Текст книги "Шерлок Холмс: наука и техника"
Автор книги: Э. Дж. Вагнер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
Всякая всячина
♦ Многие неприметные и совсем крошечные создания продолжают вносить вклад в развитие судебной медицины. В 2004 г. журнал Journal of Forensic Sciences(Судебная медицина) опубликовал статью о том, что образец ДНК человека можно получить с помощью личинок, питавшихся трупом, даже по прошествии шестнадцати недель после смерти человека. Таким образом можно установить личность, даже после полного разложения тела.
♦ Поскольку личинки питаются пораженными или гниющими тканями, их можно применять для дезинфекции ран в ситуациях, когда антибиотики недоступны или их использование нежелательно. Гниющую рану открывают для свободного доступа мух, которые откладывают туда яйца. Затем рана бинтуется, и личинкам позволяют выедать пораженную плоть. Основная трудность – это сомнительное происхождение мух. Способ их жизни небезопасен, и никто не может с точностью сказать, где они находились до попадания в рану. (В настоящее время существуют лаборатории, в которых выращивают личинки мух в стерильных условиях специально для описанных выше целей. – Примеч. ред.)
♦ Пиявки, принадлежащие к типу кольчатых червей, всегда играли важную роль в медицине. Как правило они использовались для кровопусканий. Некоторые виды пиявок, такие как полезные Hirudo medicinalis,в настоящее время используются для улучшения кровообращения в органах, восстановленных хирургическим путем.
Глава 4
Испытание ядом
«А как насчет яда?»
– Шерлок Холмс (рассказ «Пестрая лента»)
Анализируя преступление, Шерлок Холмс рассматривает отравление в качестве одной из версий. Ученый-мысли– тель того времени обязан учитывать эту версию, поскольку XIX век ознаменовался многочисленными открытиями самых разных ядовитых веществ.
При первом знакомстве доктора Ватсона и Шерлока Холмса в лаборатории госпиталя Святого Барта руки последнего были покрыты кусочками клейкой ленты, викторианским предшественником лейкопластыря. «Я вынужден быть осторожен, поскольку я серьезно увлекаюсь ядами», – поясняет Холмс. Как врач Ватсон принимает эту информацию со спокойствием, зная, что химические эксперименты неизбежно влекут за собой контакт с опасными веществами. Ватсон еще не понимает, что это упоминание ядов предвещает увлекательные случаи, которые ему придется расследовать вместе с Холмсом в таких рассказах, как «Пестрая лента», «Дьяволова нога», а также в повести «Этюд в багровых тонах».
В этих рассказах Конан Дойля явственно чувствуется двойственность общественного увлечения отравителями и их преступлениями. Многие англичане регулярно посещали громкие судебные процессы по делам отравлений с тем же страстным вниманием, что и театральные представления. Интерес к заседаниям повышало и то, что многие обвиняемые были обезоруживающе прекрасными, образованными женщинами. Холмс в повести «Знак четырех» отмечает: «Поверьте, самая очаровательная женщина, какую я когда-либо видел, была повешена за убийство своих троих детей. Она отправила их, чтобы получить деньги по страховому полису».
У женщин был доступ к кухням и комнатам, в которых находились больные. Знатные, образованные дамы безоговорочно считались выше всяких подозрений. В XIX веке многие оказывались на скамье подсудимых исключительно благодаря недавним открытиям в сфере токсикологии, позволившим выявлять незаметное вмешательство.
Вот небольшой список дам, дела которых привлекли оживленный интерес толпы. Например, Маделейн Смит, хладнокровная и расчетливая молодая женщина из Глазго, обвиненная в 1857 г. за отравление своего любовника. Она напоила его какао со значительной дозой мышьяка. Сцену суда над ней для газеты зарисовывал художник Чарльз Дойль, отец Артура Конан Дойля. Присяжные вынесли странный для шотландцев вердикт – «Не доказано». Флоранс Браво подозревали в убийстве ее неуправляемого мужа Чарльза. Считали, что она подбросила ему в бургундское вино ядовитую сурьму. Во время дознания в 1876 г. присяжные постановили, что, хоть Чарльз и был убит, «улик недостаточно, чтобы определить вину какого-либо человека или группы лиц». Красота и величественное поведение Аделаиды Барлетт во время процесса в Центральном уголовном суде Лондона в 1886 г. по делу убийства ее мужа хлороформом вызвала сочувствие публики. Вердикт был «Невиновна».
В 1889 г. Флоранс Мэйбрик оказалась не такой удачливой – на основании шатких улик ее обвинили в отравлении мышьяком своего жестокого мужа-наркомана Джеймса. Значительную роль в ее обвинении сыграло поведение главного судьи процесса, Фицджеймса Стефана, проявлявшего явные признаки старческого слабоумия, который позволил присяжным заслушать огромное число не относящихся к делу свидетельских показаний. Да и сам он выступил с несвязным, но очень неблагоприятным для Флоранс заключением.
Английская общественность была возмущена несправедливым, по ее мнению, вердиктом. Власти пошли на уступки, заменив смертную казнь Флоранс пожизненным заключением. Ее освободили из тюрьмы в 1904 г., и она сразу же написала книгу под названием «Пятнадцать потерянных лет», которая приобрела популярность.
Наблюдение за судебным процессом над женщинами, чья жизнь висит на волоске, приятно щекотало нервы, но в действительности до обвинения дело не доходило. Как правило, вину было трудно доказать. Когда дело касалось смертельных веществ, сразу возникали разумные сомнения. Ртуть использовали для производства шляп. Небольшие дозы мышьяка и сходных веществ часто применяли как тонизирующее средство. Женщины использовали белладонну для увеличения зрачков, а мышьяк – для отбеливания кожи. Законы были нестрогими, яды продавались свободно, и их наличие в доме предполагаемого преступника было вполне объяснимым.
В начале повести «Этюд в багровых тонах» Ватсон, только что вернувшийся из Афганистана, скорее всего, еще не знает подробностей преступлений, заполонивших Англию того времени. Однако как опытный врач он, несомненно, осведомлен о зловещей истории отравлений и проблемах, с которыми сталкивается правосудие и медицина при расследовании смерти от ядов.
В древние времена отравлений отчаянно боялись и за них жестоко наказывали. Первыми исторически зарегистрированными ядами были ядовитые субстанции животного происхождения, обычно получаемые из рептилий или земноводных. Самым популярным был жабий яд, или venin de crapaud.Действие ядов часто проверяли на заключенных или рабах, и если вещества оказывались эффективными, то ими смазывали оружие. Животные яды хорошо известны Холмсу, и он сразу же начинает подозревать об их присутствии множестве историй, в том числе и в «Пестрой ленте»:
Мне сразу же пришла мысль о змее, а зная, как доктор любит окружать себя всевозможными индийскими тварями, я понял, что, пожалуй, угадал. Только такому хитрому, жестокому злодею, прожившему много лет на Востоке, могло прийти в голову прибегнуть к яду, который нельзя обнаружить химическим путем.
В пользу этого яда, с его точки зрения, говорило и то, что он действует мгновенно. Следователь должен был обладать поистине необыкновенным зрением, чтобы разглядеть два крошечных темных пятнышка, оставленных зубами змеи.
Мысли Холмса оказались пророческими. Несколько случаев отравлений в XX веке были раскрыты в результате тщательного внешнего осмотра, который проводился судебно-медицинским экспертом, обнаружившим следы от шприца для подкожных вспрыскиваний. Среди них странная смерть Элизабет Барлоу из городка Торнбури-Крисент, в английском графстве Брэдфорд.
Майским вечером 1957 г. муж Элизабет Кеннет, работавший санитаром в близлежащем госпитале, вызвал местного врача и попросил осмотреть его жену, потому что она была очень слаба и упала в обморок в ванной. Доктор увидел лежащее на боку тело Элизабет. Перед смертью ее вырвало. Овдовевший мужчина пояснил, что она пожаловалась на плохое самочувствие и решила принять ванну. В ожидании жены Кеннет уснул, а когда проснулся, то обнаружил Элизабет в ванной, ее голова была погружена под воду. Мужчина попытался поднять ее, но, несмотря на навыки санитара, ему это не удалось – тело оказалось слишком тяжелым. После этого Кеннет выпустил воду из ванной и попытался привести Элизабет в сознание, но тоже безуспешно. Доктор вызвал полицию.
Приехавший по вызову детектив, сержант Нейлор, сразу же обратил внимание на то, что пижама Кеннета Барлоу была абсолютно сухой. В ванной комнате нигде не было брызг воды.
Случай потребовал привлечения судебно-медицинско– го эксперта Дэвида Прайса. Доктор мгновенно заметил, что в изгибе локтя мертвой женщины все еще находится вода. Это вызвало дополнительные вопросы к заявлению Кеннета об отчаянных попытках спасти свою жену. После доставки трупа в Харроугейтский морг немедленно было произведено вскрытие.
Внешний осмотр не выявил на теле покойницы, густо покрытом веснушками, никаких необычных отметок. Во время внутреннего исследования была выявлена ранняя стадия беременности, но не было становлено никакой точной причины смерти. Прайс, вооруженный увеличительным стеклом, решил более тщательно осмотреть труп во второй раз. После двух часов скрупулезного осмотра он был вознагражден, обнаружив на ягодицах два крошечных следа от подкожных инъекций. Но токсикологическая экспертиза давала отрицательный результат. Что могли ввести молодой женщине?
Полиция, допрашивавшая коллег Кеннета, узнала, что ему вменялось в обязанность делать больным инсулиновые инъекции. Поскольку Элизабет не была диабетиком, введение ей большой дозы инсулина могло вызвать смертельный гипогликемический шок. До этого случая убийства с помощью инсулина не регистрировались, поэтому не существовало и соответствующих тестов.
Прайс вырезал участок кожи трупа со следами от шприца. Вместе с токсикологом А. С. Карри он ввел одной группе мышей инсулин, а другой – вещество, полученное из вырезанной ткани. Обе группы мышей умерли с проявлением идентичных симптомов. Эксперимент повторили несколько раз, и результат все время был одним и тем же.
Кеннет Барлоу был признан виновным в отравлении своей жены и осужден на пожизненное заключение. Для «чистоты эксперимента» присяжным не сообщили о еще одном открытии, сделанном полицией: первая жена Барлоу умерла от сходных симптомов несколькими годами ранее. Ее смерть посчитали естественной. Если бы тело женщины осматривали столь же внимательно, исследуя каждый участок кожи через увеличительное стекло, крошечные отметки, похожие на укус змеи, скорее всего, были бы об– наружен&1. Если бы еще тогда «следователь с поистине необыкновенным зрением» разглядел «два крошечных темных пятнышка», Элизабет Барлоу никогда бы не вышла замуж за змею по имени Кеннет.
Помимо пресмыкающихся и необычных земноводных, которые в древности были самыми распространенными источниками ядов, известно множество растительных ядов. Цикута, олеандр, аконит, чемерица, мак и многочисленные виды ядовитых грибов унесли множество жизней ни о чем не подозревающих жертв отравлений.
Свойства мышьяка были известны еще с давних времен, но характерный привкус ограничивал ere использование в качестве части арсенала отравителей вплоть до 800 г. н. э., когда арабский ученый Джабир ибн Хайам (известный в Европе как Гебер) «облагородил»|Мыщьяк, придав ему вид белого порошка с незначительным привкусом, практически незаметным при добавлении в пищу или напитки. С мрачным юмором мышьяк называли «пилюлей для получения наследства», поскольку считалось, что он эффективно используется в несчастливых семьях. Подозрения об отравлении мышьяком возникали очень часто, но на суде четко доказать его использование было практически невозможно.
В эпоху средневековья всеобъемлющий страх перед отравлениями привел к появлению сложных, но малоэффективных противоядий и суеверных способов обнаружения ядов. Считалось, что черные пятна, возникшие на трупе, свидетельствуют о присутствии яда, т. е. естественные признаки гниения или болезни принимались за свидетельства убийства.
Среди предполагаемых универсальных противоядий были порошок из мумии, «рог единорога», который в действительности оказывался останками невезучего носорога, и териак – варево, содержавшее от тридцати до шестидесяти различных ингредиентов, в зависимости от рецепта аптекаря, который его готовил. Все они были бесполезны для пациента, но существенно улучшали финансовое положение советчика.
Одним из любимых «лекарств» была так называемая уснея,которую готовили из ворсинок, соскобленных с черепа покойника, предпочтительно казненного преступника. Процветала также продажа везоаровых камней – инородных предметов, извлеченных из кишечников или желчных пузырей животных. Их по бешеной цене приобретали легковерные главы многих государств.
Хирург Амбруаз Паре, живший в XVI веке и обладавший научным скептицизмом и духом следователя, достойными Шерлока Холмса, настаивал на том, что везоаровы камни абсолютно бесполезны, и хотел доказать это. Будучи личным врачом короля Франции Карла IX, он мог себе это позволить. Для своего эксперимента Паре выбрал дворцового повара, обвиненного в краже серебра и поэтому томившегося в тюрьме в ожидании казни. Врач предложил дать повару яд, а затем использовать часть дорогого королевского везоарового камня в качестве противоядия. Если заключенный выживет, ему будет даровано помилование.
Ухватившийся за соломинку возможного спасения жизни, повар согласился на эксперимент. Не прошло и часа, как, несмотря на принятое противоядие, он корчился в агонии. Попытки Паре облегчить его страдания не увенчались успехом, а несчастный мужчина скончался после семи часов мучений. В результате Карл уничтожил весь запас своих «волшебных камней», но множество людей, в том числе и судей, все равно продолжали считать, что Паре не доказал бесполезность везоаровых камней, а лишь продемонстрировал, что камень короля был подделкой.
Испытания действия ядов на человеке, проведенные Амбруазом Паре, не были уникальным случаем для XVI века, но они вызывали страх общества, который воплотился в фольклоре. Весьма популярным был слух, что Екатерина Медичи в качестве приданого для французского короля привезла с собой рецепты ядов. Люди шептались, что она посылала беднякам корзины с отравленной едой, а затем приказывала своим слугам на следующий день справиться об их здоровье. Такая процедура позволяла ей обогатиться научными данными и одновременно сократить число нищих гралодан Франции.
Образ женщин-убийц был тесно связан со страхом перед чародейством и магией. В XVII веке предприимчивая Дама по имени Теофания ди Адамо продавала жительницам Рима и Неаполя флаконы с прозрачной жидкостью под названием «Манна Святого Николая из Бари». Официально эта жидкость считалась косметикой, но говорили, что крошечная ее доза вызывает быструю смерть, кажущуюся естественной. Жидкость стали называть aqua tofana.В результате среди супругов покупательниц участились случаи смертельных заболеваний органов пищеварения.
Когда подозрение властей наконец-то жало на Теофанию, она нашла убежище в монастыре, из которого ее со временем выгнали. Будучи подвергнутой жестоким допросам, она созналась в более чем шестистах, убийствах и вскорости была повешена. Считалось, что ее дочь Джулия продолжила семейное дело. Последовательницей Теофании в ее вероломных занятиях можно считать и француженку мадам де Бренвилье, из-за которой распрощалось с жизнью множество ее родственников и любовников прежде, чем ее поймали и казнили.
Ватсон упоминает aqua tofanaи мадам де Бренвилье в повести «Этюд в багровых тонах», когда язвительно резюмирует газетную статью:
Бегло упомянув германский фемгерихт, aqua tofana, карбонариев, маркизу де Бренвилье, теорию Дарвина, теорию Мальтуса и убийства на Рэтклиффской дороге, автор статьи под конец призывал правительство быть начеку и требовал усиления надзора за иностранцами в Англии.
Вплоть до начала XIX века обвинения в отравлении зависели от случайных улик и признаний, вырванных под пытками. Когда в 1752 г. некую Мери Бланди осудили и приговорили к повешению за отравление своего отца, единственным медицинским свидетельством против девушки было то, что ее видели подсыпающей белый порошок, напоминающий мышьяк, в еду своего отца, и что органы желудочно-кишечного тракта покойника были воспалены.
К 1814 г. в этой области начали появляться успехи, значительной частью благодаря усилиям Матео Жозе Бонавентура Орфила, родившегося на испанском острове Минорка в 1787 г. Будучи блестящим студентом, изучавшим медицину и химию, в восемнадцатилетнем возрасте он переехал из Испании в Париж, чтобы продолжить обучение.
В ходе своих исследований Орфила обнаружил, что многие примитивные проверки на наличие ядов и противоядия никуда не годятся, поэтому он приступил к разработке собственных методов.
В первой своей публикации, «Трактат о ядах», Орфила определил новую науку токсикологию как неотъемлемую часть судебной медицины. Проводя опыты на собаках, он продемонстрировал влияние мышьяка и других ядов на же– лудочно-кишечный тракт и разработал новые способы выведения мышьяка из тканей.
Основываясь на трудах Орфила, химик с Британских островов Джеймс Марш изобрел первый тест для обнаружения отравления тяжелыми металлами, который предоставлял достаточно веские результаты, чтобы убедить присяжных. Устройство для проверки было простым. Изготавливалась U-образная стеклянная трубка, один конец которой был открыт, а второй закрывался помеченным наконечником. Цинк располагали на помеченном конце, а с другой стороны исследуемую жидкость смешивали с кислотой. Когда жидкость и цинк встречались, то при наличии мышьяка в жидкости через наконечник выделялся арсин – чрезвычайно опасный и ядовитый газ. У места выхода газа помещали источник открытого огня. В момент возгорания над пламенем устанавливали холодную фарфоровую тарелку. В результате на фарфоре образовывался темный, блестящий нагар, называемый мышьяковым зеркалом.Это зеркало свидетельствовало об убийстве. Метод Марша позволял обнаружить даже крохотные дозы мышьяка или сурьмы, и он был достаточно эффективен, чтобы убедить судей.
Благодаря этой методике была получена ключевая улика по делу Мари Лафарж, которую в 1840 г. обвинили в отравлении мужа пирогом, напичканным мышьяком. Мари родилась в 1816 г., а ее родители, по слухам, имели кровные связи с французским дворянством. Девушка рано осиротела, и ее воспитанием в Париже занимались дядя и тетя. Она получила образование в дорогих школах, у нее были друзья среди знатных семей, но из-за скромного приданого девушка не могла считаться привлекательной партией.
Приемные родители, отчаянно желавшие выдать Мари замуж, тайно обратились в брачное агентство в поисках возможного кандидата на ее руку. Так они нашли Чарльза Лафаржа и представили его девушке как знакомого семьи. Тот факт, что он был вдовцом, не упоминался. Мари только сказали, что Лафарж владеет металлургическим предприятием и прекрасным замком под названием Ле Гландье в провинции. Несмотря на отвращение к Чарльзу, чьи манеры и внешность были не особо прияины, девушку ослепили воображаемые картины шикарного поместья. Вдохновленная уговорами своей тетушки, Мари вышла замуж за Чарльза и уехала в его имение.
Прибыв на место жительства, шокированная Мари обнаружила, что на самом деле Ле Гландье – это руины из крошащихся камней, холодные, серые, угрюмые и зловещие. К тому же, там жила мать Чарльза, также оказавшаяся холодной, серой, угрюмой и зловещей. Остальные родственники и прихлебатели жили в прилегающих пристройках. Среди них была некая Анна Брун, питавшая романтические чувства к Чарльзу и, естественно, негодующая по поводу его женитьбы. Полчища живших в доме грызунов свободно перемещались по комнатам, отвоевывая себе пищу к домашних птиц, гнездящехся и кудахтающих на кухне. В истерике Мари закрылась в своей комнате.
В конце концов, она вышла оттуда, чтобы спустя несколько недель узнать, что Чарльз банкрот, вдовец, промотавший состояние своей больной жены, и что он, очевидно, женился на Мари из-за ее приданого, которое будучи скромным по парижским меркам, для провинции оказалось весьма привлекательным. Мари, казалось, смирилась со сложившейся ситуацией и с головой ушла в домашние заботы. Она заказала новые занавески, записалась в библиотеку, научилась готовить замысловатые блюда с трюфелями и несомненно руководствуясь исключительно вопросами гигиены написала местному врачу: «Мой дом кишит крысами. Не доверите ли вы мне немного мышьяка?».
Со стороны казалось, что она испытывала чувство привязанности к Чарльзу. Когда он уехал в Париж по делам, женщина даже приготовила для него пирог. К несчастью, после того, как Чарльз съел один кусочек этого пирога, он серьезно заболел и вернулся в Ле Гландье, чтобы новая жена вылечила его. Мари была внимательна, приносила мужу всевозможные виды успокоительных напитков и кормила его супами. Однако Чарльзу становилось все хуже и хуже. Анна Брун заявила, что она видела, как Мари подсыпает в еду и питье для Чарльза какой-то белый порошок, хранившийся в маленькой малахитовой шкатулке. Анна осторожно собирала образцы этой пищи и прятала их.
Спустя две недели нарастающей агонии Чарльз умер. Тогда Анна Брун предъявила следствию ранее спрятанные образцы. Местные врачи проверили их и содержимое малахитовой шкатулки самым простым способом – путем нагрева. В результате образцы начали издавать резкий запах чеснока и пожелтели. На основе этих свидетельств доктора заявили о том, что в них содержался мышьяк. Исследование содержания желудка покойного дало те же результаты. На основании полученных улик Мари обвинили в убийстве своего мужа.
Поскольку дело Мари Лафарж подробно освещалось в прессе, ее тетя, заботясь о честном имени семьи, наняла для защиты Мари мэтра Пайе, очень дорогого адвоката с прекрасной репутацией и большим опытом. Он сразу же объявил тесты недостаточными. Будучи другом Орфила, мэтр Пайе был осведомлен о недавних открытиях в области выявления ядов, и по предложению Орфила он настоял на проведении исследования по новой методике Марша. Суд поручил заняться этим аптекарям из Лиможа. Не желая признаваться в своей неопытности, они проделали процедуру проверки и, в конце концов, доложили, что мышьяк способам Марша не был обнаружен. Многие сторонники Мари ликовали.
Прокурор выступил против результатов проверки, настаивая на том, чтобы знаменитый Орфила собственноручно повторил тест Марша. Защита вынуждена была согласиться. Орфила прибыл из Парижа и, работая всю ночь, проверил образцы на глазах у местных экспериментаторов. На следующий день в полной тишине зала суда он засвидетельствовал, что обнаружил мышьяк во всех образцах. Орфила пояснил, что тест Марша очень деликатен, и для корректной проверки требуются навыки профессионала.
Мари Лафарж приговорили к казни, которую заменили пожизненной каторгой. Впоследствии ее освободили и от каторжных работ. Женщина провела десять лет в тюремной камере, занимаясь написанием мемуаров и перепиской с сочувствующими, среди которых был и известный писатель Александр Дюма (отец). Ее освободили при Наполеоне III, и вскоре после этого Мари умерла от туберкулеза, до самой смерти настаивая на своей невиновности.
Если бы адвокат Мари построил ее защиту не на основе теста Марша, а на том факте, что единственная физическая улика исходила от Анны Брун, очевидно заинтересованной стороны с собственным мотивом, приговор мог бы оказаться совсем другим.
Каким бы ни был исход дела Мари Лафарж, он подтвердил тот факт, что токсикология – сложная наука, требующая как опыта и практических навыков, так и теоретических знаний. Кроме того, этот процесс стал отправной точкой, за которой последовали громкие суды над отравителями викторианской эпохи.
Более простой способ проверки на наличие мышьяка был разработан в 1842 г. немцем Гуго Райншем. Казалось, что важность новой науки токсикологии уже очевидна. Однако вскоре последовала сокрушительная неудача, когда в Центральном уголовном суде Лондона врача Томаса Сметхерста судили за отравление мышьяком некой Изабеллы Бэнкс.
«Когда врач совершает преступление, он опаснее всех прочих преступников. У него крепкие нервы и обширные знания», – говорит Шерлок Холмс в рассказе «Пестрая лента». Его наблюдения подтверждаются многочисленными убийствами, совершенными отравителями с медицинским образованием. Причард, Крим, Палмер, Уордер, Уейт и Криппен – вот имена врачей-убийц, вселявшие страх и вызывающие в человеческом воображении кошмары.
Однако дело Сметхерста было уникальным. Он не был негодяем от медицины, травившим доверчивые души, как, впрочем, не был и выдающимся медиком, чья небрежность подорвала веру общественности в точность научных свидетельств.
В 1858 г. пятидесятилетний Сметхерст с женой, почти на двадцать лет старше его, дилижансом прибыли в лондонский пригород Бейсвотер и сняли меблированные комнаты в небольшом пансионе. Сметхерст был специалистом по водолечению, широко распространенному в викторианскую эпоху, которое тогда заключалось в интенсивном вливании воды во все отверстия человеческого тела. Хозяйке пансиона он сообщил, что собирается открыть частную практику в Бейсвотере и желает для начала ознакомиться с окрестностями.
Соседкой семейства оказалась некая Изабелла Бэнкс – сорокадвухлетняя женщина, обладавшая скромным очарованием и умеренным капиталом, в анамнезе которой был ряд незначительных жалоб на пищеварительную систему. Она была очень рада представившейся возможности поделиться своими проблемами с врачом. Тот, казалось, с удовольствием обсуждал ее симптомы. По мере того как их интимные беседы становились все продолжительнее, хозяйка пансионата чувствовала себя все более и более неловко, несмотря на то, что миссис Сметхерст вроде бы относилась к ним со странной беспристрастностью.
В конце концов, негодующая хозяйка попросила мисс Бэнкс выехать, что та и сделала, правда, прихватив с собой доктора Сметхерста. Пара сочеталась тайным браком (двоебрачие – в Англии считалось незаконным) в Батерсийской церкви, после чего отправилась наслаждаться семейным счастьем в Ричмонд.
Однако долго оно не продлилось. Вскоре после «свадьбы» Изабелла начала болеть, страдая от сильного поноса и рвоты. После того как лечение «мужа» не помогло, решено было послать за местным врачом, господином Джулиусом. Чтобы хоть немного ослабить симптомы, пациентке дали выпить мелового раствора, но ей стало еще хуже. Доктор пытался найти все новые и новые причины болезни, но та только прогрессировала. Позвали адвоката, и Изабелла написала завещание, оставляя все свои деньги «преданному и возлюбленному другу, Томасу Сметхерсту».
Доктор Джулиус с компаньоном, подозревая отравление ядом раздражающего действия, взяли образцы содержимого ночного горшка Изабеллы и отнесли их в лабораторию Альфреда Свена Тейлора, выдающегося патологоанатома, также занимающегося токсикологией. Тот решил исследовать образцы с помощью очень простого и изящного метода Райнша.
Исследуем вещество смешивали с соляной кислотой и нагревали. Затем в полученный раствор помещали медную нить. В присутствии мышьяка, на меди должен появиться темно-серый налет. Тейлор доложил, что проверка на мышьяк проб Изабеллы оказалась положительной.
Обычно именно Сметхерст подавал еду и питье Изабелле, и он редко оставлял ее одну. Ввиду этих подозрительных обстоятельств он был арестован. Сметхерст слезно уверил дознавателей, что болезнь его жены делает его разлуку с ней мучительной, и что она нуждается в его лечении и заботе. Его сразу же освободили.
На следующий день Изабелла Бэнкс умерла.
Сметхерста обвинили в убийстве. Суд, происходивший в июле 1859 г., привлек большое внимание общественности, поскольку он практически полностью опирался на научные свидетельства. Медицинские показания оказались неожиданными. Вскрытие покойной показало, что она находилась на пятой-седьмой неделе беременности. Ее кишечник был сильно воспаленным, что соответствовало данным об отравлении мышьяком. Однако все попытки обнаружить наличие мышьяка во внутренних органах женщины оказались безрезультатными. Как могло случиться так, что мышьяк, очевидно, присутствовавший в организме Изабеллы до ее смерти, после смерти бесследно исчез?
Дальнейшие эксперименты открыли трагическую правду. Когда Тейлор изначально проводил процедуру Райнша, он не удосужился осмотреть медную нить перед погружением в смесь кислоты и фекального вещества. На поверхности меди, использовавшейся много раз, присутствовали следы мышьяка. Доктор Тейлор грубо нарушил чистоту эксперимента своим же собственным реагентом.
Несколько экспертов, свидетельствовавших на стороне защиты, уверяли, что причиной смерти стала дизентерия, усложненная первой беременностью женщины в зрелом возрасте, но заключение судей было убийственным. После сорокаминутного обсуждения судьи признали Сметхерста виновным и приговорили его к смертной казни.
Затем последовал немедленный протест медицинского общества, по мнению которого научные факты не подтверждают справедливость вердикта. Первая и единственная законная миссис Сметхерст, видимо, пробудившись от своей спячки, отправила королеве Виктории длинное и эмоциональное прошение о помиловании. Министр внутренних дел собрал все факты, тщательно их рассмотрел и опроверг приговор.
Как только доктор Сметхерст был освобожден, его немедленно арестовали повторно, обвинив в двоеженстве, и приговорили к году тюремного заключения. Так, одним ударом правительство восстановило высокие этические нормы англо-саксонской юриспруденции и одновременно удовлетворило потребности высокой морали британского среднего класса.
Когда Сметхерст наконец-то вышел из тюрьмы, он (этот мужчина явно опережал свое время) оспорил в суде свое право на состояние мисс Бэнкс. Доктор выиграл дело, прикарманил полученные деньги и исчез из поля зрения общества, по слухам в веселой компании миссис Сметхерст. Обыватели, впрочем, как и научное сообщество, отреагировали огромным недоверием к свидетельствам «экспертов», и на целой области судебной медицины осталось несмываемое пятно.
Артур Конан Дойль родился в тот год, когда проходил процесс над Сметхерстом. Спустя десятилетия, уже став студентом-медиком, он все еще слышал отзвуки провального процесса. Врач Джозеф Белл – учитель, наставник Конан Дойля и прототип Шерлока Холмса – относился к судебной медицине очень противоречиво, говорят, скрывал свое участие в расследовании многих случаев. Конан Дойль познакомился с Беллом в 1876 г. и был невероятно поражен его остроумием и логикой рассуждений.
