Текст книги "Тайны прошлого"

Автор книги: Джулия Хиберлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Глава 28

Я сидела в одиночестве на качелях, устроенных на веранде ранчо, и пыталась успокоиться, слушая мягкий звон тарелок, которые мыли вручную. Три моих школьных подруги по волейбольной команде, которых я почти не видела за последние десять лет, поддерживали легкий разговор о своих детях – слова вылетали из кухонного окна, кружились над выгоревшим газоном и терялись в ярком летнем закате.

Они приходили каждое утро, все три прошедших дня, и каждый раз не с пустыми руками. Одна из них даже заплатила могильщику – завезла деньги, которые я ей дала, в старый деревянный дом за дорогой, где Рональд «Джиппи» Джиллеспи жил со своей матерью с тех пор, как бросил обучение в высшей школе Пондера. Мать Джиппи, женщина с лошадиным лицом и страстью к цветастым платьям, завела сына в полный финансовый тупик. Она никогда не прекращала играть в онлайн-покер, а стучать в ее дверь нужно было не меньше пяти минут, только потом она решала открыть. Глупейшая система, но в Пондере она работала.

Ингрид МакКлауд была известна и в маленьких городках вокруг Пондера, так что гостей у нас все прибывало. Она давала уроки игры на пианино. Она одалживала деньги тем, кто оказался в сложном положении. Они с папой владели огромным куском земли.

Лайл впервые на моей памяти надел рубашку с воротничком.

Вэйд мелькал повсюду, в сапогах и древнем пиджаке с ковбойскими лацканами, занимался тысячей разных дел, например, организовывал тех, кто должен был нести гроб. Милые старые леди гладили нас по рукам и говорили, что похороны прошли «довольно мило. Лонни Харбин сотворил чудо с маминой прической, а ведь у нее и так были красивые волосы».

Сплетничали, конечно, но старательно прятались при этом по углам. Как им было не сплетничать? К тому моменту все в городе уже слышали жуткие сказки о последних днях мамы, а Первая баптистская церковь Пондера буквально постелила красную дорожку для зевак, надеясь набрать себе новую паству.

В.А. Мастерс, мамин советник на протяжении тридцати лет, устроил себе отгул и произнес над гробом прощальную речь в церкви, забитой народом до самых стропил. Такое количество людей я видела здесь только на Рождество, когда выключали свет и у каждого в руках мерцала одинокая свеча.

Надгробная речь В.А. заставила меня плакать и смеяться, но позже я не могла вспомнить ни единого ее слова. Он закончил цитатой из поэмы Эмили Дикинсон, которую мама любила, и только его мягкий протяжный говор помог мне смириться с болью этих стихов.

Прошлой ночью Хадсон пришел проститься, одевшись в чудесный черный костюм. Современный рыцарь. Он сказал мне, что санитарки клянутся Богом, что, кроме медицинского персонала, к маме никто не входил.

– Мои ребята работают над делом, – сказал он мне, понизив голос. – Связались с источниками в ФБР. Ищут Смита. Пытаются разобраться… закончится ли все это… после смерти твоей мамы.

Я только кивнула и продолжила пожимать чужие руки, выполняя обязанности хозяйки как можно дальше от гроба. Чтобы не видеть маминого лица, похожего на белую маску. Я пыталась подчинить электрическое напряжение от присутствия Хадсона горю, отупению и исполнению долга.

А теперь я смотрела со своего насеста на оранжевый горизонт, заливавший чудными красками наши земли. И слушала, как на кухне одна из подруг делится рецептом картофельной запеканки.

Солнце скользнуло прочь, заканчивая этот отвратительный день.

А моя память вернулась в прошлое. К другому сияющему гробу.

* * *

Когда я вернулась в дом, в нем оставались лишь немногие опоздавшие, в основном незнакомые друг с другом, бродившие по гостиной на той грани сумерек, когда еще никому не пришло в голову включить свет.

Несмотря на невротичного отца, кузен Бобби вырос достойным, трудолюбивым и ответственным водителем грузовика. У него было двое детей и милая жена, которая привезла горшочек с цыпленком и вермишелью, удерживая его на коленях все полтора часа пути по неровной грунтовке.

– Бобби, милый, нам скоро нужно домой, детей пора укладывать спать, – сказала она, собирая грязные одноразовые тарелки и стаканчики, разбросанные по комнате.

Когда Бобби Вайт только появился на горизонте во главе своего маленького парада, мне понадобилось несколько секунд, чтобы его узнать. Мы давно не поддерживали связи – с тех пор как он переехал в городок на девяносто миль восточнее.

– Твоя мама всегда хорошо ко мне относилась, – сказал он, комкая ковбойскую шляпу, после того как поклонился гробу. – Первые несколько месяцев она писала мне каждый месяц, как по часам, и присылала по десять долларов. Я собирал их на перчатку, которой пользовался потом годами, и даже выиграл с ней национальный чемпионат. Она всегда приносила мне удачу. Она была единственной, кто меня постоянно хвалил.

Он улыбнулся.

– Я знаю, что был противным…

Он переступил с ноги на ногу, явно собираясь с силами, чтобы продолжить. Его физическая неуклюжесть в тот момент вернула мои мысли к самому впечатляющему спортивному стилю, который я когда-либо видела – когда Бобби бежал по полям. Бабушка сказала нам с Сэди, что он старается обогнать своих демонов.

– Она была лучше всех, кого я знаю, – продолжал он, так же неуклюже хлопая меня по плечу. – Когда-то она даже прочитала мне лекцию по поводу папы и его поведения. Сказала, что я могу или позволить ему сломать меня, или стать сильнее. Сказала, что папа гордится мной больше всех на свете, просто не может позволить себе это показать.

Я внезапно вспомнила испуганного и униженного мальчика на бейсбольном поле, на которого орал человек, больше всех обязанный его поддержать. Я подавила эмоции, так как была не готова к тому, что Бобби Вайт пробьет сегодня мою броню и доберется до сердца, когда все остальные не смогли.

– А твой сын занимается спортом? – спросила я, вытирая глаза. – Я бы хотела как-нибудь прийти на его игру.

– Не-а, – он покачал головой. – Я его не заставляю. Ему нравится рисовать. И у него здорово получается.

Я вспомнила эти слова, когда увидела Бобби, заснувшего на нашей старой кушетке, и его младшего сына Нэйта, задремавшего у папы на животе с раскинутыми руками и приоткрытым ртом, словно на земле не существовало более безопасного места.

Сам Бобби вздрагивал всякий раз, когда его отец входил в комнату.

– Вот. – Сэди вернула меня к реальности. – Выпей. – Она прикоснулась к моей голой руке запотевшим стаканом с холодной колой. – Ты выглядишь так, словно вот-вот упадешь в обморок.

Сэди указала рукой куда-то мне за спину, на дверь.

– Там какой-то человек хочет тебя увидеть. Говорит, что работал у нас на ранчо с папой и мамой. Я его не помню. – Она помахала рукой и улыбнулась группе, которая топала к выходу, а затем снова обернулась ко мне. – После того как все разойдутся, В.А. хочет отдать нам что-то по маминому завещанию. Говорит, что это сюрприз. Словно нам мало других сюрпризов.

Она закатила глаза и глотнула вина из пластикового стаканчика. Вино она наливала из волшебного источника – ящика «Каберне» на кухонной стойке, кем-то анонимно оставленного вчера на крыльце рядом с тремя блоками «Будвайзера». Обычное для Пондера выражение симпатии.

– Где Мэдди? – спросила я.

– Вернулась к нам, пытается победить Бэта в шахматы. – Бэт, друг Хадсона, который был в больнице. Человек с пистолетом.

– Как думаешь, после смерти мамы вся эта дрянь прекратится? – спросила у меня Сэди.

– Возможно. – Я уставилась на человека, который уверенно зашагал к нам. Темный костюм. Официальный.

– Это он. Тот, кто сказал, что работал на папу. Сложно представить, как он мог пачкать тут руки. Приятного разговора. – Сэди нырнула обратно в толпу.

Я не сразу его узнала. Он стал старше, отяжелел, рельефные мускулы скрылись под слоем жира за годы сидячей работы.

Федеральный маршал Энджел Мартинез, бывший агент программы по защите свидетелей.

«Мигрант-работник», который защищал маму в то далекое лето. Который довольно откровенно флиртовал со мной, когда папы не было рядом. Моя давняя любовь.

Еще один лжец.

Он искренне протянул мне руку.

– Томми, ты, наверное, меня не помнишь…

– Помню, – перебила я. – Трефовый валет. Предательство.

– Что?

– О тебе рассказали бабушкины карты. – Я знала, что мои слова кажутся ему бредом, но мне было все равно. – Ты лгал мне. Вы все мне лгали. И я хочу услышать почему. Прямо сейчас.

Мой голос сорвался, и Сэди резко обернулась с противоположной стороны комнаты.

– Я здесь не по работе, – сказал Мартинез. – Я пришел выразить соболезнования.

– Скажи почему, – повторила я, стряхивая с локтя его руку.

– Томми, не стоит поднимать эту тему. Пусть все уйдет вслед за твоей мамой. Я и сам не знаю полной картины. Меня просто отправили сюда на задание.

– И тебе много лет назад так понравилась моя мама, что сегодня ты решил явиться на похороны, – мой голос буквально сочился сарказмом.

– Да. А также из уважения к твоему дедушке, который меня учил.

Я открыла рот, а затем закрыла, услышав бабушкино предупреждение.

Трефовый валет.

– Ты знаешь больше, чем говоришь, – я постаралась не повышать голос. – Мне не кажется, что моя семья в безопасности. Твои маршалы могут предложить защиту?

– Прости. Я там больше не работаю.

– Значит, нет.

– Но и повода нет …

– …тебе и дальше здесь оставаться, – закончила я. – Убирайтесь, агент Мартинез.

* * *

Я сидела, полностью опустошенная, на одном из наших кожаных кресел, развернутых к камину. Гостиная, в которой раньше проходили вечеринки по поводу наших дней рождения и Рождества, казалась безжизненной, словно лишенной души.

Сэди зажигала керосиновую лампу на каминной полке, а В.А. в это время готовил в соседней комнате бумаги. Затем она налила нам три бокала «Мерло» из хорошей бутылки, которую для нас припрятал кто-то из работавших сегодня на кухне.

Огонь притягивал мой взгляд.

В огне я видела лицо Така.

Я сама была виновата.

Я притворилась больной, чтобы сбежать в тот день из школы.

Из-за моей лжи мама с бабушкой взяли меня с собой в похоронное бюро, где нужно было подписать карточки с заказами цветов и венков. Я сидела в углу, скрестив ноги, обо мне все забыли. Гроб был закрыт и должен был таким оставаться.

Когда они вышли из комнаты без меня, я поднялась и погладила рукой кленовый гроб. И в тот же миг поняла, что Так не умер. Что все это одна большая ошибка.

И я должна это доказать.

Я изо всех сил толкнула верхнюю половину крышки. Она не поддалась. Я упрямо зарылась каблуками в ковер и попыталась снова. С четвертой попытки мне удалось приподнять крышку на шесть дюймов, прежде чем сорвались пальцы. Крышка рухнула на место с оглушительным грохотом, мама и бабушка прибежали на шум. Бабушка сказала, что только чудо Господне спасло мои маленькие пальцы от переломов.

В гробу я увидела слой ткани из моей мечты.

Реки белого газа были обернуты вокруг головы Така, превратив его в мумию, сглаживая, закрывая ожоги. В его левой руке была зажата бейсболка. Он был в любимой бейсбольной куртке, красной с золотом. Я знала, что на спине этой куртки, прижатой к белому атласу, была нарисована черная цифра «9».

Мама с бабушкой вытащили меня из похоронного бюро, а я кричала, что он не может дышать.

Что Так не может дышать.

– Томми.

Слава Богу, голос Сэди всегда возвращал меня в реальность.

Я перевела взгляд с огонька лампы на мою сестру. Она жестом указала на В.А., который раскладывал документы на дубовом кофейном столике. Я должна была вернуть Така обратно в его черный гроб.

Я рассеянно подумала, правда ли, что В.А. сам застрелил гремучих змей, чьи кожи пошли на пошив его брифкейса, и правда ли, что много лет назад мы ели этих гадких рептилий на его легендарных «змеиных» барбекю. Мясо было похоже на жесткую курятину.

– Во-первых, каждой из вас ваша мама оставила по письму, – сказал он официальным тоном, совсем на него не похожим. – Я получил их уже запечатанными. Советую вам прочитать их в одиночестве, когда у вас появится свободное время.

Он протянул каждой из нас по большому конверту цвета ванили. На конвертах были написаны наши имена. Томми Энн. Сэди Луиза. Нетронутые восковые печати на клапанах. Мне вспомнилось розовое письмо Розалины – листок бумаги, с которого начались все проблемы.

– Во-вторых, я хотел бы кратко ознакомить вас с пунктами завещания. Выражусь прямо. Вы, девочки, получаете ранчо и всю землю до последнего дюйма – примерно пять тысяч акров, а также права на нефть и газ на большей части земель. Вдобавок вам завещаны сорок миллионов долларов в ценных бумагах.

Он подождал секунду, чтобы информация дошла, но ни я, ни Сэди никогда особо не беспокоились о деньгах, мы просто знали, что они есть. Папа прямо говорил нам о наследии и о том, что ждет от нас умения управлять деньгами. Меньше трат, больше прибыли.

В.А., человек, который защищал убийц, нервно постучал пальцами по подлокотнику кресла.

Начинается, подумала я.

– Деньги из инвестиционного портфеля разделены на три части. Одна треть завещана Сэди, одна треть Томми. Оставшаяся треть отправляется в трастовый фонд, который будет разделен между двумя неназванными наследниками.

– Я не понимаю. – Сэди смотрела на него с замешательством. Я молчала.

– Я тоже ни черта не понимаю. – В.А. достал сигару из кармана, развернул и позволил себе расслабиться после рассказанных новостей. – Ваши мама и папа создали запутанный финансовый лабиринт, консультируясь с финансовым аналитиком из Нью-Йорка. Меня они в это не посвятили. – Он щелкнул серебряной зажигалкой. – Я не говорю, что мы не сможем расколоть этот код. Я говорю лишь о том, что они этого не хотели.

Три идеальных кольца дыма повисли в воздухе между нами – фокус, который развлекал нас в детстве.

– Впрочем, однажды она проговорилась. Уже в поздние годы, когда началась деменция. Намекнула, что наследниками являются дети. Которым еще нет восемнадцати.

– Это интересно, – пробормотала я. Да уходи уже, кричала я мысленно.

– Однажды я спросил ее, если она так хочет сохранить все это в секрете, почему бы не передать деньги до смерти, так, чтобы вы, девочки, этого не узнали, – продолжил В.А. – Она сказала, что это будет обманом. И что вы не станете беспокоиться о деньгах.

Я рассмеялась, и вымученные звуки повисли в комнате, где когда-то царила мамина музыка.

В одном ты была права, мама. Дело совсем не в деньгах.

Несколько часов назад, когда они опускали ее гроб в красноватую песчаную почву, я почти начала ее прощать.

Это было ошибкой.

Глава 29

Пока В.А. пытался оживить свой старый белый «кадиллак», Сэди задула керосиновую лампу и мы понесли на кухню грязные винные бокалы. На кухне было лучше. Знакомая лампа над раковиной встретила нас приветливым мягким светом. Сама кухня была вымыта и приведена в идеальный порядок, влажные полотенца висели на старой маминой сушилке, на длинном столе выстроились накрытые фольгой печенья и недоеденные куски торта.

– Ух ты, – сказала Сэди, заглядывая в холодильник, набитый фруктовыми салатами и запеканками. – Отвези меня домой, давай разберемся с этим завтра. Или вообще никогда.

Десять минут спустя я высадила Сэди перед трейлером, вооружив ее куском шоколадного торта и щедрой порцией домашних макарон с сыром, – мы следовали довольно четким инструкциям, которые Мэдди отправила нам эсэмэской.

Хадсон возник на крыльце под лампой, как только я начала отъезжать, его галстук был развязан и болтался на шее, строгая рубашка помялась, пуговицы были расстегнуты. Он улыбался. Так вот куда он исчез. Присматривал за Мэдди.

Я подождала его, не заглушая мотор.

– Перелезай, – сказал он, открывая мою дверь и бросая пиджак на заднее сиденье. – Я поведу. Мой пикап остался у амбара.

Мне тут же захотелось возразить – моя привычная реакция на Хадсона. Я хотела спросить, зачем он оставил машину возле амбара, но вместо этого молча пересела.

– Ты простишь меня? – немного погодя спросила я, глядя прямо перед собой, на колеи грунтовой дороги, убегавшие вперед в свете фар.

– Возможно.

Я весь день почти не плакала. Не плакала вот так. С постыдными истерическими всхлипами. Хадсон загнал машину на обочину и обнял меня, позволяя выплакать горе, страх и жуткое количество соплей.

– Ее больше нет, а я не знаю, кто я, – всхлипывала я.

Хадсон отстранился и поднял мой подбородок.

– Я знаю, кто ты. Ты вот этот шрам. – Он коснулся моего запястья. – И вот этот. – Он погладил волосы на моем виске. – Ты добрая. Красивая. Смелая. Ты спасаешь детей.

Объятия превратились в нечто примитивно-чувственное, и пропало все, кроме ощущений, скольжения рук и губ, которого нам обоим было мало.

– Подожди, – хрипло сказал он. Снял машину с тормоза и нажал на газ, но я не могла перестать прикасаться к нему, а он не мог перестать меня целовать, и машина виляла, подпрыгивала, металась, пока он не свернул на одну из примятых тракторами тропинок, ведущих к пруду.

Если нас в темноте ожидают какие-то хищники, то и черт с ними.

Если я умру на руках Хадсона, не получив ответов, затерявшись в полях моего детства, то и черт со мной.

Так всегда бывало, стоило мне отпустить контроль и отдать себя Хадсону. Каждая клеточка мозга внезапно пьянела. И я словно оказывалась на краю обрыва в надежде, что падать будет не слишком больно, но в то же время была уверена на все сто, что будет еще больнее.

До пруда мы проехали только треть пути, а потом Хадсон загнал наш пикап под уклоном на поле и поставил его на ручник. Прижал меня к спинке сиденья, и я по опыту поняла, что ничего хорошего не получится.

– Ох, – сказал он, спиной упираясь в руль. – Я разучился. В пикапах.

– Последнее мог бы не добавлять. – На секунду я задумалась обо всех тех женщинах, с которыми он занимался любовью после того, как я его отпустила. О том, был ли он с ними таким же яростным, быстрым, жадным и до боли открытым.

Мое черное траурное платье задралось до талии, горячие руки Хадсона уверенно стянули с меня трусики и бросили их на пол. Я была занята своей частью работы – расстегивала его брюки и тянула его за новую рубашку, пока пуговицы не защелкали по приборной панели. Отступать было уже некуда.

Хадсон остановился только для того, чтобы пинком открыть дверь и впустить в салон густой жаркий запах нашей земли и призраков моего прошлого. Я поерзала под ним.

– Так лучше?

– Намного лучше. – Хадсон наклонился и убрал с моего лица волосы, взмокшие от пота и слез.

– Я много слышал о девчонках МакКлауд. Кажется, пришла пора спросить, не хочешь ли ты, чтобы я остановился?

– Заткнись, – ответила я, и все плохое на некоторое время перестало существовать.

* * *

– Кто остался в доме? – спросил Хадсон, останавливаясь на дорожке.

Я подняла голову с его плеча – сонная, довольная, готовая рухнуть в постель.

В окнах темной гостиной мерцал странный призрачный свет. Мерцал в размеренном ритме с одинаковыми промежутками, словно проблесковый маячок.

Свет, тьма.

Свет, тьма.

– Никого, – ответила я. – Все давно ушли.

– Оставайся здесь, – грубо сказал он, и я кивнула, слушая, как колотится сердце.

Хадсон был на полпути к дому. Он входил в новую зону, куда мне хода не было.

Я вытащила ключи из замка зажигания и распахнула дверь, придержав ее, чтобы не хлопнула.

– Подожди, – громко прошептала я, бросаясь бегом по дорожке.

– Вот этот. – Я выудила из связки потускневший ключ с надписью «Лучшая в мире тетя».

Хадсон махнул рукой, задвигая меня за спину, и одним плавным движением повернул ключ в замке и открыл дверь. Затем сделал три осторожных шага внутрь.

– Какого черта? – пробормотал он. Я скользнула следом.

Пистолет Хадсона был нацелен на неподвижную фигуру, осевшую в папином кресле. На полу лежали два пейзажа в рамках. Войдя, мы оказались помехой жуткому слайд-шоу, которое проектор транслировал на стену за нашими спинами. Огромные размытые изображения заливали нашу одежду и лица жутковатым свечением.

Я на двадцать жизней вперед насмотрелась фотографий с места убийства Фреда Беннета и его семьи.

Серая дымка размазалась по моему черному платью и по руке. Часть изображения на стене.

Лицо маленькой мертвой девочки, или кукла, или обивка дивана. Я попыталась смахнуть проекцию, как жуткое насекомое, от которого надо избавиться. Глаза лихорадочно искали проектор. Им оказался поставленный на стопку книг ноутбук.

Я двинулась через комнату, подальше от стены. Человек в кресле дернул рукой, покачивая пустую бутылку. Мертвые не шевелятся. Второй рукой он указал на фотографию на стене. На окровавленную кухонную стойку.

– Назад, Томми, – сказал Хадсон. – Быстро.

– Это Джек, – тихо сказала я, подходя к креслу.

Оружия видно не было. Я опустилась рядом на корточки. Что-то с ним было жутко не так.

– Джек, это мой друг Хадсон. Он не причинит тебе вреда. Давай выключим это и поговорим. – Никакого ответа. Я встряхнула его за плечо, и Хадсон тут же оказался на три шага ближе, прицелившись Джеку в голову.

Джек выглядел гораздо хуже, чем в прошлый раз. От него несло кислятиной. Подбородок зарос щетиной. Волосы, обычно ухоженные, выглядели маслянистыми и спутанными.

– Сколько ты видишь стаканов? – спросил Джек. Казалось, его нисколько не волновало, выстрелит Хадсон или нет.

Я обернулась против своей воли.

– Три.

– Хорошая девочка, – пробормотал Джек. – Умная девочка.

Бутылка в его руке оказалась из-под минеральной воды – того типа, на который немыслимо задирают цены. Не виски.

Не пьян.

Джек щелкнул пультом, демонстрируя нам торнадо изображений. Остановил картинку детской ванной. Влажные полотенца на полу, крышечка от зубной пасты, горка грязного белья в углу.

Он снова нажал кнопку. Изображения растворялись друг в друге.

– Вот оно, – сказал Джек.

В кухонную раковину словно плеснули краской из банки. Кровь Фреда Беннета. Его тело осело на полу.

Джека не интересовали ни тело, ни кровь. Он остановил слайд-шоу и увеличил изображение холодильника и шкафчика над ним.

Одна дверца была приоткрыта.

Джек заковылял к стене, Хадсон держал его на мушке. Тень Джека размазывала проекцию, дата с календаря на холодильнике странной татуировкой темнела у него на лбу.

– Видишь маленькую белую кляксу вон там, в шкафу? Это моя нога.

Я не сразу поняла, о чем он. Все дети Беннета были убиты. Разве нет?

Я двинулась к Джеку, а он заковылял ко мне, схватил меня за волосы и дохнул мне в лицо сильным запахом виски.

– Ш-ш-ш-ш, – сказал он, и глаза у него были пустыми. Он прижал палец к губам, второй рукой притягивая меня за волосы. Щетина с его подбородка колола мне щеку.

– Притворись мертвой. Слышишь меня?

Я не ответила, и он потянул сильнее.

– Мой брат сказал мне так сделать. Велел притвориться мертвым, когда в окне появился Хоббит. Он спас меня. – Лицо Джека сморщилось.

– Хадсон, все в порядке, – сказала я. – Опусти пистолет. Я разберусь.

– Пожалуйста, не злись, – попросил Джек. – Он стрелял в нас. Моя няня не просыпалась. Мне нужно было найти папу. А когда папа меня увидел, он засунул меня в шкаф. «Ш-ш-ш, – сказал он. – Не открывай дверь». А я не мог. Я боялся темноты. Я видел, как Великан идет из гостиной с большой палкой в руке. Я думал, папа победит. Ведь хорошие парни побеждают.

Трое детей. Двое погибли. Один выжил. Дверца шкафа была приоткрыта на три дюйма, не на один, не на два. А это значило, что Джек видел убийство своего отца, и это воспоминание прокручивалось в его голове снова и снова, как кровавая видеоигра.

Часть меня жутко злилась на стоявшего передо мной мужчину. Но сейчас он не был мужчиной. Рядом со мной стоял перепуганный ребенок.

– Хоббит был у окна. – Джек уставился на занавески в комнате, его рот приоткрылся, а на лице застыла гримаса полного ужаса. У Мэдди в детстве бывало такое лицо, за миг до того, как иголка шприца протыкала кожу.

Я называла это молчаливым криком.

Тишиной перед жутким ревом.

И когда он разревелся, я не знала, что рухнет первым – сам Джек или наш дом.

Жди, убеждала я себя. Не мешай. Ему нужно выпустить все это наружу.

Прошло меньше минуты, а Джек уже просто тихо плакал.

Я перевела дыхание.

– Джек, ты в моей гостиной. Ты в безопасности. Все плохие вещи произошли уже много лет назад. Хоббит больше не может тебе навредить.

Он с подозрением покосился на окно.

– Он где-то там. Ты врешь.

– Он сюда не придет. Хадсон его не пустит. Все будет хорошо. Ты правильно сделал. Что спрятался.

– Да на хрен! – Он грубо меня оттолкнул и швырнул пульт в камин. Брызнули осколки пластмассы.

– ПТСР,[33]33
  Посттравматическое стрессовое расстройство, которое еще называют «вьетнамским синдромом» или «афганским синдромом». (Примеч. пер.)


[Закрыть] – пробормотал Хадсон. – Я на такое насмотрелся.

– У меня есть идея, – сказала я Хадсону. – Не вполне по учебнику. Но мне нужно подняться наверх. Пожалуйста, поговори с ним.

Я побежала в спальню, включая по пути все лампы. Пришлось вытрясти все содержимое рюкзака, но я нашла то, что искала. Снизу слышался тихий голос Хадсона.

А потом я снова опустилась на колени перед Джеком, силой вкладывая ему в руку фотографию из Идабели, штат Оклахома.

– Это те люди, Джек? Я нашла фотографию в деле Дженнифер Куган, которую убили в Идабели. Джек, ты помнишь Дженнифер?

Ты помнишь, где ты находишься? Давай, Джек, возвращайся.

– Эти два чужака были в городе примерно во время ее убийства. Их потом так и не нашли.

– Я рисовал эту татуировку, – тихо сказал он, ткнув пальцем в плечо великана. – Изводил на нее целые коробки мелков. И у меня отобрали мелки.

Я ощутила прилив злости на то, что его заставили держать весь этот ужас у себя в голове.

На то, что взрослые – опекуны – использовали такие разрушительные формы контроля.

Я положила руку ему на колено.

– Джек, убийство твоей семьи, убийство Дженнифер… между ними шесть лет разницы. И тысячи миль. Но они связаны. Ты поможешь мне, Джек?