Текст книги "Короли Альбиона"

Автор книги: Джулиан Рэтбоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

Глава вторая

Назавтра после полудня я вернулся в прекрасный дворик, где в бассейне играли разноцветные рыбки, и птички распевали в клетке, и сладко пахло кардамоном. Али продолжил свой рассказ. С тех пор как ятаган рассек ему лицо, миновала целая жизнь, и все же тот удар сказался на его речи – Али говорил медленно, помогая себе плавными жестами здоровой руки.

Я нащупал кинжал, спрятанный под простыней, высвободил его из ножен и крикнул:

– Входите!

По серой рясе с капюшоном я признал в ночном госте нищенствующего монаха-проповедника из ордена францисканцев. Жирная сальная свеча в его руке давала больше дыма, нежели огня; моему воспаленному лихорадкой воображению померещилось, что деревянная обшивка жалкой комнатушки колеблется взад и вперед, словно парус стремительной лодки-дау. Я отметил на одеянии незнакомца маленькую красную заплату в форме сердца чуть повыше пояса, но в то время я не ведал значения этой метки. Он проскользнул между стеной и кроватью, встал у меня над головой – бедная моя голова, покоившаяся на грязном валике, набитом непромытыми оческами овечьей шерсти! – и поставил свечу на полку. Я цеплялся за серебряную рукоять кинжала, ладони, к моему ужасу, сделались скользкими от пота. Странный человек заметил мой испуг.

– Я не причиню вам вреда, – произнес он, усаживаясь на краешек кровати и сбрасывая с головы капюшон. Истощенное, посеревшее лицо, недавно выбритое, но уже поросшее короткой щетиной. Две глубокие морщины сбегали от края крупного носа к уголкам рта. Аскетизм в этом лице сочетался с выражением привычной меланхолии. Темные глаза даже при этом освещении казались проницательными.

– Полагаю, вы и есть Али бен Кватар Майин, торговец, прибывший с Востока? – продолжал он.

Я кивнул.

– Насколько мне известно, вы являетесь также членом тайного братства, в котором вы носите имя…

Но тут уж я забеспокоился и вытащил кинжал так, чтобы незнакомец мог его видеть.

– Не смейте произносить имя вслух, иначе это будет последнее ваше слово! – пригрозил я.

– Отлично. – Его узкие губы растянулись в улыбку, выражавшую и насмешку, и удовлетворение. – Имя это сила, оно заслуживает уважения. Тем не менее я должен дать вам понять, что пришел к вам в качестве члена подобного же братства, разделяющего большинство убеждений вашей секты. Я рискую жизнью, признаваясь в этом, но таким образом я надеюсь завоевать ваше доверие. Я прошу вас оказать нам услугу. Быть может, это в ваших силах, а может быть, и нет, но никто другой с этим поручением заведомо не справится.

Я молча ожидал продолжения.

– Моим собратьям принадлежит дом на северо-востоке Ингерлонда. Его местонахождение держится в тайне. Среди нас есть человек, который, как и вы, явился издалека, с Востока. Это было много лет назад. Он младший брат князя некоей восточной страны, князь послал его за границу с определенной миссией. Ныне он хотел бы вернуться, однако не может пуститься в путь во-первых, потому, что обе его ноги отрезаны по колено, а во-вторых, в силу принятого им обета. Этот человек поручил мне разыскать путешественника из его краев и передать ему вот это…

Незнакомец протянул мне пакет. Длиной он был с растопыренную ладонь, от ногтя большого пальца до ногтя мизинца, а в ширину немного меньше; толщина его была вдвое меньше толщины большого пальца.

Пакет был обернут в черную промасленную ткань и перевязан кожаными ремешками, по цвету напоминавшими ржавчину.

– Что это? – прохрипел я. Я преуспел в качестве разведчика торговых путей главным образом благодаря ненасытному, как у кошки, любопытству. Говорят, любопытство погубило кошку, но ведь Аллах благословил эту тварь девятью жизнями. Из своего резерва я уже восемь истратил.

– Я не вправе ответить, – сказал мой гость. – Вскрыть этот пакет может лишь тот человек, которому он адресован, или его наследник. Более того, брат Джон так называем мы этого человека, поскольку мы не в силах выговорить его подлинное имя на его родном языке, – заклял страшным проклятием всякого, кто посмеет развязать эти ремешки. Судя по весу и размеру послания, я предполагаю, что в нем содержатся листы пергамента, то есть некое важное сообщение или завещание. Вы возьметесь его доставить?

К этому моменту, невзирая на лихорадку и прочие описанные мной симптомы, не говоря уж о жестокой боли в коленях, роковое мое любопытство уже пробудилось, как хищный лев – или, скажем скромнее, как кошка.

– Прежде всего скажите, кому предназначено это послание, – потребовал я.

Глаза незнакомца загорелись еще ярче, язык быстро облизнул краешек губ. Он был уверен, что я попался на крючок. Он не ошибся.

– Князя, которому вы должны доставить это послание, зовут Харихара Раджа Куртейши.

Я был знаком со своим собеседником считанные минуты, но все же предпочел не возражать против категорического «должны», хотя сразу же заподозрил, что, того и гляди, соглашусь на куда более дальнее путешествие, чем входило в мои планы. Откашлявшись, я проглотил мерзкую слизь, забивавшую мне горло.

– Где его страна?

– Он живет в Виджаянагаре. Этим царством правит двоюродный брат Джона, великий император Малликарджуна Дева Раджа.

Я со вздохом откинул голову на зловонный валик. Пах он не лучше собачьего дерьма.

– Виджаянагара это другой край света. Дальше этой страны только Катай, – проскрипел я. – Проделав путь в полгода длиной, я доберусь до страны, где я родился, – вы называете ее Святой землей. Оттуда мне придется ехать еще столько же, пока я достигну Виджаянагары.

– Один венецианец побывал в Катае, и многие одолели этот путь вслед за ним. Кажется, он даже заглянул на обратном пути в Виджаянагару.

– Марко! – фыркнул я. – Он приехал туда вместе со своим отцом Никколо, когда ему едва сровнялось двенадцать, а вернулся человеком средних лет. Мне сейчас столько же лет, а то и больше, сколько было ему, когда он возвратился.

В этот миг на первом этаже и внизу, под окнами, на узкой улочке раздались крики. Отблеск факелов проник сквозь щели слухового окна в мою маленькую комнатку. В те времена я знал английский язык гораздо хуже, чем нынче, но смысл этих выкриков, коротких, отрывистых команд, был совершенно ясен: в гостиницу вломились вооруженные люди и возглавлявший их офицер объявил хозяину, что в его доме скрывается подлый безбожник, отъявленный еретик, прикинувшийся бродячим монахом.

Пришелец побледнел как смерть. Быстрым движением он сунул черный пакет под мою подушку и бросился к окну. Не успел он отодвинуть ставни (полагаю, их не открывали с лета и потому их заклинило), как в комнату ворвались трое мужчин в кольчугах и стальных шлемах на шлемах у них были такие ободки, вроде как на тазиках цирюльников – и схватили его. Правда, я-то могу только догадываться, что они его схватили: на всякий случай я спрятался под вонючими простынями, накрывавшими огромную кровать. Даже кошки иной раз способны подавить в себе любопытство, чтобы остаться в живых.

Я пробыл в Кале дольше, чем собирался. Сперва нужно было избавиться от инфлюэнцы – «влияния звезд», как называют эту болезнь венецианцы, затем, когда я вознамерился продать московских соболей, я обнаружил, что они трачены молью.

Понадобилось время, чтобы найти ингерлондца, который показался мне глупее обыкновенного и которого я сумел убедить, что в Московии эти дыры в большой моде и придают цену мехам. На самом деле провел-то он меня: всучил мне в обмен тюки шерстяной ткани с такими же точно отверстиями: «Английские кружева, китаеза!» – и похлопал меня по спине.

В итоге прошел целый месяц, прежде чем я смог продолжить свое путешествие. У меня не было ни малейшего желания отправляться на южную оконечность Индийского полуострова, но я все-таки спрятал в своем багаже завернутый в черную ткань пакет.

Я направлялся в Брюгге и потому выйти из города должен был через восточные ворота. Когда я проходил через площадь, там как раз раскладывали костер. Мне не хотелось становиться свидетелем подобного варварства, но толпа напирала со всех сторон, и пришлось дожидаться конца зрелища. Как вы, наверное, уже догадались, жертвой был мой лжефранцисканец. Его привязали к столбу, высоко над толпой, так что я видел его раздавленные пальцы (руки ему сковали спереди) и понял, что он подвергся пытке на колесе. Тем не менее в изломанном теле еще теплилась жизнь и сознание происходящего: этот человек плюнул на распятие, которое норовил прижать к его губам доминиканец, призывавший покаяться. На шее «преступника» висела дощечка, гласившая: «Сознавшийся, но не раскаявшийся брат Свободного Духа».

Вспыхнул огонь, поднялись клубы дыма, и мне показалось, что глаза, по-прежнему блестевшие умом и таинственным знанием, встретились с моими, я увидел в этом взгляде напоминание о нашем договоре и последнюю надежду. Мгновением позже монах вдохнул всей грудью дым, повисший у него над головой, глаза его закатились и все тело обмякло. Я распознал приметы экстаза, высшего из всех переживаний, дарованных человеку, – экстаза смерти, единения с заключенным внутри нас божеством.

Запах горящей плоти еще неделю преследовал меня.

Глава третья

В следующие три дня Мангалор музыкой, танцами и фейерверками отмечал брак Богини, Царицы Моря, с Вишну[4]4
  Вишну – в индуизме творец мира, добрый страж и охранитель. Вместе с Брахмой и Шивой входит в божественную триаду. Олицетворяет творческую космическую энергию.


[Закрыть]. На четвертый день я возвратился в большой дом Али, уселся возле него в саду, и он продолжил свое повествование, словно и не прерывал его.

В последующие два года я неуклонно смещался к востоку, словно душа моя превратилась в кусок намагниченной стали, а притягивавший ее магнит располагался на том конце земли. Отчасти причиной этого был наш договор, я купец, и для меня обещание имеет силу подписанного контракта, – но еще сильнее действовала духовная связь с тем францисканцем. Братья Свободного Духа, отвергающие и Бога и Дьявола, по своим убеждениям сродни той исламской секте, к которой я принадлежу. Я учился у ног последователей Горного Старца, Хассана ибн Саббаха, я считаю себя адептом этой веры или, скорее, неверия – и потому обязан помогать тем, кто разделяет наши убеждения, независимо от того, происходят ли эти люди из среды мусульман, христиан или индуистов.

В этот момент Али заметил наконец мое беспокойство и умолк, вопросительно приподняв над здоровым глазом изогнутую, словно черный полумесяц, бровь. Я решился задать вопрос.

– Итак, ты ассассин?[5]5
  Ассассины (гашишины)– мусульманская секта, с особым ожесточением сражавшаяся с крестоносцами и наводившая ужас своими убийствами.


[Закрыть] – неловко пробормотал я.

Большим и указательным пальцем здоровой руки Али раздавил орех и уцелевшими пальцами пострадавшей руки тщательно выбрал мякоть.

– Можешь называть меня и так, если не будешь приписывать нам обычаи, порожденные воображением толпы. Да, я часто принимаю гашиш, а слово «ассассин» произошло от «гашишин», то есть «любитель гашиша», и порой у меня находилась достаточно убедительная причина для того, чтобы ускорить переход кого-либо из смертных к высшему блаженству. Однако это вовсе не вошло у меня в привычку.

С чувством некоторого облегчения я попросил Али возобновить рассказ.

В первый раз на побережье Малабара меня привело дело, которое я затеял в Южной Аравии, на южной оконечности Красного моря, в маленьком порту под названием Мокка. Я выторговал у бедуинских вождей коврики из верблюжьей шерсти в обмен на слитки серебра, и после заключения сделки мы все угостились напитком, который мне никогда прежде не доводилось отведать. Этот напиток назывался k'hawah и получался из размолотых зерен или косточек небольших, похожих на вишню плодов приземистого кустарника, росшего на склонах гор, обращенных к Красному морю. Меня удивило благотворное действие кавы, бодрящей, но не опьяняющей, исцеляющей головную боль и возбуждающей работу ума и духа. Кроме того, если положить в чашку сахар (его добывают в виде кристаллов из сока растущего на соседней равнине тростника), то и вкус будет изумительный.

Этот отвар произвел на меня столь благоприятное впечатление, что я тут же закупил полдюжины мешков с бобами кавы и отвез их в Венецию, где продал с большой выгодой для себя. Успеху моего предприятия способствовало искусство одного известного мне венецианского алхимика, который сумел улучшить напиток, пропуская сквозь размолотые зерна кавы пар и собирая его в закрытую реторту – таким образом усиливались и аромат, и действие напитка. Венецианец продавал его на площади Сан-Марко, беря изрядные деньги за маленькую чашечку.

Я решил, что мне наконец-то удастся сколотить состояние, и вновь поехал в Мокку, но тут выяснилось, что, пока я отсутствовал, местные имамы объявили k'hawah опьяняющим напитком, то есть запрещенным согласно Корану, и никто больше не занимается выращиванием этих бобов. Я так легко не сдаюсь. Я принялся расспрашивать купцов, где найти местность, похожую по климату на юго-западные склоны Йеменских гор, и выяснил, что лучше всего мне подойдут Западные ущелья у Малабарского побережья Южной Индии, в особенности та часть побережья, которая примыкает к гавани Мангалор. Почти за бесценок – ведь теперь кусты кавы никому не требовались – я купил четыре дюжины ростков в горшочках и вместе с ними отплыл на дау[6]6
  Одномачтовое каботажное судно.


[Закрыть] к зеленым от пальм берегам Мангалора. Там я уговорил землевладельца, выращивавшего корицу, имбирь и кардамон, уступить мне четверть акра наименее плодородного, расположенного выше по склону горы участка, где земля и впрямь напоминала почву Йеменских гор. Здесь и были высажены мои драгоценные сорок восемь кустов кавы. Хозяина устраивала совсем малая арендная плата – ведь этот кусок земли обычно не приносил вовсе никакого дохода; кроме того, я посулил ему долю в грядущих прибылях.

Однако требовалось ждать не менее двух лет, прежде чем это предприятие начнет окупаться, и пока что я вернулся в Аравию, разузнав предварительно, в каком товаре наиболее нуждаются жители Виджаянагары и за что они готовы наиболее щедро заплатить.

Лошади – вот на что там был спрос.

Единственным видом кавалерии в Виджаянагаре в то время был полк отборных воинов, восседавших на слонах. В разумно устроенных и почти бескровных войнах, привычных индусам, роль этого отряда понятна и общепризнанна: когда приближаются вражеские слоны, пехота должна немедленно отступить. Но султаны отнеслись к военному делу серьезнее и угрюмее, они выяснили, что слоны боятся лошадей и, столкнувшись с ними, в смятении обращаются в бегство, топча свои же ряды и сбрасывая сидящих на них воинов. Настолько существенным было это преимущество врагов Виджаянагары, что султаны, держись они заодно, могли бы уничтожить империю еще десятки лет назад, но они воевали друг с другом с еще большим ожесточением, чем против соседних держав, а Виджаянагара тем временем начала обзаводиться собственной конницей, сохранив боевых слонов исключительно для торжественных церемоний. Лошадей не хватало, и кровного жеребца, даже невыезженного, но достаточно сильного, чтобы нести на себе воина в полном вооружении и обрюхатить кобылу, ценили на вес кориандрового семени или имбиря. А в Москве или Стокгольме за пряности давали тот же вес серебром или янтарем.

И вот – в который уже раз? – я решил, что богатство в моих руках. У меня не хватало денег на закупку лошадей и пришлось одолжить изрядную сумму в Адене, у местных евреев. Я приобрел восемнадцать лошадей, в том числе шесть чистопородных кобыл, которые должны были вот-вот ожеребиться, и, пренебрегши советами людей, хорошо знавших здешние воды, поспешил отплыть в Мангалор. Даже капитан нанятого мной судна, хотя тоже имел много долгов и хотел поскорее заработать, предлагал мне выждать несколько недель, но я никого не слушал. Северо-восточный муссон подхватил наш корабль и выбросил на коралловый островок в районе Лаккадивы. Там мы прожили пять недель, питаясь кониной, пока нас не подобрали охотники за жемчугом и не доставили в Мангалор.

Я остался без гроша, и в Йемен возвращаться не было смысла кредиторы посадили бы меня на кол в предостережение всем злостным должникам. Из всего имущества у меня чудом сохранился лишь тот черный пакет, что двумя годами ранее вручил мне брат Свободного Духа, да пригоршня припрятанных за пазухой червонцев. Я заглянул на склад к агенту одного египетского купца, с которым как-то вел дела далеко от Мангалора. К счастью, управляющий складом слыхал обо мне и дал все необходимые сведения: князь Харихара Раджа Куртейши приходился близким родственником императору, имел высокий чин в войске и, само собой, жил в Граде Победы, а туда как раз должен был через несколько дней отправиться большой караван во главе с губернатором (здесь он назывался «наяк»), и к этому каравану я мог присоединиться за умеренную плату.

Через несколько дней я выехал из Мангалора вместе с караваном, и впрямь многочисленным. Мы направлялись в область по ту сторону горного прохода. Впереди шли брамины и монахи, кто в расшитых драгоценными камнями одеждах, кто в простых платьях цвета выжженной солнцем земли, дуя в позолоченные трубы, ударяя в гонг и звеня маленькими бубенцами на пальцах. Воздух вокруг них наполнялся ароматами курений, на плечах они несли носилки с бронзовой позолоченной и ярко раскрашенной статуей танцующего четырехрукого Шивы[7]7
  Шива – благой, приносящий счастье – один из трех верховных богов индуистского пантеона. Воплощает разрушительное и созидательное начала. Изображается в грозном виде, но чаще – в священном танце, ибо силой космического танца Шива творит мир, является источником жизни вселенной.


[Закрыть], как полагается, окруженного языками огня, окутанного шелками и украшенного венками и ожерельями. Сразу вслед за монахами ехал на слоне губернатор, спешивший в Град Победы на праздник Маханавами этим праздником отмечают завершение сезона дождей и ветров, а значит, и того самого муссона, который погубил моих лошадей и разорил меня.

За слоном, на котором ехал губернатор, следовало еще пятеро, и все они были покрыты бархатными чепраками с золотой канителью и бахромой; далее ехали верхом воины, числом около дюжины, все с копьями полированного дерева и щитами, отделанными золотом, серебром, медью и перламутром – солнечные лучи так и играли на них. Солдаты сопровождали караван лишь потому, что это подобало званию губернатора, ведь султаны никогда не продвигались в своих набегах так далеко на юг, а у местных жителей не было ни малейшего повода нападать на своих правителей. В том благословенном краю даже разбойников не водится.

Вслед за почетной гвардией брело два десятка осликов, большинство из них были нагружены дорожными припасами, а на одном ехал ваш покорный слуга. Жители Запада почему-то презирают тех, кто садится верхом на осла, и используют длинноухого исключительно в качестве вьючного животного, хотя главная их богиня как раз на осле проделала весь путь из Палестины в Египет, а позднее и ее сын, пророк Иисус, оседлал осла для торжественного въезда в Иерусалим. Меня соображения престижа ничуть не тревожили, особенно с тех пор, как я достиг возраста, когда ехать гораздо приятнее, чем идти пешком. За ослами шли мулы и верблюды, на чьих спинах покачивались товары со всего света. Муссон кончился, и в Мангалоре возобновилась торговая жизнь.

Извини, что я так подробно описываю это путешествие. Был в моей жизни период, когда, чтобы прокормиться, мне пришлось рассказывать на углах и на постоялых дворах сказки о приключениях в дальних странах, а с подобными привычками расстаться нелегко.

Мы оставили за спиной суету и шум Мангалора (любой порт, как бы хорошо ни было налажено дело, полон суматохи, не правда ли?) и сперва пересекли небольшую долину, примерно тридцать миль шириной, озерный край, полный болотных птиц, рыбацких лодок, плотов и целых плавучих деревень. Там, где почва немного приподнималась, росли кокосовые и банановые пальмы. Дорога, довольно узкая, часто скрывалась под сплошным ковром лотосов. Из этих цветков деревенские женщины и девушки, тамилки, плели гирлянды, украшая ими и самих себя, и путешествовавшее вместе с нами божество. Они пели и плясали, музыка струнных инструментов и тоненькое завывание флейт приветствовали наше появление и тут же растворялись в тумане, когда мы проходили мимо.

Миновав лагуны, мы вступили в край, где земля также была влажной, но уровень воды поддерживался продуманной системой дренажа. Здесь раскинулись рисовые поля, в эту пору года они приобрели голубовато-зеленый оттенок и на фоне окружавшей их зеленовато-синей воды слегка переливались, точно дорогой мех. Земля становилась все тверже, и копыта слонов, ослов и верблюдов уже не чмокали, а цокали по ней. Мы видели пальмы, плантации риса, лагуны с водяными лотосами. В первую ночь мы раскинули лагерь на краю деревни, расположенной посреди посадок кориандра. Сладкий, густой и пряный аромат цветков и семян кружил голову, смешиваясь с более острым запахом листьев, раздавленных ногами прохожих.

Еще более острый и пряный аромат доносился с холмов, возвышавшихся над деревней, с плантаций кардамона, мимо которых мы проходили на следующее утро, оставляя за спиной побережье в переливчатой дымке тумана. Я подумал было – где-то поблизости находится и моя делянка с кустами кавы, но я понимал, что нельзя покидать караван и отправляться на поиски арендованного мною участка.

Мы видели вокруг не только кардамон, но и рощи коричных деревьев, и перечные гроздья, а возле полноводных ручьев, струившихся между холмами, – посадки имбиря. Для просушки его толстые корневища развешивали на стенах тростниковых беседок, также встречавшихся нам по пути. Посреди делянок с пряностями попадались цитрусовые сады, плоды светились среди похожих на звезды цветов, точно золотые лампы в зеленой морской ночи. Здесь выращивали и более сладкие разновидности этих плодов, завезенные из Китая.

На вторую ночь мы остановились, чуть не доходя до начала горного прохода, возле высокой и узкой расселины, по которой устремлялась в долину одна из множества рек, питавших уже знакомые нам озера. Вода в них не пересыхает и тогда, когда сезон дождей давно уже пройдет. Воздух становился прохладнее, мы поднялись довольно высоко, к тому же в ущелье и над округлым подножием горы бушевали ветры, сталкиваясь и сражаясь друг с другом. Эту местность покрывали нетронутые леса, где охотились ягуары, а над нашей головой пролетали орлы. Здесь, на укромных полянах, можно было найти не только дикий мед и прелестные цветы, но и маленьких оленей, кабанов и даже диких слонов.

Однако ты, наверное, предпочтешь, чтобы я побыстрее покончил с этой частью путешествия. Итак, начиная со следующего дня подъем по узкому ущелью становился все более и более трудным и страшным, проход был очень узок, порой мы шли по краю обрыва, а склоны внизу казались все круче и все выше, пока наконец мы не дошли до такого места, откуда смогли сверху полюбоваться орлами и другими хищными птицами. Над нашими головами вновь открылось небо, и дальше нас ждала уже не тяжкая и опасная тропа вниз, но приятная прогулка по возвышенной местности, переходящей порой в долины, а затем и в бескрайнюю равнину только нависавшие по краям утесы еще напоминали о тяготах пройденного пути. Эта просторная, разнообразная по ландшафту земля простиралась на восток, и туда же сквозь Восточный проход стремились великие реки, спеша к побережью Коромандела.

Эта равнина, пересеченная реками, разорванная ими на части, оказалась самой плодородной землей, какую мне когда-либо приходилось видеть. Те области, которых вода не достигала естественным путем, орошались с помощью сложной системы каналов и акведуков, пробитых в скале или сложенных из точно пригнанных друг к другу каменных блоков. Любой злак процветал на этой благодатной почве под теплыми лучами солнца, и урожаи были столь изобильны, что местным князьям удалось сохранить для охоты большие участки леса, не ущемив при этом права своих подданных.

Еще пару дней тропа петляла, повторяя извивы реки, пока мы не достигли того места, где наша река сливалась с большим потоком, с одной из двух главных рек империи Тунгабхадрой. На следующий день, когда, следуя за течением Тунгабхадры, мы обошли большую скалу, моим глазам предстало самое прекрасное зрелище, какое им только доводилось видеть, – Град Победы.

Нет на свете другого города, столь огромного, столь красивого, столь гармоничного и с точки зрения архитектуры, и с точки зрения обустройства жизни его обитателей. Памятники Византии и Рима могут сравняться со статуями и зданиями Града Победы, но отнюдь не превзойти их, а численно они значительно уступают им, к тому же оба древних города стали жертвами множества войн и прошедших веков, а столица Виджаянагары была заложена всего сто лет назад, и строительство еще продолжается, особенно в пригородах и на вершинах соседних холмов. Только Камбалук имеет столь же величественные храмы и площади, но Камбалук недоступен для обычных смертных.

Различные религии увлекают людей прочь от истинной цели жизни поисков счастья на земле. Нам сулят блаженство в небесном граде, якобы недоступное для этого мира. Если б жрецы и пророки этих учений могли наведаться в Град Победы, они бы признали свою ошибку.