Текст книги "Один под парусом вокруг света"

Автор книги: Джошуа Слокам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Когда "Спрей" приближался к коралловым островкам, частенько появлялись голодные акулы. Я получал такое же удовольствие от стрельбы в них, как охотник на тигров. Акулы – это ведь тигры морей, и я уверен, что нет ничего более страшного для моряка, чем встреча с голодной акулой.

Всегда было много разных птиц: иногда какая-нибудь из них садилась на мачту "Спрея" и дивилась его странным крыльям, тем более что на "Спрее" был поднят огнеземельский грот состоявший из множества сшитых кусков и напоминавший плащ библейского праведника. Судно в южных морях явление редкое, и на протяжении многодневного плавания я не встретил ни одного.

Во время этого длительного морского перехода моя пища состояла из картофеля, соленой трески и галет, которые я пек два-три раза в неделю. В избытке у меня были кофе, чай, сахар и мука. Я вез с собой большой запас картофеля, но прежде чем я достиг островов Самоа, меня постигла серьезная неудача, и я лишился этого высоко ценимого моряками продукта питания. Встретив на острове Хуан-Фернандес неистового торговца – полупортугальца-полуамериканца Мануэля Кароцца, я по его вине очутился посередине океана без картофеля. Я считаю себя опытным торговым моряком, но этот уроженец Азорских островов, побывавший в Нью-Бедфорде, одним махом обдурил меня, когда предложил взамен старого, полученного мною на пароходе "Коломбиа", картофеля целый бушель более свежего. Португалец мне объяснил, что мой картофель нужен ему, чтобы "освежить семенной материал". Вскоре я обнаружил, что полученный от Кароццы картофель несъедобен и весь покрыт какими-то отталкивающими желтыми полосами. Я завязал мешок, продолжал пользоваться жалкими остатками прежнего запаса и считал, что, когда наступит голодный день, я вынужден буду съесть и новый картофель. Три недели спустя я развязал мешок, и оттуда вылетели миллионы крылатых насекомых. Весь картофель, который мне всучил Мануэль, превратился в полчища моли. Пришлось выбросить весь запас за борт. Кстати сказать, у Мануэля был собран большой урожай картофеля, и он просил меня рассказывать всем китобоям, всегда охотно покупающим овощи, что вблизи острова Хуан-Фернандес водится много китов. Увидев только однажды двух китов, я ни разу не встречал китобоев, которые охотятся значительно дальше этих мест.

Представительница прекрасного экипажа обратилась ко мне с приветствием

Происшествие не оказало существенного влияния на мой рацион, так как я был отлично обеспечен продовольствием для тихоокеанского рейса. Кроме того, каждый день я находил все новые источники снабжения. Например, путешествуя в зоне пассатов, я восполнил недостаток в свежем мясе свежей рыбой, так как летающие рыбы ночью натыкались на паруса и падали на палубу. Иногда попадались одна-две рыбы, а порой и целая дюжина, а если ночь не была лунной, то утром я собирал достаточный улов, вытаскивая рыбу. из шпигатов наветренного борта. В такие дни я забывал о мясных консервах.

В полдень 16 июля, преодолев ряд трудностей и сложностей, "Спрей" отдал якорь в Апиа – столице королевства Самоа. Покончив со швартовкой я, вместо того чтобы съехать на берег, натянул тент и просидел под ни.м до позднего вечера, прислушиваясь к мелодичным голосам мужчин и женщин островов Самоа.

Потом в гавани показалась лодка с тремя молодыми женщинами. Поравнявшись со "Спреем", они перестали грести, и представительница прекрасного экипажа, обратясь ко мне с приветствием "talofa lee!" (привет тебе, начальник), спросила:

– Шхуна пришла из Америки?

– Привет! – ответил я. – Да...

– Вы прибыли один?

– Да... – снова ответил я.

– Не верю... Были еще люди, но вы их съели... При этих словах остальные женщины рассмеялись.

– Для чегр вы так далеко плыли?..

– Чтобы услышать ваши песни... . – О, talofa lee!!.. – воскликнули они хором и запели.

Их голоса наполнили все окружающее музыкой, которая понеслась до пальмовых зарослей на противоположной стороне гавани.

Вскоре показалась лодка американского генерального консула, в которой сидели шестеро гребцов, певших песню ив такт ударявших веслами. Мой разговор с гребцами был гораздо удачнее, чем с предшествовавшими им девицами. Гребцы привезли мне приглашение . генерального консула Черчилля прибыть к обеду. Видно было сразу, что в консульстве на Самоа хозяйничает женская рука и что миссис Черчилль тщательно подобрала гребцов и одела их в красивую одежду. Гребцы отлично пели самоанские песни, которые и миссис Черчилль исполняла с таким же умением, как местные жительницы.

Ранним прелестным утром "Спрей" увидел у себя в гостях жену писателя Роберта Льюиса Стивенсона, которая пригласила меня посетить ее в Вайлиме на следующий же день. После стольких дней приключений я был в неописуемом восторге от знакомства с этой яркой женщиной, многолетней жизненной спутницей автора книг, восхищавших меня на протяжении всего моего плавания. Ее доброжелательные пристальные глаза сверкали, когда я рассказывал о своем путешествии. Ведь она вместе с мужем совершала на хрупких суденышках переезды с одного тихоокеанского острова на другой и многозначительно сказала мне: "У нас с мужем были совершенно одинаковые вкусы". В подтверждение своей любви к путешествиям она подарила мне четыре великолепных тома средиземноморской лоции и сделала следующую надпись на форзаце первой книги:

"Капитану Слокаму. Эти книги читались и перечитывались моим мужем, и я уверена, что он был бы очень доволен их переходом во владение к одному из истинных мореплавателей, которых он любил больше всего на свете.

Фенни В. де Г. Стивенсон"

Миссис Стивенсон подарила мне также большую лоцию Индийского океана, и я ощущал почтительное благоговение, словно получал их из рук Тузиталы повествователя. Спасибо! "Спрей" будет лелеять этот дар.

Мистер Ллойд Осборн – пасынок писателя – показал мне весь дом в Вайлиме и предложил сесть за старый писательский стол, чтобы написать письма. Но я счел такой поступок неудобным и почитал для себя .за честь хотя бы войти в комнату, на полу которой, по самоанскому обычаю, имел привычку сидеть знаменитый писатель.

Несколько дней спустя вместе с моими хозяевами я направлялся по главной улице Апиа к месту стоянки "Спрея". Миссис Стивенсон ехала верхом на лошади, а я шел рядом. Вплотную сзади ехали на велосипедах миссис и мистер Осборн, За поворотом дороги мы очутились посреди туземной процессии, возглавляемой примитивным оркестром. Что это была за процессия – погребальная или праздничная, мы определить не могли. Несколько дюжих мужчин несли привязанные к шестам мешки и свертки материи, сотканной из волокон "тапа". На некоторых шестах груз был более тяжелым, чем на других, но его характер нельзя было определить. Я полюбопытствовал, не несут ли жареного кабана, а может быть и что-либо более страшное?

– Я сама не понимаю, – сказала миссис Стивенсон, – свадьба это или похороны. Но что бы это ни было, мы обязаны, капитан, идти во главе процессии.

Так как "Спрей" стоял в отдалении от берега, то пришлось переправляться на моей укороченной плоскодонке, которая теперь была окрашена в приятнейший зеленый цвет. Под общей тяжестью плоскодонка погрузилась до самого планшира, и, чтобы нас не залило водой, мне пришлось грести с большой осторожностью. Это рискованное предприятие пришлось явно по вкусу миссис Стивенсон, и покуда мы плыли, она пела песню "Плыли мы в зеленой лодке..." Тут я вполне оценил ее слова о том, что у нее с супругом были общие вкусы.

Чем дальше я уплывал от центров цивилизации, тем меньше я слышал рассуждений о том, что выгодно, а что невыгодно. Когда миссис Стивенсон говорила со мной о плавании "Спрея", она ни разу не задала мне вопроса о том, какую выгоду я извлеку из экспедиции. А когда я пришел в самоанскую деревню, то местный вождь не спросил меня, сколько стоит джин или сколько я намерен уплатить за жареного кабана. Он ограничился тем, что заметил: "Доллар, доллар... Белые люди знают только доллар... Но не стоит говорить о долларе! Тапо приготовила нам ава, выпьем его и будем веселы!"

Тапо – девушка, играющая роль хозяйки деревни: в настоящий момент хозяйкой считалась Талоа – дочь местного вождя.

"Наше таро прекрасно, будем его кушать. Деревья покрыты плодами. Пусть день проходит, и не будем грустить о нем. Миллионы дней придут вслед за ушедшим днем. Плод хлебного дерева созрел на солнце, а одежда Талоа соткана из волокон "тапа". Наши дома прекрасны, но они не стоят ничего, кроме затраченного труда, и на дверях домов нет замков..."

Так течет жизнь на этих южных островах, в то время как на севере приходится вести жестокую борьбу за существование. Если здешнему островитянину нужна пища, то ему надо лишь протянуть руку за дарами природы. Если местные жители сажают бананы, то надо только следить, чтобы их выросло не слишком много. Туземцы вполне справедливо Любят свою страну и опасаются ярма белого человека, ибо, как только оно будет надето, жизнь потеряет поэтическую прелесть.

С вождем деревни Каини – высоким и полным достоинства человеком из племени тонга – можно было беседовать только через переводчика. Вполне понятно, что вождь заинтересовался причиной моего прибытия, и я вполне искренне объяснил ему, что бросил якорь на островах Самоа с целью посмотреть живущих здесь прекрасных мужчин и женщин. После длительной паузы вождь ответил:

– Капитану пришлось проделать очень большой путь, чтобы увидеть столь малое. Впрочем, пусть тапо сядет ближе к капитану.

– Иёк... – сказала Талоа, что, по ее разумению, должно было означать английское слово "yes" (да), и чуть-чуть приблизилась ко мне, в то время как все остальные уселись на циновки в круг. Я не столько был поражен красноречием деревенского вождя, сколько простотой его суждений. В нем не было следа напыщенности, и его скорее можно было принять за великого ученого или государственного деятеля, пожалуй, самого скромного из всех, кого я встречал на протяжении моей экспедиции.

Что касается Талоа, исполнявшей роль королевы майского праздника, да и остальных девушек тапо, то всегда следует заранее изучить манеры и обычаи здешнего гостеприимного народа и не принимать всерьез некоторую свободу обращения, которую здесь принято проявлять по отношению к прибывшему гостю. В моих путешествиях по здешним островам мне сопутствовало счастье, и я ни разу не нарушил туземный кодекс добродетели.

Необычный этикет, принятый на островах Самоа, несколько утомителен. Например, когда пьют общепринятый здесь напиток, называемый ава, нужно выплеснуть часть содержимого через плечо и произнести: "Пусть боги выпьют!", а потом уже пить самому. Опустевшую посуду – как правило, скорлупу кокосового ореха – не надо почтительно ставить на место, а швырнуть волчком по циновкам, в направлении сидящих девушек.

В моей грубой ошибке, совершенной во время пребывания на здешних островах, была виновата лошадь, на которой я ехал верхом. Ей очень пришлась по душе отличная дорога через деревню, и она пошла шибкой рысью. Тут я встретился с градом окриков заместителя деревенского вождя, который очень сердитым голосом приказал мне остановиться. Сообразив, что допустил какую-то ошибку, я знаками стал приносить извинения, хотя толком не знал, кому и в чем я нанес оскорбление. Вскоре подоспел мой переводчик, и после длительных переговоров была внесена ясность. Если вольно изложить речь заместителя вождя, то это сведется к следующему: "Эй, вы, скачущие на неистовых конях! Разве вы не знаете, что скакать через деревни наших отцов значит нарушать закон?"

Я принес всяческие извинения и выразил готовность слезть с коня, чтобы, подобно собственному слуге, вести лошадь за уздцы. Тут мой переводчик сказал, что это также грубая ошибка, и я снова должен был приносить извинения. Тогда мне было заявлено, что мне надлежит явиться к вождю деревни, но мой переводчик, отлично знавший все здешние хитрости, заявил, что я тоже вождь и не подобает меня задерживать при выполнении важной миссии. Со своей стороны я мог на это только сказать, что я иностранец, но признаю свою вину, и поэтому заслуживаю того, чтобы быть зажаренным живьем и съеденным, но местный вождь ограничился широкой улыбкой, показав отличный ряд здоровых зубов. В конце концов все обошлось хорошо, и местный вождь разрешил мне следовать дальше.

Вождь племени тонга и его семейство из деревни Каини нанесли мне ответный визит и принесли в дар фрукты и материю из волокон коры "тапа". Талоа подарила мне бутыль кокосового масла для втирания в волосы, что, учитывая мою лысину, было уже бесполезным.

На "Спрее" я не имел возможности достойно ответить на, роскошный прием, устроенный вождем. В меню его банкета входило все, что произрастало или жило на здешней земле: фрукты, курятина, рыба, мясо и даже зажаренная целиком свинья. На "Спрее" я предложил гостям имевшуюся у меня в достаточном количестве говяжью и свиную солонину, а вечером пригласил присутствующих покататься на устроенной в городе карусели, которую мои гости называли "ки-ки", то есть театр. Руководствуясь правилами гостеприимства, мои спутники стали отрывать хвосты у карусельных лошадей-качалок, что привело в неистовство владельцев карусели – моих двух ражих соотечественников, не постеснявшихся высадить гостей после первого катания. Я восхищался выдержкой моих друзей из племени тонга, тем более что милейший вождь носил с собой увесистую дубину.

Что касается "театра", то благодаря алчности владельцев он не завоевал популярности, а представители трех великих держав, стремясь к законодательной активности, на которую они имели здесь право, повели решительную политику, обложив стоимость катания двадцатипятипроцентным налогом. Это рассматривалось как важная реформа.

Посетители "Спрея" появлялись всегда одинаково: они подплывали к носу судна, ухватывались за снасти и легко взбирались на палубу. Отправляясь обратно, они спрыгивали с кормы и уплывали. Все было чудесно в своей простоте. Местные жители не носят иной одежды, кроме купальных трусов, называемых лава-лава, сделанных из волокон "тапа". Никакого беспокойства своим посещением туземцы не причиняли, и в солнечной стране Самоа их появление и исчезновение стало привычной, каждодневной сценой.

Однажды гостями "Спрея" были преподаватели Папаут-ского колледжа мисс Шульц и мисс Мур вместе со своими 97 ученицами. Явились они одетые во все белое и украшенные розами. Само собой понятно, что приплыли они на, лодках или каноэ, соблюдая этикет северных стран. Трудно было бы найти более счастливую компанию девиц. Появившись на палубе, они по требованию одной из преподавательниц хором спели ранее мне не известную песню "Wacht am Rhein"*.

* Стража на Рейне" – шовинистическая немецкая песня.

– А теперь, – сказали они дружно, – поднимайте якорь и отправляйтесь в путь...

Но у меня не было ни малейшего желания так скоро покидать острова Самоа.

Когда визит был закончен, все уселись в лодки и принялись грести – кто веслом, а кто и пальмовой ветвью. Думаю, что любая из этих девиц охотно бросилась бы в воду и поплыла, но этому мешали праздничные муслиновые платья.

В Апиа часто можно было видеть молодых женщин, плывших рядом с каноэ, в котором сидел пассажир, направлявшийся с визитом на "Спрей". Когда мистер Труд – воспитанник Итона – был таким образом привезен ко мне в гости, он воскликнул: "Вряд ли сам король удостаивался подобной почести!". В подтверждение своих восторгов он наградил пловчиху несколькими серебряными монетами, что вызвало взрыв восторженных воплей туземцев, стоявших на берегу. Даже мое собственное каноэ, представлявшее собой маленький, выдолбленный из дерева челнок, было однажды подхвачено группой лихих купальщиц, и, прежде чем я успел перевести дух, они начали кружить мой челнок вокруг "Спрея". Так как пловчих было шестеро и они уцепились по трое с каждого борта, я был бессилен что-нибудь сделать, чтобы себе помочь. Насколько я помню, одной из шести нереид была молодая англичанка, которая увлекалась этим спортом больше всех остальных.

ГЛАВА 13

Королевская семья на островах Самоа. Король Малйе-тоа. Прощайте, друзья из Вайлимы. На юг от островов Фиджи. Прибытие в Ньюкасл, Австралия. Яхты. Сиднея. Купание на ,Спрее". Коммодор Фой дарит "Спрею" новое парусное вооружение. Вперед, к Мельбурну! Акула, приносящая доход. Изменение курса. "Кровавый дождь". В Тасмании

В Апиа я имел удовольствие познакомиться с мистером Юнгом – отцом покойной королевы Маргарет, царствовавшей в Мануа с 1891 по 1895 год. Дедушка королевы был -английским моряком, женившимся на принцессе. В настоящее время мистер Юнг – единственный представитель угасшего рода, так как всего лишь несколько месяцев назад двое его детей бесследно исчезли в море вместе с торговым судном. Мистер Юнг – джентльмен христианского толка, а его дочь Маргарет была наделена всеми достоинствами истинной леди. С большой горечью я прочитал в газетах сенсационные описания ее жизни и смерти, хотя и написанные в благожелательном тоне, но менее всего основанные на фактах. Что касается заголовка этих описаний, гласившего: "Королева Маргарет мертва...", то в 1898 году он вряд ли был новостью, так как королева умерла за три года до этого.

Продолжая водить дружбу с членами королевской семьи, я нанес визит самому королю, теперь уже покойному Малиетоа. Король был великим правителем и, как он сам мне рассказывал, получал за свою деятельность не менее сорока пяти долларов в месяц. Впоследствии его заработок увеличился, и он стал жить роскошно.

Пока мой переводчик и я входили во дворец через главный вход, королевский брат – здешний вице-король – обежал кругом через участок, где росло таро, и вошел во дворец с черного хода. Он уселся, съежившись, возле дверей, пока я рассказывал королю о себе.

Некий мистер В. из Нью-Йорка, крайне заинтересованный в миссионерской деятельности, просил меня перед моим отплытием передать привет королю "Каннибалловых островов", видимо, предполагая какие-то здешние острова. Славный король Малиетоа, подданные которого за последнее столетие не съели ни одного миссионера, выслушал переданный через меня привет с таким удовольствием, словно ему особенно льстило получить послание от одного из издателей журнала "Миссионерское обозрение". В ответ король просил меня засвидетельствовать мистеру В. его лучшие чувства. Затем его величество извинился и удалился, а я продолжил беседу с его прекрасной дочерью Фааму-Сами, что в переводе означает "воспламеняющая море", пока король не вернулся, одетый в парадную форму германского верховного главнокомандующего чуть ли не самого кайзера Вильгельма. Я пожалел, что заблаговременно не послал свои верительные грамоты, чтобы король мог сразу же меня принять при всех регалиях. Несколько дней спустя я зашел попрощаться с Фааму-Сами и в последний раз увидел короля Малиетоа.

Из приятных воспоминаний о чудесном Апиа я должен упомянуть о небольшой школе и читальне, расположенных позади кафе Лондонского миссионерского общества, где миссис Белл обучала английскому языку сотню туземных мальчиков и девочек. Более приятных детей я нигде и никогда не встречал

Когда я однажды посетил школу, миссис Белл сказала:

"Дети, покажем капитану, что мы тоже кое-что знаем о мысе Горн, где он недавно побывал вместе со "Спреем".

Тогда вперед выступил мальчуган девяти или десяти лет и отлично прочитал отрывок из описания мыса Горн, сделанного Базилем Холлом. Через некоторое время я получил от мальчика четко переписанный текст.

Нанося прощальный визит моим друзьям в Вайлиме, я встретил миссис Стивенсон и совершил вместе с ней прогулку по усадьбе. Повсюду рабочие расчищали участки, и миссис Стивенсон дала распоряжение одному из них срубить для "Спрея" несколько бамбуковых шестов с участка, который она сама насадила четыре года назад и где бамбук достигал шестидесяти футов в высоту. Я использовал этот бамбук для запасных рангоутных деревьев, а из комля одного побега сделал утлегарь, служивший мне в заключительной части моего плавания.

Теперь мне оставалось только распить вместе со всеми прощальное ава и отправиться в море. Церемония распития ава, столь распространенного на островах Самоа, проходила по всем туземным правилам. Когда напиток был приготовлен, протрубили в большую морскую раковину, а все присутствующие захлопали в ладоши. Так как торжество было в честь отплытия "Спрея", то мне надлежало первому, как того требуют обычаи страны, выплеснуть часть напитка через плечо, но я забыл, как надо сказать на самоанском языке "пусть боги пьют", и произнес несколько русских слов, после чего мистер Осборн заявил, что я природный самоанец. Затем я пожелал моим добрым самоанским друзьям "talofa", а они пожелали "Спрею" счастливого плавания.

20 августа 1896 года "Спрей" вышел из гавани и поплыл своим курсом. Когда острова Самоа остались позади, меня охватило печальное ощущение одиночества, и, чтобы излечиться от него, я пошел под всеми парусами вперед, к берегам чудесной и уже знакомой мне Австралии. Но много-много дней я продолжал грезить об оставленной мною Вайлиме.

В Сент-Килде меня посетило множество гостей

Едва "Спрей" вышел из района островов Самоа, как сильный пассат заставил меня убавить паруса. В первый день плавания мы продвинулись на сто восемьдесят четыре мили, из которых сорок миль я отношу за счет попутного течения. Из-за волнения на море я прошел севернее острова Хорн, а также севернее островов Фиджи, которые по первоначальному замыслу намеревался обойти с юга, а потом пошел вдоль западного побережья архипелага. Отсюда я взял курс прямо на Новый Южный Уэльс, пройдя южнее Новой Каледонии, и, проплавав среди штормов и ураганов сорок два дня, прибыл в Ньюкасл.

Жестокий ураган, встреченный мною вблизи Новой Каледонии, потопил шедший несколько южнее американский клипер "Патришн". Этот же ураган, который я вовсе не считал исключительно сильным, унес в сторону французский почтовый пароход, шедший из Новой Каледонии в Сидней. Когда пароход все же добрался до Сиднея, его пассажиры сообщили, что попали в сильнейшую бурю, и говорили моим друзьям: "О боже! Мы не представляем себе, что сталось со "Спреем", который мы видели в самой гуще шторма..." Но "Спрей" с полном порядке плыл, как уточка, под гротом, взятым на гитовы. Даже палуба на "Спрее" была сухой, в то время как пассажиры на пароходе, как мне потом рассказывали, стояли по колено в воде в залитом салоне.

По прибытии в Сидней пассажиры подарили капитану парохода кошелек с золотыми монетами за его искусство кораблевождения и благополучную доставку людей в порт. А капитан "Спрея" не получил ничего, хотя в разгаре шторма шел вдоль берега в районе Сил-Рокс, где совсем недавно погиб вместе с пассажирами пароход "Кетертон". -Несколько часов кряду я был вынужден двигаться, лавируя взад и вперед вблизи этих скал, пока не обошел их с наветренной стороны.

К Ньюкаслу я подошел против ветра в разгар сезона штормов. У входа в гавань меня встретил правительственный лоцман капитан Камминг и, взяв на буксир, ввел "Спрей" в порт, где он был поставлен в безопасном месте. Здесь меня посетило множество гостей, причем одним из первых был американский консул Браун. "Спрей" был освобожден от портовых сборов, и после нескольких дней отдыха буксир, ведомый лоцманом, вывел "Спрей" в открытое море, где он взял курс на Сидней, куда и прибыл на следующий день, 10 октября 1896 года.

Ночь я провел в спокойной бухте вблизи Менли, где сиднейский портовый полицейский катер указал мне место стоянки. Прибывшие полисмены принялись подозрительно изучать какую-то найденную у меня старую книгу. Бдительность полиции Нового Южного Уэльса поистине изумительна и широко известна во всем мире. Видимо, у полиции был хитроумный план получить какую-то ценную информацию, потому они и поторопились меня встретить. Кое-кто говорил, что меня собирались арестовать, – что же, это их дело.

Наступало лето, и сиднейская гавань была переполнена яхтами. Многие из них подходили посмотреть закаленного в бурях и невзгодах "Спрея". На протяжении нескольких недель "Спрей" неоднократно менял место стоянки в этом огромном порту, и повсюду его навещали разные приятные люди, а чаще всего офицеры с английского военного корабля "Орландо", приезжавшие со, своими знакомыми. Однажды прибыл командир корабля мистер Фишер в обществе нескольких молодых дам из города и офицеров своего экипажа. Они появились во время сильнейшего дождя, какого я не видел нигде, даже в Австралии. Каким бы сильным ни был этот дождь, он не мог охладить пылкого настроения моих гостей. Тут как на грех появился юный джентльмен из знаменитого яхт-клуба, одетый в парадную форму, на которой было столько медных пуговиц, что они могли свободно потянуть человека ко дну. Желая выбраться на сухое место, джентльмен прыгнул не туда, куда нужно, и сразу нырнул в открытую бочку, поставленную для сбора дождевой воды. Будучи маленького роста, молодой яхтсмен весь исчез в бочке и чуть было не утонул. Насколько я помню, это был единственный смертельно опасный случай на борту "Спрея" за все время плавания, Молодой человек, совершивший удивительную ошибку, прибыл на "Спрей", чтобы засвидетельствовать свое почтение. По решению клуба, к которому он принадлежал, "Спрей" не мог быть официально признан спортивной яхтой, так как я не привез формальных документов от американских яхт-клубов. Это усугубилось тем, что я оказался в еще более неловком положении, поскольку получилось, что, не занимаясь ловлей яхтсменов, как будто попытался упрятать одного яхтсмена в бочку.

Типичной сиднейской парусной яхтой является удобное для управления одномачтовое судно большой ширины и с огромной площадью парусов. Однако опрокидываются они не часто, так как яхтсмены управляют парусами так же умело, как это делали на своих судах викинги. В Сиднее я видел всякие яхты – от нарядных паровых катеров и парусных тендеров до маленьких шлюпок и каноэ, скользивших по заливу. В Австралии у каждого есть лодка, и если иной паренек не имеет средств ее купить, то строит сам, причем, как правило, не имеет оснований краснеть за свою работу.

Во время стоянки в Сиднее "Спрей" сбросил свой покрытый заплатами огнеземельский грот, поднял новый парус, полученный в дар от коммодора Фоя, и даже стал флагманом, когда моряки сиднейской гавани проводили ежегодную регату.

Яхтсмены "признали" мой "Спрей" и решили, что он представляет свой собственный яхт-клуб. Его достижения были отмечены самыми изощренными австралийскими выражениями признания.

Быстро пролетели дни стоянки в Австралии, и 6 декабря 1896 года "Спрей" вышел из Сиднея. Я намеревался обогнуть мыс Лиувин и идти прямиком к острову Маврикий, лежавшему на пути домой. Поэтому я пошел вдоль берегов Бас-сова пролива.

Об этой части путешествия многого не расскажешь, за исключением того, что ветры были переменными, иногда налетали шквалы, а море было бурным. Только 12 декабря день был исключительно хорошим, а отличный береговой ветер дул в северо-восточном направлении. Ранним утром "Спрей" миновал залив Туфольд, а несколько позже – мыс Бандооро, идя все время спокойным морем вблизи берега. С берегового маяка салютовали флагом, а ребята на балконах домиков махали "Спрею" платками, и хотя берега были малолюдными, это все же было приятным зрелищем. Я видел гирлянды вечнозеленых растений, развешанные по случаю наступающего рождественского праздника. Просигналив жителям пожелание счастливо провести праздники, я понял, что они хотели для меня того же самого.

От мыса Бандооро я направился мимо Клифф-Айленд в Бассов пролив и, покуда "Спрей" огибал остров, обменялся сигналами со смотрителем маяка. В этот день ветер завывал вовсю, а волны бились о скалы.

Несколько дней спустя, 17 декабря, "Спрей" в поисках убежища вплотную подошел к полуострову Уильсонс-Промонтори.

Смотритель здешнего маяка мистер Кларк прибыл на борт "Спрея" и указал мне путь в бухту Ватерлоо, находившуюся в трех милях с подветренной стороны. Я сразу спустился по ветру и обнаружил прекрасную якорную стоянку в песчаной бухте, защищенной от западных и северных ветров. Здесь я застал рыболовное двухмачтовое судно "Секрет" и паровой паром "Мэри", переоборудованный в китобойное судно. ,

Капитан "Мэри" был гениальным человеком и притом' истинным австралийцем. Экипаж судна был им набран из рабочих лесопилки, сроду не видавших живого кита, но как австралийцы они были прирожденными моряками, а к тому же капитан их заверил, что убить кита так же просто, как застрелить кролика. Они в это поверили, и все. было в полном порядке. На их счастье, первый встреченный ими кит оказался дохлым, и капитан "Мэри" мистер Юнг одним ударом гарпуна "разделался" с чудовищем. Взяв кита на буксир, они отвели его в Сидней, где выставили для всеобщего обозрения. С того момента ничто, кроме китов, не могло заинтересовать храбрый экипаж "Мэри", и теперь Команда сосредоточила все усилия на сборе топлива, чтобы иметь возможность отправиться в рейс подальше от берегов Тасмании. Каждый раз, когда произносилось слово "кит", глаза матросов загорались ярким огоньком.

Три дня мы провели вместе в тихой бухте, прислушиваясь к свирепствовавшему вдали ветру. Капитан Юнг и я осмотрели берег, посетили брошенные горные разработки и даже занялись золотоискательством. Когда ветер уменьшился и неожиданно началась полоса хорошей погоды, "Спрей" вышел в Мельбурн-Хэдс и 22 декабря при помощи парового буксира "Рейсер" вошел в порт.

Рождественский праздник я провел в устье реки Ярро, откуда поспешно переместился в Сент-Килда, где и простоял целый месяц.

На протяжении всего плавания "Спрей" нигде, за исключением Пернамбуко, не платил портовых сборов. Этого не было и в Австралии, пока я не сунул нос в мельбурнскую таможню, где "Спрея" обложили корабельным сбором из расчета полшиллинга за тонну. Таможенный чиновник высчитал, что я должен уплатить шесть с половиной шиллингов за тринадцать регистровых тонн, и не счел нужным сделать скидку, хотя полная вместимость "Спрея" была 12,7 регистровых тонн. Понесенный убыток я возместил тем, что стал брать с каждого посетителя "Спрея" полшиллинга, а когда дела пошли недостаточно бойко, то поймал и выставил для обозрения за те же полшиллинга акулу. Выставленная акула была двенадцати футов и шести дюймов в длину и имела в брюхе потомство в количестве двадцати шести акулят, каждый длиной около двух футов. Брюхо акулы было распорото ножом, а потомство помещено в наполненную водой лодку, где акулята прожили целый день. Не прошло и часа с момента, как я выставил акулу, а я уже выручил гораздо большую сумму, чем мне понадобилось для уплаты корабельного сбора: Затем я нанял замечательного ирландца Тома Хоуарда, знавшего все о морских 'и даже сухопутных акулах и свободно отвечавшего на любые вопросы посетителей. Увидев, что мои ответы не удовлетворяют приходящую публику,, я передоверил все дело моему ирландцу.