Текст книги "Удача игрока"

Автор книги: Джульет Энн МакКенна

Глава 6

Драконы вовсе не были той опасностью, которой я страшилась в Гидесте, но мы часто видели, как весной они пролетали мимо, а осенью иногда нападали на долины. Вот один из многих Горных мифов, в которых они фигурируют.

 
Из тишины прозрачной создала
Укромную долину Мэвелин.
Луна по глади озера плыла,
Цветы на пышном дереве цвели.
Но злые вирмы, зависти полны,
Прогрызли основанье диких скал,
И вырвались они из глубины,
И жуткий грохот тишину прервал.
И Мэвелин, не в силах слез сдержать,
Смотрела, как губили красоту,
И стала Мизаена умолять,
Чтоб от долины он отвел беду.
Оставил горн свой Мизаен и взял
С собою молот, чтоб врагов сразить,
И молотом клыки он им сломал —
Бежали вирмы в темень во всю прыть.
Но по пятам гналась за ними месть.
Обрушил скалы вдруг один беглец,
Чтоб Мизаена в пух и прах разнесть, —
И сам злодей приблизил свой конец:
В пыль эти скалы Мизаен разбил
И пылью насмерть вирма задушил.
Ну а другой беглец исторг из пасти
Мертвящий дух, отраву из отрав.
Но Мизаен стал вирма рвать на части,
Буран страшенный на него наслав.
Заплакал вирм горючими слезами,
Потоком слез всю землю затопил.
Но Мизаен сковал ту воду льдами,
И супостат во льдах навек почил.
Последний вирм, что слыл непобедимым,
Огнем надумал небо опалить.
Но пылью, мертвым воздухом и льдиной
Смог Мизаен пожар остановить.
Скрутил поганца – тот уж еле дышит —
И в кузницу свою втащил скорей.
Его огнем разжег свой горн остывший
И выковал он солнце для людей.
 

Верхние Пределы Пасфальской долины, 13-е предлета

– Живей, маг! Будешь так плестись, и твои вши слезут и пойдут своим ходом! – весело издевался Грен над Узарой, хотя сам привалился к большому валуну.

– Никто за нами не гонится, – осадила я его. – А воздух здесь, вверху, тоньше, чем собака нищего!

Это было преувеличение, но меня тоже утомил постоянный нескончаемый подъем. Хорошо хоть дул ветерок, поскольку солнце пекло нещадно. Мимо порхнула бабочка, лениво махая крылышками такого же бледно-голубого цвета, как выбеленное небо над нашими головами.

Сорград, который немного опередил нас, сел на грубую траву, окаймлявшую узкий шрам тропы.

– Мы можем остановиться и поесть, прежде чем идти дальше.

Ранец Узары с глухим стуком ударился о землю.

– Далеко еще до следующей деревни? – спросил маг, тяжело дыша.

Сорград покачал головой.

– Больше деревень не будет. Это уже земли аниатиммов. Западные горцы больше, чем кто-либо, придерживаются старых обычаев.

– Но если тут нет деревень, то где живут эти западные горцы? Где мы найдем приют, коли на то пошло? – Я подняла голову, развязывая мешок с провизией, которую выпросила в последней деревне у кротких и коренастых женщин со светлыми волосами и глазами.

– Мы остановимся в следующем фессе – крепости, как вы бы его назвали, – ответил Грен с оттенком презрения. – Каждый путник имеет право просить огня, еды и укрытия.

– Которые щедро предоставляются, потому что все знают, что окажутся в том же самом положении, когда им доведется путешествовать, – добавил Сорград. – Это суровая земля, и сотрудничество – единственный способ выжить.

Он был прав. Голые камни, выступающие из-под тонкого слоя почвы с ее недолговечными цветами, казались такими яркими в сиянии солнца. Я бы не хотела задержаться здесь после Осеннего Равноденствия.

– А кто были те люди в долине?

– Жители низин. – Грен протянул руку, и я вложила в нее клин светло-желтого овечьего сыра и краюху грубого хлеба.

– Они выглядели как горцы, – наконец отдышавшись, сказал Узара.

– Некоторые аниатиммы женятся на девушках из низин, – объяснил Сорград, – но они теряют кровное родство со своими родичами.

Я задумчиво жевала хлеб – не самый лучший из тех, что я когда-либо пробовала, но по крайней мере он был воздушным от дрожжей и испечен в настоящей печи.

– Это важно? – Я выковыряла шелуху из зубов.

– Да, для западных горцев – несомненно. Когда мужчина оставляет горы, ему трудно вернуться. А если он женится на девушке из низин, то это почти невозможно. – Сорград отцепил от пояса мех для воды и сделал большой глоток.

Чье-то стрекотание в высокой траве лишь подчеркивало сонную тишину. Я попыталась представить себе, как далеко мы от Селеримы. Мы вышли в начале поствесны, а теперь уже предлето – целый сезон пролетел. Уютные городки Солуры, процветающие среди буйной зелени речной долины, сменились скромными деревнями, где заботливо ухаживают за скотом и посевами на менее щедрых землях, но и эти в конце концов уступили место крепким каменным домам с закрытыми ставнями, приютившимся в лощинах меж высоких холмов.

Я ела, оглядываясь по сторонам, и не переставала поражаться этой страной на протяжении всего пути. Волнистые холмы, покрытые сочной зеленой травой, заострились, постепенно превращаясь в настоящие горы, окрашенные в пурпур вереска и ягодников и испещренные полосами каменистых осыпей и водопадов. Наше продвижение замедлилось, и были дни, когда я спрашивала себя, приближаемся ли мы вообще хоть сколько-нибудь к великим складчатым горам, что вздымались к самому небу. Теперь, когда мы очутились в этом краю, я поняла, что эти пространства ввели меня в заблуждение. То, что выглядело жалким плащом кустарников, драпирующим кости земли, оказалось лесом, который мог бы соперничать с землей Народа. Незнакомые пихты смешались с высокими прямыми березами, спадающими бесконечными волнами по крутым косогорам. Здесь отсутствовали дороги в истинном понимании этого слова, и было очень мало тропинок. Эта страна пугала своей необъятностью, и я чувствовала себя маленькой и ничтожной.

На другой стороне долины чернел след лесного пожара, смягченный молодой зеленью. За ним из путаницы травы и молодых деревец выступал острый каменный зуб; по его угловатым граням стремился к своей гибели ручей, то разбиваясь, то сплетаясь, чтобы броситься наконец в радужную дымку. Дальше тянулась гряда плоских скал, которые составляли дальнюю сторону еще одной долины, спрятанной в складке земли, но было невозможно угадать, насколько она далека, глубока и длинна. Рябое лицо утеса омрачилось и снова посветлело, когда облако прошло между ним и солнцем. Еще дальше пестрел снегом и камнем зубчатый пик, всего лишь ближайший из могучих гор, что плотно обернули тучи вокруг своих плеч.

– Это и есть высокие пики? – спросила я Сорграда.

– Нет, это только южные хребты. За ними снова тянутся озера и равнины. До самых высоких пиков еще целый сезон пути дальше на север.

Сорград посмотрел на небо, но по его лицу ничего нельзя было прочесть.

– Так где мы находимся? – нахмурился маг.

– В доле Хачал. – Грен экспансивно махнул рукой. – Это дом рода Хачал.

– Одна семья владеет всей этой землей?

Замешательство Узары было вполне простительным. Весь Хадрумал со всеми его магами уместился бы в этой широкой долине, по склонам которой мы брели.

– Ты должен понять, что здесь, в горах, все совсем по-другому, – медленно промолвил Сорград.

– Расскажи нам, – подбодрила я его. – А то мы ляпнем что-нибудь не то и кого-нибудь разъярим.

– Вам обоим нужно следить за своими словами. – Сорград был убийственно серьезен. – Это не Лес, где все привычны к новым лицам и новым идеям. Жизнь здесь, в горах, течет неторопливо, и перемены случаются редко. У долов есть основательный повод с подозрением относиться к пришельцам: целые роды были уничтожены чумой, занесенной путниками.

Я не видела никаких признаков того, что чья-нибудь рука или нога когда-либо касалась этого места.

– Ты знаешь, где находится ближайшая крепость?

Сорград указал вдаль.

– В долине за тем порогом, где река сбегает к озеру. Фессу нужно иметь под рукой воду, укрытие и лес. Обычно он располагается на полпути между летними и зимними пастбищами, достаточно близко к высотам для охоты и добычи руды и не слишком далеко от главной долины, чтобы возить туда металлы и шкуры на продажу или обмен.

– Так чем эта крепость отличается от деревни? – С лица Узары исчезли последние проблески энтузиазма, когда он прикинул расстояние, которое нам придется покрыть.

– Каждый фесс – это всего лишь один род, – ответил Сорград. – В большом доле могут жить человек пятьдесят или больше, не считая детей, но все это только одна семья.

– Упаси меня Дрианон, да как такое возможно? – не удержавшись, воскликнула я. Для меня семейные узы – это не более чем тяжелое неодобрение, обрушенное на мою голову роем старших сестер моей матери, да постоянное презрение бабушки за мою Лесную кровь. – А если вы терпеть не можете друг друга?

Сорград помолчал, прежде чем ответить.

– Вы должны понять, что семья – это все в горах. Дол – не просто долина. Аниатиммы принадлежат земле больше, чем она принадлежит им. Так повелось с тех пор, как Мэвелин воздвигла горы, а Мизаен выковал людей. Дол – это и линия крови, и территория. И то, и другое – привилегия женщин; они – попечители дола.

– Его наследует старшая дочь? – продолжала выпытывать я, когда Сорград замолчал.

Я защищала его от пытливых вопросов Узары на протяжении всего пути, но теперь пришло время ему выложить руны на всеобщее обозрение.

– Это не тормалинская земля, которой можно владеть, которую можно купить или продать, – сказал он наконец, отвечая на мое требование. – Каждая дочь получает свою долю от богатств долины: животных, которых можно там поймать или пасти, металлов или драгоценных камней, которые можно извлечь из земли. Права привязаны к крови. Если у женщины нет дочерей, ее преемниц, права передаются назад по линии родства, от матери к матери, а от них – к другой ветви, сестрам или племянницам.

– А мужчины делают всю работу, – хмыкнул Грен. Я сунула ему медовый кекс, чтобы заткнулся.

– Мужчины делают физическую работу, – откликнулся Сорград, – по полсезона находясь в горах. Но это – их часть договора, скрепленного на очаге рекина. Там устанавливается специальный камень, когда мальчик достигает своего девятого лета и оставляет свою мать, когда пара женится и когда старший отходит в сторону, чтобы уступить первенство сыну или дочери. Очаг – это сердце рекина. Рекин – сердце фесса, а фесс – сердце дола.

– Старики, которым позволяет здоровье, и мальчишки пасут коз, а мужчины в расцвете сил ставят зимой ловушки, а летом работают на рудниках. Труд сына принадлежит его отцу, пока он не достигнет совершеннолетия в свой двадцать седьмой год, видите ли. Здесь, в горах, мужчина работает, чтобы передать деньги и ценности своим сыновьям, которые забирают наследство в другой дол, когда женятся. Это их взнос, средства для приобретения того, в чем нуждается дол. Женщины работают в рекине и фессе, стряпают, ткут, прядут, выделывают шкуры, воспитывают детей.

– Любопытно. – Еда вернула румянец на лицо Узары.

– Не любопытнее вашего обычая давать за дочерью приданое, чтобы сбыть ее с рук, и присвоения всего имущества старшим сыном прямо у постели умирающего отца, – засмеялся Сорград. – Традиции низин изумили нас поначалу, верно, Соргрен?

– Меня потрясли те огромные черные коровы, я все пялился на них и никак не мог оторваться, – признался его брат. – До той поры я видал только коз.

Я поделила остатки кексов, тщательно подбирая следующие слова:

– Так что привело вас обоих в низины?

Братья невольно переглянулись, и мне это показалось странным.

– Не только Лесной Народ думает, что родиться в новолуние обеих лун – это дурное предзнаменование, – признался Грен. – Все было не так плохо, пока я держался за материнский подол, но когда я ушел на рудники, в каждом несчастном случае или неудаче стали винить меня. – Он пожал плечами. – Мне это надоело, и я решил уйти.

– А я пошел с ним. – Голубые глаза Сорграда были такими же далекими, как небо за могучими пиками. – Средние сыновья огромной семьи, никто по нам не скучает.

– Вы жили в этих горах?

– Нет, по другую сторону Ущелья, в так называемых Средних Пределах.

– Значит, это никак не связано с тем, что ты – урожденный маг?

Потребовалось несколько мгновений, дабы убедиться, что я не ослышалась.

– Что ты сказал?

Узара пристально глядел на Сорграда.

– Я спросил, было ли твое решение оставить горы связано с тем, что ты урожденный маг.

– Ты ошибаешься, чародей! Здешний воздух слишком разрежен для твоих мозгов! – Но тут я заметила, что Грен смотрит на Сорграда, и поняла, что это правда. – Почему ты никогда не говорил мне?

– Я говорю сейчас, верно? – Сорград беспечно покачал головой, но в глазах его читалось раздражение. – С чего мне было откровенничать, если ты всегда говорила, что магия – это беда, и я с тобой целиком согласен. Она всегда была для меня только бедой. Все утверждали, что Грен приносит несчастье, но никто не захотел находиться возле меня, так как трут сам собой загорался в моей руке! Никто не желал идти со мной в шахту, боясь, что рудничный газ взорвется и начисто всех уничтожит. Во время моей первой зимней охоты я на три дня потерялся в пурге, и все говорили, что это ветер пытался забрать меня…

– Я думал, твое родство – с огнем, – порывисто перебил его Узара. – Мне следовало понять, что ты помогаешь согреть Зенелу. Это наводнение сбило меня с толку; чем больше я думал о нем, тем больше убеждался, что оно было вызвано неким нарушением стихий. Что именно ты чувствовал, когда…

– Заткнись, – бросила я магу. – Ты сам решил уйти, или тебя выгнали?

– Меня изгнали, – ответил Сорград с болью в голосе, совершенно игнорируя Узару. – Однако могло быть хуже. Средние Пределы не совсем отошли от старых обычаев, как восточные горцы с севера Гидесты, но по эту сторону Ущелья, вероятно, по-прежнему убивают любого, отмеченного Мизаеном. – Его улыбка была ироничной и невеселой.

– Найдется что-нибудь еще поесть? – Грен забрал мешок из моих оцепенелых рук.

– Но где ты обучался? – с досадой вопросил Узара. – Я наблюдал за каждым твоим шагом в долине, и все это время твой самоконтроль вызывал у меня сомнения. Такой дисциплине можно только научить, и наставником должен быть опытный практикующий. Что за маг обучил тебя, минуя Хадрумал? И даже не сообщив ничего Верховному магу…

– Мы никогда не имели дел с магами, – пробубнил Грен, натолкав в рот сушеных фруктов. – Пока наша девочка не свела нас с тобой. – Он явно был недоволен таким поворотом событий.

– Меня никто не учил. – Сорград покачал головой. – Магия для меня – сплошные неприятности.

– Я не могу это принять, – покраснел Узара. – Неуправляемое родство всегда себя проявляет. Без умелого руководства ты просто не сможешь его обуздать…

– Если ты называешь меня лжецом, маг, тебе лучше держать нож в руке, – ласково пропел Сорград.

Мне пришлось вмешаться, пока не пролилась кровь. Я щелкнула пальцами.

– Когда ты говорил, что рожден быть повешенным, ты имел в виду дурное предзнаменование рун? – непоследовательно спросила я Грена.

Он перевел взгляд с Узары на меня.

– Ага. Так сказали Шелтий.

– Да кто такие эти Шелтий? Правящий клан, царствующая династия?

– Ты все еще думаешь, как жительница низин, – упрекнул меня Сорград. – Никто не правит аниатиммами. Каждый дол сам себе хозяин.

– Пусть так, но что-то ведь заставляет старших честно вести дела? – осторожно спросила я.

Сорград кивнул.

– Да, Шелтий. – Он снова выглядел задумчивым. – Они не принадлежат никакой крови. Это коренные горцы, но свободные от всяких уз и пристрастий. Если спор не может быть улажен, они выступают третейским судьей. В древние времена здесь творились ужасные междоусобицы, каждая ссора кончалась кровной местью.

– Кровная месть длится три года за воровство, – добавил Грен. – Девять лет – за насилие и двадцать семь – в случае смерти.

– И все заняты по уши, – заметила я.

– Шелтий по большей части удерживают долы от прямого кровопролития. А когда не могут остановить сражение, работают целителями. – Сорград усмехнулся. – Еще они учителя и философы. Они хранят старые саги, и, как велит обычай, с ними должны советоваться по поводу брака, если вдруг два дола окажутся слишком близкой родней. Так, во всяком случае, о них говорят. Не помню, чтобы в детстве я видел Шелтий больше горсти раз, пока на рудниках не появился незнакомый старик и не заявил, что я должен уйти.

– Что дало ему такую власть? – Узара, поглощенный новой загадкой, обхватил руками тощие колени.

Сорград игнорировал его вопрос.

– После его заявления уже ничего нельзя было сделать. Даже мой отец не осмелился перечить ему, а я видел, как он не дрогнув стоял против медведя-шатуна. Меня выпроводили до захода солнца.

– И я тоже ушел, – вставил Грен. – Этот старый дурак все зудел о предзнаменованиях моего рождения.

– Выходит, их слово – закон? – Я заметила краем глаза нетерпение Узары, но не посмела отвести взгляд от Сорграда.

Горец покачал головой.

– Шелтий уже тогда утрачивали свое влияние в Средних Пределах. Мой отец не мог противиться изгнанию, но он не допустил моей смерти, на чем сперва настаивал этот старый ублюдок. Все мои дядья пришли к выводу, что этот обычай давно пора сбросить с горной вершины. Моя бабушка требовала призывать Шелтий, если намечался брак, но после ее смерти моя мать и другие женщины обычно обсуждали браки между собой.

– Но ты уверен, что они по-прежнему обитают в этих горах? – спросила я Сорграда.

– Если они вообще существуют, – кивнул он. – И если какие-нибудь аниатиммы знают что-то об эфирной магии, я бы сказал, что это именно Шелтий. Они определенно те, с кем тебе нужно поговорить о твоей книге.

– Если тебя изгнали за то, что ты уродился магом, тогда что они сделают с Узарой? – поинтересовалась я. – Шелтий смогут определить, кто он такой?

– Понятия не имею. – Сорград бросил на мага пронзительный взгляд. – Не делай ничего, что может тебя выдать.

Я отобрала у Грена мешок и вытряхнула оставшиеся крошки.

– Нам лучше идти, если мы хотим добраться до того фесса еще до заката.

Узара устало поднялся и с отвращением посмотрел на свой ранец.

– Нам следовало оставить осла.

– И чем его кормить? Свежим воздухом и ласковыми словами? – Логика Сорграда была, как всегда, железной.

– Здесь полно травы, – возразил маг.

– Это зимние пастбища для коз дола. – Сорград ехидно покачал головой. – Здесь, в горах, не принято пасти своих животных на чужих кормах.

Узара зло фыркнул. Немного пошатнувшись, он надел на плечи ранец и зашагал вперед по узкой тропе. Грен медленно пошел за магом, а я, еще медленнее, тронулась в путь вместе с Сорградом.

– Так вот почему вы распродали по дороге все свои наряды и безделушки?

Горец поправил ремень единственной оставшейся у него котомки, который зацепился за сумку на поясе.

– Да, и еще я хотел иметь внушительный кошелек, чтобы было чем позвенеть, если кто заинтересуется, зачем мы пришли в горы. Думаю, я буду средним сыном хорошей крови, который накопил солидное наследство в сделках с жителями низин и теперь ищет воспитанную невесту, дабы поселиться с ней в уютном рекине.

Я засмеялась.

– Жених из хорошей семьи? То-то они обрадуются, верно?

Сорград передернул плечами.

– Возможно. Здесь, в горах, все знают, насколько опасны браки между близкими родственниками, но чужаки приносят свою собственную опасность. Однако неоспоримый факт, что у горянок, вышедших замуж за жителей низин, гораздо реже случаются выкидыши и меньше детей рождаются мертвыми.

Я скорчила гримасу.

– А что насчет Грена?

– Ни один человек, если у него есть хоть капля здравого смысла, не путешествует по горам в одиночку. Даже самая хорошая погода может превратиться в бурю и густой туман меньше чем за час.

– Значит, я – исполнительница баллад, желающая узнать больше о своем песеннике? А кем будет Узара? Ты ведь слышал его пение. Никто в жизни не поверит, что он менестрель.

– Ему лучше снова стать ученым-историком. Шелтий хранят саги, в конце концов. – Сорград зашипел сквозь зубы. – Если повезет, мы сможем просто положиться на дорожное перемирие.

– На что? – Я передвинула лямку вещевого мешка, которая врезалась в плечо.

– На дорожное перемирие. Оно действует в течение трех дней и трех ночей. Если ты официально потребуешь огня, еды и укрытия, никто не сможет свершить над тобой кровную месть или требовать каких-либо сведений, которые ты не желаешь открывать, даже своего имени.

– Это стоит знать. – Глядя вверх по тропе, я заметила, что Узара замедляет свой упрямый шаг. – Ты мог бы предупредить его, что вы собираетесь продать осла.

– Что я могу поделать, если он такой невнимательный? – ухмыльнулся Сорград.

– От него тоже есть польза, – запротестовала я. – Вспомни наводнение!

– Жизнь на магическом острове не учит жизни в этой стране, – жестко отчеканил Сорград. – Я не стану проливать слез, если он погибнет из-за собственной глупости, но я вернусь из Иного мира и буду преследовать тебя, если окажусь мертвым из-за этого недотепы.

Дальше мы шли в дружеском молчании. В траве шуршали птицы, а одна парила в вышине, и оттуда лилась ее светлая песнь, полная звенящей радости.

– Теперь я понимаю, почему ты хотел идти сначала в Лес, – заметила я некоторое время спустя.

– Если б мы нашли в Лесу то, что ищем, не было бы нужды все это ворошить. – Глаза Сорграда были устремлены на все еще далекую горную долину. – Но я укротил свою магию, что бы там ни думал наш любезный чародей.

– Это трудно? – Я не понимала, как такой близкий друг мог скрывать столь огромный секрет.

– Теперь нет. – Сорград усмехнулся мне знакомой озорной усмешкой. – Но было трудно, когда я был моложе. Помнишь лавку того аптекаря? Боюсь, это я натворил.

– Судя по тому, что я слышала, этот старый сквалыга с гнусным языком получил по заслугам. – Когда я вышла из шокового состояния, годы доверия между нами перевесили этот единственный обман. – По мне, это не важно.

– Но потребовать долг от мессира важно, не так ли? – Сорград посмотрел на меня. – А если это важно тебе, то важно и мне.

– Я не сомневаюсь, но ведь у тебя есть и другие причины быть здесь, верно?

Он все еще задолжал мне немало ответов.

– Сказать по правде, я не слишком грустил, оставляя дом, – промолвил он чуть погодя. – Мы с Греном уже говорили о том, чтобы отправиться в Гидесту, где восточные горцы более терпимы к связям с жителями низин. Наследство у нас, как у средних сыновей, было бы довольно мизерным, и в любом случае ни мне, ни Грену не светила женитьба на девушках, которых мы знали всю жизнь. Я бы предпочел уйти по собственной воле, но жизнь в низинах нас больше чем устроила, сама знаешь.

– Тогда зачем возвращаться и почему сейчас?

– А почему не сейчас? Раз уж так легли руны, почему не сыграть?

Мы прошли еще немного.

– В конце концов, это твой человек будет задавать вопросы, и у него есть своя магия, если здешние горцы вдруг обидятся. А я хотел бы узнать, какими силами обладают Шелтий, помимо тяжести страха и обычая, – признался он. – Мне интересно знать, почему некая прихоть судьбы обрушила на меня их ненависть. Когда я был юношей, я принял это как должное. Но теперь я хотел бы услышать их оправдания.

– Любопытство привело Дайва на виселицу, – напомнила я ему.

– Не в твоем песеннике, – парировал горец с лукавой улыбкой. – Я рискну.

Ставки стремительно повышались, и я почувствовала себя стесненной ответственностью.

– Какую бы сделку я ни заключила с Д'Олбриотом, он заставит Драксимала отозвать своих псов, я тебе обещаю. Это будет честное вознаграждение?

Грен заскучал и в поисках развлечения начал шнырять вокруг тропы, уходя то в одну, то в другую сторону, а потом скатился с невысокого утеса прямо перед нами.

– Я видел наверху медвежьи следы, – сверкая глазами, объявил он.

– Давай поглядим.

Сорград полез за братом, а я ускорила шаг, чтобы догнать Узару.

Капли пота усеяли лоб мага, редкие завитки волос приклеились к покрасневшей от солнца коже головы.

– Тебе нужно носить шляпу, – сказала я.

Узара поднял ранец повыше в тщетной попытке облегчить ношу.

– Жизнь в высокой башне и правда не готовит нас к таким экспедициям.

Какое счастье, что они с Сорградом хоть в чем-то согласны.

– Никто не ждет от ученых большой выносливости. – Я передала ему фляжку с водой.

– Значит, я хочу изучать эти саги? – пропыхтел Узара. Тут перед нами открылась долина, прячущая фесс, и маг застонал при виде извилистой тропы, которая сбегала к броду на самом ее дне.

– Эти люди могут всласть посмеяться над идиотом-академиком, несущим такую тяжесть, а потом забрать то, что мне не нужно. Как ты думаешь, это поможет нам заслужить их расположение?

Тем временем подошли Сорград и Соргрен, и мы начали спускаться с холма.

– Тут бродит медведь, – с азартом сообщил Грен. – Если он нападет, мы можем его убить, это не будет браконьерством.

– А он нападет? – спросила я Сорграда.

– Только если Грен ткнет его палкой в зад, чтобы рассердить. – Сорград покачал головой. – Нет, летом еды много, поэтому они все жирные и сытые.

Ни на что больше не отвлекаясь, мы спустились к броду и по скользким камням перебрались на другую сторону. Вечерело, по долине пролегли длинные тени. Возле речки шелестели на ветру редкие посевы; колосья были еще зеленые, но уже начали желтеть на концах. Мальчишки направляли коз в крепкие каменные загоны, а горстка мулов еще паслась на длинных привязях. Я изучила фесс. В массивной круговой стене было только двое ворот: двустворчатые спереди и небольшие, водные, с правой стороны, где маленький поток убегал под защиту стен, снова вырываясь на свободу сквозь частую металлическую решетку.

– А сзади ворота есть? – спросила я Грена.

– Даже кролик знает, что нора с одним входом – это смертельная ловушка, – подтвердил он.

Я посмотрела на центральную башню: рекин, напомнила я себе. Квадратная и неприступная, она была сложена из прочного серого камня, и по крайней мере один часовой бдительно нес караул у ее настороженных окон. Главные ворота открылись, и навстречу нам вышла горсть мужчин. Четверо свернули, чтобы защитить от нас коз, а пятый твердо встал на тропе.

– Добрый день тебе и вам.

Сорград остановился в нескольких шагах от мужчины. Было странно слышать, как он говорит на языке своей матери.

Ответа я не поняла, но мужчина улыбнулся, и его рука не потянулась к мечу на поясе. Он был почти одного роста с Греном, венчик белых волос окаймлял его лысую макушку, морщинистое лицо покрывали крошечные шрамы, давно зажившая рана уродовала одну щеку. Суставы пальцев утолщились от старости, но мужчина еще не растратил свои впечатляющие мускулы.

– Фесс Хачал рад предложить вам укрытие, – сказал он мне и Узаре на жутком тормалинском.

Я тепло улыбнулась.

– Благодарю за гостеприимство, для нас это большая честь.

Мужчина кивнул, но у меня сложилось впечатление, что он не понял ни слова. Я дружески улыбнулась парню, пасшему мулов, и двум мальчишкам, пригнавшим своих коз почти к самым воротам в страстном желании увидеть, кто пришел. Их сопровождала огромная пятнистая собака; ее густая шерсть пышным воротником топорщилась на шее. Она подошла ближе, от любопытства поставила уши торчком и вытянула острую морду, принюхиваясь к нашему запаху. Мужчины, соратники говорящего, шикнули на мальчишек, помогли запереть коз и повели ценных мулов в крепость на ночь. Собака громко залаяла, и из-за стены ей ответили другие собаки.

– Вряд ли нам здесь будут докучать любопытными вопросами. – Узара кивал и улыбался подобно марионетке.

– Как мы что-нибудь узнаем, если не можем с ними разговаривать? – Я сама так усердно скалила зубы, что даже лицо заболело.

Мы миновали высокие ворота, и я избавилась от деланной улыбки. Затем туннель, проложенный в толще стены, вывел нас в широкий открытый двор. Равномерный скрежет жерновов говорил о наличии ручья и перемалываемого зерна; из кузницы у ворот неслись звонкие удары – кто-то бил упрямое железо тяжелым молотом. Мужчина на скамье рядом с открытым горном ковал блестящее золото изящным молоточком и чеканами, а его сосед занимался белым металлом; молодой парень, сидевший подле него, изучал приемы работы.

Но центральное место в крепости занимал рекин, который возвышался над всеми постройками. Окна его нижнего этажа мало отличались от щелей для стрел, да и верхние были едва ли шире. Главный вход в башню имел столь внушительный вид, что, казалось, мог противостоять тарану, и теперь, когда мы были внутри стен, я увидела сбоку второй вход: деревянная лестница там вела к двери на втором этаже.

Я вопросительно посмотрела на Сорграда.

– Так ты можешь отступить на верхние этажи, а потом срубить лестницу, – пояснил он. – Тогда атакующим придется штурмовать главную дверь, пока ты бросаешь им что-нибудь на голову. И даже пробившись внутрь, они все равно смогут идти на тебя по внутренней лестнице только по одному.

– Кажется, ты говорил, что Шелтий не дают ссорам перерастать в сражения? – нахмурилась я.

Сорград пожал плечами.

– Мы всегда так строим. В конце концов, ничего нельзя знать наперед, верно?

В воздухе сладко пахло брожением. Из открытой двери, за которой темнели широкие бочки пивоварни, вышла женщина. Еще одна, помоложе, вышла из рекина, вытирая руки об испачканный передник, и заговорила с пивоваршей. Обе носили льняные блузки с круглым воротом, подпоясанные поверх некрашеных шерстяных юбок длиной до середины голени, из-под которых виднелись зашнурованные до колен сапоги. Несомненно, это были мать и дочь, светлые волосы у обеих были туго заплетены и блестели на солнце.

Старик пошел вперед.

– Его имя Тиган, – сообщил нам Сорград. – Муж его старшей дочери сейчас в горах, поэтому Тиган командует за него.

– Это дочь? – спросила я.

– Дамариз, – подтвердил Сорград, – а мать – Льюзия.

Грен и Сорград низко поклонились, и Узара предпринял похвальную попытку изобразить поклон. Я не собиралась делать книксен в бриджах, решив, что еще одной улыбки вполне достаточно.

– Добро пожаловать в наш дом, – сказала дочь.

Она изъяснялась на тормалинском с сильным акцентом, но довольно бегло. Пожалуй, мы все-таки сможем поддерживать разговор, подумалось мне. Мать продолжала улыбаться, с гордостью поглядывая на дочь.

– Спасибо, что приняли нас, – ответила я, ничего более вдохновенного в голову не пришло.

После неловкой паузы молодая женщина, Дамариз, проводила нас всех внутрь. Центральный очаг большой комнаты был окружен железными подставками для дров, таганами для котелков и сложной конструкцией из плечей и крючков, на которых висели несколько чайничков и сковородка. Две женщины моего возраста занимались стряпней; вокруг длинного стола сидела группа детей, лампы бросали золотистый свет на их старательные усилия. Безошибочный скрип грифелей резал слух. Когда мы вошли, дети подняли головы, но старая женщина во главе стола мягко призвала их вернуться к уроку.

Какой-то старик посмеивался себе под нос. Он мог быть старшим братом Тигана; его голову, лысую как яйцо, и тыльную сторону высохших рук усеивали коричневые пятнышки – приметы возраста. Он ловко обрабатывал кость ножом, напильником и тонкими резцами, изготавливая гребень, украшенный ромбиками. Пока я смотрела, он приладил медные гвоздики, чтобы прикрепить зубья.