Текст книги "От СССР к России. История неоконченного кризиса. 1964–1994"
Автор книги: Джузеппе Боффа
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)
Как мы увидим далее, причины неуспеха заключались не только в организации экономики, но и в более специфических аспектах, присущих методам сталинского правления, поначалу просто унаследованных, а потом и усвоенных руководителями СССР. Одновременно обнаруживалось снижение эффективности этих методов. Прежде государственные планы развития экономики выполнялись хотя бы по основным направлениям. Теперь же не было и этого, в связи с чем начал изменяться подход к самим планам. На съездах партии представлялись и утверждались экономические планы, предусматривающие изменение ранее преобладавших направлений развития страны, когда было важным гарантировать основные приоритеты, быструю индустриализацию и оборонную мощь. Но как только наступала стадия реализации, экономика продолжала развиваться по-старому, будто ведомая неумолимой, неуправляемой инерцией. Позднее советская экономика совершенно справедливо получит название «командной». Но на данном этапе приходила в негодность именно эта ее структурная особенность: «команды» по-прежнему отдавались, а их исполнение не наблюдалось.
Такая ситуация была характерна не только для макроэкономики. Многие решения, принятые высшим руководством с формальным почтением, оставались невыполненными: многочисленные указания центральных органов, включая занимавшийся планированием всесильный Госплан, не выполнялись[174]174
Yanov A. La distensione dopo Breznev. – Firenze, 1981. – P. 276.
[Закрыть]. В течение 15 лет 25-30% предприятий страны не получали запланированных доходов[175]175
Gorbatchev M. Avant-memoires. – P., 1993. – P. 189.
[Закрыть]. Могущество Политбюро в смысле принятия решений было гораздо большим, нежели в деле их выполнения; причем расхождение это увеличивалось в течение всего периода брежневского правления. Так что сами представители этого высшего органа власти заведомо знали, что значительная часть их решений не будет выполнена, а будут претворены в жизнь только те, над которыми возможен контроль со стороны какого-либо высокого чина[176]176
Ахромеев С.Ф., Корниенко Г.М. Указ. соч. – С. 17; Medvedev R. The Soviet Union since Stalin. – P. 82.
[Закрыть]. Даже указания насчет организации промышленности, призванные сгладить отрицательные стороны возврата к системе отраслевых министерств, исполнялись вяло, хотя их отдавал сам Брежнев[177]177
СССР: внутренние противоречия. – № 4. – С. 18; XXIV съезд... – Т. I. – С. 93.
[Закрыть].
В 1976 году Брежнев лично высказал тревогу по поводу такого положения. Но пять лет спустя он вынужден был признать, что дела нисколько не улучшились. Он был уже не в состоянии что-либо исправить, и после его смерти стало очевидным, что развитие экономики вышло из-под контроля[178]178
XXV съезд... – Т. I. – С. 94-95; XXVI съезд... – С. 68; Абалкин Л. Развитой социализм и формирование нового экономического мышления// Коммунист. – 1984. – № 18. – С. 61-67.
[Закрыть]. Лучшим примером растущего бессилия верхнего эшелона власти является печальная судьба некоторых докладов Брежнева. В конце 1969 года в ходе разработки пятилетних планов он весьма критически расставил акценты, говоря о состоянии экономики. Он сделал это, движимый духом соперничества с Косыгиным, и именно последнему, как главному ответственному за состояние экономики, исподволь обращались его упреки. Тогда подобный шаг был нужен ему, чтобы укрепить свое положение на вершине власти. Как и прежде, это выступление было подготовлено советниками реформистской ориентации. Потом Брежнев счел полезным повторить этот маневр, и критическая направленность предновогоднего выступления стала своего рода традицией для его правительства, почти алиби, свидетельствующим о понимании того, насколько плохо шли дела в стране. Но если в первый раз его инициатива стала сенсацией, на следующий год эффект был уже меньше, а потом это превратилось в ритуал, на который больше не обращали внимания[179]179
Смирнов Г. // S.F. Cohen, К. vanden Heuvel. – P. 79-80; Медведев P. Личность и эпоха... – С. 145-218.
[Закрыть].
Другим, более общим примером может служить политика в области экологии. В результате давления формирующегося общественного мнения, по аналогии с другими странами, СССР в 70-х годах принял серию довольно прогрессивных законов об охране окружающей среды. Но и они остались лишь на бумаге. Первыми, кто нарушал их, были сами министерства, привыкшие в погоне за выполнением плана не принимать во внимание какие-либо соображения, пусть даже основанные на законодательстве. Экологическая ситуация чрезвычайно ухудшилась в связи с глобальной и безжалостной эксплуатацией природных ресурсов, наносившей невосполнимый ущерб целым регионам страны[180]180
Лемешев М. Экономические интересы и социальное природопользование//Иного не дано. – С. 254-255.
[Закрыть]. До общественности доходила информация о разрушении таких известных экологических систем, как озеро Байкал и Аральское море. Брежнев был вынужден произносить заклинания об «опасности образования безжизненных, враждебных человеку зон»[181]181
XXV съезд... – Т. I. – С. 77, 88.
[Закрыть]. Но, как обычно, ничего не менялось. Зарождающееся экологическое движение становится новым оппозиционным течением, косвенно, но весьма действенно выступающим против руководителей страны[182]182
Яблоков А. Экономическое невежество и экономический авантюризм. Завалы на пути перестройки//Иного не дано. – С. 238-253; Лигачев Е.К. Указ. соч. – С. 148-149; Сахаров А.Д. Указ. соч. – С. 100.
[Закрыть].
В организме советской экономики обнаруживались все новые болезни, в то время как не залечивались старые, о которых неоднократно твердилось в печати и на официальных заседаниях. Напротив, все более очевидной становилась тенденция к ухудшению и переходу болезней в хроническое состояние. Снижалась отдача от капиталовложений – факт, отмеченный Косыгиным в качестве одной из причин, требовавших предложенной им и отложенной в сторону реформы. Отдача от огромных сумм, вкладываемых государством в развитие экономики, становилась все меньше, особенно в сравнении с доходами от аналогичных капиталовложений в других странах. Потери все увеличивались. СССР производил теперь стали и цемента больше, чем Соединенные Штаты, но по сравнению с американскими соперниками из одинакового объема материалов он строил меньше жилья и предприятий, производил оборудование в меньших объемах и хуже по качеству[183]183
XXV съезд... – Т. I. – С. 69, 84; Бирман И. Противоречивые противоречия. Заметки о советской экономической теории и практике// СССР: внутренние противоречия. – № 1. – С. 17; Meyer F. Op. cit. – P. 7.
[Закрыть].
Повсюду говорили о необходимости перехода от «экстенсивной экономики», то есть базирующейся на привлечении все большего количества людских, сырьевых и материальных ресурсов, к «экономике интенсивной», то есть способной совершенствоваться за счет качественных изменений. Потребность в «интенсивной экономике» возрастала, помимо прочего, из-за того, что теперь уже не было того изобилия ресурсов, которое облегчало выполнение первых пятилетних планов. Теперь поиск сырья и энергетических ресурсов велся во все более отдаленных и труднодоступных районах; прирост населения уменьшился; финансовые средства выискивались все с большим трудом[184]184
Черняев А.С. Указ. соч. – С. 121-122; XXV съезд... – Т. I. – С. 61; СССР: внутренние противоречия. – № 7. – С. 123, 125, 148.
[Закрыть]. Но желанного перехода к более «интенсивной», более «экономной» экономике достичь никак не удавалось. Производительность как отдельных лиц, так и общества в целом не росла или росла слишком незначительно – та самая производительность, которая, по мысли постоянно цитируемого Ленина, является в конечном счете высшим судьей достоинств системы. В результате «не было даже надежды догнать [...] Запад в обозримом будущем»[185]185
Сахаров А.Д. Указ. соч. – С. 92.
[Закрыть]. Качественные показатели также говорили о том, что прогресса советской экономики почти не видно. Совокупность этих явлений лежала у истоков быстрого падения темпов развития страны, отмеченного тогда всеми специалистами, следившими за эволюцией советского общества[186]186
Андреев С. Наше прошлое, настоящее, будущее: структура власти и задачи общества//Постижение. – М., 1986. – С. 481-484; Bialer S. Op. cit. – P. 288-289; Medvedev R. The Soviet Union since Stalin. – P. 126.
[Закрыть].
И все же было бы неверным говорить о снижении уровня жизни населения за это десятилетие, скорее наоборот. Об этом говорили и сторонние наблюдатели. Квартиры стали более благоустроенными, люди лучше одевались и питались, появилось больше автомобилей. Более, чем когда-либо за весь послевоенный период, увеличились номинальные и реальные заработки. Но товары и услуги на рынке не росли пропорционально. Следствием этого были неприятные явления трех видов. Постоянная напряженность в распределении: плохое снабжение магазинов, очереди за продуктами, трата времени на поиски необходимого. Скрытое, но ощутимое инфляционное давление: деньги, скапливающиеся в сберегательных кассах с архаической финансовой системой, не давали достаточного дохода. Скромное по масштабам повышение уровня жизни в стране не приносило удовлетворения, скорее наоборот, ибо ожидания намного превосходили достигнутые результаты[187]187
Smith H. Op. cit. – P. 81; Medvedev R. The Soviet Union since Stalin. – P. 184; Сахаров А.Д. Указ. соч. – С. 102; Касенелибойген А. Стыдливая инфляция в СССР// СССР: внутренние противоречия. – № 9. – С. 86-113, особенно С. 98-99.
[Закрыть].
Наиболее характерным явлением 70-х годов стали быстрое развитие и широкое распространение экономической системы, существующей параллельно с государственной, или, как ее назвали в СССР, «теневой экономики». Это не было принципиально новым явлением, потому что в небольших масштабах нечто подобное существовало всегда, даже в годы самой жесткой сталинской диктатуры. Стремление Сталина к огосударствлению всех видов экономической деятельности полностью так никогда и не реализовалось. Пусть незначительная, но автономная деятельность существовала всегда: это в частном порядке признавали сами руководители страны, а советская и несоветская литература оставила тому немало свидетельств[188]188
Литературная газета. – 1988. – 14 сент.; Karol K.S. Solik. Peripezie di un giovane polacco nella Russia in guerra. – Milano, 1985. – P. 226-233; Медведев Р. Личность и эпоха... – С. 145.
[Закрыть]. Но дело было именно в масштабах. Начало роста «теневой экономики» относится к годам правления Хрущева, хотя последний и пытался бороться с нею драконовскими методами, не исключая даже смертной казни в случаях наиболее крупных растрат или кражи государственной собственности. Однако настоящий качественный скачок произошел в правление Брежнева и Косыгина. Виной тому не столько неизбежное ослабление государственного контроля, сколько увеличение потока товаров, все еще недостаточного для удовлетворения потребностей населения, несравненно возросших за последнее время. Между двумя этими явлениями существовала непосредственная связь.
Впрочем, было бы чрезмерным обобщением говорить о единой «теневой экономике», поскольку она складывалась из различных составляющих, некоторые из которых государство терпело и даже поощряло, а другие оставались подпольными и незаконными[189]189
Касенелинбойген А. Цветные рынки и советская экономика// СССР: внутренние противоречия. – № 2. – С. 54-132.
[Закрыть]. К примеру, с середины 30-х годов неизменно существовали «колхозные рынки», где крестьяне продавали продукцию частных огородов и частного же животноводства. Колхозы при любой возможности тоже выходили на рынок. Несмотря на ограничения, периодически вводимые Сталиным, Хрущевым или Брежневым, небольшие земельные участки, находившиеся в частном владении, давали треть, а по некоторым подсчетам, половину и даже более потребляемой населением сельскохозяйственной продукции. Эти показатели не очень отличались от данных 30-х годов, хотя потребление за это время сильно возросло и, таким образом, в абсолютном выражении вес этой рудиментарной частной экономики тоже увеличился[190]190
Собчак А. Хождение во власть. Рассказ о рождении парламента. – М., 1991. – С. 215; Заславская Т.// Иного не дано. – С. 22; Smith Н. Ор. cit. – Р. 277. См. также Boffa G. Storia dell'Unione Sovietica. – Vol. I. – P. 571-572.
[Закрыть].
Другой параллельно существовавшей системой была созданная государством сеть специальных магазинов, предназначенных для особо привилегированных групп населения. Наиболее важной была цепь валютных магазинов «Березка» и «Внешпосылторг». Под другим названием они существовали и раньше, в далекие 30-е годы, во времена первого пятилетнего плана, и использовались для изъятия золота у населения. Возрожденные во второй половине 50-х годов спецмагазины были предназначены, в частности, для иностранцев, которых все больше появлялось на советской земле. Но не только для них. Немало было в то время и советских граждан, работавших за границей и получавших зарплату в твердой валюте: дипломаты, деятели искусства, журналисты, военные, техники, консультанты при правительствах иностранных государств. Они отдавали государству заработанную валюту и в обмен получали сертификаты, которые могли использовать для покупок в тех самых магазинах для иностранцев, где было изобилие импортных товаров и уж, во всяком случае, товаров более высокого качества. Иметь сертификаты было весьма престижно; они превратились в предмет обмена. Так создавалась вторая расхожая монета, существовавшая наряду с рублем и конкурировавшая с ним[191]191
The Medvedev Papers. – P. 292-298; Сахаров А.Д. Указ. соч. – С. 100.
[Закрыть]. Но система специальных магазинов была связана не только с торговлей за валюту. Другие виды коммерческих услуг были предназначены для особых групп населения, начиная с функционеров высокого уровня и кончая распродажей товаров для сотрудников отдельных предприятий. Все эти системы привилегий и их проявления служили поводом для социальной напряженности.
Порочные формы экономической деятельности облегчали и одновременно стимулировали подпольную, или незаконную, экономику. Первым проявлением такого рода стала торговля сертификатами, а вслед за нею потянулась цепь других. Наиболее ходовые или дефицитные товары скупались самими работниками государственной торговли и затем перепродавались частным путем по более высоким ценам. Явление это становится настолько распространенным, что в результате именно среди этой категории людей зарождается и пребывает в зародышевом состоянии система «первичного накопления» капитала[192]192
Заславская Т.// Иного не дано. – С. 25-26.
[Закрыть], одним словом, неокапитализм в грубой форме. Стремление пробиться к нелегальным формам распределения вынуждало многих искать побочных «черных» заработков (которые по-русски называются «левыми»), то есть находя вторую работу на других, неофициальных предприятиях, где устанавливаемые нормы и расценки имели мало общего с общепринятыми, законными[193]193
Заславская Т. Человеческий фактор развития экономики и социальная справедливость//Коммунист. – 1986. – № 13.
[Закрыть].
Такого рода деятельность не могла ограничиваться исключительно рамками торговли: она получила столь заметное развитие, что распространилась на производственную сферу. Даже на основной, государственной службе некоторые люди пытались изыскивать источники дополнительного дохода, например утаивая часть продукции, избежавшей официального контроля, и пуская ее потом по каналам «черного» рынка. Особое распространение такая система приобрела на периферии и в некоторых республиках СССР, где образовалась разветвленная сеть «повязанных» между собой сообщников, состоящих на государственной службе[194]194
Симис К. Вторая экономика и коррупция в районном звене// СССР: внутренние противоречия. – № 2. – С. 133-159.
[Закрыть]. Стоит учесть, что и сами государственные предприятия, чтобы получить лучшие результаты, вынуждены были в обход контроля сверху создавать свою параллельную экономику: практически каждый директор старался заполучить побольше ресурсов, чтобы потом выгодно обменять их на других предприятиях[195]195
Это явление стало общественным достоянием: Smith H. Op. cit. – Р. 312-318.
[Закрыть].
Создавалась парадоксальная ситуация: экономика, обязанная быть самой планируемой и контролируемой, где из центральных министерств Москвы предопределялась любая мелочь в деятельности всех производственных или коммерческих экономических единиц, на деле превращалась в экономику, где довольно значительная и все возрастающая часть ее избегала какого-либо контроля, даже самого простого статистического учета. Причем здесь приходилось говорить не только о «черном» рынке, в противовес рынку «белому», как случается во всех «экономиках дефицита» с навязанными сверху ценами. Дело в том, что между первым и вторым наблюдалась целая гамма промежуточных оттенков. И это зло было еще наименьшим. Незаконные и полузаконные формы деятельности всегда возникали в связи с реальными запросами страны, которые, по заверениям правительства, оно само хотело и могло удовлетворить. Но в том-то и заключалось отличие от предшествующих десятилетий, что правительство хотело, но уже было не в состоянии удовлетворить возникавшие потребности. Позднее «теневая экономика» будет признана необходимой. Параллельно существующие формы экономики, писал Горбачев, «пользовались неспособностью государственных органов удовлетворять нужды населения». Как сказал один ученый, они представляли тогда «нелегальную систему социальных отношений, противостоящую государственной бюрократической системе» и возникшую благодаря «определенным формам подпольной и самопроизвольной приспособляемости»[196]196
Gorbatchev M. Avant-memoires. – Р. 12; An End to Silence... – P. 303; Гефтер М. Указ. соч. – С. 70.
[Закрыть].
Однако то обстоятельство, что система носила подпольный, нелегальный характер, не могло не иметь серьезных последствий. Чтобы существовать, эта система вынуждена была идти против закона или по меньшей мере обходить его. Этого нельзя было сделать без большого числа соучастников в правительственных структурах, официальных учреждениях, самом судебном аппарате, без соучастия, оплачивавшегося доходами от «теневой экономики» и посему становившегося ее составной частью. Таким образом, понятно, как могла процветать в столь широких масштабах коррупция, которую позднее все критики брежневского правления назовут характерной чертой этого периода. Как скажет один из них, «наглая коррупция» достигнет в это время «своего апогея»[197]197
Там же. – С. 348.
[Закрыть]. Коррупция и преступность шли рядом, поскольку создавали условия для систематического нарушения законов. Следовательно, ясно, почему иностранные наблюдатели были склонны отмечать, так сказать, «естественный» характер явления, в то время как советские критики особо подчеркивали его преступный, или, используя заимствованный тогда на Западе неологизм, мафиозный характер. Слово «мафия» станет расхожим понятием при описании фактического слияния незаконной экономической деятельности с деятельностью представителей государственной власти[198]198
Заславская Т. // Иного не дано. – С. 33; Shevardnadze E. Op. cit. – Р. 56; Собчак А. Указ. соч. – С. 110.
[Закрыть].
Советские критики нередко были склонны возлагать ответственность за падение общественных нравов непосредственно на Брежнева, поскольку в самой его семье было достаточно случаев коррупции. Со свойственным ему чувством любви к семье Брежнев снисходительно относился к недостойному поведению некоторых своих близких родственников. Его стиль руководства со склонностью к внешним проявлениям власти, к распределению кормушек и выдаче наград даже самому себе стимулировал и других следовать по той же скользкой наклонной плоскости. Руководители среднего уровня теперь уже не удовлетворялись служебной дачей, но, запуская руки в государственную казну, строили личные загородные дома, оформляя их на имя детей или внуков. Присущая эпохе атмосфера благоприятствовала предосудительному поведению. Но на самом деле основная ответственность, лежавшая на Брежневе и его сподвижниках по руководству, была связана не столько с этикой, сколько прежде всего с политикой. Она состояла не только в недостаточном противодействии этим явлениям. На съездах партии Брежнев даже осуждал «алчность, коррупцию, паразитизм, пьянство, ложь, анонимки», но представлял их как пережитки прошлого, изображая настоящее как триумфальную победу идей социализма и коммунизма[199]199
XXIV съезд... – Т. I. – С. 109.
[Закрыть]. Официальная пропаганда катастрофически быстро дискредитировала себя в глазах населения. Никто уже не принимал всерьез пропагандистской риторики.
Противозаконность и коррупция были неизбежными атрибутами нарождающейся «теневой экономики» и отражались на всех других аспектах социальной жизни. Им суждено было оказать еще более тяжелое и глубокое воздействие на последующее развитие общества.
Социальное расслоение и образ жизниПроисходившее, несмотря ни на что, повышение уровня жизни радикально воздействовало на образ жизни и запросы людей. В конце 50-х годов городское население численно превысило сельское. В 1972 году соотношение было, соответственно, 58% и 42%. Этого не произошло в некоторых окраинных республиках Советского Союза: Грузии, Молдавии, Киргизии, Узбекистане, Таджикистане и Туркмении, где продолжал отмечаться гораздо более значительный по сравнению со всей остальной страной демографический рост населения[200]200
Народное хозяйство СССР. 1922-1972. Юбилейный статистический ежегодник. – М., 1972. – С. 13-18.
[Закрыть]. Но изменение произошло во всех других более крупных и населенных республиках СССР. Неуклонное увеличение городского населения продолжалось и в течение 70-х годов.
Неудивительно, что на образ жизни оказал сильное воздействие прежде всего строительный бум. Массовое строительство, начатое Хрущевым во второй половине 50-х годов, постепенно ускорялось пришедшими ему на смену руководителями[201]201
XXV съезд... – Т. I. – С. 112; XXVI съезд... – Т. I. – С. 78.
[Закрыть]. На окраинах городов возникали новые, бескрайние жилые кварталы. Безусловно, они оставляли желать лучшего с точки зрения архитектуры и качества. Но сам факт увеличения количества жилья оказал чрезвычайно важное воздействие. Большая часть городского населения (к концу 70-х годов оно достигнет 80%) в отличие от предыдущих четырех десятилетий, когда люди вынуждены были жить в коммунальных квартирах, теперь имела отдельные квартиры. Это вовсе не означало решения жилищной проблемы: меньшая, но все еще значительная часть населения еще не имела отдельных квартир, молодые семьи должны были годами ждать ее получения, да и сами новые квартиры были малогабаритными и неудобными. Но один тот факт, что, возвратясь домой, человек мог закрыть за собой дверь, вернуться в сферу своей личной жизни, общаться с друзьями без постороннего присутствия, не мог не повлиять на поведение людей и на их образ мышления[202]202
Гефтер М. Указ. соч. – С. 346; Yakovlev А.// S.F. Cohen, К. vanden Heuvel... – P. 40-41; Smirnov G.//Ibid. – P. 85; Smith H. Op. cit. – P. 108-109.
[Закрыть].
Вместе с широким строительством жилья получали распространение товары длительного пользования – от электробытовых приборов до телевизоров, от мебели до автомобилей. Конечно, по количеству и особенно по качеству они были еще далеки от уровня, достигнутого в Америке или Западной Европе. Но все более широкое их распространение влияло на вкусы и образ жизни. Подводя общий итог, можно сказать, что жизнь людей стала более независимой. Другое обстоятельство, оказавшее наибольшее, после отдельных квартир, воздействие, – это расширение каналов связи с внешним миром. Хотя правительство страны по-прежнему пыталось препятствовать этой естественной тенденции, тем не менее ей не могли не способствовать возникающие запросы внешней и экономической политики. Отсюда происходили противоречия и конфликты, которые никогда прежде не наблюдались и к которым правительство Брежнева не было готово. Как уже говорилось, все больше советских людей работало за границей. Многие направлялись за рубеж для выполнения специфических профессиональных заданий, на международные совещания, на учебу, в деловые поездки, в рамках обмена делегациями. Но значительно расширялся и простой туризм, особенно с европейскими странами-союзницами. Политика Советского Союза, его роль на мировой арене не могли исключить этого. Тем не менее получение разрешения на выезд было сопряжено еще с крайними трудностями, со сложными и изнурительными процедурами, многочисленными проверками на предмет политической «благонадежности». Закона о выдаче паспортов не существовало. Соответствующие органы руководствовались частными служебными инструкциями. Подобный подход нередко оказывался унизительным для тех, кто должен был проходить все эти проверки[203]203
СССР: внутренние противоречия. – № 9. – С. 162-177; The Medvedev Papers. – P. 215-216, 235-239, 327-329; Medvedev R. La democrazia socialista. – P. 260-265.
[Закрыть]. Практически поездки за границу тоже стали в конце концов привилегией, предоставляемой зачастую произвольно и уж, во всяком случае, исходя из политических установок соответствующих органов.
Такая система, вызывавшая негодование лиц, к ней не причастных, не удовлетворяла даже тех, кто извлекал из нее определенную выгоду: просто потому, что через нее должны были проходить все. И потом, когда удавалось выехать, невольно проводились постоянные сопоставления с увиденным за границей, оценивалась разница в уровнях жизни на родине и за рубежом, жесткие правила, обусловливающие существование советских людей, сравнивались с большей свободой, которой пользовались граждане других стран. Конечно, ездившие за границу в основном относились к привилегированным группам населения, но, вместо того чтобы радоваться этому, они вдруг видели, насколько эти привилегии оказывались скромными по сравнению с привилегиями граждан Европы или Америки, стоявших с ними на одной ступени социальной лестницы. Поэтому домой довольным не возвращался никто.
Раздражение, всегда вызываемое при сравнении с жизнью за границей, особенно портило настроение при сопоставлении со странами Восточной Европы, жившими под сенью СССР, принявшими те же модели экономических и социальных отношений, равно как и те же политические нормы. Даже эти страны жили лучше Советского Союза. Образовался разрыв в пользу восточноевропейских стран, который постоянно увеличивался. Основную причину этого следовало искать в небольших военных расходах, гораздо более низких по сравнению с СССР, почти полностью взвалившим на себя финансирование Варшавского блока[204]204
Gorbatchev M. Avant-memoires. – P. 191.
[Закрыть]. Но, каковы бы ни были причины, дело от этого не менялось. Внимательный американский ученый отметил, что именно в этом скрывался один из основных источников недовольства. Часто посещая СССР, он сам мог убедиться в повышении уровня жизни за предшествовавшие 20 лет. Но он отмечал также, что иначе думали те, кого он причислял к «средним классам» общества и кого он склонен был называть интеллигенцией. Именно из сопоставлений со странами-«сателлитами» рождались уныние и скептическое отношение к правительственной политике, не способной выполнить данные обещания. Такие чувства, даже если они и оставались невысказанными, были, по его мнению, более сильными и глубокими по сравнению с настроениями американцев по поводу разразившегося в это время дела «Уотергейт» и кризиса администрации Никсона[205]205
Medvedev R. The Soviet Union since Stalin. – P. 179-199; Yanov A. The Russian New Right. – P. 148.
[Закрыть]. Этот анализ сохраняет свою ценность даже как историческое исследование.
Стабильность, к которой стремилось правительство Брежнева, и резкое снижение темпов развития страны постепенно сводили на нет то, что, наверное, везде обеспечивало поддержку советским правительствам предшествующих десятилетий: удивительную социальную мобильность, сопровождавшую периоды индустриализации, урбанизации, войны и послевоенного восстановления хозяйства, наращивания военной мощи СССР, мобильность, предоставлявшую возможности и перспективы лучшей жизни. Пружины, порождающие эту мобильность, со временем потеряли упругость. Социальные различия в СССР существовали всегда, несмотря на уравниловку – один из результатов революции 1917 года. Но теперь намечалась тенденция к возникновению настоящего противостояния социальных слоев: об уравниловке говорили с растущим и явным неодобрением не только по понятным причинам – в связи с чрезмерным нивелированием общества в целом, но также и в силу более эгоистических расчетов нарождающихся элит. Высшее образование также все более становилось привилегией определенных социальных групп. Хотя при поступлении в университеты и сопоставимые с ними по уровню институты законы и предусматривали определенные льготы для детей рабочих и крестьян, на самом деле возможность поступления в самые престижные высшие учебные заведения ограничивалась принадлежностью к постепенно сужающимся социальным кругам[206]206
Бородкин Ф.М. Социальная политика: власть и перестройка// Постижение. – С. 255-256.
[Закрыть].
Снижение социальной мобильности и стабильность правящих кругов вели к тому, что часть КПСС, выполнявшая руководящие функции в партии и в обществе, все более приобретала черты отдельного социального слоя. Коммунистическая партия была задумана Сталиным как некий политико-идеологический «орден», призванный руководить обществом: такой она была, такой и оставалась[207]207
Boffa G. Storia dell'Unione Sovietica. – Vol. I. – P. 297-301, 608-617.
[Закрыть]. Но было бы неверно рассматривать ее как некий социальный класс: ни сами руководители партии не сознавали себя таковыми, ни другие не воспринимали их таким образом. Однако в течение 60-х и 70-х годов и здесь произошли заметные изменения. Доказательством тому служит популярность самого термина «номенклатура». На русском языке это слово тоже означает перечень лиц. Уже с начала 20-х годов в советском руководстве практиковалось составление списка государственных постов, занимать которые могли только члены партии, что гарантировало им исключительный доступ к рычагам власти. Однако никто и никогда не употреблял слово «номенклатура» для обозначения некоего привилегированного сословия. Оно начало использоваться в этом смысле как раз в 70-х годах сначала в России, а потом за границей, после того как один советский политический эмигрант опубликовал книгу, где этим термином был обозначен «господствующий класс» СССР, виновный во всех несчастьях страны, который в качестве такового и должен быть низвергнут[208]208
Vozlensky M. Nomenklatura. La classe dominante in Unione Sovietica. – Milano, 1980.
[Закрыть]. После долгих лет кадровой устойчивости руководства власти предержащие разных уровней, в свою очередь, начали и на самом деле ощущать себя наделенными особыми правами. Но главное, что большая часть населения рассматривала их уже как отдельный от остального общества слой, сохраняющий прочное господствующее положение. Введенный в обиход термин «номенклатура» получил распространение как раз потому, что был проявлением нарождающейся классовой борьбы.
Обо всех этих явлениях открыто не говорили. Анализ состояния общества, по сути дела, не допускался. Новые социальные расслоения не изучались, а если рассматривались, то только маленькими группками исследователей, не имевших права обнародовать результаты своих исследований ни в печати, ни в университетских лекциях. Так возникал другой опасный парадокс: в обществе, претендующем на то, что оно обязано своим появлением такому идейному направлению, как марксизм, который и возник-то как научный анализ социальных структур, подобный анализ как раз и не проводился. Надо сказать, что этот парадокс не был характерен для далеких революционных и послереволюционных лет. Он появился 50 лет спустя в партии, утверждавшей, что именно анализ дает научное обоснование ее праву руководить страной[209]209
Суслов М. Избранное: речи и статьи. – М., 1972. – С. 653.
[Закрыть]. На самом деле реальные проблемы общества утаивались. Поэтому советское общество все меньше понимало себя. Это будет одной из самых горьких констатации, которую придется сделать, когда наступит конец брежневской эпохе правления[210]210
Заславская Т.// Иного не дано. – С. 9-50.
[Закрыть].
Вместо анализа общества были предложены идеологические постулаты. Особым мастерством в подобных экзерсисах отличался Суслов, всегда остававшийся верховным жрецом государственной идеологии. Когда за рубежом высказывались сомнения в том, что о советском обществе можно говорить как о социалистическом, Суслов отвечал, что оно единственное и было «реальным социализмом». Внутри же страны распространялось утверждение, что наступила стадия «развитого социализма». Эта спорная концепция была выработана новыми руководителями в поддержку тезиса о том, что социальный организм общества был силен теперь «полной однородностью». Разработанные хранителями правящей идеологии, эти тезисы были изложены Брежневым в конце 60-х годов[211]211
Ibid. – Р. 15; Урок дает история. – М., 1989. – С. 377, 282; Медведев Р. Личность и эпоха... – С. 140-143; Брежнев Л.И. Ленинским курсом. Речи и статьи. – Т. II. – М., 1973. – С. 92-93; Boffa G. Il fenomeno Stalin nella storia del XX secolo. – P. 31-36.
[Закрыть]. С той поры они стали неотъемлемой частью официальной доктрины. Но в отличие от успеха культурно-идеологических инициатив Сталина, эти так ни когда и не стали по-настоящему эффективными. К ним относились с безразличием, иногда с сарказмом: они стали символом невозможности для общества познать самое себя.
