительно наших «отцов», но уверен, что за их языки им было воздано сполна.

Единственное, что удалось сослуживцам Георгия во время долгого служебного расследования, – это задержать его увольнение до того, как вышел срок для получения пенсии.

Поздней ночью Георгий Захарович, бывший боевой офицер, бывший сотрудник разведки, сидел на кухне своей убогой квартирки. На столе стояла бутылка водки, стакан, лежала пачка сигарет, хотя он много лет не курил. Здоровенный белобрысый мужчина молча плакал от сознания своей беспомощности, беззащитности, унижения. А может быть, и от злобы на самого себя: даже находясь на Родине, разведчик должен не забывать об умении разговаривать по телефону – пусть и с друзьями.

Юрий Федорович Жаров, с которым Георгий был знаком по работе в ГДР, помог ему устроиться на скромную должность в одном из вспомогательных управлений ВААПа – там Георгий сразу же стал всеобщим любимцем. Мы часто проводили обеденное время вместе.

Георгия ждало еще одно горе – через некоторое время умерла его жена, которую он любил так, как сейчас уж и не любят. Она была не просто «спутницей жизни» – она была женой офицера разведки, его помощницей, политическим единомышленником.

Кроме Юрия Федоровича я встретил на поминках блестящих дипломатов, известных в своих кругах чекистов – хорошие друзья были у Георгия, влиятельные, но сделать для него они могли очень немногое.

****

1974 год ознаменовался для меня знакомством с новой для меня страной – Грецией и началом долгого, утомительного конфликта с Ситниковым.

В Москву приехал один из греческих партнеров «Международной книги» издатель Янис Янникос. С «Межкнигой» Янникос работал довольно давно и так же давно числился ее должником. Я узнал об этом, когда наводил справки о нем и вообще о бизнесе с греками – мне никогда не приходилось раньше встречаться с ними. По рассказам сотрудников «Межкниги», слава о греческих бизнесменах ходила неважная: неаккуратны, долги платить не любят – и вообще не любят платить.

Накануне визита Янникоса мы с Василием Романовичем сидели в его кабинете и обсуждали то, что мне удалось узнать.

В кабинет сначала заглянула Люда Смирнова – одна из лучших сотрудниц Агентства, а потом ввела к нам Янникоса и его очаровательную жену Евтихию.

С Янникосом все было ясно с первого взгляда – это был слегка пообтесавшийся энергичный проходимец.

То принимая картинные позы и подбочениваясь наподобие Муссолини, то раболепно заглядывая Василию Романовичу в глаза, Янникос поведал о своих планах. Он уже несколько раз брался без успеха за довольно большие проекты – то за «Детскую энциклопедию», то за отдельные издания, а теперь был обуреваем грандиозной идеей – издать в Греции ни много ни мало – Большую Советскую Энциклопедию.

Янис надувал щеки, разливался соловьем, Володя Чернышов из отдела переводов переводил, я корябал с пятого на десятое запись беседы в своем блокноте, Евтихия скромно улыбалась, Людмила с интересом следила за всем происходившим, Ситников слушал Янникоса, опустив глаза долу. Он оживился, только когда Янникос сказал, что для осуществления плана у него средств не хватит, но он знает одного возможного партнера – вполне состоятельного бизнесмена.

Поговорили и разошлись – Янникос, пригласив Ситникова в Грецию, вместе с Евтихией в сопровождении Люды отправился в Шереметьево, я остался в кабинете шефа.

– Ну что, Василий Романович, жулик ведь?

Ситников засмеялся.

– Конечно, жулик. Но жулик энергичный, целеустремленный, и, видимо, очень жадный. Да и связи у него есть, кажется. Давай посмотрим, что у него будет получаться, а ты пока обзаведись-ка, Женя, контактами в «Советской энциклопедии» – может, пригодится.

Я занялся контактами с издательством «Советская энциклопедия», а Ситников, Артур Похоменков и Людмила поехали в Грецию посмотреть на Янникоса «в действии» и ознакомиться с его возможностями.

Судя по их отзывам, поездка была интересной, Янникос свел Ситникова с рядом крупных издателей и бизнесменов и хорошо подготовил эти встречи. Василий Романович ценил гостеприимство, любил застолье и умел становиться центром внимания. Оратор он был незаурядный, хотя и напоминал иногда Остапа Бендера в кругу «единомышленников» из Старгорода. И Василий Романович, и Артур, и Людмила с восторгом рассказывали о Греции и о греках. Я слушал без особого интереса, Греция казалась мне дальней окраиной цивилизации, Янникос – безнадежным жуликом.

С ним завязалась переписка – заваливал нас проектами то по строительству в Афинах чего-то вроде Дома советской культуры, то по изданию разнообразных многотомников (все, естественно, за счет советской стороны). Мы с Василием Романовичем почитывали мои переводы всей этой писанины: я пренебрежительно кривился, Ситников задумчиво пошевеливал бровями. Наконец Янникос сообщил, что нашел «железного» партнера для работы над БСЭ и собирается приехать с ним в Москву. Не знаю, каким образом, но «Дед» сразу же учуял реальный«задел» и засуетился.

Он был очень тонким оперативником, наш Василий Романович, а отсутствие приличного образования умело прятал за огромным жизненным опытом, начитанностью, умением общаться и работать с людьми, использовать их в интересах службы и своих собственных.

Мы, его сотрудники, и по молодости, и по нехватке опыта, не учитывали некоторых аспектов жизни и работы своего шефа. А «дяде Васе» приходилось нелегко: с «Палкиным» на ножах, он не мог каждый день жаловаться или искать заступничества у Бобкова. Руководство отдела и отделения тоже быстро разочаровалось в нем: в 5-м Управлении ценили «конкретные результаты», вербовки, мероприятия, о которых можно было с треском доложить «наверх», а Ситников от всего этого был далек. Ведь простая вербовка требовала массы бумажной работы, проверочных акций, оперативной беготни… Конечно, «Дед», привыкший к вольготным руководящим должностям, давно забыл, как все это делается, поэтому смешно было требовать этого от него.

А нас он просить о помощи решался редко – видел, что мы загружены повседневной «черной» работой. Кроме того – это мы чувствовали всегда, – он до конца своих дней оставался разведчиком, а мы все-таки были для него представителями «политического сыска».

Он безумно любил внука, тяжело переживал какие-то нелады в семье дочери. Да и годы подпирали – ему уже переваливало за шестьдесят, здоровье было неважное, и он не очень умел его беречь.

Будучи ревнивым к успехам других (постепенно ему перестали о них рассказывать), «Дед», в конце концов, просто оказался в изоляции и от нас, своих подчиненных, и от сотрудников разведки, работавших в ВААПе. К нему перестали обращаться за помощью даже в тех случаях, когда было необходимо использовать его власть зампреда в оперативных интересах, – предпочитали идти напрямую либо к Панкину, либо к другим «вождям». К тому времени почти все мы уже освоились в Агентстве и были там на неплохом счету и у руководства, и у рядовых сотрудников. За редким исключением, все мы были при деле, не «сачковали», и отношение к нам было вполне лояльное.

К «Деду» тоже относились неплохо, да и сам он умел устанавливать, углублять и укреплять нужные связи, а поскольку он обладал реальной властью в Агентстве, это было не так уж и трудно. Творческие люди, даже зная о принадлежности его к КГБ, все равно захаживали к нему, всегда получая необходимую поддержку и пользуясь его влиянием в ВААПе.

Он изо всех сил боролся за то, чтобы оставаться в Агентстве как можно дольше, – не хотел уходить на пенсию, да и заработок его значил для семьи немало. Как и Георгий Захарович, «Дед» принадлежал к тем разведчикам, которые не больно разжились на зарубежных хлебах: не было у него ни роскошной квартиры, ни дачи, ни машины.

Наверное, он до конца дней своих оставался крепким коммунистом, убежденным ленинцем, что не мешало ему видеть и понимать все, что нас окружало. Он жадно читал вместе с нами самиздат, преклонялся перед Солженицыным и Сахаровым.

– Я-то не доживу, а ты еще застанешь, Женя, – напечатают у нас Александра Исаевича полностью, а не только «Иван Денисыча»…

Я не верил. Ведь до августа 1991 года было еще так далеко.

К концу службы с ним произошло то, что нередко происходило с чекистами-профессионалами: он стал любить не разведку, а себя в разведке…

ВААП взрослел, менялся, его зарубежные партнеры уже не сравнивали Агентство с «беби», выползающим из-под стола. Менялись и люди, кто-то уходил, разочаровавшись и не найдя себе места в этой новой энергичной структуре, кто-то двигался вверх по служебной лестнице. «Подрастали» и прежние рядовые сотрудники-подвижники Агентства, работавшие там с первого дня. Евгений Шараевский, Саша Протасеня, Василий Погуляев – все «с языками», все продолжали учиться и учить других, все понемногу начинали руководить небольшими вааповскими подразделениями, однако двигались вверх медленно: они могли предложить очень немного – знания, навыки, умение трудиться. А в ВААПе, как и во всей стране, все это не могло не раздражать тех, кто обладал совсем другими, «более ценными», качествами: связями (желательно родственными), умением находиться вблизи начальства и использовать эту близость, глубоко зная, что начальство любит и чего на дух не берет…

Чекисты, работавшие в ВААПе, пытались осторожно, конечно, помогать тем, кто помогал нам, но это было почти невозможно, более того, могло пойти во вред. Я очень скоро понял, что, просто хорошо высказываясь о ком-то, положительно оценивая чьи-то деловые качества, возбуждал у собеседника подозрение относительно субъекта разговора – а не своего ли агента он нахваливает?

Вдруг с грохотом «погорел» Жаров. До сих пор никто – кроме тех, кто участвовал в его падении, – так и не знает, как это произошло. Анализируя случившееся в нашей компании, мы пришли к выводу, что Жаров где-то «налетел на подслушку». Иначе нельзя было объяснить быстроту, с которой его сняли с работы – случай в номенклатуре нечастый. Он ходил «по верхам», пытаясь защититься, что-то кому-то доказать, но обвинения были, по-видимому, слишком тяжелы. В «Доме» тоже молчали, но не потому, что знали что-нибудь. Видимо, этот скандал шел исключительно по партийной линии, КГБ мог просто выложить кому-то на стол сводку или справку «о высказываниях».

Жалко было Юрия Федоровича, хотя, как мы знали, он недолюбливал КГБ. Впрочем, поработав недолго на скромной должности в «Союзкниге» и наведя там порядок, он сумел вернуться-таки в родной МИД – работать он умел.

На третьем этаже его падение с номенклатурных высот почти все встретили со злорадством. Жаров давно раздражал многих своей самостоятельностью, крутым нравом, знанием дипломатической работы, обширными связями за рубежом и частыми поездками по всему миру.

Не зря заволновался «Дед»: Янникос привез в Москву действительно интересного человека. Георгос Боболас, плотный, уверенный в себе красавец лет под 50, просто излучал энергию: в его присутствии, казалось, шли быстрее часы, барометры показывали повышенное давление, градусники – несусветную температуру. Хватка чувствовалась железная.

Георгос коротко рассказал о себе – инженер-строитель, владелец строительной фирмы. Флот из пяти-шести кораблей. Несколько контор. Вместе с братом занимаются и обувью – продают ее в ФРГ… Связаны прочно и давно со многими другими дельцами, хорошие связи в правительстве, в прессе.

А при чем же здесь БСЭ?

Оказывается, в Греции стало традицией для любой читающей семьи иметь энциклопедию. В то время в стране осуществлялось несколько «энциклопедических» проектов – итальянский, французский и какие-то еще. По разным причинам, главным образом финансовым, эти проекты то ли приостанавливались, то ли свертывались. Возникла «ниша», куда и планировал въехать Янникос на деньгах Георгоса.

Боболас рассказал, что в числе его ближайших друзей Александр Филиппопулос – один из ведущих греческих журналистов, при благоприятном повороте событий он обещал стать главным редактором БСЭ на греческом языке.

Первые прикидки были сделаны, и результаты выглядели неплохо. Пригласили группу сотрудников из «Советской энциклопедии» – те уже приготовили свои соображения.

У них был опыт экспортной работы: много лет назад американское издательство «Макмиллан» приобрело права на издание БСЭ в Штатах небольшим – не более 5 тысяч – тиражом. Особенно американцы почему-то хвалились какой-то необыкновенной, прочной, чуть ли не вечной обложкой. Но энциклопедию они выпускали без словников – то есть перевод с русского шел без алфавитной последовательности английской азбуки. Поэтому к каждым трем-четырем томам прилагался специальный справочник, по которому нужно было искать требуемое слово. Отказались американцы и от иллюстраций. Это было, конечно, издание для узкого круга специалистов.

Георгосу американский вариант не понравился.

– Если приниматься за этот проект, то надо ставить целью самое высокое качество, отличные, в том числе цветные иллюстрации, греческие добавления, прекрасную бумагу, шрифты, передовую технику. А реклама? В начальной стадии проекта это будет одна из самых дорогостоящих статей бюджета…

Однако дорогостоящими оказались решительно все статьи.

Все без конца что-то подсчитывали, а подсчитав, хмурили лбы. Мы прикидывали, чем советская сторона – кроме уступки права на издание – может помочь грекам. Не то что денег на рекламу, а вообще никаких денег у ВААПа, конечно, на такие цели не было.

****

С изданием глазуновского альбома дела шли ни шатко, ни валко. Задержки создавал Илья Сергеевич, и задержки эти были весьма обоснованны: его не устраивали цвета или полутона на слайдах, изготовленных финнами. Намерения Вилле Репо молниеносно издать альбом провалились. Требования Глазунова к качеству будущего альбома явно превышали возможности «В и Г» – в том числе даже и полиграфические. Я в этом смыслил тогда еще немного, и позиция Глазунова казалась мне слишком придирчивой.

А тут еще в «Доме» вдруг стали интересоваться настроениями и высказываниями Глазунова, сочтя меня, как его литературного агента, чуть ли ни его конфидентом. Мне стоило довольно большого труда разъяснить коллегам, что если даже Илья Сергеевич готовит монархический переворот, то, прекрасно зная, кто я такой, он вряд ли со мной поделится своими планами. Особенно их интересовала история создания «Мистерии», на которой, как уже упоминалось, был изображен «преступник № 1» – Солженицын.

Я дал коллегам «квалифицированный» совет. Ведь картина писалась в ФРГ – вот пусть резидентура и покопается там: как и кто помогал, кто воодушевлял, кто консультировал. Сейчас все это кажется дикой чепухой – страна медленно сползала в пропасть, а мы серьезно беспокоились, что какая-то картина написана вот этак, а не так.

В те годы пьянка по всей стране приобретала какие-то несусветные масштабы. Ходили глухие слухи о частых авариях и крушениях на почве «великого пития». Понаблюдав как-то гульбище пограничников в Парке культуры (надо же придумать такое – парк «культуры и отдыха…»), я полностью уверился в том, что в такой грандиозный праздник на Красную площадь мог спокойно опуститься не только какой-то жалкий Руст на крошечном самолетике – наши «погранцы», казалось, прогуляли бы и пропустили все американские ВВС, захоти они принять участие в торжествах.

Случай с Рустом поверг «Дом» в состояние ужаса, чередовавшегося с истерическим смехом. Несмотря на чудовищность происшедшего, появилась масса анекдотов, шуток, карикатур: Красную площадь предлагали переименовать в «Шереметьево-3», придумали для нее новый дорожный знак – «Посадка запрещена». На одной из карикатур был изображен крошечный самолетик, приземлявшийся на огромной, расшитой золотом зеленой пограничной генеральской фуражке…

****

Через полгода в Москву приехали Боболас и его готовая к работе команда: Константин Ронтирис, его юридический советник, Алекс Филлипопулос – будущий главный редактор греческого издания БСЭ, и Мария Бейку, сотрудница «Бобтрейд», которая почти 30 лет жила в СССР как политэмигрант, училась во ВГИКе, дружила с Василием Шукшиным, Тарковскими, Зиновием Гердтом, потом работала диктором в греческой редакции Гостелерадио, а потом от всех наших прелестей все-таки уехала в родную Грецию. Энергичная, деятельная, она была на только переводчиком, но и чем-то вроде связующего звена между греческой и советской сторонами проекта.

Пора бы мне уже было призадуматься и о том, как, например, к изданию БСЭ в Греции отнесутся ее «реакционные круги»? Пресса? Конкуренты-издатели? Наконец, Янникос, с которым у Боболаса намечался явный разрыв?

Янникос выглядел неважно.

Помимо его подозрительной внешности и нелюбви к уплате долгов удалось узнать о нем вот что.

Он выработал стратегию, по которой удавалось привлечь к осуществлению каких-то планов достаточно богатых и опытных дельцов. Вклады Янникоса в уставные капиталы создаваемых акционерных обществ или товариществ были, естественно, символическими – он был беден, с трудом кормил большую семью, за него платили компаньоны. Но в фискальных органах, где регистрировались эти общества, Янникос выглядел как равноправный партнер.

На каком-то этапе либо он сам затевал скандал, требуя «свою долю», либо компаньоны стремились избавиться от него и выплачивали «отступные», лишь бы не иметь с ним больше ничего общего.

Конечно, это была информация, не подкрепленная документами, «приватная», но вскоре пришлось убедиться в ее достоверности. «Акадимос», созданный Боболасом на его деньги, формально был акционерным обществом, и Янникосу, как акционеру, надлежало внести довольно существенную сумму, которой у него не было. Эти деньги внес Боболас. Он же выплачивал Янникосу жалованье, подъемные, командировочные, оплачивал и прочие расходы. Личные отношения между ними портились, начинались серьезные трения.

Обе стороны наняли адвокатов, и ссора пошла уже по накатанной в Греции колее – как я узнал позже, греки любят судиться и с большим вкусом занимаются этим.

А ведь как красиво все выглядело столь недавно! Подписание договора в кабинете Панкина, где Боболас и Янникос сидели рядышком и сладко улыбались друг другу… Панкин, который с самого начала понимал значение и масштабы этого проекта и ценил проделанную нами работу… Василий Романович, лучившийся удовольствием от телекамер в кабинете Панкина, запечатлевавших подписание договора, Мария, переводившая переговоры, Люда Смирнова и я, привычно подставлявший фото и телекамерам уже проглядывавшую лысину, – в отличие от «Деда» я гласности не любил. Алекс Филиппопулос, всегда сдержанный, немногословный, с мягкой улыбкой на устах – дипломат и умница. (Несколько позже, в Афинах, я слышал, как он кричал на провинившегося сотрудника, – на улице останавливались автомобили, и водители выходили из них, глядя на раскрытые окна офиса, думали, кого-то убивают.)