Текст книги "Заклятие Химеры"

Автор книги: Джулия Голдинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– Спокойно, – приказал Саймон, кладя руку на гриву Химеры и поглаживая ее. Химера задрожала. Даже с того места, где стоял Кол, был слышен низкий рокот, исходящий из ее глотки: она мурлыкала. Саймон встал и кивнул Маку.

– Хорошо, – сказал Мак и, пригнув голову, пролез через лаз. По этому сигналу за ним последовали остальные. – Теперь на борьбу с пожаром.

Каллерво оставил Джорджа Брюэра наедине с внучатой племянницей, выйдя посмотреть, как разгорается устроенный им пожар. Пожарные мало чем могли помешать стихии. Каждый раз, когда им казалось, что они взяли пламя под контроль, в совершенно другой части завода вспыхивал новый пожар. Огонь уже достиг столовой для рабочих, да и само здание было в огне.

– Он великолепен, правда? – сказал Джордж Брюэр, любуясь тем, как огромный медведь вразвалку уходит в ночь. Он повернулся и сел на пол рядом с Конни, с кряхтеньем согнув свои старческие суставы. – Знаешь, я ведь этого не понимал. Я не понимал, каков он на самом деле, когда я атаковал его.

Конни не хотела выслушивать дифирамбы Каллерво. Она еще не оправилась от потрясения при виде того, что покойник вернулся к жизни.

– А зачем вы позволили всем думать, что вы погибли? Почему не вернулись домой?

– Я хотел поначалу, – сказал Джордж, глядя на мелькающее за окнами пламя; его лицо омрачила тень воспоминаний о первых годах на службе у Каллерво. – Но потом увидел, что его путь гораздо лучше. Он думал, что вскоре можешь появиться ты.

– Что? Откуда ему было знать? – Она обхватила руками колени и положила на них голову; ей хотелось оказаться сейчас где угодно, но только не здесь.

– Глаза, моя милая, – знак, отмечающий семьи, в которых рождаются Универсалы. У всех вас глаза разных цветов. Иногда универсальный дар дремлет несколько поколений, но глаза напоминают нам, что эта родовая черта однажды непременно проявится снова. У твоей двоюродной бабушки Сибиллы, как ты знаешь, тоже были разные глаза, и это говорило о том, что в семье Лайонхартов по-прежнему по наследству передается этот дар.

– Он знал о ее глазах? – угрюмо спросила Конни. – Откуда?

– Признаюсь, он вытянул это из меня. – Джордж содрогнулся, как будто воспоминание об этом причиняло ему боль. – Когда он это обнаружил, то сказал, что пощадит меня, потому что однажды я могу ему пригодиться. И вот, кажется, я действительно пригодился. – Он слабо усмехнулся Конни. У него не хватало большей части передних зубов; Конни пришло в голову, что их ему могли выбить, на руках и лице было множество шрамов. В ее душе шевельнулась жалость.

– Пригодился? Для чего? – тихо спросила она.

– Чтобы объяснить тебе, моей внучатой племяннице, что бороться с ним бессмысленно. Я-то знаю это: я видел, как многие хорошие люди погибли от его рук.

– И ты все равно служишь ему! – воскликнула Конни, теперь уже с отвращением.

Джордж покачал головой:

– Ты не понимаешь. Это мы напали на него, это я повел людей на смерть. Я расплачиваюсь за эту ошибку до сих пор. Не иди против него, девочка моя.

– Я не ваша девочка. Вы даже мне не дед, по большому счету. – Конни встала и отодвинулась от него. – Вы заставили мою двоюродную бабушку думать, что она вдова. Вас не заботило, что с ней происходит, верно?

– О нет, заботило, – печально сказал Джордж, и Конни поняла, что он говорит правду. – Но он не отпустил бы меня. Он называет меня своим домашним человечком. – Джордж грустно улыбнулся.

– Да лучше смерть, чем такая жизнь!

– Ты действительно так думаешь? – спросил он, как будто впервые всерьез задумавшись о ее заявлении. – Я когда-то хотел умереть – в самом начале. Пока не понял, что он прав. Я все эти годы жил на севере, и мне ничего не оставалось делать, кроме как наблюдать за тем, как люди подогревают эту планету. Мне казалось, что наше бездумное, алчное сжигание топлива напоминает моряка на деревянной лодке, который поджигает собственное суденышко только для того, чтобы погреться, не думая о последствиях. Мое отвращение и ненависть к собственному роду росло, когда я видел, что ледники тают, что белые медведи теряют места своего обитания, что существа оказываются на грани вымирания, и я обнаружил, что не считаю больше свою жизнь имеющей какую-либо ценность. Больше не важно, жив я или мертв; важно было только, выживут ли они. А они выживут, только если ты им поможешь. – Он поднял костлявую руку и схватил ее за рукав. – Присоединяйся к нему. Помоги Каллерво спасти мир от человечества.

Конни заметила искру безумия в глазах Джорджа Брюэра, когда он смотрел на нее. Годы, проведенные в изоляции на заснеженных просторах Арктики, расстроили его рассудок. Если он мог произнести такие слова и вложить в них именно этот смысл, значит, он забыл, должно быть, что такое любовь к другому человеку. Конни последние несколько часов не чувствовала ничего, кроме страха, но ее сердце все равно согревало успокаивающее тепло самого сильного из известных ей чувств. Она осознала, что ни на мгновение не забывала, что значит любить – и не только мифических существ, но и своих несовершенных товарищей по человечеству; не забывала, что она чувствует к храброму, гордому Колу; сумасбродному, энергичному Рэту; ворчливому, любящему поспорить Саймону; непростой, но внимательной Эвелине; к своим любящим, хоть и не одобряющим ее поведения родителям; к Джейн и Аннине, знать не знающим про все эти дела; даже к дерзкому, отважному Маку; и ко всем остальным друзьям. Да, за них не жалко было и умереть. И в этом была ее главная сила.

– Я не перейду на его сторону. Но и сражаться с ним не стану. Ему придется меня убить, – сказала Конни, удивляясь тому, как твердо звучит ее голос.

В темноте раздалось сердитое рычание. Платформа затрещала, когда медведь Каллерво запрыгнул на нее. Он замахнулся лапой – Конни инстинктивно пригнула голову, но удар был нацелен не на нее. Джордж Брюэр от этого удара отлетел до конца прохода и ударился о стену.

– Ты подвел меня! – прорычал Каллерво. – Я столько лет ждал, а ты подвел меня! Ты – жалкий, никчемный человечишка!

– Прости, хозяин, – прошептал Джордж, сползая на пол. Он больше не шевельнулся.

Каллерво снова повернулся к Конни, теперь его охватила убийственно холодная ярость.

– Так ты собираешься все-таки отвергнуть мое предложение? Как и другие универсалы, которых мне пришлось убить?

– У меня нет выбора, – прошептала она. – Я не убийца.

– У тебя был выбор, и ты выбрала смерть. Ты не выбрала спасение для своих друзей-существ лишь для того, чтобы защитить свой собственный род. Я презираю тебя за это. Ты не заслуживаешь чести быть моим посредником. – Он понюхал ее волосы, капнув слюной ей на плечо. – Мне доставит огромное удовольствие лишить тебя твоей силы. Хоть ты и юна, но доказала, что сильнее многих других, и станешь для меня отличным блюдом. Мне начать прямо сейчас?

Конни отступила на шаг назад и посмотрела ему в морду, подняв над собой щит так, что отражение компаса, выгравированного на его поверхности, заблестело в глазах зверя. Она видела в них и свое отражение – тонкое и четкое в свете щита. Это навело ее на мысль.

– Не так быстро, дружище. Я вызываю тебя на поединок у метки.

Каллерво довольно заурчал.

– Так ты все-таки собираешься сражаться? Если я вынужден убивать, предпочитаю, чтобы моя жертва сопротивлялась. Какая же охота без погони.

– Встретимся у метки, – коротко ответила Конни.

Усвоив урок, который преподал ей Минотавр, насчет того, что враг не будет ждать, Конни закрыла глаза и стремительно погрузилась в свое сознание, чтобы первой добраться до стены встреч с существами – до места, где все создания, с которыми она когда-либо устанавливала мысленную связь, оставили свои отметины и где виднелась черная пустота Каллерво. Она слышала шипение и шорох его присутствия прямо за стеной, так близко, что было трудно сказать, где заканчивается ее сознание, а где начинается его. Но на этот раз она не позволит ему овладеть своей волей, как не собиралась и тратить свой хлипкий арсенал на тщетную защиту этого рубежа. Она сделает то, чего не делал ни один Универсал: прорвется через эту стену.

Отбросив щит, Конни побежала к черной метке. А затем вошла в нее. Стена за ее спиной затрещала и рухнула. Призрачное тело Конни утратило свою форму, оказавшись в черной пустоте на другой стороне. Она превратилась в серебряный водопад, низвергающийся навстречу Каллерво. Она оказалась в месте, где раньше никогда не была: внутри самого оборотня, его истинной сущности. Сознание Каллерво простиралось во все стороны, и ему не было ни конца, ни края. Оно казалось беззвездным небом над темно-синим морем. В вышине замелькали светящиеся силуэты, похожие на узоры северного сияния над полюсом. Затем они снова исчезли из виду. Когда она водопадом упала в эти воды, то увидела, что они отражаются и под водой. Обличья, которыми овладел Каллерво, колыхались в море: бесконечный поток возможностей, в которые он вселялся и которые присваивал себе.

Но одного Каллерво не предвидел: его воды были готовы принять новую форму – в виде незваного гостя.

У Каллерво не было времени подготовиться к неожиданной атаке со стороны девочки, которую он считал побежденной. Встреча двух волн – силы Универсала и силы оборотня – была подобна встрече двух океанов у мыса, где кончается континент. Они обрушились Друг на друга, смешиваясь, порождая огромные ударные волны.

«Я вызываю тебя – ты должен принять мое обличье, – воззвала Конни к темноте. – Ты должен».

Она бросила ему свой собственный образ в самый миг столкновения, когда его волны вздыбились до небес. Она хотела, чтобы он получил знания об облике человека – о его чудесах, его слабостях, его силе. Но получила в ответ лишь сопротивление.

Темные воды бежали от серебряной волны, которая хлынула в них. Но даже теперь они не могли избежать контакта и не смешаться с сущностью слабого существа, которое они ненавидели больше всех, – человека.

«Нет!» – бушевал Каллерво.

Он снова бросился в бой, но не смог поразить слабый разум Универсала, как он, бывало, делал раньше. Конни совершенно отказалась от собственной формы, чтобы проникнуть в его сознание, и ему нечего было атаковать. Она не могла бы вернуться назад, даже если бы попыталась. Каллерво поднялся в обличье грозового великана, чтобы сдуть прочь серебряные волны, но прилив Универсала закружил его, затягивая формирующуюся фигуру обратно в море. Он зазмеился многоруким Кракеном, чтобы отбросить ее прочь, но не смог удержать призрачное существо, которое ускользало из его хватки, как ртуть.

«Я сокрушу тебя! – взревел Каллерво. – Я растопчу твою сущность без остатка, ты – мерзкое создание, ты – чудовище!»

Образы разъяренных существ замелькали в небе, как вспышки молний.

«Прими мое обличье! – снова призвала его Универсал. – Победи меня таким путем, если уж ты должен это сделать».

Затем серебряные волны поднялись на поверхность и начали смыкаться вокруг тьмы Каллерво, как серебряная перчатка, охватывающая руку, сжимая его, заставляя замкнуться в тесные очертания облика юной девочки.

«Узнай, что значит быть человеком, – убеждала она его. – Мы можем быть слабыми. Мы можем разрушать. Но мы тоже часть этого мира. Признай это – и я отпущу тебя. Я стану тем, кем ты захочешь».

«Никогда!» – взвыл Каллерво, пытаясь вырваться из тюрьмы обличья, которое он так презирал и никогда не соглашался принимать. Он не уступит и не примет условия, которые она ему навязала.

Она чувствовала его сопротивление и искала способ смягчить его. «Если бы только мы смогли понять друг друга, – думала она. – Может быть, мы смогли бы примириться? Я готова рискнуть, но пойдет ли он на это?»

«Понимаешь, Каллерво, я могу любить даже тебя – таким, каким ты мог бы быть, и таким, каким ты еще можешь стать. Помнишь, однажды ты показал себя таким?»

Общее воспоминание вспыхнуло между ними, как разряд тока, когда они оживили в памяти свой совместный танец в воздухе: когда ее качало и кружило в облаке его сущности, а он превращался в дракона, феникса, грифона.

Серебряные воды отхлынули от человеческой фигуры, облик которой пытались вылепить, и они вместе стали принимать обличье каждого существа, вспоминая свою опасную игру. Но Конни сделала ему опрометчивое послабление. Каллерво воспользовался этим затишьем в ее натиске и продолжил играть с обличьями: огненный дух, огромный медведь, орел. Превращения происходили одно за другим – все быстрее, и Конни уже не могла снова повернуть его на путь принятия человеческого облика. Вместо этого она обнаружила, что сама обрастает все новыми и новыми формами – превращается в огромную змею с крыльями сирены, головами цербера, хвостом саламандры. Гидру. Химеру. Это было мучение.

«Я победил тебя, Универсал! – взревел Каллерво, в восторге от ее страданий и от того, что он заставляет ее принимать обличье за обличьем. – Ты здесь, внутри меня, ты никогда не устанешь, никогда не убежишь. Эта игра будет продолжаться вечно!»

«Нет! – выдохнула Конни, внезапно осознав, какая страшная опасность ей угрожает, и попыталась выбраться из калейдоскопа превращений, в котором он закружил ее. – Я бросила тебе вызов – прими мое обличье! По правилам поединка, ты не можешь отказаться!»

Горный гном, древесный дух, кэльпи, Горгона – во всех этих существ Конни продолжала превращаться. Каллерво же ликующе гоготал, затягивая ее в новые и новые превращения, в восторге от того, что демонстрирует ей бесконечное разнообразие своего репертуара. Конни захлестнула боль сильнее, чем она когда-либо чувствовала или даже представляла себе. Она ощущала, как растворяется ее самосознание под этим натиском: серебряной волне грозило раствориться и навсегда смешаться с его тьмой.

Что это значит – быть человеком? Она не могла больше этого вспомнить. Она даже не могла припомнить, как сама выглядела. «Пусть только отступит боль», – взмолилась она. Но поняла, что это никогда не кончится.

Внезапно она стала превращаться в немейского льва, циклопа, пегаса.

Потом вспомнила – не свое собственное лицо, а лицо Кола, посредника пегасов. Затем в памяти всплыл Рэт, ее тетя, Мак, Аннина, Джейн – образы всех людей, которых она любила, впечатались в ее сознание с силой, которую только смерть могла разрушить. Пегас рассеялся, и из воды поднялся серебристый Кол, смеясь в полете верхом на Жаворонке. Рядом с ним из волн появились: Рэт, спокойно жующий соломинку; Аннина, с энтузиазмом размахивающая руками; Джейн, тихо читающая книжку; Саймон, ворчащий по какому-то поводу; Эвелина, танцующая с Маком. Всюду, куда ни глянь, из воды поднимались серебряные очертания любимых ею людей – и в конце концов появились родители, удивленно взирающие на эту сцену.

«Что это за дрянь?» – завопил Каллерво, пытаясь смести фигуры людей своими волнами.

Наконец из воды поднялась серебристая фигурка девочки: снова оказавшись среди друзей, Конни вспомнила саму себя. Серебристые фигурки взялись за руки, окружив ее нерушимым кольцом.

«Почему ты не научишься любить и этот облик? – спросила она Каллерво. – Мы могли бы с тобой объединиться, как равные, – и жить в мире».

«Никогда! – закричал он. – Я решительно отвергаю твой путь».

«Тогда, друзья, давайте закончим наше сражение», – сказала Конни окружившим ее.

По ее сигналу они нырнули в темные воды, которые так ненавидели их, унося в самое сердце Каллерво знание о том, что значит быть человеком. Его тьма и ненависть преградили им путь, но он не мог противостоять преображающей силе любви Конни. Привыкнув завоевывать разум других и подчинять их своей воле, он обнаружил, что связан с ней, поскольку он и его посредник равны: у него не нашлось сил, чтобы сопротивляться, когда она донесла до него свое послание. Ее любовь к людям огнем вылилась ему в душу. И он не встречал более непреодолимой силы. Универсал шепнула ему, что, если он разделит с ней эту любовь, она найдет что-нибудь, чтобы заполнить пустоту в его душе, тот вакуум, который побуждает его принимать обличье других существ. Но он отверг ее предложение, пытаясь отшвырнуть прочь это знание, как поднесенную к губам отравленную чашу.

А серебристое сияние разгоралось все ярче, проникая в самые темные уголки его сущности, выжигая ее прочь, и Каллерво уже некуда было бежать от вездесущего света Универсала, не осталось темных теней, которые он мог бы использовать в своих целях. Вся его сущность теперь была охвачена пламенем: элементы расщеплялись – и воды пылали.

«Никакого равенства! Не на твоих условиях!» – выл он, но его голос был теперь слаб, как пепел, летящий по ветру.

«Тогда я забираю тебя. Ты будешь заключен во мне, – с печалью сказала Универсал, – навсегда».

Серебристая девочка стояла одна на голой скале. Черные воды сгинули в огне. Не осталось никого, кроме нее.

17
Возвращение к стихиям

Конни открыла глаза. Она сидела, прислонившись к перилам платформы. Жар в помещении стал невыносимым с тех пор, как она в последний раз была в сознании. Она закашлялась: в воздухе стоял запах горящей нефти. Она подняла голову и увидела, что Каллерво больше нет: огромный медведь, который возвышался над ней раньше, исчез. Не исчез, поправила она себя. Нет, он по-прежнему здесь, с ней…

Теперь он стал ею.

Она медленно поднялась на ноги и вытянула руки вперед. Они мерцали в темноте странным серебристым сиянием, как будто их обмакнули в звездный свет. Сделав глубокий вдох, она представила себе новую форму, другое обличье – сильфа. Ее тело рассеялось серебряным туманом, а затем вновь собралось в летящем облике сильфа с длинными руками и ногами, чтобы затем быстро стать снова девочкой.

Слабый звук аплодисментов – хлоп-хлоп-хлоп! – раздался с того места, где лежал Джордж Брюэр. Вспомнив об опасности, грозящей им обоим, Конни опустила руки и подбежала к нему.

– Дядюшка Джордж, давайте я вам помогу, – сказала она, подкладывая руку ему под голову.

Старик закашлялся.

– Нет, моя милая, ты сделала достаточно. Я видел, кем ты стала. И это прекрасно. Сибилла гордилась бы тобой. – Он похлопал ее по руке. – Ты знаешь… – Его голос перешел в шепот. – Думаю, что твой путь – это самое лучшее… в конце концов.

Его последний вздох вырвался из груди с тихим шипением, и Конни поняла, что его дух высвободился из надломленного тела.

Облако дыма вползло в зал из лестничного колодца. Она должна была выбираться отсюда. Но как быть с телом человека, которого все считали погибшим много лет назад?

Дух огня со свистом закружился у нее над головой и поджег стопку распечаток, сложенных у компьютера. Пластиковая обшивка оборудования начала оседать и плавиться, как свечной воск.

«Оставь его нам! – пропел огненный дух. – Его душа далеко; мы вернем его тело четырем стихиям».

«Да, так и должно быть, – подумала Конни, бережно опуская голову старика на пол. – Природа должна получать обратно то, что мы на время берем у нее».

Не страшась более пылающего вокруг нее зала, Конни пошла по платформе к выходу. Лестничный пролет тоже был в огне, пластиковая перегородка расплавилась и капала на пол. Никто – или почти никто – не мог бы спастись этим путем.

Замерцав, как серебристое марево, Конни приняла облик искрящегося огненного духа и прошла через пламя.

Когда Химера была укрощена, Мак подозвал госпожу Халид и Лиама. Оберегающим жестом положив руки на плечи мальчику, госпожа Халид прошла через автостоянку и мимо чудовища. Химера не пыталась их остановить, глаза ее теперь были закрыты, как будто она погрузилась в сон. Госпожа Халид провела Лиама к самому сердцу пожара: к двум цилиндрическим цистернам, горящим в пятидесяти метрах от них с таким сильным жаром, что даже на этом расстоянии над бровью у Лиама выступил пот. Решив, что они подошли достаточно близко, госпожа Халид наклонилась и указала Лиаму на цистерну справа, сама же повернулась ко второй. Бросив быстрый подтверждающий взгляд на свою наставницу, Лиам поднял руки к небу, как будто собирая в ладони, как в чашку, горячее дуновение ветра. И тут же в унисон с гулким свистом вспыхнули два огромных языка пламени. Они взметнулись к небу с вершины каждой из цистерн. Но не исчезли: они остались, искрясь и танцуя, и приняли форму двух огненных духов. Они были высокими, как небоскребы, пылали ярко-красным сердитым огнем и с грубым пренебрежением махали длинными острыми пальцами в сторону тонких струй воды, нацеленных на них из противопожарных установок по ту сторону дымовой завесы.

Госпожа Халид снова обернулась к своему подопечному:

– Помни, Лиам, хоть они и больше, но точно такие же, как другие.

Лиам сосредоточенно кивнул, прикусив кончик языка. По сигналу госпожи Халид посредник огненных духов обратился к своим существам. Отвлекшись от своей игры с пожарными, духи посмотрели вниз на двух крошечных человечков и протянули к ним длинные и тонкие огненные руки, как будто приглашая их на свой праздник. Госпожа Халид покачала головой, хотя Лиам на мгновение, казалось, почувствовал искушение к ним присоединиться.

– Давай! – выкрикнула она.

Они вместе щелкнули пальцами. Огненные духи погасли, от них остались только клубы дыма, поднимающиеся к небу.

В этот самый миг из лестничного колодца прямо напротив госпожи Халид и Лиама появился язычок странного серебристого пламени, взмыл в воздух и исчез. Дым еще не рассеялся, а Кол уже бежал через площадку, отделявшую его от черного входа в здание завода. Он пронесся мимо Лиама и ворвался в здание, не имея ни малейшего представления, что делать дальше. Он просто знал, что должен найти Конни. Он бы так безрассудно и двинулся дальше по тлеющей лестнице, если бы чья-то рука не ухватила его за пояс и не оттащила назад.

– Ты же не думаешь снова туда войти? – спросил знакомый голос. – Потому что я бы тебе не советовала этого делать.

Кол потерял дар речи. Он схватил руку, которая удерживала его, чтобы убедиться в том, что она настоящая.

– Давай-ка выбираться из этого дыма, – закашлялась Конни.

Ошеломленный Кол потопал за ней. Оказавшись снаружи, он схватил ее за плечи, не давая побежать дальше, и всмотрелся в ее лицо.

– Живая, – сказал он наконец.

– Кажется, да, – тихо сказала Конни. Ее волосы сияли в предрассветном сумраке, как будто посыпанные серебром.

– Но как же Каллерво, Конни? – Он бросил взгляд назад, как будто ждал, что оборотень вот-вот выскочит из здания.

Ответа он не получил, потому что на них обрушилась волна людей. Мак заключил Конни в медвежьи объятия; Рэт протиснулся через толпу, чтобы хлопнуть ее по спине; Саймон повис на сестре, обхватив ее за талию; Лиам прыгал вокруг, стараясь хоть пальцем до нее дотронуться; доктор Брок расцеловал ее в щеки, когда Мак выпустил ее глотнуть воздуху; миссис Клэмворси сжимала ее руку так, будто не хотела больше никогда ее отпускать. Даже Омар Халид дождался своей очереди и с облегчением обнял ее.

Наконец Конни мягко высвободилась из дружеских объятий.

– Простите, что заставила всех вас ждать, – сказала она спокойно, как будто речь шла всего лишь об опоздании на обед. – Не пора ли нам уходить? – И она кивнула на тающую дымовую завесу.

Мак усмехнулся, приходя в себя:

– Да, лучше нам поскорее выбраться отсюда. Объяснения подождут.

– Но как же Каллерво? – обеспокоенно спросил доктор Брок.

– Он… ушел, – сказала она, глядя ему в глаза. – Навсегда.

– Не могу в это поверить, но раз ты здесь, то это, должно быть, правда. – Потрясенный доктор Брок в изумлении уставился на нее. – Конни, я хочу знать в точности, что именно произошло, но сейчас не время. Мы должны сообщить эту новость Совету и остановить битву. – Арго поднялся на ноги и фыркнул, обращаясь к своему посреднику. Доктор Брок бегом бросился через площадку и взобрался на спину дракона. – Мы должны донести это сообщение до войск Каллерво. Увидимся у Мастерсонов, Конни! – крикнул доктор, пока красный дракон поднимался в воздух.

Мак повернулся к сыну, все еще в ошеломлении стоявшему в нескольких метрах от них.

– Кол, уводи-ка ты отсюда Жаворонка, пока его никто не заметил. Саймон, ты со своими товарищами отведи это чудовище на ферму через пустошь – но поторопитесь! Конни, Рэт, Лиам – уходим, пока нас не арестовали.

Саймон уже готов был смахнуть слезы, когда Конни поймала его за руку. Она крепко обняла брата.

– Отличная работа, посредник Химеры, – тихо сказала она, кивнув на спящего зверя. – Я горжусь тобой.

Саймон улыбнулся, но сказать что-нибудь в ответ ему мешал застрявший ком в горле.

– Так чего же мы ждем? – улыбнулась Конни. – Не хватало нам еще дать себя поймать – и все испортить! – Она подтолкнула брата, и он побрел прочь, но раз или два все равно оглянулся на сестру, чтобы убедиться, что она на самом деле здесь.

Кол понимал, что тот чувствует. Он еще не оправился от изумления после того, как увидел ее выходящей из горящего здания. Никто не смог бы там выжить – не говоря уже о том, чтобы уйти от Каллерво.

– Кол, ты тут весь день собираешься стоять? – взревел его отец, заметив, что сын по-прежнему стоит на месте как вкопанный.

Осознав, что прямо сейчас он не получит ответов на свои вопросы, Кол стряхнул с себя оцепенение. Было еще одно событие, при котором он присутствовал этой ночью, и пора было о нем рассказать. Он побежал за отцом. В тот момент через лаз пробирался Саймон верхом на немейском льве. По ту сторону забора три существа – лев, коза и змея – повели Химеру в серый предрассветный мрак, направляясь через пустырь к пустоши.

– Поздравляю тебя, папа, – сказал Кол, поравнявшись с Маком.

Мак обнял его за плечи.

– Пустяки, сынок. Ты же видел – основная заслуга здесь не моя.

– Знаю, – ухмыльнулся Кол, – но все-таки не каждый день становишься отцом во второй раз.

Конни открыла рот. Мак остолбенел. Кол мог бы поклясться, что слышит, как в голове у Мака закрутились шестеренки, обрабатывая эту новую информацию.

– Что?

– Да. Час назад или около того. Дома. Мама и малыш чувствуют себя хорошо. – Кол видел, как широко заулыбалась Конни, шагавшая по другую сторону от Мака.

Без лишних слов Мак перешел на бег, оттолкнув с дороги Омара и Рэта, нырнул в лаз и умчался в сумерки. Минутой позже скрежет коробки передач и рев заводящегося мотора возвестили о том, что Мак стремительно стартовал с места в «Ситроене» Эвелины.

Миссис Клэмворси уперла руки в бока.

– Как обычно! – сказала она в сердцах. – У нас тут семь человек должны как-то добраться до дома, а он берет одну из машин и уезжает, не взяв ни одного пассажира!

– Ничего, ба. Я могу кого-нибудь подвезти на Жаворонке, – сказал Кол, с надеждой глядя в сторону Конни.

Универсал чуть качнула головой, отказываясь от не произнесенного вслух предложения.

– Миссис Клэмворси, вы возьмите с собой Лиама и Халидов. Рэт может полететь с Колом, – сказала она, провожая миссис Клэмворси через каменистый участок туда, где их ждала «Фиеста» этой пожилой дамы.

– Я не могу так поступить. Как же ты сама доберешься? – запротестовала миссис Клэмворси.

– Ой, со мной все будет в порядке. Мне просто нужно немножко побыть одной, чтобы привыкнуть к… чтобы прийти в себя. Я сама найду способ, как добраться до дома.

Миссис Клэмворси с сомнением взглянула на нее, но Конни улыбнулась и снова покачала головой: «Спрашивать бесполезно: я ничего не собираюсь объяснять. Лучше поезжайте скорее».

– Если ты настаиваешь, – сказала миссис Клэмворси, подчиняясь непривычной, новой властности в голосе Конни. Никто из тех, кто ее слышал, не мог сомневаться в том, что она благополучно доберется домой.

– До встречи. – Конни повернулась и пошла через пустырь по тропинке, выбранной ее братом и его товарищами-существами. Вскоре ее легкая фигурка растворилась в темноте – может быть, из-за слабого серебристого сияния в предрассветных сумерках.

Жаворонок заржал, напоминая Колу, что в их распоряжении осталось всего несколько минут полумрака, чтобы покинуть это место незамеченными. Кол вскочил ему на спину, и в это же время завелся мотор «Фиесты». Рэт взобрался на Жаворонка следом за Колом и обхватил его поперек талии.

– Как ты думаешь, что произошло? – спросил Рэт, когда они взмыли в воздух.

– Не знаю, – задумчиво сказал Кол, – и я не уверен, что мы вообще это когда-нибудь узнаем. Конни стала другой. Она кажется как-то старше – и загадочнее.

– То, что она сделала, было круто! – заявил Рэт, изворачиваясь, чтобы бросить прощальный взгляд на дымящийся завод.

– Да, круто, – согласился Кол.

Конни лежала в своей постели и, как все считали, отдыхала, когда услышала шаги по дорожке. Сначала она не двинулась. Она все еще перебирала в памяти события последних нескольких часов, завершившиеся ее полетом домой в облике серебряного пегаса. «Колу бы такой понравился», – подумала она с улыбкой. Но так много всего произошло, она так изменилась, что просто не знала, с чего начать. Она ощущала себя маленьким ручейком, внезапно разлившимся в мощный поток: все, что она могла сделать, это только ждать, пока этот поток схлынет, чтобы она могла осознать все, что произошло. Она по-прежнему оставалась Универсалом – да, она ощущала внутри свою силу, – но теперь она также обладала даром Каллерво, его природа смешалась с ее собственной глубинной сущностью. Если бы кто-нибудь сейчас посетил ее мысленный ландшафт, то он обнаружил бы там огромный серебряный океан, мирно плещущийся у ног, ждущий случая влиться в новые формы.

– Конни! – позвал с лестницы Мак. – Пришли Джейн и Аннина.

Поднявшись с постели, Конни поправила одежду, убедилась, взглянув в зеркало, что сейчас находится в своем собственном обличье, и поспешила вниз. Она нашла подружек в комнате Мака и Эвелины: они с благоговейным выражением лица склонились над колыбелькой, где спал новорожденный.

– Он такой кроха, – прошептала Аннина, вкладывая кончик своего мизинца в маленький сжатый кулачок. Ребенок инстинктивно ухватился за ее палец и повернул во сне голову, посасывая что-то во сне.

– Смотри, ему снится молоко! – тихо сказала Джейн. – Не будем ему мешать.

Они на цыпочках вышли в кухню. Эвелина сидела, подняв ноги, у камина; Мак у раковины мыл посуду. Он, определенно, напоминал контуженного. Конни надеялась, что тревоги минувшей ночи не подействовали на него слишком сильно.

– С Маком все в порядке? – тихонько спросила она тетю, когда Джейн и Аннина ушли за подарками. – Он выглядит немного… немного не в себе. Он что, по-прежнему переживает из-за того, что случилось на нефтяном заводе? А битва на пустоши – она ведь закончилась уже, верно?

Эвелина печально улыбнулась:

– О да. Думаю, мы оба чувствуем себя немного растерянными. Как странно скорбеть о погибших в битве – и в то же время чувствовать такое счастье от того, что в семье появилась новая жизнь. Это все как-то неправильно. – Эвелина вздохнула и закрыла глаза. – По крайней мере, благодаря внезапному исчезновению Каллерво Общество избежало гибели от рук его приспешников. Все могло бы быть намного, намного хуже. Мы все это понимаем.