Текст книги "Как покорить маркиза"
Автор книги: Джулиана Грей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 4
Центральный уголовный суд Олд-Бейли, Лондон
Июль 1890 года
Этим утром жара казалась невыносимой. Даже ночная прохлада не смогла освежить спертый воздух в зале суда; Стефани вспотела и чувствовала себя крайне неуютно из-за прилипшей к спине блузы. Ей страшно хотелось сорвать с себя ненавистный шарф и придушить им самодовольного мистера Дакуэрта.
Ее охватило волнение, когда в зал ввели Хэтерфилда. Он, как всегда, был спокоен, свеж и бодр, словно не замечал раскаленного от жары воздуха, хотя встал задолго до рассвета. Он попросил, чтобы ему каждое утро приносили в камеру гребной тренажер; неизвестно, как ему это удалось, но Хэтерфилд смог добиться разрешения у тюремного начальства и, оставаясь верным себе, тренировался каждое утро по часу еще до наступления рассвета, впадая в состояние глубокого экстаза, которое так хорошо знала Стефани.
Словно он был не в камере, а на реке.
Сегодня в зале суда яблоку негде было упасть, ибо для дачи свидетельских показаний пригласили самого герцога Сотема. И если сэр Джон выглядел бледным и усталым, то герцог и вовсе походил на ожившего мертвеца. Дряблая кожа свисала с выступающих скул костлявого вытянутого лица, он даже не удосужился напомадить волосы, сквозь редкие завитки которых проглядывал голый череп. Обвинитель обратился к нему с сочувственной улыбкой.
– Приношу свои извинения, ваша светлость, но я вынужден подвергнуть вас этому суровому испытанию. Несомненно, вам пришлось многое пережить за эти несколько месяцев.
Герцог посмотрел на него, но ничего не ответил.
– Должно быть, вам очень не хватает герцогини, ваша светлость. Не так ли?
– Да, это так, – ответил герцог, еле шевеля губами.
– И вашего сына обвиняют в ее убийстве. Это вдвойне тяжело.
Ни звука в ответ, лишь холодный взгляд герцога.
Мистер Дакуэрт опустил глаза, откашлялся и глубоко вздохнул. Неожиданно для себя Стефани почувствовала искреннюю симпатию и уважение к герцогу. Несмотря на тяжелую утрату, он мог одним лишь взглядом выцветших голубых глаз охладить пыл ревностного служителя закона.
– Естественно, любому человеку трудно даже представить, что родной сын способен на убийство. Но мы все собрались здесь, в зале суда, чтобы разобраться в фактах и добиться справедливости, не так ли, ваша светлость?
– Разумеется.
– Я уверен, вы, как и все мы, хотите, чтобы свершилось правосудие ради вашей жены, герцогини, которая была убита таким странным и – прошу меня извинить – жестоким способом.
– Разумеется.
– В этой связи я должен задать вам несколько вопросов относительно маркиза Хэтерфилда, вашего сына. Скажите суду, вас с сыном связывают теплые отношения?
Герцог посмотрел на Хэтерфилда, который едва заметно улыбался, затем перевел взгляд на мистера Дакуэрта.
– К сожалению, это не так.
– Я понимаю. И снова прошу простить меня, ваша светлость, но скажите, правда ли, что с вашим имением, которое унаследует лорд Хэтерфилд в случае вашей кончины, связаны некие финансовые затруднения? Это так?
Герцог выпрямился.
– Управление таким огромным имением, как мое, требует больших затрат, мистер Дакуэрт.
– Прошу вас ответить прямо на мой вопрос, ваша светлость.
Долгая пауза. Слышно лишь дыхание.
– Да. Некоторое время назад у меня были затруднения.
– Вы говорили об этом сыну?
– Да, говорил.
– Ваши беды вызвали у него сочувствие?
Герцог бросил быстрый взгляд на Хэтерфилда. Стефани сжала зубы, прислушиваясь к гулкому биению своего сердца.
– Ваша светлость! Пожалуйста, ответьте на вопрос. Маркиз Хэтерфилд выразил сочувствие к вашим проблемам? Может быть, он предложил помощь, поддержал вас морально или физически в вашем отчаянном положении?
Герцог часто заморгал, словно сдерживал слезы. Он впился руками в деревянные перила с такой силой, что костяшки пальцев побелели.
Он закрыл глаза.
– Нет. Нет, мистер Дакуэрт, он не предлагал никакой помощи.
Глава 5
Вокруг него тяжело перекатывались мрачные маслянистые воды Темзы, окутанной туманом. Все внимание Хэтерфилда было сосредоточено на веслах, которые он крепко сжимал руками, и на ритмичном движении ног, толкавших лодку вперед… и вперед… и вперед…
Размеренные, сильные, интенсивные толчки. Все дело в ритме. Именно в нем кроется успех. Если найти правильный ритм для рук и ног, можно плыть без устали сколь угодно долго.
Он иногда ловил себя на этой мысли. Плыть и плыть вперед без передышки. Вниз по Темзе до устья реки, а затем выйти в Северное море.
Хэтерфилд научился чувствовать реку и прекрасно изу-чил судоходное движение на Темзе. Фонарь, закрепленный на носу лодки, освещал небольшое пространство, но по легкому волнению воды он безошибочно угадывал, что приближается другое судно. Быстрый взгляд через плечо, перехват весел, обмен приветственным «Эге-гей!», и его легкая скорлупка уносилась вперед.
Больше всего ему нравилось плавать в верхнем течении реки, ближе к Виндзору или Хенли, неподалеку от колледжа Черуэлл в Оксфорде, ведь именно там он обучался гребле. Но дело шло к декабрю, и следовало ожидать, что скоро лед скует реку у деловой части столицы, к тому же пришлось бы снимать жилье неподалеку. Лондон есть Лондон: река всегда окутана желтым туманом, и множество баржей и всякого рода суденышек постоянно снуют вверх и вниз по реке. Правда, молодежь из гребного клуба очень славная, среди них пара-тройка его школьных друзей. Все они влюблены в греблю, воду. Как приятно возбуждение от того, что лодка, словно ракета, скользит вверх по реке, и ты ожидаешь момента, когда уйдет боль в груди и мышцах, и ты станешь одним целым со своей лодкой, превратившись в совершенную, неуязвимую машину. Ты перестаешь быть человеком, освобождаясь от мыслей, суеты, пороков и грязи. Ветер, порожденный усилием твоих мышц, освобождает тебя и делает чище.
Да. Именно так.
Над головой черной птицей на фоне серого неба промелькнула тень Хэммерсмит-бридж. Хэтерфилд собрался перед последним броском, чтобы преодолеть оставшиеся, самые длинные ярды. Мышцы рук и ног гудели, сердце колотилось в груди, легкие болели от каждого вздоха, его сильные сухожилия ритмично сокращались, словно смазанные маслом. Его тело работало подобно слаженному оркестру, где каждый инструмент настроен на общую волну, волну безграничного счастья, несмотря на бессонную ночь, которую он провел, присматривая за юным Томасом. Он думал, что наутро будет усталым и разбитым, ибо практически не спал, но, как ни странно, чувствовал прилив бодрости. Это напомнило ему о далекой юности, когда мальчиком он просыпался утром накануне – Рождества в ожидании дня, полного чудес. Стоило ему спрыгнуть с постели, и мгновенно возникало ощущение, что за ним следит чей-то озорной взгляд и кто-то с улыбкой наблюдает за его переодеванием в костюм для спортивных занятий, приготовленный слугой, и затем как он выпивает свой обязательный стакан воды.
Ему вспомнился ее голос, глубокий и слегка насмешливый, когда она этим серым утром с наигранным раскаянием произнесла: «Я вел себя слишком дерзко».
Мимо проплыли темные, размытые контуры берегов, группа деревьев у Барнса, и вот он почти на месте – у ряда лодочных сараев, которые скудно освещались неярким светом масляных ламп, шедшим от небольшого причудливого окошка. Розы были ранними пташками, но он вставал раньше всех. На пристани было тихо. Через час наступит рассвет, и лодки покинут свой дом. А он отправится на Кэдоган-сквер, чтобы с удовольствием позавтракать. Томас будет сидеть рядом с ним за столом, свежий и бодрый, излучая радость и энергию, свойственную юности.
Томас.
Хэтерфилд направил лодку к берегу, постепенно сбавляя темп, и суденышко мягко заскользило к пристани. Луна скрылась за облаками, а солнце еще не встало. Патни-бридж за его спиной и лодочные сараи слева были едва различимы во мраке. Лодка мягко ткнулась в пристань. Он сложил весла и ослабил крепления для ног. Натруженные мышцы гудели, и он снова ощутил хорошо знакомое чувство удовлетворения. Интересно, как долго продлится это чувство сегодня? Он был совершенно уверен, что его хорошее настроение сохранится до завтрака. А там он снова увидится с загадочным юным Томасом. Хэтерфилд улыбнулся и спрыгнул в ледяную воду.
– Хэтерфилд, это ты?
Руки, державшие борт лодки, замерли.
– Хэтерфилд! Что ты там возишься? Заканчивай – быстрее.
Резкий, нетерпеливый голос, голос человека, который привык отдавать распоряжения и не допускал возражений.
Хэтерфилд расправил плечи.
– Одну минуту, папа.
– Мне нужно срочно поговорить с тобой, Хэтерфилд.
– Сначала я поставлю лодку на место, папа.
Невнятное ругательство и звук захлопнувшегося окошка экипажа.
Хэтерфилд снял весла и положил их на деревянный настил, затем, схватившись за борта руками, одним легким, грациозным движением поднял лодку над головой.
– Поторопись!
Хэтерфилд занес лодку в пропитанный влагой сарай и бережно опустил ее на подставку. Он вернулся на пристань и принес весла, затем достал припрятанный в сухом закутке джемпер и натянул его на себя. Вспотевшее, облаченное лишь в хлопковую блузу, тело быстро теряло тепло под действием сырого холодного воздуха.
– Ради всего святого, – сказал герцог Сотем, – не понимаю, что ты находишь в этом твоем увлечении.
Хэтерфилд подошел к экипажу и положил руки на край дверцы.
– Ты, кажется, хотел мне что-то сказать, папа?
– Залезай внутрь.
– Я не одет.
– Ничего, дома оденешься.
– Мой дом теперь в доходном доме Альберта, папа. Я снимаю квартиру там, ты прекрасно это знаешь. Доходное владение для старых холостяков.
Кулак герцога врезался в дверцу.
– Ради бога, залезай быстрее и закрой дверцу. Иначе я подхвачу простуду.
Мимо прошли двое молодых людей, направляясь к лодочной стоянке. Читтеринг и Монмут-Фаради, неразлучная пара, посмотрели на Хэтерфилда дружелюбно, с нескрываемым любопытством, словно говоря: «Помощь нужна, приятель?»
Хэтерфилд поежился.
– Придется отослать кучера.
Он обогнул лодочный сарай и сказал кучеру, что до-берется домой самостоятельно, затем вернулся к экипажу отца и забрался внутрь. Кони тронулись и зацокали ко-пытами по булыжной мостовой, направляясь к Патни-бридж.
– Черт подери, от тебя воняет, как от лошадей на конюшне, – сказал Сотем, зажимая нос платком.
– Я намеревался вымыться и переодеться. – Хэтерфилд старался сохранять спокойствие. Он сложил руки на груди.
Сотем обреченно вздохнул и приоткрыл окошко.
– Иначе я умру от этого запаха.
Хэтерфилд отвернулся и смотрел в противоположное окно, как робкий лондонский рассвет медленно разгорался над крышами домов. Они добрались до середины моста, откуда открывался вид на Темзу, темные воды которой поблескивали в наступающем рассвете и заполнялись лодками. Сырая прохлада внутри экипажа смешивалась с запахом мятного масла для волос, исходившим от Сотема, и его, Хэтерфилда, выстраданного пота.
Он снял с рукава джемпера шерстяную ниточку.
– Кажется, ты хотел сказать мне что-то очень важное?
– Да, – ответил герцог и замолчал, сомневаясь, стоит ли продолжать. И вдруг Хэтерфилд ясно ощутил неуверенность, которая скрывалась за суровым, не терпящим возражений, тоном отца. – Это имеет отношение к твоим обязательствам и долгу, Хэтерфилд. Как наследника древнего и прославленного рода, который не прерывался на протяжении восьми поколений…
– Понятно. Герцогиня снова плетет свои интриги, не так ли?
– Ты не должен в таком тоне говорить о своей матери.
– Она мне не мать, сэр. – Когда отец называл герцогиню матерью, Хэтерфилду казалось, что ему подсыпали яду.
– Она заботилась о тебе с тех пор, как тебе исполнилось десять, Хэтерфилд. Другой матери у тебя нет.
Хэтерфилд промолчал.
– Но не об этом речь. Как тебе известно, наши земельные владения больше не приносят таких доходов, как раньше, цены на аренду земли постоянно падают…
– А твои расходы продолжают расти, но ты по-прежнему отказываешься вводить какие-либо новшества в своих поместьях и не желаешь вкладывать деньги в предприятия, которые приносят хоть какую-то прибыль…
– Опять ты за свое. Вот мы с мамой отправимся на тот свет, и тебе представится прекрасная возможность разрушить имение. А пока ты должен сделать все от тебя зависящее, чтобы не уронить честь нашего рода, ибо ты являешься единственным и полноправным наследником огромного состояния.
– Папа, – устало сказал Хэтерфилд, – повторяю в последний раз. Тебе прекрасно известно, что я вложил все деньги своего фонда в Хэммерсмитский проект и едва свожу концы с концами.
– У тебя есть пятьдесят тысяч фунтов, Хэтерфилд! Проценты с приданого твоей матери, накопившиеся за двадцать лет, которые принадлежат тебе.
– Я вложил все деньги, как только вступил в наследство, и ты об этом знаешь. Проект осуществлен лишь наполовину. На этом этапе я не могу продать свою долю и не могу забрать деньги из проекта. – Прежде чем заявить это с такой уверенностью, Хэтерфилд все как следует проверил. Его отец был настоящим мастером вымогать деньги. Именно это он и делал сейчас.
Герцог фыркнул:
– Есть и другие возможности. Более простые. Надежные. И подходящие для истинного джентльмена в отличие от этого твоего отвратительного и нелепого строительства домов в Хэммерсмите.
О боже, опять!
– Папа, я не собираюсь жениться на Шарлотте Харлоу.
– Двести тысяч фунтов приданого, Хэтерфилд! – воскликнул герцог, сотрясая влажный воздух внутри экипажа.
– Да хоть двести миллионов. Я не женюсь на ней.
– Господи боже мой! Она красива, умна, очаровательна. И девушка тебя просто обожает, хотя один Бог знает почему. Думаю, из-за твоей внешности. И на ком же ты собираешься жениться, позволь тебя спросить, если не на ней?
– Это будет мой выбор, папа. Но не она.
– Но скажи, почему?
– Потому что я не люблю ее. Потому что я твердо убежден: мы будем несчастливы в браке.
– Нет, ты просто хочешь опозорить наше доброе имя, – сказал Сотем с горечью в голосе. – Ты хочешь отомстить своей семье за какие-то несуществующие прегрешения, довести до полного разорения, добиться того, что все наши дома уйдут с молотка, а земельные владения распродадут по частям…
– Чепуха. Не сомневайся, когда придет время, я найду достойную наследницу себе в жены. Или, может статься, я еще удивлю тебя, когда Хэммерсмитский проект начнет приносить прибыль и я буду иметь глупость подкидывать тебе деньжат время от времени. Надо только подождать. А пока, может быть, тебе стоит немного урезать свои расходы. А еще можно выйти за рамки привычного и наконец сосредоточиться на том, чтобы использовать наше положение и богатые возможности с большей выгодой. Вместо того чтобы придумывать далеко не оригинальные уловки и загонять в угол своего единственного сына.
Герцог взял свою трость и с силой ударил в пол экипажа. Его голос дрожал от обиды и волнения.
– В том-то все и дело, черт подери! У нашей семьи не осталось никаких возможностей! У тебя нет наследства, Хэтерфилд! Один лишь пустой титул, все имущество заложено и перезаложено. Ничего не осталось, ничего!
– Прекратите истерику, сэр. Что значит «ничего»? Вы все еще герцог Сотем.
Экипаж остановился. Должно быть, какая-нибудь повозка, груженная товаром, перегородила дорогу. Хэтерфилд выглянул из окна: все магазины на Кингс-роуд мирно дремали за закрытыми ставнями, дожидаясь девяти часов, чтобы открыть двери для утреннего наплыва покупателей.
На этот раз герцог говорил очень тихо:
– Наши обязательства по закладным постоянно превышают доходы от сдачи земли в аренду на одиннадцать тысяч фунтов ежегодно. Когда подойдет срок следующего платежа, у меня не хватит наличности, чтобы покрыть его.
– Неужели банки больше не выдают кредитов?
– Я не переживу унижения, если мне откажут в кре-дите.
– Папа, пора наконец посмотреть фактам в лицо. Доходы с сельскохозяйственных угодий резко падают, и это продолжается уже не первый год. Пожалуй, уже несколько десятилетий подряд. И если ты хочешь, чтобы твое герцогство выжило, надо продать часть земель, а вырученные деньги вложить в какое-нибудь дело. Как я поступил с деньгами мамы.
Ответом был сухой саркастический смех.
– Вложить вырученные деньги? Даже если я продам все свои земли до последнего акра, выручка не покроет закладных на имущество.
– А приданое герцогини?
– Все потрачено. Остатки ушли на покрытие свадебных расходов для ее дочерей.
Хэтерфилд не смог сдержаться и выругался.
– Поверь, Хэтерфилд, я сделал все, что в моих силах. Больше не осталось никаких возможностей.
– У тебя были эти возможности, – сказал Хэтерфилд, – но ты не смог распорядиться ими правильно, когда был шанс.
Экипаж снова тронулся. Нестройный цокот копыт по мощеной мостовой и скрип колес немного разрядили обстановку. Отдаленный крик; звонкий девичий смех проник в окно.
Сотем помолчал, затем снова заговорил:
– У меня в кармане лежит вексель на сумму сорок две тысячи фунтов, которую я одолжил в прошлую пятницу у мистера Натаниеля Райта и обязан вернуть в первый день следующего квартала или до наступления этого срока.
– Сорок две тысячи фунтов?
– Мистер Райт был настолько любезен, что округлил сумму и не стал учитывать сто шестьдесят восемь фунтов.
Хэтерфилд был так сильно потрясен этим признанием, что у него перехватило дыхание. Сорок две тысячи фунтов – большая сумма!
– Натаниель Райт. Это делец из Сити, не так ли?
– Он владелец крупной инвестиционной фирмы.
Даже не глядя на отца, Хэтерфилд мог представить, как скривились его губы, когда он упомянул инвестиционную фирму. Он вытянул ноги и задумчиво посмотрел на носки поношенных туфель.
– Это ваше долговое обязательство, сэр? Или вашей супруги?
– Это, мой мальчик, тебя не касается. Главное, что к Рождеству мы будем совершенно разорены. Нас ожидает публичный позор и выселение из родового имения, а виноват во всем только ты один, Хэтерфилд.
– Я, сэр?
– Конечно, ведь проблемы можно решить очень простым способом. Тебе нужно всего лишь заключить выгодный брачный союз; именно такой удачный брак когда-то и послужил основой нашего состояния. Боже мой, Хэтерфилд! Я же не толкаю тебя на преступление, в конце концов! Я предлагаю тебе жениться на красивой девушке, пусть родит парочку наследников, а после – живи как хочешь! Неужели это так трудно? Тебе и встречаться с ней придется только в постели да за ужином, и то не всегда.
– Какую чудную перспективу ты рисуешь! Поешь, будто соловей.
– Ты только представь, Хэтерфилд, двести тысяч фунтов! – У герцога даже дыхание перехватило от волнения. Он снова ударил тростью в пол экипажа как раз в тот момент, когда они свернули на Слоун-сквер.
– Черт подери, папа, прекрати! – Хэтерфилд обхватил голову руками и сжал виски. И как только этому человеку удается так манипулировать людьми? Он безошибочно находит самые чувствительные точки, взывая к совести и чести, пока своим давлением не доведет Хэтерфилда до исступления, рождая сомнения в том, что он считал правильным и неправильным. Его сыновний долг и его позиция как человека, гражданина – все перемешалось в замкнутом пространстве экипажа, пропитанном холодом, сыростью и отчаянием Сотема.
Хэтерфилд представил леди Шарлотту. Сможет ли он жениться на ней, если придется? Брак. Жена ждет его в спальне – леди Шарлотта на его сверкающих белизной, чистых простынях в ожидании ночного визита своего супруга. Может быть, все не так ужасно, как кажется?
На какой-то момент перед его мысленным взором возник образ юного Томаса с сияющими синими, как море, глазами. Длинные распущенные волосы, разметавшиеся по подушке, и милое лицо. От этого видения у него перехватило дыхание.
– Ты не мог бы договориться об отсрочке долга, папа, пока не закончится строительство домов? Я отдам тебе половину прибыли. Я отдам тебе все, если нужно. – Даже если отец снова заведет эту шарманку с женитьбой, будь она неладна, чувство вины уже не будет так давить на него. Заманчивая перспектива брака с леди Шарлоттой.
Трость герцога снова стукнулась об пол.
– Ты предлагаешь мне подождать до следующего лета! Толку от этого не будет!
– Это все, что я могу предложить. Вложения требуют времени и сил в отличие от азартных игр.
– Хотя бы пообещай, что ты подумаешь над моим предложением, Хэтерфилд. – Он с трудом узнавал отца: что-то в нем надломилось; его голос срывался, утратив властные нотки. – Подумай, мой мальчик. Ты мой сын, моя единственная надежда. Ради всего святого, ты мог бы спасти нас! На протяжении двух веков наши предки ни разу не запятнали своей репутации, мы – столпы британского общества, от которых зависит благосостояние тысяч людей. Неужели ты действительно хочешь все это разрушить?
Хэтерфилд ничего не сказал в ответ. Он смотрел на проплывающие мимо монументальные белые фасады зданий на Итон-сквер, едва прикрытые грустными голыми ветвями ноябрьских деревьев за чугунными оградами садов. Экипаж повернул за угол и покатился по фешенебельному району Белгравия, но Хэтерфилд по-прежнему молчал, он просто не мог говорить – гнев кипел в нем, словно вода в котле, который он безуспешно пытался накрыть тяжелой крышкой. Он так и не сказал ни слова, пока экипаж не остановился у роскошного, величавого дома герцога Сотема с двумя отдельными входами.
– Почему ты идешь у нее на поводу? – тихо спросил он. – Почему терпишь все ее выходки?
Голос герцога вновь стал резким и властным, как – прежде:
– Ты либо будешь говорить о ее светлости с уважением, либо молчать.
Дверца экипажа открылась, и герцог приподнялся, собираясь выйти.
– Ты не останешься?
– Нет. Если не возражаешь, я воспользуюсь экипажем и поеду к себе на квартиру.
– Мама расстроится.
– Передай ей от меня глубочайшие извинения и – поклон.
Дверца захлопнулась с громким стуком. Экипаж тронулся.
Хэтерфилд откинулся на спинку сиденья и смотрел на Лондон, медленно проплывающий за окном. От прекрасного, бодрого настроя не осталось и следа – недолго он радовался жизни.
Стефани нервно барабанила пальцами по кожаному портфелю, который держала на коленях.
– Как вы думаете, что могло случиться?
Сэр Джон Уортингтон оторвался от изучения кипы документов, исписанных мелким почерком. Сумеречный свет лондонского утра, просочившись сквозь окно экипажа, скользнул по его лицу.
– Прошу прощения?
– Я говорю о лорде Хэтерфилде. Его сегодня не было за завтраком.
– Никто не может с уверенностью сказать, когда он появится. Он знает, что мои двери для него всегда открыты. – С этими словами сэр Джон снова уткнулся в свои бумаги. Было совершенно непонятно, как ему удается сосредоточиться в этом легком экипаже, который трясет и бросает из стороны в сторону на мощеных лондонских улицах и заносит на каждом повороте.
Скорее всего, причин для беспокойства не было. Просто она настроилась на встречу с ним, а он не появился. Несмотря на то что ночью Стефани спала не более пяти часов, она поднялась в половине шестого утра. Она оделась и тщательно зачесала волосы назад перед зеркалом. Убедившись, что белый воротничок свеж и накрахмален, девушка пощипала себя за щеки, пока на них не заиграл нежный розовый румянец, и покусала губы. И зачем, спрашивается? Неужели она и в самом деле рассчитывала, что маркиз Хэтерфилд станет восхищаться красотой мистера Стефана Томаса?
На самом деле ей хотелось именно этого.
Какой бы странной, нелогичной, сумбурной и опасной ни была эта затея, но факт остается фактом. Она страстно этого желала.
Когда Стефани спустилась по лестнице и вошла в утреннюю столовую, ее постигло страшное разочарование, ибо кроме сэра Джона и леди Шарлотты с недовольным выражением на кукольном личике там больше никого не было. Спокойный, серьезный, широкоплечий Хэтерфилд был чудесным противоядием от злобы и ненависти леди Шарлотты. Вчера поздней ночью он подвез Стефани до дома сэра Джона и, сказав на прощание обычное: «Спокойной ночи, Томас, приятных снов», – понимающе улыбнулся. Ей снилась эта улыбка и еще множество приятных вещей. Весь остаток ночи. Эта улыбка врезалась девушке в память, и даже во сне она сгорала от желания вновь увидеть ее на его губах сегодня за завтраком. Она и мысли не допускала, что он может не прийти.
– Понятно, – сказала она, но сэр Джон уже ничего не слышал, он вообще не обращал на Стефани внимания, словно ее и не было в экипаже. Она защелкнула замок на портфеле и стала смотреть в окно. Трясясь и покачиваясь, экипаж ехал по Стрэнд-стрит, а это означало, что они скоро будут на месте. На столе в кабинете сэра Джона лежал ее отчет. Она уже не помнила отчет во всех подробностях, ибо, дописывая последние страницы, валилась с ног от усталости.
Наверное, отчет никуда не годится. Скорее всего, сэр Джон будет читать его с горьким чувством разочарования. С ужасом. С отвращением. И – что хуже всего – с насмешкой. И в конце концов ей просто предложат освободить рабочий стол. А затем собрать вещи и съехать из по-спартански бедной комнаты на третьем этаже городской резиденции Уортингтона. И что ей делать? Вновь вернуться к герцогу Олимпии? Признать поражение? А дальше?
В этом была вся Стефани. Взбалмошная, озорная Стефани, вечно попадавшая в неприятности и трудные ситуации, из которых ей тем не менее всегда удавалось выбраться благодаря своему обаянию и положению.
На этот раз чуда не предвиделось. Она больше не была принцессой, очаровательной и любезной, которой все сходило с рук. Теперь она была никем. Даже хуже – она была беглянкой, изгоем и нарушала законы Великобритании одним своим существованием. Она полностью зависела от великодушия и расположения сэра Джона. И подвела его, провалив первое же данное ей поручение.
Девушка совсем пала духом, и радостное утреннее – возбуждение бесследно растаяло в лондонском тумане.
Экипаж остановился. Дверца открылась. Сэр Джон спустился с подножки и, не удостоив ее даже взглядом, пошел вперед и скрылся в дверях юридической конторы.
Стефани потащилась следом, держа в руках его тяжелый кожаный портфель, ощущая себя лакеем, которого никто не замечает. Собственно, она и была всего лишь неприметным клерком.
– Отдайте его мне, я сам понесу, – сказал мистер Тернер, появившись из ниоткуда, в поношенном сюртуке, вытянув руки ей навстречу.
– И вам доброе утро, мистер Тернер.
– А вы не задерживайтесь, мистер Томас. У вас на столе лежат письма, которые нужно переписать начисто. – Бросив на девушку торжествующий взгляд, мистер Тернер проследовал за сэром Джоном в его кабинет, прижимая к груди портфель.
Когда Стефани обернулась, чтобы взглянуть на свой стол, четыре пары глаз, до этого с любопытством взиравших на нее, мгновенно уткнулись в свои бумаги. Вот оно, ее рабочее место, которое она покинула менее восьми часов назад. На этом стуле она сидела, составляя злополучный судебный отчет. А на другом стуле сидел маркиз Хэтерфилд, грациозно распластав на нем свое великолепное тело, и, улыбаясь, смотрел на нее. Он посвятил ей весь вечер, накормил и позаботился о ее безопасности.
Это было приятно, не правда ли? Память об этом вечере останется с ней навсегда.
Стефани прошла между столами к своему рабочему месту, развернула стул и поставила его точно перпендикулярно обшарпанной деревянной столешнице. Она вдохнула знакомый стойкий запах, являвший собой смесь запахов кожи, бумаги и дерева, и у нее сжалось сердце. На углу стола лежало несколько крошек, оставшихся незамеченными. Она занесла над ними руку, собираясь смахнуть на пол, и вдруг остановилась. Интересно, чьи это были крошки, ее или Хэтерфилда?
Девушка сгребла их в ладошку и положила в карман.
В центре стола возвышалась стопка белой бумаги: сверху лежали несколько листов, исписанных неряшливыми каракулями, завершало пирамиду простое черное мраморное пресс-папье. Стефани достала из ящика ручку, встряхнула ее и приступила к работе.
Остальные клерки усердно скрипели перьями. Кто-то кашлянул, звук получился сдавленный, вымученный, словно тот, кто его произвел, героически пытался справиться с неожиданной напастью. Стефани сконцентрировалась на своем почерке, ибо изящное письмо никогда не было ее сильной стороной. В этом деле она была далека от совершенства, особенно в сравнении с каллиграфическим почерком своей сестры Эмили и размашистыми, летящими строчками, свойственными Луизе. Стефани была присуща некоторая небрежность: буквы торопливо наползали друг на друга; а еще она обожала тире, восклицания и предложения, которые заканчивались многоточием, что говорило о неоднозначности заключенной в них мысли и давало возможность читавшему строить предположения и делать собственные выводы.
Очередной абзац вызвал у нее затруднение, и девушка нахмурилась. Он гласил следующее: «Итак, мое абсолютное убеждение состоит в том, что свидетелей необходимо классифицировать по двум категориям. К первой категории принадлежат свидетели, которые в своих показаниях представляют подзащитного как образцового, законопослушного гражданина с высокими моральными принципами; второй категории свидетелей свойственно акцентировать внимание на таких способностях подзащитного, как умение вести бухгалтерию и решать финансовые вопросы с профессиональной точностью, невзирая на личные интересы». Ужасный, сухой, высокопарный язык. И как только у этих несчастных юристов хватает терпения разбираться в подобном крючкотворстве и как им удается не впадать в прострацию, не терять представления о действительности? Ручка Стефани зависла над словами «вести бухгалтерию и решать финансовые вопросы». Интересно, обратит ли кто-нибудь внимание, если она вместо этого напишет «букмекерство и изготовление фальшивых денег»?
Она определенно не годилась для такой работы. Было бы гораздо разумнее определить ее в какое-нибудь газетное издательство, или в помощники владельца какого-нибудь театра, или она бы даже согласилась…
Неожиданно на листок бумаги, лежавший перед ней, легла тень.
Стефани подняла глаза, ожидая встретить угрюмый взгляд мистера Тернера, который с торжествующим видом объявит, что она может забрать свое пальто и шляпу и подыскать себе другую контору, где станут терпеть ее заносчивость и дерзость.
Но все оказалось еще ужасней, чем она предполагала.
У стола стоял сэр Джон Уортингтон собственной персоной. Непреклонный, суровый, он сверлил ее лоб взглядом беспристрастных темных глаз, словно хотел забраться внутрь ее головы и навсегда избавить от скудоумия. Единственным желанием Стефани было вскочить на ноги и пасть ниц перед богом юриспруденции. Но прежде чем девушка успела совершить очередную глупость, он повелительно рявкнул:
– Мистер Томас. Пройдите в мой кабинет, – затем развернулся и пошел прочь, ни секунды не сомневаясь, что приказ будет немедленно исполнен.
Стефани поплелась следом. Даже не оглядываясь, она чувствовала на себе злорадные взгляды остальных клерков.
