Текст книги "Короли Альбиона"

Автор книги: Джулиан Рэтбоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

Глава четвертая

– Мой дорогой Ма-Ло, ты, конечно же, побывал там. Зачем я отнимаю у тебя время, рассказывая о том, что ты и сам знаешь?

– Мой дорогой Али, ты, верно, не слыхал о новом законе.

– Что это за новый закон, Ма-Ло?

– После очередного нападения султанов Бахмани всем чужакам и иноземцам было запрещено покидать побережье. Торговлю с внутренними территориями теперь можно вести лишь через одобренных правительством посредников.

– Я этого не знал. Какая жалость! Стало быть, я не утомил тебя описанием нашей столицы? Ну что ж, тогда я продолжу рассказ.

Град Победы расположен в низине, через которую течет река. Возвышающиеся вокруг города отвесные скалы защищают его от нападения со всех сторон, кроме восточной. К скалам примыкают массивные стены из тесаного камня, а ворота в этой ограде, отчасти природного, отчасти рукотворного происхождения, расположены так, что и торговому каравану, и вражеской армии приходится несколько раз круто сворачивать, проходя под нависающими уступами, с которых защитники города могут обрушить на головы нежелательных гостей стрелы, копья и кипящую смолу. В воротах устроена таможня, где взимаются налоги и пошлины – основной источник богатства и блеска города. Град Победы и сам потребляет немало товаров, выменивая на доходы от пряностей, алмазов и золота предметы роскоши со всего света, и служит центром транзитной торговли – купцы с Востока и Запада предпочитают встречаться здесь, не подвергая себя опасному переходу через пустыни, горы или владения князей-разбойников к северу от Гималаев. Во всяком случае, так обстояли дела во время моего первого путешествия в те места.

У огромных Западных ворот мы простились с губернатором Мангалора, с его свитой и приближенными – нам, в особенности тем, кто и внешне отличался от жителей империи, предстояло пройти обычную процедуру: ответить на вопросы чиновников, назвать свое имя и цель прибытия, уплатить пошлину за право войти в город и так далее. Такова тяжкая доля каждого, кто пытается заработать себе на жизнь торговлей. Мне пришлось подробно рассказать о своем деле: я, мол, принес князю Харихаре Куртейши некий пакет и намереваюсь в ближайшие дни разыскать его высочество и вручить ему это послание.

Должен признать, что в Виджаянагаре (этим именем называется и вся страна, и главный город) формальности при въезде отправляются с вежливостью и искренним расположением к людям, чего в других местах мне наблюдать не доводилось. Таможенники были вежливы и точны, и притом неподкупны, поскольку их жалованье ничуть не уступало доходам других жителей земного рая. Они даже проявили истинное человеколюбие, чего я уж и вовсе не ожидал от людей, занимающих подобную должность, а именно: когда по их приказу я сбросил с себя плащ, мое лицо и тело, изувеченные шрамами, вызвали у них не страх или насмешки, как то бывало в иных местах, но сочувствие. Они весьма деликатно расспросили меня, каким образом я получил столь ужасные ранения, а затем посоветовали устроиться в маленькой гостинице при храме, где гостю обеспечен радушный прием и с него не требуется никакой платы, кроме тех денег, которые он по собственному разумению сочтет возможным пожертвовать. И вот наконец меня пропустили в большие ворота и, следуя указаниям таможенников, я начал подниматься на гору, углубляясь в Священный квартал и направляясь к храму с гостиницей.

Большая река разделяет город на две части. Обе они возведены на склонах холмов, а посреди, вдоль русла реки, остается незастроенной широкая долина. Над рекой уступами идут поля, засеянные преимущественно хлопком, а выше фруктовые сады, плантации пряностей, парки и сады. Они изобильно снабжаются водой с помощью системы каналов и резервуаров. Излишков воды хватает и на большие, богато украшенные фонтаны, устроенные на террасах, с которых жители могут любоваться видом на долину и уходящую на восток неровную линию гор, сливающуюся вдали с дымкой тумана.

Священный квартал составляют храмы той религии, которую, как я вскоре выяснил, вовсе не следует называть индуистской. Самые большие здания предоставлены Шиве, Вишну и богине Пампе, которая и есть река. Я не сумею передать словами красоту и величие огромного храмового комплекса, роскошное убранство, изобилие красок, сложный, изысканный орнамент. Было здесь немало поразительных статуй и у подножия лестницы, и по стенам, ограждавшим ее многочисленные пролеты. Тигры и слоны казались почти живыми, даже страх пробирал – как бы не оказаться под тяжкой стопой великана, не почувствовать между лопаток когти гигантской кошки.

В стенах открывались ниши и далеко уходящие галереи. Сотни тысяч образов в лепнине и красках повествовали о подвигах, приключениях и любовных союзах богов и богинь, в том числе в их героических аватарах[8]8
  Аватара (санскр. – «нисхождение» бога) – в индуизме воплощение бога Вишну в облике героев Кришны, Рамы, вепря, карлика и пр., совершающих подвиги на земле.


[Закрыть]. Шива здесь мчался верхом на быке; Рама, земное воплощение Вишну, разыскивал свою жену Ситу, похищенную Раваной; далее я увидел продолжение этой легенды – Хануман, царь обезьян, вел свои косматые полки против Раваны. Там, где стены не прерывались очередной нишей или входом в святилище еще одного божества, их покрывали барельефы и фрески, изображавшие танцующих мужчин и женщин, принцев и принцесс, богов и богинь. Многие из них откровенно и радостно предавались акту любви, символизировавшему плодородие этой местности и желание людей и богов наслаждаться жизнью и разделить земные удовольствия друг с другом.

Статуи и барельефы были щедро раскрашены во все цвета радуги, особое предпочтение оказывалось алому, розовому и глубокой синеве ляпис-лазури, а также золоту. Я не упоминал еще, что золото было тончайшим слоем напылено на купол храма, а на барельефах и фресках оно сверкало в коронах и рукоятях мечей, которые, кстати, нередко украшались и настоящими алмазами из принадлежащих империи копей. И повсюду были цветы на клумбах, в воздушных корзинах, в горшках и в живых гирляндах, обвивавших шеи статуй. Белые, желтые, красные, пурпурные цветы. Их аромат смешивался с благоуханным дымом курений, плавно, невесомыми колечками выплывавшим из тысяч бронзовых кадильниц.

К югу от квартала храмов и священных участков и чуть пониже его располагается не уступающий ему в роскоши и величии ансамбль Императорского дворца, а далее, на том берегу реки, где виднеются сады и парки, начинается уже и сам город. Городские кварталы не защищены природой, как построенные на высоте храмы и дворцы, но там имеются крепостные стены, внутри которых надежно упрятались рынки, лавки и мастерские ремесленников, купеческие дома и казармы.

Храм, где ожидал меня приют на ночь, был посвящен Ганеше, слоноголовому сыну Шивы и его супруги Парвати[9]9
  Парвати – одно из имен жены Шивы, завоевавшей сердце бога беззаветной любовью и верностью. От их брака родились Сканда, бог войны, предводитель войска богов, и слоноподобный бог Ганеша, возглавляющий свиту Шивы и считающийся богом мудрости и устранителем препятствий.


[Закрыть] – она же Пампа, божественное воплощение великой реки Тунгабхадра. Я уже говорил об этом? Что ж, я предупреждал – иногда я впадаю в рассеянность. Один из спутников сказал мне, что Ганеше принято молиться при начале любого предприятия, и я подумал, что, стало быть, именно в его храме мне и следует остановиться в день прибытия в Град Победы: ведь мне, по всей видимости, предстояло совершить путешествие на край света и обратно.

Храм был невелик, едва ли превосходил размерами большую беседку. Ему придали форму восьмиугольника; резная крыша сандалового дерева покоилась на восьми изящных колоннах. В центре храма (крыша в этом месте резко уходила вверх, превращаясь в вершину пирамиды) на восьмиугольном же возвышении сидело божество. Статуя из красной глины изображала довольно полного мужчину с обнаженным торсом, ноги, одетые в панталоны, были удобно подогнуты и покоились на подушке, лежавшей внутри цветка лотоса. В четырех руках Ганеша сжимал ожерелье, топор, небольшой серп и цветок лотоса. Слоновье лицо сияло искренним добродушием, золотая корона была ухарски сдвинута набок. В короне опять-таки переплетались цветы лотоса. Шея, руки и ноги бога были украшены многочисленными браслетами, запястьями, перевязями, ожерельями из золотых цепочек с жемчугами и сапфирами. Со всех сторон статую окружали приношения верующих гирлянды цветов, тарелочки с едой, сладости, курильницы. Пока я стоял там, любуясь этим образом, столь домашним и милым, но в то же время внушающим уважение, в святилище вошла семья – муж, жена и трое симпатичных детишек, – принесшая богу свои дары.

Должен отметить, что религия дравидов не требует совместного посещения богов большими толпами прихожан и участия в продолжительных церемониях, потому им и не нужны такие большие храмы, как соборы христиан и мусульманские мечети. Верующие приходят, когда сами пожелают, поодиночке или с родными, приносят незатейливые дары и не через молитву, а через посредство безмолвной медитации вступают в общение с тем или иным божеством, героем или аватарой бога.

Этот прелестный храм был окружен садом, полным роз, жасмина и тех огромных ярких цветов, которые не имеют имени на моем или твоем языке, ибо они растут лишь в тех местах, где всегда тепло и нет недостатка в воде. В небольшом пруду цветы лотоса раскачивались под порывами вечернего ветра на уходящих глубоко под воду стеблях, и их тени колебались, пересекаясь с серебристыми и золотыми блестками игравших под водой карпов. Среди кустов и внизу у подножия пальм пели и свистели, порхали и важно расхаживали птицы с прекрасным переливчатым оперением. Одни из них – размером с палец ребенка, другие огромные, гордо раскрывавшие веером свой яркий, нарядный хвост.

К одной стене сада примыкал павильон. На полу его были разложены тюфяки, набитые хлопком. Они предназначались для путешественников и паломников, однако прежде, чем мы отошли ко сну, к нам явились смуглые девушки с глазами газелей, закутанные в розовые и изумрудно-зеленые шелка. Они принесли нам пиалы с рисом и приправленными пряностями овощами, а также пирожные с гашишем – наша доля в приношениях, доставшихся Ганеше. Девушек сопровождал небольшой оркестр. Музыканты играли на ребеках[10]10
  Ребек – старинный струнный смычковый музыкальный инструмент.


[Закрыть] и особых барабанах в виде горшков, девушки танцевали, звеня серебряными бубенчиками на руках. Гибкие, плавные движения, полные жизни и, должен признать, соблазна. Танцовщицы, особенно те из них, кто постарше, охотно подсаживались к понравившимся им гостям, вступали в легкую беседу, флиртовали и, если все слаживалось, тут же и отдавались на шелковых простынях, покрывавших наши тюфяки.

Глава пятая

Я проснулся на рассвете и позавтракал спелыми плодами манго и хлебом с пряностями – еду мне оставили возле тюфяка. Умывшись над мраморной раковиной, вделанной в заднюю стену павильона, я попрощался с храмовыми служительницами и двинулся вниз по широкому, усаженному пальмами бульвару в Императорский квартал. Вскоре я оказался во все более сгущавшейся толпе людей, спешивших на площадь. В центре площади было устроено каменное возвышение со стороной более чем в сто шагов и высотой в тридцать локтей. В граните, из которого была сооружена эта платформа, посверкивали зеленые кристаллы. Тонкие ткани и драгоценные камни украшали постамент, со всех сторон к нему крепились пока еще не зажженные факелы. По пути я разговорился с юношей, чья скромная одежда и бритая голова в сочетании с горделивым выражением лица навели меня на мысль, что я имею дело с только что посвященным жрецом какого-либо культа.

На урду – различные народы общаются здесь на этом языке – молодой человек объяснил мне, куда все спешат, и меня настолько заинтересовал его рассказ, что я, прислушиваясь, последовал за ним до центральной площади с подготовленной к празднику платформой, вместо того чтобы свернуть в Императорский квартал.

– Сегодня, – говорил мой спутник тихим, мелодичным, однако отнюдь не лишенным мужественности голосом, – сегодня первый из девяти дней праздника Маханавами, знаменующего конец сезона дождей. Люди собираются заранее, надеясь занять на площади лучшие места, откуда можно будет любоваться прекрасным представлением, которое начнется с наступлением темноты. – Тут юноша принялся подробно описывать предстоявшее празднество и процессию танцоров, выставляемых каждым из городских кварталов. Я же пока внимательно изучал его наружность.

На вид ему было лет двадцать или чуть более; невысок, но хорошо сложен этого не могло скрыть даже его свободное одеяние, – длинные пальцы, изящные ладони и ступни. Круглая голова была обрита не наголо, ее покрывал короткий ежик волос, а посреди, от лба к шее, бежала дорожка более длинных волос, заканчивавшаяся коротеньким хвостиком. Большие темные глаза глубоко сидели под густыми сросшимися бровями, порой их взгляд сосредотачивался на некоем отдаленном или, быть может, внутреннем видении, но затем вновь оживал и сиял радостью и готовностью любить. Голос, как я уже сказал, был глубок и мягок, ни одной резкой ноты.

Я посетовал, что пропущу зрелище или, во всяком случае, окажусь на самом краю площади, поскольку большую часть дня мне придется провести в поисках князя Харихары Раджа Куртейши, однако мой новый друг настаивал, чтобы я пошел вместе с ним и посмотрел, какое место он займет в толпе, тогда вечером я смогу разыскать его и к нему присоединиться. Он обещал, что, как только выберет себе удобный наблюдательный пункт, он укажет мне, как пройти к тому дворцу, вернее, к той части дворцового ансамбля, где я сумею найти князя. Я полагал, что мне предстоит подать прошение об аудиенции и пройти через различные препоны и формальности, которыми знатные люди обычно ограждают себя от докучливых посетителей, но мой спутник сообщил, что в Виджаянагаре подобные трудности мне не грозят. Все члены императорской семьи и первые среди его советников и придворных каждый день по многу часов посвящают приему просителей. Быть может, мне придется долго ждать своей очереди, но в любом случае еще до наступления темноты я смогу поговорить с князем.

По пути я расспрашивал своего проводника обо всем, что удивило меня в увиденном сегодня. Две особенности праздничной толпы поразили меня: во-первых, зажиточные, хорошо одетые люди свободно общались с работниками, ремесленниками и крестьянами, а во-вторых, я нигде не замечал солдат, вооруженной стражи, должностных лиц, силой водворяющих порядок. Как отличалось это от известной мне Индии, сохранившей свои обычаи и под властью ислама! Ни каст, ни жестких правил, определяющих положение человека согласно его профессии или происхождению, ни надменной гордыни, объявившей многие группы людей неприкасаемыми.

Мой новый знакомый, его звали Сириан – сообщил мне, что река Кришна (она протекала на севере страны, и Тунгабхадра была ее притоком) является не только границей между Виджаянагарой и султанатами Бахмани, но также южным пределом, до которого много веков назад распространилось вторжение арийцев. Немногочисленные, но воинственные и хорошо вооруженные арийцы навязали покоренному населению Центральной и Северной Индии законы, согласно которым только сами завоеватели и их потомки получали право владеть землей и оружием и отправлять священные обряды. Со временем эти законы были освящены в качестве традиции браминов, то есть беспощадная система угнетения превратилась в дарованный богами мировой порядок. Тем не менее к югу от Кришны под властью дравидских царей, а ныне при благодатном правлении династии Дева Раджа сохраняются прежние обычаи.

– Так что же такое индуизм? – спросил я, пытаясь скрыть свое невежество. Юноше все, что он мне рассказывал, казалось само собой разумеющимся.

– Прежде всего, – сказал он, – это слово из языка парси, а не из дравидского языка. Арийцы переняли нашу религию, и потому в наших верованиях и обрядах есть теперь много общего. Мы чтим одни и те же образы божества Вишну, Шиву, их супруг и детей, – однако часто мы называем их другими именами, а главное, не наделяем такой жестокостью, как арийцы. В их пантеоне мужское и женское начало поменялись местами – ведь мы-то чтили богиню, особенно в облике прекрасной Парвати, превыше мужских божеств. Кроме того, мы поклоняемся духам местности, деревьев, источников, времен года, и большинство из них также принадлежат к женскому началу. Сам я являюсь приверженцем культа Рати, мчащейся верхом на лебеде, ее супруга, бога любви Камы, Сканды верхом на павлине и Сарасвати – это богиня музыки и мудрости.

– Ищете ли вы союза с божеством и духовного совершенства путем реинкарнации?

– Ни в коем случае! – с отвращением воскликнул Сириан. – Все эти боги и богини, о которых я говорил, созданы самими людьми, это внешние проявления богини, заключенной в нас самих. Все наши духовные упражнения направлены на достижения экстаза, который позволит нам объединиться с божеством.

Это очень напоминало верования и религиозную практику той ветви ислама, в которой я воспитывался, покуда мое детство не оборвали жестокий удар меча и гибель всех, кого я любил. Позднее я нашел наставников той же веры в ущельях Гиндукуша. Мне показалось, что Сириан говорит о более глубоком экстазе, чем тот, что был знаком нашим дервишам, до упаду кружившимся в безумной пляске.

И вот мы добрались до угла большой площади. Портик дома, замыкавшего в этом месте площадь, позволял укрыться от палящего солнца. Сириан удобно прислонился спиной к высокой линге, то есть столбу, представлявшему Шиву в виде фаллоса, и здесь я расстался с ним, пообещав вернуться до заката. Я без особого труда нашел дорогу к дворцу – все прохожие охотно останавливались и указывали мне нужное направление, – и уже внутри дворцового ансамбля привратники и низшие придворные чины с той же готовностью помогали мне.

Глава шестая

Как и предсказывал Сириан, единственным препятствием на пути к князю оказалась необходимость прождать несколько часов. Вестники и искатели места, попрошайки и поставщики оружия, изобретатели и прочие лица всякого звания входили и выходили, являлись поодиночке и группами; между рассевшимися в ожидании людьми сновали продавцы дынь, холодной воды и кокосового молока. Я принялся расспрашивать слуг, охранявших двери во внутренние покои, получу ли я аудиенцию у князя Харихары, и если да, то когда. Меня любезно заверяли, что вот-вот наступит и мой черед переговорить с вельможей, но, обнаружив, что такой же ответ получают и все остальные посетители, я решился расстаться со своим драгоценным свертком, который вот уже более двух лет не выпускал из рук.

– Отнеси это князю, – попросил я придворного, охранявшего дверь. Это был немолодой человек приятной наружности. Знаком его должности служил жезл слоновой кости с серебряным навершием. – Если князь пожелает подробнее расспросить об этом послании, пусть призовет меня до наступления темноты.

После чего я спокойно уселся спиной к дверям и принялся ждать.

Примерно часом позже я увидел, как этот служитель прокладывает себе путь сквозь толпу, и догадался, что он ищет меня. Я поднялся на ноги, чтобы привлечь его внимание.

– Вот ты где! – с облегчением воскликнул он. – Я уж боялся, что ты ушел. Князь Харихара хочет тебя видеть.

Жезл слоновой кости был, несомненно, знаком достаточно высокой должности все двери раскрывались перед нами, привратники уступали нам путь. Мы шли через галереи и внутренние дворики, не столь величественные, как та часть дворца, которая предназначалась для приемов, но отнюдь не лишенные красоты и достоинства. Я любовался изящными колоннами, сложной резьбой деревянного потолка, маленькими бассейнами с фонтанами. Здесь вольно порхали певчие птицы и бабочки кружили над клумбами с пурпурными, пахнущими миндалем цветами. Из незастекленных окон открывался вид на город и дальше, на большую долину. Дворец отчасти напоминал Альгамбру на горе над Гранадой, но там, согласно предписаниям Корана, все украшения сводились к лишенному образов орнаменту и бесконечным повторениям каллиграфически выведенной мантры «Ва-ла гхалиба илла-Лла», что означает: «Нет победителя, кроме Бога», а здесь настенная роспись и барельефы подробно представляли плотские радости земного рая.

Мы добрались наконец до большой беседки у пруда. В проемах сводчатых окон виднелись горы, которые наш караван пересек накануне. В глубокой нише окна стоял князь Харихара Раджа Куртейши. Мы вошли, и он повернулся нам навстречу.

Это был высокий, крепко сложенный человек; темная кожа князя блестела, как у большинства представителей его расы. Богатое платье из тонкого хлопка, желтого, точно масло, и расшитого серебром, подчеркивало изящество его движений. Ожерелье из оправленных в золото драгоценных камней я счел украшением, хотя, возможно, оно служило также знаком высокой должности. Длинные волосы, черные с отливом, падали на плечи князя словно львиная грива, руки его были большими и на вид сильными. Этот вельможа казался почти божеством, полным благодати и величия. На расстоянии двадцати шагов ему можно было дать не более тридцати лет, и, лишь подойдя поближе, я разглядел глубокие впадины на его лице, особенно выделявшиеся возле губ, чересчур резкие очертания щек и скул, сеточку морщин в уголках глубоко посаженных глаз, изборожденный раздумьями лоб, узкую линию губ. Князь часто улыбался, но в улыбке сквозила печаль. Словом, ему было примерно пятьдесят лет, то есть он был на десять, если не на пятнадцать, лет моложе меня.

Он приветствовал меня вежливым кивком:

– Ты Али бен Кватар Майин, купец? Я подтвердил.

– Ты доставил мне это послание? – Легким движением руки князь указал на столик, где покоился заветный пакет. Выцветшие красные кожаные ремешки были развязаны, промасленная ткань раздвинулась, обнажая скрывавшиеся внутри листы пергамента. Я вновь склонил голову в знак согласия.

– Нам есть о чем поговорить.

Нередко случалось так, что и мое благополучие, и сама жизнь зависели от способности быстро и точно распознать человека, с которым сталкивала меня судьба, а главное – подметить его слабости. И теперь я сразу же пришел к выводу, что князь Харихара гордится своей наружностью и весьма высоко (быть может, излишне) ценит свой ум и деловые способности. Я и раньше наблюдал подобные свойства у младших братьев и кровных родичей правителей. Эти люди достигают высоких должностей по праву рождения, но предпочитают думать, что всем обязаны только собственным заслугам. Греясь в лучах светила, еще более яркого, чем они сами, они тщеславятся своим положением и все же не вполне им довольны.

А что за человека видел перед собой князь?

Пришелец скорее напоминал собой огородное пугало. На голове – большой засалившийся тюрбан; тело обернуто широкой черной тряпкой, где порванной, где выцветшей почти до белизны и сплошь покрытой пятнами от еды и питья. Страшный рубец пересекал пополам его лицо; клочковатые усы и бороденка также не добавляли ему красоты. Из-под черного рубища торчали тощие ноги, ногти на пальцах обутых в старые сандалии ног подогнулись вовнутрь, точно птичьи когти. В правой руке чужестранец держал палку с облезшей корой, побелевшую от старости. На этот посох он налегал всем своим весом, склонившись влево, так что тело казалось причудливой ломаной линией на фоне безупречно прямых колонн портика. Словом, Ма-Ло, князь видел перед собой того самого человека, какого видишь сейчас и ты, разве что еще не до конца разрушенного годами и ревматизмом.

Я подумал, что князь Харихара вряд ли готов поверить моему рассказу. Скорее всего, он сочтет его нелепой выдумкой, сочиненной, чтобы утаить простой факт: либо я украл эту посылку у другого путника, либо случайно набрел на нее в какой-нибудь гавани Леванта. И все же его высочество согласился выслушать бродягу – это кое-что говорило о важности доставленного мной послания.

Несомненно, князь уже заглянул в листы пергамента, иначе он бы не стал тратить на меня свое время, а тем более предоставлять личную аудиенцию. Теперь же, удостоверившись, что именно я доставил это послание, он принялся расспрашивать, каким образом пакет попал в мои руки, и наконец, так и не выразив вслух сомнение в достоверности моего рассказа, князь сказал:

– Полагаю, ты рассчитываешь на вознаграждение?

Пожав плечами, я пробормотал:

– От Кале до Виджаянагары путь неблизкий. Но важнее всего для меня было исполнить поручение человека, который передал мне это послание.

– Следовательно, за столь короткий срок он сумел произвести на тебя глубокое впечатление?

Я наклонил голову в знак согласия, но в подробности входить не стал.

– Что тебе известно о содержимом этого пакета?

Я бросил быстрый взгляд на стол.

– Когда я передавал пакет твоему управителю, мой князь, кожаные ремешки были завязаны. Я ни разу не развязывал их. Меня предупредили, что в противном случае я навлеку на себя проклятие.

Князь Харихара извлек связку пергаментных листов, провел пальцем по их краям, и овечья шкура пергамента жалобно заскрипела. Князь брезгливо поморщился.

– Ты много путешествовал, – проворчал он.

– Я побывал всюду, за исключением лишь южной оконечности Африки и неведомого материка Винланда – говорят, есть такая земля к западу от Европы и к востоку от Азии.

– Ты умеешь читать?

– На всех языках понемногу.

– На английском умеешь? Ученые мужи из нашей библиотеки уже сообщили мне, что большая часть листов написана на этом наречии, но они недостаточно знакомы с ним, чтобы перевести текст. Ты можешь его прочесть?

– Я разберу описание груза на корабле или правила, касающиеся ввоза и вывоза товаров. Могу договориться о комнате в гостинице, заказать еду, получить корм для животных, которых везу с собой, расспросить о дороге и поболтать со спутниками, кто бы они ни были.

Князь протянул мне верхний лист из связки. Я увидел перед собой английский текст и принялся читать его вслух:

As John the apostel hit syy with syght I syve that cyty of gret renoun Jerusalem so new and ryally dyght As hit was light fro the heven adoun The birgh was al of brende golde bryght As glemande glas burnist broun With gentyl gemmes anunder pyght Wyth banteles twelve of tiche tenoun Uch tabelment was a serlypes ston…

– Довольно! – прервал меня князь. – Что все это значит?

– В этом языке, как и в здешнем, есть множество диалектов, – сказал я. – Я торговал в юго-восточной части Ингерлонда, а это, я полагаю, северо-западный диалект.

– Но ты должен понимать хотя бы, о чем тут речь.

– Мне кажется, это описание города. Богатого города.

– Продолжай.

– Здесь сказано, что этот город сияет золотом, драгоценными камнями… Драгоценными камнями двенадцати видов, если я правильно понял.

– И что там дальше? Какие именно камни? Они названы здесь? – Князь передал мне следующий лист.

– Яшма, сапфир, халцедон, изумруд…

– Прекрасно, прекрасно.

– Агат, рубин…

– Ты уверен, что здесь сказано «рубин»?

– «The sexte the rube». Конечно же, rube – это рубин.

– Я спрашиваю потому, что все утверждают, будто рубины имеются лишь в Бирме и Мандалае. Продолжай же.

Я вел пальцем по строкам, выбирая слова, к которым князь проявлял особый интерес, а все остальное пропуская:

– Хризолит, берилл, топаз, хризопраз, гиацинт, аметист.

– И все? Это все?

Я перевернул страницу.

– Дальше говорится о том, что улицы города сделаны из золота и все wones– должно быть, это жилища украшены драгоценными камнями. Это большой город, площадь его составляет примерно полторы квадратных мили.

Князь вздохнул. Глубокий вздох, выражающий полное удовлетворение. Воцарилось молчание, лишь вода легонько звенела в фонтане да птица напевала в клетке.

– Где этот город? – спросил он наконец.

– Здесь упоминается Иерусалим, но там я бывал – ничего похожего на то, что описывается в этом послании.

– Может быть, где-то в Ингерлонде? Ты сказал, это северо-западное наречие. Может быть, там? – Я только пожал плечами и выпятил нижнюю губу к счастью, она меньше всего пострадала от удара меча. Но князь настаивал: – Тебе доводилось когда-нибудь слышать о таком городе? Ведь вы должны знать о нем, если такое место и вправду существует.

– Кое-что рассказывают, – рискнул я ответить. – Но я никогда не бывал в той части Ингерлонда.

В задумчивости князь принялся грызть ноготь большого пальца. Он не сразу сообразил, как ему действовать дальше.

– Если ты хочешь получить плату за оказанную мне услугу, и вообще, если ты хочешь получить разрешение на торговлю в нашей столице, – так ему показалось надежнее, – ты должен завтра до полудня явиться к моему управляющему. А теперь можешь идти. Повеселись на празднике!

С этими словами вельможа отвернулся и принялся перечитывать те три листа пергамента, в которые он не позволил мне заглянуть. Полагаю, эти страницы содержали письмо от его брата Джона, вернее, Джехани, и были составлены на языке телуга тем тайным письмом, которым пользуются в личной переписке правители этой страны.