Текст книги "Полицейский и философы"

Автор книги: Джорджо Щербаненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Кэрол Стив не изменила позы, но выражение ее лица стало жестче. Чертами она не походила на остальных Стивов, но эти вдруг напрягшиеся мускулы лица были семейной особенностью.

– Мои братья ничего не сказали, потому что они ничего не знают, – проговорила она. Потом вынула сигарету из пачки, лежавшей на стуле рядом с постелью, заставленном стаканами и пузырьками с лекарствами.

Артур Йеллинг навострил уши.

– А вам что-то известно? – спросил он внезапно охрипшим голосом.

– Мне известно то, что и моим братьям. Только они решили ничего не знать, игнорировать все, что могло бы повредить морали и достоинству семейства. А я – нет. Я не принимала такого решения.

Последовало напряженное молчание. Оно затягивалось все больше и становилось невыносимым. Наконец Йеллинг придумал единственный вопрос, который он мог задать:

– Так, значит, вам известно, куда отправилась Люси Эксел вечером 17-го числа?

– «Мне известно» – не точное выражение. Она отправилась к Жеро. Мне это подсказывает интуиция. Но я не могла бы в этом поклясться.

«Отправилась к Жеро»… Голова у Артура Йеллинга заработала с бешеной скоростью. Он поглядел на мягкие каштановые волосы женщины, ее бледное, осунувшееся лицо и спросил:

– А зачем?

Кэрол Стив ответила без колебаний. У нее, казалось, были подготовлены ответы на все вопросы. Она проговорила:

– Вы ведь, наверно, сами могли убедиться, что мы бедны.

Йеллинг понимающе улыбнулся. Да, он убедился. И даже немного растрогался.

– Когда люди бедны, им нужны деньги. Люси увидела, что у нас дома не хватает даже хлеба, и обратилась к единственному человеку, который мог бы помочь.

Артур Йеллинг невольно произнес вслух:

– Жеро…

– Да, именно к Жеро. Он по-отечески ее любил и давал ей деньги. Но, когда она в первый раз принесла их домой, ее подвергли целому допросу. Где она их взяла, кто их ей дал и почему. Тогда она поняла, что должна приносить деньги домой тайком. Но принципы нашего семейства не допускали такого рода помощи, хотя она была абсолютно бескорыстной. Более того – ей запретили ходить к Жеро.

Артур Йеллинг сделал знак, что хочет что-то сказать, и Кэрол замолчала.

– Значит, вы не разделяли мнение ваших братьев? – спросил он.

– Совсем не разделяла, но это не имеет значения, – ответила Кэрол Стив. – Люси привязалась к нам. Если она и ходила к Жеро просить денег, то делала это ради нас, а не для собственного удовольствия. Но этого они никак не желали признавать. Они говорят, что никогда не следует нуждаться в деньгах. Но я зарабатывала пятнадцать долларов в неделю, когда работала в государственной библиотеке. Джереми получает пять за каждое выступление, а их у него три-четыре в неделю. Оливер – единственный, кто мог бы содержать всех нас, но он отказался от прибавки жалованья. Нас пятеро. Денег не хватало. Люси попросила вновь начать работать, но Оливер не разрешил. Тогда она обратилась к Жеро и стала часто к нему ходить, почти каждую пятницу, когда надо было дотянуть до субботы и в доме было нечего есть.

Кэрол Стив по-прежнему говорила с некоторым трудом, но вполне ясно. Букву «с» она произносила чуть с присвистом, как некоторые девочки, когда теряют зубы, и это было очень приятно слушать.

– Когда я увидела, что нам не обойтись без помощи Жеро, я решила сопровождать Люси в ее походах. Люди очень злы. Они воображают то, чего нет. Однако мое присутствие помогало избежать всяких пересудов. Я познакомилась с Жеро. Это был по-настоящему порядочный и хороший человек. Он не был таким моралистом, как мы, но был порядочным человеком.

– Вы сопровождали Люси, когда она встречалась с Жеро?

– Да. Иногда даже когда у меня был жар. Братья этого не хотели. Они даже требовали, чтобы я заставила Люси перестать ходить к Жеро. Но я не могла ее заставлять это сделать. Моя болезнь требует больших расходов. Если бы Люси не ходила к Жеро, я не могла бы покупать никаких лекарств. Я ограничивалась тем, что сопровождала ее, не потому, что не доверяла ей, а для того, чтобы никто не мог ничего сказать.

Запах жирной мыльной воды поднимался снизу и проникал сквозь спущенные жалюзи. Йеллинг слегка взмок, воротничок прилип к шее.

– Если предположить, что Люси Эксел отправилась к Жеро, почему же вы ее не сопровождали в тот вечер, когда она пропала? – спросил он.

– Она всегда мне говорила, когда собиралась к Жеро, а кроме того, я и сама понимала. Но в тот вечер она мне ничего не сказала и ушла неожиданно. Я узнала, что ее нет дома, когда уже было поздно ее догонять.

Артур Йеллинг кинул взгляд на красивые каштановые волосы Кэрол. Насколько верно, что женщин украшают даже недостатки. Эти каштановые волосы, которые у Стивов-мужчин казались недостатком, настолько они были толстыми и сухими, у Кэрол Стив превратились в достоинство. Мягкие, шелковистые, наверно, они стали бы еще красивее, если бы она поправилась.

– Извините, мисс, – задал он вопрос, уже почти не испытывая прежней скованности, – а что вы сами думаете по поводу того, что произошло с Люси? Почему она погибла в тот же час и в тот же день, что и Жеро?

Кэрол Стив с жадностью курила, пока сигарета не ожгла ей пальцы. У нее были красивые бледные губы. И красивые светлые глаза. Кто знает, каково ей приходится в этой семье. Это было бы не слишком прилично, но его так и подмывало прямо спросить об этом. «Извините меня, но скажите по правде, вы-то сами хорошо себя чувствуете в этом доме, среди всех этих правил и принципов?»

– Я могу думать самое разное. Но ни одно из моих предположений меня по-настоящему не убеждает. Может быть, она задумала убежать с Жеро из нашего дома. И привела это в исполнение. И произошел несчастный случай. Вот и все. Но многое этому противоречит…

– Например, портфель с деньгами, найденный далеко от машины, – продолжал за нее Йеллинг очень любезно, но настойчиво. – Почему портфель очутился далеко от машины?.. А потом почему как у Жеро, так и у Люси оказался почти одинаковым образом проломлен череп? Учтите, что Люси умерла не оттого, что утонула, а из-за перелома основания черепа. И Жеро тоже: он погиб не от того, что сгорел в аршине, а умер из-за перелома основания черепа.

– Да, я хорошо понимаю, это невероятная гипотеза. Но я не могу придумать ничего другого.

Йеллинг задумчиво, словно говоря сам с собой, продолжал:

– Мы установили наблюдение над двумя лицами. Кто знает, может, искать разгадку надо здесь – со стороны Жеро… Но это другой разговор… Я бы еще хотел услышать от вас, как жила тут Люси, как к ней относились, была ли она всем довольна…

– Довольна… – отозвалась Кэрол с некоторой иронией. – Не очень-то легко быть довольной в этом доме. И все же по-своему она была довольна. Конечно, она была бы счастлива уехать из этой трущобы, если бы только это было возможно, но научилась даже об этом и не мечтать.

И тут Йеллинг больше не выдержал. С грубой прямотой, свойственной робким натурам, он задал вопрос, который ему хотелось задать уже несколько минут:

– Ну а вы? Вам-то тут хорошо? Вы разделяете принципы вашего семейства? Мне кажется, что нет… – Подобный вопрос трудно было задать в более неделикатной форме. Йеллинг сам не заметил, как он у него вырвался, и покраснел.

Однако Кэрол, не обратив внимания на резкую

форму вопроса, ответила со всей непосредственностью:

– Хорошо мне тут или нет, не имеет большого значения. Человек всегда недоволен, где бы ни находился.

Казалось, она уклонилась от ответа. Но Йеллинг почувствовал, что для нее действительно не имеет значения, хорошо ли ей живется. Однако это означало, что даже для нее, тоже принадлежащей к этому семейству, дом Стивов не был раем.

– Простите, – вдруг спросил Йеллинг. – А вечером семнадцатого числа вы не вставали с постели? Вы ведь совсем не выходили из дома?

– Нет. Я вам уже это сказала.

– И, конечно, не имеется никаких свидетелей, которые могли бы это подтвердить?

– Нет, ни одного. Мы живем уединенно. Никто к нам не заходит. И мы ни к кому не ходим. Никто нас не знает…

Она хотела еще что-то добавить, когда послышался скрип винтовой лестницы, затем шаги, потом дверь отворилась, и на пороге появился все так же одетый, в своей неизменной серой соломенной шляпе на голове, Джереми Стив.

– Мне отец сказал, что вы здесь, – сухо проговорил он.

Йеллинг поднялся со стула. Этот человек всегда приводил его в некоторое смущение.

– Мне было необходимо задать несколько вопросов также и вашей сестре, – промямлил он извиняющимся тоном.

– Это ваше право, – отозвался Стив, не глядя на него. Он смотрел на сестру, потом обвел взглядом всю комнату; наконец заметил на полу два окурка, нагнулся, поднял, приоткрыл на минутку жалюзи и выбросил их из окна.

– Мне надо было бы еще немного поговорить и с вами… – обратился к нему Йеллинг, нарушив становящееся все более гнетущим молчание.

– Сейчас не могу. Мне нужно читать лекцию в Ассоциации новой науки. После нее я в вашем распоряжении.

– Если разрешите, я буду ждать после лекции у выхода. Буду очень рад вас послушать.

– Вход свободный для всех. Можете прийти и вы, – произнес Джереми Стив и распахнул перед 290

ним дверь, недвусмысленно намекая, чтобы он уходил.

– До свидания, мисс Кэрол. Извините, что вас побеспокоил, – слегка поклонившись, попрощался Йеллинг.

– До свидания, – ответила Кэрол Стив.

Джереми затворил за ним дверь и остался в комнате с сестрой. Йеллинг с удивлением обернулся, глядя на захлопнувшуюся дверь – свидетельство воспитанности этого профессора этики и морали.

Потом, прежде чем спускаться по опасной винтовой лестнице, сунул руку в карман и погладил лежавшую там зубную щетку, которую нашел в ящике Люси Стив.

– А теперь давайте-ка проверим алиби всей этой компании, – произнес он про себя. Вид у него был довольный.

V. Интересная лекция (и алиби)

Алиби были оформлены в виде документов и подшиты в папку «Стивы», занимавшую центральное место на письменном столе Йеллинга. Это были плоды работы, проведенной людьми Сандера, и Йеллинг, идя в Центральное управление, знал, что найдет там эти документы, как ему и обещал Сандер.

Придя на работу и проглядев документы, Йеллинг улыбнулся. Вместо того чтобы внести хоть немного ясности, эти алиби больше затемняли дело и ставили новые вопросы. В самом деле, относительно вечера 17-го числа, времени с семи до одиннадцати часов, Стивы представили следующие сведения:

ЛЕСЛИ СТИВ. С семи до девяти – гулял в Бордер-Хидл. Ни одного свидетеля. С девяти до одиннадцати: находился в распивочной там же, в Бордер-Хилл, в доме номер 3/2, принадлежащей мистеру Арнольду Пейну. Свидетели: официант Льюис Селдинг, который его обслуживал.

ДЖЕРЕМИ СТИВ. Вышел из дома в семь часов, отправился пешком в Ассоциацию бдящих, куда пришел точно без четверти девять, чтобы начать свою лекцию. С без четверти девять до половины одиннадцатого читал лекцию. Свидетели – все слушатели и персонал ассоциации. В десять сорок сел в автобус, идущий в Бордер-Хилл, на котором доехал до конечной остановки. Свидетель: водитель автобуса.

ОЛИВЕР СТИВ. В семь часов вышел из дома вместе с братом, но сразу же расстался с ним, направившись пешком к себе на работу, куда пришел в полдевятого. Находился на работе, как обычно, до одиннадцати. Свидетель (с половины девятого до одиннадцати): ночной сторож Вендер, служащий компании «Нитролин».

КЭРОЛ СТИВ. Весь вечер находилась в постели, больна. Ни одного свидетеля, кроме отца Лесли Стива.

Алиби были довольно бесспорные, в отношении большей части времени, затраченного Стивами, имелись подтверждения свидетелей. Однако самый важный отрезок времени – с семи до девяти, в течение которого, согласно медицинской экспертизе, были убиты Жеро и Люси, – оставался непроверенным. Все гуляли. Гулял старший Стив, гуляли оба его сына, лежала в постели Кэрол, и все без малейшего доказательства. Конечно, это было просто совпадение, но совпадение в высшей степени досадное.

Артур Йеллинг покачал головой, он ничего не понимал. Казалось, запущен какой-то механизм, чтобы навлечь на Стивов еще больше подозрений, чем они и так вызывали. И когда подозрения в отношении их достигали предела, оказывалось, что ты не сдвинулся с места, так как оставалось неясно, в чем именно их можно подозревать.

«Но выдвинем такую гипотезу», – произнес Йеллинг, разговаривая сам с собой. Он имел такую смешную привычку, и это нередко с ним происходило. «Стивы, за исключением Кэрол, не хотят, чтобы Люси Эксел ходила к Жеро и обращалась к нему за помощью. Так как она их не слушается и нарушает запрет и более того – пытается бежать с Пэддером, они следуют за ними, проламывают головы Пэддеру и Люси, а потом делают вид, что она исчезла».

Йеллинг поразмышлял над сказанным. Первое, главное возражение состояло в следующем: выглядело не слишком правдоподобным, чтобы Стивы так легко проламывали голову людям, лишь стоит кому-то не подчиниться их приказанию. Йеллинг прекрасно запомнил слова, сказанные ему Оливером Стивом: «Мой запрет носил моральный характер. Дело не шло о физическом принуждении». Во-вторых – и это было более конкретное доказательство, – машина Жеро была обнаружена в семидесяти двух километрах от Бостона. Туда и обратно – сто сорок четыре километра. Другими словами, два часа пути машиной на самой большой скорости. Но у Стивов не было автомобиля, и период времени, за который они могли отчитаться, составлял не два, а самое большее полтора часа; в отношении же остального вечера имелись свидетели и достаточные доказательства. Итак, эту гипотезу следовало категорически исключить.

Оставались Майкл Мэттер и другой промышленник Эндрью Симей. Под папкой «Стивы» лежала другая, с надписью «Жеро». В ней были собраны результаты расследования, проведенного Сандером в отношении этих двух лиц.

ЭНДРЬЮ СИМЕЙ. Сведений о том, что названное лицо связано с профессиональными уголовниками, которым можно поручить убийство Жеро, не имеется. Известно, что он предлагал Жеро совместно приобрести несколько объектов недвижимости и учредить специально с этой целью компанию по финансированию и эксплуатации. Жеро ответил отказом (смотри приложенные письма под номерами 1, 2, 3), и Эндрью тогда, в разговоре с друзьями, обещал «хорошенько его проучить, чтобы он надолго запомнил». 17-го числа Эндрью провел целый день в своем офисе, а в шесть часов вечера поехал в «Караван-холл» для того, чтобы, как он говорит, встретиться с Жеро. Не найдя его там и услышав, что Жеро намеревался поехать в Чарлзтаун, он отправился туда на своей машине, но на полпути передумал и возвратился домой в Бостон. Во всяком случае, что он делал в течение всего этого времени, может быть точно установлено только начиная с девяти часов вечера, так как не имеется свидетелей, могущих подтвердить его показания в отношении того, где он находился с момента, как вышел из «Караван-холла», до того, как вернулся домой.

Внизу листка была пометка Сандера, сделанная синим карандашом: «III». И ничего больше. Но Йеллинг знал, что это значит. Сандер оставлял за собой право подвергнуть этого Эндрью допросу третьей степени, если не удастся удостовериться, что он действительно ни при чем.

Чувствительное сердце Йеллинга сжалось. Но таковы были методы Сандера, и он тут не мог ничего поделать. Но все же, может быть, мог кое-что предпринять, чтобы не допустить такого варварства.

Затем шел листок, посвященный Майклу Мэттеру.

МАЙКЛ МЭТТЕР. Сведений о том, что названное лицо связано с профессиональными уголовниками, не имеется. Были подвергнуты допросу члены банд Гамильтона, Скаффа, Хаванеро, но им ничего не известно. Названное лицо находилось днем 17-го числа в своем офисе, затем в помещении Всеобщей резиновой компании, где состоялось заседание административного совета. Все, что он делал в течение этого времени, полностью подтверждается показаниями свидетелей (смотри документы А/354). Его отношения с Жеро были весьма напряженными. При всяком удобном случае он повторял, что Жеро «дурак на воздушном шаре» и что все его могущество сразу лопнет, как только кто-нибудь сообразит «проткнуть шар, который его держит в воздухе».

Пометка Сандера гласила: «Абсолютно порядочный человек. Вне всяких подозрений».

Может, Сандер и был прав, но Йеллинг не находил абсолютно порядочным человека, который мог сказать про другого «дурак на воздушном шаре». Ему такое выражение казалось крайне вульгарным, не подходящим для приличного господина.

Йеллинг перекусил в ресторанчике на улице Ганновер, размышляя о всех этих алиби. Он поел в спешке, даже не глядя, что ест. Потом попросил принести ему городской справочник и стал искать адрес Ассоциации новой науки. Наверно, было еще рано, и Джереми Стив еще не успел закончить свою лекцию. Но Йеллинг был не против того, чтобы послушать, о чем говорит Джереми Стив. Он еще недостаточно глубоко постиг этого человека – его психология, его истинное внутреннее «я» ему еще были неясны. И это Йеллцнг считал своим серьезным промахом, ибо он любил основываться не столько на алиби и показаниях, сколько на том, что называл «психорасследованием». Для него расследование было удачным не тогда, когда находились неопровержимые улики виновности обвиняемого, а когда удавалось заставить его самого признать свою вину, прижав к стене множеством тонких психологических замечаний, которые он не мог опровергнуть и был вынужден признать поражение. Метод Йеллинга (который Сандер находил весьма спорным) состоял в следующем: на основании первых документов и первых результатов расследования составить гипотезу. Например: виновным является А. Тогда Йеллинг начинает кружить вокруг Л., исходя из предположения, что он виновен и пытаясь убедить самого А. в том, что ему лучше во всем признаться, так как он уже разоблачен. Возможности было две: либо он добивается успеха, либо получает доказательства того, что А. невиновен. Во втором случае Йеллинг выдвигал другую гипотезу: виновным является Б., и так далее.

Йеллинг даже написал статью в «Газету департамента полиции», но полученные критические отзывы, едкие и насмешливые, заставили его отказаться от намерения продолжать писать. Сандер ему прямо заявил, что он – сумасшедший и что вообще трудно понять, как можно что-то раскрыть посредством этого идиотского «психорасследования». И все же именно благодаря психорасследованию Йеллингу удалось распутать много тугих узелков. Но робость мешала ему добиться заслуженного признания. И он с этим уже смирился.

Наконец он добрался до Ассоциации новой науки и уселся в глубине зала, приготовившись слушать Джереми Стива, который еще не кончил свою лекцию. Йеллинг был уверен, что лекция пуританина Стива что-то подскажет ему, окажется для него куда полезнее, чем изучение отпечатков пальцев и бесчисленных донесений.

Джереми Стив вещал своим неприятным голосом перед аудиторией, состоявшей не более чем из двух десятков человек, в основном стариков.

Висевший позади него написанный от руки плакат гласил:

Сегодня вечером, ровно в восемь часов пятнадцать минут, проф. Джереми Стив прочтет лекцию на тему:

СНИСХОЖДЕНИЕ ОПАСНО.

– …не следует полагать, – гремел Джереми Стив, и глаза его горели таким огнем, которого Йеллинг еще никогда не видел, – что снисхождение является проявлением доброты. Доброта не имеет ничего общего со снисхождением! Совсем наоборот, мы добры к подобным себе и к самим себе только тогда, когда не проявляем снисхождения ни к чему и ни к кому. Разве все не согласны с тем, что врач не должен быть жалостливым? А если врач, лечащий наши физические недуги, не должен быть жалостливым, то почему должен быть таковым тот, кто лечит наши нравственные болезни? Если мы хотим, чтобы все делалось по справедливости, это должно делаться без всякой снисходительности. И не говорите, что эта концепция слишком жесткая, слишком строгая и что человеческое сердце нуждается также в понимании, любви, доброте, сострадании! Когда понимание, любовь, сострадание означают снисходительность и лишь маскируют снисходительность, я отказываюсь их одобрять. Поддавшись снисходительности к себе самим, мы множим свои маленькие пороки, мелкие прегрешения, они постепенно растут и становятся большими. Курить, пить что-либо, кроме воды, чревоугодничать, спать столько, сколько хочется, – вот мелкие проявления снисхождения к самому себе. А снисхождение по отношению к другим ведет к той все шире распространяющейся безнравственности, свидетелями которой мы все являемся. Мы грешим также и потому, что знаем, что другие снисходительны по отношению к нам, что они нас не будут упрекать, не подвергнут, неминуемо и непреклонно, наказанию…

Джереми Стив продолжал кричать. Голос его не имел оттенков, фразы были лишены каденции. В этом навевающем тоску зале одной из самых что ни на есть пуританских ассоциаций, полупустом, убогом, плохо освещенном, голос Джереми звучал чуть ли не как библейское проклятие.

– …Нашей единственной целью должна быть справедливость, царство справедливости. Нельзя допускать ни малейшего снисхождения, и все средства хороши, в том числе и несправедливость, если речь идет о том, чтобы достичь большей справедливости. Несколько дней тому назад на моей лекции об истине и морали один из моих оппонентов задал вопрос: «Можно ли солгать, если без этого не достичь торжества справедливости?» И я ответил: «Не только можно, но должно!»

Йеллинг рассматривал ногти. Они были лишь аккуратно подстрижены, но Джереми Стив все равно нашел бы их греховными и осудил без всякого снисхождения. Наверно, он не знал, что ухоженные ногти помогают Йеллингу думать и размышлять.

– …Каждому, кто вам скажет «любовь», ответьте «справедливость». Каждому, кто вам скажет «истина», ответьте «справедливость». И на все, что бы вам ни говорили, неизменно и единственно отвечайте: «Справедливость!»

Лекция была окончена. Эффектная концовка, ничего не скажешь. Джереми Стив явно игнорировал христианское учение и, как одержимый, стремился к этой своей катастрофической справедливости, ради достижения которой начисто отвергал самые большие человеческие ценности и самые высокие чувства.

Йеллинг увидел, как Джереми Стив спускается с кафедры и рассекает толпу слушателей, наградивших его жидкими аплодисментами. Но под насмешливым взглядом лектора, покидавшего зал ни с кем не попрощавшись, в шляпе на голове, рукоплескания сразу смолкли.

– Добрый вечер, профессор Стив, – тихо проговорил Йеллинг, вставая со скамьи и загораживая ему Дорогу.

– Идемте, – сухо сказал Джереми.

Йеллинг последовал за ним. Несгибаемый лектор привел его в маленький зальчик, вся обстановка которого состояла из стола и четырех стульев. В центре с потолка свисала желтая лампа, освещая голые белые стены, серый цементный пол. Комната походила на камеру в полицейском участке. Однако это была гостиная Ассоциации новой науки.

– Говорите, – ледяным тоном, не садясь, скомандовал Джереми Стив.

Йеллинг вертел в руках шляпу, как деревенский, приехавший в город к нотариусу.

– Вы не хотите присесть? – спросил Йеллинг, не любивший разговаривать стоя и вообще чтобы выиграть время.

– Предпочитаю не садиться.

Йеллинг проговорил:

– Я слышал часть вашей лекции. Она меня очень заинтересовала…

– Вас вовсе не интересуют мои выступления, – отозвался со своей обычной любезностью Джереми.

– Это не так, мистер Стив. Уверяю вас.

– Во всяком случае, вы пришли сюда не за тем, чтобы говорить со мной о лекции.

– Нет… Не совсем о лекции.

– Ну так говорите о том, о чем вы собирались говорить.

Казалось, что ты гладишь ежа. Йеллинг сказал:

– Извините. Мне казалось, что я достаточно любезен.

– Да, вы любезны, но мне ни к чему ваши любезности.

Глаза его все еще светились одержимостью. Он был еще под впечатлением своей лекции и всего, что в ней наговорил. Однако чувствовалось, что возбуждение его постепенно спадает и взгляд вновь становится ледяным и непроницаемым.

– В таком случае, скажите мне, пожалуйста, где именно вы гуляли семнадцатого вечером. Вы говорили, что дошли пешком до Ассоциации бдящих. Какой дорогой вы шли?

Джереми без раздумий ответил:

– Той дорогой, которой обычно хожу: по Бордер-Хилл до улицы Бэкона, потом свернул направо и пошел по бульвару Сейн до площади Робертса, а дальше по улице Джервина Даля до парка Клобт. Прошел парком и вышел к ассоциации.

Йеллинг вынул записную книжку и записал названия улиц. Он сделался очень серьезен. В глубине души он чувствовал себя действительно оскорбленным грубостью этого человека, а когда его оскорбляли, Йеллинг становился не таким робким.

– У вас ведь нет автомобиля? – задал он еще вопрос.

Джереми Стив не рассмеялся. Он ответил просто:

– Нет.

– А кто-нибудь из ваших знакомых имеет машину и мог бы вам ее одолжить?

– Тоже нет.

– Вы умеете водить машину?

– Нет, не умею.

– Итак, – проговорил менее резким тоном Йеллинг, – исходя из сказанного вами, следует исключить, что вы могли бы отправиться на машине до семьдесят второго километра автострады на Конкорд вечером семнадцатого?

Йеллинг задал этот вопрос в надежде, что Джереми Стив вспылит и, в свою очередь, спросит: «А зачем?» Однако Джереми ничего не – спросил и не вскипел. Он лишь ответил:

– Да. следует исключить.

Надо было найти какие-то другие слова, надо было как-то проникнуть в эту своего рода неприступную крепость, иначе не продвинуться пи на шаг. И Йеллинг, вооружившись терпением, возобновил атаку:

– Мы пытаемся пролить свет на обстоятельства гибели несчастной Люси Эксел. Я знаю, что вам до этого нет дела, что, более того, вы раздражаетесь, так как считаете, что она навредила вашей семье. Но не забывайте, что, в конце концов, дело идет о человеческом существе, погибшем загадочным образом, и что справедливость требует установить истину. Та самая справедливость, которую вы так любите, ради которой призываете всем пожертвовать. Не мешайте моей работе своей враждебностью. И, пожалуйста, сядьте, давайте оба сядем. Отвечайте мне, не раздражаясь и не замыкаясь. Люси Эксел мертва. Ваше моральное осуждение не может висеть на ней и на том свете. Мы должны установить, как она умерла. Помогите мне, вы можете это сделать…

Артур Йеллинг говорил горячо и убедительно. Джереми Стив сел, но взгляд его оставался почти так же холоден. В ответ на эту гуманную речь он лишь процедил:

– Продолжайте.

– Я буду с вами откровенен, – продолжал Йеллинг. – Пока нам еще ничего не известно, мы ничего не раскрыли. Люси Эксел, может быть, погибла в результате несчастного случая, а может быть, убита. Мы этого не знаем. Мы можем лишь строить предположения. Одна из этих гипотез следующая: вы не хотели, чтобы Люси встречалась с Жеро. А однажды вечером вдруг узнаете, что она готова с ним бежать. До сих пор все так?

– Не совсем. Я не хотел, чтобы Люси встречалась с Жеро, но я вовсе не знал, что она задумала с ним бежать.

– Но вы разве этого даже не предполагали, не боялись?

– Нет.

– И ни у кого из ваших домашних не было такого опасения?

– Не знаю. Мы живем, не слишком влезая в дела друг друга.

– Ваша сестра Кэрол, однако, мне сказала, что такая мысль ей приходила в голову.

Джереми Стив на мгновение растерялся, но сразу же взял себя в руки и ответил:

– Очень может быть. Я не запрещаю сестре думать то, что ей нравится.

Йеллинг покачал головой.

– Я имел в виду не это. Я хотел сказать, что, если она так думала, значит, у нее были основания. Вы не знаете, какие именно?

Джереми, казалось, уже пришел в более нормальное состояние, голос его звучал поспокойнее, без обличительного пафоса.

– Нет, – ответил он. – Не знаю, какие у нее были основания так думать. Если бы знал, то сказал бы вам.

– Спасибо, мистер Стив. Но попытаемся уточнить нашу первоначальную гипотезу. Вам известно, что заставило Люси Эксел бежать из вашего дома. Вы допускаете, например, такую причину, как бедность? Ваша семья, извините, не богата, живете вы не зажиточно. Можете ли вы согласиться – лишь как с гипотезой – с тем, что Люси могла убежать в поисках лучшей, более обеспеченной жизни?

– Я буду с вами искренен так же, как вы со мной, – ответил Джереми. – Я думаю о Люси Эксел все, что только может быть самого плохого. То, что она умерла, ни в коей мере не меняет моего мнения. Я не вижу причины, почему надо прощать мертвым грехи, которые мы не прощаем живым… Поскольку я о ней думаю все самое плохое, я прекрасным образом могу допустить и то, что она покинула наш дом по самым вульгарным корыстным мотивам. Более того, я считаю это вполне возможным.

– Прекрасно, – проговорил, воодушевляясь, Йеллинг, оставляя без внимания пуританскую жестокость этого человека по отношению к умершей. – Итак, допустим, что наше предположение верно. Люси бежит из дома. У нее свидание с Жеро. Она с ним встречается, садится к нему в машину. Она хочет с ним уехать, она так решила. До сих пор все логично, вы тоже считаете это вероятным. Но почему же на следующее утро находят Жеро убитым в его сгоревшей машине, а день спустя вылавливают тело Люси в семидесяти километрах от того места, где погиб Жеро? И почему его портфель с деньгами оказывается целехонек? Очевидно, должно было произойти что-то непредвиденное, не так ли?

– Вполне возможно, – отвечал Джереми Стив с некоторой иронией.

– Пожалуйста, не улыбайтесь и следите за ходом моих мыслей. Говоря, что произошло нечто непредвиденное, мы имеем в виду, что вмешались некие посторонние факторы, не зависящие ни от Люси, ни от Жеро. Вы понимаете важность этого вывода?

– Думаю, что да, – ответил Джереми, начиная интересоваться ходом рассуждений Йеллинга. – Вы хотите сказать, что следует исключить то, что между двумя беглецами произошла какая-то трагедия, приведшая к их смерти, а что они погибли в результате вмешательства третьей силы или третьих лиц.

Когда он того хотел, Джереми Стив был молодцом. Он все понял, да еще как! Йеллинг продолжал:

– Исключим также возможность несчастного случая. Если бы произошло какое-то несчастье, тело Люси нашли бы рядом с Жеро, поскольку мы исходили из предположения, что они бежали вместе. То, что труп Люси не был обнаружен рядом с Жеро, означает не только, что не произошло несчастного случая, но и то, что в один прекрасный момент их поездки они расстались, разделились. Вы следите за ходом мысли?

– Да, слежу.

– Но они расстались, разделились не по своей воле. Ранее мы предположили – также в виде гипотезы, что речь идет о чем-то непредвиденном, независимом от их воли. Это нечто непредвиденное может быть лишь не чем иным, как человеком или группой лиц, которые в определенный момент разлучают собравшуюся бежать парочку и убивают обоих. Я не хочу сказать, что это преднамеренное убийство. Вполне возможно, что убивают их случайно. В последнем случае это означало бы, что лицо или группа лиц хотели лишь помешать поездке, а не убивать их, и, что пытаясь остановить, случайно стали виновниками их смерти… Скажите, если я утомил вас, мистер Стив, но вы сейчас поймете, к чему я это все говорю.