Текст книги "Возвращение"

Автор книги: Дзиро Осараги

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– Каждый живёт своей собственной странной жизнью, – сказал Кёго. – Усиги и я в том числе. Не думаю, что ты это понимаешь, но мы, как эти фонарики, висим и болтаемся в этом мире, и во всём этом есть что-то печальное. И дело не в том, что нас кто-то сделал такими. В этом виноваты мы сами и никто иной. Это действительно так.

Его голос приобрёл звенящий оттенок, и Томоко казалось, что в его теле кровь стала циркулировать всё быстрее, а лицо как-то помолодело.

– Я готов признать, что я эгоцентрист и скиталец. Я приучил себя жить, не поддаваясь ни чувству печали, ни чувству одиночества. Я выпадаю из разряда обычных людей, и хотел бы, чтобы ты это поняла. Тебе может показаться, что я говорю странно, но я выражаю свои искренние чувства, и нет ничего плохого в том, что ты всё это услышишь. За границей я всегда был один и уже больше не чувствовал себя одиноким. Я сам выбрал этот путь, и у меня не было иного выбора, кроме как продолжать по нему идти. Более того, жить в этом мире это не значит сглаживать свои отношения с другими, жизнь – это борьба с самим собой, и я жил с этим убеждением. Именно поэтому в глазах других я выгляжу бессердечным и холодным. То, что на нашей первой встрече я разговариваю с тобой подобным образом, как раз доказывает, какой я есть на самом деле. Но я так создан. Это плохо. Это действительно плохо. И вот сейчас Томоко пришла посмотреть на меня, считая меня своим отцом, хотя я им являюсь только по названию, что я ей могу показать? Пользоваться косметикой мне уже поздно.

Томоко молчала.

– Посмотри на меня: человек, который спокойно бросил свою жену и ребёнка, бессердечный эгоист, безразличный к человеческим чувствам старик. Таков мой баланс. И моё желание – это быть одному.

Несмотря на решительность его слов, слёзы неожиданно навернулись у него на глазах.

– Ты не должна была приходить, – сказал он глухим голосом.

Кёго говорил медленно спокойным голосом, в котором не было настойчивости, но его слова, подобно невидимым глазу звуковым волнам, глубоко проникали в её сердце. Создавалось впечатление, что, несмотря на модный и франтоватый внешний вид, бурлящая внутри подлинная сила преодолела все барьеры и выплеснулась на поверхность. Однако Томоко не была введена этим в заблуждение.

Внимательно слушая, она ощущала, как поднимается её настроение, перерастающее в эйфорию. Её отец был сильный человек, и это было для неё важнее всего. Он откровенно и прямо говорил о том, что причиняет ему страдания, употребляя при этом безжалостные слова. А глаза Томоко светились радостным блеском.

– Я жестокий отец, – сказан Кёго. – Я знаю, ты специально сюда приехала, чтобы повидать меня. Но это плохо для твоей матери, и этого не надо было делать. То, что плохо, нельзя делать.

Сознавая, что от неё не требуется ни объяснений, ни извинений, Томоко покорно кивнула головой.

– Честно говоря, то, что я должен был сделать, как только вернулся в Японию, так это пойти к твоей матери и, склонив голову, попросить у неё прощения. В глубине сердца я всё ещё считаю, что должен был это сделать. Но оказалось, что я не могу. Ты это понимаешь?

– Да, я понимаю.

– Мёртвые не должны беспокоить живых, – сказал Кёго с улыбкой. – Ты знаешь об этом? Кёго Мория был вычеркнут из книги записей гражданского состояния. Он умер. По закону пропавший без вести считается умершим.

Томоко невольно проронила:

– Существует твоя могила, папа.

– Да, я слышал. Я слышал, что существует могила. По этой причине я не мог появиться также и перед тобой. Любой призрак не решиться появиться перед такой дочерью как ты, Томоко. Молча уйти – это мой долг перед обществом, а также это можно назвать моим наказанием. Когда-нибудь я, по крайней мере, навещу свою могилу. Что за странные отношения между отцом и дочерью! Некоторое время тому назад я впервые произнёс твоё имя и произнёс его с опаской, не зная, имею ли я на это право. Где можно ещё найти такого чёрствого родителя? Однако Томоко – это имя, которое я дал тебе. Для нас, молодожёнов, оно означало спутник на всю жизнь. Я думаю, ты не знаешь этого. Но сейчас, Томоко, ты спутник твоей матери. Она сделала для тебя всё, что могла, и твоё место рядом с ней. Что касается меня, то я уже сказал, что мне хорошо одному. Постарайся быть нежной к твоей матери.

Они спустились по каменной лестнице и вышли на дорожку около выхода из храма. Едва Томоко смогла заставить себя кивнуть в ответ на слова отца, как слёзы брызнули из её глаз, и не в силах остановить их, она закрыла своё лицо руками и продолжала громко рыдать, как ребёнок, но она плакала не из-за себя, а из-за своей матери.

Кёго поднял сумочку, которая выскользнула из её рук и упала на дорожку. Она была сделана из блестящей чёрной кожи и не выглядела скромной для молодой девушки. К тому же она была тяжёлой, как будто чем-то заполненная.

– Ты не должна плакать, – твёрдо сказал Кёго. – Ты можешь рассердиться, но плакать неприлично. Ты имеешь право рассердиться и ударить меня. А сейчас пошли. Ты позволишь мне быть твоим отцом, пока мы не расстанемся сегодня вечером? Ты должна поступать, как говорит отец. И перестань плакать, дорогая.

Томоко покачала головой и, всхлипывая, сказала, запинаясь:

– Я плачу не потому, что мне жалко себя… Внезапно мне стало жаль мою маму.

– Спасибо тебе, – сказал Кёго, глубоко тронутый, но продолжавший говорить своим спокойным тоном. – Я больше всего счастлив, что ты выросла такой прекрасной и преданной дочерью. Думай только о том, чтобы быть преданной твоей матери. Я прошу тебя занять моё место. Поэтому…

Он на минуту замолчал.

– Поэтому я хочу, чтобы ты сама была сильной. Твоя мать была воспитана в другое время, а сейчас мир пугающе изменился. Но если ты не будешь похожа на женщин прошлого, если ты будешь обладать сильной волей, то ты определённо не будешь несчастной, а может, даже счастливой. Твоя мать выросла в то время, когда судьба женщин была менее счастливой, чем сейчас. К тому же её свели с таким скандальным типом, как я, что ещё больше обременило её жизнь. Может быть, несчастливая жизнь сделала её сильной, и как ни малодушным это может показаться, в этом моё единственное утешение.

Об этом я часто думал, когда скитался за границей. Японские женщины самые сильные в мире, когда речь идёт о том, чтобы переносить несчастья. Они кажутся слабыми, но на самом деле они сильные, в противоположность японским мужчинам, которые воображают себя сильными, но фактически слабовольны. Это кажется странным. Я ничего не могу сказать о броских женщинах нового типа, которых встречаешь на улицах, но мужчина может полагаться на женщину, которая, как твоя мать, принадлежит прошлому. Она может выглядеть слабой, но на неё можно положиться. Такие женщины самые великолепные в мире. Всё это говорит своенравный эгоист, который постоянно всем приносит неприятности. Томоко, ты сама вот здесь демонстрируешь великолепие своей матери. И это не лесть, я, действительно, так думаю.

– Ты стала взрослой, и ты хорошо воспитана, – сказал Кёго глухим голосом, который выдал его волнение. Ты не должна была приходить ко мне. Но я рад, что ты пришла. Я тебе благодарен.

ПЕЙЗАЖ И КЛИМАТ

Кёго уже успокоился, и ему не требовалось особых усилий сдерживать свои чувства. Когда они приехали в его гостиницу, он только коротко сказал:

– У меня сегодня гость, – и не стал представлять Томоко как свою дочь, хотя его глаза так и светились любовью к ней.

Неожиданно поднялся прохладный ветер, небо вскоре стало покрываться облаками, и, похоже, собирался дождь. Отец и дочь поднялись на веранду, выходящую на реку, и сели друг против друга в кресла, сделанные из тростника. Бумажные фонарики, которые висели вдоль веранды, раскачивались в такт с порывами ветра. Тёмные тучи клубились над горой Хигасияма, вдали сверкала молния, но грома ещё не было слышно, и косые полосы дождя ещё не пересекли гору.

– Будет прохладней, если пойдёт дождь. – Кёго наблюдал за движением облаков. – Если они не придут сюда, то будут двигаться в направлении горы Хиэйдзан. Она находится вон в той стороне.

Он показал на неё Томоко и облокотился на перила веранды.

– Ты, наверное, не можешь этого чувствовать, но я просто потрясён, что на вершине такой высокой горы как Хиэйдзан стоит огромный храм. Когда я сижу здесь и смотрю на него, то не перестаю удивляться.

Его манера говорить звучала для Томоко как-то необычно, но он выглядел, как всегда, спокойным и с энтузиазмом продолжал:

– Это невероятно, что тысячу лет тому назад они задумали построить храм на такой высокой горе. Конечно, это демонстрирует силу религии. Посмотри на сегодняшних японцев. Как бы они ни кувыркались, они абсолютно не в состоянии осуществить подобный грандиозный проект. Поразительно то, что тысячу лет тому назад, когда страна ещё и не была цивилизованной, они сумели осуществить огромную мечту человека, которая и в наше-то время выглядит сказочной. В то время у них не было ни тележек, ни канатов, и они сумели на вершине горы построить храм, по величине не имеющий себе равных на равнине. Когда-нибудь сходи и посмотри на него. Его размер поразит тебя.

Гора Хиэй была покрыта серым туманом, но её контуры чётко выделялись на размытом фоне окружающих гор. Конечно, храм не был видим, и Томоко могла рассмотреть только очень большую гору на большом расстоянии.

Томоко была в очень хорошем настроении, и она чувствовала это. Она никогда не могла представить себе, что ей будет так легко с вновь найденным отцом, и не только легко, она с удовольствием наслаждалась видом гор и окружающих пейзажей.

– Ещё одна молния, – воскликнул Кёго. – Около Ямасима идёт сильный дождь и, похоже, что дождевой фронт движется к горам Хиэй и Сакамото. А это означает, что у нас дождя не будет, и опять будет всю ночь жарко.

Томоко вспомнила, что она уезжает из Киото ночным поездом. Цель её приезда сюда была выполнена, но она не была удовлетворена – чего-то не хватало, чего-то важного, и это имело отношение к её отцу, который сидел здесь рядом с ней – тихий, спокойный джентльмен с правильными суждениями, не вызывающими возражений. Он курил и наблюдал за движением дождевых облаков.

Удары грома иногда раздавались совсем близко, но дождь так и не пошёл. Протекавшая внизу река почти скрылась в собирающихся сумерках, и в середине её потока был виден забрасывающий невод голый мужчина, которому, видимо, было нечего бояться, если даже пойдёт дождь.

Кёго внезапно перестал говорить, и его последние слова, казалось, переросли в молчание, окружённое сигаретным дымом. Как раз в этот момент новая мысль пришла в голову Томоко и потрясла её. Она была не по-женски смелая и неожиданная. Томоко была неудовлетворена тем, что сегодня ночью ей придётся покинуть своего отца, и она задала себе вопрос: «А что, если её отец не будет таким правильным и аккуратным и совершит ошибку?» И она была шокирована, осознав, что что-то в ней самой хотело, чтобы так и произошло. А что, если вместо того, чтобы сказать, возвращайся к своей матери, он сказал бы, оставайся со мной? И даже от одной мысли, что она не смогла бы этому сопротивляться, сердце заколотилось у неё в груди. Похоже, что она сама желала подобного принуждения со стороны своего отца.

Конечно, в действительности она не могла совершить что-нибудь подобное, прежде всего из-за своей матери. Ради неё она и приехала сюда. Но ещё более пугающие и фантастические мысли начали возникать в скрытых тайниках её сердца, в то время как тёмные штормовые тучи сгущались над гостиницей.

А что если её мать приедет и присоединится к ним? Томоко подумала об этом, и её сердце уподобилось бегущим над ней тучам, необузданным и подчиняющимся ветру, редким здесь и густым там, но создающим впечатление неподвижности там далеко над горами, периодически издавая раскаты грома. Томоко молча наблюдала за ними.

Дождь так и не пошёл.

Облака рассеялись около горы Нисияма, и последние лучи заходящего солнца ярко осветили долину перед горой Хигасияма, выхватив сосновые деревья и крыши храмов из покрытого туманом её склона. По мере приближения вечера всё больше людей было видно на дороге через реку, видимо, возвращающихся с работы, некоторые из них ехали на велосипедах. Ивы вдоль реки придавали открывающемуся виду особую прелесть, но Томоко также понимала, что это обычная уличная картина, и люди на ней были отнюдь не туристы, а участники ежедневной городской жизни, которые механически перемещались в нужном им направлениям, как это делала сама Томоко в Токио. Она вспомнила дом Оки от гостиной до небольшой кухни и с грустью подумала, как много работы ложится на плечи её матери. Неужели такая жизнь никогда не изменится?

Появилась хозяйка гостиницы, одетая в красивое вечернее кимоно, и включила свет в холе. Одновременно свет загорелся также и в комнате. Кёго с улыбкой повернулся к ней:

– Дождь так и прошёл мимо нас.

– Похоже, что так, – ответила она своим мягким голосом и посмотрела на небо сквозь нависающий на веранду карниз крыши.

В домах на противоположном берегу реки один за другим загорались огни, ярко сверкая в наступающей темноте. Прохожие на дороге стали почти невидимы, за исключением появляющихся белых пятен их одежды.

– Почему бы тебе не поехать на вокзал прямо отсюда, не заезжая в твою гостиницу? – предложил Кёго. – Я провожу тебя.

Томоко подумала о Саэко, которая ждала её в гостинице, и задумчиво наклонила голову.

– Ты можешь позвонить своему другу и предупредить её. Спустись вниз и попроси разрешения воспользоваться телефоном.

Хотя Томоко и не хотелось оставлять своего отца, она согласилась и пошла вниз, вспомнив уже внизу, что пребывание Саэко в Киото необходимо сохранить в тайне.

– Я вас жду. Вы его встретили? – послышался в телефоне голос Саэко.

Томоко с неохотой ответила:

– Он хочет проводить меня. Он сказал, что мне лучше поехать с ним на вокзал, не заезжая в гостиницу.

– Ваш отец собирается отвезти вас на вокзал?

– Да, правильно.

Саэко немного помолчала.

– Я понимаю… Всё получилось хорошо, Томоко. Вы счастливы, не правда ли? Вы ничего не говорили обо мне?

– Нет, я не говорила.

– Нет? Хорошо… Вы счастливы, Томоко? Он чудесный человек, не так ли?

Томоко почувствовала себя неудобно, но ей не показалось, что Саэко была расстроена.

– Я тоже хочу повидать его, но, правда, я не могу. Я боюсь его. Но, может, я встречу его на вокзале.

Томоко промолчала.

– Нет, будет безопасней посмотреть на него издалека. Во всяком случае не беспокойтесь обо мне и поступайте, как хотите.

Эта маленькая тайна стала уже давить тяжёлым грузом на Томоко. Она всё ещё сомневалась в правдивости истории, которую рассказала ей Саэко. Это было бы в её характере показаться отцу на вокзале, что, вероятно, и произойдёт. Саэко была сильнее, чем она о себе говорила, была уверена в себе, и её не так легко удивить. Похоже, что она преследовала определённую цель в поездке в Киото и действовала по заранее подготовленному плану. Она жаловалась на своё одиночество, но она не выглядела особенно одинокой. Она говорила, что боится отца, но на самом деле не выглядела настолько испуганной.

Кёго сидел на прохладной веранде, освещённой бумажными фонариками, и наслаждался послеобеденным виски.

– Что она сказала? Согласна? Прекрасно, это прекрасно. Выпьешь вина? У нас ещё много времени.

В маленьком такси по дороге на вокзал Кёго осознал, что они так ничего и не сказали друг другу. Скоро они должны будут расстаться, и он не мог заставить себя дать какое-либо обещание на будущее. Растущие вдоль дороги деревья и огни города проплывали за окнами автомашины.

– Я, действительно, ничего не знаю о моей дочери, – почти в отчаянии подумал Кёго.

Томоко сидела напряжённо и прямо на краю сиденья и смотрела вперёд. Ей нечего было ожидать, и она сознавала, что каждая секунда этой быстрой езды сокращала время, которое она ещё может быть со своим отцом. Неожиданно он протянул руку:

– Покажи мне.

Она не сразу поняла, что он имеет в виду дамскую сумочку, которую она держала на коленях.

– Я не могу вообразить, что молодая девушка, подобная тебе, носит с собой. Покажи, если не возражаешь.

Его тёплый, откровенный тон вызвал улыбку на лице Томоко.

– Я проведу досмотр, – и его лицо приняло шутливое выражение. – Личные вещи лучше всего рассказывают о характере их владельца. Ты была слишком скромна, чтобы рассказать что-нибудь о себе, так что я узнаю, по крайней мере, что смогу, из твоей сумочки.

– Мне будет стыдно.

– В этом нет необходимости. Я не пророню ни слова. Просто, позволь мне посмотреть…

Как говорят, можно сказать, что представляет из себя человек, если посмотреть комнату, в которой он живёт. Это касается также и предметов, которые он с собой носит.

Томоко без слов передала ему свою сумочку.

– Она очень тяжёлая. Я подумал об этом ещё днём в Золотом храме.

– В ней лежат книги.

– Значит, ты любишь читать. Хорошо. Вот я уже сделал первое открытие о Томоко.

Несмотря на внешнюю весёлость, Кёго чувствовал, как червь печали поедает его сердце.

– Следующее… Я могу сказать, не открывая крышки. Внутри набор косметики.

– Да, правильно. – Она весело рассмеялась.

– Затем деньги.

Она кивнула в знак согласия.

– Внутри должен также быть носовой платок, запачканный от поездки в поезде.

Томоко засмеялась и вдруг вспомнила, что в сумке был также бриллиант, который дала ей Саэко.

Кёго улыбнулся, когда его большие руки освободили защёлку и открыли сумочку.

– Ты совсем неплохая девушка, – сказал он с любовью в голосе.

– Ты любишь содержать вещи в порядке. Носовой платок, пудреница, записная книжка. Я уважаю твою личную жизнь и не буду смотреть, что в ней записано. Эта маленькая кошечка твой талисман? Две книги… В этой коробочке ты держишь кольцо?

Она была завёрнута в ту же тонкую бумагу’, в которой она её получила. Развернув бумагу, Кёго открыл крышку коробочки и увидел бриллиант, сверкающий на своём пурпурном сатиновом ложе.

– Дорогая вещь.

– Мне его дали.

– Подарок? Такой ценный?

Его опытный глаз определил его вес в два карата. Даже в тусклом свете лампочки в такси его хорошо отшлифованные края ярко искрились.

– Я не люблю подобные вещи, – неожиданно сказала Томоко.

Кёго удивлённо посмотрел на неё.

– Я собираюсь его вернуть, поэтому он и оказался со мной.

Это было сказано таким откровенным тоном, что нельзя было усомниться в правдивости её слов.

– Кто дал его тебе?

– Лучше об этом не говорить.

– Почему?

– Это было бы несправедливо к этому человеку, так как я всё равно верну его назад.

Кёго не стал больше настаивать на своём вопросе, так как его больше заинтересовала эта новая для него черта характера дочери.

– Ты говоришь, что не любишь бриллианты. Почему?

Томоко улыбнулась.

– Даже если и имеешь подобные дорогие вещи, пользы от них нет никакой.

– Это так. Но если они есть, то в этом беспорядочном мире могут иногда быть полезными. Иметь ценности не обязательно плохо.

Томоко покачала головой.

– Нет, я думаю, они не нужны. Ведь…

Действительно ли так думает Томоко? Кёго невольно хотелось удостовериться в этом, но вместе с тем в её словах он чувствовал прямоту и искренность.

– Ведь все сейчас живут плохо, и это будет неправильно, если только у Томоко всё будет хорошо. У меня есть работа, и я могу обеспечить себя, и мне не нужны подарки от других людей, особенно бриллианты. Разве не было бы лучше, если бы они в этом мире вообще не существовали? Если у меня будут бриллианты, то я, наверное, захочу что-нибудь ещё.

– Ты не хочешь его, потому что он может вызвать другие желания. Именно это ты хочешь сказать?

– Да. Он очень красив, но мне лучше его не иметь.

– Кто тебя этому научил? – Кёго с шумом захлопнул коробочку с бриллиантом. – Опять твоя мама?

Томоко рассмеялась.

– Нет. Иногда я кое о чём думаю и сама.

– Я очень доволен тобой. Если бы ты спросила моё мнение, то я, вероятно, сказал бы то же самое. Если ты так уверена в себе, то лучше обходиться без излишеств.

Кёго помолчал минутку и вновь повторил:

– Значит, так думают девушки, подобные тебе. Всё, что я увидел, вернувшись в Японию, было ужасно, одна чернота, и ты пролила луч яркого света.

Я счастлив, что я это услышал именно от моей дочери, тем более что мир, в котором ты живёшь, представляет собой одни руины. Я всматривался в лица людей и спрашивал себя, осталась ли у японцев вера в себя. Я всегда был один, все эти годы за границей и научился полагаться только на себя. Японцы же всегда жили, опираясь на внешние авторитеты, и когда сейчас власть рухнула, они, естественно, пришли в отчаяние. Надо мной нет власти, кроме меня самого, я хочу, чтобы ты тоже была такой, Томоко, чтобы ты была сильной. Твоя мать воспитала тебя так, что ты можешь работать. Я благодарен ей, безгранично благодарен. Ты понимаешь меня, Томоко? Я буду продолжать жить без вас. Запомни это, Томоко. Но это не означает, что я не буду думать о вас. Запомни это. Так было и в прошлом. Я никогда не мог забыть вас, вы всегда присутствовали в моей жизни. Где бы я ни был за границей, вы всегда были здесь, в глубине моего сердца.

Кёго отвернулся и стал смотреть в окно.

– В молодости мы иногда способны на поразительные поступки. Я и ещё несколько моих коллег воспользовались служебными деньгами для карточной игры. В то время мне поразительно везло в картах, и я утверждал, что смогу за один раз всё отыграть, если у меня будут деньги на первоначальную ставку. Мы взяли дополнительную сумму, и я, представляя моих товарищей, повёл самую крупную игру в своей жизни и потерял всё до последнего цента. Несомненно, мы были глупцами, но я должен был взять на себя всю ответственность и покинул службу.

Томоко молчала.

– Все тогдашние мои друзья высоко продвинулись по службе на флоте и в этой войне один за другим погибли в морских сражениях на Тихом океане. Только я один остался жив. Вот и весь рассказ. Я ни на кого не в обиде, и у меня нет причин для этого. Это был безрассудный поступок молодости. Я никогда никому об этом не рассказывал. И особенно сейчас, когда других уже нет в живых, и они не могут ничего сказать, я обязан молчать. Только тебе я рассказал об этом.

Когда он вновь повернулся к Томоко, она увидела, что его лицо как бы пылает, и он с облегчением и нежностью внимательно наблюдает за ней. Затем он схватил руку дочери и крепко сжал её.

– Прости меня. Я был глупец и страшно молод. Но и сейчас я не жалею об этом и иногда даже вспоминаю со смехом. Но для вас с мамой… как всё это было…

Увидев, что водитель такси, видимо, заинтересовавшись разговором, поправляет зеркало заднего вида, Кёго резко сказал:

– Водитель! Вы не должны слушать, о чём говорят ваши пассажиры.

Но это не повлияло на его настроение, и он продолжал с улыбкой, не обращая больше внимания на водителя.

– Этот незначительный инцидент определил всю мою дальнейшую жизнь. Как я сказал, это было проявлением молодости, но также и своего рода глупость, свойственная для всех нас в те дни. Нынешнему поколению это уже, наверное, не понять. В то время худшим из преступлений для нас считалось вести себя осторожно и малодушно. Можно было напиться пьяным, грубо и безобразно вести себя с друзьями и старшими, но на следующее утро ни скандалист, ни его жертва ни словом не упоминали о происшедшем. Не было ни извинений, ни упрёков. Ночь есть ночь, утро есть утро. Мы только становились по стойке смирно, обменивались приветствиями, и не оставалось никакого чувства обиды.

Воспоминания вызвали улыбку на лице Кёго.

– И то, что тогда случилось, было ужасно. Я должен был взять на себя всю ответственность и, таким образом, быстро положить конец этому инциденту, чтобы никто другой больше не пострадал. Глупо? Возможно, глупо.

С удивительно радостным чувством Томоко отрицательно покачала головой.

– Ты понимаешь?

Она кивнула.

– Спасибо, – сказал он. – Тогда, если моя дочь может хоть немного простить меня, я счастлив. Меня это всё время беспокоило, и я боялся, что то, что я сделал, будет бросать тень на твою жизнь.

Томоко быстро сказала:

– Я знала, что вы должны быть хорошим человеком, и я не ошиблась.

– Нет. – Кёго вздохнул и посмотрел из окна. – Мы приехали.

Они подъезжали к большому зданию вокзала, освещённому яркими огнями.

– Я не буду выходить, – сказал Кёго и пристально посмотрел на свою дочь.

– Я не пойду с тобой на платформу и не хочу, чтобы твоя попутчица видела меня. Давай пожмём руки.

Держа её за руку, он сказал.

– Я вновь благодарю тебя. Хорошо, что ты приехала. Прошу тебя позаботиться о матери. У меня нет большего счастья, чем быть спокойным за вас, хотя я и не буду рядом. Береги себя.

Когда Томоко вышла из машины, он сам закрыл дверь и через окно, улыбаясь, помахал ей рукой.

Кёго остановил машину на полпути до гостиницы. Он должен был пройтись, чтобы успокоить свои чувства. Невольно он выбрал маленькую тёмную боковую улочку, настолько тихую, что он слышал только звук своих собственных шагов. Под уличным фонарём он посмотрел на свои часы и увидел, что поезд Томоко уже покинул Киото. Ряды домов по обе стороны, казалось, прижимались друг к другу, оставляя между собой только узкое пространство. Над головой в летнем небе сверкали яркие звёзды.

– Вот и наступил конец. – Слова вырвались у него сами собой негромким шёпотом.

Но у него осталось ощущение руки Томоко, которую он недавно держал, её деликатной теплоты, и его охватили эмоции слишком глубокие, чтобы легко освободиться от них. «Узы крови, и больше ничего», – подумал Кёго. Но почему все эти неконтролируемые чувства, охватившие его?

– Я – Томоко.

Он вспомнил, как она выглядела, когда сказала ему, кто она – это обеспокоенное, страстное, несколько испуганное лицо. Она была около него весь остаток дня, она сама в реальном воплощении своего живого тела, и ему казалось, что если он повернёт сейчас голову, она будет всё ещё здесь, идущая рядом с ним, реальная и осязаемая. Это было для него новым ощущением, которого он никогда не испытывал, когда думал о Томоко. Он думал тогда о бестелесной тени, а сейчас эта тень имела настоящее тёплое тело, она дышала и могла оживлённо разговаривать. Музыка её голоса всё ещё звучала в его ушах.

Он был счастлив, что она пришла, и честно признался ей в этом. Но это чувство одиночества, от которого он не мог сейчас избавиться, – откуда оно появилось? Он был уверен, что его долгая жизнь за границей сделала его слишком сильным для того, чтобы кто-нибудь мог повлиять на него. Он ненавидел сентиментальность, взял в свои руки свою судьбу и выбрал себе путь, с которого не собирался сейчас сворачивать. Но эта неотразимая тоска в сердце, откуда она пришла?

«Я ослабел после возвращения в Японию», – подумал Кёго. И, похоже, что это была правда. Обострённое сознание своего одиночества, которое придавало ему силы во время жизни за границей, здесь в Японии понемногу ослабевало. Он постепенно как-то сливался с людьми, с которыми вступал в контакт, и даже с природой, которую он так любил наблюдать. Сейчас, когда он гулял по незнакомым улицам, он мог заглядывать в окна маленьких домиков и видеть сидящих или стоящих людей при свете электрических ламп. И жизнь этих незнакомых людей как-то переплеталась с его собственной так, что ему казалось, что он знает страдания и радости их повседневной жизни и понимает мельчайшие движения их сердец. У него никогда не возникали подобные чувства во время прогулок по уложенным камнем улицам Европы. Но сейчас он был на японской земле и не мог не сознавать этого. Хотя он и хотел продолжать оставаться один, но что-то возбуждало его кровь, и что-то непреодолимое возникало в неизвестных уголках его души.

Кёго пытался стряхнуть с себя эти чувства, но необычная тяжесть на сердце не исчезала.

Европейцы жили за толстыми стенами и могли быть безразличными к своим соседям, но в Японии только тонкие бумажные панели и бамбуковые заборы отделяли жильцов от улицы. Здесь не было барьеров, и человек не мог оставаться одним в своей повседневной жизни. Люди слишком часто сталкивались друг с другом, и в условиях всеобщей бедности это приводило к конфликтам и неизбежным компромиссам. Слишком много людей жили на этой маленькой земле.

В темноте Кёго почувствовал запах ладана и вскоре увидел перед собой большое старое строение, в котором размещался известный магазин по продаже ароматических веществ, и он понял, что вышел на улицу Храмов. Многие магазины были ещё открыты и освещали близлежащие участки улицы. Впереди себя Кёго увидел ослепительную массу света и, когда подошёл поближе, то обнаружил теннисный корт, построенный на месте снесённых домов перед зданием городского муниципалитета. Несколько иностранцев играли в теннис под мощными прожекторными лампами, которые ярко высвечивали белые линии корта и фигуры играющих, создавая исключительно живую сцену. Для привыкших к темноте глазам Кёго теннисный корт выглядел почти как галлюцинация, и окружающая его полная темнота только усиливала это чувство. Он превращал ночь в день в центре одного из старейших городов мира.

Кёго не мог удержаться от восхищения силой воли, которая совершила это чудо, но не мог также и сдержать улыбку. Какое большое расстояние простирается между этой игрой в теннис и многовековой жизнью в старых домах Киото, в которых никто и никогда даже не мог себе представить, что ночь может быть чем-то иным, чем тихое и спокойное время отдыха. Даже в Европе Кёго не видел ночью ничего подобного. Европейские страны так же, как и Япония, имели долгую историю, но ни один европеец не будет настолько безумен, чтобы превратить ночь в день.

Наблюдая за проворными движениями крепко сложенных игроков и слушая звуки ударов мяча о струны ракеток, Кёго, наконец, смог забыть о Томоко. Он даже несколько взбодрился при виде силы и энергии, которую придаёт человеку молодость.

Наконец он пошёл дальше, и улица вновь стала тихой и тёмной. Гостиница оказалась дальше, чем он предполагал, и, когда он добрался до неё, его ожидало адресованное ему письмо.

Кёго едва ли переписывался с кем-либо после своего возвращения и, перевернув конверт, с удивлением прочитал на нём имя Тацудзо Оки. Коль скоро у него не было никаких дел с человеком с таким именем, он почувствовал, что письмо имеет отношение к его дочери, которую он только что проводил на вокзал. Он сразу же вскрыл конверт.

Томоко перешла по мосту через железнодорожные пути и спустилась на платформу, с которой поезда идут в направлении Токио. Было ещё рано, но пассажиры уже становились в очередь в ожидании поезда. Услышав объявление, где будут останавливаться вагоны второго класса, Томоко направилась прямо к этому месту. Платформа была довольно длинной и выглядела красивой, возможно, потому, что не была повреждена во время войны. По пути она искала глазами Саэко.