Текст книги "Возвращение"

Автор книги: Дзиро Осараги

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Осараги Дзиро

Возвращение

ПАВЛИН

– Ну и что вы об этом думаете? – спросил художник свою спутницу.

– О, я думаю, это красивый вид, – ответила она.

Сильный шквал с ливнем прошёл над Малаккой час назад, и омытые им тусклые красные крыши и белые стены домов засверкали свежими и яркими красками. Ослепительные лучи солнца пробились сквозь разрыв в облаках, образовавшийся над городом, хотя окружающее его море всё ещё было хмурым как будто нарисованное в мрачно-серых тонах. Однако оно тоже постепенно светлело и окрашивалось в голубой цвет. Но его голубизна всё ещё носила какой-то меланхолический оттенок и в сочетании с далеко выдающимся в море покрытым тёмными пальмами мысом ещё больше контрастировала с купающимся в лучах солнца городом.

– Мы приехали как раз вовремя, – сказал художник и стал подниматься по пологому склону к руинам старой христианской церкви, от которой остались только четыре стены.

Малаец, косивший траву на склоне холма, увидев их, прекратил работу и выпрямился, чтобы лучше рассмотреть, судя по всему, поразившее его кимоно, в которое была одета Саэко Такано. Даже японец вряд ли смог бы не задержать свой взгляд на этой красивой летней одежде своей родины. До войны в Токио обычная женщина никогда не появилась бы вне дома так нарядно и броско одетой, как Саэко, разве только в гостинице или в театре. В Японии Саэко Такано предпочитала носить западную одежду, но в Сингапур она привезла гардероб из летних кимоно с поясами оби, хотя находящиеся здесь японцы предпочитали западную одежду, даже те из них, которые раньше её никогда не носили. При поездках по городу Саэко одевалась в спокойные тона, но в своём заведении она выходила к гостям в ярких кимоно со смелыми рисунками.

– Он потрясён.

– Простите.

– Я имею в виду вон того малайца. Он с изумлением смотрит на вас.

– Несомненно, он думает, что я чудовище, – засмеялась она. На её белом лице играл нежный глянец, хотя оно и говорило о сложном прошлом.

– О, нет. Красивая женщина выглядит красивой в любой стране, независимо от её обычаев.

– Вы мне льстите, господин Онодзаки.

– Ни в коем случае.

Они задержали свой взгляд на большом китайском дереве бунга, покрытом крупными белыми цветами, испускающими после дождя густой аромат. Не только цветы, но каждое дерево, каждый лепесток да и сама земля благоухали.

Когда они вошли в развалины церкви, вместо крыши над ними раскинулось голубое небо, а стены были покрыты лиственным орнаментом, созданным густым кустарником, застилавшим всё пространство внутри и вокруг церкви. Сквозь разбитые окна виднелось голубое небо.

– Так здесь ничего нет?!

– Церковь очень старая. Португальцы построили её, а голландцы при наступлении разрушили. Это было что-то в шестнадцатом веке. Говорят, около трёхсот лет тому назад.

На каменном полу пустого алтаря выделялась большая надгробная плита с латинской надписью. Здесь некоторое время были захоронены останки Францискус Ксавериус, христианского миссионера в Японии во времена сёгуната Нобунага. Были здесь ещё несколько надгробных плит с изображением кораблей и гербов с надписями, но все они стояли в ряд у одной стены, как будто никто уже не знал, куда их положить. На некоторых их них были выгравированы череп и скрещённые кости, что выглядело очень странно для надгробных плит.

Но Саэко смотрела на всё это без интереса. Пол церкви был покрыт травой, и единственным звуком было пение птиц в листве деревьев за её стенами.

– Вот всё, что здесь есть, – сказал Онодзаки. – Однажды, когда я пришёл сюда, здесь летали летучие мыши. Наверное, потому, что это было утро.

Мысли художника были полны историей.

– Сначала здесь было туземное королевство. Пришли португальцы, захватили его, построили крепость. Затем пришли голландцы и разрушили её. После этого здесь побывали англичане. А теперь пришли японцы. Интересно, кто будет следующий. И это такое малюсенькое место.

– Отсюда очень красивый вид, господин Онодзаки. Вы, наверное, хотели бы сделать несколько эскизов?

– Мне жаль заставлять вас ждать.

– Ничего страшного. Абдулла отвезёт меня осмотреть город, а затем заедет за вами.

– Спасибо, но я думаю, что вы вряд ли сможете там что-нибудь купить. В городе, видимо, уже ничего не осталось.

– А женщине одной не опасно?

– Нет. Это тихое место с хорошей репутацией. Я спокойно один гуляю по городу. Вы знаете, это старый город, имеющий свою историю. Он отличается от тех новых застроек вокруг Сингапура с нахлынувшими туда нецивилизованными ордами. И этот город очень маленький. Если вы ищете кого-либо, кто, как вы знаете, бродит по улицам, то на автомашине обязательно найдёте его в течение двадцати минут.

Шофёр присоединился к косившему траву малайцу, и они, развалившись на траве, были погружены в беседу.

– Дулла! – позвала его Саэко своим чётким голосом. Он вскочил и с небольшим поклоном бросился к машине. Вскоре автомобиль, поблёскивая покрытым эмалью корпусом, медленно спустился по склону и исчез в зелени деревьев.

«Она поехала по магазинам», – подумал про себя Онодзаки. Ну что же, такая она есть – Саэко Такано. Красивые виды Малакки с рядами пальм вдоль берега океана её не интересовали, так же как и надгробие христианского миссионера, бывшего в Японии три столетия тому назад. Ею двигали более земные инстинкты.

Онодзаки не было известно, через какие свои связи Саэко в возрасте около тридцати лет под официальным покровительством ВМС Японии приехала в Сингапур и открыла эксклюзивный ресторан. Но он особо не был удивлён этим, учитывая её аристократическую внешность в сочетании с практическими амбициями.

Сам Онодзаки обладал внушительным внешним видом с плечами боксёра, но ему скоро должно было исполниться пятьдесят лет, и почти все его волосы уже поседели. Пропагандистское подразделение японской армии, к которому он принадлежал, состояло из одной молодёжи, которая относилась к нему как к чужаку, но такие мелочи его не удивляли и не раздражали.

По правде говоря, Кохэй Онодзаки не считал себя художником. В молодости, горя желанием стать им, он поехал на учёбу во Францию. Но после месяца хождения по художественным музеям и галереям в Париже отказался от этой идеи. Когда он стоял перед полотнами великих мастеров прошлого и настоящего времени, он понял пределы своего таланта и бесполезность учёбы. После этого он постепенно опускался, брался за любую работу, начиная от гида для японских студентов и до швейцара в варьете. Вернувшись в Японию, он так и не стал рисовать, пробовал себя в качестве художественного критика, пытался торговать картинами, работал за сценой в современном японском театре. Когда началась война, он понял, что в Японии ему не прокормиться, и, используя свой опыт в рисовании, сумел устроиться в армию в качестве вольнонаёмного художника. Как и в Париже, это был фиктивный заработок. Не понимающих в живописи солдат было легко обмануть, выполнив по их заказу обычный рисунок. Но когда он был послан на юг, там он почувствовал искреннее желание рисовать и одновременно счастье возрождения страсти к живописи.

Иногда его посылали на опасные участки передовой линии, но это его не пугало. Вероятно, витающая поблизости тень смерти побуждала его совершить что-то, пока он ещё жив. Он полюбил Малакку со времени своих первых приездов. Смешение красок, тихое окружение, историческое прошлое, которое, казалось, впитали в себя земля и деревья, всё это отвечало его художественным вкусам и позволяло на время забыть о войне.

В то время как Онодзаки, выбрав себе подходящее место на холме среди деревьев, разложил свои принадлежности для рисования, Саэко Такано приказала Абдулле остановиться перед замеченной ею индийской ювелирной лавкой на узкой и грязной улице. Лавка была маленькой, и в единственной витрине под стеклом сиротливо лежали обычные серьги. Голый земляной пол, казалось, был покрыт кровавыми пятнами от следов ореха бетель, который жевали и сплёвывали индийцы. Саэко с отвращением вошла внутрь. Бородатый индиец, одетый в льняной костюм, поднялся навстречу ей.

– Нет ли у вас бриллиантов? – спросила она по малайски.

Он отрицательно покачал головой в тюрбане.

– У меня нет.

На его характерном для индийцев свинцового цвета лице, подчёркивающем белизну глаз, появилась улыбка, и Саэко поняла, что он что-то скрывает.

– Вам нечего меня бояться. У вас должны быть спрятаны.

– Только рубины.

– Хорошо, покажите мне.

Яркий полуденный свет снаружи не мог развеять полумрак внутри лавки с её жарким и влажным воздухом. Саэко особенно чувствовала духоту после езды на автомобиле, когда её обдувал ветер из раскрытых окон. Достав из-за пояса веер, она наблюдала за происходящим на улице. Ни один из японцев не прошёл мимо. Только малайские женщины и китайцы. Магазины на противоположной стороне улицы выглядели заброшенными, и их покрытые грязью двери были закрыты. Несомненно, им нечего уже было продавать. Над их крышами возвышалось похожее на церковь здание с двумя одинаковыми башнями. Оно было выкрашено в тёмно-зелёный цвет и, окружённое зелёными деревьями, имело удручающий вид. Саэко не знала, что это был храм, построенный в память Францискуса Ксавериуса.

Саэко осмотрела несколько рубинов и купила один из них по цене, названной индийцем, заплатив военными банкнотами.

– Но у вас ведь должны быть бриллианты, – настаивала она, ибо рубин был куплен для создания атмосферы.

Как и следовало ожидать, отношение индийца стало меняться.

– Все бриллианты реквизировала японская армия. Больше нет.

– Однако у вас, видимо, остались один или два. Даже в Сингапуре в китайских лавочках они всегда приносят что-нибудь припрятанное.

– Если у меня что и есть, то очень дорого.

– Покажите!

Сохранявшее до сих пор высокомерие бородатое лицо индийца смягчилось. Бриллиант в три карата, который он принёс, бросал призматический свет на кожу Саэко, когда она его вращала своими элегантными руками.

– Я бы хотела большего размера.

Нищий, заметив Саэко, сторожил её у входа в лавку. Это был худой как палка индиец с торчащими рёбрами и двумя шпильками вместо ног. Шофёр Абдулла с руганью стал прогонять его, но по указанию хозяйки дал ему немного мелочи.

Несомненно, Малакка была уютным маленьким городом. Пять минут езды по оживлённой широкой улице, и вы уже были на окраине. Дома попадались всё реже, и вокруг раскинулись поля с островками кокосовых пальм. С появлением домов малайцев на высоких сваях кончался город, и здесь протекала река Малакка с загрязнённой почти стоячей водой, больше напоминающая канал. За мостом через неё далеко вдоль берега моря простирался китайский квартал. Магазины были только в районе моста, а дальше тянулись особняки богатых жителей Сингапура, ворота которых были плотно закрыты даже в дневное время, и улица была совершенно пустынна. Почти все они были построены в одном стиле с изломанными черепичными крышами и белыми, выходящими на дорогу стенами, в которых виднелись массивные двери, сделанные из крашеного дерева. Над каждой дверью была прикреплена лакированная деревянная доска с рифмованным двустишьем на китайском языке: «Пусть Бог благословит это жилище, и пять радостей посетят его» или что-то подобное. Иероглифы были выгравированы на дереве и окрашены в зелёный или ярко-красный цвет. Пока посетитель не заявит о себе, эти двери никогда не открываются. Голоса тех, кто живёт внутри, не проникали на улицу, и создавалось впечатление, что жизнь здесь в этот знойный полдень была герметически изолирована от внешнего мира. Саэко казалось, что она едет вдоль пустых, брошенных домов.

Саэко купила у индийца три бриллианта и была уверена, что из окна автомобиля она увидит другие подобные лавки, однако была разочарована, глядя на эти непрерывные ряды домов, которые стояли как крепости вдоль дороги. Она слышала, что Малакка это город ушедших на покой миллионеров, и ожидала найти здесь много ювелирных магазинов.

– Поехала назад, – приказала Саэко, вспомнив о художнике, оставшемся на холме.

Когда они приближались к мосту, то увидели стоящую посередине дороги машину. Почти все местные автомашины были реквизированы и использовались важными чинами японской оккупационной армии. Машина была «кадиллак» новейшей марки, и Саэко заинтересовалась её пассажирами.

Шофёр в это время менял колесо с проколотой шиной, а пассажиры стояли на краю дороги в тени деревьев. Среди них были молодой морской офицер в летней форме и мужчина средних лет в гражданской одежде в шляпе. Они также внимательно наблюдали за машиной Саэко.

– Остановись, Дулла! – неожиданно сказала Саэко.

От поднятой пыли господин в штатском отвернулся, придерживая шляпу. Им оказался капитан 1-го ранга Усиги, офицер штаба военно-морской базы в Селетаре, которого Саэко видела ранее в своём ресторане. Он произвёл тогда впечатление сдержанного и некоммуникабельного человека, как бы стремящегося сохранить достоинство старшего штабного офицера.

– Прокол? – спросила Саэко.

Капитан уставился на неё жёстким деревянным взглядом:

– А вы зачем сюда приехали? – Саэко почувствовала неприятный тон вопроса.

– Я никогда не была в Малакке и попросила художника из пропагандистского отдела показать мне город.

– Осмотр достопримечательностей?

– Да. О, привет, – с улыбкой поклонилась она сопровождавшему капитана в роли адъютанта молодому лейтенанту, выпускнику Токийского императорского университета, с которым она была хорошо знакома.

– Сейчас не время для осмотра достопримечательностей. А где сопровождающий?

– Он сейчас работает. – Капитан по-прежнему стоял как деревянный столб.

– Итак, вы сегодня намерены вернуться в Сингапур?

– Да, у меня ведь ресторан.

Однако всё ли в порядке с машиной? Если у вас срочное дело, то можете воспользоваться моей.

– Нет, это не столь важно. Однако одной машиной ночью ехать опасно, так как мы получили информацию о странных вещах, происходящих в районе Джохор. Поэтому вам лучше поспешить с возвращением или где-нибудь подождать нас, чтобы ехать затем вместе.

– А что может случиться? – с невинным испугом на лице спросила Саэко, впервые успешно вызвав улыбку на лице капитана.

– Да нет. Просто можно наткнуться на партизан, к тому же это место известно изобилием тигров.

– О, я совсем не боюсь. А что касается тигров, то я насмотрелась на них в качестве трофеев. Вам как старшему офицеру штаба, видимо, известно, что лейтенант Иманиси очень известен как охотник на тигров.

Молодой лейтенант густо покраснел.

– Мадам, пожалуйста, не говорите так.

Капитан Усиги заулыбался, но его улыбка носила абстрактный характер, как будто им овладела какая-то другая мысль.

– К опасности нельзя относиться так легко. Вам всё же лучше ехать с нами. На одной автомашине опасно. Между прочим, почему бы вам ни поехать сейчас вместе с нами, и ни продемонстрировать одному человеку ваш чисто японский внешний вид?

– А куда мы поедем?

– Я должен вас строго предупредить, – его слова зазвучали как военный приказ, – вы должны сохранить в строжайшем секрете то, что произойдёт сегодня. Это касается меня лично, но вы не должны проронить ни слова, где вы были и кого видели.

ЧЕЛОВЕК БЕЗ ИМЕНИ

Возможно, потому что Усиги сегодня был в штатском, его поведение было более откровенным по сравнению с капитаном Усиги, окружённым своими подчинёнными.

– Где вас ждёт этот художник? Может, это и нехорошо, но мы заставим его подождать ещё около часа.

– Ему всё равно. Начав рисовать, он может целый день оставаться один. Я поеду и извинюсь перед ним.

– Нет, мы пошлём за ним позже адъютанта, если вы объясните, где он находится… В этом городе не так много японцев.

Капитан неожиданно замолчал. Поля шляпы бросали тень на его бесстрастное лицо, и, казалось, что это молчание может продлиться вечно.

– Куда мы поедем? – спросила Саэко.

Капитан взглянул на неё своим деревянным взглядом, и его ответ фактически проигнорировал её вопрос:

– Этот мужчина уже лет десять не видел женщины в кимоно. Но у нас предстоит серьёзный разговор, и я вас прошу подождать, пока мы не кончим.

– Он служит в ВМС?

– Нет! – капитан ответил так резко, что Саэко не нашлась, что сказать дальше.

Ремонт колеса закончился, и каждый вернулся в свою машину.

Развернувшись, машина Саэко вновь поехала по той же улице вслед за машиной капитана. В окно врывался горячий ветер. На металлической табличке, прикреплённой к стене одного дома, по-английски было написано название улицы: «Хеерен-стрит». Это был тот же китайский квартал, обнесённый белыми стенами с плотно закрытыми воротами. Машина капитана заметно замедлила ход, давая знать, что они приближаются к цели. Адъютант, высунувшись из окна, внимательно рассматривал ворота каждого особняка, затем его машина резко затормозила. Он вышел из машины, бросив тёмную тень на залитую солнцем улицу. Абдулла также открыл дверь для Саэко, но, когда она собиралась выйти из машины, к ней подбежал адъютант:

– Не могли ли Вы немного подождать?!

Капитан также остался в машине, и Саэко видела его светлый силуэт сквозь заднее окно. Только лейтенант поднялся на две каменные ступеньки и, позвонив в звонок, расположенный в маленьком отверстии в стене около ворот, ждал ответа.

Улица была пустынна и безмолвна под лучами солнца. Над головой лейтенанта алели красные цветы ползучего дерева, ветви которого свисали со стены. Вдали показался мотоциклист. Когда он приблизился, Саэко увидела, что это был солдат японской армии с повязкой на руке, свидетельствующей о его принадлежности к жандармерии. Подъехав, он замедлил свой ход и с подозрением осмотрел машины, припаркованные перед китайским домом, а затем поехал дальше.

Китайские усадьбы в Малакке внутри так же были похожи друг на друга, как и со стороны улицы. За узким входом тянулось длинное неширокое здание, которое заканчивалось непосредственно на берегу моря. Другими словами, длинная узкая полоска земли от Хеерен-стрит до берега моря была полностью застроена.

Из маленького садика сразу за входом посетитель попадал в гостевой холл с каменным полом, в передней части которого стоял стол из чёрного дерева со стульями вокруг него. Две двери вели в следующую комнату, которая была точной копией предыдущей, а за ней была ещё одна комната. На стенах некоторых комнат напротив дверей висели картины с китайскими изречениями, а одна из них была обставлена как храм с буддистским алтарём. На стенах была также представлена история дома в виде портретов его основателя и последующих поколений с жёнами, впоследствии покинувших Китай и пустивших здесь свои корни. Те из них, которые жили в период до появления фотографии, были изображены на портретах в одеждах Манчжурского периода с драконами на груди и павлиньими перьями в головном уборе. Рядом с ними висели портреты их жён с забинтованными ступнями ног, но разными причёсками. На первых фотографиях главы семейств были изображены в более простых одеждах, приспособленных к южному климату, но уже через одно-два поколения мужчины были одеты в западные костюмы с пиджаками, застёгнутыми до самого верха в стиле Сун Ятсена, а их жёны – в малайские хлопковые саронги, обёрнутые вокруг талии, с тонкими накидками. Следующее поколение мужчин на фотографиях было в обычных европейских костюмах. Только молодые женщины были изображены одетыми в малайском стиле или в модных китайских платьях, привезённых из Кантона.

Комнаты были украшены искусственными миниатюрными изображениями китайских садиков на подносах и олеандрами в горшочках, привезёнными из Китая, и наряду с этим мраморными фигурками девушек, лошадей и собак западных скульпторов. Цветные гравюры сцен охоты и лошадиных скачек висели на стенах рядом со свитками древней каллиграфии. Они так же, как и декоративные настольные часы, были привезены из Англии молодыми хозяевами дома, которые учились в Оксфорде и Кембридже, и представляли собой новую страницу в истории дома. Нынешний молодой хозяин мог свободно говорить на английском языке с подлинным лондонским акцентом.

За этими комнатами находился своего рода внутренний дворик без крыши и с земляным полом, каменный колодец и кухня с печью. Отсюда вела лестница на второй этаж, где находились жилые комнаты и спальни семьи. Большое дерево и нависающий с крыши козырёк закрывали дворик от солнечных лучей и бросали прохладную тень на стоящие в ряд кувшины с водой.

Слуга передал молодому хозяину визитную карточку капитана Усиги как раз в тот момент, когда он спускался по лестнице со второго этажа. Полное тело молодого хозяина было одето в элегантный серый костюм, его волосы были красиво уложены и немного блестели.

– Японец?! – резко спросил он слугу и, не говоря ни слова, прошёл через кухню в глубину дворика, к задней стороне которого примыкало отдельное строение.

В давние времена море у берегов Малакки не было таким мелким как сейчас, и в период расцвета торговли джонки подходили для разгрузки прямо к берегу, и это строение являлось складом для товаров. Однако надобность в нём отпала после того, как центр торговли переместился в Сингапур, а дома китайцев в Малакке превратились в спокойные жилые кварталы.

Молодой хозяин, которого звали Е, вошёл в дверь этого строения и позвал: «Сэнсэй!».

Сквозь стёкла окон виднелось море, и казалось, что внутри никого не было. Однако из самой дальней комнаты раздался голос. Е прошёл в неё, и ему навстречу поднялся человек, который сидел в кресле на веранде, обращённой к морю.

– К вам пришёл гость. Японский морской офицер, – сказал Е по-английски. Е вновь посмотрел на визитную карточку, и хотя он был китайцем, не знал многих иероглифов, тем более употребляемых в написании японских имён.

Поднявшийся с кресла человек молча подошёл к Е и взял визитную карточку. Он был одет в длинный китайский халат бледно-голубого цвета, который скрывал удивительно крепкую для южного китайца комплекцию. Лицо его было бледное и круглое. В целом он производил впечатление состоятельного человека с мягкими манерами. Хотя он и выглядел молодым, ему было около пятидесяти.

При взгляде на визитную карточку кровь прилила к его лицу, и его кожа стала как у ребёнка красивого малинового цвета.

– Не беспокойтесь, – сказал он на свободном английском языке. – Это мой старый друг. Видимо, он прочитал письмо, которое я ему написал недавно, и приехал навестить меня. Он один?

– Я не знаю, – ответил Е со всё ещё выраженным беспокойством на лице.

– Интересно, сопровождает ли его кто-нибудь? Я хочу встретиться только с тем, чьё имя на визитной карточке. Господин Е, вы не могли бы передать ему это. Если с ним есть ещё кто-то, то пусть подождёт снаружи, а его проводите, пожалуйста, сюда…

– Конечно, хорошо.

Когда молодой хозяин вышел, мужчина вновь внимательно рассмотрел визитную карточку. Его обычно мягкое лицо резко изменилось. Чтобы подавить возбуждение, он подошёл к окну и стал смотреть на залитое солнцем море. При приливе море доходило до каменных ступеней, которые составляли фундамент дома, но сейчас был отлив, и у берега обнажились грязные пятна дна. Огромное дерево, растущее во внутреннем дворике, протянуло через крышу строения свои ветви, тропическая листва которых закрывала окно от палящих лучей солнца. Сквозь неё море даже днём казалось тёмно-зелёным. В комнате было полутемно и прохладно, в ней стояла простая китайская кровать, сундук, на полке виднелось несколько томов европейских книг.

Послышались шаги капитана Усиги; он пересёк внутренний дворик и остановился перед входом в комнату. Стоящий на веранде человек обернулся, и его глаза встретились с проницательным взглядом Усиги.

– Мория, это ты, живой?! – воскликнул Усиги.

Мория молча улыбнулся и продолжал смотреть на Усиги.

– О, это ты, – прошептал он, и в его голосе прозвучало странное одиночество…

– Давно я не встречал человека, который бы меня так называл. Сколько же лет мы не виделись. Но ты, кажется, не забыл моё имя.

– Твоё письмо явилось для меня неожиданностью. И я не сразу понял, от кого оно, так как имя было написано латинскими буквами – Кёго Мория. Кто же это, думал я.

– Самое главное, ты хорошо выглядишь. Однако, Усиги, ты уже капитан 1-го ранга…

– Похоже, что да, – засмеялся Усиги. – Однако как ты здесь оказался?

– Где бы ты ни встретил человека без гражданства, подобного мне, удивляться этому нечего. Однако даже я сам удивлён в этот раз. Я приплыл из Суматры и только в Сингапуре узнал, что началась война. При подходе к Сингапуру нам навстречу из порта выходил «Принц Уэльский», и даже тогда я не знал о войне. Высадившись на берег, я волей-неволей так и застрял в Сингапуре. Японские бомбардировщики пролетали над головой. Я предполагал, что это были самолёты морской авиации, но это отнюдь не вызывало хорошего чувства.

– Да, Мория. И ты мог бы быть в одном из них, – сказал капитан.

– Нет, это не приходило мне в голову. Я скорее думал о своей жизни, о том, что могу погибнуть под бомбами императорской морской авиации. Ведь судьба любит посмеяться над тобой.

– А зачем ты приехал в Сингапур?

– Чтобы сесть на корабль, идущий назад в Европу. Видишь, что из этого получилось, – и на его мальчишеском лице появилась горькая усмешка.

– Затем армейские отряды захватили Сингапур. И вот я встречаю на улице японских солдат, это я, который поклялся никогда до самой смерти не общаться с японцами. Если бы это были профессиональные солдаты, то я, отвернувшись, просто прошёл бы мимо. Но это были молодые парни, невинные и беспомощные как дети. Было просто больно смотреть на них, было такое чувство, как будто меня насильно вернули в Японию, в которую я не хочу возвращаться. Даже что-то хуже…

– Ты разговаривал с кем-нибудь из них?

– Да, но не как Кёго Мория, а как иностранец, говорящий по-японски. И они в отличие от японцев, которых можно встретить где-нибудь в Европе, не пытаются назойливо тебя допрашивать. Иногда я слышал трагические истории. Какую ужасную войну начала Япония. Ты так не думаешь?

При этих словах лицо даже старого друга капитана Усиги окаменело, и он ничего не ответил. Своим молчанием Усиги как бы упрекнул Мория, ибо тот должен знать, что военный человек действует в соответствии с приказами начальства.

– Если бы я был сейчас в Европе, то более спокойно относился к судьбе своей родины. Однако совершенно случайно я оказался в Сингапуре, где я всё время наталкиваюсь на японских солдат и иногда разговариваю с ними. В этом и разница. Тяжёлое испытание. Япония проиграет эту войну. Ты так не думаешь?

Капитан Усиги горько усмехнулся.

– Я не могу ничего сказать. Давай прекратим разговор об этом…

– Да, да. Я был груб. Более того, я уже и не японец.

– Послушай, ты не думал вернуться на флот? По крайней мере, тебе будет, где умереть. Я думаю, для этого есть способ. Поэтому я и здесь.

– Я воспринимаю это как проявление дружеских чувств. Но неужели императорский флот зашёл так далеко, что может вновь принять человека, который растратил и присвоил казённые деньги, а затем скрылся за границей.

– Даже ты не имеешь права так говорить, – лицо капитана Усиги покраснело от гнева, но он сразу взял себя в руки.

– Я слышал об обстоятельствах этого дела и полагаю, что ты не настолько виновен. Зная твой характер, я чувствую, что ты один взял всю ответственность на себя. Ведь это так, Мория?!

– Ты хочешь мне посочувствовать, – спокойно сказал Мория. – Это не нужно. Прожив более десяти лет за границей, я потерял подобные сентиментальные чувства. Я уподобился еврею. Честно говоря, разговаривая с тобой, я испытываю чувство растерянности. Трудно говорить, когда в чём-то наталкиваешься на несовместимость. Это относится и к воспоминанию о прошлом. Ты, Усиги, был в своё время прямолинейно воспитан, и я, только сделав поправку на это, сознаю, что ты остался честным военным. Во-первых, ты намерен рано или поздно умереть в этой войне. И твоя готовность это не только решимость военного. Ты понимаешь, что происходит, и предвидишь поражение…

– Прекрати! – резко перебил Усиги и поднялся со стула. – Давай я лучше покажу тебе красивую женщину в японском кимоно. Я пришёл не для таких разговоров.

Мория посмотрел на него, как будто он услышал что-то поразительное.

– Ты хочешь, чтобы я с тобой куда-нибудь поехал?..

– Нет, я хотел показать тебе красивую японскую женщину, которую я подобрал по дороге…

– Значит, ты приехал с женщиной?.. Но поговорим об этом позже. Хотя я и слышал, что Тосисада Усиги был назначен здесь штабным офицером, я не собирался с тобой встречаться, однако, несмотря на опасность, я всё же послал тебе письмо. Для этого есть причина. Хозяин этого дома, который приютил меня, имеет также дом в Сингапуре, где живёт его больная мать. Командование японским флотом издало приказ о реквизиции этого дома для использования в каких-то своих целях. Состояние здоровья не позволяет перевезти её в другое место без угрозы для жизни. Если вы хотите открыть там ресторан или ещё что-нибудь, то семья предоставит другой дом с тем, чтобы не перевозить больную. Если обязательно нужен этот дом, то не могли бы власти предоставить автомашину для перевозки больной. Ведь ты знаешь, что китайцы не могут свободно пользоваться автомобилем…

– Если только это, то китайцы могли бы сами решить всё, не побеспокоив тебя…

– Нет, это не так. Военный интендант, кажется, даже не хочет выслушать просьбу китайцев…

– Я позабочусь об этом. Где этот дом в Сингапуре?..

– Вот я написал для тебя адрес. Я буду тебе чрезвычайно обязан. Хотя я и иностранец, они проявили обо мне чрезвычайную заботу, и я переживаю, что ничем не могу отплатить. Если им можно помочь, то я буду очень благодарен.

В китайских семьях принимается очень близко к сердцу, когда беда касается жены прежнего главы дома. Ты ведь, действительно, сможешь это сделать для меня?!

– Императорские ВМС не должны опускаться до таких некрасивых действий. Разумеется, я выполню это обещание.

– Спасибо. Извини, что, несмотря на твою занятость, я обременяю тебя просьбами. Я никогда не забуду, что ты приехал так далеко специально навестить меня.

Казалось, что на Усиги всё больше действовала мрачность этой комнаты, окно которой закрывали ветви деревьев.

– Это всё, что ты хотел сказать? Послушай, Мория, ты всю войну находился здесь?

– Нет, я только недавно переехал сюда. До этого я жил в Сингапуре в доме, о котором у меня была к тебе просьба.

– Военная жандармерия тебя не беспокоила?

– У меня китайский паспорт. Если бы они знали, что я приехал из Европы, то, вероятно, были бы неприятности. Хозяин этого дома и другие, кто знают обо мне, держат это в секрете. Благодаря этому всё обошлось. Однако стоит ли мне встречаться с твоей спутницей?