Текст книги "Кое-что о тебе"
Автор книги: Джулия Джеймс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)
ГЛАВА 4
Когда агент Уилкинс сказал, что они с напарником могут отвезти свидетельницу из отеля домой, та, скрепя сердце, согласилась. Как бы Камерон ни стремилась держаться от Джека подальше, однако не хотела, чтобы Паллас решил, будто она задета его отношением.
Устроившись на заднем сиденье машины Уилкинса, – по крайней мере предположительно машины Уилкинса, раз тот был за рулем, а Джека владельцем «Лексуса» она себе не представляла, – Камерон откинула голову на прохладную кожаную спинку и выглянула в окно. Она так долго проторчала в гостиничном номере, что при выходе на улицу яркий дневной свет показался сюрреалистичным и раздражающим. Близился полдень, а значит, она не спала почти тридцать часов. Сомнительно, чтобы кофе из «Старбакс» мог помочь при таком недосыпе.
Сопротивляясь убаюкивающему ходу автомобиля, пассажирка отвернулась от окна и, не поднимая головы с подушки сидения, сквозь полуприкрытые веки посмотрела на сидевшего впереди мужчину.
На Джека Палласа.
Камерон посмеялась бы над иронией ситуации, если бы не собачья усталость. Кроме того, рассудила она, благоразумнее воздержаться от спонтанных смешков, когда едешь в машине с двумя агентами ФБР, один из которых уже и без того настолько сильно тебе не доверяет, что это физически ощутимо.
Не то чтобы ее удивляло, что Джек по-прежнему испытывает такие чувства. Камерон слишком хорошо помнила выражение его лица после своего сообщения, что прокуратура не намерена начинать судебный процесс по делу Мартино.
Это произошло три года назад, под вечер пятницы. Немногим раньше в тот же день Сайлас Бриггс, федеральный прокурор Северного округа штата Иллинойс, вызвал помощницу к себе. Шеф предупредил, что хочет поговорить о деле Мартино, и Камерон ожидала, что предстоит обсуждение обвинений, которые будут предъявлены многочисленным членам преступного синдиката. Однако слова начальника оказались для нее полной неожиданностью.
– Я решил не выдвигать обвинений, – сразу же, как только подчиненная села, заявил прокурор, словно желая побыстрее закончить разговор.
– Против самого Мартино или против кого-то из его людей? – уточнила помощница, подумав поначалу, что Сайлас заключил с одним из подследственных – а то и с несколькими – досудебное соглашение в обмен на свидетельские показания.
– Ни против кого, – будничным тоном ответил шеф.
Камерон откинулась на спинку стула. Ей требовалось время переварить услышанное.
– Вы не хотите предъявлять вообще никаких обвинений?! Никому?
– Я понимаю, ты удивлена таким решением.
Удивлена?! Да это преуменьшение года!
– Но ведь ФБР вело расследование в течение двух лет! С информацией, собранной агентом Палласом за время работы под прикрытием, у нас достаточно доказательств, чтобы упечь Мартино за решетку до конца его дней. Почему мы не будем возбуждать дело?
– Ты молода и полна рвения, Камерон, что очень мне импонирует. Это одна из причин, почему я увел тебя из «Хэтчер и Торн», – Сайлас упомянул юридическую фирму, где Камерон трудилась до того, как перейти в федеральную прокуратуру.
Помощница подняла руку. Да, действительно, она здесь новичок и горит энтузиазмом, однако, прежде чем стать обвинителем, четыре года участвовала в судебных баталиях в качестве адвоката. Тем не менее, если шеф считает, что Камерон не готова, она наступит на горло собственной гордости.
– Подождите, Сайлас. Если это потому, что вы полагаете меня недостаточно опытной для такого процесса, просто передайте материалы кому-нибудь другому. Я, конечно, немного побрюзжу и даже денек-другой послоняюсь по офису с обиженным видом, но переживу. Черт, я даже помогу назначенному вами человеку войти в…
– Никто из нашей прокуратуры возбуждать дело не будет, и точка, – перебил ее начальник. – Я сижу в этом кресле достаточно долго, чтобы понимать, что подобное разбирательство неизбежно закончится, во-первых, балаганом в средствах массовой информации, а во-вторых, позором для федерального правительства. Сейчас ты уверена, что у тебя достаточно улик, но погоди: стоит открыто объявить Мартино войну, как свидетели один за другим начнут менять показания, – а еще хуже, таинственно исчезать или погибать. И прежде чем сообразишь, в чем дело, через две недели процесса у тебя не останется ни крупицы веских доказательств, чтобы подкрепить обещания, заявленные во вступительной речи перед присяжными.
Камерон понимала, что, вероятно, на этом следовало перестать упрямиться, но ничего не могла с собой поделать.
– Свидетельских показаний одного агента Палласа достаточно…
– Агент Паллас действительно видел много чего, но, к сожалению, его легенда развалилась слишком рано, – перебил прокурор. – И хотя я, разумеется, способен оценить два года, потраченных им на расследование, но если мы возбудим дело и не добьемся обвинительного приговора, провал повесят на нас – а не на агента Палласа или кого другого из ФБР. Я не желаю подвергать нашу контору такому риску.
Вот тут у Камерон буквально отнялся язык. Роберто Мартино и его приспешники контролировали почти треть торговли наркотиками в Чикаго. Они отмывали преступные деньги через два десятка подставных компаний, они шантажировали, подкупали и запугивали всякого, кто становился им поперек дороги. Не говоря уж о том, что убивали.
Стремление покарать преступников, подобных Мартино, и было той первостепенной причиной, по которой Камерон перешла в федеральную прокуратуру. В черные дни, последовавшие за гибелью отца, это решение – а еще поддержка Эйми и Колина – давало силы оставаться собранной и целеустремленной.
Вообще-то ей нравилось на прежнем месте работы. Отец Камерон служил в полиции, а мать трудилась судебным секретарем (пока не развелась с отцом и не вышла замуж за летчика, с которым познакомилась, протоколируя очередное слушание – не иначе, о егоразводе), так что семья имела достаточный доход. Но богатыми они, ясное дело, не были. Поэтому Камерон высоко ценила независимость и уверенность, сопутствующие зарплате в двести пятьдесят тысяч долларов, которую заработала на четвертом году частной практики.
Мистер Линд гордился успехами дочери. Судя по словам полицейских, выражавших соболезнования на отпевании и похоронах, он без конца хвастался и напарнику, и другим приятелям достижениями своей малышки.
После развода родителей – особенно после того, как мать со своим новым мужем, ушедшим из авиакомпании вскоре после поступления Камерон в юридическую школу, переехали во Флориду – Камерон еще больше сблизилась с отцом и родней с его стороны.
Его смерть стала для дочери тяжелейшим ударом.
Однажды поздним вечером, на четвертом году работы Камерон в юридической фирме, капитан, под началом которого дежурила смена отца, позвонил ей с мрачным сообщением, которого опасается всякий, у кого близкие служат в правоохранительных органах: что нужно срочно приехать в больницу. Но к тому времени, когда дочь влетела в отделение неотложной помощи, было уже поздно. Камерон оцепенело стояла посреди одноместной палаты, пока капитан объяснял, что мистер Линд поехал на вызов, представлявшийся обычным случаем семейного насилия, и там погиб от пули наркоторговца.
Первые пару недель после смерти отца Камерон чувствовала себя… «невесело» – именно этим словом она обычно описывала свое состояние, когда Колин интересовался, как у нее дела. Но затем взяла себя в руки и вернулась к работе. Во многом помогло сознание того, как гордился ее упорным трудом отец, как хотел, чтобы дочь продолжала двигаться в том же направлении, чтобы достигла высот на избранном поприще. Только теперь ей чего-то не хватало.
Через месяц после похорон, сидя в зале суда, Камерон наконец поняла, чего именно ей недостает. Она дожидалась своей очереди, чтобы подать ходатайство об исключении доказательств. Когда-то подобные действия казались ей чрезвычайно важными, но после смерти отца удручали своей незначительностью. И тут секретарь суда объявил следующее слушание: «Соединенные Штаты против Марковица».
Простой случай: бывший уголовник, попавшийся на незаконном ношении огнестрельного оружия. Обычная явка в суд, никаких ярких моментов. Ходатайство об исключении доказательств, представленное подсудимым, в процессуальном плане очень напоминало то, которое должна была подавать Камерон, поэтому она и обратила внимание на происходившее, желая определить настроение судьи. После кратких прений судья вынес решение в пользу правительства, и наблюдательница увидела во взгляде помощника федерального прокурора удовлетворение.
С момента смерти отца Камерон ни разу не ощущала себя довольной.
Но в то утро, глядя, как преступника уводят из зала суда в наручниках и оранжевой робе осужденного, она почувствовала, что результат, пускай небольшой, достигнут: правосудие восторжествовало. Стрелявший в ее отца тоже был рецидивистом. Может, если бы стражами законности было сделано больше, если бы на улицах не оказалось того пистолета, если бы на свободе не оказалось того уголовника…
Камерон осознала, что способна помочь правому делу.
На той же неделе она подала заявление на соискание должности помощника федерального прокурора.
Однако энтузиастка не ожидала, что одной из сторон деятельности обвинителя окажется политика, часто замешанная в играх с правительственными постами. В тот день, сидя напротив начальника и обсуждая причины, вынуждавшие отказаться от дела Мартино, Камерон поняла, что федеральная прокуратура не стала исключением из прочих госструктур. Действительная забота Сайласа легко просчитывалась: он просто-напросто не хотел подставлять свою голову и рисковать проиграть процесс, который будут освещать все национальные газеты, радио и телевидение.
Камерон была удивлена решением шефа. И расстроена. И возмущена, что Роберто Мартино позволят безнаказанно продолжать преступать закон. Но к сожалению, у нее были связаны руки – если только она не намеревалась расстаться со своим значком помощника федерального прокурора здесь и сейчас. Камерон проработала в прокуратуре всего лишь год. Открыто выступить против начальника в подобном вопросе – не лучший ход, если хочешь остаться трудоустроенным борцом с преступностью. Поэтому она придержала свои мысли при себе.
– Хорошо. Никаких обвинений. – От проговаривания этих слов вслух у Камерон засосало под ложечкой.
– Рад, что ты понимаешь, – одобрительно кивнул шеф. – И последнее: у меня не было возможности поговорить по этому поводу с кем-либо из Бюро. Нужно сообщить агенту Палласу и остальным, что мы отказываемся от дела Мартино. Поскольку вы с ним неплохо ладите, думаю, лучше, чтобы новость преподнесла ты.
А вот на этоКамерон не подписывалась.
– Полагаю, будет уместнее, если агент Паллас услышит о решении от вас. Особенно с учетом всего, что ему пришлось пережить за время расследования.
– Он выполнял свою работу. А работа агента ФБР порою оборачивается и неприятной стороной.
Почувствовав по тону начальника, что обсуждение закончено, Камерон кивнула. В любом случае она не была уверена, не ляпнет ли лишнего, если откроет рот.
Сайлас сверлил подчиненную взглядом.
– И, раз уж мы пришли к единому мнению, учти: все, что следует знать ФБР – против Мартино и его людей не будут выдвигаться никакие обвинения. И только. У нас строго соблюдается политика конфиденциальности внутренних процессов принятия решений.
Помощница снова промолчала, и Бриггс вскинул голову:
– Мне нужно, Камерон, чтобы ты показала умение работать в команде. Понимаешь?
О, она прекрасно понимала. Ее сделали козлом отпущения: ответственность за свое решение оставить в покое Мартино прокурор взвалил на подчиненную. Но таковы правила игры. Сайлас Бриггс – ее начальник, а кроме того – очень влиятельный и располагающий обширными связями член сообщества юристов Чикаго. Это означало, что Камерон могла ответить только одно:
– Считайте, что дело сделано.
* * * * *
Джек заметил, как Уилкинс посматривает в зеркало. Вот уже какое-то время пассажирка на заднем сиденье не издавала ни звука.
– Она что, уснула? – поинтересовался Паллас.
Напарник кивнул:
– Долгая ночь.
– И то правда. Давай перед возвращением в контору завернем за кофе. Тот, что в офисе, совершенно дерьмовый на вкус.
–Я имел в виду, что у мисс Линд выдалась долгая ночь.
Джек с самого начала прекрасно понял, что имел в виду Уилкинс. Но он старался, как только мог, избегать мыслей о ней.
– Как-то неловко, что вы снова встретились при таких обстоятельствах.
Похоже, коллега не уловил его не-трогаем-эту-тему сигнала.
Джек покосился в зеркало со своей стороны, перепроверяя, действительно ли Камерон спит, и приглушенным голосом отозвался:
– Наша встреча была бы неловкой при любых обстоятельствах.
Уилкинс отвел взгляд от дороги:
– Сожалеешь?
– О том, что сказал тогда?
– Угу.
– Только о том, что рядом оказалась камера.
Напарник мотнул головой:
– Напомни мне, чтобы я никогда не портил с тобой отношений.
– Никогда не порть со мной отношений.
– Спасибо за предупреждение.
Джеку нравилось работать с Уилкинсом. Когда шеф решил дать ему в напарники мальчишку, только закончившего академию, Паллас поначалу засомневался. И засомневался еще больше при виде дорогого костюма, в котором паренек явился на их первую встречу. Но под ухмылочками и шуточками Уилкинса скрывалось гораздо больше ума, чем Паллас сперва ему приписал, и Джек зауважал коллегу – даже если по большинству вопросов мнения напарников расходились настолько, что дальше некуда. Кроме того, он был рад человеку, с которым действительно можно поговорить. Приятное разнообразие после агента из Небраски, произносившего в среднем шесть с половиной слов за день и обладавшего интеллектом дверной ручки. Дежурить с тем парнем было зеленейшей тоской. Впрочем, в Небраске все дежурства оказались такими. Последние три года Джек на стенку лез от скуки – в чем, несомненно, и заключался смысл дисциплинарного взыскания, наложенного на Палласа министерством юстиции.
Он снова глянул в зеркало на спящую сзади Камерон.
Заявив Уилкинсу, что не сожалеет об инциденте трехлетней давности, Джек лукавил. Конечно, он раскаивался: брошенные им в сердцах слова были незаслуженными. Паллас понял это буквально через пару секунд, едва реплика слетела с его языка.
Узнав о переводе обратно в Чикаго, Джек дал себе клятву оставить эту историю в прошлом, но, к сожалению, не учел возможности столкнуться с Камерон Линд в первую же неделю после своего возвращения. Ее присутствие всколыхнуло множество воспоминаний.
Начать хотя бы с того, что Паллас до сих пор не мог забыть, как она избегала смотреть на него, сообщая о решении по делу Мартино.
Три года назад, под вечер пятницы, помощница прокурора позвонила и известила, что направляется к ним в офис, чтобы поговорить с Джеком и его тогдашним напарником, Джо Доббсом. Услышав стук в дверь и увидев на пороге мисс Линд, Паллас улыбнулся. Он отчетливо помнил это – вероятно, потому, что в те дни крайне редко улыбался. В течение двух лет, проработанных у Мартино, не с чего было особо веселиться. Джек все еще, откровенно говоря, хреново себя чувствовал после такого долгого пребывания постоянно настороже и с трудом привыкал к спокойному течению нормальной жизни. А еще, до полного счастья, не спал по ночам.
Но как бы тяжело не давалось возвращение к офисной работе, против определенной ее часи – сотрудничества с Камерон Линд – агент не возражал. Вообще-то, Паллас даже забеспокоился, не слишком ли охотно он не возражает. Они с Камерон всегда говорили только о деле – о Роберто Мартино, – но в те немногие минуты, когда оставались наедине, Джек ощущал между ними какие-то скрытые флюиды. Он не знал, как описать эти чувства, но твердо мог сказать: чем бы они ни являлись, они заставили его пожалеть, что он до сих пор выбит из колеи.
– Проходите, – пригласил посетительницу Паллас.
Появившись в его кабинете в ту пятницу, мисс Линд впервые не ответила на улыбку.
– А мистер Доббс присоединится к нам?
– Он сейчас придет. Может, присядете, пока ждете? – указал Джек на кресло возле стола.
Камерон покачала головой:
– Все нормально, спасибо.
За месяц сотрудничества агент изучил помощницу прокурора достаточно хорошо, чтобы понять, что как раз сегодня не все нормально. Что-то было не так: гостья пропустила обмен острыми-как-коготки-но-не-слишком-ехидными полукокетливыми любезностями, которого Паллас привык ожидать и от которого получал удовольствие как от обязательной части их бесед. Не говоря уже о том, что Камерон выглядела какой-то дерганой.
У Джека появилось плохое предчувствие.
– Вы сказали, что хотите поговорить о Мартино. Какие-то проблемы с делом? – поинтересовался он и увидел, что собеседница замялась.
В яблочко.
Мисс Линд перевела взгляд на дверь:
– Думаю, нам следует дождаться агента Доббса.
Камерон озабоченно прикусила нижнюю губу, и Джеку оказалось непросто определить, что беспокоит его больше: внезапное проявление ее уязвимости или тот факт, что теперь невозможно оторвать взгляд от ее губ.
Он встал из-за стола, закрыл дверь кабинета и остановился перед Камерон.
– Вы чем-то расстроены.
– Агент Паллас, мне кажется…
– Просто Джек, ладно? – перебил он. – Думаю, нам уже пора перейти на «ты».
Когда ее взгляд снова метнулся к двери, Джек сделал нечто, удивившее их обоих: протянул руку, нежно дотронулся до ее подбородка и повернул лицом к себе.
– Поговори со мной, Камерон. Расскажи, что случилось.
И когда эти невероятные аквамариновые глаза встретили его взгляд, Паллас почувствовал что-то вроде удара током, которым молодчики Мартино пытали его в течение двух дней после разоблачения. Только бесконечно более приятного.
– Джек, – прошептала она, – мне так…
Их прервал стук.
Дверь отворилась, и собеседники отпрянули друг от друга. Вошедший Джо удивился, обнаружив их посреди комнаты.
– О, привет, извините за опоздание. – Доббс устроился на одном из стульев возле стола: они с Палласом были напарниками в течение четырех лет и в кабинетах друг у друга чувствовали себя как дома. Скрестив ноги, агент посмотрел на Камерон: – Джек сказал, вы хотите поговорить с нами о Мартино?
– Хочу, – голос Камерон снова звучал натянуто и нервно, а еще она как-то странно сосредоточила свое внимание на Джо. – Хочу сообщить, что мы приняли решение. Прокуратура не будет предъявлять обвинения Роберто Мартино. И, раз уж на то пошло, никому из его окружения тоже.
В кабинете воцарилось молчание.
Тишину нарушил Джек.
– Вы не можете заявлять такое всерьез.
Камерон по-прежнему не смотрела в его сторону.
– Понимаю, это не тот результат, которого вы ждали.
– Что значит, вы не будете предъявлять никаких обвинений?! – возмутился Доббс. Агент был связным Джека в течение двух лет работы напарника под прикрытием и отлично знал, сколько компромата удалось нарыть на Мартино.
– Прокуратура решила, что доказательств недостаточно для передачи дела в суд, – объяснила Камерон.
Паллас пытался – изо всех сил – удержать свой гнев в узде.
– Чушь собачья. Кто принял такое решение? Бриггс?
Джо схватился со стула и зашагал по комнате.
– Вот гад, – с отвращением бросил он. – Только о своей шкуре и заботится.
– Я хочу поговорить с ним, – потребовал Джек.
– В этом нет необходимости, – Камерон наконец-то повернулась к нему лицом. – Это... это мое дело. И это мое решение.
– Черта с два! Я вам не верю.
– Дже-е-к, – предостерегающе покосился на напарника Доббс.
Камерон оставалась спокойной.
– Я понимаю, какое для вас разочарование…
– Разочарование?! – шагнул к ней Паллас. – То, что я чувствую сейчас, словом «разочарование» и близко не передать. Вы же изучали материалы расследования! По крайней мере еще минуту назад я предполагал, что изучали, – теперь-то я уже не уверен, чем там вы и все остальные занимаетесь в вашей конторе. Вам прекрасно известно, кто такой Мартино и какие дела он творит. Что, черт подери, вы себе, ребята, думаете?!
– Мне очень жаль, – невыразительным голосом отозвалась помощница прокурора. – Я понимаю, как много усилий вы вложили в данное расследование. К сожалению, мне больше нечего вам сказать.
– Еще как есть чего! Вы можете сказать, кому, мать его, из федеральной прокуратуры Мартино отстегнул, чтобы это чудо случилось. Если решение принимал не Бриггс, то... – Джек сделал паузу и окинул собеседницу критическим взглядом. – Как считаешь, Джо, а не покопаться ли нам немного в счетах мисс Линд? Давай проверим, не появилось ли у нее за последнее время больших-пребольших вкладов?
Камерон приблизилась и глянула на него прямо в упор:
– Агент Паллас, вы переходите всякие границы.
– Ладно-ладно, – вклинился между спорщиками Доббс, – думаю, нам всем следует сделать шаг назад и немного остыть.
Джек проигнорировал напарника.
– Мне нужны объяснения, – снова потребовал он.
– Отлично, – Камерон не сдавала позиций, сердито уставившись на Палласа. – Вы слишком рано вышли из-под прикрытия. Надеюсь, этот ответ вас удовлетворит, поскольку он единственный, который я могу вам дать.
Джека захлестнула ярость. И чувство вины. Ее слова ударили по больному месту – хотя у него не было выбора, Паллас по-прежнему каждый день казнил себя за то, что его легенда оказалась провалена.
– Убирайтесь из моего кабинета, – ледяным тоном процедил он.
– Я уже и так ухожу, – отрезала Камерон. – И напоследок, агент Паллас – если у вас когда-нибудь возникнут какие-либо сомнения насчет моей порядочности или моей преданности делу, можете лично изложить свои вопросы мне. Но если станете рыться в моих банковских счетах, вам лучше обзавестись либо постановлением суда, либо чертовски хорошим адвокатом. Агент Доббс, – кивнула она на прощание Джо, а затем развернулась и вышла, не сказав больше ни слова.
Джо посмотрел ей вслед.
– Знаю, Джек, ты сердит, да и я тоже зол как черт, но будь поосторожнее. Может, Камерон Линд и новичок, но она как-никак помощник федерального прокурора. И голословно обвинять ее в коррупции, пожалуй, не слишком хорошая идея.
Едва слыша слова напарника, Джек ничего не ответил. Он мог думать только об одном: два года жизни псу под хвост.
Доббс начал действовать.
– Ну ладно, я, пожалуй, схожу, потолкую с Дэвисом, – заявил он, имея в виду их непосредственного начальника. – Посмотрю, не удастся ли разведать, что происходит на самом деле. – Подойдя к Палласу, Джо положил руку ему на плечо. – А тебе тем временем надо остыть. Отправляйся домой, напейся, – что угодно, только дуй из этого офиса подальше, прежде чем ляпнешь такое, о чем потом пожалеешь.
Джек кивнул.
Два года...
Спускаясь к выходу, он оцепенело смотрел на двери лифта, задаваясь вопросом: имеет ли Камерон Линд хоть малейшее понятие, через что он прошел, чтобы заполучить все те доказательства, которые она только что превратила в пшик? Да, его легенда была раскрыта, но только потому, что в результате на две трети банальной глупости и на треть – бессмысленной драчки за юрисдикцию, управление по борьбе с наркотиками подослало к Мартино собственного тайного агента. Паллас раскусил парня за пять секунд. Мартино потратил десять.
И приказал Джеку убить лазутчика.
Для поддержания своей легенды Джек и так совершил немало всякого-разного, но до того момента хотя бы убийства ухитрялся избегать. Только на этот раз Мартино захотел, чтобы тело жертвы привезли ему обратно. Мафиози задумал отправить в управление посылочку – и никакая хитрость не могла спасти Палласа от необходимости предъявить всамделишный труп. Вот тогда он и спалился. Джек отправился на встречу с разоблаченным агентом, чтобы предупредить его и вдвоем побыстрее выбраться из передряги, когда их схватили молодчики Мартино.
Парня из управления прикончили на месте. Мартино придерживался намеченного плана, и его люди той же ночью подбросили труп к двери чикагского бюро по борьбе с наркотиками.
А вот к Джеку проявили меньшее снисхождение.
Этим все сказано.
Однако на вторые сутки истязаний плененного Палласа люди Мартино совершили роковую ошибку.
Вообще-то, ошибку допустил конкретный человек: Винсент, один из мафиозных специалистов по проведению допросов, пожелал применить пытки степенью повыше и решил развязать пленнику руки. Разумеется, он тут же обездвижил одну, пригвоздив предплечье к стулу двадцатисантиметровым мясницким ножом. Однако вторая рука агента на мгновение осталась свободной.
За такую дурость Мартино, конечно, и сам порешил бы подчиненного. В смысле, если бы Паллас сначала левой рукой не придушил садиста, а затем не прирезал, выдернув нож из собственного предплечья.
К счастью для Джека, у Винсента, кроме ножа, оказался также и пистолет. А еще ФБРовцу повезло, что за время службы в спецназе он научился одинаково метко стрелять с обеих рук.
А вот для подручных Мартино эти обстоятельства оказались роковыми. Правда, одному из молодчиков посчастливилось зацепить Палласа в завязавшейся перестрелке, только бандит прожил недостаточно долго, чтобы успеть похвастаться этим достижением.
В отличие от своих приспешников сам Мартино, по-видимому, обладал всей удачей в мире. Его не только не нашлось среди восьми трупов, подобранных на складе прибывшей в конце концов подмогой из ФБР, но, похоже, госпожа Фортуна улыбнулась мерзавцу с небес во второй раз, когда вручила его дело в трусливые ручонки помощницы федерального прокурора Камерон Линд.
Два года жизни псу под хвост.
Джек не хотел этому верить. Но Камерон заявила, что отказ от возбуждения дела был ее решением. И если это правда, то… черт с ней.
Лифт остановился на первом этаже, двери распахнулись. Паллас ступил наружу, и на него тут же набросилась толпа репортеров. К сожалению, это стало обычным явлением. После перестрелки на складе агент невольно оказался в центре внимания средств массовой информации – восемь мертвых гангстеров разожгли любопытство публики, – и с тех пор журналисты являлись сюда всякий раз, стоило имени Мартино мелькнуть в новостях.
– Агент Паллас! Агент Паллас! – перекрикивали друг друга журналисты, пытаясь пробиться к нему.
Игнорируя их, Джек направился к выходу. Женщина-репортер из местного филиала «Эн-би-си», чей интерес к Палласу в последнее время, похоже, перешагнул за рамки чисто профессионального, пристроилась рядом, таща на буксире оператора.
– Агент Паллас, мы только что услышали новость о деле Мартино. Какое ваше мнение как ответственного за расследование о том, что Роберто Мартино будет и дальше ходить по улицам Чикаго свободным человеком? – дама сунула микрофон прямо ему в лицо.
Возможно, все произошло из-за кошмарного недосыпания. А может (как выразился психолог, которого приказали посещать еженедельно), в результате затяжных эмоциональных проблем, связанных с работой под прикрытием и пленом. Или – чисто предположительно – сказались двухдневные пытки. Только прежде, чем он понял, что делает, Джек выпалил в ответ на вопрос журналистки:
– Похоже, помощница федерального прокурора вместо головы думает задницей, вот какое мое мнение. На это дело следовало назначить кого-нибудь с крепкими яйцами!
Все до единого телевизионные каналы в Чикаго начали шестичасовые вечерние выпуски новостей гневной тирадой Палласа.
И опять пустили запись в эфир, уже в десятичасовых новостях. Конечно, к тому времени и центральные агентства узнали, что специальный агент ФБР в Чикаго публично оскорбил помощницу федерального прокурора США. А затем его выпад прогремел повсюду: на «Си-эн-эн», «Эм-эс-эн-би-си», в «Тудей-шоу», в «Найтлайн», у Ларри Кинга и в прочих разных передачах. Не говоря уже о том, что ролику выпала сомнительная честь пробыть самым популярным видео на Ютубе в течение целой недели.
Само собой, шеф Джека оказался недоволен.
– Ты что, совсем рехнулся?! – взорвался Дэвис, затащив на следующее утро подчиненного к себе в кабинет. – Это ты, Паллас, думаешь вместо головы своей треклятой задницей, если позволяешь себе подобные комментарии на национальном телевидении!
С этого момента дела стремительно покатились под откос. Некая феминистская организация подняла шум в средствах массовой информации, утверждая, что заявление Джека о передаче дела кому-нибудь с «яйцами» было сексистским, поскольку однозначно подразумевало, что с таким масштабным судебным процессом мог справиться только обвинитель-мужчина.
Вот тут-то и вмешалось министерство юстиции.
Несмотря на предшествующую гневную вспышку, Дэвис два дня пытался умаслить министерских чинов. Он всячески подчеркивал, что Джек – самый способный и преданный делу агент во всем Чикаго, и предложил в качестве дисциплинарного взыскания, чтобы подчиненный принес официальные извинения мисс Линд и федеральной прокуратуре и получил полгода испытательного срока. Юристы министерства пообещали принять рекомендации Дэвиса к сведению.
В то понедельничное утро Паллас явился в офис рано, чтобы поработать над извинительной речью. Он понимал, что преступил границы дозволенного как в откровении репортерше, так и в своих предыдущих высказываниях в адрес Камерон. Следовало признать, у него неважно получилось совладать с ситуацией. Просто отвратно. В довершение потрясения и разочарования, испытанных после услышанной невероятной новости, тот факт, что он начал было доверять Камерон, лишь распалил его гнев. Но Джек надеялся, что найдется способ преодолеть эту непростую ситуацию и двигаться дальше.
Оставив дверь кабинета открытой, Паллас принялся за дело. Через несколько минут пяления в пустой экран – извинения никогда не давались ему легко – он с удивлением услышал доносившиеся из кабинета Дэвиса голоса. Джек думал, что в такую рань в офисе совсем один.
Тон Дэвиса был сердитым. Через весь коридор из разговора нельзя было разобрать почти ничего, кроме возгласов шефа «чушь собачья» и «принимать близко к сердцу». Так как Джек не слышал ответов второго человека, то подумал, что начальник общается по телефону. Но независимо от того, с кем беседовал Дэвис, Паллас с большой долей уверенности догадывался, о ком речь. Он встал из-за стола, подошел к порогу и тут…
Дверь кабинета Дэвиса распахнулась и появилась Камерон Линд.
Увидев Джека, она остановилась как вкопанная.
На лице помощницы прокурора промелькнуло хорошо знакомое агенту выражение. За годы своей работы он видел его множество раз.
Выражение пойманного с поличным правонарушителя.
Камерон быстро совладала с виноватым видом и невозмутимо встретила взгляд Палласа. А затем повернулась и ушла, не проронив ни слова.
Вышедший следом из кабинета шеф тоже заметил Джека и угрюмо покачал головой.
В тот же день министерство юстиции выдало распоряжение о немедленном переводе специального агента Палласа из Чикаго в Небраску.
И у Джека сложилось впечатление, что он знает, кого следует за это благодарить.
