Текст книги "Вторжение"

Автор книги: Джулиан Мэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 46 страниц)

18

Судно слежения Крак На-ам (Крон 96-101010)

24 июня 1974 года

Ра-Эдру вошла в кабину, отсалютовала на скрытом расовом модуле вышестоящему крондаку, остальным же небрежно бросила вслух:

– Высоких мыслей вам, коллеги!

В резервуаре ее ума отпечатался вопрос:

Зачем вызвали, умники? Вывод на орбиту русской космической лаборатории «Салют» по расписанию предполагается не раньше чем через пять часов.

– Верно, Ра-Эдру, – ответил на ее невысказанную мысль Тула-Эку. – Но внизу, в Нью-Гемпшире, сейчас произойдет еще одно знаменательное событие… из тех, что повторяются два раза в год.

Симбиари и гии в один голос рассмеялись.

Тула-Эку укоризненно взглянул на них, затем обратился к Ра-Эдру и молодому полтроянцу, на серовато-фиолетовом лице которого было написано недоумение.

– Мне известно ваше увлечение ксенопсихологией, мои юные друзья. Поскольку в земных делах вы новички, вас наверняка заинтересует типичный образчик североамериканских умонастроений.

– Ну, до типичного ему еще далеко, – возразил педант с планеты Симбиари; у него на все имелись данные статистики. – Обследования Седьмого земного статуса показывают, что сорок девять и двадцать две сотых процента верит в существование других населенных планет, и лишь девять и девяносто одна сотая процента утверждает, что своими глазами видели пришельцев.

Из ума гии Дри-Дри-Вавла выплеснулась волна детской радости.

– Вот видите, как мы отстали от жизни! Этого надо было ожидать.

– По-моему, – откликнулась Ра-Эдру, – эти цифры показывают, что тридцатилетнее наблюдение оправдало себя.

– Не говори «гоп», – хмыкнул симбиари, – чтобы понять землян, тебе еще учиться и учиться надо.

– И верно, – подхватил Дри-Дри-Вавл, – взять хотя бы тех же американцев. Они поразительно быстро увлекаются всякими программами и не менее быстро охладевают. Подумать только – они почти утратили интерес к освоению космоса. Основная часть капиталовложений идет на какую-то идиотскую войну. К тому же политические лидеры теперь поголовно озабочены угрозами наций третьего статуса прекратить нефтяные поставки. Нефть! Ну, что вы на это скажете?

Симбиари выдал свое суждение:

– Да, всю земную кору продырявили буровыми скважинами. Ну как после этого приобщить их к Мировому Разуму?

Тула-Эку возился с монитором и сделал вид, будто не слышал язвительной реплики. Когда превосходно сфокусированное изображение было доведено до надлежащих размеров (жаль, что юный Трози не различает цвета, ведь они так обогащают наблюдение), он перевел его на большой экран.

Двадцать три человека – четырнадцать мужчин и девять женщин – уселись в кружок на вершине Адамса – одной из гор Президентской гряды в Нью-Гемпшире. Температура – 5°С, дует порывистый западный ветер, небо затянуто облаками, видимость – около двадцати километров. На людях очень странная одежда, вероятно, предназначенная для тепла. Они едва слышно переговариваются, хотя у некоторых взгляд какой-то отсутствующий. Женщина разливает в пластиковые кружки горячее какао из термоса.

– Их меньше, чем в прошлом году, – с удовлетворением отметил симбиари. – Гораздо меньше.

Гии выкатил глаза-блюдца.

– Многие переключились на макробиотику, пацифизм или охрану китов.

– Тихо! – прикрикнул Тула-Эку. – Начинают.

Ра-Эдру и полтроянец Трози, затаив дыхание, глядели на экран. Лидер группы, властного вида женщина, повелела присутствующим взяться за руки.

– Друзья-эфирианцы, священный миг настал. Освободите ваши умы от всего земного. Приготовьтесь расстаться с телесной оболочкой и принять астроментальную конфигурацию. Отгородитесь от всех физических ощущений. Закройте глаза и заткните уши для посторонних звуков. Слушайте только мой голос. Почувствуйте необъятность Вселенной. Я взываю к ней, взывайте и вы со мной вместе. Пусть наши мысли вознесутся единым порывом. Вселенная видит и любит нас. Много сочувственных взоров обращено к нам из космоса в эту минуту. Если у нас достанет веры и присутствия духа, внеземные существа откликнутся на наш призыв. Они придут и спасут наш мир от грозящей ему гибели. Взывайте! Просите о помощи жителей других миров. Пусть они знают, что мы ждем их. Ну, начали!

Придите!

– Надо же! – воскликнула Ра-Эдру. – Эта женщина балансирует на грани оперантности. Остальные безнадежно латентны, но их слабые метафункции находятся в теснейшей умственной связи с нею. Потрясающе!

Придите!

Трози тоже сиял.

– Милые мои, какой трогательный метаконцерт! – проговорил он дрогнувшим голосом. – Как жаль, что остальные умы на порядок ниже.

– Все земляне в большей или меньшей степени обладают латентностью, – заключил Тула-Эку. – Но в данном случае только речь лидера способна проникнуть сквозь ионосферу. На таком расстоянии никто, кроме крондаков и полтроянцев, не в силах распознать метапсихическое излучение подчиненных в умственной связке.

– Слава Святой Истине и Красоте! – пробормотал симбиари.

– А я согласна с Трози, – высказалась Ра-Эдру. – Несмотря ни на что, усилия этой маленькой группы очень трогательны и являются прообразом метаконцерта, который должен состояться перед Вторжением.

ПРИДИТЕ!

– Не прообразом, а карикатурой! – поправил симбиари. – С тем же успехом можно уподобить жужжанье насекомых симфоническому оркестру. Эти чудаки периодически пытаются выйти на контакт с теми, кого они по-идиотски именуют представителями внеземных цивилизаций. Единственное их достоинство – в какой-то мере одаренный вожак. Хотя в этом тоже нет ничего удивительного, если учесть, что дамочка из Нью-Гемпшира.

ПРИДИТЕ!

– Почему ты все время насмехаешься? – нахмурилась Ра-Эдру.

– Да потому что в Нью-Гемпшире латентных особей пруд пруди. И есть даже природные операнты. Это одно из метапсихических ядер планеты. Мировой Разум на Земле развивается не повсеместно, а как бы прорывами. Очередная нелепость. Сама посуди, чего в таких условиях могут достичь недоучки. Странно, что они еще сохранили здравый рассудок.

ПРИДИТЕ!

Сентиментальный гии приложил руку к середине туловища, где у него располагалось сердце, и внутренний орган тут же засиял багряным светом.

– Нет, сограждане, вы только вслушайтесь, какая добрая воля звучит в призыве женщины! Какая страсть! Так и хочется ее утешить.

ПРИДИТЕ! ПРИДИТЕ! ПРИДИТЕ!

– Твоими бы устами, коллега, – фыркнул симбиари. – Интересно, что ты скажешь, когда спустишься вниз, за пределы ионосферы, и, как мы, воочию убедишься в эгоизме землян, в безрассудном недоверии, отделяющем одну нацию от другой, в извращенных мужских инстинктах, что побуждают их бесконечно воевать друг с другом.

– Быть может, ты и прав, Салишис, – сказал маленький полтроянец. – Но нельзя же сбрасывать со счетов утверждение Лилмика насчет того, что у людей величайший метапсихический потенциал в галактике.

– Лилмик много утверждает, не обременяя себя доказательствами, – проворчал скептик. – Я хоть и не член Совета, но моя профессия дает мне возможность наблюдать социальную динамику. Так вот, если этот Разум пустить на самотек, он сам себя разрушит.

ПРИДИТЕ, УМОЛЯЕМ!

– Но ведь до сих пор люди не применяли атомного оружия в открытой войне, – упорствовал Дри-Дри-Вавл – Они производят его все больше и больше, но не пускают в ход. Видимо, ядерные ракеты служат только в качестве устрашения.

– Ты уверен? – Салишис кивнул на экран. – Чего ж тогда эта группа на горе так страстно молит галактическую цивилизацию спасти их мир от атомного самоубийства?.. Конечно, они сами не понимают, что означало бы Вторжение в условиях поголовной латентности. При их социальном инфантилизме нам придется захватить планету и более ста круговращений быть им няньками, пока Разум полностью не созреет. Тебе не приходило на ум, что люди станут оказывать нам противодействие буквально на каждом шагу? Меня лично от одной этой мысли бросает в дрожь.

– Неправда, – возразил начальник экспедиции. – Ты чересчур сгущаешь краски, Салишис. Многие земляне уже испытывают чувство вселенского братства, что можно считать первой ступенью Единства. И Лилмик предрекает их ускоренную умственную эволюцию.

– Ну да, кто же осмелится поставить под сомнение непререкаемую оценку старейшей расы в галактике? – язвительно проронил симбиари. – Зодчие Содружества, высокочувствительные умы! К несчастью, рассуждения лилмиков так же эфемерны, как их тела…

Придите!

– Она слабеет, – догадалась Ра-Эдру. – Видимо, находиться на таком холоде – нелегкое испытание для организма с гипертрофированным обменом веществ.

– Да, их осталось так мало. – Дри-Дри-Вавл огорченно потряс перьями. – Теперь они до Иванова дня не появятся.

Придите, о, придите!

Полтроянец Трози всей душой излучал волны сочувствия.

– Давайте как-нибудь покажем им, что мы тут, что их страдания нам не безразличны.

– Не говори глупостей! – строго произнес великий Тула-Эку. – Даже если бы все люди Земли воззвали к нам, мы все равно не имеем права ответить. Совет дал нам четкие инструкции.

– Ну один жест! – взмолился Трози. – Крохотный знак, который ни в коей мере не нарушит вероятностных прогнозов. Клянусь Любовью, после стольких умственных анализов, технических испытаний, облетов мы можем себе позволить для разнообразия хотя бы дружеский кивок издалека.

– Пункт четыре-ноль-ноль-один представляет наблюдателям право действовать по обстановке, – почтительно обратилась к вышестоящему Ра-Эдру. – Например, умам разрешено в метаконцерте направить очень тонкий телепатический луч.

Люди все еще держались за руки, устремив взоры к хмурому небу. Но умственная синергия быстро ослабевала. Женщина-лидер подвигла их на завершающее усилие.

Придите!

Вспомогательные глазницы Тула-Эку затянулись матовой пленкой, а его первичная оптика, наоборот, вспыхнула насыщенно голубым светом, вобравшим душевные порывы крондака, полтроянца и гии. После секундного колебания симбиари примкнул к посланию упятеренного мозга, призывающему к спокойствию, терпению и содержащему смутный намек на Единство.

Держитесь!

Обращенные к небу человечески лица на миг застыли. Потом оцепенение рассеялось, и двадцать три встревоженных существа принялись испуганно перешептываться. Женщина обхватила голову руками. Остальные сгрудились вокруг нее, стали тормошить. Наконец она подняла глаза к небу, не видя своих спутников, помахала рукой и улыбнулась.

После чего бодро зашагала вниз по склону. Остальные потянулись за ней.

19

Бреттон-Вудз, Нью-Гемпшир, Земля

25 июня 1974 года

– Просыпайся, Дени, приехали.

Старый «фольксваген»-букашка свернул на подъездную аллею. Семилетний мальчик мгновенно встряхнулся и выглянул в окно. Ему предстала великолепная панорама: несколько сот акров зеленой лужайки на подступах к лесистому холму и за ним гряда, протянувшаяся вдоль всего горизонта, снизу темнеющая лесами, а возле голых вершин позолоченная первыми лучами солнца. Знаменитая Президентская гряда в горах Уайт-Маунтинс значительно понизилась из-за вековых ледников, но все еще оставалась высочайшей точкой Северной Америки.

А где отель? А железная дорога? Ой, смотри, на той вершине СНЕГ!

Это гора Вашингтон. Туда мы и поедем сегодня.

Я помню, как они идут с севера на юг: Джефферсон, Клей, Вашингтон, Монро, Франклин, Эйзенхауэр, Клинтон. А почему тут не только президенты? Дядя Роги, а почему Эйзенхауэр такой неказистый?

Он последним получил свой пик, нищие не выбирают. По решению штата гора Плезант была переименована в Эйзенхауэра. Потом еще попытались переименовать Клинтона в Пирса – все-таки единственный среди президентов уроженец Нью-Гемпшира. Но из этой затеи ничего не получилось. Точно так же, как из всех затей президента Пирса. Люди до сих пор называют гору Клинтоном.

(Смех.) А почему из Берлина все они кажутся выше, чем отсюда? Надо же, какой смешной этот Вашингтон! А скоро мы увидим твой ОТЕЛЬ?

Роги вслух рассмеялся.

– Да погоди, не торопись. Впереди целых три дня – успеешь задать все вопросы. Я, признаться, уже позабыл, какой ты почемучка.

– Ничего ты не позабыл, – самодовольно усмехнулся мальчуган. – Что я, не вижу, как ты скучал по мне? И я тоже соскучился.

Они проехали мимо белоснежной сторожки с цветущими перед нею алыми петуниями. Сторож высунул голову в дверь.

– Доброе утро, Роже. Ну что, доставил племянничка? Молодцы, к завтраку поспели!

– Привет, Норм. Да уж, мы собираемся на Вашингтон ехать, так что не мешает как следует заправиться. Дени, поздоровайся с мистером Редмондом.

– Здрасьте, мистер Редмонд. (А почему он называет тебя Роже?)

– Пока, Норм. (Так меня здесь все зовут: Роже Ремилард. В большом отеле имена управляющих должны выговариваться легко. Рогатьен – слишком заковыристо, а Роги похоже на кличку.)

Веселый смех.

Машина еще раз повернула, и вдали показался знаменитый отель Уайт-Маунтинс. Вначале он выглядел как леденцовый замок со сверкающими белизной колоннами под крышей, выкрашенной в цвет вишневого варенья, с бесчисленными окошечками, разноцветными флажками и садом, где меж деревьев пестрели клумбы. Но когда подъездная аллея оборвалась и они очутились перед зданием, Дени обнаружил, что оно заслоняет собой все горы. Пятиэтажный дом был сложен из бруса, покрытого белой штукатуркой. Двухъярусная веранда тянулась от центрального входа вдоль всего южного крыла.

– Дворец! – ахнул мальчик. – Неужели ты его хозяин?

Роги, смеясь, покачал головой.

– Нет, я только помощник управляющего. – (Пояснительный образ.) – Но здесь у меня есть жилье, и работа интересней, чем на бумажной фабрике. Да и платят побольше.

Они миновали величественный портал, перед которым выстроились туристические автобусы и много машин; служители в униформе спешно погружали и разгружали багаж, а потом отводили транспорт на служебную стоянку, обсаженную кустарником. Дени пожелал сам нести свой маленький чемоданчик. Вошли они не с главного входа, а со служебного. Мимо них пролетел человек в белой тужурке, на бегу кивнув Роги и взъерошив каштановую шевелюру Дени.

– Это Рон, один из метрдотелей, – объяснил Роги. – Мы его еще увидим в ресторане. Вообще-то их два, но мы будем питаться в большом, где работает Рон.

Они стали подниматься по устланной ковром лестнице.

– Ты теперь в Берлин не вернешься, правда, дяди Роги? – В голосе мальчика звучало неприкрытое уныние.

– Да пока не собираюсь. Но я буду навещать тебя в каникулы. Отсюда ехать меньше часа.

– Знаю, знаю, но… (Дядя Роги, я скучаю по тебе. По нашему обмену мыслями, по вопросам-ответам. Без тебя мне как-то неуютно. Учителя в Бребефе хорошие парни, но с ними телепатически не пообщаешься.)

Утешительный импульс. Ты же понимаешь, Дени, взрослые должны работать, и порой им из-за этого приходится покидать родные места.

Понимаю… Вот если бы можно было вызывать тебя из Конкорда и из Берлина… Но у меня не получается – горы мешают.

Ну, в Берлине же есть мама и братик Виктор.

Дени остановился на площадке. Он старательно отводил взгляд, но Роги чувствовал, что ему не по себе.

– Мама очень изменилась. Совсем перестала со мной разговаривать. Когда я приехал домой на Пасху, подумал, что из-за сестричек. А теперь… Нет, она просто не хочет делиться своими мыслями. Обнимает меня, целует и говорит: поди поиграй, мне некогда.

– Еще бы, у нее много хлопот с Жанеттой и Лореттой. Близнецы могут с ума свести, хорошо, что у тети Лорен было для нас с папой много нянек – ее старших детей, иначе бы она не выдержала. Скажи, а с отцом ты общаешься?

– Очень редко. Я думал, он будет меня расспрашивать о школе, об отметках. Мне хотелось рассказать ему про занятия и про то, как отец Элсворт приносит мне парапсихологическую литературу из университета и как я учусь играть на пианино и стрелять из лука. Но папе это неинтересно. По-моему, он меня не любит. Во всяком случае, не так, как Виктора.

В служебном крыле здания было тихо и пусто. Роги присел перед племянником на корточки.

– Ты не прав, Дени. Отец любит тебя, просто… Виктор еще маленький, и ему требуется больше внимания.

Но он же глупей меня! У него очень слабая телепатическая речь/ясновидение/психокинез. Все слабее, кроме принуждения. Он дерется, все ломает и мучает сестренок исподтишка. Он и меня хотел ущипнуть в основание мозга, но не тут-то было. ХА! Только поломал когти о мой щит и больше уже не суется.

– Он, скорее всего, завидует. Сестренкам – потому что мама с ними возится, тебе – поскольку ты ходишь в школу. В четыре года дети еще такие неразумные. Должно пройти много времени, прежде чем они разберутся, что хорошо, что плохо.

– Он уже разобрался, – буркнул Дени. – Я его насквозь вижу. Близняшек он обижает, оттого что ему действует на нервы их телепатический писк. Сам знаешь, каковы эти младенцы.

Роги скорчил смешную гримасу.

– Еще бы мне не знать!

– Но они же не виноваты, что всем надоедают! А Виктор не умеет поставить умственный экран, вот близняшки и достают его. Я сказал маме, как он с ними обращается, она запретила ему это делать, но разве за ним уследишь?

– Нда. (Солнышко, бедная, ударилась в фатализм, читает молитвы и смотрит мыльные оперы по телевизору! А через год опять забеременеет.)

– Я пробовал объяснить папе, почему Виктор не должен обижать девочек. Они же тогда не смогут развивать метафункции и вырастут нормальными. А он только посмеялся.

Роги встал, стараясь не выдавать племяннику своих мыслей.

– Не волнуйся, когда мы вернемся в Берлин, я поговорю с твоим отцом.

Дени сразу повеселел.

– Правда, дядя Роги? Я знал, ты обязательно что-нибудь придумаешь!

– Ну пойдем, пойдем ко мне. В десять поезд, а надо еще успеть позавтракать. (Да уж, я придумаю! Я последний, кто способен втолковать Дону, что он ранит чувства старшего сына, уродует младшего и позволяет калечить дочерей. Ведь он открывает мне свои мысли только в сильном подпитии, и в них я читаю, черным по белому, что у его драгоценного Виктора нет и не может быть никаких изъянов.)

Они прошли в крохотные апартаменты Роги и оставили чемодан Дени на раскладушке, на время поставленной в номер. Мальчик дотошно обследовал каждый уголок, потом зачарованно прилип к окну.

– Да, вид из окон обходится отдыхающим недешево – двести долларов в сутки, – сказал Роги. – А мне – бесплатно. Комната, правда, тесновата, и лифта нет, зато у меня в главном корпусе просторный кабинет с библиотекой, а вечерами, когда сидишь здесь и смотришь, как метель бушует в горах, ей-богу, никакого телевизора не надо.

Они спустились вниз, пересекли внутренний дворик и прошли в северное крыло. Дени во все глаза глядел по сторонам на бесчисленные колонны, канделябры, мебель эпохи короля Эдуарда, подстриженные пальмы, зеркала в золоченых рамах, камины в рост человека (или, по крайней мере, мальчика); зимой их, вероятно, топят, а сейчас вместо пылающих поленьев там навалены вороха красных и белых пионов. Роги провел племянника мимо парадного зала, где двое служителей надраивали электрическими полотерами паркет, и без того блестящий, точно каток; во всяком случае, в нем, как в зеркале, отражались шторы зеленого бархата и высокие серебряные подсвечники. В Иванов день, объяснил он, здесь будет бал на всю ночь. В окна другого салона, украшенного тропическими растениями, была видна площадка для гольфа у подножия горы Вашингтон.

На пороге ресторана Дени застыл как вкопанный: такая роскошь ему и не снилась. Метрдотель Рон усадил их за столик и с Дени обращался как с настоящим клиентом, один раз даже назвал его «сэр». В меню завтрака перечислялись такие изумительные кушанья, как бифштексы, копченый лосось, яйца в восьми разновидностях, двенадцать видов свежих фруктов, включая новозеландский крыжовник. Стол был сервирован хрусталем, сверкающими серебряными приборами и салфетками из камчатного полотна с монограммой. Посередине в вазе стояла лиловая роза, такая совершенная по форме и необычная по цвету, что Дени даже потрогал ее – думал, ненастоящая. Сахар подавали большими кусками, завернутыми в золотистую тисненую бумагу (два он потихоньку сунул в карман); молоко принесли в граненом кубке, стоящем на тарелочке с подложенной бумажной салфеткой. Они заказали яичницу по-бенедиктински, рогалики и клубнику «Вильгельмина», а потом выпили по малюсенькой чашечке «эспрессо» (Дени про себя решил, что никогда больше не возьмет в рот этой гадости).

– Да, на твоем месте я бы тоже остался здесь навсегда.

Роги провел по губам салфеткой и улыбнулся.

– Хочешь, открою тебе секрет? Я мечтаю накопить денег и открыть книжную лавку в тихом университетском городке. Там бы я действительно мог провести всю жизнь.

Подали счет, и Роги подписал его.

– Книжная лавка?.. – удивился Дени. – Разве это интересно?

– Да, боюсь, я и сам не очень интересный человек. Такой, как все. В книгах и в кино героев сколько угодно, а в реальной жизни они теперь большая редкость.

Мальчик задумался и машинально последовал за Роги в вестибюль, переполненный экскурсантами – в основном средних лет и выше; лишь изредка попадались юные парочки и родители с детьми. Все щеголяли в дорогом спортивном обмундировании – теннисных шортах, бриджах для верховой езды, ботинках с шипами. Несколько пожилых дам в брючных костюмах из яркого полиэстера захватили с собой шали и толстые свитера, а старики в кричащих куртках запаслись фотоаппаратами и биноклями. Хорошенькая девушка-гид изо всех сил старалась перекричать галдеж.

– Раньше я тоже был не прочь стать героем, – наконец заговорил Дени. – Астронавтом, следопытом или звездой хоккея, как Бобби Кларк и Джил Перо. А сейчас… Знаешь, дядя Роги, наверно, я тоже не очень интересный человек. Отец Дюбуа даже надо мной посмеивается. Хватит, говорит, сидеть, как оса в дупле, и созерцать бесконечность. – Он хмыкнул. – Но мне кажется, ничего интересней на свете нет, чем бесконечность.

У центрального входа их уже поджидал микроавтобус.

– Ну и пусть себе посмеивается, – заявил Роги. – Ты, главное, будь самим собой. Таких мозгов, как у тебя, в целом мире раз-два и обчелся. Чем не объект для исследования?

Вслед за Роги и Дени в автобус ввалилась группка стариков. Гид посчитала всех по головам и сделала водителю знак: можно ехать.

– Я читал, что врачи изучают мозг. Копаются в нем, колют иголками, чтобы понять, как он действует. А я так не хочу. Мне любопытно, не к а к действует мозг, а почему. Почему из электрических импульсов и химических реакций происходят мысли? Почему энцефалограф их не показывает? И почему наш мозг управляет телом? Разве мозг велит мне держаться за сиденье? Чепуха, мозг – это же просто кусок мяса!

– Да, но в нем содержится разум.

– Правильно, – согласился Дени. – Разум! Про него-то я и хочу знать. Разум и мозг – не одно и то же.

– И я так думаю, хотя ученые до сих пор не пришли к единому мнению.

А от таких, как мы с тобой, у них и подавно мозги набекрень. Отчего мой мозг разговаривает с твоим? Ведь между нами нет радиоволн или другой энергии. Откуда берутся принуждение/психокинез/телепатия? Как передаются импульсы зрения/слуха/запаха/вкуса/осязания? Почему мы не видим и не слышим сквозь гранит? Почему ясновидение делается острее в темноте? Как мой разум лечит мое тело? Значит, разум управляет электричеством и химией у меня в мозгу? То есть материя подчиняется чему-то нематериальному? Но КАК?

Вот ты и выясни, мой мальчик! Изучай свой ум, и мой, и папин, и Виктора. Изучай нормальные умы, установи, что соединяет/разделяет их/нас. Уверяю тебя, это путешествие заманчивей, чем вылазки в горы, исследование океанских глубин, полеты в космическое пространство!

(Наивный детский скептицизм.) И опаснее.

Роги похлопал его по худенькому плечу.

– Да, конечно.

Автобус подпрыгивал по неровной дороге, виляя между кленов и тсуг. Но погруженные в беседу мальчик и мужчина не замечали ни тряски, ни оживленного гомона других туристов.

Поезд-кукушка, уже более ста лет курсирующий вверх-вниз по западному склону горы Вашингтон, – одно из тех безумных изобретений янки, которые, по логике вещей, не должны действовать, но почему-то действуют. Дени увидел, как закопченный паровозик с угольной топкой взбирается по крутому склону, и закричал:

– Ну и ну! Как ему это удается?

Старики одаривали его благодушными улыбками.

У автобусной станции скопилась толпа, ожидающая поезда. К паровозику был прицеплен всего один вагончик, окрашенный в ярко-желтый цвет. Тяга поступала снизу, от механизма реечной передачи. В центре пролегал трек, напоминающий лестницу из железных шипов, каждый толщиной в палец и длиной около десяти сантиметров. За них цеплялись двойные зубцы промеж колес, и таким образом состав с жутким грохотом полз к вершине. Двигатель паровоза натужно пыхтел и шипел, выпуская облака черного дыма.

За ними открывалась красивейшая панорама Бреттон-Вудз.

– Ух, здорово! – Дени старался перекричать грохот колес. – Вон твой отель!

Из окна моей комнаты видно, как они снуют по горе , без слов проговорил Роги. Когда вершина скрыта за облаками, кажется, что они уходят в небо. Изобретатель этого поезда обратился в государственный департамент за патентом. А чиновник предложил ему усовершенствовать проект – продлить железную дорогу от вершины Вашингтона прямо до Луны.

(Смех.) Здесь и вправду прохладно. А я еще не хотел брать куртку. Как хорошо, что можно разговаривать мысленно, а то за этим стуком мы бы друг друга не услышали.

Погода в горах очень переменчива. Только что солнце палило, и на тебе – стужа. Снегопады и ураганные ветры бывают в любое время года, особенно у вершины.

Я читал, что мировой рекорд скорости ветра на горе Вашингтон – триста семьдесят один километр в час. А еще говорят, будто индейцы считают, что на горе живет Великий Дух, и никогда на нее не ходят.

Слышал историю про вождя Небожителя?

?

В давние времена жил в Нью-Гемпшире старый и мудрый вождь, сотворивший много разных чудес. Когда он умер, волки на санках притащили его тело на гору. А оттуда волшебная колесница увезла его в рай.

Что-то вроде летающей тарелки, да?

Есть и другие легенды. Например, о Большом Карбункуле.

?

Это огромный рубин, спрятанный в глубине горы. Его свет приманивает алчных людей, и они пускаются на поиски. Но их застигают лавины и бураны. Никому так и не удалось добыть драгоценный камень. Все погибли. Натаниэль Готорн вставил эту легенду в свой рассказ.

Готорн? Поищу в берлинской библиотеке. Дядя Роги, а ты веришь в летающие тарелки?

Мне они не попадались, Но Элмер Пибоди – он работает у нас на газонокосилке – клянется, что видел. А он не какой-нибудь чокнутый. И вообще многие люди, заслуживающие доверия, утверждают, что видели НЛО. Даже не знаю… У нас в Нью-Гемпшире все словно помешались на этих тарелках.

Я читал две книжки и тоже не знаю, верить или нет. В одной говорится, как Мужчина и женщина пробирались через ущелье, недалеко отсюда, и вроде их на время похитили пришельцы. А много лет спустя один парапсихолог все выведал у них путем гипноза. Пришельцы сказали, что прибыли с далекой звезды и никому не хотят зла. А в другой книжке один парень рассказывает, что увидел большую тарелку с красными огнями и сразу позвонил в полицию. Полицейские приехали и тоже увидели! А с ними еще куча народу… Ты как думаешь?..

Я думаю… это возможно.

Да? Маленькие зеленые человечки прилетают на Землю с неофициальными визитами? Но почему, дядя Роги? Если они не желают нам зла, зачем скрываться?

Не так все просто, милый мой. Мы с тобой тоже скрываемся.

Игрушечный поезд выполз из рощи карликовых деревьев на ковер белых, розовых, бледно-желтых субарктических цветов, распустившихся средь луговой осоки и серых каменных россыпей. В тенистых лощинках до сих пор лежал снег, а камни с северной стороны были подернуты корочкой инея. На вершине маячили какие-то постройки. Они миновали огромные, заслоняющие весь вид цистерны для воды, и в глаза им бросилась простая дощечка, установленная прямо на склоне.

ЛИЗЗИ БУРН

Погибла в 1855 году

– Ей было двадцать три года, – сказал Роги. – Всего здесь погибло семьдесят человек – больше, чем на любой другой горе Северной Америки. Кто сорвался, кто в буран попал… Приезжают люди в погожий день, на небе ни облачка, гуляют себе спокойно – и вдруг снег, ветер, такая круговерть, что в двух шагах ничего не видно, да к тому же температура мгновенно падает ниже нуля. Самый непригодный для жизни климат на земном шаре – ну, кроме разве полярных областей – именно в нашем штате, на горе высотой всего-то тысячу девятьсот шестнадцать метров. Я сюда много раз поднимался – и на поезде, и пешком, напрямик из отеля – но, честное слово, ни разу спокойно себя не чувствовал. Поверь на слово, коварнейшее место!

Поезд остановился перед каким-то сараем, который сопровождающая отрекомендовала «отель на вершине». Затем объявила пассажирам, что на осмотр окрестностей у них только сорок пять минут и что обратный путь займет примерно час с лишним.

Дул холодный, порывистый ветер; Роги предупредил Дени, чтобы смотрел под ноги. Снегу почти нет, однако наветренная сторона скал, ограждений, перил изрядно обледенела. Огромные ледяные наросты чем-то напоминали коралловые рифы – причудливое нагромождение шишек, пластин, веточек.

Отелем Дени нисколько не заинтересовался. Ему хотелось взобраться на монолит конической формы, где находилась высшая точка горы. Потом он сбежал вниз – посмотреть, пускают ли посетителей в метеообсерваторию, в радио – и телестудию. Но посторонних туда не пускали. Покосившись на обледенелую антенну, мальчик передал Роги жутковатый образ, представив себе, что должно здесь твориться во время ревущего урагана, при скорости ветра двести-триста километров в час. Ум его буквально искрился от возбуждения. Они поднялись на скалистый уступ и глянули вниз на Великую тропу аппачей: метрах в тридцати просматривался приют для альпинистов, окруженный небольшими озерами.

– Облачные озера, – сказал Роги. – Когда приедешь в следующий раз, обязательно сходим к ним.

– Правда?! – обрадовался Дени и стал внимательно рассматривать скалы прямо под уступом. – А что это за камни… Желтые какие-то…

– Желтой краской отмечают маршрут. Такие камни везде есть, следи за ними – и никогда не заблудишься. На высокогорье тропы совсем не такие, как в лесу. Почти все они пролегают по голому камню.

Дени полюбопытствовал, виден ли отсюда Берлин, и повернулся на север. Ну, конечно, виден: вон дымки тянутся из труб целлюлозно-бумажной фабрики в долине Андроскоггина. Воздух был так прозрачен, что отсюда можно было разглядеть далекие вершины и в Мэне, и в Вермонте, и в Нью-Йорке.

– Смотри, еще туристы. – Дени указал на группу людей, движущуюся вдоль железной дороги. Невольно прибегая к помощи ясновидения, он увеличил в уме крохотные фигурки.

–… восемнадцать, девятнадцать, двадцать… Двадцать три человека.