Текст книги "Плененная горцем"

Автор книги: Джулианна Маклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Нет, девушка, – решительно произнес Дункан. – Граф из рода Маклинов, а мы находимся на землях Маккензи.

– И слава богу, – вмешался отец Бет. – Этот гнусный Маклин – настоящий ублюдок и предатель Шотландии. Его отец перевернулся бы в гробу, если бы узнал, во что превратился его сын. Попомните мои слова, этот вероломный шотландец получит по заслугам.

– Но что он сделал, чтобы заслужить такую ужасную репутацию? – спросила Амелия. В нее вонзилось сразу несколько возмущенных взглядов, и она поспешила добавить: – Мой отец когда-то с ним встречался и считал его благородным человеком. Он верил в то, что граф желает мира с Англией.

Отец Бет презрительно фыркнул:

– Он даст Беннетту все, что тот попросит, потому что это позволит ему добиться благосклонности короля. Все, чего он хочет – это еще больше земель и богатств. Вполне возможно, он предоставит Беннетту и всех своих людей, чтобы те помогли ему выследить Мясника и доставить его голову на копье в лондонский Тауэр.

Ангус мерил шагами пространство перед очагом.

– Единственной головой, которую я в ближайшее время увижу на копье, будет голова самого Беннетта, – заявил он.

– С Божьей помощью. – Отец Бет поднял стакан и сделал еще один глоток.

Бет быстро встала из-за стола.

– Что ж, джентльмены, мне не хочется нарушать вашу веселую встречу, но уже утро. Скоро замычат коровы и проснутся дети.

Крейг встал.

– Какой у вас план? – спросил он у Ангуса и Дункана. – Вы можете оставаться здесь столько, сколько потребуется.

Дункан тоже встал.

– Мы уедем сегодня, но будем благодарны, если вы поможете нам свежими продуктами. А леди не помешал бы укромный уголок, где она сможет поспать. У нее была трудная ночь. И еще я думаю, что ей хочется помыться.

– Вы можете занять заднюю комнату, – предложила Бет. – Ребятня скоро встанет, и я поручу им вытащить лохань и подогреть воды для купания.

Амелия с облегчением вздохнула.

– Спасибо, Бет.

Дункан подошел к Ангусу и тихо поинтересовался:

– Где остальные?

– Собирают лагерь, – ответил Ангус. – Думаю, они скоро присоединятся к нам.

Дункан оглянулся на Амелию и заговорил еще тише. Она изо всех сил напрягла слух.

– Скажи Гавину, чтобы он расположился за окном девушки, – прошептал Дункан. – Дверь тоже необходимо охранять.

– Я обо всем позабочусь.

– И отправь Фергуса с сообщением для моего брата, – понизив голос, продолжал Дункан. – Я хочу, чтобы он знал, куда мы направляемся.

У него есть брат?!

Дункан окинул девушку мимолетным взглядом, его лицо было холодным и бесстрастным. Положив ладонь на рукоять меча, он вышел из комнаты.

Несколько часов спустя, после глубокого сна без сновидений, за которым последовала теплая и такая желанная ванна, Амелия наконец немного пришла в себя. После нескольких дней в седле ей казалось, что пыль въелась глубоко под кожу и теперь она смыла не только ее, но и воспоминания о липких прикосновениях того мерзкого английского солдата, что напал на нее на пляже. Заплетая волосы в косу, она подошла к ширме, служившей дверью в заднюю комнату, и столкнулась с Дунканом.

– Я думал, что ты никогда отсюда не выйдешь, – произнес он.

У нее в животе вспыхнул огненный шар. Несколько минут назад она была совершенно обнажена, будучи в полной уверенности, что в домике, кроме нее, никого нет. Она не слышала, как он вошел, и ее взволновала возможность того, что он мог подсматривать, как она купается, сквозь трещину в стене или слушать мечтательные переливы ее голоса, напевавшего какие-то песенки без слов. Корсет внезапно показался ей тесным и безжалостно впился косточками в ее груди.

– А я думала, что умерла и попала в рай, – небрежно отозвалась она. – И еще мне казалось, что я здесь одна.

Его глаза вспыхнули, и в ее голове прозвучал предостерегающий звонок. Ей было очень трудно избавиться от воспоминаний о прикосновениях его чувственных губ к своим губам. Ее вновь вывела из равновесия реакция собственного тела на его близость.

– Я хотел поблагодарить тебя, – произнес он, – за то, что ты сделала вчера ночью. Ты могла оставить меня в лесу и позволить мне умереть. Вместо этого ты прибежала сюда.

– Мне кажется, у меня не было выбора. В одиночестве я бы далеко не ушла. А кроме того, те английские солдаты…

Ей больше ничего не надо было объяснять. Он кивнул с таким пониманием, что девушка окончательно растерялась. Правда заключалась в том, что она от души радовалась, что он жив. Несмотря ни на что, она никогда не простила бы себя, убив его. Особенно после того, что он сделал для нее возле озера.

В этой войне они по-прежнему находились в противоборствующих лагерях. Он был шотландским якобитом, а она была англичанкой, верноподданной своего короля. Но личная вражда между ними явно уменьшилась и стала не такой яростной. Она не исчезла, но как будто отошла на второй план, и Амелия не могла понять, как ей следует к этому относиться.

Он покрутил секиру, которую держал в руке, и сунул ее за пояс.

– От тебя очень приятно пахнет, девушка. Совсем как в то первое утро в пещере, когда мне пришлось бороться со своими грязными инстинктами, чтобы не овладеть тобой.

– Но, судя по всему, твои грязные инстинкты остались при тебе, – отозвалась она, пытаясь скрыть тревогу под наигранной надменностью. – Хорошо, что я поспешила накинуть одежду, а не то ты рисковал еще раз получить камнем по голове.

Он наблюдал за ней, откровенно забавляясь, его глаза сверкали. Амелия ощутила уже знакомый жар волнения, рассыпавшийся по коже и обжигающий ее. Его взгляд волновал и притягивал.

– Ты не возражаешь, если я окунусь в ту воду, из которой ты только что выбралась? – спросил он и, не дожидаясь ответа, начал разматывать свой плед. – Я уверен, что ты оценишь это чуть позже, когда мы вместе взгромоздимся на Тернера. И тебе наверняка понравится, если я соскоблю свою бороду и не буду царапать твою нежную кожу, прижимаясь к тебе сзади.

«Ну почему он все время меня дразнит?» – подумала она, чувствуя, как от его намеков учащенно бьется ее сердце.

Она изо всех сил старалась говорить безразличным тоном, одновременно пытаясь боком протиснуться мимо него. Нечаянно коснувшись грудью его мощной груди, она ощутила, как ее сердце пытается, сломав ребра, вырваться наружу. Амелия отчаянно старалась овладеть собой, чтобы не допустить на щеках предательского румянца. «Лучше умереть, чем позволить ему увидеть, что он со мной делает», – думала она.

– Буду премного благодарна, потому что от тебя разит потом.

Он усмехнулся и ответил своим низким чувственным голосом:

– Я был во дворе. Гоняли с ребятами мяч.

– Чудесный способ провести время.

– Существуют способы получше.

Он попятился. Занавеска опустилась за ним, легко заколыхавшись в воздухе. Спустя секунду Амелия осознала, что продолжает бесцельно стоять посреди комнаты, глядя на штору. Она тяжело дышала, возбуждение пульсировало во всем ее теле. Ей казалось, что оно сделано из мастики и горцу достаточно прикоснуться к ней, чтобы оно размягчилось и изогнулось для него.

Девушка услышала плеск воды в лохани и поняла, что он погрузился в воду, обнаженный, как и несколько минут назад она. Мысли о его наготе и воде, в которой только что купалась сама и которая теперь ласкала его мощные гладкие мышцы, окончательно ее смутили.

Амелия отошла от шторы и огляделась, пытаясь найти себе какое-нибудь занятие и отвлечься. Но это был не ее дом, хотя, даже если бы он и принадлежал ей, она все равно не имела бы ни малейшего представления о том, что необходимо делать. Она была дочерью аристократа, и всю домашнюю работу всегда выполняли слуги.

Желая унять беспокойство и тревогу, Амелия подошла к двери и отворила ее. Солнце ударило ей в лицо, заставив поднять руку, чтобы защититься от яркого и горячего света. Она наблюдала за мальчишками, которые гоняли по двору мяч, как вдруг прямо перед ней возникло обветренное лицо Гавина.

– Что ты задумала, девушка?

Амелия чуть не подпрыгнула от неожиданности.

– Гавин! Это обязательно – так меня пугать?

– Дункан велел мне охранять дверь, – ответил горец. – Так что я всего лишь выполняю приказ.

– Понятно, – с глубоким вздохом ответила она. – Я не пытаюсь сбежать. Мне просто нечего делать, и я решила взглянуть, что делают все остальные.

– Мы играем в мяч, девушка. И я и не думал, что тебе хочется сбежать. Я смотрю, как бы не появились англичане. Вдруг кому-то из этих головорезов в красных мундирах вздумается выкрасть тебя обратно. Я уверен, что незачем напоминать тебе о солдатах возле озера.

Амелия откашлялась.

– Спасибо. Я благодарна тебе за заботу.

Он учтиво кивнул.

– Ты не знаешь, какие у Дункана на сегодня планы? – спросила она, пытаясь поддержать разговор. – Мы проведем здесь еще одну ночь?

– Нет, девушка, мы очень скоро отсюда уедем и направимся на юг, к Монкриффу. До замка два дня пути.

– Мы едем в Монкрифф? – сердце замерло у Амелии в груди при мысли о том, что они поедут на юг, к маленькому островку цивилизации посреди этой чужой дикой страны.

Это была хорошая новость. Возможно, Дункан освободит ее, передав графу… если он вообще намерен оставить ее в живых. Впрочем, она уже пришла к выводу, что именно таковы его намерения. Во всяком случае, он сам ей это пообещал минувшей ночью. Сегодня утром он, похоже, совершенно искренне благодарил ее за то, что она спасла ему жизнь. А вдруг ее благополучие уже стало для него делом чести?

Но затем она вспомнила его главную цель, которая не имела ничего общего с ее безопасностью, и ощутила неуверенность и тревогу. Несомненно, его влекло к ней, ему, несомненно, нравилось с ней флиртовать, но он продолжал охоту на Ричарда, и когда они прибудут в Монкрифф, тому, возможно, придется отстаивать свою жизнь и честь в кровавом сражении с жаждущими мести горцами.

– Спасибо, Гавин, – сказала она, прежде чем удалиться в дом и закрыть за собой дверь.

Внутри было тихо. Даже чересчур тихо. Не было слышно ни плеска воды, ни скрипа щетины под бритвой, что заставило ее задаться вопросом, не заснул ли Дункан в ванне.

– Да, девушка, это действительно так, – произнес он из задней комнаты, перебив ее мысли звуками своего низкого и дразняще чувственного голоса. – Сегодня мы отправляемся на юг, к Монкриффу. Я не сомневаюсь, что тебя это чрезвычайно радует.

– Ну конечно, – откликнулась она, стараясь говорить как можно непринужденнее. – Хотя теперь, после теплой ванны, это интересует меня значительно меньше, – небрежно добавила она. – Мои силы полностью восстановлены, и я готова бросить вызов миру.

– Так же как и я, – отозвался он, расплескивая воду. – Должен признаться, что наслаждение, которое я испытываю, лежа в этой теплой воде, где меня окутывает аромат твоего нежного обнаженного тела, полностью исцелило мою головную боль.

Она подошла к занавеске, прислушиваясь.

– Так что будь начеку, девушка. Опасность, угрожающая тебе, велика, как никогда.

Ее сердце снова заколотилось, и она почувствовала злость на горца за то, что ему удается приводить ее в такое смятение. К тому же он делал это явно преднамеренно. В этом не было никаких сомнений.

– А знаешь, – продолжал он, – не могу не задаваться вопросом, о чем я только думал там, в форте, когда сорвал с тебя рубашку и так поспешно швырнул тебе юбку, приказав одеваться. Я упустил момент, не уделив тебе должного внимания.

Прижавшись ухом к занавеске и прилагая все усилия к тому, чтобы ее голос не дрожал и звучал ровно, она ответила:

– Я уверяю тебя, Дункан, что твои ухаживания не встретили бы с моей стороны благосклонности. Так что не стоит себя казнить. Ты ничего не упустил. Можешь быть в этом уверен.

Ответом ей был плеск воды. Вдруг дверь в домик распахнулась, и в комнату вошла Бет с корзинкой яиц в руках. При виде Амелии она остановилась как вкопанная. Подняв брови, женщина кивнула в сторону занавески, как будто сообщая, что совершенно точно знает, чем она занимается, и понимает – да, Дункан являет собой превосходный образчик мужской породы, и нет ничего противоестественного в том, что Амелии хочется взглянуть на него, пока он принимает ванну. Любая женщина на ее месте поступила бы точно так же.

Рассердившись на себя за то, что ее застали в столь неловкой ситуации, Амелия резко вдохнула.

Бет поставила корзинку с яйцами на стол и вышла. Дверь за ней захлопнулась, и поток воздуха шевельнул занавеску, отделяющую Амелию от Дункана. Между ней и стеной образовалась щель, словно подталкивая в нее заглянуть. В том смысле, что это можно сделать, возникни подобный соблазн.

Послышался громкий плеск, указывавший на то, что Дункан поднимается из воды.

Она быстро приложила глаз к щели и обнаружила, что с таким же успехом могла бы смотреть на великолепную статую из блестящей гладкой бронзы, изображающую, к примеру, выходящего из моря Нептуна. Вода серебристыми струями стекала по великолепной мускулистой фигуре Дункана.

Она никогда не видела обнаженного мужчину. Разумеется, не считая произведений искусства, но это воплощение мужественности предстало перед ней во плоти. А Дункан, несомненно, являл собой истинный шедевр.

Открыв рот, Амелия смотрела на его тонкую талию, твердые ягодицы и мощные ноги. Кровь в ее жилах пульсировала огнем. Она знала, что следует отвернуться, но не могла заставить себя это сделать. Она словно приросла к полу, глядя в узкую щель между занавеской и стеной, будучи не в силах ни дышать, ни моргать.

Однако, когда сверкающая вода стекла с его оплетенных мышцами плеч и рук, стали заметны шрамы. Некоторые из них были крошечными, как царапины, другие были широкими и глубокими. Один шрам был длиной с ее руку, имел форму полумесяца и тянулся от запястья до локтя.

В скольких сражениях принял участие этот мужчина и сколько раз ему удавалось избежать смерти? Или он сделан из стали? Дункан казался неуязвимым. Неудивительно, что он превратился в легенду. Его никто не мог ни убить, ни уничтожить. Его не могли взять ни нож, ни меч, ни камень.

Вдруг ей в голову закралась непрошеная мысль. Она представила его обнаженным в постели с любовницей. Мы не боимся криков и порывистых движении и не стесняемся использовать губы, доставляя наслаждение нашим женщинам.

Ее внутренности горели огнем. Она не забыла этих слов и того, как он прижимался к ней, лежа на земле в утро ее похищения.

Он стонал и совершал порывистые движения. Она помнила, как у нее замирало сердце; она помнила каждое его движение и свое ощущение…

Дункан взял рубашку и натянул ее через голову, затем накинул плед, закрепив его пряжкой на плече… Он уже тянулся к оружию, когда Амелия, стряхнув оцепенение и напомнив себе, что он вот-вот откинет занавеску в сторону, попятилась и стала озираться в поисках какого-нибудь занятия. Она едва не опрокинула локтем кувшин с молоком, подбежав к корзинке с яйцами. Но что с ними делать?!

С едва слышным шорохом распахнулась занавеска, но Амелия не обернулась. Замерев на месте, она прислушивалась к его легким шагам. Они быстро приближались… вот он уже стоит у нее за спиной.

От его запаха у нее закружилась голова. Впрочем, это не был аромат розовой воды. Это был мускусный запах его тела и одежды, шерстяного пледа и кожаного пояса. Это был запах Шотландии.

Она физически ощущала его присутствие. Он стоял так близко, что касался грудью спины девушки. Его руки опустились ей на бедра, и ее кожа покрылась пупырышками.

– Ты за мной наблюдала, верно? – прошептал он ей на ухо.

Смысла лгать не было, он сразу бы распознал ложь.

– Да.

Ей показалось, что от внезапного жара, окутавшего ее, начали плавиться кости.

– Ты никогда не видела обнаженного мужчину?

Она покачала головой.

– Конечно нет. Так все устроено там, где я живу. Там девушек старательно ограждают от всего такого.

– Даже после свадьбы?

– Этого я не знаю.

Он не шелохнулся, а она продолжала ощущать исходящее от него тепло; его влажное дыхание шевелило волосы у нее на виске. Где-то внутри ее тела нарастала странная пульсация, а мир за его пределами замер и затих.

Наконец Дункан отступил назад, и девушка резко выдохнула.

– Мы скоро уезжаем, – произнес он, но она была не в силах ни оторвать взгляд от корзинки с яйцами, ни обернуться и встретиться с ним взглядом.

Собственное поведение повергло ее в ужас: она смотрела, как он купается… ее возбудил вид его сильного мужского тела… И он это знал!

Но, по крайней мере, на этот раз у него хватило благородства ничего больше не говорить. Горец просто прошел мимо нее и вышел из дома.

Глава десятая

Ричард Беннетт встал из теплой, благоухающей розами ванны. Ему хотелось насладиться ощущением чистоты, но он не мог отдаться этому чувству сполна. Только не сейчас, когда его все раздражало. Чтобы попасть в замок Монкрифф, он ехал целый день и половину ночи, но ни на дюйм не приблизился к объекту своей бесплодной погони. Амелия по-прежнему оставалась пленницей Мясника (если, конечно, она вообще еще жива), и Беннетт понятия не имел, где ее искать.

Он обернулся и трижды щелкнул пальцами, подзывая личного слугу Монкриффа, который, похоже, погрузился в мир грез.

– Эй ты, поспеши! – скомандовал он. – Здесь чертовски холодно!

Слуга засуетился, накрывая плечи Беннетта большим льняным покрывалом.

– Мне казалось, это место считается весьма благоустроенным, – продолжал жаловаться Ричард. – Наверное, так далеко к северу от границы воздух всегда сырой. Здесь что, никогда не светит солнце?

Он завернулся в роскошное покрывало, но омерзительно холодный воздух нагорий все же пробирал его насквозь.

– Что вы, сэр, конечно, светит.

Ричард покосился через плечо на коренастого слугу графа, который медленно пятился к двери.

– Ты смотрел на мои шрамы, я угадал? И при их виде ты потерял дар речи. Я кажусь тебе чудовищем?

Слуга продолжал смотреть в пол.

– Нет, полковник.

Покорность этого человека несколько смягчила гнев Ричарда.

– Да брось ты, признайся. Не пытайся делать вид, что ничего не заметил. Я не желаю иметь рядом с собой лжеца. Кроме того, я не слабонервный. Мне приходилось иметь дело с вещами похуже. Как, ты думаешь, я заполучил эти шрамы?

Ричард вышел из ванны, расплескивая воду на полированный деревянный пол.

Слуга несмело поднял глаза.

– Они выглядят очень болезненными, сэр.

– Вовсе нет, – ответил Ричард. – У меня давно эти шрамы. Я их совершенно не чувствую. Просто меня раздражает, когда кто-то на них смотрит и реагирует так, как ты.

Ричард стал вытирать голову льняным полотенцем.

– Так скажи мне, слуга, что тебе известно об этом презренном Мяснике, которого я имею удовольствие преследовать? Знают ли жители вашей страны, что он похитил английскую леди прямо из постели? Знают ли они, что эта леди – дочь героя войны, который пытался помочь Шотландии, восстановив мир? Казалось бы, они должны это учесть. Не молчи, я знаю, что слуги знают все. Как обычные фермеры относятся к методам Мясника? Не может быть, чтобы они все его поддерживали.

Слуга не ответил, и Ричард продолжал откровенно излагать свою точку зрения:

– Я знаю, что граф – цивилизованный человек. Если верить слухам, он настоящий джентльмен. Но как насчет простого народа за стенами замка? Окружают ли меня просвещенные люди, или это место кишит якобитами, которые, подобно Мяснику, жаждут английской крови? Следует ли мне спать вполглаза?

Слуга подошел к халату Ричарда, разложенному на огромной кровати с пологом.

– Я обещаю вам, полковник Беннетт, что в стенах этого замка вам ничто не угрожает. И вы можете запереться на ночь изнутри.

Ричард подошел к слуге, державшему наготове халат.

– Запереться изнутри, говоришь? Значит, не так уж здесь и безопасно?

Слуга нервно откашлялся.

– Я не хотел бы, чтобы с вами что-нибудь случилось, полковник. Я уверен, что его светлость очень хочет встретиться с вами и обсудить то, что сделал Мясник. Он будет готов оказать вам любую посильную помощь.

Ричард сбросил на пол льняное покрывало и сунул руки в просторные рукава халата.

– Ну, еще бы. Ни для кого не секрет, что граф помогает королю. Во всяком случае, когда усматривает в этом прямую выгоду для себя.

Слуга наклонился, поднял расшитое покрывало и аккуратно свернул его.

– Мой хозяин не хотел бы, чтобы пострадала невинная женщина. Утром он будет в вашем распоряжении.

– Что ж, я очень на это надеюсь, – произнес Ричард, завязывая пояс халата. – Весенние переговоры с герцогом Уинслоу принесли ему изрядный доход, и сейчас на кону стоит жизнь дочери этого джентльмена. Хотелось бы надеяться, что граф будет испытывать в этом отношении некоторую… признательность.

–  Признательность… – почти испуганно повторил слуга. – Конечно, полковник Беннетт. Граф понимает, что такое обязательство и долг. И он желает мира.

– Ну, еще бы.

Ричард был совершенно измучен и понимал, что нуждается в хорошем отдыхе. Предвкушая крепкий освежающий сон, он взобрался на кровать с мягкой пуховой периной и опустил голову на подушку.

– А пока, – снова обратился он к слуге, – принеси мне знаменитого монкриффского виски. Я слышал, что он лучший в Шотландии.

– Да, полковник. Я немедленно распоряжусь, чтобы вам принесли бутылочку.

– Не забудь.

– Как ты собираешься встретиться с Ричардом, когда мы доберемся до замка? – спросила Амелия.

Они с Дунканом ехали по тенистому лесу, звеневшему от пения зябликов, овсянок и славок; в кронах деревьев слышалось трепетание их крыльев. Легкий ветерок вздыхал среди платанов, ласково струясь по их мощным стволам. Амелия понимала, что она наслаждается красотой и покоем леса гораздо больше, чем приличествовало похищенной мятежником английской леди, да и этот лес не был райским местечком: они ехали по дороге, которая вела их на войну, объявленную Дунканом ее жениху, и эта война обещала быть жестокой и кровавой.

– Ни для кого не секрет, что граф Монкрифф не поддерживает восстание якобитов, – продолжала Амелия, – и что он присягнул на верность королю. Наверняка он располагает армией, способной отразить такую угрозу, как ты.

– Да, – кивнул Дункан, – но разве ты не слышала, что сказал отец Бет? Отец графа перевернулся бы в могиле, если бы узнал, во что превратился его сын. Этот гордый шотландский лорд был несгибаемым якобитом. Он отважно сражался при Шерифмуре и погиб там вместе с множеством других истинных шотландцев, служивших под его началом. Поэтому замок Монкрифф разделен, и все, что нам необходимо сделать, – это въехать в его ворота с секирами и клейморами наизготове. В считанные минуты на нашу сторону перейдет не менее двухсот человек из армии графа. Не обманывай себя: твой жених не найдет там защиты, ибо замок кишит якобитами, которые с удовольствием преподнесут нам его на серебряном блюде. Вообще-то я не удивлюсь, если к моменту нашего приезда он уже будет мертв. Но меня это чрезвычайно расстроило бы, мягко говоря.

– Потому что ты хочешь убить его сам?

– Да.

Амелия поежилась.

– Что ж, я очень огорчена тем, что ты мне сообщил. Когда отец был весной в замке Монкрифф, у него сложилось впечатление о графе и членах его клана как о цивилизованных людях. Он был уверен, что они желают мира.

– Желать-то они желают, но к каким методам они прибегают для достижения этой цели – вот в чем вопрос. Некоторые добиваются этого в сражениях. Другие просто болтают языками и продают свои подписи. Но этот разговор меня утомил. Давай поговорим о чем-нибудь другом.

Его резкий тон задел девушку, но она попыталась ответить как можно более бесстрастно:

– О чем ты хотел бы поговорить? Только давай не будем обсуждать то, что произошло в доме Крейга и Бет.

– Почему? Тебя так сильно взволновал вид моего обнаженного тела?

Ей становилось все труднее сохранять напускное спокойствие, возможно, потому что с того момента, как она села на лошадь, ей не удавалось думать о чем-либо, кроме его обнаженного тела. Воспоминания о стоящем в ванне мужчине все утро задевали какие-то непонятные струны ее души, и как бы она ни старалась, у нее не получалось подавить возбуждение, в которое они приводили ее тело.

– Я сказала тебе, что обсуждать это не желаю. Это неподобающий для леди разговор.

– Тогда зачем ты его завела? – Он помолчал. – Мне кажется странным, что вы, английские дамы, всегда ведете себя в соответствии с представлениями о том, что есть подобающим, а что нет. Разве вам не хочется жить искренне, не пряча и не хороня свои желания?

– Ты считаешь, что я желаю тебя, Дункан?

Он легонько потерся носом о волосы у нее на затылке, отчего, к немалой досаде Амелии, ее спина немедленно покрылась гусиной кожей.

– Дело не в этом, – ответил он, – ты и сама знаешь, хотя я действительно уверен в том, что ты находишь меня привлекательным. Да иначе и быть не может.

Он был поистине неподражаем.

– Но если поведение твоего жениха, – продолжал он, – в твоем присутствии всегда было подобающим, если он всегда следил за своими манерами, как ты можешь быть уверена в том, что знаешь, какой он на самом деле?

Она на секунду над этим задумалась.

– Я уже допустила то, что не знаю его. Да, это вполне возможно.

– Вот видишь! Если человек не говорит того, что думает, или не показывает своих истинных чувств…

– Но это именно то, о чем я говорю, Дункан. В Англии приветствуется сдержанность и самообладание. И там я чувствую себя в безопасности, потому что меня окружают люди, которые ведут себя подобающим образом, строго придерживаясь свода общественных правил, а не такие, кто, подобно тебе, руководствуется своими низменными порывами.

– Ты предпочитаешь мужчин, которые следуют правилам, – уточнил он, – наподобие тех солдат у озера?

Амелия смущенно поерзала в седле. Он уже в который раз поставил под сомнения основы ее убеждений, и это вызывало у нее сильное беспокойство, потому что она чувствовала себя совершенно потерянной и одинокой в этой дикой чужой стране. Ее отец умер. Если она не будет знать, что в конце этого испытания ее ожидает цивилизованный дом и люди ему под стать, ей ни за что не удастся выжить.

– Может, не будем к этому возвращаться?

– С удовольствием, как только ты признаешь, что не все англичане – порядочные люди и что идеальные застольные манеры не делают человека благородным.

Она подумала, что переспорить этого человека не удастся никому, и поджала губы.

– Ну, хорошо, я признаю себя побежденной. А что еще мне остается? Ты, разумеется, прав. Эти люди были дикарями. Сколько еще раз мне придется это повторить?

– И офицер тоже. Он был хуже всех. Скажи это, девушка.

– Я уже сказала, – раздраженно ответила Амелия, – но я готова повторить, если это вынудит тебя сменить тему. Они все были дикарями, особенно офицер.

Дункан откинулся назад.

– Отлично, девушка! Ты делаешь успехи. Помнишь, что я сказал тебе в тот, первый, день, когда мы остановились на поляне?

Еще бы ей не помнить! Прежде чем мы с тобой расстанемся, я заставлю тебя убедиться в том, что ваши английские офицеры в своих вычурных красных мундирах могут быть такими же дикими, как любой шотландец…

Спустя мгновение он добавил:

– Но тебе следует знать, что в Шотландии тоже существуют правила. Кланы не могут существовать без правил. Слово главы клана – закон.

– А тебеследует знать, что не все англичане такие, как те солдаты.

Они долго ехали молча, и Амелия размышляла над тем, что пытался доказать ей Дункан. Он во многом прав. Чтобы понять человеческое сердце, необходимо заглянуть очень глубоко, проникнув под все защитные слои одежды и внешности. Даже поведение не всегда позволяет судить о человеке. Умом она, разумеется, всегда это понимала, но впервые в жизни ей пришлось столкнуться с необходимостью понять человека из другого мира, и это оказалось гораздо труднее, чем в теории.

Она также вспоминала все, через что ей пришлось пройти за последние несколько дней.

…Сначала она предстала полностью обнаженной перед этим горцем. Он заткнул ей рот кляпом, после чего связал и силой вынудил покинуть форт вместе с ним. Она спала в пещере и ела только что убитого кролика. В довершение ко всему, прошлой ночью она ударила его камнем по голове, едва не лишив жизни… Она и не подозревала, что способна на все это.

Как можно было верить в то, что она знает сердце другого человека, если ей не удавалось понять даже свои собственные чувства и поступки?

Она подумала о Бет, ее детях и их теплом уютном доме. Эти люди вели простую и мирную жизнь, но престарелый отец Бет когда-то сражался во многих битвах. Ему приходилось терять близких людей в кровавой резне, затеянной ее соотечественниками.

И наконец, перед ней возник образ Дункана – ее свирепого и сильного похитителя. Он вставал из ванны, и по его коже скатывались сверкающие капли воды. Он был сильным и грубым, полным жизни. Дикарь? Возможно. Но этот дикарь был неописуемо привлекателен и отважен, а ко всему прочему, еще и умен.

Она снова задумалась о покрывавших его кожу свидетельствах участия в сражениях…

– Твои шрамы болят? – спросила она.

Он ответил не сразу. Тернер мотнул головой, встряхнув длинной черной гривой.

– Да. Иногда какой-нибудь из них начинает ныть без видимой причины, и тогда я переношусь в то мгновение, когда получил эту рану. Я знаю их все наизусть: где я был, когда мне ее нанесли, за какую армию сражался, кто был нашим противником. Я помню даже глаза человека, нанесшего удар, а также то, убил я его или нет, защищая собственную жизнь.

– А как насчет шрама в форме полумесяца? – спросила она. – Похоже, это была очень глубокая рана. Как ты ее получил?

Он долго молчал, но все же ответил:

– Я сорвался с горы, когда был совсем ребенком. Катился и подпрыгивал на склоне, как камень.

Она стремительно обернулась в седле.

– Бог ты мой! Как ужасно!

– Да, я скатился прямо по каменистому склону ущелья. В придачу к порезу я сломал кисть. Мне пришлось вправлять ее себе самостоятельно.

Рассказ об этом происшествии заставил ее поморщиться.

– Сколько тебе было лет?

– Десять.

– Боже мой! Но почему ты был на той горе один? Разве не было рядом взрослых, которые должны были за тобой присматривать и позже оказать помощь и выхаживать тебя?

– Нет, я был один.

– Но почему? Разве у тебя не было семьи?

– Была, но мой отец был приверженцем строгой дисциплины. «Из колыбели – в бой», – говаривал он. Он сам отвел меня в горы и оставил там, предоставив самостоятельно искать дорогу домой.

Амелия не понимала, это было выше ее сил.

– Как мог отец так поступить?! А если бы ты погиб?!

– Он хотел меня закалить, и это сработало.

– Заметно. – Она снова села прямо и попыталась представить себе Мясника десятилетним мальчиком, вынужденным с поломанной рукой, в полном одиночестве пробираться по горам. – И сколько же времени ты провел в горах один?

– Три недели. Я поэтому и взобрался на гору. Мне было необходимо понять, где нахожусь. Но я услышал вой волка и забыл об осторожности.